Аннотация: Легко ли быть хорошей девочкой? И нужно ли?
Полоска воды постепенно расширялась, отделяя корабль от пристани. Словно бездна пролегала теперь между нами. Я отвернулась, чтобы Вика не видела моих слёз, так внезапно навернувшихся на глаза. Мать махала нам с берега рукой. Мы, стоя на палубе, махали ей в ответ. Как же я её люблю! И как ненавижу!
Я и сейчас не знала, радоваться мне или печалиться, созерцая, как растёт между нами пропасть. Одна половинка моей души говорила, что недельная разлука пойдёт нам только на пользу. Другая же прямо сейчас желала прыгнуть вниз и плыть к берегу. Мама поможет мне выбраться из воды, оботрёт, как в детстве, и мы пойдём домой...
"Ну уже нет! - первая всё-таки победила. - Это ты, Ритка, брось! И так на учёте стоишь".
К тому же, это было бы нечестно по отношению к сестре. Сама же встретила на ура её идею прокатиться на теплоходе до Астрахани. Ей же в свою очередь порекомендовал её подельник Чуконин. Видимо, он так живо описал красоты родного города, что Вика загорелась идеей его посетить.
Всё дальше отплывал теплоход от родной Самары, унося вдаль мамин силуэт. Мы с сестрой, взяв у бортпроводницы по воздушному шарику, нашли на другой стороне палубы два свободных стула и уселись рядом.
Если бы мы были одеты одинаково, пассажиры наверняка подумали бы, что у них от палящего солнца двоится в глазах. Ах да, ещё у нас причёски разные. У меня волосы длинные, собранные в пучок. У Вики - каре до подбородка, да ещё и с чёлкой. Я же люблю, когда лоб открытый. А так - просто копии. Что неудивительно - ведь мы из одной яйцеклетки. Вика старше меня на пять минут.
На счёт три мы одновременно отпустили шарики, которые, словно птицы, тут же взлетели в небо. Как легко и красиво они летят! Если бы так легко улетела моя печаль, моя обида! Других желаний у меня, пожалуй, и не было. Какое загадала Вика, я, кажется, догадывалась. Едва ли она после случившегося могла не думать о политзаключённых.
Потом были речи капитана, директора круиза, представили туристам директора ресторана, судового врача и других членов экипажа, приглашённый артист пропел "Белый теплоход".
На фуршетном столике стояли бокалы с шампанским для взрослых и соком для детей. Мы с Викой пили маленькими глоточками. В приёме лекарств у меня как раз был перерыв, но всё же алкогольными напитками лучше не увлекаться. Обидно будет снова попасть в дурдом из-за пьяного безобразия. Вике, судя по всему, также не хотелось, имея судимость, ещё и на хулиганскую статью нарываться.
Наша каюта находилась на средней палубе и представляла собой однокомнатное помещение с двумя кроватями, разделёнными узким проходом. У входа - маленькая дверь в ванную (там же туалет и душ) и шкаф для одежды. Туда мы после презентации круиза и отправились - приодеться к ужину, а заодно и отметить экскурсии.
- Рит, ты пойдёшь на панораму?
Честно сказать, дополнительных экскурсий я не планировала. Но я опасалась, что тех, кто собирались просто прогуляться по Волгограду и тех, кто желали узнать о Сталинградской битве более подробно, могли рассадить в разные автобусы. Я же хотела быть с сестрой. И так столько времени не виделись!
Обывателю, не интересующемуся политикой и не имеющему никакого отношения к правозащитникам, фамилия Виктории Ерёминой, наверное, ни о чём не скажет. Те же, кто сами выходили на болотные площади протестовать против нечестных выборов либо следили за событиями, наверняка помнят её и ещё троих самарцев, арестованных за участие в массовых беспорядках и насилие к сотрудникам полиции. Притом, ни саму полицию, ни судей не волновало, что митинг был согласованным, и что беспорядки спровоцировали сотрудники ОМОНа, начавшие врываться в толпу демонстрантов и лупить дубинками всякого, кто подвернётся под горячую руку. Молодой учитель физики, избитый стражем порядка по голове дубинкой; вступившийся за него матрос из Астрахани, получивший от того же омоновца по первое число; студентка мединститута, почуявшая на своей шее объятия другого правоохранителя за слова: "Вы нарушаете закон!"; и шестидесятилетний офицер в отставке, который не стал спокойно смотреть, как на его глазах душат девушку - все они фигурировали в деле как напавшие вчетвером на двух полицейских. Вике дали два с половиной года. Остальным - больше трёх. Мама расстраивалась, винила во всём её. Я злилась на сестру за то, что своим упрямством заставила маму страдать. Нам обеим было так проще - свалить всю вину на Вику. А каково было ей - вместо слов поддержки и ободрения слышать от самых близких людей незаслуженные упрёки? Боже, как мне теперь стыдно!
- Рита, ты слышишь? - голос сестры отвлёк меня от тяжких воспоминаний. - В планетарий идёшь?
- Да нет, наверное, - ответила я.
Планеты, звёзды - это не моё. Вот Таня бы с радостью согласилась. Не ошиблась Вика в выборе подруги! А ведь мама всегда была против, говорила, что если у Тани мать и бабушка лежали в психушке, значит, девочка уже с отклонениями. Кто знает, что ненормальной в голову стукнет? Я, как обычно, поддакивала родительнице. Примерная девочка, Риточка-умница, единственная мамина надежда и отрада. Знала бы она тогда, где её любимая доченька окажется!
Почти каждую неделю Таня писала Вике письма в тюрьму. Не бросила, не предала - в отличие от родной сестрёнки! И матушки!
- А вообще, запиши, - изменила я своё решение. - А то ни разу в планетарии не была.
За ужином нас усадили в самом углу. За столиком оставались места ещё для двоих. А вскоре явились и эти двое. Мужчина средних лет и парень, примерно наш ровесник. Их поразительное сходство не оставляло сомнений - перед нами отец и сын.
Через пять минут мы уже знали, что Анатолий Петрович и Степан приехали из Москвы на поезде, и что у главы семейства скоро день рождения.
- Стёпка мне подарок сделал. Как раз отмечу на своей исторической родине. Предки-то у нас из астраханских казаков!
Глядя на них, мужчин достаточно крепкого телосложения, в это легко верилось. Во всяком случае, представить Степана скачущим на коне с шашкой мне вполне удавалось.
- Вы пойдёте сегодня на фильм? - поинтересовался молодой казак.
