Аннотация: Он - вдовец с двумя детьми-школьниками. Она - студентка-первокурсница. Безумие? Или просто большая любовь? Есть ли надежда на то, что эта любовь будет счастливой?
- Вот молодец Пчёлкин, правда, Ксюша, - говорил Вурдалак, декан факультета прикладной статистики Смоленского Института Государственного Управления, проверяя контрольные работы и глядя на фотографию молодой женщины. - Может же, когда не ленится... У Сперанской опять та же ошибка - опять она умножает коэффициент рождаемости на сто процентов... А Гусева, как всегда, у неё списывала - то же самое... Так-так, Коваленко... Мог бы написать и лучше...
Александр Петрович Вурдалак, кроме того, что был деканом, ещё и читал лекции и вёл семинары по демографической статистики, которую знал как свои пять пальцев. Также он знал в лицо всех тех студентов, которым он преподавал. И часто он, читая лекции, вглядываясь в глубину аудитории, взглядом искал знакомое лицо. Но его не было, так же, как не было больше ЕЁ.
ОНА, та самая женщина с синими, как море, внимательными глазами и со светлыми волосами, спадающими на её плечи крупными волнами, и была изображена на этой фотографии, - Ксения Вурдалак. Он влюбился в неё много лет назад. Тогда она училась на первом курсе того же института, куда был направлен молодой доцент Александр. С первых же дней Ксения радовала его своими успехами: она всегда вовремя делала домашние работы, присутствовала на всех лекциях и семинарах, по контрольным получала только отличные оценки, но если даже в редких случаях получала не "отлично", а "хорошо", то очень из-за этого переживала. И если ещё в первом семестре Вурдалаку удавалось смотреть на неё исключительно как на примерную студентку, то во втором он уже начал понимать, что если она отсутствует по болезни, то в душе его царит тоска. Казалось, в петле куда веселее, чем в аудитории, где на него не смотрят её глаза. Зато, когда Ксения приходила, радости Александра Петровича не было предела. В те моменты он не знал, что на свете возможна и большая радость. И эта радость, нет, неземное счастье, наступило, когда на своём столе он увидел кусочек бумаги. На нём было нарисовано сердце, пронзённое стрелой, и надпись прямо на сердце: "Люблю! Люблю! Люблю!", а внизу: "Если бы Вы знали, любимый и единственный Александр Петрович, о моих чувствах к Вам, если бы я могла их высказать. Но этого я не могу: я люблю Вас молча. Ваша Ксения". Перепутать было нельзя - на факультете была только одна студентка с таким именем.
Сперва Александр Петрович хотел сделать ей выговор по поводу её "неправильного" поведения и попросил остаться после семинара. Но, когда они остались наедине, вдруг обнаружил, что не может вымолвить ни слова из того, что хотел сказать; он напрочь забыл, с какой целью просил её остаться. Он молчал, тщетно пытаясь собраться с силами и переломить себя. "Вы что-то хотели, Александр Петрович?" - осмелилась спросить Ксения, до этого терпеливо ожидавшая, что Вурдалак, наконец, заговорит. "Да. Я хотел бы... я хотел бы, чтобы ты осталась...чтоб ты осталась со мной...навсегда...". И вдруг отчётливо понял: вот чего он хотел с самого начала. "Ты согласна?". "Да! - ответила Ксения, густо покраснев, и опустила прекрасные синие глаза, - да!". После того, как Ксения окончила институт, они поженились.
Заводить детей Вурдалаки не спешили - хотели сначала пожить в своё удовольствие, уделять побольше внимания друг другу, но потом инстинкт продолжения рода взял своё, и однажды Ксения сказала мужу: "Дорогой, я хочу ребёнка". Александр был счастлив. Если бы он знал, какими роковыми окажутся последствия! Но Вурдалак тогда ничего не знал, не знал, что в тот же день, как родятся два симпатичных близнеца Саша и Паша, Ксении не станет - они погубят её своим появлением на свет...
После похорон жены Вурдалак ни на секунду не расставался с её фотографией - где бы он ни был, он всегда носил её с собой, часами беседовал с ней, и ему казалось, что его Ксюша рядом и слышит его. Он чувствовал, что ей интересны все его житейские дела: дети, здоровье его матери; и даже контрольные работы студентов, которых она никогда не видела и не знала, интересуют её.
- Что ты говоришь, Ксюша? - спросил Вурдалак покойную жену. - Надо идти домой, а работы проверю завтра? Так, пожалуй, и сделаю.
Собрав в чемодан все свои бумаги, декан покинул аудиторию.
"Что за глупости! - думала Надя Сперанская, сидя в читальном зале за учебником по статистике. - Веду себя как дура: то гляжу на декана так, будто он картина на выставке, то промилле с процентами перепутаю. Ещё возьмёт да подумает, что я в него по уши влюбилась. Этого только не хватало!"
А чего не хватало, вдруг спросила Надя сама себя: чтобы подумали, что она влюбилась, или на самом деле влюбиться?.. Нет, только не влюбиться! Никогда! Один раз уже влюбилась...В девятом классе, когда она ещё жила в у себя в Костроме вместе с родителями... Когда ОН вошёл в класс Первого сентября, все девочки просто ахнули: Ди Каприо, по которому многие девушки сходили с ума, со всей своей красотой показался в сравнении с Андреем серым мышонком.
Словом, все Надины одноклассницы буквально сошли с ума: дело даже доходило до того, что Катя и Уля, самые лучшие подруги во всей школе, которых, казалось, и водой не разольёшь, вцепились друг дружке в волосы и орали на всю школу: "Отойди от него, стерва, он мой!" А Надя? Она не обзывала никого стервой, и тем более не таскала за волосы. Она даже не думала об этом. А на то, что Андрей может стать её, она даже не надеялась: зачем ему, стройному красавцу, нужна немодная и неинтересная серая мышка? Тем более, если за него дерутся самые красивые девушки.
Но Андрей нанёс всем одноклассницам неожиданный и жестокий удар, обратив внимание на Надю. Ух как разозлились оскорблённые дамы! Чего они только не вытворяли, каких только пакостей ей не делали! Но Надя со всем мирилась: её любимый человек с ней рядом, он любит её.
Сначала было всё как в сказке: стихи, букеты цветов, прогулки под луной, мечты о совместной жизни, о любви до самой смерти и всё прочее... Но всё это кончилось как только Надя сказала Андрею, что он станет папой. "Ничего не хочу знать! - отрезал Андрей. - Ты специально забеременела, чтобы привязать меня!". И сколько Надя ни клялась, что это получилось случайно, Андрей не хотел ничего слышать. А на следующий день он пришёл к ней домой с пачкой денег. "Это на аборт", - сказал он. Тогда-то первый раз в жизни Надя на него рассердилась. "Вон отсюда! - сказала она Андрею. - Чтобы ноги твоей здесь больше не было!" Андрей вжал голову в плечи, словно от удара, и вышел. "И забирай свои деньги!" - прокричала ему вслед Надя, и тут же в спину Андрея, спускавшегося с лестницы, полетела пачка сотен.
