Аннотация: Самая лучшая национальная идея - это любовь, дружба, верность, взаимопомощь и общечеловеческие ценности. Даже если это национальной идеей не объявлено.
С первого класса мы были не разлей вода. Маша Скворцова, Лола Полякова и я, Ира Федотова. Рядом сидели за партами, списывали друг у дружки домашнее задание, на переменах играли в догонялки и дразнили мальчишек. Став девушками, красились, менялись шмотками, делились мечтами и вздохами о парнях, доверяя друг другу радости и слёзы первой любви. Каникулы также проводили вместе: играли на свежем воздухе, ходили друг к дружке в гости. Неудивительно, что когда отзвенел последний звонок, и наступило самое волнующее для школьников событие - выпускной вечер - нам троим вручили награду в номинации "Лучшие друзья". Календарик и фотография, где мы втроём в нарядных платьях, до сих пор хранится у меня дома. Тогда нам казалось, что наша дружба будет вечной, и никакая беда на свете не сможет нас рассорить.
После окончания школы мы поступили в разные институты: Маша - на экономический, Лола - на дизайнера, я же с детства мечтала преподавать французский. Однако виделись довольно часто, делились новостями, радовались успехам друг дружки и поддерживали, когда были проблемы.
Но, по-видимому, любая крепкая привязанность, будто то дружба или любовь, рано или поздно подвергается испытаниям. Не миновали они и нашу неразлучную троицу. В том числе и то ужасное, которое не одну женскую дружбу превратило в руины, сделало вчерашних закадычных подружек смертельными врагами.
Началось всё с дискотеки, на которую мы пришли развеяться после сессии. Там познакомились с симпатичными парнями: Владиком, Эдиком и Виталиком. Все трои на вид вполне интеллигентные, студенты Гнессинки. Поэтому их предложение поехать с ними в выходной за город на шашлыки мы встретили с удовольствием и без опаски. Виталик был так мил, что я с трудом дождалась субботы, чтобы снова увидеть его глаза.
Сначала было весело: шашлыки, пиво, беззаботная болтовня о жизни студенческой. Но по мере того, как пивные банки пустели, ребятам стало хотеться большего:
- Давайте, девчонки, раздевайтесь!
Но мы были как-то не готовы вот так сразу. Тогда Эдик схватил большой нож для хлеба и приставил Маше к горлу:
- Раздевайтесь! Или мы вас тут всех перережем!
Всю их интеллигентность как рукой сняло. Мы с Лолой стали оглядываться. Что делать? Кричать, звать на помощь? Но вокруг не было ни души. Только лес, речка и грунтовая дорога до ближайших дач и до станции. Услышит ли кто-нибудь? Можно было постараться сбежать, но тогда этот выродок убьёт Машу.
- Чего застыли? Раздевайтесь!
Похоже, выбора у нас нет.
- Хорошо, хорошо, - согласилась Маша. - Только нож убери.
Мы стали неторопливо расстёгивать одежду, всё ещё надеясь, что, может, кто-нибудь будет проходить мимо, и мы сможем позвать на помощь.
Видя, что мы мешкаем, выродки разорвали нам джинсы и, приспустив свои собственные, уже готовы были сделать то, ради чего, по-видимому, нас сюда и заманивали. Но вдруг Маша вырвалась из рук Эдика и побежала по направлению к дорожке с криком: "Помогите! Насилуют!".
Мы с Лолой, не сговариваясь, побежали вслед за ней, крича то же самое, ибо заметили идущую по дорожке человеческую фигуру. Насильники погнались за нами. Виталик схватил меня за руку и повалил на землю. Но случайный прохожий уже приблизился. Это был молодой человек лет примерно двадцати пяти, статный, подтянутый. И неравнодушный. Одним ударом он сбил с ног Виталика, уже готового сделать своё чёрное дело. Двое других тут же на него набросились.
- Бегите, девчонки! - крикнул он, отбиваясь.
Кое-как похватав одежду, мы пустились в бегство. Лишь оказавшись в посёлке, где какая-никакая цивилизация, мы, наконец-то, остановились, чтобы перевести дух и одеться.