- А что сегодня будет? - спросила Вика.
- "Экипаж".
Мы с сестрой согласились, и к назначенному времени были уже в музыкальном зале. Через пару минут явился и Степан. Один. Анатолий Петрович предпочёл лечь спать пораньше. Мы разместились в третьем ряду. Я - ближе к середине, Вика - по левую руку, а рядом с ней на краю - Степан.
И зачем я только согласилась смотреть этот фильм? Когда сильное землетрясение на острове крушило здание аэропорта, погребая под обломками людей, я не плакала. Удавалось мне сдержать слёзы и тогда, когда при перетаскивании пассажиров из падающего самолёта корзина порвалась, и люди стали вываливаться вниз. Но когда стюардесса Виктория, отвергнувшая любовь бортпроводника Андрея, передумав, сказала "да"...
К счастью, моя Виктория в тот момент оживлённо обменивалась со Степаном впечатлениями от фильма. Не желая ждать, пока она заметит неладное и станет приставать с расспросами, я поспешила уйти в каюту. Не то чтобы я родной сестре не доверяла. Но отказав ей в трудный момент в поддержке, я не чувствовала, что достойна получить оную теперь. Не заслужила ты, Ритка! Так оплакивай своё горе в одиночку?
Андрей... Как я его любила! И как любил меня он! Стоило нам лишь увидеть друг друга, как стало понятно: мы две половинки единого целого. Бывает так: встречаешь человека и понимаешь - вот он - твоя судьба, твоя жизнь. Мой Мастер - так я звала того, без которого, мне казалось, я не смогла бы существовать на белом свете - говорил, что сами высшие силы создали нас друг для друга. Мастера и Маргариту.
Но увы, наша любовь не выдержала испытания. Слишком малодушной оказалась я, чтобы, подобно булгаковской героини, бороться за свою любовь, не боясь и самого дьявола.
"Рит, он тебе не пара", - говорила мама, как только узнала о моей любви.
Художники все какие-то не от мира сего. К тому же пьющие. Пусть Андрей пока не такой, но это до поры до времени, в конце концов, природа возьмёт своё. К тому же, хроническое безденежье - не та участь, которую любящая мать пожелала бы дочери.
"Мы любим друг друга!", - повторяла я на все уговоры.
Тогда мать стала плакать, хвататься за сердце, сетуя, как непросто было ей вырастить двух дочерей, как ради нас она так и не стала балериной, о чём мечтала в детстве; как долгих пять лет терпела этого чёрствого эгоиста - нашего папашу, пока Господь не забрал его к себе - не разводилась лишь потому, чтобы дочки не считали себя хуже всех; как во всём себе отказывала, только бы Риточке и Викусе было хорошо; какой бессердечной эгоисткой выросла моя сестра.
"Вы загоните меня в могилу!" - этими словами она заканчивала свою речь.
Держалась я всего пару дней. После очередного потока упрёков и слёз я чувствовала себя такой свиньёй неблагодарной, что готова была провалиться сквозь землю. И я решилась на самую большую глупость в своей жизни.
"Нам надо расстаться, - сказала я Андрею. - То, что мы принимали за любовь, было лишь увлечением, влюблённостью. Мы не подходим друг другу - слишком разные. Прости и забудь".
Андрей сделался белее полотна, будто мои слова выкачали из его тела всю кровь. Но неожиданно вдруг ожил. Глаза его загорелись лихорадочным блеском.
"Я всё равно буду ждать тебя, моя Марго! - вскричал он в возбуждении. - Пусть даже всю жизнь!"
Напрасно я говорила: не надо. Андрей был непреклонен.
Он действительно ждал всю жизнь. Водила-лихач вылетел из-за поворота неожиданно. Смерть была мгновенной.
К тому времени я успела худо-бедно смириться с нашей разлукой, научилась жить без него. Пусть, утешалась я мыслью, мой Мастер не со мной, пусть нам не суждено быть вместе, но он есть на белом свете. Теперь у меня не стало даже этого утешения.
Впервые за свои двадцать три года я ослушалась мать, тайком отправившись на похороны. Мой Мастер, казалось, спал среди цветов, и стоило лишь покрепче поцеловать его в бледные губы, как он проснётся и с улыбкой скажет: "Это ты, Марго? Ты пришла!". И обнимет, чтобы больше не отпустить. Никогда. Я не верила, я отказывалась верить, что Андрей мёртв. Я разговаривала с ним как с живым, толкуя его молчание как: "Я тебя внимательно слушаю, Марго". Лишь когда последняя горсть земли упала на могильный холмик, в сердце воцарилась звенящая пустота.
"Я же тебе говорила: не ходи на похороны, - встретила меня дома мама такими словами, когда я ответила на вопрос: где была? - Андрея, конечно, жаль, но ничего путного у вас бы всё равно не вышло".
Возможно, не скажи она всего этого, так и обошлось бы по-тихому. Но от этих слов я вдруг впала в такую ярость, что и сама не ожидала. Я орала на мать, что она сломала мне жизнь, отняла любовь, проклиная свою излишнюю покладистость, что заставила меня её послушаться.
"Бессердечная! - слово, которое не раз слышала Вика. Теперь оно впервые в жизни относилось ко мне. - Совсем мать не жалеешь!".
"Замолчи! А то голову оторву!"
Надо ли говорить, что у матери от таких слов просто челюсть отвисла? Я же в бешенстве носилась по квартире, круша всё, что попадалось под руку. Трещали, разрываясь, салфетки, скатерти, полотенца. Тарелки и чашки рассыпались на осколки, прощально звеня. Книги глухо бились переплётами о стенки мебели. А я всё никак не могла остановиться.
Остановила меня бригада скорой помощи, вызванная кем-то из соседей. Что-то они мне вкололи, отчего я почти сразу "завяла" - и увезли.
В психушке я пролежала около месяца. Бывало, целыми днями я не вставала с койки, безразличная ко всему. Жить дальше? Как? Да и зачем? Не чудовищен ли этот мир сам по себе, если существует без Андрея? Но умереть мне не давали.
Ночами я звала своего Мастера, Вику - тех, кого я предала из-за своей проклятой покорности. Но кто мог прийти, когда одна - в тюрьме, а другой - в могиле? Одна я осталась в этом мире!
Впрочем, в палате, кроме меня, были ещё две женщины. Анна Ивановна вначале показалась мне вполне здоровой. Часто рассказывала о сыне, который учится в Москве и вот-вот должен приехать. Это потом я узнала, что её сын никогда не приедет, потому что погиб - разбился на мотоцикле. Материнское сердце не вынесло утраты...
