Аннотация: Может ли вещь, связанная с любовью, стать убийцей? Написано на конкурс Укол Ужаса 3.
Шерстяной шарф
"Минуты тянулись словно годы. Казалось, в каждой из них не шестьдесят секунд, а целых двенадцать месяцев, стекающих в реку времени так медленно, словно густой мёд с ложки.
Наташа даже не предполагала, что ожидание будет таким долгим. Казалось, после двух бесконечных лет, что она ждала Андрея, эти минуты пролетят как один миг. Тогда казалось...
- Ну как? - с тревогой спросила Наташа два года тому назад.
- Годен, - ответил Андрей без особого энтузиазма.
Годен... Это значило, что совсем скоро ей не видать любимых глаз, не слышать ласкового голоса, не прикасаться к таким тёплым, родным губам. Два долгих года разлуки, две бесконечности без Андрея. За что? За какие грехи?...
- Я буду ждать тебя, - говорила она, когда, стоя у платформы, завязывала любимому тёплый шерстяной шарф с бахромой и вышивкой.
Наташа вязала его несколько вечеров, старательно вывязывая каждую петельку, так, словно пыталась вложить в неё всю свою любовь, всю теплоту, на которую только была способна. Так же бережно она потом вышивала каждый крестик - с душой и с верою, что её любовь защитит Андрея от всех несчастий: и от дедовщины, царящей в армии, и от "горячих точек", и от пули, если в эту самую точку его всё-таки пошлют...
Оказалось, что боялась она не напрасно - Андрея почти сразу послали в Чечню. Каждый день Наташа молилась, чтобы любимый вернулся живым и здоровым, с трепетом ожидала от него письма и сама частенько писала, что любит его и ждёт, и каждый раз вздрагивала, когда в страшных снах ей виделось, будто Андрей убит...
И вот, наконец, всё позади - и армия, и Чечня, и кошмарные ночи. Он получил дембель и возвращается домой, возвращается к ней. Вот оно - счастье!
Переминаясь с ноги на ногу, Наташа стояла у здания вокзала, на зелёной стене которого было крупными буквами написано "Ярцево", и с нетерпением вглядывалась вдаль. Где же он, поезд из Грозного? Когда же он уже приедет?
Наконец, вдалеке показалась зелёная "голова" махины, медленно ползущей по стальным рельсам.
Через минуту, которая и вовсе растянулась на целое тысячелетие, поезд остановился, и из открывающихся дверей повалили те редкие пассажиры, которым нужно было выходить в Ярцеве.
А вот и он! Любимый, единственный! Наташа опрометью бросилась в конец вагона, откуда только что вышел сероглазый стриженный парень среднего роста. Как он изменился за эти два года! В его взгляде напрочь исчезла беззаботность подростка, белая когда-то кожа потемнела, опалённая горячим южным солнцем. Он словно стал старше на целую жизнь.
- Андрей! Любимый!
- Наташа!
Через пару секунд они уже горячо обнимали друг друга и жарко целовались, не стесняясь ничьих взглядов. Он, вернувшийся с войны солдат, и она, русоволосая девушка с голубыми, как небо, глазами. Они, которые так долго ждали этого момента.
- Я так скучал по тебе, Наташ, - нежно говорил Андрей, когда влюблённые, давно уже покинув родной вокзал, неспешно брели по вечернему городу вдоль узких дорог, вдоль пятиэтажных домов с зелёными двориками, вдоль старых аллей с многолетними деревьями. - Я всё время думал о тебе. Когда нас обстреливали, только об одном молил - живым чтоб остаться, чтоб увидеть тебя ещё разок. И вот я снова с тобой, моё солнышко!
С этими словами он обнял Наташу ещё крепче и поцеловал в губы.
- Я тоже, любимый, так по тебе скучала. Всё просила у Бога - только бы ты вернулся. Только бы выжил. Тогда, говорю, ни о чём больше не попрошу. А ещё, ты знаешь, милый, я так боялась...
- Чего, солнышко?
- Да мне в последнее время стали сны нехорошие сниться. Всё про шарфики.
- Про шарфики? - удивился Андрей.
- Да. И всё какие-то жуткие...
Они начали сниться Наташе месяцев пять назад. Как будто она входит в какое-то тёмное и холодное помещение, похожее на склеп. В нём нет ни одного окна, через которое проникал бы дневной свет. И только висящие на стенах тусклые свечи позволяют различить внутреннее убранство.
