День выдался неприятным и ветреным. Солнце, так ни разу не появившееся на сером московском небе, не согревало. В безветренную погоду это не особенно бросалось в глаза, но когда резкий порыв ветра налетал, словно коршун, сразу становилось холодно, и москвичи, рискнувшие выйти на улицу без перчаток, вынуждены были прятать озябшие руки по карманам.
Однако Виктору едва ли было дело до погоды. Он шёл, задумавшись о чём-то своём, совершенно не обращая внимания ни на расстёгнутую куртку, ни на тонкий свитер, ни на замёрзшие руки. Если бы мать была сейчас рядом, она бы непременно сказала: "Витя, застегнись, а то простудишься". Но мать лежала в больнице с воспалением лёгких. В прошлый выходной, когда вся семья поехала на дачу, её сильно продуло. И теперь врачи не знали, будет ли она жить.
"Попроси у Бога, - советовала Виктору его девушка Марина. - Он должен помочь твоей маме".
Собственно, по её совету он после института зашёл в церковь помолиться.
А вот и метро "Электрозаводская". У открывающихся туда-сюда дверей, как обычно, стояли продавцы цветов, у которых Виктор столько раз покупал для Марины гвоздики; распространители листовок с бесконечными рекламами; и нищие. Собственно, нищая была всего одна - старая бабушка, которую с утра приводили две молодые внучки. Кроме неё, у входа в метро стояла и другая попрошайка. Одетая в чёрное, с покрытой головой и иконкой на груди, она держала перед собой ящик с надписью "На восстановление храма". Вне всяких сомнений, монахиня.
Виктор достал из сумки кошелёк, отыскал пятирублёвую монетку и кинул в ящик.
- Благослови тебя Бог! - поблагодарила его монахиня, перекрестившись.
- Пусть лучше благословит мою мать, - ответил Виктор. - Помолитесь за её выздоровление.
- Конечно. А как её имя?
- Ирина.
Монахиня тут же записала имя на клочке бумаги.
- Как будет в церкви служба - передам записку батюшке.
- Большое спасибо!
- С Богом!
На следующий день Виктор снова бросил монахине монетку и снова попросил помолиться за здравии его матери. На третий день она уже узнала Виктора и, прежде чем он успел раскрыть рот, спросила:
- Помолиться о рабе Божьей Ирине?
- Да, пожалуйста, - ответил парень. - Кстати, Вашими молитвами ей уже несколько лучше. Спасибо Вам!
- Не меня надо благодарить, а Господа! Всё в Его руках.
- А Вы случайно не из той церкви, что на Большой Семёновской?
- Да, да, из той самой. А ты где-то учишься, работаешь?
- Учусь в Вышке. На Кирпичной. На втором курсе.
- И на кого учишься?
- На программиста. У нас факультет бизнес-информатики.
- А я в прошлом как раз преподавала информатику. Нет, не в Вышке - в МГИМО.
- Вот моя девушка там как раз учится. Тоже на втором курсе.
- Тогда, - покачала головой монахиня, - я её не застала. Я ушла в монастырь пять лет назад. Решила посвятить свою жизнь служению Богу.
- А как Ваше имя?
- Ефросиния.
- А я Виктор. А как Вас звали, когда Вы были преподавателем?
- Это секрет. Нам не положено разглашать прежние имена.
Они ещё несколько минут говорили о Боге, о спасении души и о грехах людских, после чего расстались довольные друг другом.
Холода постепенно утихали, к Чистому Четвергу прекратился ветер, а пасхальное воскресенье и вовсе обещало быть солнечным.
Хлопоты перед Светлым Воскресеньем Христовым всегда были Виктору в радость. Это испечённые матерью румяные куличи, ярко крашеные яйца, веточки вербы, расставленные по всем имеющимся в доме вазам. Вся неделя проходит в предвкушении чего-то великого, значимого.
В этот раз, кроме близкого праздника, у Виктора был ещё один повод радоваться - мать выписали из больницы. Парень верил, что это благодаря Богу. Услышав молитвы, Он смилостивился и позволил ей жить и здравствовать.
- Надо, наверное, поблагодарить и Ефросинию, - сказала Марина, убирая с лица светло-русую прядь. - Как-никак, она молилась за мать.
- Да, - ответил Виктор, - разумеется. Я вот думаю - принести ей кулич и пару яичек. Скажу, что в благодарность от мамы.
- Кстати, твоя мама печёт классные куличи. Помнишь, в прошлом году на Пасху...
- Ну да, конечно... Слушай, Марина, а давай и в этот раз проведём её вместе. У меня дома. Как ты на это смотришь?