Другая моя соседка - Марья - даже поначалу не казалась здоровой. Она уверяла всех, что она супруга президента Гватемалы, и что американские спецслужбы её похитили и держат в заложниках. И колют всякую гадость специально чтобы свести с ума. При этом несчастная была уверена, что находится на территории США. Соседки же рассказывали, что Машка тронулась умом, когда её благоверный ушёл к другой. Может, он и был президентом Гватемалы, когда набирался до чёртиков - неизвестно. Но квасил, говорят, будь здоров!
Признаться, я завидовала этим женщинам. Да, они тоже потеряли тех, кого любили, но обе жили надеждой с ними увидеться. Я же осталась в здравом уме, без надежды, без веры, с болью и чувством вины.
Моё возвращение к жизни было долгим и мучительным. После выписки я могла часами сидеть и рассматривать картину - подарок моего Мастера. Девушка в белом воздушном платье, в шляпке с розами сидела, задумавшись, на скамейке у пруда, где плавали лебеди. Ландшафт художник подрисовал уже потом - на деле я позировала в его мастерской. Теперь же я гладила пальцами засохшие краски, словно пытаясь повторить движения любимых рук. Поначалу мать пыталась отобрать картину, но я сопротивлялась с такой яростью, что она, в конце концов, ретировалась и больше не рискнула к ней даже приближаться.
Смириться с гибелью Андрея было трудно. Не легче оказалось привыкнуть и к себе настоящей. Милая девочка, Рита-умница, вылепленная матерью по идеальному шаблону, мучительно умирала. Та же Маргарита, которую я каждый день видела в зеркале, представлялась мне настолько незнакомой и непредсказуемой, что порой меня и саму пугала. Я и сейчас не была уверена, что привыкла к ней полностью. Но Вике именно она, думаю, нравилась больше, чем прежняя. Та, которая писала ей за решётку тёплые письма, без единого упрёка...
Заснула я, к своему удивлению, очень скоро. Я не слышала, как Вика пришла, помылась и легла спать.
Проснулась я оттого, что услышала голос Вики:
- Просыпайся, Рита! Завтракать пора!
- Как? Уже? - я сонно потянулась.
Вика была уже одета и причёсана.
- Ты уже встала?
- Уже и на утреннюю зарядку успела.
Что делать? Пришлось быстро вставать, умываться, заправлять постель.
- Я вчера даже не слышала, как ты пришла. На дискач ходила?
- Да нет, - ответила Вика. - Мы после фильма ещё на палубе постояли, поболтали. Кстати, очень интересный парень!
- Надеюсь, не Сашуля номер два?
- Да ну! Сашуля ему и в подмётки не годится!
Сашуля - Викина первая любовь, рок-музыкант. Мать, помню, как увидела его фотку - пришла в ужас, ну и я вместе с ней. Но моя сестра оказалась твёрже, чем я в своё время, и даже слыша с обеих сторон о своём вопиющем бессердечии, не перестала с ним встречаться. Правда, в конце концов, она его всё-таки послала. Под шикарным образом, как оказалось, скрывался пустой халявщик, да к тому же ещё и любитель выпить.
За завтраком мы рассаживались свободно, но когда наши вчерашние знакомые зашли, осматриваясь, Вика махнула им рукой. Степан и Анатолий Петрович приблизились, и вскоре мы уже сидели все вместе.
А молодой казак, по всей видимости, к моей сестре неравнодушен! Ишь ты, как засияли его глаза, когда он увидел её! И как прилила к щекам казачья кровь, когда Вика на него взглянула!
После завтрака мы стали обсуждать, чем заняться. До остановки в Усовке оставалось ещё много времени.
- Я хочу танцевать, - сказала Вика.
- А я - петь.
Песни у меня всегда получались лучше, чем у сестры. Однако осмеливалась петь я только в семейном кругу. При чужих людях как-то стеснялась. Теперь же, когда моя репутация и так испорчена, переживать, что сделаю что-то не так, вряд ли имеет смысл.
В музыкальном салоне собрались в основном женщины среднего возраста. Собственно, салон этот представлял собой комнату на носу корабля. Впереди слева стояло пианино, справа - телевизор, который мы вчера смотрели. По обеим сторонам - кресла и скамьи в четыре ряда. Справа и слева проплывали за окнами песчаные обрывистые берега с растущими на склонах редкими деревьями.
Руководили хором две женщины. Лариса Григорьевна - дама с прямыми белыми волосами, с аккордеоном в руках, играла вчера, когда мы садились на корабль. Другая - полненькая, с тёмно-русыми волнами волос - пела для нас вчера на верхней палубе, когда теплоход отплывал. Елена Прохорова - так её представили.
Поскольку сегодня на теплоходе объявили День русской культуры, то и песни мы пели русские народные. "Ах, Самара-гордок", "По Дону гуляет"... Когда же запели "Позарастали стёжки-дорожки", я, не удержавшись, заплакала.
- Какая грустная песня! - к счастью, Елена истолковала мои слёзы по-своему. Давайте-ка споём более весёлую!..
"Валенки-валенки
Прячет моя маменька.
Всё равно я их найду -
Не свидание пойду!"
"Умная девушка! - подумала я. - Не то что некоторые!"
В то утро прозвучало ещё много песен: весёлых и грустных, но все они были уже не про меня. Одна девица "верила, верила, верит" своему любимому и никогда не поверит, что он её разлюбит; другая за свою веру поплатилась - милый нарушил клятву, данную ей на Муромской дорожке и "воротился с красавицей-женой"; третью так и вовсе угораздило полюбить женатого. Но ни в одной песне не встречалась такая дура, которая бросила любимого, потому что маменька велела.
И вот первая остановка - Усовка. Наш теплоход причалил вторым бортом. Наскоро похватав купальники, мы с Викой вышли на песчаный пляж. Степан с отцом вышли вслед за нами. Августовское солнце светило жарко, и блестевшая в его лучах водная гладь так и манила поскорее окунуться. Впрочем, зря терять время мы не стали. Более того, я сразу устремилась туда, где поглубже, чтобы вездесущие водоросли не досаждали. С детства их не люблю! Вика - другое дело. Когда она ещё носила длинные волосы, то любила делать причёски с водяными растениями, чтобы походить на русалку. Чего-чего, а этого добра в нашей Волге хватает!