- Он один, а их трое, - сказала Лола. - А ещё у них нож. Надо звать ментов.
К счастью, в отличие от своих подруг, привыкших носить телефоны в сумочках, я носила свой в кармане джинсов.
Когда мы уже в полицейской машине приехали на то место, выродки втроём избивали нашего спасителя. Тот лежал на земле в перепачканной кровью куртке. Идиотки! Мы же не предупредили, что у них нож!
Увидев людей в форме, Эдик, Владик и Виталик кинулись врассыпную. Двое оперативников побежали вдогонку, третий подошёл к лежащему и ощупал пульс.
- Живой... Чего ревёте, дуры? Сейчас скорую вызову, спасут вашего супермена.
А мы втроём рыдали, прижавшись друг к дружке, и не могли остановиться. Сквозь слёзы видели, как люди в белых халатах кладут раненого на носилки, как вернувшиеся полицейские заталкивают в машину скованного наручниками Виталия. Как во сне, протягивали свои паспорта стражам порядка. Когда мы уже возвращались домой, Маша первая пришла в себя:
- Интеллигенты, твою мать! Уроды! Сволочи!
Потом был суд. Виталий Р., не желая садиться в одиночку, быстро сдал своих товарищей. Каждый норовил спихнуть вину на подельников, дабы максимально скосить срок себе любимому. Виталия Р. и Владислава С. осудили на три года каждого, Эдуарда Ш. - на четыре, ибо на его совести, кроме попытки изнасилования, была ещё и поножовщина. Его счастье, что раны, которые он нанёс ножом Александру Бекетову, оказались не смертельными.
Александр... Саша... Мы и сами не заметили, как влюбились в него. Всё чаще, навещая его в больнице вместе с подругами, я ловила себя на мысли, что стараюсь одеться и накраситься получше. Маша и Лола от меня не отставали.
И ведь не скажешь, что Саша - из тех красавчиков, по которым сохнут все девчонки вокруг. Но бывает в человеке что-то такое, что цепляет, как рыбку на крючок. И уже невозможно противиться пылкому чувству. Кто-то может сказать, что мы перепутали с любовью благодарность за спасение. Последняя, безусловно, имела место, но она, однако же, не заменяла, а скорее дополняла нашу любовь. Одну на троих.
Мы не знали, что делать. Каждая, разумеется, хотела стать для Саши любимой и единственной. Но ссориться после стольких лет дружбы не было никакого желания. Оставалось одно - продолжать любить Сашу и ждать, которая из нас сумеет пробудить в его сердце ответное чувство.
Той счастливицей оказалась Маша. И по правде говоря, в этом не было ничего удивительного. Именно она из нас троих всегда считалась самой красивой. И самой умной тоже. Недаром школу закончила с золотой медалью, и институтский диплом красненький. А мы с Лолой, увы, самые обыкновенные, и ничего с этим не поделаешь. Оставалось только смириться.
Впрочем, Лола недолго проливала слёзы о безответной любви. Вскоре, встретившись с подружками в кафешке, она с сияющими глазами рассказывала, что познакомилась с таким классным парнем, и советовалась: что одеть на свидание, чтобы Жорик просто ахнул.
Через год я и Маша получили пригласительные на свадьбу. Лола в платье невесты была просто ослепительна. А Жорик... Он с неё буквально пылинки сдувал.
"Вот так! - думала я несколько обречённо. - Лола уже сегодня будет замужем, Маша через месяц тоже выскочит, а я останусь одна, как перст".
За то время я так и не перестала любить Сашу. Хотя умом понимала, что надеяться мне не на что. Он женится на моей подруге - это уже решено. Если бы я даже объективно и могла что-то изменить, у меня бы просто рука не поднялась ничего сделать. Попытаться отбить Сашу или просто пожелать, чтобы они с Машей поссорились - значит предать подругу. К тому же, на чужом несчастии, как говорила бабушка, счастья себе не построишь. Против воли вспоминались строки из песни её любимого Ярослава Евдокимова:
"Я между двух огней:
И вечером и днём
Я думаю о ней
И думаю о нём".