Нужно ли спрашивать? По её изумрудно-зелёным глазам Виктор понял всё до того, как она ответила: "Да".
- А хочешь, Витя, я тебе покажу наши семейные фотки?
- С удовольствием.
Марина проворно сбегала к старому шкафу и достала оттуда альбом с красной, потёртой от времени обложкой. Виктор уселся поудобнее и, нежно обняв девушку, открыл первую страничку.
С чёрно-белой фотографии на него смотрела маленькая грудная девчушка, с умным видом держа во рту пальчик.
- Это мне восемь месяцев, - объяснила Марина, переворачивая на другую страничку.
Следующие несколько страниц украшали молодой мужчина в костюме и женщина в белом платье. Они то надевали друг другу обручальные кольца, то расписывались, то целовались, и по глазам было видно, что это счастливая пара. Маринкины родители.
Далее на фотоснимках вырисовывались другие родственники: бабушка, дяди и тёти и Славик, родной брат Марины. Сейчас ему было шесть лет, а с фотки улыбался малыш в колыбельке.
И вдруг... Щёки Виктора запылали от внезапно охватившей его ревности. На фоне морвокзала стояла сама Марина. На ней было платье в горошек, в котором он её ни разу не видел. Да и волосы, заплетённые в две длинные косы, были раза в два длиннее. А рядом с Мариной - молодой красавец в тельняшке. Они не сводили друг с друга влюблённых глаз, прямо-таки светились любовью.
- Кто этот молодой человек? - спросил Виктор, покрепче обнимая Марину, словно боясь, что она тут же сбежит к тому парню.
Марина, поняв это, расхохоталась.
- Это мой дедушка в молодости. А с ним - бабушка. А ты подумал, что это я?
- Честно говоря, да, - теперь Виктор смеялся вместе с ней. Надо же такое - приревновать любимую к её собственному деду. - Просто вы с бабушкой так похожи.
- Ну да. Все бабушкины подруги так говорят. Только глаза у бабушки другие - карие. А у нас с мамой - дедушкины.
- А у тебя дедушка моряк?
- Ну да. Он был матросом на пассажирском судне. Очень хороший человек!
Но ни сама Марина, ни её мать никогда не видели дедушку. Всё, что она о нём знала, она знала только по рассказам бабушки. Собственно, и она видела его не часто, ибо он всё время отправлялся в плавание, оставляя её ждать на берегу. И однажды, отправившись в рейс, дедушка так и не вернулся. Судно затонуло, наткнувшись на риф, и дедушка героически погиб, спасая женщин и детей. Бабушка тогда была в положении, и через три месяца после его смерти родилась Маринкина мать.
- Но что самое странное, - продолжала Марина. - Мне кажется, что дедушка за мной следит. А иногда разговаривает со мной. Но как-то странно.
- И что ж он говорит?
- Говорит: "Не разрешай бабушке включать плиту".
Это действительно было странным. С чего вдруг бабушке нельзя её включать? Она же в своё время окончила кулинарный техникум и до самой пенсии работала поваром. Непонятно! Надо бы спросить у Ефросинии.
В понедельник пары начинались только в пол-второго, но Виктор специально встал пораньше, чтобы успеть поговорить с монахиней и отдать ей кулич с яйцами. Но у метро его ждал неприятный сюрприз - Ефросинии не было.
"Должно быть, она в церкви, - подумал парень. - Зайду туда. Благо, времени предостаточно".
В храме служба была в самом разгаре. Подождав, пока батюшка благословит прихожан, Виктор подошёл к одной женщине в пуховом платочке, старательно убиравшей свечи:
- Скажите пожалуйста, могу я увидеть Ефросинию?
- Я здесь первый день, - улыбнулась та. - Никого не знаю. Вы спросить батюшку. Кстати, вот он - у иконы всех святых.
И вправду у иконы стоял пожилой человек в рясе, с бородой и с большим крестом на шее. Виктор подошёл к нему:
- Здравствуйте, батюшка. Могу ли я увидеть Ефросинию?
- Какую Евросинию? У нас такой нет... Которая просит у метро? Знаете, молодой человек, наши этим не занимаются.
- Ага, спасибо, - рассеянно ответил Виктор, поворачивая назад.
"Интересно - думал он, шагая в институт. - Что ж она сказала, что из этой церкви?"
На следующий день ему всё же посчастливилось увидеть Ефросинию. Монахиня, как обычно, стояла у метро с ящиком для сбора пожертвований.
- Здравствуйте, Ефросиния!
- Здравствуй, Виктор!