- Эх, сюда бы удочки! - мечтательно произнёс Анатолий Петрович. - Славно бы порыбачили!
И всё-таки "порыбачить" нам удалось. Прямо перед теплоход, отделявшем наш от берега, на песке расположились палатки. Кроме арбузов, дынь и других фруктов, там продавалось множество рыбы: копчёной, солёной, варёной, вяленой. Мы с Викой взяли копчёного судака - с таким расчётом, чтобы довезти до Самары. При трёхразовом питании на корабле есть его будет некогда.
После Усовки теплоход остановился в Саратове, но нас попросили не покидать борта. Да и стоянка, собственно, была недолгой - за пятнадцать минут не нагуляешься.
Между этими двумя стоянками нас приглашали в рулевую рубку. Капитан, немолодой мужчина, рассказывал про корабль, про команду (за штурвалом стояли две молодые девушки и мужчина - сверстник капитана). Вика ещё задавала вопросы, как будто хотела научиться основам судовождения.
Остаток дня мы стояли на палубе, глядя на проплывающие мимо леса. Вика и Стёпа отлучались на концерт джазовой музыки. Но после ужина мы вчетвером пошли на вечернее шоу. Развлекал нас артист Антон, танцовщица Маша и Виталина (последняя также выполняла обязанности администратора) и певица Елена. В перерывах между выступлениями мы, туристы, вспоминали рекламу и кино лихих девяностых, пробовали по песням поставить диагноз лирическим героям (с чем Вика, кстати, справлялась вполне успешно). Одним словом, нескучно провели время. На танцы, которые объявили после завершения шоу, мы уже не оставались.
На следующий день нас разбудили в полседьмого. Часов в десять мы уже должны быть в городе-герое Волгограде - он же Сталинград, он же Царицын. Лично мне нынешнее название нравится больше всех. Но перед остановкой после завтрака оставался ещё час, чтобы зайти в музыкальный салон и попеть с Еленой и Ларисой Григорьевной. На этот раз Вика составила мне компанию.
Поскольку подплывали мы к городу, мужественно державшему оборону в Великую Отечественную, песни подобрали соответствующие. Многие из них мы с Викой знали наизусть. В детстве на Девятое мая мама часто ездила с нами в гости к дедушке Володе, что приходился ей двоюродным дядей. Старый ветеран, он прошёл на танке до самого Берлина и всегда был растроган до слёз, когда в День Победы мы пели песни военных лет. Давно уже нет в живых дедушки Володи, но ни строчки из этих песен не забыто. И теперь мы с Викой снова пели вместе, как в то далёкое время:
"Помнит Вена, помнят Альпы и Дунай
Тот цветущий и поющий яркий май.
Вихри венцев в русском вальсе сквозь года,
Помнит сердце, не забудет никогда!".
Только мы закончили песню про того парня, за которого герою Рождественского теперь предстоит жить на свете, как теплоход причалил в порту Волгограда. По счастью, нам с Викой оставалось лишь забежать в каюту, взять сумочки. Одеться мы догадались заранее.
Стёпу определили в одну группу с нами. Его отец смотреть панораму не собирался, поэтому его отделили.
Сидя в автобусе у окна, я с любопытством разглядывала город. Мы поднимались над рекой по зелёной террасе, ведущей в сквер - к площади Павших борцов. Вообще я заметила, что скверы и парки окутали Волгоград, словно зелёные ленты.
Остановившись, мы вышли из автобуса, прошлись вдоль цветочной клумбы и парковых скамеек до выбившегося из общего ландшафта большого тополя. Дерево, уцелевшее в Великой Отечественной войне, вырубить рука не поднялась. Напротив, в знак почтения его окружили каменным бордюром. И стоит старый тополь как символ возрождения жизни из руин.
Слева от тополя стояла каменная стела - дань памяти троим погибшим защитникам Сталинграда. Притом все трое разных национальностей: Каменщиков - русский, Фаттяхутдинов - татарин и Ибаррури - испанец. Но все они выросли на русской земле и погибли, её защищая. Нет здесь русских и нерусских - есть советские солдаты!
- А этот Ибаррури, - вырвалось у меня, - сын той самой Пассионарии?
- Ну да, - ответила Вика. - У неё сын был лётчиком. Рубен его звали. И его, слышала, на войне убили.
- Слушай, вставай сбоку - я тебя сфоткаю.
Вика послушно исполнила просьбу. Я ровным счётом ничего не знала про испанскую коммунистку Долорес Ибаррури и про её сына, но как испанец оказался в рядах защитников Сталинграда? Об этом мне поведал Алексей, экскурсовод. Рубена вывезли из Испании пятнадцатилетним во время франкистского мятежа. Его юность прошла в СССР. Он ещё приезжал на историческую родину воевать с фашистами, попал в плен, потом ему удалось бежать из лагеря для военнопленных в Советский Союз. В двадцать два года, когда началась Великая Отечественная, Рубен, уже будучи советским гражданином, вступил в ряды Красной Армии. В боях за Сталинград, где он был пулемётчиком, на его глазах был убит командир пулемётной роты. Рубен взял командование на себя и был смертельно ранен. Кстати, как я потом убедилась по фотографии, симпатичный был парень.
После того, как мы сфотографировались у большого мемориала в середине площади, автобус повёз нас к Мамаеву кургану. Проезжая здание универмага, мы слушали рассказ Алексея про другую известную личность - немецкого фельдмаршала Паулюса. Он проиграл бой и был окружён советскими войсками. Тогда-то Гитлер и назначил его фельдмаршалом, надеясь, что честь не позволит тому сдаться. Только застрелиться за идеи Рейха никак не входило в планы Паулюса. Сдавшись, он тут же согласился сотрудничать с победителями и на трибунале в Нюрнберге выступал как обвинитель, хотя у самого-то рыльце было в пушку. Несколько лет он жил в Советском Союзе, потом вернулся в Германию, сказав на прощание, что пришёл на нашу землю как враг, а покидает её как друг. И у себя на родине Паулюс умер при загадочных обстоятельствах. Возможно, свои же его и прикончили.
- Ну прям Денис номер два! - сказала мне Вика.
Я поняла, что моя сестра имеет в виду Дениса Козина, нашего бывшего одноклассника, а нынче - ведущего на нашем областном телевидении. Мне же вспомнилась ещё и Натка Королёва... Нынешняя Маргарита едва ли стала бы с ней дружить...
