В одном королевстве (названия не помню) жил да был король. Добрый он был или злой, умный или глупый - судить вам. Однажды он смотрел телепередачу про жизнь стариков в богадельнях и ужаснулся: какими чёрствыми и неблагодарными бывают их взрослые дети! Холят их родители, все силы им отдают, а они вместо благодарности выбрасывают стариков, как ненужный хлам. И издал король указ: отныне каждый гражданин обязуется любить, жалеть и почитать своих родителей. А ежели кто этот указ не выполняет, разговор короткий - смертная казнь через повешение.
В первую очередь повесили тех, чьи родители доживали свой век в богадельнях. Не всех, правда - те, что уцелели, испугались и сами забрали родителей домой. В домах престарелых остались лишь одинокие, бездетные.
Понимая, что кормить-поить престарелых родителей - это ещё не значит любить, король стал думать - как проверить, чтут ли граждане отцов и матерей? И придумал - теперь каждый гражданин с восемнадцати лет должен был раз в год заполнять специальную декларацию: какую долю его сердца занимают родители, на какие жертвы он готов ради них и долго ли будет помнить отца и мать после их смерти.
- Простите, отец, но более дурацкого закона я в жизни не видел! - возразил королю его старший сын. - И Вы всерьёз думаете, что дети будут больше любить своих родителей?
- Да что ты понимаешь, Гельмут? - набросился король на сына. - Ты посмотри, как сразу резко опустели дома престарелых. И это только начало. Вот, посмотри, что люди стали писать в декларациях. Те самые, что взяли родителей обратно. Что родители для них всё, что ради них готовы жизнь отдать. И даже снятся им родители каждую неделю. Видишь, как сразу одумались. А ты говоришь!
- Одуматься они, может, и одумались. Только не о родителях вспомнили, а о себе, любимых. За себя испугались.
- Не слушайте его, отец, - вмешался младший сын короля. - Гельмут говорит так потому, что сам ни капли не уважает Вас. Я же, отец, восхищаюсь Вашей мудростью. Этот закон действительно сотворил чудо. Я даже не ожидал... Нет, я знал, что в людях проснётся благодарность. Но чтобы так быстро. И оттого я ещё больше преклоняюсь перед Вами.
- Спасибо, Карл, - король просиял лицом. - Ты всегда меня понимал, сынок. Если бы не ты, тяжко бы мне пришлось... А ты, - король обратился к старшему, - глупости говоришь. Ладно, из богаделен они могли забрать стариков из страха. Но ты декларации посмотри!
На это Гельмут чуть насмешливо улыбнулся:
- Отец, я молю Бога, чтобы хоть одно слово из того, что здесь написано, было правдой. О большем и мечтать не смею.
- Довольно! - прервал его отец. - Сейчас вы с Карлом заполните декларацию. Очень попрошу вас отнестись к этому со всей серьёзностью.
- Обещаю! Нет, клянусь! - воскликнул Карл. - Всё, что я сейчас напишу, будет исходить из самого сердца!
Что касается Гельмута, то он не разделил восторга брата:
- Хоть это и трудно - относиться серьёзно к такой бумажке, но постараюсь ответить как можно искреннее.
- Вот и хорошо, - обрадовался король - хоть в чём-то старший сын с ним согласен. А это, как говорится, уже прогресс.
Первым закончил Карл. Быстро поставив галочки, любимый сын торжественно вручил отцу декларацию и поклонился.
Прочитав написанное, король был так растроган, что не смог сдержать своих чувств:
- Карл! Родной мой, дорогой мой сын! Дай же я тебя обниму.
Гельмут, до этого сидевший в задумчивости, на мгновение поднял голову с копной пшеничных волос, затем снова взялся за декларацию. Он без труда догадывался, что написал младший брат. Его любовь к отцу, конечно же, чиста на сто процентов (без примесей корыстолюбия, обид и эгоизма), и ради отца он пойдёт на любые жертвы, притом пойдёт на них с радостью, без малейшего сожаления.
Наконец, декларация старшего сына оказалась в руках короля. Взглянув на неё, отец нахмурился:
- Неблагодарный эгоист, вот кто ты! Везде "затрудняюсь ответить"! Не любишь ты отца, Гельмут, ни капельки не любишь!
- Но это неправда! - обиделся Гельмут.
- Молчи! Теперь я понял - ты только и ждёшь моей смерти, чтобы самому стать королём. Не будет этого! Я сейчас же напишу завещание на Карла.