Ребёнка Надя не сохранила - через два месяца у неё случился выкидыш, а затем - "смертный приговор", прозвучавший из уст врачей: не будет у неё больше детей. Никогда. Но жизнь не кончалась, надо было как-то жить дальше. Только как жить, когда нет ни любви, ни веры в любовь, ни надежды, которая, как известно, умирает последней. А что останется, когда умрёт и она? Ничего. Пустота, хаос. Даже собственное имя казалось ей насмешкой над всеми её бедами. Да и фамилия тоже: ведь "эсперанса", как говорила её бабушка, Марья Фёдоровна Голикова, в переводе с испанского означает "надежда".
И теперь, влюбившись, Надя должна была снова пережить всё это, снова пройти через ад? Нет, лучше уж совсем без любви - так спокойнее. Не будет больше в жизни ничего хорошего, так пусть и плохого ничего не будет.
Влюбиться? А не влюбилась ли она уже? Да и в кого? Мало того, что ему за сорок лет, он ещё и декан факультета, на котором она учится. Весёленькая история, нечего сказать! Нельзя даже сказать, что он божественно красив - обыкновенный мужчина. Но, глядя в его серые глаза, Надя ни о чём более не могла думать и, естественно, допускала в письменных работах глупейшие ошибки. Ей тогда хотелось смотреть на своего "сероглазого короля" целую вечность, слушать его чарующий нежный голос, касаться своими губами его губ...Нет, надо выбросить это из головы, и как можно скорее! Тем более что он до сих пор любит свою покойную жену, раз на столе лежит её фотография.
А может, поверить-таки любви? Может, на этот раз всё получится иначе?..
С этими мыслями Надя направилась в столовую. Буфетчица Татьяна Николаевна, женщина ещё не совсем пожилого возраста, любившая петь за работой, как это делали крестьянки, пела что-то из репертуара своей любимой певицы Анны Герман:
Я верю, что любовь всегда права,
Я ждать её всю жизнь могу.
Мне так нужны сейчас твои слова,
Как солнце моему цветку.
И слыша это чудное пение, Надя всем сердцем чувствовала: "Конечно, поверить". "Конечно, поверить", - говорили всплывшие в её памяти большие серые глаза декана.
Уже идя домой, или, вернее, к своей бабушке, у которой жила, она впервые в жизни искренне радовалась, что поступила именно в этот институт, именно на этот факультет и встретила именно этого мужчину. До этого ей было всё равно поступать в институт или, как её мать, всю жизнь работать продавцом в магазине. Это родители выбрали ей этот институт, потому что в Смоленске жила её бабушка. И Надя согласилась и без возражений готовилась к вступительным экзаменам, которые, кстати, сдала блестяще. Даже если бы родители отправили её на эшафот, казалось, Надежда бы с тем же покорным равнодушием сказала: "Хорошо". А теперь... Теперь она благодарила родителей за такую замечательную мысль.
Внезапно её размышление прервали крики о помощи, доносившиеся со стороны заброшенной стройки. Это были детские голоса. Подняв голову вверх, Надя увидела двух мальчиков лет эдак девяти-десяти. Они сидели на кирпичах чуть выше пятого этажа.
- Боюсь, я не справлюсь, - засомневалась Надя, оценив высоту. - А впрочем... - начала она после недолгого раздумья. - Держитесь, я сейчас! - закричала она им. - Тут есть лестница?
- Да, прямо у входа! - закричал один из мальчиков. - Слева!
Спотыкаясь и прыгая через сваи, Надя, наконец, добралась до обложенной красным кирпичом дыры, которую мальчики так культурно назвали входом. Дряхлая деревянная лестница, а точнее, длинная дощечка с прибитыми поперёк брусочками, действительно оказалась слева. Вид у той лестницы явно не внушал доверия: отсыревшая, она могла провалиться в любой момент. Поэтому Надя поднималась, цепляясь руками за кирпичи. Это было как раз кстати, потому что на пятом этаже деревяшка, на которую она только ступила ногой, отвалилась, и если бы не стена, Надя бы, наверное, летела до самого низу.
Поднявшись, она стала глазами искать детей: они были наверху высокой стенки. Удивительно, как они вообще туда забрались. Надя была больше чем уверена, что она не смогла бы туда забраться, даже если бы всю жизнь этому училась. Но ещё удивительнее было сходство этих детей. Глядя на них, каждый мог бы подумать, что у него двоится в глазах, настолько эти мальчики были одинаковыми. Не надо было большого ума, чтобы догадаться, что это родные братья-близнецы.
- Осторожнее, - вдруг услышала она голос одного из братьев. - Сзади дыра.
Надя обернулась: она стояла как раз на краю огромного проёма. Отойдя на некоторое расстояние от неё, она спросила детей:
- Как вы туда забрались?
- По кирпичам, - ответил мальчик. - Вон по этим. А слезть не можем.
"Да по ним и залезть надо умудриться", - подумала Надя, а вслух сказала:
- А других мест нет? Вы не смотрели?
- Смотрели, - ответили оба брата.
- Всё уже облазили, - ответил один. - Нигде ничего не нашли.
- Вот если бы эта куча, - добавил другой, показывая на стоящие вдалеке кирпичи, - была бы поближе, по ней бы и слезли. Но она так далеко.
- Тогда я сейчас притащу её, - пообещала Надя.
- Только осторожней, доски плохие, - предупредили ей братья.
Так она и таскала по кирпичику, пока, наконец, их не стало столько, что вполне можно было по ним спуститься.
- Спасибо, тётя! - в один голос закричали близнецы. - Вы просто спасли нас.
- Что ж вы по стройкам лазите? - спросила Надя, когда наши альпинисты-скалолазы спустились на "грешную землю", которая пока ещё была на уровне пятого этажа. - Здесь же можно и упасть, и чем-то придавить может. Да и мало ли какие люди здесь ходят!
- Мы не боимся, - ответил мальчик. - Мы с Пашей знаем эту стройку как облупленную. - Пойдём домой, - сказал он брату. - А то папа и бабушка, наверное, заждались нас.
- Да, да, Саш, - ответил ему брат. - Слазим, а то они будут беспокоиться. - Пойдёмте с нами, тётя.
- Вы куда? - спросила ничего не понимающая Надя. - Вот же лестница.