Однако от воспоминаний о школе меня вскоре отвлёк Алексей, рассказывая о доме жёлтого цвета с колоннами, выстроившемся полукруглым фасадом прямо за памятником Ленину. Дом Павлова. Нет, он не принадлежал знаменитому академику или какому-нибудь богатею с такой фамилией. За этот дом солдаты Красной Армии бились несколько дней. И командовал обороной сержант Павлов.
На автобусе путь до Мамаева кургана оказался недолгим. Курган представлял собой высокий холм. К его вершине вела длинная, разделённая на несколько ярусов лестница. С самого верху (как уже сказал Алексей, насыпного) виднелся силуэт изящной статуи. Но прежде чем мы начали к ней карабкаться, у самого барельефа со стариками, детьми и молодёжью к нам подошла женщина с букетом цветов. Мы с Викой и Стёпой купили по маленькому букетику роз и георгин.
Остановились мы на площадке возле статуи обнажённого солдата, вросшего в обмываемую Волгой родную землю (вот почему эта статуя посреди бассейна). Своим могучим телом он закрывал от врагов мать-старушку. Мне подумалось, что, возможно, скульптор изобразил генерала Шумилова, который руководил обороной Сталинграда.
За площадью лестница снова шла вверх - вдоль стены с рельефами. Человек, окружённый огненными лентами - Михаил Паникаха. Зажигательная смесь, предназначенная для вражеского танка, загорелась в его руках. И он, объятый огнём, кинулся на танк. Чуть поодаль от Михаила - пулемётчик, фамилии которого я не запомнила. Будучи смертельно раненым, он так сильно сжал пулемёт, что тот продолжал стрелять некоторое время уже после того, как бойца не стало. Советский танк, выдолбленный на стене, также был упомянут автором не зазря. Фашисты, подбив машину, с нетерпением ждали, когда из горящего люка выйдут солдаты - сдаваться в плен. Не дождались. Бойцы предпочли сгореть заживо с "Интернационалом" на устах.
На другой стене бросался в глаза мёртвый солдат с дырой вместо сердца и отпечатком вместо руки. Вверх по лестнице на той же стене следовала группа защитников Сталинграда, восставших из небытия.
Лестница вывела нас на площадь с большим прямоугольным бассейном. Слева на стене Василий Гроссман воспевал мужество наших бойцов, что своей отчаянностью наводили на врага суеверный страх: кто эти люди? смертны ли они?
Да, смертны, - говорили скульптуры справа. Раненый солдат держит в руке гранату. Хватит ли у него сил кинуть её во врага? Хочется верить, что с поддержкой товарища он сумеет это сделать. Медсестра, ещё вчерашняя школьница, тащит на себе пострадавшего бойца, под градом пуль, не думая о том, что её саму могут убить. Солдат подхватил знамя из рук павшего товарища. Другой готовится метнуть две гранаты, одну из которых только что собирался бросить лежащий у его ног. Третий поддерживает раненого командира. Контраст между жизнью и смертью. И только на последней скульптуре жизнь полностью побеждает. Солдат и командир, сломавшие хребет змее фашизма.
Какой ценой досталась эта Победа, мы увидели уже когда поднялись до Площади Скорби. Мать держит на руках убитого солдата. Лицо его прикрыто знаменем - так, чтобы каждая из матерей погибших знала - это памятник ей и её сыну. Хоть монумент и был окружён водой, можно было по камешкам к нему подобраться, встать рядом, попросить Вику запечатлеть. Но что-то меня удержало. Возможно, суеверный страх за будущих детей.
За будущих детей? Страшно? Неужели? Тогда, лёжа на койке в психдиспансере, я не верила, что у меня вообще может быть будущее.
А вот наши деды, судя по всему, о будущем подумали - замуровали в стену послание потомкам, завещая вскрыть в 2045 году - на столетие Великой Победы.
Над входом в зал воинской славы, откуда мы поднимались к памятнику горюющей матери, мы снова видели барельефы: гордые победители, поникшие захватчики - гитлеровские вояки, которым Красная Армия дала "возможность" увидеть Волгу. А что - сами захотели!
В самом зале в гигантской руке горел факел. Вокруг лежали цветы. Положив туда же свои букеты, мы поднимались вверх по винтовой горке, читая по пути выгравированные на камне фамилии погибших бойцов.
Мы продолжали взбираться вверх - по склону холма - к Родине-матери. По левую сторону полулежали могильные плиты. А вот и славный генерал Шумилов! Судя по датам, погиб не в бою. Максиму Путилову и Ольге Ковалёвой (больше я никого не запомнила) повезло куда меньше.
А вот мы уже на самом верху! Невдалеке стоит Родина-мать, с открытым ртом, с развевающимися на ветру волосами, держа в правой руке меч, а левой указывая на запад. И как на ладони виден город Волгоград, когда-то разрушенный до основания, а нынче - зелёный, цветущей. Как будто и не было той трагедии, называемой войной.
Как будто не было? Как бы не так! Полуразрушенный кирпичный дом у музея-панорамы "Сталинградская битва", куда мы поехали, не спускаясь с кургана, едва ли даст об этом забыть. Его специально держат именно таким - как память.
Уже в музее нам не только рассказали, но и показали, что стало с городом во время войны. Наблюдая ковровые бомбардировки - войну озверевших фашистов против мирных жителей, горящие дома с разрушенными стенами, поневоле согласишься со словами одного американского политика: город мёртвый. И восстановление его видится каким-то нереальным чудом.
Кроме этого, в музее находилось оружие, личные вещи и фотографии защитников города. Вот на манекене шинель, изрешечённая пулями и осколками. Она принадлежала командиру Василию Глазкову, который, даже будучи раненым, не оставил наблюдательный пункт. Солдаты пытались унести его прочь, но не успели - немцы обстреляли.
Покончив с нижним этажом, мы поднялись по винтовой лестнице в круглый зал с куполом. Со всех сторон окружал нас заснеженный Сталинград. Вот Михаил Паникаха бежит в горящей одежде на вражеский танк. Музейный гид тем временем рассказывает и о других героях. Максим Путилов - связист. Раздробленной кистью руки он никак не мог соединить провода, чтобы восстановить связь. Погибая от ран, он в последний момент взял их зубами. Должно быть, бойцы, получая приказы и докладывая о ходе операции, не ведали, что информация проходит через труп связиста. Ольга Ковалёва храбро сражалась, когда немцы напали на завод, где она работала. И была убита.
Когда мы вышли из здания, до отправления теплохода оставалось пятнадцать минут. Анатолий Петрович, по-видимому, начал волноваться.