По законам этого королевства трон переходил к старшему сыну. Но если король этого не хотел, он мог завещать королевство либо другим своим детям, либо родственникам королевской крови. Так он, собственно, и сделал - в тот же день объявил наследником младшего сына.
Прошла неделя после ссоры короля с Гельмутом, как во дворец явился нищий странник. Он был стар, почти лысый, с седой бородой до самого пояса. Его выцветшие глаза близоруко щурились. Одежды свисала на нём лохмотьями. Одна нога была босой, другая - обутой в стоптанную сандалию. Через плечо была перекинута ветхая дорожная сумка.
Поначалу стража не хотела его пускать, но пришедший так настойчиво добивался аудиенции, что король, наконец, сдался:
- Ведите его ко мне.
Когда странник оказался в тронной зале, король поразился его манере держаться. Несмотря на жалкий вид, он передвигался с достоинством, не свойственным обычному нищему. А прямая и даже величественная осанка так не вязалась с лохмотьями, что последние почти не вызывали жалости. Казалось, что гость никто иной, как король в изгнании.
- Мир Вашему королевству и здравия Вашему Величеству, - поприветствовал короля странник с изящным поклоном.
- Благодарю Вас, уважаемый гость, - ответил король. - Кто Вы и что привело Вас ко мне?
- К сожалению, я не могу ответить на первый вопрос, так как забыл настоящее имя. Однако если Ваше Величество не возражает, можете называть меня Людвигом. А пришёл я сюда, чтобы задать всего один вопрос.
- Я Вас внимательно слушаю, Людвиг.
- Уверены ли Вы, Ваше Величество, что после принятия закона о любви дети стали больше любить своих родителей?
- Разумеется, - не задумываясь ответил король. - Но я надеюсь, Вы пришли не для того, чтобы спорить со мной, как...
Он хотел было сказать "как мой старший сын", но вовремя замолчал - ни к чему выносить сор из избы (или, скорее, из дворца).
- Ни в коем случае, Ваше Величество. Я никогда ни с кем не спорю. Но если Вам угодно, я могу доказать обратное.
- Даже так? - удивился король. - В таком случае я с радостью познакомлюсь с Вашими доказательствами.
- Но для этого мне понадобится несколько деклараций о любви.
- Это несложно. Пройдёмте в мой кабинет - там хранятся их копии.
Когда оба оказались в кабинете, король достал из ящика стола толстую пачку со словами:
- Надеюсь, этого достаточно?
- Более чем. Я намеревался проверить десятерых - этого, я думаю, хватит. Пять самых любящих и пять самых, как это сказать, нелюбящих.
Король без возражений открыл нижний ящик и вытащил вторую стопку, вдвое меньше первой. Странник взял ей и ловкими пальцами вынул из середины четыре листка. То же самое сделал и с первой стопкой. Король удивился: почему четыре - странник ведь говорил про пятерых. Но спрашивать не стал.
- Так-так, - заговорил Людвиг, листая добычу. - Начнём с любящих... Ханна Миллер, живёт одна со старой матерью. Декларация выше всяких похвал... Если Ваше Величество пожелает, мы сейчас нанесём визит почтенной фрау.
С этими словами странник неожиданно растаял, и вместо него появилась большая белая птица. Король едва не вскрикнул от изумления.
- Садитесь мне на спину, Ваше Величество. Держитесь крепче и ничего не бойтесь.
"Чародей! - со страхом подумал король. - А вдруг это ловушка? Может, он заговорщик, убить меня хочет? Или же..."
С минуту король думал, стоит ли принимать приглашение колдуна, однако любопытство пересилило страх. Он ловко взобрался на спину птице, и они взмыли в небо через открытое окно.
Город остался далеко позади. Некоторое время король и птица летели над бескрайними полями, засеянными пшеницей и рожью, пока, наконец, не приземлились посреди поля.
- Мы прибыли, Ваше Величество.
Когда король слез, птица снова превратилась в странника.
Людвиг дотронулся до роскошных королевских одежд, и тотчас же они стали убогими лохмотьями.
- Это для конспирации, Ваше Величество. Это временно. Пойдёмте вон к тем домикам.
Они быстро нашли деревянный домик, затерявшийся среди прочих себе подобных. Людвиг постучался. Дверь открыла немолодая женщина в крестьянском платье с передничком.
- Что вам нужно? - холодно спросила она.
- Видите ли, хозяйка, - заговорил Людвиг. - Мы странники, путешествуем из одной земли в другую. Слышали, в вашем королевстве дети очень любят родителей.
- Да, это так, - отозвалась фрау Миллер чуть теплее.
- Тогда простите за любопытство, Вы любите своих?