Все стены пустой комнатки были усыпаны крючками и вешалками и на каждом из них, порой накладываясь друг на друга, висели шарфы. Одни - из шерсти пушистой белой козы, другие - серые, коричневые, бежевые, с бахромой и без, третьи - расшитые яркими и пастельными нитками - все они ласкали взгляд теплотой и мягкостью. Но стоило, однако же, притронуться к одному из них, как пальцы чувствовали могильный холод.
Иногда шарфы вели себя ещё хлеще - набрасывались на Наташу всем скопом, норовя поплотнее обвиться вокруг девичьей шеи и затянуться в тугой узелок. Почти задушенная, Наташа просыпалась в холодном поту, а в голове стучала мысль: неужели с Андреем беда?
Почему ей думалось именно это? Девушка была уверена, что из-за того шарфа, что она для него связала. Ведь в нём были её мысли, её любовь, её душа. А в энергетическую связь между человеком и вещью Наташа верила. Оттого она и беспокоилась: уж не пытается ли этот шарфик, находясь за много километров отсюда, сообщить, что с Андреем случилось что-то страшное, а может даже, его больше нет в живых?
- Ну что ты, что ты? - ласково утешал Андрей, слушая её. - Дурочка ты суеверная! Если бы я знал, то сразу бы написал правду.
- Какую? - насторожилась Наташа.
- Прости, - голос Андрея был явно смущённым. - В деревне, недалеко от Гудермеса, когда нас обстреляли... Тогда была такая суматоха... В общем, потерял я твой шарфик.
- И это всё? - удивилась Наташа.
Она-то ожидала более страшных вещей. Что Андрей сейчас расскажет, как его тогда тяжело ранили, и несколько дней он находился между жизнью и смертью, но придя в себя, написал, будто всё нормально - жив, здоров, чтобы Наташа сильно не переживала. А он всего-то шарфик потерял. Да ну его к чёрту - этот шарфик! Она таких ещё сколько хочешь навяжет. Главное, что любимый жив и сейчас говорит с ней, целует её. Остальное приложится.
- Развяжи его! Пожалуйста! Он мне давит!
На вид ей было лет двенадцать. Темноволосая девочка в длинном платье, она была не просто бледной, а мертвенно-синей, с запавшими глазами. Она плакала и стонала так, что по спине пробегали мурашки страха и холода. На шее у несчастной свисал, затянутый в тугой узел, шерстяной шарф. Тот самый, что Наташа с любовью повязывала Андрею.
Кинувшись к ней, Наташа старательно принимается развязывать этот злополучный шарф. Он больно жжёт холодом стёртые пальцы, впитывает выступившую кровь, словно насыщаясь ею, безжалостно ломает длинные ноги, но девушку ничего это сейчас не волнует. Она изо всех сил пытается хоть немного ослабить узел, но он не поддаётся; пытается разорвать удавку, но шерстяные петли держатся прочно.
Наконец, после долгих и безуспешных попыток Наташа просыпается.
Андрей лежит с ней рядом, освещаемый тусклым светом полной луны. Впервые за долгие два года он спит крепко, "богатырским сном", как говорила Наташина бабушка, царствие ей небесное.
Часы показывали полпятого утра. Похоже, заснуть в эту ночь так и не удастся.
Тихонько, чтобы не разбудить Андрея, Наташа встала с постели, взяла из ящика тумбочки клубок шерсти и пару спиц и крадучись вышла в коридор. Уже оттуда девушка зашла в ванную и села на доску, лежащую поперёк.
Протягивая через спицы петельки для нового шарфа, Наташа невольно думала о том, почему ей так часто стал сниться этот сон. Каждый раз эта же девочка умоляла её развязать шарф, и каждый раз Наташа пыталась ей помочь и просыпалась, готовая признать своё поражение.
Андрей говорит, что потерял шарфик. А значит, он легко мог попасть в руки какому-нибудь боевику. А тот, в свою очередь, наверняка и придушил кого-нибудь этим же шарфиком. Для них же убить ребёнка - раз плюнуть.
Из газет и из телевизора Наташа знала, что чеченцы злые по своей природе, что они до смерти ненавидят русских, и это у них в крови. Хотя последнего девушка не совсем понимала. Как может в чьей-то крови быть ненависть и злоба, если рождаются-то все люди хорошими? Это уже потом порочное воспитание превращает маленьких ангелочков в злобных монстров.