- А зачем она нам?! - спросил Саша, садясь на доски. - Мы вот так...
Не успела Надя и глазом моргнуть, как он был уже в оконном проёме этажом ниже. Паша последовал за братом.
- Но я не могу, - запротестовала было Надя, но всё же сделала шаг к тому проёму.
- А Вы не смотрите вниз, - посоветовал Саша. - А то будет страшно.
- Нет, вниз-то смотрите, - поправил его Паша. - Просто смотрите туда, куда хотите попасть, а не куда боитесь.
Надя и сама не знала, почему она послушалась мальчиков. Но у неё это получилось, хоть и неумело, неловко. Однако когда оба брата бегом спускались по лестнице на следующий этаж, Надя бежать не стала, а нечаянно споткнувшись, и вовсе поползла, решив не рисковать. Так они и спустились до самого низу: братья - бегом, а Надя - ползком.
Когда же девушка и оба любителя острых ощущений были внизу, она внезапно посмотрела Саше в глаза и застыла на месте: на неё смотрели серые-серые глаза, точно такие же, как у её "короля".
Василий Митрохин, которого все знакомые называли не иначе как Дедушка Вурдалак, в этот день был явно не в настроении, и было отчего: с самого утра у него не заладилось: началось всё с убежавшего кофе, потом оступился на лестнице и чуть было не упал, и уже совсем скверно - с соседом поругался. А теперь, в довершение всем несчастьям он, засунув руку в кошелёк, вытащил одну лишь десятирублёвую бумажку. Не желая верить в это, он, с надеждой в глазах, засунул руку ещё раз. В кошельке было пусто. Митрохин разочарованно вздохнул, надел ботинки и побрёл к зятю - основному источнику своих денежных поступлений. Проходя мимо квартиры соседа, с которым он поссорился утром, Дедушка Вурдалак плюнул в его дверь и, весьма довольный собой, продолжал путь.
Такое прозвище он получил в честь своего зятя Александра Петровича и его детей, своих внуков, Саши и Паши, которых он не любил. Не любил он и самого Александра Петровича, но зато что он действительно любил, так это деньги, который тот давал ему взаймы. Вернее, взаймы, это было только слово: Митрохин ни разу в жизни не возвратил ему ни рубля. Он просто брал их даром.
Не любил он также свою давно уже покойную мать и сестру. Его мать никогда не была злой, но именно она испортила его своими бесконечными ласками, сделала его таким, каков он есть. Он родился таким слабеньким и хилым, что и мать, и врачи думали, что он вообще не выживет. И хоть Митрохин и выжил и даже окреп, страх матери потерять сына не прошёл. Потакая всем его прихотям и капризам, она словно надеялась доказать Богу, что она хорошая мать, у которой забрать ребёнка пусть даже на небеса, - просто не по-божески. При этом, занятая сыном, она зачастую забывала о существовании дочери... Нужно ли много фантазии, чтобы вообразить, каким может вырасти ребёнок, все желания которого молниеносно исполняются, которому прощается любой проступок, и наконец, перед которым в семьи едва ли не кланяются до земли? Не удивительно, что в результате такого воспитания Митрохин так за всю жизнь и не научился ни любви, ни благодарности, ни элементарной порядочности. О матери он вспоминал лишь тогда, когда ему было от неё что-то нужно: постирать ли одежду, дать ли денег на поход в кино. Слова "отвали, мамка" не были в семье Митрохиных чем-то из ряда вон выходящим... А что касается сестры, то для неё выйти замуж и уйти из отчего дома, где она была на положении прислуги собственного брата, было превеликим счастьем.
Жену, когда она была жива, он постоянно изводил своими нелепыми придирками, требованиями полной покорности, жадностью и частыми подозрениями в супружеской измене. Когда же её не стало, он ни разу не всплакнул о ней, не вспомнил добрым словом, и в тот же день, когда были похороны, стал ухаживать за другой женщиной, которая за него замуж, к своему счастью, не вышла.
Насчёт Ксении, его дочери, можно было бы справедливо сказать, что к бездомным собакам люди относятся куда лучше, чем он относился к ней. Всю злость, в которой у Митрохина никогда не было недостатка, он вымещал на дочери. Если отец был не в настроении, несчастную ждала ругань, а иногда даже побои. Когда же Ксения вышла замуж за своего преподавателя, Дедушка Вурдалак был в ярости. Он орал на дочь, обвинял её в неблагодарности за то, что он все эти годы её кормил, клялся, что отречётся от неё. Когда же Ксения заявила, что всё равно выйдет замуж за Александра Петровича, Митрохин разорвал на части все её фотографии и кинул ей в лицо с криком: "Убирайся! Ты мне больше не дочь!".
Впрочем, трудно было бы подумать, что Ксения когда-либо была дочерью Митрохина: она была ему полной противоположностью. За всю свою жизнь она никому не сказала худого слова, не причинила никому зла, ни к кому не питала ненависти. Мать, когда была жива, никогда не позволяла ей даже думать о подобных вещах. И Ксения не думала.
Когда же она умерла, Дедушка Вурдалак даже не явился на похороны. Смерть дочери ничуть не огорчила его...
Однако дойдя до квартиры Вурдалака, Митрохин, прежде чем постучать в дверь, принял дружелюбный вид. Дверь открылась.
- Здравствуйте, Василий Иванович, - вежливо поздоровался с ним хозяин.
- Здравствуй, Александр Петрович, - ответил Дедушка Вурдалак сквозь зубы, но, опомнившись, улыбнулся. - Как Сашенька с Пашенькой? Как мать? Здоровы ли?
"Опять пришёл деньги просить", - догадался Вурдалак, а вслух ответил:
- Всё хорошо, спасибо.
- Слава Богу! - затем Митрохин перешёл к делу. - Не одолжишь ли мне, родной, хотя бы копеечку. Век буду тебе благодарен.
Но последние слова всегда оставались словами. Ни о какой благодарности с его стороны не могло быть и речи. Более того, когда Александр Петрович одалживал тестю деньги, тот не только не говорил спасибо, но ещё и, пересчитав их и засунув в карман, недовольно восклицал: "И это всё! Сам зажрался, а тестю даёшь жалкие гроши! Жадюга!". Но когда деньги кончались, и Митрохин вновь приходил к зятю, тот по доброте душевной всё прощал ему и давал вновь. Но на этот раз он ответил:
- Очень сожалею, у меня сейчас нет денег.
- Ну хоть копеечку, - взмолился тесть.
- Боюсь, не найдётся, - соврал Вурдалак, уже приготовившийся к тому, что сейчас будет.