- Что за вопрос? Конечно. И мать люблю, и отца, царствие ему небесное.
- А часто ли Вы с матерью ссоритесь? Ведь бывает: разойдутся, разорутся, наговорят друг другу гадостей...
- Нет, у нас такого не бывает. Мы с мамой всегда ладим.
- Спасибо, хозяюшка, дай Бог Вам здоровья. И Вам, и Вашей матери. До свидания, может, увидимся.
Когда дверь захлопнулась, король услышал из-за двери старческий голос: "Кто там, дочка?". "Бродяги. Пристали с дурацкими вопросами".
- Подождите, Ваше Величество, - шепнул странник. - Постойте пять минут тихо.
Ждать пришлось недолго. Через минуту из-за двери раздался голос почтенной фрау: "Старая карга! Когда же ты, наконец, сдохнешь? Надоела ты мне до чёртиков! Сдала бы тебя в богадельню, если б не этот дурацкий закон!"
Если до этого король стоял тихо, то после услышанного и вовсе стал похож на каменную статую. Глаза его расширились, как у заторможенного наркомана. Наконец, малость придя в себя, он повернулся к Людвигу, который осуждающе качал головой.
- Это... Это неслыханно, - с трудом выдавил король. - За такое повесить надо. И я об этом позабочусь, даю слово!
- На каком основании? - спокойно, без тени удивления спросил Людвиг. - По закону, если я не ошибаюсь, степень любви отражается в декларации. А с этим у фрау Миллер всё в порядке. Так что лучше полетим проверять следующего... Отто фон Шнайпер, сын ремесленника.
- Принято ли у нас любить родителей? Да, ещё и как! И закон такой есть - всё правильно, - молодой человек произнёс это с такой гордостью, что король, не удержавшись, высоко поднял голову - всегда приятно повстречать единомышленника. Отто тем временем продолжал. - Я вот своих родителей так любил...
- Любил? - уточнил Людвиг. - А сейчас?
- Они вчера погибли, - парень скорбно закатил глаза. - Нет, Вы не подумайте - я их до сих пор люблю. Всю жизнь я буду помнить о самых близких мне людях.
- Понимаю, - посочувствовал Людвиг. - Прости, я не знал. Ну, мы пошли. Держись, Отто... Ну и как он Вам, Ваше Величество? - спросил он, когда парень скрылся за дверью дома.
- Милейший человек! Какая жалость, что такое случилось!
- Тогда не угодно ли Вашему Величеству заглянуть в окно? Здесь стены толстые - под дверью мы ничего не услышим.
Они, крадучись, свернули за угол. Из большого окна ослепительно сиял свет. Такой яркий, он совершенно не подходил дому, где царил траур. Подойдя поближе, король решился заглянуть внутрь. В большой светлой комнате было много народу. Притом лица у людей были далеко не траурные. Кто-то пил за столом вино и смеялся, увлекая в дикий хохот всю компанию. Кто-то кружился под быструю музыку, скрытую от чужих ушей звукоизоляцией. Сам хозяин, позабыв надеть маску скорби, весело болтал с какой-то девушкой. Чтобы не упасть от увиденного, король ухватился было за подоконник, но Людвиг успел придержать его.
- А ведь в декларации обещал помнить родителей всю жизнь. Законопослушный, ёлки-палки!... Извините, Ваше Величество.
- Ничего страшного. Давайте лучше навестим оставшихся - подальше от этой мерзости.
- Здесь живёт граф фон Бранденбург, - белая птица указала клювом на роскошный замок, раскинувшийся среди лесных просторов. - Сам граф уже год как парализован. Графини сейчас нет дома - у неё вчера умерла мать, и она поехала на похороны. Вот, кстати, дочь графа гуляет. Сейчас мы с ней поговорим.
Приземлившись недалеко, но так, чтобы дочь графа ничего не видела, птица снова обернулась Людвигом. А вскоре около голубоглазой девушки в белом платье появились два нищих странника.
- Добрый день, милая барышня, мисс, мадмуазель. Не могли бы Вы сказать, где мы находимся. А то мы с Джоном заблудились... Благодарю Вас, сударыня! Кстати, должен признаться, меня и Джона восхищает эта земля. Что именно? Почти всё, но самое прекрасное - это ваш обычай любить родителей. Не везде такое встретишь.
Вскоре комплименты Людвига по поводу этой "земли обетованной" плавно перешли на хозяина замка.
- Ваш отец болен? Надо же - какая жалость! Но я думаю, что когда за тобой ухаживает такое прелестное и добродетельное создание - болезнь переносится гораздо легче. Ведь Вы, я уверен, окружаете отца лаской и заботой.