- Алло, - отвечал Стёпа. - Я? Да мы в автобусе. Тётенька оказалась такой разговорчивой. Сейчас уже едем... Папа думает, мы уже где-то загуляли, - обратился он уже к нам.
- Какой там загуляли! - откликнулась Вика. - Вернуться бы до отправления.
- Без нас всё равно не уплывут, - утешил её Стёпа. - Тут всё-таки целая группа. Жаль, бронепоезд посмотреть не успели!
- На обратном пути заплывём - тогда и посмотрим.
- Ну да, - вспомнила я. - Стоянка длинная, а в планетарии будем час-полтора - не больше.
На том и порешили.
За пять минут до отправления теплохода мы были уже на борту. А ещё минут через десять, сидя за столом в ресторане, обменивались впечатлениями. Что ни говори, а немецкие военнопленные отстроили город на совесть.
- Хоть я и не перевариваю Сталина, - поделился своими мыслями Анатолий Петрович, - но будь я на его месте, сказал бы то же самое: они город разрушили, пусть они нам его и восстанавливают. Должна же быть на свете какая-то справедливость!
- Жалко, Адольфа Элиасовича с ними не было! - вздохнула Вика. - Пусть бы своим горбом расплачивался!
- Думаю, если бы Гитлера посадили с его же вояками, долго бы он не прожил. Удавили бы на месте!
Сам Петрович рассказывал немного. После экскурсии у него, в отличие от нас, осталось время для свободного осмотра достопримечательностей Волгограда. Ну, погулял по городу, купил конфет.
- Вообще здесь очень много памятных мест. И правильно! А то ж молодёжь скоро совсем забудет про Великую Отечественную! Уже даже не знают, когда она была.
"Если бы только это!" - подумала я, живо вспоминая Дениса Козина.
Он, по-видимому, считал верхом остроумия поприветствовать одноклассников словами: "Хайль Гитлер!". Натка ему в ответ: "Хайль!". А я... Я просто промолчала. Позорно и бесстыдно. Да, у меня не хватило совести повторить: "Хайль!" (вернее, хватило совести его не повторять), но сказать что-то вроде "Гитлер капут!" или как-то пристыдить своих одноклассников - на это у меня не нашлось смелости. А вот у Вики таковая нашлась. Надя Попова, другая моя одноклассница, так и сказал: "Какой тебе Гитлер? Мы вообще-то русские люди!". Тогда патриотизм ещё не был "единственной национальной идеей". Штирлица никто и не думал раскрашивать, но Наде он был мил и чёрно-белый. "Чокнутая!" - быстро сделала вывод Ната, после чего Попову стали травить.
Я в травле не участвовала, но вступиться за неё ни разу не решилась. Опасалась поссориться со всем классом. Маму бы это огорчило. Хорошие девочки умеют ладить с людьми. Вика же быть для всех хорошей не стремилась, однозначно дав понять, на чьей она стороне. Но Надину участь это мало облегчило. После её ухода у моей сестры были все шансы стать следующей жертвой. Но я всё-таки дружила с королевой класса.
Впрочем, дружила я с Королёвой не ради Вики. Просто Ната была в классе самой модной, считалась очень интересной, училась на одни пятёрки. Разве не к таким тянутся хорошие девочки? Мама очень хвалила мою подругу: "Девочка искренняя, не врёт, говорит, что думает". Да, Наде она действительно говорила в лицо: "Уходи уже из нашей школы - всем надоела! Всё равно мы тебя здесь доконаем!". Только повторить это в присутствии директора и завуча, когда Надина мама устроила разборку по поводу издевательств над дочерью, так и не осмелилась. Напротив, делала такие большие глаза, принимая позу безвинно оклеветанной.
Разочаровалась ли я в ней тогда? Где-то в глубине души, может, и усомнилась. Но и мама, и одноклассники считали Нату хорошей. Поэтому я предпочла об этом эпизоде поскорее забыть и снова относиться к ней как и прежде. Впрочем, после окончания школы наши дороги как-то разошлись. Давно я Натку не видела!
Зато Дениса - иногда имею удовольствие, правда, по телевизору. Таким вдруг пламенным патриотом заделался - хоть медальку вешай! Ну да, отчего бы не полюбить Родину, когда модно?
Вике повезло больше (если это можно назвать везением) - она не так давно встретила его в реале. Случайно на улице. Говорит: обрушил на неё кучу упрёков: мол, изменница, продала Родину за госдеповские бабки Фашингтону, фрау Гиммлер, мало тебе дали, надо было бы и вовсе расстрелять!
А вот Надя Попова, от которой я бы скорее могла ожидать чего-то подобного, напротив, оказалась человеком адекватным. Она единственная из всего класса писала моей сестре в тюрьму.
Кто-то, возможно, подумает: надо же, как разительно изменились Денис и Надя! Только я уверена, что люди меняются очень редко. Чаще подстраиваются под обстоятельства, говоря и делая то, что им в данный момент выгодно. Другие же стойко хранят верность идеалам выстраданным, а не навеянным модой.
- Рита, идём на танцы?
- Идём, - согласилась я с сестрой.
Собственно, танцами она называла танцевальный мастер-класс, на котором побывала ещё вчера.
- Только платок нужно взять.
- Это что, какие-то восточные?
- Да.
Минут через десять мы обе уже были в баре на солнечной палубе. Непростыми оказались восточные танцы! Особенно если пропускаешь занятия. Хотя казалось бы: чего сложного? Виляй бёдрами - и будет тебе счастье. Ан нет - оказывается, и это надо уметь. Поэтому когда руководитель кружка Нина Юрьевна изъявила желание послезавтра в День Нептуна увидеть нас танцующими на палубе, я возразила. Это уж без меня! К такому подвигу я пока не готова! Принуждать меня, впрочем, никто и не стал. Так что этот мастер-класс и все последующие я по сути оставалась вольным слушателем. А вот Вика... Похоже, она всерьёз намеревалась принять участие и сделать всё по высшему разряду.
После танцев мы пошли смотреть документальный фильм "Дельта Волги". Стёпа и его отец к нам присоединились.
Вечером после ужина мы вчетвером сидели на палубе и пили чай с конфетами, которые Анатолий Петрович купил в Волгограде. Потом я ушла в каюту и, послушав по бортовому радио сказку про Мальчика-с-пальчик, легла спать.