Он уже мысленно представлял ужасный скандал с криками и с ором, представлял, как на него посыплется град проклятий и оскорблений. Всё это было в характере Митрохина. Но, вопреки всем его ожиданиям, тесть ответил зло, но спокойно: "Ну хорошо" и вышел. Однако это неожиданное спокойствие не предвещало ничего хорошего: оно означало, что теперь Дедушка Вурдалак будет использовать даже самую маленькую возможность, чтобы сделать ему пакость.
Только он успел закрыть дверь, как пришли из школы его сыновья, а минутой позже с рынка вернулась его мать Анастасия Семёновна.
Вурдалак шёл по улице, покрытой белым пушистым снегом. Но погода была далеко не зимняя: ярко светило солнце, небо было ясным и безоблачным. Кроме того, покрытые листвой деревья и певчие птички говорили о том, что снег оказался здесь совершенно случайно - весна была в самом разгаре. То там то здесь показывались клумбы с разными цветами: и с ранними весенними, подснежниками, и с пионами, и с теми, которые цветут осенью, астрами, георгинами. У пятиэтажного дома из белых кирпичей стоял большой бассейн с лотосами, окружённый клумбами с пышными орхидеями. Даже на балконах того дома всюду росли цветы. Из окна второго этажа слышалась не то итальянская, не то испанская музыка. Через мгновение на балконе того же этажа показалась... Надя. Сейчас, среди садовых и полевых цветов она казалась Александру Петровичу ещё красивее, чем он привык видеть её в институте, хотя она совсем не изменилась: те же бездонные зелёные глаза, те же блондинистые волосы. Даже одета она была так же, как и в институте, просто. Не успел декан и глазом моргнуть, как Надя была уже внизу, рядом с ним. Как она здесь оказалась?
- Вы меня любите? - спросила она, глядя ему прямо в глаза.
- Люблю, - ответил декан, завороженный ею.
- Тогда поцелуйте меня.
В тот же момент её руки обвились вокруг его стана, и их губы соприкоснулись. Вурдалак проснулся.
"Боже мой, - подумал он. - Приснится же такое! Я целовался со своей студенткой. Ужас, правда, Ксюша". Но, глядя на фотографию, он отчего-то боялся смотреть в глаза покойной жене. Почему? Ведь ему только приснилось. "Да, но ведь тебе понравилось с ней целоваться", - "говорил" взгляд с фотографии. И Вурдалак вдруг всем сердцем почувствовал, что она права: Надя ему нравилась. Даже больше: он любил её, но до сих пор боялся признаться в этом даже себе. Боялся нарушить клятву верности, которую он дал Ксении до свадьбы. Но теперь она мертва, а Надя рядом с ним, живая.
- Прости меня, Ксюша, - прошептал Вурдалак, чтобы не разбудить Сашу и Пашу. - Я недостоин тебя, - и спрятал фотографию в тумбочку.
Он не знал, да и не мог знать, что он предмет его любви тоже видел его во сне, и тоже обнимал и целовал его. Ни он, ни кто другой на Земле не знал об этом.
На следующий день Александр Петрович явился на лекцию с небольшим опозданиям, чего раньше с ним, самой пунктуальностью, никогда не случалось. Но это были ещё цветочки. Во время лекции он часто сбивался, забывал, о чём только что говорил, его взгляд часто останавливался на Сперанской, которая, как ему казалось, тоже была далеко не Мисс Внимательность. Тогда ему приходилось собирать в кулак всю силу воли, чтобы отвести взгляд от её зелёных глаз и полностью переключиться на лекцию. И так он мучился целых две пары. Нет, было бы неправильно сказать "мучился". Он, напротив, был в приподнятом настроении. А после этих пар, читая лекцию у "налоговиков", как в институте называли студентов факультета налогов и финансов, декан чувствовал себя так, словно находился на необитаемом острове или в пустыне, в которой вокруг не было ни души. Он словно читал лекцию для себя самого. Даже разговаривавшие без умолку будущие налоговые инспектора и члены Счётной Палаты не помогали ему преодолеть это ощущение. Зато, встретившись с Надей в коридоре, после лекции, Вурдалак вновь стал счастливым...
- Представляешь, я влюбилась! - лицо у Яны Гусевы было весёлым, сама она просто сияла от счастья. - Вот смотрю в его глаза и понимаю: я пропала! А какие сны мне снятся, какие сны! То вижу площадь в Вероне, гляжу на неё из окна, а внизу - он, мой Ромео! И говорит он мне: "Прыгай". И что ты думаешь? Я прыгаю не раздумывая! То вижу, что он декабрист, а я его жена. И я еду за ним в Сибирь, там работаю на каторжных работах, но чувствую себя такой счастливой! Ты не представляешь, какое это счастье - любить!
- А как его зовут, твоего Ромео? - спросила Надя.
- Ты не обижайся, Надя, но я тебе этого не скажу.
- Почему?
- Видишь ли, когда я училась в школе, я вдруг влюбилась. Конечно, я рассказала об этом моей лучшей подруге, а она отбила его. Так я потеряла и парня, и подругу. Пойми: я не хочу терять ни его, ни тебя. Пусть лучше это будет секретом.
- Хорошо, - согласилась Надя. - А он-то тебя любит?
- Не знаю, - ответила Яна. - Но узнать очень боюсь.
- Почему? Боишься, что он тебя не любит?
- Вот именно. Ведь если он скажет "нет", я просто умру. Умру! А ты, Надя, что-то такая задумчивая. Ты тоже влюбилась?
- Влюбилась, - призналась Надя. - Да ещё в кого!
- Неужели, - глаза Яны от удивления стали огромными, как чашки, - в самого Александра Петровича?
- В него. А как ты догадалась?
- Да ты же на него все две лекции смотрела. Да и он, смотрю, тоже от тебя глаз не отводил...
- Ты что, хочешь сказать, что он меня тоже любит? Нет, этого просто не может быть!
- Любовь зла, - таинственно проговорила Гусева. - Не всегда влюбляются в тех, в кого хотят влюбиться. По себе знаю.
- А в кого бы ты влюбилась, - спросила Надя, - если бы мы влюблялись только в тех, в кого хотим?
- Ни в кого, - ответила Яна. - Жила бы себе в своё удовольствие... А всё-таки, - продолжила она после некоторого раздумья, - как ни тешь себя иллюзиями, рано или поздно придётся узнать, любит ли он. Лучше спросить об этом его самого: если разочаровываться, то лучше уж сразу. Вот сегодня же подойду и спрошу его прямо.