- О, да! - ответила девушка. - Я стараюсь сделать всё, чтобы облегчить его страдания.
- Вы, наверное, ужасно устаёте. По себе знаю, как это тяжело - ухаживать за больным.
- Ну что Вы, как можно! Поверьте, мне нисколько не тяжело. Мне это даже доставляет некоторое удовольствие. То, что отец есть - уже большое счастье.
- Нет, это ангел! - воскликнул король, когда странники, попрощавшись с юной графиней, взмыли в поднебесную ввысь. - Она похожа на святую Мадонну!
- Вижу, её слова, ангельская внешность и белое платье произвели на Вас сильное впечатление! Ах, да, ещё и декларация. Знаю, Вы сейчас скажете, что такая девушка просто не может быть неискренней. Так давайте прямо сейчас нанесём повторный визит этому ангелу.
Пара взмахов крыльями - и они уже на крыше замка. Нет, не совсем на крыше - на верхнем балконе. Здесь как раз комната юной графини. А вот и она сама, в синем бальном платье кокетливо крутится перед зеркалом. Прихорашивается. Если кому-то представляется стоящая рядом служанка-камеристка, тот глубоко ошибается. Не принято у жителей королевства иметь слуг (только разве что садовника, чтобы в земле не копаться). Женщина, будь то крестьянка или баронесса, и за собой ухаживает сама, и по дому всё делает сама. Исключение составляют только самые знатные.
Надев туфельки, девушка вышла из комнаты, а король с Людвигом после превращения последнего полетели вниз и пролезли в открытое окно гостиной. Увидеть оттуда они ничего не могли, зато всё слышали. "Доченька, будь добра, подай воды. Пить хочу - умираю". "Некогда, я на танцы спешу". Ледяной и равнодушный, этот голос так и обдал короля холодом. На сей раз Людвиг не стал ждать, пока Его Величество опомнится - схватил короля клювом за ворот - и в окно. Затем, чтобы оставить его у задней стены замка и вернуться обратно. Должен же кто-то подать воды больному старику.
- Извините, сударь, если побеспокоили, - поклонились молодому баронету двое нищих. - Мы пришли, чтобы своими глазами увидеть королевство, где в домах престарелых только бездетные. Неужели такое чудо на свете возможно, и люди не врут?
- Разумеется, - вежливо, но высокомерно ответил сын барона фон Шлифферберга. - И я горжусь, что родился и живу в такой замечательной земле. Вы, должно быть, видите такое в первый раз.
Юноша не спрашивал - он говорил утвердительно. Да и глядел он на странников сверху вниз, словно боялся запачкать взгляд их одеждами.
- Вы правы, сударь, - ответил Людвиг. - Не смеем больше Вас задерживать.. Пошли, Джон.
Сын барона даже не соизволил с ними попрощаться - повернулся спиной и, гордо задрав голову, стал удаляться.
- Теперь, Ваше Величество, возьмите кристалл и посмотрите этому индюку в затылок, - сказал Людвиг, доставая из дорожной сумки прозрачный гранёный камень. Как только король взял его, тут же "услышал" мысли баронета: "Скорей бы отец умер и оставил мне наследство. Надоело уже выпрашивать деньги у этого скряги".
- Согласен, что он негодяй, - Людвиг словно прочитал мысли короля безо всякого кристалла. - Теперь позвольте, Ваше Величество, доказать и другое. Что граждане с плохими декларациями могут любить родителей. Притом искренне, всей душой.
- Ну что ж, - согласился король. - Попробуйте. Только я уверен, что их дела и мысли будут ещё более мерзкими.
- Тогда сейчас мы отправимся в тюрьму. Если я не ошибаюсь, там сейчас Макс Штейн. Ведь его декларация почти не заполнена.
В сыром подземелье было холодно и неуютно. Окрики надзирателей эхом отскакивали от разукрашенных подтёками стен. Сопровождаемые охранником оборванцы (так их назвал конвоир) услышали за массивной дверью шум драки, сопровождаемой отборной бранью. Когда дверь открылась, они увидели группу заключённых, избивающих одного молодого человека.
- Прекратить! - рявкнул охранник. - В карцер отправлю!
Толпа разом умолкла и, разочарованно вздохнув, отпустила жертву.
- По местам! Живее, живее!
Поневоле пришлось подчиниться и разойтись. Король увидел, как один из них молча пригрозил парню кулаком, мол, мы ещё с тобой разберёмся.
