Молодой бродяга - мальчишка лет одиннадцати с дорожной сумой на плечах, рассматривал стоящие посреди заросшей кустарником пустоши каменные истуканы с удивлением и даже каким-то испугом. Казалось, что сейчас они задвигаются и схватят его своими каменными руками. Седой бородатый старик, на лице которого прожитые годы оставили глубокие отметины, покачал головой:
- Много лет назад они были живыми.
- Кто же их превратил в камни? - удивился внук. - И зачем?
- Давно это было. Тогда на этом месте была деревня. И вот случились однажды у бабёнки одной - Олеси - роды тяжёлые. Лекарь поглядел, как мается сердечная, да и сказал мужу её Миколе:
"Не жилица твоя баба, да и дитятко пропадёт!".
Тогда отчаявшийся Микола на окраину деревни отправился, к Ядвиге-травнице, стал умолять её Олесю с дитём от погибели спасти.
Всю ночь Ядвига с роженицей провозилась, травами поила, наговоры шептала. А к утру увидал Микола, что и Олеся, и дочка их новорождённая живёхонькие да в добром здравии. Тут-то радости было!
Да недолго радовался Микола. Как они после ни старались, не понесла больше Олеся. А он-то о сыне мечтал, о наследнике. И дочка уж ему не в радость. Стал он жену попрекать, что сына ему родить не может.
"Пошто же ты меня попрекаешь? - плакала Олеся. - Разве я виновата, что ведьма проклятая со мной такое сотворила? Сама-то вон с Юрасем слюбилась, брюхатая ходит. Не иначе как бабью долю у меня отняла!".
Замолчал тогда Микола, мужиков деревенских позвал, стали совет держать: что делать с ведьмою проклятой? В конце концов, решили они сжечь вместе с отродьем. А Юрася, чтоб не мешался, в подпол запереть.
Сказано - сделано. Прибежали мужики к Юрасю, подпол засунули за и заперли. Опосля вместе с бабами к хате Ядвиги пришли, дверь корягой подпёрли, чтобы не выбралась ведьма да не сбежала, да и подожгли. Напрасно Ядвига кричала, умоляла хотя бы дитятко нерождённое пощадить. Одна только баба Зденка сжалилась, хотела было корягу убрать да выпустить горемычную, да мужики с бабами крепко её держали, шагу ступить не давали.
Как узнал Юрась, что мужики да бабы с Ядвигой сотворили, заголосил:
"Что же вы, али не люди? Она же лиха никакого не сделала! А тебе, Микола, так и вовсе бабу да дочку спасла. За что же вы с ней так?".
"А толку-то с того, - отвечал Микола. - Если моя баба не может сына родить. Померла бы тогда, я бы погоревал, да жену бы другую нашёл, и сын бы у меня был. А так дочка одна - лишний рот, считай. Так что ты, Юрась, не печалуйся шибко - ведьма она и есть ведьма. От таких чего угодно жди!".
Да только ничего Юрасю не мило без Ядвиги. Ночью, лишь закроет глаза, видится она, как горит она заживо, кричит, на помощь зовёт, слышится, как дитятко его нерождённое плачет. Решил он, в конце концов, уйти из деревни по свету белому странствовать, чтобы тоску-печаль развеять. Взял он суму дорожную, посох, да и пошёл, куда глаза глядят.
Долго шёл он дорогами широкими да тропинками лесными, немало городов да весей на своём пути повидал, немало людей повстречал. И в зной, и в стужу бродил он полями да лугами заливными, и в солнце, и в дождь стучал башмаками по улицам городским. А однажды занесла его судьба в трактир придорожный. Хозяин странника привечает, кланяется, словно барину:
"Не угодно ли Вам, сударь, вина попробовать из виноградных косточек?".
Удивился Юрась - никогда доселе не слышал, чтобы из виноградных косточек вино делали. Да только не успел и рта раскрыть, как нагрянули в трактир разбойники:
"Давай-ка, хозяин, накорми напои нас, да поскорее, а не то зарежем!".
"Извольте, господа! - ответствовал трактирщик. - Есть у меня вино из виноградных косточек, не угодно ли вам его попробовать?"
"Что ж, наливай, коли не шутишь! Да смотри, ежели оно нам не по вкусу придётся, пеняй на себя!".
Наполнил хозяин чарочки да подал разбойникам.
"А вино-то у тебя и впрямь доброе! - отозвался по-видимому, самый главный из них. - Так и быть, сегодня не станем тебя убивать!".
"Что ж, коли доброе, - ответил Юрась. - То, пожалуй, и я попробую".
Налил трактирщик чарочку Юрасю. Следом за ним в трактир бабёнка вошла - тоже винца диковинного попросила.
Лишь только выпил Юрась чарку, как вдруг увидел: и разбойники, и бабёнка вдруг все разом и окаменели.
"Что ты с нами сделал? - крикнул он хозяину. - Не вино у тебя, а зелье колдовское! Выходит, мне теперь тоже погибель грозит!".