По дороге домой Вурдалак снова задал себе вопрос, которым мучил себя с самого утра: "Любит ли она меня или не любит? Если я сам признаюсь ей, ответит ли взаимностью или поднимет на смех? Спросит, зачем я ей, старик, нужен? Или будет вне себя от счастья? Как она на меня смотрела всю лекцию! И о чём-то думала? Ну правильно, я же лектор, прилежные студенты обычно смотрят на преподавателя и на доску, а не по сторонам. Хотя, о лекции ли она думала? Нет, всё-таки забил ты, старик, себе голову! Она молодая, вокруг столько симпатичных ребят, зачем ты ей? Забудь об этом как можно скорее и не дури!"
- Александр Петрович, - знакомый голос заставил его вздрогнуть.
Это была та, о которой Вурдалак только что пытался забыть. Но теперь ни о каком забвении не могло быть и речи.
- Извините, что я после лекций... Вы никуда не спешите?
- Нет, ничего, Надежда, всё нормально, - декан изо всех сил старался держаться как подобает преподавателю. - У Вас ко мне вопросы.
- Да, один. По поводу задачи четыре. Никак не удаётся найти коэффициент смертности.
- Так-так, что там у нас... Ах, да, там же не указано число умерших, а их тут двенадцать...
- Спасибо, Александр Петрович. И ещё...
Надя вдруг покраснела и опустила глаза.
- Да, слушаю...
- Нет, ничего, ничего, - поспешно ответила она. - А впрочем...
- Говорите же! Ещё что-то по поводу домашней работы?
- Нет, домашняя здесь ни при чём! Я хотела сказать... я хотела бы сказать, что... люблю Вас! - вдруг глаза её округлились, и она почти неразборчиво пробормотала: - Простите... забудьте об этом! Я...
Смущённая, она показалась Вурдалаку ещё милее и прекраснее, чем когда-либо. С каждой секундой, глядя на неё, Вурдалак чувствовал, что теряет голову. Не в силах больше совладать с собой, декан неожиданно... поднял её голову и... поцеловал Надю в дрожащие губы. Она не сопротивлялась, не пыталась высвободиться из его объятий. Более того, своими тонкими руками она обняла декана. Этот поцелуй, как показалось обоим, продлился целую вечность. Когда же эта вечность всё-таки кончилась, послышались детские голоса: "Папа женится! Горько! Горько!". Надя и Александр Петрович обернулись: вокруг них бегали и прыгали двое детей: спасённые Надей на стройке Саша и Паша.
- Саша и Паша, мои дети, - представил их Вурдалак. - А это Надежда, моя... - он остановился, не зная, как ему представлять Надю, то ли как свою студентку, то ли как свою невесту, но ему не пришлось долго думать: дети хором закричали:
- Твоя невеста! Невеста!
"Невеста! Я его невеста!" - радостно думала Надя, летя домой. Она не шла, не бежала, а именно летела, так как её ноги, казалось, превратились в крылья. Снова и снова она прокручивала в памяти тот миг, когда Вурдалак поцеловал её, как перекручивают назад видеокассету, чтобы ещё раз посмотреть понравившийся эпизод.
- Что-то ты сегодня больно весёлая! - были первые слова встретившей её бабушки. - Ты что, влюбилась что ли!
- Влюбилась! - радостно ответила Надя.
- Вот ещё! - недовольно проворчала бабушка. - Нет уж, влюбляться будешь потом, когда институт закончишь. А сейчас учёба, учёба и ничего кроме учёбы!
- Ну и что в этом такого? - возразила Надя. - Я же не собираюсь бросать институт.
- Ещё не хватало, чтобы ты его бросила. Да и вообще, когда влюбляешься, обычно не до учёбы, всё о нём думаешь. Кто он, кстати? Из института?
- Да. Кроме того, наш декан! - через секунду Надя уже на чём свет стоит кляла свой длинный язык, потому что реакция бабушки была просто ужасающей.
- Здрасте пожалуйста! Мало того, что так легкомысленно влюбилась, да ещё и в старика! Нет уж, Надюша, ты мне глупости из головы выбрось!
- Да если бы мы любили только тогда, когда хотим и только тех, кого хотим, - вспомнила Надя свой разговор с Яной. - Тогда Ромео и Джульетта никогда бы не полюбили друг друга!
- Ну что за молодёжь пошла! - безнадёжно вздохнула бабушка. - Одна блажь в голове! Всё любовь какая-то! Любовь приходит и уходит, а вот образование всегда пригодится!
- Бабушка, - укоризненно остановила Надя этот поток нравоучений. - Неужели ты никогда в жизни не любила?
- Любила. Но это было уже после института: в твои годы я не поднимая головы сидела над учебниками. Тогда я была красивой, и много парней пытались со мной познакомиться, но я им всем отказывала, говорила, не до вас, мол, мне - надо об учёбе думать. Потом, уже окончив институт, я встретила твоего дедушку, царствие ему небесное. Нас познакомили наши родители. Сначала мы были просто друзьями, но потом наши мамы и папы стали намекать, что мы уже взрослые и неплохо бы нас поженить. Так мы и поженились... Твоя мама вышла замуж точно так же. И я надеюсь, что ты также будешь благоразумной...
Она ещё битый час читала внучке лекции на тему любви, чётко обговаривала условия, при которых она может, или имеет право возникнуть; что делать, если любовь вошла в твою жизнь внезапно и несвоевременно; как в этом случае бороться с ней и многое другое. Но Надя уже ничего не слышала: перед глазами неизменно стоял образ декана и поцелуй, им подаренный. Нет, о том, чтобы рассказать бабушке о нём, не могло быть и речи; иначе бабушка превратится в диктатора, в сравнении с которым и Сталин, и Гитлер, и Пиночет - святые.
"Боже мой, что же я сделал? - в ужасе думал Вурдалак, идя домой. - Ну ладно Надя, неопытная девушка, а я, пожилой человек, и всё туда же! Если бы я был моложе годков на десять, я бы сам предложил ей руку и сердце, даже не посмотрел бы на то, что я её преподаватель. Ведь женился же я один раз на своей студентке, хоть и на бывшей. Но тогда я был куда моложе. А сейчас. Это сейчас, пока я ещё полон сил, она меня любит, но она не представляет, что со мной будет лет через двадцать: она-то как раз будет в самом расцвете сил, а я - старой развалиной. И себе жизнь испорчу, и Наде. Нет, нам нельзя быть вместе..."
- Здорово, зятёк, - внезапно окликнул его неприятный, насмешливый голос Митрохина. - С чего это вдруг тебя на молодушек потянуло?
Вурдалак обернулся и посмотрел тестю прямо в глаза.
- А Вам-то что до этого? - наконец, проговорил он.
- Мне? Мне-то ничего. А вот ей, должно быть, очень хорошо - залетит от тебя, ты на ней женишься - квартирка будет. Ты же такой легковерный - любая баба одурачит. А как сдохнешь от старости, ей, молодой и довольно небедной вдовушке, будет ещё лучше. А уж рогов-то тебе наставит - будь здоров...