- Ну а вы что встали? - прикрикнул конвоир на новеньких. - Вам что, особое приглашение нужно? - и безо всяких церемоний втолкнул их в камеру.
- Да что Вы себе позволяете? - возмутился король, не привыкший к такому обращению. - Да я...
Но Людвиг не дал ему договорить, наступив на ногу.
- Ну что? - хищно ухмыльнулся один из заключённых, когда железная дверь за ними захлопнулась. - За что сели?
- Лоханулись, - ответил Людвиг. - Кошелёк у бабы стырили, а она засекла.
"Ай да Людвиг! - подивился король. - Не думал, что он может так выражаться. Только зря он говорит во множественном числе".
Действительно, странник воровал кошелёк один. И, по-видимому, очень уж старался попасться.
- Ну а вас, чуваки, за что?
Оказалось, что почти все они сидят за кражи, грабежи и разбои.
- Свои ребята! А на этого чего наехали? Крыса? Или на своих стучит?
- На предков плюёт конкретно. Это у нас, дедуля, тоже не по понятиям.
Они хотели было снова наброситься на нечастного, который сидел на шпонке, вытирая кровь со лба. Но Людвиг его остановил:
- Без базара, мужики! Ща разберёмся!
Он подошёл вплотную к парню, увлекая за собой короля, и сел рядом с ним на шпонку.
- Ну, парень, привет. Как тебя звать?
- Меня зовут Макс Штейн, - гордо ответил тот. - А кликуху они сами скажут, - и он мотнул головой в сторону сокамерников.
- Да забей, Макс - нафиг мне твоя кликуха. Слушай, - он перешёл на доверительный шёпот. - Мы с Эрихом вообще первый раз сидим, здешних порядков не знаем. Может, расскажешь?
Парень удивлённо поднял брови и поглядел на Людвига, видимо, соображая, не шутит ли он. Затем неуверенно начал:
- Видите ли, я и сам не очень разбираюсь. Тоже новичок. Но от них слышал...
- Постой. Говоришь, можно звонить родителям раз в месяц? А ты здесь уже сколько?
- Завтра будет ровно месяц, как я здесь. А потом меня, скорей всего, повесят.
- Но ведь за дело, Макс, - вставил слово король. - Не любить родителей - преступление. Они же в вас, неблагодарных, душу вкладывают, а вы...
Он вдруг разозлился на Штейна - очень уж тот напоминал ему Гельмута.
- Я вот двух сыновей...
- Заткнись, Эрих! - сердито прикрикнул Людвиг.
Король аж обалдел от такой наглости, а странник, не обращая на него внимания, продолжал:
Неожиданно Людвиг нагнулся к обутой ноге и почесал стопу, затем схватил короля за руку со словами:
- Молчи, Эрих. Знаю, что ты хочешь сказать.
Никто не заметил, как он вложил королю в руку кристалл. Умудрился же спрятать камень под мыском, да так, что при обыске ничего не нашли.
- Пусть говорит, - Макс равнодушно пожал плечами. - Я уже привык.
- И скажу, - не унимался король. - У меня два сына, я их с детства любил и баловал, всё ради них, ненаглядных. И только младший...
Он вдруг осёкся - посмотрев Максу в лоб, король вдруг услышал его мысль: "Да, ложь - это грех, я соврал, что всё прекрасно. Но я не мог сказать правду. У матери слабое сердце - она не переживёт".
- Что с Вами, Эрих? - спросил Штейн, видя, как король ударил себя по лбу.
- Ну, мы полетели, - отозвался Людвиг. - Счастливо оставаться. А тебе, Макс, скорейшего освобождения. В смысле, чтоб отпустили, а не повесили.
- Ты чё, старик, совсем? - один из заключённых покрутил пальцем у виска. - У вас что, в натуре, уже крылышки выросли?
Вместо ответа Людвиг превратился в белую птицу, хватил короля за ворот и, выбив крылом оконную решётку, взлетел, оставив сокамерников в полном недоумении.
"Нет, ну надо ж было так опростоволоситься! - думал король. - Я же был уверен, что парень не любит родителей, а получилось..."
- Но почему же он не написал в декларации? - допытывался он у Людвига. - У него же в мыслях всё чисто.
- Думаю, - ответила птица, - он тогда просто не знал, что писать.
Тем временем они пролетали над кладбищем. Внизу с бешеной скоростью мелькали кресты и оградки. Но не это привлекло внимание короля. У одной могилы четверо мужчин напали на женщину. Людвиг тоже это заметил и, всплеснув крыльями со словами: "Кажется, опять драка", стал слетать вниз.