Могла ли я предположить, когда бабушка включала магнитофон, что когда-нибудь всё это будет про меня. А теперь чувства героя, полюбившего женщину своего лучшего друга, были моими чувствами.
"Судьба должна решить,
Она любви сильней".
Чего бы я только не отдала, чтобы это случилось как можно скорее! А впрочем, разве судьба уже не решила? Саша и Маша женятся. Точка!
И вот кульминационный момент - Лола поворачивается к нам спиной и бросает букет. Ну что ж, давай, Маша, лови! Я даже пытаться не буду.
Впрочем, пытаться и не пришлось. Коварный букет стремительно пролетел мимо удивлённой Маши и упал прямо в мои руки. Букет невесты. Что-то странное!
- Ничего себе, Ирка, какая ты шустрая! - в один голос воскликнули мои подруги.
Они-то прекрасно знали, что у меня нет парня.
Ну, мы все, конечно, посмеялись. Только ни одна из нас не знала, не ведала, что уже через неделю нам всем будет явно не до смеха.
- Ирка, беда! - голос Маши в телефонной трубки был плачущим. - Сашку арестовали!
От этой новости на меня просто столбняк напал.
- Как арестовали? За что?
- За митинг. Теперь уголовное дело шьют.
Через час мы с Лолой были у Маши. Рыдая, она рассказывала нам подробности. Митинг за честные выборы обернулся разгоном и массовыми задержаниями, хотя и был санкционированным. Возможно, Саше удалось бы избежать ареста, если бы он не вступился за девушку, которую омоновец повалил на землю и стал избивать дубинкой. Но он не мог поступить по-другому. Не мог остаться в стороне, когда на его глазах обижают слабого.
Дело против Саши шили нешуточное. Участие в массовых беспорядках и насилие к сотруднику полиции. По показаниям потерпевших и свидетелей обвинения выходило, что Саша в одиночку избил пятерых омоновцев, которые в тот момент, судя по видеозаписям, находились в разных концах площади. Но суд нашёл слово стражей порядка более веским аргументом. И уж тем более не могли с ними сравниться показания Светланы Химухиной - той самой девушки, за которую Саша вступился.
- Это всё из-за тебя! - накинулась Маша на несчастную Свету. - Ты нам всю жизнь сломала, стерва! Ненавижу!
- Маш, успокойся! - уговаривали мы с Лолой, настойчиво уводя разбушевавшуюся подругу прочь. - Она ж не виновата, что так вышло. А ты, считай, жена диссидента. Веди себя с достоинством.
- Жена диссидента?! А на кой чёрт? Я хотела быть просто женщиной! Счастливой женщиной!
- Вы с Сашей ещё будете счастливы, - убеждали мы подругу. - Временные трудности только укрепляют любовь.
Предоставив дальнейшее убеждение Лоле (у неё это лучше получалось), я догнала Свету:
- Простите мою подругу! Придёт время - она всё поймёт.
И вот приговор - три с половиной года колонии. Маша, услышав его, разрыдалась прямо в зале суда. Саша, как всегда, остался спокоен, словно это не его лишали свободы. А я... я не успела даже толком осознать происходящее, как услышала крик подруги:
- Сашка, ну, какого хрена ты попёрся на этот чёртов митинг?
Приставы захохотали, а судья потребовала удалить нарушительницу спокойствия из зала.
Все последующие дни мы старались как можно больше времени проводить с Машей. Она без конца плакала, жалела себя, упрекала Сашу, что не подумал о ней.
- Саша - человек с обострённым чувством справедливости, - защищала я нашего общего возлюбленного. - Ты же помнишь, как мы с ним познакомились?
- Ты должна быть сильной, Маш, - говорила ей Лола. - Сейчас Саше как никогда нужна твоя поддержка. Слезами и упрёками ты не сделаешь лучше.
Вскоре Сашу увезли по этапу. Не в Сибирь, как декабристов, а в Тулу, поближе к месту прописки. Всякий раз, когда Маша писала ему письма или ездила на свидания, я и Лола неизменно передавали ему большой и горячий привет. Передавал приветы и Жорик, знавший, что Саша спас его любимую жену от изнасилования. Не раз я пыталась написать ему письмо, но, перечитав написанное, рвала в клочья. Мне казалось, каждое слово в нём выдавало мои чувства к Саше. Нет, я не должна! Так неправильно - нечестно по отношению к подруге!