- Вас это не касается! - почти закричал Вурдалак. - А о моей доверчивости не Вам судить!
- Смотри-ка, как заговорил! - не унимался Митрохин. - Видимо, сам веришь, что у неё есть любовник (и дай Бог, если один). Иначе бы ты так не сердился.
- А я и не сержусь, - ответил Вурдалак уже спокойнее. - Просто я хотел бы посоветовать Вам вместо того, чтобы лезть в чужие дела, присмотреть за своей... дамой.
- Моя, во всяком случае, порядочная женщина, а твоя...
Он, должно быть, хотел сказать что-то неприличное, но Вурдалак прервал его:
- Очень рад за Вас. А теперь извините, я спешу.
Митрохин ещё что-то говорил, но Александр Петрович не слышал его слов
"Как же он мне надоел! - в сердцах думал он, удаляясь. - Нет, мы с Надей определённо должны расстаться и искать вторую половину из своего круга... А всё-таки этот поцелуй отчего-то не выходит у меня из головы...".
- Я тебя не пойму, Саша, - говорила Анастасия Семёновна Вурдалак своему сыну. - То ты говоришь, что любишь Надю, а то говоришь о расставании. Неужели вы уже и поссориться успели?
- Нет, мама, - покачал головой Александр Петрович. - Я люблю её, но у нас нет и не может быть будущего.
- Почему же?
- Во-первых, у меня есть дети. А Надя мало того, что не их мать, у неё никогда не было ни братьев, ни сестёр, поэтому опыта общения с детьми у неё нет.
- А она хоть знает, что ты отец?
- Конечно. Когда мы целовались, Сашка и Пашка бегали вокруг и кричали, папа женится.
- И как твоя невеста к этому отнеслась? Не стала тут же прощаться? Или может быть, как-то по-другому выразила своё разочарование?
- О, нет, что ты! - воскликнул Вурдалак. - Даже по её лицу было видно, что это её не смущает. Больше того, она была, как бы даже сказать, вроде бы как обрадована.
- Ты думаешь, - засомневалась Анастасия Семёновна, - она не догадывается о тех трудностях, что её ждут, если она станет твоей женой?
- Думаю, - ответил Вурдалак, - она имеет об этом самые смутные представления.
- Не знаю, Саша, решать, конечно, тебе, но я бы на твоём месте спросила Надю, готова ли она к тому, что ты состаришься раньше, и главное, готова ли полюбить твоих детей как своих собственных. Если бы это её не смутило, значит, она в самом деле тебя любит, а найти другую такую любовь не так-то и легко. А вот потерять и эту проще простого.
- Не знаю даже, что и делать, - промолвил, наконец, Александр Петрович. - Я подумаю.
Паровоз, свистя и пыхтя, подъезжал к станции... Женщина, стоявшая на платформе, прошла вдоль и, дойдя до конца, спустилась вниз, к рельсам. Когда же вагон оказался подле неё, она спешно перекрестилась и бросилась между его колёс, которые через несколько минут прервали её трудный, полный горя и зла жизненный путь... Эта погибшая женщина была никто иная, как Анна Каренина.
"Вот оно, наше будущее! - с ужасом думал Вурдалак, переключая телевизор на другой канал и мысленно прокручивая в голове весь фильм от начала до конца. "Я Вас не выношу... Я чудовищно несчастлива..." - эти слова, сказанные главной героиней своему старому мужу, не выходили у него из головы. Он будто слышал их, но только не от Анны, они были произнесены Надиным голосом. Также перед глазами Александра Петровича представал образ себя самого, но это был не он, это был дряхлых, немощный старик. Также он видел Надю рядом с молодым, полным сил человеком, перед которым он, Вурдалак, казался себе полным ничтожеством. - Даже Толстой говорит, что мы друг другу не пара. Зачем тогда наступать на те же грабли, что и Каренины? Было ли кому-то хорошо оттого, что они поженились? Нет, никому. Все пострадали от этого: и Каренин, и Анна, и их сын. Да и Вронскому тоже пришлось несладко. Так зачем тогда ломать сразу столько жизней?.. А что касается Нади, я должен завтра же объяснить ей, что то, что было между нами - ошибка. Лучше нам двоим сейчас помучиться, чем потом мучиться и детям, и нашим родителям".
- Батюшки! - вскричала Яна Гусева, услышав рассказ Нади. - Да он полный идиот! Отказаться от такой девушки, как ты, и от такой любви! Это нужно не то, что быть дураком, а вообще не уметь соображать!
- Тише ты, Яна, - успокаивала её Надя. - Может же быть такое, что любил и вдруг разлюбил.
- Вдруг разлюбил!? Да как можно вдруг взять и разлюбить! Я не понимаю, я решительно не понимаю! Люди из-за любви травятся, бросаются под поезд, а он собственноручно отверг такое счастье.
- Будет тебе возмущаться. Ты лучше расскажи, как у тебя с твоим Ромео?
- Да вот хотела подойти к нему, помнишь, я тебе говорила? Но так и не решилась. Боюсь я его. Но вчера я опять видела его во сне...
А приснилась Яне целая любовная история, очень похожая на те слёзы с сиропом, которые показывают по телевизору сотнями серий. Там было всё: и бешенная любовь, и недолгая разлука, в которой они оба умирали от тоски, встреча, измена и, наконец, приход возлюбленного с цветами и мольба о прощении на коленях.
- Представляешь, он прямо приполз ко мне на коленях, говорил такие слова. Обещал умереть, если я его не прощу, клялся самыми страшными клятвами, что никогда впредь даже не посмотрит на другую. Конечно же, я его простила...
Надя слушала её, даже вставляла свои реплики, но мысли её были далеко: из головы не выходила мысль о смерти. Раньше смерть пугала Надежду, особенно тогда, когда роковой автомобиль внезапно выскочил из-за поворота. Сейчас же она казалась желанной. И хотя Яна, окончив пересказ своей "мыльной оперы", сказала ей, что если декан ещё не совсем дурак, то непременно приползёт к ней на коленях, как к Яне её возлюбленный, и будет вымаливать прощения, Надя не верила. Он ясно дал ей понять, что между ними ничего быть не может. При этом Вурдалак, искренне не желавший, чтобы Надя подумала, что у неё есть недостатки, которые привели к разрыву, говорил, что ей нужен другой парень, моложе и красивее. Весьма благородно с его стороны. Но Надя на него не сердилась...
Нет, он не виноват. Виновата злая судьба, виновата только любовь, оказавшаяся, увы, безответной. "Если бы мы любили только кого хотим", - думала Надя, с тоской глядя на серую воду Днепра. Погода была дождливой, и на мосту не было ни души. Это хорошо. Поставив портфель на мокрый асфальт, Надя перелезла через перила.