Ну ладно, что сейчас об этом думать? Лучше подумать о чём-нибудь более приятном. Например, о том, что в субботу она, Наташа, станет Андрею женой. Он будет её мужем совсем скоро. Не об этом ли она так долго мечтала? Как часто представляла она уютную кафешку со столиками на двоих, где за одним из них - она с Андреем! Как часто в её воображении он, после бокала вина, доставал коробочку с кольцом и чуть взволнованно говорил: "Наташ, выходи за меня замуж". И Наташа без колебаний отвечала: да.
И как счастлива была девушка, когда всё это, наконец, сбылось. Андрей сделал ей предложение.
О будущем Наташа пока не думала, но знала одно - впереди у них долгая и счастливая жизнь.
Несчастья начались почти сразу - когда Наташа очнулась в больничной палате (последнее, что она помнила - это как примеряла свадебное платье, а потом вдруг почувствовала нестерпимую боль в животе), когда услышала от врачей страшный диагноз - рак. От них же девушка узнала, что шансы на выздоровление очень слабые. Но всё-таки они есть, и уже это вселяло ей надежду. Андрей буквально не отходил от неё.
- Ты только не умирай, Наташ, - говорил он ей. - Ты только живи.
Девушка слабо улыбалась в ответ:
- Я постараюсь.
Соседки по палате, глядя на него, даже начинали завидовать.
- У тебя такой заботливый жених! - едва сдерживая вздох, говорила Лизавета, женщина лет тридцати пяти, выглядевшая из-за болезни чуть ли не на пятьдесят. - Мой бывший сразу пустился бы в загул - и чёрта с два пришёл бы хоть раз. Повезло тебе, Наташка, с женихом.
Сама Лизавета была уже лет восемь как разведена. Обычная история - муж ушёл к другой. Детей не нажили. Единственным человеком, который приходил навестить несчастную, была её сестра Зарема.
- Зарема. Мы обе родом из Чечни. Меня вообще-то Эльза зовут - это уже потом, как вышла за Костю, стала Лизой. А Зарема осталась там. Недавно вот приехала. Там же просто жить стало невозможно - кругом стреляют. Война эта... А сколько людей без вести пропало! Не боевиков - их-то пристрелят - и слава тебе, Господи! - а мирных, которые хотят просто жить. Разве Ахмед, мой зять, эту войну начинал? Так его эти же федералы и убили. Потом ещё говорили - бандита уничтожили. А какой он бандит? Он за всю жизнь ни одного человека не убил. Уж я-то знаю, мы с ним по соседству жили... А потом у Заремы дочь убили - Малику. Двенадцать лет было девчонке. И тоже ведь не боевики - федералы. А до этого её трое по очереди насиловали, на глазах у матери. Один глумился, а двое держали Зарему, кричали: "Смотри, б... нерусская!". Потом один из них её шарфом задушил. Они ж её даже похоронить по-человечески не дали - бросили тело в пропасть - и доставай как хочешь.
То, что рассказала Эльза-Лизавета, у Наташи просто в голове не укладывалось. Чтоб русские солдаты убивали мирных жителей, а тем более детей! Это война, а на войне случайные жертвы просто неизбежны. Когда федеральные войска освобождали деревню от боевиков, то, отстреливаясь, конечно, могли ненароком попасть в кого-нибудь, в того же ребёнка. Но чтобы вот так нарочно глумиться над девочкой, а потом хладнокровно задушить, да ещё и на глазах у матери! Наташе казалось, что русский солдат на такое просто неспособен, что природное благородство и врождённая человечность никогда не позволят русскому человеку сотворить подобное. Бабушка покойная рассказывала, как у неё отец, Наташин прадедушка, воевал в Великую Отечественную, а когда наши войска заняли Берлин, ему встретились два голодных немецких мальчика. Прадед тут же вспомнил про свою маленькую дочку и дал этим детям кусок хлеба. "Я не фашист - я советский солдат", - говорил он. И, кстати сказать, имел на это право.
А можно ли назвать русскими солдатами тех, кто насилует и убивает беззащитную девочку? Можно ли их вообще за людей считать? Чтобы называться людьми, нужно иметь хоть каплю человеческого. А что человеческого может быть в таких выродках, Наташа не представляла.
Она вдруг поймала себя на том, что думает о Малике, да и вообще о чеченцах не как о бандитах, но как об обычных людях, таких же, как и русские, которые также умеют любить, также хотят жить и также страдают от этой войны. Они навсегда перестали в её глазах быть лютыми зверями.