Тем временем события на Украине всё больше вызывали смятение в нашем обществе. И даже не столько они сами, сколько их истеричная подача по СМИ. Создавалось впечатление, будто они нарочно сеяли панику, чтобы люди, одержимые безотчётным страхом перед Майданом, видели единственное спасение в тех, кто нами правит и считает врагом народа всякого, кто высказывает хоть малейшее недовольство.
Лола, обладая от природы сильным характером, смогла устоять перед искушением. Считаете бандеровкой? Да пожалуйста! Укрофашисткой? Да ради Бога! Лишь бы только не пешкой в руках манипуляторов!
А мне в тот момент было не до Майдана и не до Украины. Накануне внезапно умер отец. Пьяный козёл выскочил из-за поворота на полной скорости. Папа не успел не то что отскочить, но даже понять, что происходит. Даже испугаться.
Мама, прожившая с ним долгие годы в любви и согласии, страшно убивалась по нему, и не было конца её горю. Я боялась, что она может что-нибудь над собой сделать, чтобы не жить без него. Переселилась к ней. Хотя оттуда мне добираться на работу было труднее, но как оставить маму одну в таком состоянии? Подруги в свою очередь поддерживали меня. Вернее, слово "поддерживали" я могла бы употребить скорее в отношении Лолы. Маша только и говорила, что о войне на Украине, о незаконном свержении их президента, о проплаченных гнилым Западом активистах Майдана, коим сулила гореть в аду неугасимом. И взахлёб восхищалась мудрой политикой нашего нацлидера, не допустившего Майдана в своём отечестве. Об этом ли я желала услышать в день похорон собственного отца?
В следующий раз она снова говорила про злодеяния "киевской хунты":
- Вот что сделала бы так называемая оппозиция, если бы митинг не разогнали! Они же убивают нашу страну за деньги Госдепа! Я не хочу жить в убитой стране!
- Маш! - я с трудом оборвала её неумеренное красноречие. - Неужели ты сама всерьёз веришь тому, что говорят по телику? Как именно твой Саша убивает страну?
- Они все её убивают! И Саша с ними!
Меня от такой фразы аж в жар бросило. Сашу обвиняют во вредительстве! Этого честнейшего человека с твёрдыми принципами! Ладно делал бы это кто-то чужой, кто его не знает. Но Маша, невеста..
- Дурак Сашка! Наивный дурак! Жизни ни фига не знает, а мнит из себя крутого! Прикинь, Ирка, я ему рассказываю, что на Украине происходит. Видишь, говорю, до чего ваши протесты доводят? Там реально детей убивают. А он мне всякую бурду про свободу, про Конституцию! Глухо, как в танке.
Я была тогда слишком подавлена своим горем, слишком вымотана морально, чтобы вступать с подругой в долгие споры. А Лола спорила, притом горячо. Всякий раз, когда мы встречались втроём, и Маша заводила шарманку про врагов Родины, я спешила перевести разговор на другую тему. И иногда мне это удавалось. Несмотря на политические разногласия, мы оставались подругами.
Однажды, возвращаясь с работы, я увидела из окна автобуса парочку. Мужчина был одет в дорогой костюм, за километр от него несло французским парфюмом. А личико... Если бы мне было лет пятнадцать, и если бы моё сердце не было занято Сашей, я бы тут же в него влюбилась. Настолько он был красавчиком. Прямо-таки Аполлон с древнегреческого Олимпа! А девушка... Её я так и не успела толком разглядеть, но мне показалось, что это Маша.
"Я могла просто обознаться", - утешала я сама себя.
Ответ пришёл двумя днями позже, когда в субботу мы встретились в нашей любимой кафешке. Лола просто светилась от счастья. Весь её вид говорил: нам есть что праздновать.
- Девчонки, поздравьте меня! Сегодня была у врача - он подтвердил. Я скоро буду мамой!
- Круто! - в наших голосах была и радость, и зависть одновременно.
Счастливица Лола! А мы с Машей... что-то мы как-то отстали...