В тот же миг не знамо как появившаяся на мосту старушка, бросив сумки, побежала к Наде. Но, пробежав совсем немного, упала на асфальт. Надя перелезла обратно и спешно подошла к старушке.
- Вы не ушиблись? - спросила она.
- Ой, больно! - застонала старая женщина. - Рука!
- Может, врача вызвать?
- Нет, нет, спасибо, - ответила старушка. - Будь добра, доченька, помоги мне подняться.
- Извините, что я так... - сказала Надя после того, как старушка с её помощью поднялась с земли и встала на ноги. - Ведь это всё из-за меня.
- Ничего страшного, - улыбнулась женщина. - Мне уже лучше... Ну что за дурь вдруг стукнула тебе в голову: прыгать с моста, топиться. Неужели нельзя было найти какой-то другой выход?
- Нет, - покачала головой Сперанская. - Другого я не нашла. А тот, что есть, - она движением головы указала на Днепр, - тоже какой-то глупый.
- А ты расскажи мне, - предложила женщина. - Может, я что-то подскажу.
- Меня бросил любимый, - коротко объяснила Надя.
- Я помню, со мной в молодости тоже было подобное. Когда мне было восемнадцать, я полюбила. Боже ты мой, какой был красавец! А познакомились мы с Михаилом на танцплощадке. Он пригласил меня на танец, потом провожал домой. По дороге спросил меня, позволю ли я держать себя за руку... В общем, он взял мою руку, и через год сделал предложение. Надо ли говорить, что я была вне себя от счастья. А когда уже всё было готово к свадьбе и наши родители уже считали себя родственниками, Миша вдруг сказал: "Извини, Настя, я полюбил другую". Так у нас всё и закончилось. Я тогда ужасно горевала, думала, жизнь кончена. И тогда я побежала на этот же мост, перелезла через перила, и тут подошёл незнакомый молодой человек, говорит: "Девушка, может, не надо". Я ему сказала, что другого выхода не вижу, а ему лучше уйти поскорее, а то он ещё окажется виноватым. "А я, - говорит, - не уйду. А то потом труднее будет из воды вас доставать". Тут я рассердилась, говорю: "Да я вовсе не хочу, чтобы вы меня из воды доставали. Оставьте меня! Пожалуйста". А он мне: "Знаю, вам неприятно общаться с прыщавым уродом". А у него действительно были прыщи. Я, конечно, стала его убеждать, что он вовсе не урод, и сама не заметила, как он подошёл ко мне вплотную, и вдруг сильными руками поднял меня в воздух, перенёс через перила и поставил на землю. Я пробовала протестовать, говорила, что всё равно утоплюсь, но уже этого, честно говоря, не хотелось... А Пётр, так звали моего спасителя, пригласил меня в кино, и через полгода уже просил у моих родителей моей руки. Так мы прожили много лет вместе, сына воспитали. О Мише только сейчас вспомнила, а ведь тогда искренне думала, что жить без него не смогу... Так что если мужчина полюбил другую, самый лучший выход - тоже полюбить другого. Как тебя звать?
- Надя.
- А меня Анастасия Семёновна. Ну ты не переживай, Надюша, найдёшь другого. Но, пожалуйста, пообещай мне, что больше не будешь предпринимать попытки самоубийства.
Надя пообещала, но скорее для того, чтобы не огорчать добрую старушку. В душе она всё ещё не верила, что сможет когда-нибудь полюбить другого. Но нарушить данное обещание Надя больше не решилась. Более того, вернувшись домой и услышав вопрос бабушки, почему её так долго не было, она даже обрадовалась, что у неё не получилось свести счёты с жизнью. Если бабушка волновалась из-за её не совсем долгого отсутствия, то что бы с ней было, если бы Надя вообще никогда не вернулась? А что было бы с родителями, когда они увидели бы труп дочери? Да и декан, возможно, считал бы себя виноватым в её смерти. Кроме того, она бы сейчас не ела такие вкусные бабушкины блины.
Приятель Александра Петровича, Алексей Николаевич, был человеком компанейским и очень любил шумные застолья. По праздникам, был ли это его собственный день рождения, день рождения его жены, годовщина свадьбы или даже Пасха или День Победы, всегда собиралась большая компания. Иногда он приглашал гостей и просто так, поэтому в его доме почти никогда не было скучно.
- Приходи ко мне, Саша, - уговаривал он Вурдалака. - Познакомлю тебя с Алкиными подругами. Замечательные бабы.
- Я, право, не знаю, смогу ли... У меня много работы.
- Приходи, дружище! Они почти все разведёнки, да и тебе жениться надо.
Александр Петрович хотел было сказать, что, скорее всего, не сможет прийти, придумать какую-нибудь уважительную причину, но всё же он понимал, что приятель прав. Сколько же можно думать и тосковать о той, которой уже давно нет, и жива только память? Пора бы уже найти себе вторую половину, а детям - мать.
- Ты прав, - сказал, наконец, Вурдалак. - Ты абсолютно прав. Я обязательно приду.
Своё обещание он сдержал, и через два дня стал ещё одним гостем на дне рождения Алексея Николаевича, встретившего его с теплотой, как, впрочем, и всех гостей, которых не забыли сразу же представить друг другу. С ними со всеми именинник и его жена были очень обходительны, на каждого хватало их внимания. Даже за столом, когда хозяева и гости вели общую беседу, Алексей Николаевич сумел сделать так, чтобы никому не было скучно, несмотря на то, что интересы у некоторых гостей не совпадали. Принимать гостей эта семья умела хорошо.
За столом рядом с Вурдалаком сидела златоволосая женщина лет тридцати семи, Людмила. Александр Петрович не мог понять, почему из всех подруг хозяйки ему больше всего понравилась именно она. Чем она привлекла его внимание? Обычная женщина, весёлая, разговорчивая, раскованная, она была полной противоположностью Нади, о которой декан старался не думать. Может быть, Людмила привлекла его внимание именно тем, что она обыкновенная, земная. Тем, что она ему ровня, с которой можно связать свою жизнь, не боясь, что она останется молодой со старым мужем. Людмила же общалась со всеми с лёгкостью.
Когда ужин кончился, Алексей Николаевич включил магнитофон и гости стали танцевать. Вурдалак стоял в сторонке и смотрел, как в быстром темпе кружатся пары. Людмила танцевала то с одним, то с другим. "Может, пригласить её на медленный танец, - думал Вурдалак. - А вдруг не согласится?".
- Чего стоишь? - услышал он вдруг голос хозяина. - Пригласил бы даму на танец. Или ещё не решил, какую?