И снова она тщетно пытается освободить бедную девочку, стирая в кровь пальцы, и снова ничего не получается.
- Развяжи! Или он тебя утащит!
Спрашивать, кто утащит и куда, не было ни времени, ни сил, но каким-то шестым чувством Наташа поняла, что её выздоровление зависит от того, сумеет ли она развязать этот узел. Если же не сумеет, то шарф утащит её на тот свет. Ведь в нём её сердце, её душа.
Она старалась, но узел по-прежнему не ослабевал. Наконец, страшно уставшая, девушка открыла глаза. Андрей сидел у её койки.
- Привет, любимый! Ты пришёл? Что ж ты меня не разбудил?
- Не посмел. Ты так сладко спала, что просто рука не поднялась.
- Да ладно, я и так сейчас много сплю.
О том, что ей опять приснилась эта странная девочка, Наташа не стала рассказывать Андрею. Слишком уж он занервничал, когда она в первый раз сказала ему про этот сон. "Дурацкий сон! Выбрось его из головы!". А у самого руки так и затряслись. "Должно быть, волнуется, - подумала Наташа. - Переживает, в чьи руки попал мой подарок".
Оттого сейчас она не сказала любимому ни про связь между шарфом и её болезнью, ни про то, как назвала девочку Маликой. Она и сама не знала, почему назвала её именно так. Своего имени девочка ей не открывала, но это, как показалось Наташе, было ей настолько к лицу, что назвать её как-то по-другому язык не поворачивался. Наверное, сказалось простое совпадение - Малике ведь тоже было двенадцать, и её тоже задушили шарфом. Кроме того, судя по внешности, девочка была не то с Кавказа, не то из Средней Азии, а Наташа не много знала их имён.
Вместо этого она принялась расспрашивать Андрея про его дела, про родителей, про друзей, как они живут-поживают, и как дела у его коллег. У них, по счастью, оказалось всё более-менее.
Когда Андрей уже собирался уходить, к Лизавете как раз пришла её сестра. Они столкнулись в дверях. Увидев его, Зарема внезапно побледнела и выронила сумку, принесённую для больной. Что-то стеклянное внутри с хрустом разбилось. Андрей удивлённо посмотрел на неё и прошёл мимо, а Зарема ещё долго провожала его взглядом, шепча что-то одними губами.
Наконец, обретя способность двигаться, она подняла сумку с пола и направилась к сестре с таким растерянным видом, словно только что увидела привидение.
- Зарема, ты чего? - удивилась Лизавета.
- Это он! Он...
Это всё, что она успела сказать, прежде чем безутешно зарыдала на сестрицыном плече.
Дальше сёстры говорили по-чеченски. Лизавета на своём родном языке утешала Зарему, а та быстро и взволнованно говорила что-то в ответ. Из всего того, что она говорила, Наташа поняла только одно слово - это было имя дочери.
Лизавета при этом время от времени косилась на Наташу, словно опасаясь, что та поймёт хотя бы часть их разговора. Дабы не смущать соседку, девушка решила на время выйти.
"Что же они от меня скрывают? - думала Наташа. - Почему Зарема так испугалась моего Андрея? Может, он ей чем-то напомнил кого-нибудь их тех уродов, что убили Малику?"
Хотя можно ли тут перепутать? Если на глазах у матери убивают ребёнка, то она, как девушке казалось, должна запомнить каждую чёрточку их лиц. Неужели кто-то из этих выродков так сильно похож на Андрея? Или же... Да нет, быть не может! Андрей, хоть и не любит чеченцев, и не любит очень сильно, но на такое он точно неспособен.
Через несколько минут Наташа сидела у койки рядом с тётей Юлей, в соседней палате. Женщина лет пятидесяти, с проседью в волосах, как обычно, сидела на койке и читала газету, которых в избытке приносил её сын.
- Вот как нынче живём! - жаловалась Наташе тётя Юля. - Куда ни плюнь - везде хапают. И всё им мало. А чем люди дышать будут - никого не волнуют!
Причину своего негодования соседка объяснила тем, что в соседней области с согласия местной администрации собираются вырубать часть леса. Официальная причина - необходимость строить дорогу, но реальная (а в этом тётя Юля была уверена на все сто) - кому-то захотелось построить коттедж, и за это они щедро одарили главу администрации.
Ещё большее возмущение вызвало у тёти Юли сообщение о солдате-срочнике, которого насмерть забили свои же сослуживцы. А армейское командование так долго и тщательно скрывало этот факт, что его родственники только сейчас узнали о том, что произошло месяц назад.