- Давайте выпьем, - предложила Маша.
Себе мы заказали по бокалу вина. Лола, в силу своего особого положения, взяла безалкогольный мохито.
- За тебя, подруга! И за вашего с Жориком будущего ребёнка!
- Спасибо, девчонки!
- Да, и ещё, - добавила Маша. - У меня теперь тоже начинается новая жизнь.
- Так что, Саше дают УДО? - удивилась Лола.
Мы-то были уверены, что ему откажут. Не для того сажали, чтоб так скоро выпустить.
- Да ну его, этого майдауна! - скривилась Маша, как будто вместо вина глотнула уксус. - Вот Никита - настоящий мужчина! Представляете, девочки, скоро он увезёт меня в Париж!
Лола уставилась на подругу с недоумением. Я же чувствовала скорей разочарование: значит, это всё-таки была Маша!
- А Сашке я так и написала. И знаете, мне его даже не жалко. Пусть гниёт в тюрьме, если ни хрена не понимает! В Одессе людей сжигают! Заживо!
- Ну, а Саша тут причём? Он в это время вообще сидел в тюрьме. Так что жечь кого-то в Одессе не мог при всём желании.
- Нет, ну ты даёшь, подруга! - поддержала меня Лола. - Ты б на него ещё и Хатынь повесила!
- Да у вас у обеих едет крыша от русофобской истерии! - заорала вдруг Маша, как подорванная, вскочив с места. - Желаю вам свинца! Десять граммов!
Словно собака, которую ошпарили кипятком, она выскочила из кафе, по дороге чуть не сбив с ног официантку с подносом.
С минуту мы с Лолой глядели друг на дружку молча, ибо ни одна из нас даже не представляла, что тут можно сказать. А потом... потом я разрыдалась прямо за столиком. Лола мне что-то говорила, а я всё ревела, как белуга, повторяя:
- Как она могла? Она мне больше не подруга!
- Мне тоже, Ириш. А ведь Саше ещё хуже. Может, напишем ему письмо, поддержим человека?
Вскоре, вырвав лист из ежедневника Лолы, мы прямо за столиком кафе писали Саше всякие банальности. Как восхищаемся его смелостью и благородством, как благодарны ему за то, что спас нас от насильников, и с нетерпением ждём, когда он выйдет на свободу. А Машка после того, что сделала, больше нам не подруга!
Потом пошли на почту, купили конверт. Обратным адресом указали мой. Отправили и уже собрались идти домой, как вдруг Лола застонала и схватилась за живот.
- Что случилось, Лол?
- Ай, больно! - только и смогла она ответить, прежде чем упасть на пол.
- Скорую! Скорее! Моей подруге плохо! - кричала я.
Конечно, я могла сама взять мобильник и набрать номер, но в тот момент я, признаться, плохо соображала.
Кто-то из работников почты подсуетился. Бригада скорой помощи приехала довольно быстро, однако мне время ожидания показалось вечностью.
Всю ночь бригада врачей боролась за то, чтобы спасти ребёнка Лолы. И вот, наконец, когда ни я, ни Жорик, ни родители моей подруги уже не надеялись на чудо и готовы были смириться с потерей, из уст врача прозвучало: ребёнок будет жить. Однако к подруге меня пустили только на следующий день. Жорик от своей жены буквально не отходил ни на шаг. Даже когда я пришла, согласился дать нам посекретничать лишь после того, как мы обе клятвенно пообещали: никаких политических дискуссий. Да и не до этого нам тогда было.
Маша за всё время, что Лола лежала на сохранении, так ни разу и не зашла. И слава Богу! Ещё до того, как кризис миновал, я, сама не зная, зачем, набрала её номер. Кричала в трубку, что из-за неё, стервы, у Лолы может быть выкидыш. На что подруга, теперь уже бывшая, со злорадством пожелала, чтобы этот "Лолкин выродок" и впрямь подох. Я слушала и не могла понять: то ли в самом начале жестоко ошиблась в выборе подруги, то ли эта ура-патриотическая пропаганда её так изменила, не оставив в душе ничего человеческого? Или, может, всё дело в том, что Маша с самого детства любила нравиться людям? Ведь её всегда волновало, что говорят о ней другие люди. Когда же большинство озлоблено и готово бросаться на всякого, кого назовут врагом, таким особенно трудно не поддаться всеобщей шизе.