- Решил, - ответил Вурдалак.
- Так отчего же не пригласишь? Сейчас как раз медленный будет.
И вправду, скоро последовал медленный танец. Преодолев смущение, Александр Петрович подошёл к Людмиле, весело болтавшей с двумя подругами, и предложил:
- Потанцуем.
- С удовольствием, - ответила та. - Надеюсь, Вы умеете танцевать?
- Право, не знаю, - смутился Александр Петрович. - Я давно...
- Ладно, что раньше времени загадывать, сейчас увидим.
Александр Петрович уже начал жалеть, что пригласил её. Вдруг окажется, что он совсем разучился. Но отступать было уже поздно: он подал ей руку, и они закружились в танце.
- А Вы ещё ничего, - сказала Людмила. - Не то, что мой бывший муж. Представляете, он совсем не умел плясать: все ноги мне отдавливал, - и засмеялась. - А ещё и говорил мне, что я как корова на льду.
Следующий танец Людмила танцевала с именинником, а Вурдалак пригласил на вальс хозяйку.
Затем хозяева объявили белый танец. "Интересно, пригласит ли меня кто-нибудь? - думал Вурдалак. - Людмила-то вряд ли, вижу, ей не очень-то понравилось, как я танцую".
Людмила же тем временем собралась перед небольшой групкой гостей мужского пола, высматривая, кого бы ей пригласить. Вурдалак внимательно наблюдал за её действиями. Взгляд её упал на одного из них, Сергея. Она было подошла к нему... Но вдруг Людмила быстрыми шагами удалилась и направилась прямо к Александру Петровичу.
- Давайте потанцуем, - предложила она ему.
Вурдалак с радостью согласился. Через некоторое время Людмила, розовая от танцев, села на диван. Александр Петрович сел рядом.
- Вы женаты? - неожиданно спросила Людмила.
- Одиннадцать лет как вдовец, - ответил Александр Петрович. - А Вы, Вы замужем?
- Разведёнка, - беспечно ответила Людмила.
- А дети есть?
- Нет, - ответила она со вздохом. - Муж был такой дебил, говорю ему, пора бы уже их завести, а он всё потом, потом. А потом мы разъехались. А у вас?
- Двое мальчиков, - ответил Вурдалак.
Так они говорили ещё несколько минут, затем Людмила стала прощаться. Но идти одной ей было страшно, поэтому она попросила Вурдалака проводить её домой. Тот сделал это не без удовольствия. Потом, прощаясь у её подъезда, они договорились о том, где и когда они увидятся завтра.
Анастасия Семёновна отчасти оказалась права - Надя нашла другого. Это был её однокурсник Павлик Пчёлкин, написавший ей в начале весны любовную записку. Эта записка так бурно и красочно выражала все чувства, которые он испытывал при виде Нади: и безграничное счастье, когда её глубокие зелёные глаза мельком смотрят в его сторону, и трепетное его ожидание, когда они на него не смотрят, но он видит её стройную фигуру, и безмерное отчаяние, когда её нет рядом - что, прочитав её, Надя стала всерьёз опасаться, что Пчёлкин сойдёт с ума от любви. Собственно, из жалости она и согласилась с ним встречаться. Она знала, что никогда не будет счастлива, знала, что всегда будет любить только одного мужчину. Но если с ней уже всё кончено, пусть хотя бы тот, кто её любит, будет счастлив. Поэтому она и написала ему в ответ, что он ей нравится, и что согласна встретиться с ним после лекций. После лекций они пошли гулять в парк, потом он проводил Надю до дома, и они договорились встретиться завтра.
Яна, узнав, что Надя нашла себе жениха, была чрезвычайно возбуждена. Буря восторгов, нетерпеливые вопросы обо всех подробностях свиданий и откровенное: "Какая же ты счастливая! Как я тебе завидую!" - всё это слышалось не реже чем каждые пять минут. Наконец, она спросила:
- А кто он? Из наших?
- Да, Павлик?
- Какой из них троих?
- Пчёлкин.
- Пчёлкин!? Да, он классный парень... Вот бы мой меня так же любил!
Всю эту и следующую неделю Яна почему-то была веселей чем когда-либо, но по тому, что глаза у неё всё время были красными, Надя догадывалась, что она плакала. Но только отчего? Этого выяснить никак не удавалось: Яна всегда говорила одно и то же: "В компьютерном засиделась, глаза заслезились".
- А как твой Ромео? - спросила Надя.
- Другую любит, - беспечно ответила Яна. - Ну что ж, видать, не судьба.
Так Надя поняла, что причиной слёз подруги была несчастная, безответная любовь. Поэтому, когда Павлик, компанейский человек, пригласил Надю на дискотеку, она предложила взять Яну.
- Хотя она улыбается, ей сейчас очень плохо. Может, возьмём её с собой.
- Отчего бы и нет. А что с ней?
- Безответная любовь, - коротко объяснила Надя.
- Да, это дело серьёзное. Давай возьмём, может, там познакомится с кем-нибудь. Такие прикольные девчонки, как она, долго одни не бывают.
Когда все трое пришли на дискотеку, к Яне, как и ожидал Пчёлкин, почти сразу же подошёл молодой парень и пригласил на танец. Та с радостью согласилась.
- Видишь, я же говорил, - торжествующе сказал Павлик, показывая головой в сторону Яны. - Долго стоять в уголке Янка не будет.
- Да, - согласилась Надя. - Вишь как отплясывает! Я, наверное, так не смогу.
- Я тебя научу, - сказал Павлик. - Пойдём танцевать.
Через минуту Павел и Надя кружились в ураганно-бешеном темпе под громкую музыку, слыша которую, можно было подумать, что началось землетрясение в двенадцать баллов, то, что называют катастрофическим. После первого же танца у Нади, не бывавшей до этого на дискотеке, стало закладывать уши.
- Ну и как тебе здесь? - спросил Павлик.
- Танец необыкновенный! - призналась Надя. - Никогда в жизни так быстро не плясала. Только музыка слишком громкая.
- Да, часто сюда ходить нельзя - оглохнешь, а изредка можно.
Несколько раз они танцевали вдвоём, а затем, к ним присоединились Яна и Серёга, её новый знакомый. Вчетвером было ещё веселее.
- Ну и как тебе здесь, Надь? - поинтересовалась Яна, когда танец был окончен.
- Здесь очень весело.
- А как вам с Серёгой? - спросил Павлик.
- Классно! - ответила Яна. - Просто супер! Так заплясалась, что голова кругом идёт.
- Извини, Ян, - вдруг озабоченным тоном заговорил Серёга. - Я на пять сек, - и быстрыми шагами вышел.