Утром мы с Викой снова пели. На этот раз - преимущественно песни из кинофильмов. Я говорю, преимущественно, потому, что не знаю, из какого фильма песня про любовь обманную, которая не оставила меня равнодушной:
"Ах, мамочка, на саночках
Каталась я не с тем.
Ах, зачем под яблонькой
Целовалась с Яшенькой?
Ах, мамочка, зачем?"
Притом, этих Яшечек у неё был целый десяток. Наивная и глупая барышня - вечно не тех цепляет! Только я, получается, ещё глупее. Даже самостоятельно ошибиться - и то не смогла.
Также я не знала, из какого фильма другая, которая въелась в моё сознание так, что ещё долго её мотив крутился в голове:
"Будто весна из странствий дальних
К нам возвратилась вновь,
Словно девчонки в платьях бальных
Яблони вышли в ночь,
Вот и опять они нарядны,
Верят они, что счастье рядом,
Снова надеждой сердца их полны.
И не зима в просторах наших,
То в небесах крылами машет
Белая лебедь - подруга весны".
Прости, Андрей! Но если бы ты чудом воскрес и увидел меня, то не узнал бы своей Марго. Она умерла вместе с тобой. А я лишь внешне на неё похожа - как похожа на меня Вика, как наша мама на фотографиях своей молодости. Может, копию моей матери ты и любил всю жизнь? Ведь я по сути всё это время была её тенью. "Нет, не тебя так пылко я люблю!" - наверное, сказал бы ты мне сейчас, вспомнив поэзию Лермонтова. Но я тебя не ревную.
Когда мы с Викой вернулись в каюту, за окном, освещаемая солнцем, стояла набережная, выложенная плиткой, с фонарями в ряд. Добро пожаловать в Астрахань!
Мы пообедали, переоделись и вышли в фойе. Там получили номер группы. Седьмая.
- А у нас шестая! - на лице Стёпы отразилось неподдельное разочарование.
Вика, судя по всему, тоже надеялась на лучшее.
- Можно поменяться, - предложил Анатолий Петрович. - Если, конечно, Маргарита не против.
Что сказать? Конечно, мне не очень-то хотелось разделяться с сестрой, но коли речь идёт о молодом красавчике...
- Давайте! Без проблем!
Астраханский Кремль... Что о нём можно сказать? Вроде обычный, белокаменный, но... Бело-синяя плитка, опоясывающая башни, совсем не характерна для русского кремля. Однако вовсе не эстетика побудила мастеров нарушить негласное правило, а банальная безысходность. Строить оборонительные сооружения надо было быстро, а с кирпичом имелись проблемы. Пришлось разбирать ханский дворец. А уж там этого добра - бело-синих плит - было предостаточно.
Белый храм с зелёными куполами, оказывается, прежде был цветным. И должно быть, смотрелся ещё красивее, чем сейчас. Даже Пётр Первый, увидев его, сказал: "Лепота!". Впрочем, я и сейчас готова с ним согласиться.
После Кремля мы поехали на автобусе знакомиться с "городом бунтовщиков" - так я успела окрестить про себя Астрахань. Стеньку Разина здесь, наверное, знала не то что каждая собака, но и каждая кошка. Да и без Стеньки город славился непримиримым нравом жителей. Колыбель российской оппозиции! И далеко не всегда мирной. Сбежит крепостной крестьянин от помещика, доберётся до Астрахани - считай, вольный.
Впрочем, некоторые оказывались здесь отнюдь не по доброй воле. Как, например, поэт Курмангазы, памятник которому стоял посреди перекрёстка. Ознакомиться с его творчеством мне не довелось, поэтому не могу сказать, насколько смелыми были его стихи. Однако царская власть сочла их весьма вольнодумческими. За них его в Астрахань и сослали.
Встать, что ли, рядом с памятником, попросить Петровича сфотографировать? Нет, пожалуй, не буду - недостойна!
Следующим пунктом был рыбный рынок. Рыба: копчёная, вяленая - лежала на прилавках, дразня вкусным запахом. Икра щук и осетров проглядывала мелкими зёрнышками из стеклянных банок.
Много набирать я не стала. Да и не по карману было бы много. К тому же, без холодильника рыба долго не лежит, а ещё ж надо до Самары довезти.
Вот и закончилась экскурсия. Сейчас нас отвезут обратно к причалу, и оттуда уже можно будет пойти в город, погулять. Благо, времени ещё предостаточно. А впрочем, зачем заставлять автобус бесцельно кататься? Я уже в городе. И даже знаю, куда я пойду первым делом. К речушке с лотосами. Раз нам с Викой пришлось выбирать между экскурсией по городу и лотосовыми полями в Дельте Волги, так увидеть бы хоть кусочек упущенного. К причалу доберусь потом - своим ходом.
О своих планах я, конечно же, рассказала гиду. И Петровичу. Последний любезно предложил довезти мою рыбу на корабль, чтобы мне не бегать с ней по городу, на что я охотно согласилась.
Но где же речка? Хоть экскурсовод и объяснила, куда идти, я, хоть убей, не видели ни намёка на водоём. Кажется, я повернула не там. Налево... Или мне всё-таки сказали: направо? Самое обидное - я уже не помнила, какой дорогой можно вернуться обратно. Да, Маргарита - как раз для полного счастья не хватало заблудиться в чужом городе! А ещё лучше - опоздать и увидеть с берега, как теплоход от шумной пристани отчалит. И ведь раньше нормально ориентировалась. Раньше - до того, как меня в дурке стали пичкать препаратами. Вот уж поистине ничто на земле не проходит бесследно! Прав был Градский!
Ладно, в конце концов, у меня, слава Богу, есть язык. А он, как говорится, до Киева доведёт.
- Простите, - остановила я встречного парня. - Не подскажете, как дойти до речке?...
Ещё, как на грех, название забыла.
- К лотосам? - догадался тот.
- Да, к ним.
- Это в ту сторону, - он указал рукой за мою спину. - Я сам как раз туда иду. Хочу запечатлеть их на закате.
- Вы художник?
- Нет, скорее фотограф. Занимаюсь в свободное время. А так вообще матрос.
Ещё один матрос и опять из Астрахани. Это меня позабавило.
Опасаясь, что снова выйду не туда, я охотно последовала за этим парнем. Смуглая кожа, чёрные, как смоль, волосы, и глаза тёмно-карие... Похоже, татарин.
По дороге мой попутчик расспрашивал, откуда я. Из Самары? Приплыла на корабле? А в Волгограде была? И как?
- Очень понравилось!