- Вот, посмотри, какой красивый был парень! - вздыхала женщина, показывая цветную фотографию ещё живого молодого человека. - Чёрт бы побрал эту рекрутщину, когда молодых людей забирают в армию! Кабы не это призывное рабство, глядишь, парень бы жив остался!
- А если призыв отменял, кто же тогда будет Родину защищать? - удивилась Наташа.
- Те, которые пойдут в армию добровольно. Вон в Штатах призывом и не пахнет - а армия есть - и очень, кстати, боеспособная. А почему? Да потому, что те, кто идут в армию, идут туда сознательно - из патриотизма. А патриот - он и защищать Родину будет "не щадя живота своего".
Наташа не нашла, что возразить в ответ, умом понимая, что тётя Юля говорит здравые вещи. Кроме того, в душе она не раз думала то же самое. Не будь призыва, никто не послал бы на смерть её Андрея (то, что он вернулся - не заслуга военкомата), не было бы этой долгой разлуки и тревожных ожиданий. А может, она бы успела пожить с ним в браке и родить ребёнка?
- А в Чечне так и вовсе беспредел! - продолжала тётя Юля, мотая газетой перед носом у Наташи. - Это что ж делается!
Частью царившего там беспредела являлась заметка о том, как со дна пропасти достали тело двенадцатилетнего ребёнка, задушенного шарфом. По словам соседей, эту девочку задушили никто иной, как солдаты федеральных войск. А перед этим они её зверски насиловали на глазах у родителей.
- Вот! - прокомментировала тётя Юля, тыча пальцем в парочку фотографий. На одной из них девочка, живая и здоровая, стояла рядышком со своими родителями и улыбалась, видимо, уверенная, что два взрослых и любящих человека защитят её от всех невзгод. На другой она же, извлечённая из пропасти, с удавкой на шее... Увидев её, Наташа невольно вскрикнула.
- Да что ж я, идиотка! - тут же обругала себя тётя Юля. - Показываю тебе такие фотографии! Эх, ума нет, считай, калека!
Она, по всей видимости, подумала, что девушку испугал вид убитого ребёнка. Но нет - не это испугало её на самом деле. Она узнала этот шарф..."
- Чушь! - воскликнула Ирка.
- Маразм какой-то! - согласилась с ней Юлька, спешно закрывая тетрадь.
- Понапридумывает всякую фигню, а ещё и записывает, - покрутила Надька пальцем у виска.
В глубине души Каринэ была с ними согласна. Если уж Нине так нравится придумывать всякие сюжеты, писала бы о чём-нибудь светлом - о любви, например. Каким ведь многообещающим было начало! Так нет же - обязательно надо было понаписывать всяких ужасов, такой хороший сюжет испоганить.
Бросив тетрадь обратно на парту, одноклассницы принялись болтать о чём-то более интересным - о шмотках, о макияже, о мальчиках. Каринэ не принимала участия в их разговорах - по-прежнему скромно сидела за партой. Общение с ней, тихоней, никак не входило в их планы.
"Подглядывать в чужие тетради - это некрасиво", - хотела сказать им девушка, но не смела.
Кто они, думала она, и кто я? Они здесь, в Ярцеве, родились, живут, учатся вместе с первого класса. А что она, Каринэ? Приехавшая вместе с родителями из Армении и заканчивающая здесь вторую четверть десятого класса, она так и не стала для них своей. Возможно, она и вовсе превратилась бы в объект для травли, но таковой у одноклассниц уже имелся - и это Нинка-дурочка. Оттого, наверное, Каринэ и отделалась так легко, став всего лишь пустым местом.
Но сейчас девушка поймала себя на том, что ни капельки не огорчается. Сейчас ей было ровным счётом всё равно, как относятся к ней в школе. Главное - она любит и любима, главное, что она небезразлична Ему. Пусть они познакомились только вчера, пусть он старше Каринэ лет на пятнадцать. Разве всё это важно, когда тебе кажется, будто знаешь этого человека всю жизнь? А какие слова говорил ей вчера Андрей! Девушка никогда не думала, что её глаза сверкают ярче звёзд, а её фигура, слегка полноватая, может показаться шедевром - самым лучшим их тех, что создала природа. Тогда, вчера она с удовольствием узнала, что может нравиться.