Женщина отбивалась, но силы явно были неравны. Когда противники, повалив её на землю, уже готовы были добить несчастную, внезапно с неба упала птица и ударила клювом одного из них. По голове. А оборванный нищий спрыгнул с птичьей спины и взялся за другого.
Хулиганы сначала боролись, но очень быстро поняли, что одолеть "нищего" с его "пташкой" не так-то легко. А поняв, тут же убежали прочь. Король и птица не стали их догонять.
- Вы в порядке? - спросил король женщину, помогая ей подняться.
- Наверное, - ответила та, удивлённо разглядывая странную компанию спасителей.
- Руки-ноги целы? - спросил Людвиг, превращаясь в странника.
- Похоже на то. А вы-то как? Не ранены?
Оба странника утвердительно кивнули.
- Почему они на Вас напали? - спросил король.
В ответ женщина невесело засмеялась.
- Думаете, это они? Все почему-то думают, что только мужчины нападают на женщин. А что может быть наоборот, никому в голову не приходит.
Действительно, могло ли королю прийти в голову, чтобы слабая женщина сама набросилась на четверых мужчин. Да ещё, судя по запаху, на явно нетрезвых.
- Ну, что так смотрите? Да, это я на них напала. Они осквернили могилу моей матери. Вот видите - бутылки кругом.
- Понимаю, - спокойно произнёс Людвиг. - Вы пришли на могилу, увидели, что эти четверо сидят у креста, пьют пиво и сквернословят. Вы велели им убираться, а они грубо отказались. И тогда Вы...
- Полезла в драку. Они же по-хорошему не понимали.
- Вы очень смелая, фрау Вагнер. Не побоялись одна против четверых.
- Получается, - медленно заговорил король, - Вы их любите. Я имею в виду Ваших родителей. Почему же тогда в декларации Вы написали, что не любите их?
Но тотчас же пожалел о своих словах. Сейчас фрау Вагнер спросит: откуда вы это узнали? И как ей объяснить? Может, Людвиг выкрутится?
И точно - прежде чем женщина успела сказать слово, странник принялся рассказывать как поспорил со своим товарищем (о том, кто этот товарищ, Людвиг умолчал) и, чтобы доказать свою правоту, тайно взял несколько деклараций из архива, где работает сторожем. И теперь они, переодевшись нищими, проверяют их подлинность.
- Да вы... Вы....
От возмущения фрау Вагнер не знала, что сказать. По-видимому, она хотела послать "шпионов" куда подальше, но, вспомнив, что они только что спасли её, заметно смягчилась.
- Ладно. Я сломала им жизнь. Подумала только о себе, а о том, что родителям плохо, даже не задумалась.
Тот грех, за который фрау Вагнер корила себя, она совершила, когда ей было шесть лет. Тогда стало ясно, что её родители не любят друг друга. Хотели развестись по-человечески, но маленькая Эльза начала плакать и умолять их не делать этого. Ради ребёнка они и сохранили семью. Счастья не было - ругались беспрестанно. С годами и вовсе стали ненавидеть друг друга, но жили вместе.
Когда Эльзе исполнилось двенадцать, она, наконец, поняла, что была неправа, но было поздно. Отец сошёл с ума (не в последнюю очередь от семейного "благополучия") и повесился. Мать, состарившаяся раньше времени, так и осталась на всю жизнь одна - считала, что она по жизни проклятая и счастливый брак ей на роду не написан, да и спутнику она принесёт только несчастье. У Эльзы так и не получилось убедить мать в обратном.
"И виновата в этом я и только я, - прочитал король мысли женщины. - Если бы я тогда не заставила их жить вместе, всё было бы по-другому".
- Ну же, не корите себя, - утешал её Людвиг. - Вы тогда были маленькой, ничего не понимали.
- А должна была понять. И могла бы, если б захотела. Ведь не дебилка, слава Богу.
- Ладно, пускай в детстве Вы были эгоисткой. Но теперь-то Вы изменились, уже совсем не такая.
- Толку-то! Ведь ничего уже не исправишь.
Король понимал, что фрау Вагнер права, и не знал, как её утешить. Даже Людвиг выглядел растерянным, чего с ним, по-видимому, никогда прежде не бывало.
Положение спасла сама фрау:
- Ой, ну что же это я! Вы только что спасли меня, а я вас даже не поблагодарила! Спасибо вам огромное! Кабы не вы, не знаю, что было бы.
- Не стоит благодарности, - быстро ответил Людвиг. - Мы, пожалуй, полетели.
И на глазах у изумлённой женщины он превратился в птицу...