Впрочем, этих скупых слов было слишком мало. Именно в этом городе я снова почувствовала себя живым человеком.
Рассказывая о своих впечатлениях от города на Волге, я заметила по глазам собеседника, что он вполне разделяет мои симпатии.
- А Вы там были? - спросила я.
- Да, я там живу, - был ответ.
- А я думала, Вы местный.
- В Астрахань я частенько приезжаю. У меня здесь родственники.
- Кстати, тоже красивый город! Чуконин был прав - его стоило посмотреть.
- Игорь, что ли? - удивился парень. - Тот самый?
- Ну да. Который за митинг сидит.
- Так Вы Виктория Ерёмина? Простите, не узнал.
- Нет, я её сестра Маргарита. Хотя внешне мы сильно похожи.
- Очень приятно! Николай.
- Взаимно! А Вы, я вижу, внимательно следите за политическими событиями?
- Не так чтоб очень. Просто с Игорем давно знаком - вместе учились. Это честнейший, порядочнейший человек! Что хотел устроить государственный переворот за деньги Госдепа - полная фигня! Игорь настоящий патриот и никогда не стал бы делать того, за что не смог бы открыто ответить.
А ведь то же самое я могла сказать и про свою сестру. Твёрдые принципы, мужество и смелость - как не хватает всего этого мне самой! Не потому ли я повторяла вслед за матерью: "Когда ты уже, наконец, угомонишься, пламенная Пассионария? Ищешь приключений на свою задницу! Мать бы пожалела!". В младших классах я ещё не знала, кто такая Пассионария - думала, это ругательство. Да, Вика, всегда ты была такая! Тогда спорила с учителями, теперь - с властвующими самодурами. Я помню, как в перерывах между судебными заседаниями вместе с матерью уговаривала сестру не упорствовать - дать нужные показания, во всём покаяться, может, срок дадут условный. Но Вика отвечала: "Не буду! Я не сделала ничего дурного!". Всякий раз, представляя себя за решёткой в зале суда, я вижу рыдающую девушку, смиренно просящую суд о снисхождении. Нет, не Виктория я!
И вот теперь, опуская постыдный для себя факты, я рассказывала Николаю о своей сестре то, чего не говорила ей самой. А ведь ей наверняка было страшно - и невыразимо трудно было скрывать это от близких людей. Близких по крови, но не по духу.
- А как к вам сейчас относятся? Нет каких-то репрессий? Или ещё каких проблем?
Проблемы? Конечно, были. С трудоустройством. Все мы прекрасно понимали, что недоучившейся студентке меда, а тем более отсидевшей в тюрьме не то что врачом, даже медсестрой не устроиться. Спасибо Светлане Олеговне! Зная Вику Ерёмину как толковую и добросовестную студентку, добилась, чтоб её в онкодиспансер санитаркой взяли. Санитаркой! Мама была в ужасе: годы учёбы коту под хвост! Только для Вики это: ничего страшного, тоже достойная профессия. К тому же, один из президентов Чили, тоже медик по образованию, по первости так вообще в морге работал. А тут всё-таки с живыми. Мама тогда стала ругать Вику за беспечность. А я... впервые в жизни я была не на её стороне. Впрочем, на санитарке Вика останавливаться не собирается - надеется, что, доучившись на заочном, сумеет в будущем стать врачом.
У самой у меня, к слову сказать, проблемы тоже были. Я с детства мечтала стать учительницей, но, в отличие от Вики, послушала мать и поступила на экономический. И в отличие от неё же, имела возможность доучиться. Только и меня брать на работу не спешили. Помощь пришла, откуда я её не ждала - от Тани. Той самой, от дружбы с которой мама предостерегала Вику. У её знакомых на фирме как раз бухгалтер уволился, и она порекомендовала меня.
Я так и не решилась сказать Николаю, что вовсе не родство с Викой явилось причиной моих трудностей. В противном случае, есть риск, что остаток пути мне придётся проделать в гордом одиночестве.
Ан нет - уже не придётся. Вот и они, родимые - кувшинки, плавающие в воде! Издалека они смотрелись словно зелёные и розовые стразы на узкой ленте встроенной в мостовую речки.
- Ну вот, мы почти пришли, - Николай показал рукой на противоположный берег. - Осталось только перейти через мост.
Другой берег был более пологим и в бетон не одетым. Мы приблизились к лотосам. Среди зелёной листвы, которая вблизи казалась просто гигантской, виднелись редкие розовые бутоны. Они были такими крупными, что в них без труда могла бы уместиться лягушка. Как жаль, что они так далеко! Вот бы протянуть руку, ухватить цветок и вдохнуть его тонкий аромат! Впрочем, если пройти несколько шагов по грязи..
- Хотите цветок понюхать? - догадался Николай.
- Да.
- Сейчас я его достану.
Грязь зачавкала под его сандалиями. Сделав пару шагов, он протянул руку.
- Держите! Осторожнее!
Стоя на самом краю твёрдой почвы, я поймала толстый стебель. Опасаясь, что могу его сломать, нагнулась. Аромат действительно оказался тонким, с едва заметным привкусом мускуса. Николай сказал, они обладают снотворным эффектом. Как маки.
- Вы так замечательно смотритесь с цветком! Можно, я сфотографирую?
- Пожалуйста, - разрешила я. - Только с цветком я не могу встать покрасивее.
- Так тоже хорошо. Девушка тянется к цветку. Очень натурально!
Несколько раз его фотоаппарат щёлкнул, меняя ракурсы по воле хозяина.
- Теперь можно отпускать?
- Отпускайте.
Но прежде я в последний раз вдохнула этот неповторимый запах. А после, по просьбе фотографа, прилегла на лист, как на подушку, положив ладонь под голову и чуть прикрыв глаза.
Я не сразу поняла, в чём подвох, когда Николай с лукавой улыбкой попросил меня встать перед лотосами и поднять руку вверх. Когда же, к своему удивлению, просматривая фотографии, увидела маленькую дюймовочку среди огромных лотосовых зарослей, не смогла удержаться от вопроса:
- Ой, а как Вы это сделали?
- Это несложно. Взял Вас в фокус и уменьшил.
- Круто! Вы талант!
- Люблю иногда похулиганить.
Его щёки при этом залились краской.
Закатное солнце окрасило край неба в розовый цвет. Вот оно - долгожданное событие!
Николай не ошибся - лотосы и впрямь отлично смотрелись в лучах заката. Воспользовавшись моментом, я тоже сделала несколько снимков на свою "цифровую мыльницу".