"Коли ты до сих пор в камень не обратился, - отвечал хозяин, - то и не будет тебе лиха. Вино-то моё особое. Добрым людям оно зла не приносит, но того, кто загубил невинную душу, в камень превращает. Разбойники-то эти немало крови пролили, немало люду честного погубили, так что поделом им досталось!".
"Ну, а бабёнка-то в чём провинилась?" - спросил Юрась.
"А она дитятю своего загубила, в омуте утопила. Кабы раскаялась она в содеянном, ничего бы с ней не сталось. Да видно, пропила совесть свою напрочь, и ничего человеческого в ней не осталось".
Задумал тогда Юрась отмстить за Ядвигу и дитя своё безвинно загубленное.
"А продай мне вино твоё чудное", - сказал он хозяину.
"Продать-то продам, только по карману ли оно тебе".
Как назвал трактирщик цену, у Юрася так глаза на лоб и полезли.
"Недешёвое твоё вино, и денег таких у меня нет. Но я готов служить тебе и делать всю самую чёрную работу задаром, только бы бутыль заполучить".
"Что ж, коли так, побатрачь на меня год, а я тебе заместо жалования бутыль и отдам. Только на что оно тебе?".
"А уж этого, прости, хозяин, не скажу".
"Ну, не говори, коли не хочешь. Добрым людям это вино по-любому лиха не сделает, а убийц и душегубов мне не жаль!".
Целый год Юрась верой и правдой служил трактирщику. Как минул срок, говорит ему трактирщик:
"Что ж, забирай честно заработанное. Жаль мне с тобой расставаться, работник ты хороший, толковый, я бы тебе, коли остался, хорошо бы платил".
"Благодарствую, - отвечал Юрась. - Но только не могу остаться".
Тут-то и рассказал он хозяину, как деревенские его невесту с дитём во чреве живьём в хате сожгли.
"Так вот на что тебе бутыль эта понадобилась! Эх, кабы ты мне тогда всё рассказал, я бы не заставлял тебя целый год мне прислуживать - отдал бы задаром! У меня ведь разбойники у самого жиньку с малыми детками без жалости зарезали! Потому я и сделал вино".
Распрощался Юрась с трактирщиком да вернулся в родную деревню. Удивились сельчане, увидев его.
"Что, Юрась, не тоскуешь больше по ведьме по своей?" - спросил его Микола.
"Нет, не тоскую. Побродил я по свету белому, ума-разума набрался да глупость свою юношескую из головы-то и выбросил. Ведьма - она и есть ведьма. Зови мужиков да баб деревенских, пускай в хату ко мне приходят, устроим пир горой. Как-никак я в дом родной воротился! Вином угощу диковинным - из виноградных косточек. Такого вы в жизни не пробовали!".
Быстро разнеслась по деревне весть про вино необычное, и к вечеру вся деревня в хате у Юрася собралась. Хозяин гостей потчует, чарочки наливает.
"А отведай-ка ты прежде вина из чарки, - сказал вдруг Микола. - Вдруг ты в отместку за свою ведьму всех нас отравить решил?".
"Ну, коли сомневаетесь, - ответил Юрась. - Будь по-вашему".
Налил он себе чарочку да и выпил до дна. Мужики да бабы, увидев, что хозяин жив-невредим и даже весел, так и набросились на вино. Отчего бы не выпить, коли угощают?
Только опустошили гости чарки свои, как в камни-то и обратились.
"Что же ты сотворил такое? - крикнула Зденка. - Я-то тоже вино пила, стало быть, меня ждёт та же участь?".
"Ничего худого тебе не будет, - ответил Юрась. - Ибо нет на тебе невинной крови. А у этих людей давно уже и души, и сердца окаменели, раз они так просто брюхатую бабу сжечь отважились. Оттого вино и превратило их в каменные статуи".
Да и рассказал ей, как батрачил на трактирщика, чтобы бутыль вина заполучить.
"То, что ты сделал - это, конечно, справедливо, - сказала Зденка. - И убийцы твоей невесты заслужили свою участь. Но у них остались дети, и они тебе вовек не простят своего сиротства. Так что лучше тебе, Юрась, из деревни уйти и никогда более не возвращаться".
"Правду говоришь, Зденка, ни к чему мне здесь оставаться. Да и не смог бы я жить в тех местах, где мог бы с Ядвигою быть счастливым. Пойду и дальше по свету бродить".
Так и ушёл Юрась. Деревня эта со временем пришла в запустение, дети, оставшиеся сиротами, как выросли, разъехались кто куда - жутко им стало жить среди статуй каменных, в которые их матушки с батюшками превратились. А статуи так и стоят заброшенные.
- Так что же, дедушка, никто из них в содеянном так и не раскаялся?
- Видать, никто. Кабы не ожесточились да не очерствели их сердца, да пожалели бы они о том, что сотворили, глядишь, и людьми бы остались. Идём же скорее, скоро ночь, а нам ещё постоялый двор нужно найти. А то ж в лесу придётся заночевать.