Нет, нет и нет! - молодой человек энергично замахал руками. - Ты пойдёшь на фабрику к Петерсону только через мой труп!
- Дурак ты, Герман! - фрау Штольц говорила с сыном не повышенных тонах. - Ты что, хочешь всю жизнь прозябать в этом городишке? Куда ты устроишься после нашего института?
- Куда-нибудь да устроюсь.
- Вот именно что куда-нибудь. А хорошей работы в столице тебе не видать.
- Значит, не поеду в столицу - буду жить здесь. Но надрываться на этой фабрике я тебе не позволю.
- Ну что ты заладил? Я уже всё равно старая, а у тебя вся жизнь впереди. Так что не дури - иди собирай вещи. Я тебе билет на завтра купила.
Герман ничего не сказал - ушёл к себе в комнату. Только он ушёл, женщина схватилась за поясницу и скривилась от боли.
- А ещё хочет на фабрике работать, - тихо сказал Людвиг, отходя от окна. - У Петерсона там здоровые мужики становятся инвалидами.
- Вот так-то, - добавил король, следуя за спутником. - Мать ради него жертвует собой, а он, неблагодарный! В декларации одни прочерки.
- Погодите, Ваше Величество. Я уверен, что Герман Штольц зря словами не бросается... Вот он идёт. Прячемся.
Едва король и странник успели зайти за угол, как дверь дома открылась, и оттуда вышел молодой хозяин и решительным шагом куда-то направился. Двое "нищих" последовали за ним.
Наконец, они вышли к бетонному зданию, из железных труб которого валил густой дурно пахнущий дым. Вокруг суетились рабочие, перетаскивающие огромные куски железа. Король как представил, что эту ношу дадут слабой женщине, ему стало жутко.
Тем временем Штольц подошёл к охраннику и сказал, что ищет работу. Его пропустили. Король с Людвигом тоже попытались пройти, но охранник грубо оттолкнул "оборванцев". Пришлось им дожидаться снаружи
И дождались - вскоре из-за ворот фабрике показались крупные парни в форме. Они вытолкнули на улицу молодого скандалиста и захлопнули за ним ворота.
- Я буду жаловаться! - орал тот, потрясая кулаками. - Ещё долго будете помнить Германа Штольца! Всем вам жизнь испорчу! Эксплуататоры чёртовы!
Неожиданно буян затих. Выражение праведного гнева пропало с его лица, словно не бывало. Вместо этого оно озарилось неподдельной радостью.
- Простите, молодой человек, - обратился к нему подошедший Людвиг. - А что там, собственно, случилось? Отказали в работе?
- Теперь откажут, - таинственно улыбнулся Герман. - Всё получилось! Теперь маму на пушечный выстрел не подпустят...
Он ушёл, а король с Людвигом с минуту стояли молча. И снова король ошибся, а странник опять оказался прав.
Вдруг Людвиг ударил себя по лбу:
- Да что ж это я, чёрт возьми! Взял декларацию, а проверить забыл! Четвёртого, последнего, уже неделя как повесили... Но всё-таки кое-кого мы проверим. Поспешим, а то уже темнеет.
Наступила тёмная ночь, а король с птицей всё куда-то летели. Очередная проверка, которые королю, если честно, стали немного надоедать. Впервые в жизни его точил червь сомнения: что-то, по-видимому, он сделал неправильно. А если так, как же тогда правильно? Неужели эти декларации и вправду яйца выеденного не стоят?
Неожиданно его мысли прервала белая птица, толкнув его крылом в бок:
- Посмотрите вниз, Ваше Величество.
Посмотрев, король увидел молодую девушку, спешащую с растерянным видом. Одна в лесу на ночь глядя.
- Прочитайте её мысли, - велел Людвиг, замедляя полёт и снижаясь. - Кстати, декларацию она так и не заполнила. Говорит, ей некогда.
Король взял кристалл и посмотрел ей на голову. Мысли девушки были о тяжелобольном отце; о лекарстве, без которого он не протянет и двух дней; об аптеке, которая далеко от деревни, но зато в ней есть это лекарство; и о том, как бы успеть в город к утру, чтобы завтра вечером уже вернуться с лекарством.
"Только бы отец продержался! Только был бы жив!"
- Иди домой, Кэтрин! - крикнул ей сверху Людвиг. - Ложись спать! Завтра утром я отвезу тебя в город. Быстрее будет.
- Ой, кто это? - испугалась девушка, когда подняла голову вверх и увидела птицу.
- Это я, Людвиг.