После большой перемены последовала математика, а после неё - ещё одна перемена. Девчонки вовсю потешались над Ниной, вкрадчиво интересуясь: а чем там дело кончилось? Она же, казалось, не замечала насмешки, рассказывая, что главная героиня сбежала из больницы и, терзаемая жестоким разочарованием, а также страхом перед ужасной болезнью и смутным чувством вины перед Маликой (она же, как-никак, связала этот шарф), утопилась в озере, написав перед этим своему жениху: прощай, после того, что ты сделал, я не могу быть твоей, не ищи меня. А главный герой после гибели своей невесты начал пить...
Вскоре перемена сменилась ужасно скучным и длинным уроком истории. Благо, что последним.
И вот, наконец, долгожданный звонок. Ученики, жаждущие поскорее покинуть школу и разбрестись по своим делам, нетерпеливо кидали вещи в сумки. Каринэ не была исключением. Пять минут - и она уже неслась прочь от школьного двора. К нему, к любимому.
- Привет, красавица! - ласково обняв Каринэ, Андрей поцеловал её в смуглую щеку. - Я так скучал по тебе!
- И я скучала! - ответила девушка. - С трудом дождалась, когда уроки кончатся.
- Может, пойдём в парк? Погуляем. Или в кафешке посидим? Ты как?
- Давай в парк...
- Вот иду я рядом с тобой и думаю: как я только жил без тебя целых тридцать лет? Ведь я не жил - только существовал. А вот как тебя увидел, понял, что жить начинаю.
То же самое чувствовала и Каринэ. Всё, что было раньше, без Андрея, казалось ей сейчас глупым сном, иллюзией. Настоящая жизнь началась только вчера, с той минуты, как она встретила Его.
- Я люблю тебя, Каринушка! - прошептал он над самым ухом девушки.
Его губы медленно приближались к её лицу, обещая сладкий поцелуй, первый в её жизни, и такой желанный, что Каринэ чуть было не забыла об осторожности. Но вовремя спохватилась - отстранилась от него, тревожно оглядываясь.
- Нет, не надо! Вдруг кто-нибудь увидит.
- Ну и что? Пусть все видят, как мы любим друг друга.
- Нет, у меня папа строгий. Вдруг кто-нибудь увидит, расскажет.
- А хочешь, я отвезу тебя туда, где нас никто не увидит? Твой папа ничего не узнает. Хочешь?
Каринэ в ответ только кивнула.
- Тогда пошли, солнышко.
Серенькая "Мазда" петляла вдоль густых зарослей травы, перемешанной с кустами и редкими деревцами, резко сворачивала то вправо, то влево, подчиняясь капризам жёлтой ленты дороги. По обеим сторонам виднелся лес, впереди, то скрываясь за поворотом, а то открываясь во всей красе, мелькала голубая озёрная гладь. Место действительно было тихим - вокруг не стояло ни одной машины, никто не купался и не загорал на берегу.
Андрей остановил машину почти у самого озера и открыл дверь. Запахло свежими майскими травами.
Неожиданно его лицо исказилось злобой. Быстрыми шагами подошёл он к той двери, где сидела девушка и резко распахнул её настежь.
- Вылезай, стерва!
Не дожидаясь ответа, он схватил ошеломлённую Каринэ за волосы и выволок из машины.
- Андрей, ты чего? - только и могла вымолвить девушка.
- Чего? А сейчас узнаешь, чего! Сейчас ты, собака, всё узнаешь!
С этими словами он подтащил её поближе к озеру и бросил у воды.
- Видишь, дрянь, вот это озеро? В нём утопилась моя Наташка! Это вы её убили! Вы все!
- Кто мы? - испуганно пролепетала Каринэ.
- Вы, твари нерусские! Это из-за вас она покончила с собой!
- Наташка?
- Да, блин, Наташка! Если бы не эта чеченка, что её, мы бы поженились и жили бы себе нормально. У нас были бы дети. Она бы выздоровела!
Из того, что орал Андрей, Каринэ с трудом понимала, в чём дело. Что за чеченка? И причём здесь болезнь? И главное, она не понимала, в чём она сама виновата перед той, которую в глаза не видела.
А Андрей тем временем продолжал орать, брызгая слюной и сплёвывая на траву:
- Жалко, что я её мамашку не придушил! Всем, небось, разболтала, стерва! Журналюг подключила!
- Ну, а я в чём виновата? - не выдержала Каринэ.
- Все вы, черномазые, одинаковые! Но ничего - вы у меня ещё по струнке ходить будете! Будете! Никуда не денетесь!