- Это Вам, - сказал он, протягивая ей пакет. - От моей мамы в благодарность. Хотел занести ещё вчера, а в церкви батюшка сказал, что Вас там нет.
- Это в какой церкви?
- Ну в этой, на Большой Семёновской. Вы вроде говорили, что оттуда?
- Нет, - улыбнулась монахиня. - Я и вправду там не работаю. Я из той, что на Третьяковской.
Странно, думал Виктор, очень странно. Ведь он ясно слышал, как Ефросиния говорила, что работает именно там. В чём, в чём, а в этом парень готов был поклясться чем угодно. Даже своей грешной душой.
- Ну ладно! - он махнул рукой. - Я вот хотел поговорить с Вами о моей девушке.
- А что с ней?
И Виктор во всех подробностях рассказал Ефросинии о том, как Марину преследует её покойный дедушка.
- Ой, это дьявол! - запричитала монахиня. - Бери свою девушку - и в храм. А ещё лучше, брось её, или эта нечистая сила перекинется на тебя.
"Брось её"? Виктору показалось, что он ослышался. Бросить Марину после того, как сказал ей это великое слово "люблю"? Само собой разумеется, что, говоря это, он имел в виду: "и в богатстве, и в бедности, и в здравии, и в болезни, и в горе, и в радости"? Не это ли кроется за этим словом и не в этом ли весь смысл любви и дружбы? И вот Божий человек, вместо того, чтобы сказать, "борись с дьяволом - спасай девушку", советует её попросту предать.
"Полно, да монахиня ли это? Может, просто спекулянтка - наживается на верующих?"
А раз так, не лучше ли распрощаться с самой Ефросинией?
Неделя прошла как обычно. А в субботу утром Виктор купил букет алых роз и отправился к Марине. Две станции метро, пять минут ходьбы дворами, семь этажей на лифте, - и вот он уже звонит в дверь её квартиры. Марина наверняка обрадуется ему.
Вопреки ожиданиям Виктора, дверь открыла пожилая женщина, с седыми волосами, в очках и домашнем халате.
Вскоре в прихожей показалась сама Марина. Увидев Виктора с цветами, она на радостях кинулась ему на шею и расцеловала.
- Познакомься, бабушка - это Витя. А это моя бабушка - Нина Васильевна.
- Очень приятно!
Родителей Марины дома не было - они ещё с утра поехали на рынок. Славик увязался с ними, так как хотел, чтобы ему купили новую компьютерную игрушку. А бабушка, не зная об этом, решила навестить родных и, как водится, застала дома одну внучку.
Бабушка устремилась было на кухню, но Марина внезапно преградила ей дорогу:
- Стой, не надо! Я сама.
- Но мне совсем не трудно, - удивилась бабушка.
Но Марина уже бежала на кухню, оставив её в полном недоумении. Виктор последовал за своей девушкой. Очень уж ему было интересно, что на кухне такое, что покойные дедушки запрещают бабушкам плиту включать. Вроде бы ничего необычного - кухня как кухня. Вот он стол, четыре стула вокруг. Плита, мойка, шкафчики и буфет - всё на месте.
Набрав в чайник воды, Марина поставила его на плиту и, взяв с соседней конфорки чугунную сковородку, открыла дверь духовки, в которой уже стояло несколько таких сковородок. Виктор давно знал за девушкой привычку убирать с плиты всё лишнее, прежде чем поставить чай.
Она готова была уже поставить сковородку и закрыть духовку, но вдруг в углу что-то блеснуло.
- Что это? Откуда? - Марина вытащила какой-то металлический предмет.
Виктор сразу понял, что это - неразорвавшийся снаряд. Как хорошо, что Марина открыла духовку!
- Видимо, кто-то подсунул для прикола...
Впрочем, и так ясно, кто. Кроме Славика больше некому.
Как только Виктор, Марина и Нина Васильевна допили чай, раздался звонок в дверь. На пороге стояли родители Марины, а с ними - Славик, счастливый, что ему купили игру.
- Зачем ты положил снаряд в духовку? - спросила Марина брата.
- Димка говорит, что это весело. Это он мне подарил. Нашёл позавчера у себя на даче и отдал мне.
- Это совсем не весело, - возразила Марина. - Если бы я... нет, если бы бабушка включила духовку, мы все могли взлететь на воздух.
Славик виновато покраснел и опустил глаза. А до Виктора вдруг дошёл смысл дедушкиных визитов к Марине. Бабушке бы и в голову не пришло убирать сковородку. А значит, она бы не заглянула в духовку и не увидела бы снаряда. Выходит, не от дьявола был дедок вовсе. И намерения у него были самые что ни на есть благие. Эх, Ефросиния, Ефросиния!