- Вы? Не может быть! Вы исчезли так внезапно! Где ж Вы были?
- Завтра расскажу. Залечу за тобой в шесть - будь готова.
Попрощавшись с Кэтрин, птица снова поднялась ввысь и понесла короля во дворец.
- Убедительны ли мои доказательства, Ваше Высочество? - спросил Людвиг, влетая в кабинет короля.
- Да, боюсь, Вы полностью правы, - ответил король, слезая с птицы. Только теперь он понял, в чём был неправ. - Эти декларации, увы, ничего не стоят. Мысли, поступки, - вот что доказывает любовь.
Людвиг в ответ только улыбнулся, а король, немного подумав, продолжал:
- Продайте мне этот камень. Любую цену за него дам.
Улыбка тут же исчезла с лица странника, уступив место настороженности.
- Кристалл не продаётся, - ответил он с неожиданной холодностью. - Но если дело благое, я могу отдать его даром.
- Самое что ни на есть благое, - заверил его король. - Это будет самый верный тест на любовь к родителям. И самое верное доказательство нелюбви.
- Никогда! - твёрдо ответил Людвиг. - В борьбе с инакомыслием я Вам не помощник. Очень жаль, что Вы, Ваше Величество, так ничего и не поняли. Может, когда проверите двух оставшихся, что-нибудь и поймёте, а сейчас - прощайте.
С этими словами он снова превратился в птицу и вылетел в окно, оставив короля в полной растерянности.
Целую неделю после этого король ходил сам не свой. Неудавшаяся сделка всерьёз его огорчила. В конце концов, он созвал лучших ясновидящих королевства и дал им задание - проверять заполненные гражданами декларации на подлинность. Тех, у кого декларации, по оценкам ясновидящих, оказывались фальшивыми, заставляли переписывать заново. А дальше, если результаты оказывались уж очень нехорошими - на виселицу.
Как же обрадовался король, когда узнал, что декларация его младшего сына правдивая. Но, узнав, что старший тоже написал правду, опечалился.
Другой проблемой, которая страшно беспокоила короля, были слухи. И всё из-за того, что Гельмут не любил шумных развлечений и проводил всё свободное время за чтением фантастических рассказов. А с учётом того, что жители королевства знали о завещании короля, нетрудно было понять, что старший сын попал в немилость. Поэтому за пределами дворца шептались, будто король заточил несчастного Гельмута в крепость. И чтобы опровергнуть эти слухи, король решил взять старшего сына с собой на охоту.
- Но отец, я не люблю охоту, - возразил Гельмут. - Это очень жестокое развлечение!
- Я не спрашиваю, любишь ты её или нет, - отрезал король. - Я сказал: ты поедешь - и точка. Это приказ.
- Хорошо, - вздохнул Гельмут, отодвигая книгу. - Я поеду. Только убивать зверушек не буду, даже если Вы меня повесите.
- Это уж как хочешь.
- Ваше Величество, - один из придворных слез с коня и поклонился господину, сидевшему на породистом скакуне в окружении своих сыновей. - Разрешите обратиться с просьбой.
- Это касается Алекса Вульфа - Вашего лучшего ясновидящего. Когда он проверял мою декларацию, он открытым текстом сказал: или даёте мне денег, или я говорю, что она фальшивая. Мне пришлось ему заплатить...
- Довольно! - вскричал король. - Всё это ложь! Ещё раз позволите себе оклеветать столь великого человека - я Вас прогоню.
- Зря Вы так, отец, - сказал Гельмут, когда придворный вернулся на своё место. - Я уверен, что Генрих сказал правду.
- А я уверен, что он лжёт, - возразил ему Карл. - Вы, отец, абсолютно правы: Генрих интриган и заговорщик.
- Если кто и заговорщик, - возразил старший брат, - то это Алекс Вульф. Я сам убедился в этом, когда он проверял мою декларацию...
И Гельмут принялся рассказывать, как ясновидящий с ним торговался. Обещал объявить его декларацию ложной и даже помочь в написании новой, самой лучшей, а Карла выставить лжецом. А взамен требовал "самую малость" - должность придворного ясновидящего с увеличенным жалованием, когда Гельмут станет королём. Но в ответ услышал: "Если я стану королём, Вас ко двору и близко не подпустят".
- Ложь! - рассердился король. - Клянусь всеми святыми: когда мы вернёмся во дворец, ты будешь наказан! И наказан сурово!
- Правильно, отец, - поддакивал младший сын. - А то Гельмут совсем распустился. За всё добро, что Вы ему сделали, он платит чёрной неблагодарностью. Обманывает собственного отца.