Не успела девушка и вскрикнуть, как он вынул из кармана брюк перочинный нож и приставил ей к горлу.
- Теперь будешь делать, как я скажу! Ну-ка вставай на колени и кричи: "Наташа, прости!" Кричи!
Он держал её за волосы так, что она видела его глаза. Ни следа в них не осталось от прежнего обожания. Была только лютая всепоглощающая ненависть. Каринэ вдруг вспомнилась страшилка, услышанная на перемене. Андрей, Наташа, задушенная чеченка... Неужели эта история реальная? Неужели это и есть тот самый Андрей? Или же случайное совпадение?
Раздумывать было некогда. Эти глаза, ещё недавно такие милые и влюблённые, сейчас бешено сверкали, и Каринэ поняла, что он действительно способен её зарезать.
- Андрей, пожалуйста...
- Кричи!
И Каринэ закричала. Точь-в-точь как он хотел.
- Громче!
- Наташа! Прости!
- Не слышу!
Девушка заорала так, что лёгкие, казалось, лопнут от непосильной нагрузки. Но Андрею и этого показалось мало.
- Громче!
- Я не могу.
- Ах, не можешь! - кривая улыбка Андрея на фоне кровавого заката казалась особенно зловещей. - А убивать русских девок мы, значит, можем! Вот тебе, получай!
Одним ударом в грудь он свалил девушку на землю и принялся изо всех сил обрабатывать ногами. Каринэ кричала от боли, пытаясь хоть как-то прикрыться, но Андрея это только раззадоривало. Он пинал её с наслаждением, словно резиновую куклу.
Когда девушка уже едва понимала, где она и что происходит, мучитель неожиданно оставил свою жертву. С трудом открыв глаза, заплывшие собственной кровью, Каринэ увидела, как Андрей сбрасывает с себя одежду, чтобы предстать перед ней в одних трусах.
- Ну, держись, тварь нерусская, сейчас ты у меня за всё ответишь. Трахну разок, а потом придушу! Закопаю здесь же!
Измученная Каринэ смутно понимала, что с ней хотят сделать. Но всё же её мозг, который ещё работал, подсказывал девушке, что её сейчас убьют. Убьют.
Она попыталась шевельнуться, но каждое движение отзывалось нестерпимой болью. Стиснув зубы, она пыталась встать, но тут же со стоном падала обратно. Глядя на её страдания, Андрей только усмехался:
- Что, убежать думаешь? Ну, попробуй, стерва! Хрен ведь убе...
Неожиданно его глаза округлились. И испуганным "мать твою перемать" он застыл на месте, уставившись взглядом на озеро.
Каринэ чисто машинально повернула голову туда же. Из озёрной глади неспешно, словно в замедленной съёмке, выплывала девичья голова. За ней показалась и шея, а вскоре, постепенно приближаясь к берегу, выплыло всё тело.
Странно, но вода не стекала с этой девушки ручьями. Всё на ней: и платье в горошек, и пышная копна светлых волос, и шерстяной шарф на шее - было абсолютно сухим, словно это не она только что вышла из воды. Но что поразило Каринэ больше всего, так это неестественно бледное лицо.
- Наташа?! - прошептал Андрей.
Девушка не сказала ни слова - только взглянула на него так, словно хотела увидеть его насквозь. А её бледные маленькие ручки принялись медленно снимать шарф с тонкой шеи.
Сделав своё дело, она бросила шарф вперёд и он, извиваясь на ветру, полетел прямиком к Андрею, как верный сокол к хозяину. В ужасе тот принялся отбиваться от вещи. Но кусок вязаной ткани оказался проворнее: когда, подлетев к Андрею с одной стороны, он получал отпор, то, складываясь и распрямляясь, через секунду оказывался с другой.
С матерным криком Андрей пустился наутёк, не разбирая дороги. Шарф погнался за ним. Не прошло и пяти секунд, как он уже кружил над самой головой несчастного. Плавно, как парящая птица, он опустился ему на шею, а затем быстро затянулся в тугой узел. Сдавленно вскрикнув, Андрей упал на землю, как подкошенный.
Увидев, что Андрей мёртв, та, которую он звал Наташей, приблизилась к телу и легко, без видимых усилий, потащила к озеру. Последнее, что видела и слышала Каринэ, был булькающий звук скрывшегося под водой тела и приближающаяся к ней Наташа...
- Так ты что, Карин, больше ничего не помнишь? - спрашивала Зоя Михайловна, немолодая женщина, работающая медсестрой в городской больнице.
- Кажется, помню, - ответила девушка после некоторого раздумья. - Она меня ещё подняла на руки. Я ещё тогда подумала, что утащить меня хочет. Потом вроде бы на машине куда-то ехала. Ну, на той самой, что Андрей меня привёз.
- А за рулём кто был, помнишь?
- По-моему, она же. Ещё машина, кажется, дёргалась. Как-то так вели её, что ли.
- Да, Наташенька водить машину никогда не умела. А я-то беру трубку, слышу - а голос-то её. Ну, думала, просто похоже - бывает ведь. А как принесла носилки - никого, одна ты на лавочке лежишь. Благо, живая.
В этом Каринэ была согласна с ней полностью. Ещё врач ей говорил, что легко отделалась. Помедли её спасительница хотя бы минут пять, в лучшем случае осталась бы инвалидом. Ну, а в худшем... Об этом были прекрасно осведомлены её родители, которые примчались к ней как только узнали, что их дочь в больнице. Первый раз в жизни Каринэ видела своего строго отца таким бледным и растерянным. Вопреки всем ожиданиям, он ни высказал ей ни одного упрёка, ни разу не повысил голоса. Невольно девушка поймала себя на мысли, что лучше б он её отругал. А ещё лучше - застал бы её в парке вместе с Андреем и устроил бы выволочку. Тогда бы она не лежала здесь, избитая и запуганная.
- Эх, дурёха! - покачала головой медсестра. - Это каким же местом надо думать, чтобы вот так с первым встречным?..
- Но он ведь был такой... такой нежный, внимательный...
- Девочка моя, ты что, думаешь, маньяк так и будет разгуливать с ножиком? Надо ж для начала как-то заманить жертву. Вот он и задурил голову, видит - девочка наивная, скажешь комплимент, она тут же и растает... А ведь и Наташка думала, что он порядочный, хотя вроде бы и знала его дольше. Но вот родители её, скажу честно, были не в восторге. Да и мне этот Андрей как-то сразу. Гляжу на него - вроде ничего плохого сказать не могу, но вот чувствую - что-то не так. Вроде как и парень неплохой, но вот не понравился он мне, хоть убей.
Каринэ глядела на Зою Михайловну с удивлением. Чтобы такой красивый и обаятельный Андрей и кому-то не понравился. Причём, сразу, не знамо почему. Сама мысль об этом казалась девушке дикой. Ну, почему только природа награждает красотой таких людей? Почему добрые и порядочные порой вынуждены страдать оттого, что некрасивые, в то время как злобные монстры имеют ангельскую внешность. Сколько страданий порой приносит их красота другим людям! Ладно, её, Каринэ, Господь спас - она живая. Но невеста Андрея...
- Скажите, Зоя Михайловна, - спросила вдруг девушка. - Если Наташа его потом разлюбила, то зачем она покончила с собой?
- Видишь ли, Карин, ей так тяжело было смириться, что Андрей так сделал, что она, как говорится, тронулась умом. Ей стало казаться, что Андрея убили в Чечне, а тот, что с ней рядом - это и не Андрей вовсе. В своей предсмертной записке она так и написала: Андрей погиб, а без него мне и жить незачем. Любила она его очень. И утопилась она в том озере, где познакомилась с Андреем. Через два дня нашли Наташеньку, похоронили, как полагается, хоть и за оградкой, но всё же... Андрей тогда нажрался, как свинья (прости, Господи).
Так вот почему она была сухой, догадалась наконец-то Каринэ. Останься утопленница в воде, всё было бы по-другому, но её вытащили. Однако фантом несчастной самоубийцы не мог покинуть место своей смерти, потому она и выходила из воды. И, наверное, будет выходить снова и снова, чтобы принести шарфу очередную жертву.
Или не будет? Не за Андреем ли охотился её дух всё это время? Или даже не дух - охотился тот самый злосчастный шарфик, поневоле ставший убийцей? Забрав на тот свет неосторожную создательницу, вещь решила поквитаться с хозяином. И вот поквиталась. Что ему ещё надо? Теперь, Каринэ хотелось на это надеяться, он, наконец, успокоится, а вместе с ним и Наташина душа.
- Но всё-таки, - спросила она медсестру, чуть не плача, - неужели меня нельзя полюбить на самом деле? Я такая страшная, да?
- Что за глупости? - Зоя Михайловна с досадой махнула рукой. - Симпатичная девчонка, а такую муть болтает! У тебя, Каринушка, ещё всё впереди...