А пару недель спустя мне пришло письмо. От Саши. Он благодарил нас с Лолой за поддержку, писал, что с ним всё в порядке (хотя после того, что ему написала любимая девушка, думаю, слово "порядок" было столь же далёким, как соседняя галактика). Мы с Лолой снова ему написали - уже не помню, какие глупости. Саша снова ответил. Так и началась наша душевная переписка. Иногда я писала письма сама, без подруги - ей с заботами о ребёнке частенько было не до писем. Саша писал в ответ. С какого письма, с какой строчки наша дружеская переписка превратилась в нечто большее - в то, от чего сердце начинает биться чаще, и по телу проходит приятная, волнующая дрожь? В какой момент я из просто приятельницы превратилась в любимую девушку, верно ждущую своего жениха? Вот пытали бы меня - и тогда не смогла бы сказать ничего вразумительного. Просто однажды, незаметно и нежданно мои мечты о взаимности стали явью. Если бы Саша был рядом - я была бы счастливейшей женщиной на свете!
В то же время я старалась не сидеть, как сыч, дома - ходила на выставки, на концерты, ездила на экскурсии, чтобы потом как можно более подробно описать это в своих письмах к любимому. Я старалась, чтобы у Саши возникло ощущение, будто бы он сам бывал на этих мероприятиях, своими глазами всё видел, своими ушами всё слышал. Иногда удавалось уговорить Лолу составить мне компанию, но замужнюю женщину с маленьким ребёнком нечасто куда-нибудь вытащишь. Оставалось только радоваться, что муж у неё просто золото. Ведь за всё время беременности он стоически взял на себя почти всю работу по дому. Пылесос, швабра с тряпкой, стиральная машинка - все эти предметы были для неё под запретом. Даже к плите - и то порой не подпускал. А Кирюша для него - свет в окошке. И гуляет с сыночком, и купает его, и играет с ним. А тот к папочке только так привязан. "Папин сынок! - с чуть ревнивой улыбкой говорит Лола . - Маму может не послушаться, но если папа скажет - всё, закон".
Уходя от подруги, я считала дни до Сашиного освобождения, с нетерпением ожидая, когда закончатся, наконец, все испытания, и мы сможем быть вместе, когда у нас будет настоящая семья, с детьми.
И вот моего любимого, наконец, выпускают из тюрьмы. Там, в Туле. Судьба в очередной раз посмеялась, заперев меня в больничную палату с загипсованной ногой. Чёртов гололёд! Но почему именно сейчас? С какой радостью я бы сейчас обняла Сашу, увела бы прочь от ужасных тюремных ворот - туда, где воля, туда, где жизнь. А я не могу быть рядом.
Соседки по палате жаловались на своих мужей. У одной неряха - всюду разбрасывает грязные носки, у другой - на футболе помешан, и по дому его ничего делать не заставишь. Чтобы поменьше слушать их разговоры, я взяла костыли и вышла в коридор. По телевизору показывали новости. Я хотела было вернуться обратно, но что-то меня остановило. Рассказывали про брачного афериста, оставившего без денег и без жилья десятки доверчивых женщин. Его жертвы продавали свои квартиры, надеясь на лучшую жизнь за границей, которую он им щедро обещал. Но лишь только деньги оказывались в его руках, как "завидный жених" исчезал бесследно. По лицу я узнала Никиту - того самого, на которого Маша Сашу променяла. Интересно, стала ли Маша очередной жертвой мошенника или вовремя просекла, что это за птица? Звонить ей, о чём-то спрашивать я после того, что произошло, не хотела от слова совсем. Однако всё же надеюсь, что она осталась с квартирой.
Размышляя о судьбе несчастных обманутых женщин, я не сразу заметила мужчину с букетом роз, что направлялся из глубины коридора прямо ко мне.
- Саша!
Схватив костыли в охапку, я кинулась к нему.
- Осторожней, Ир, упадёшь! - он ловко подбежал ко мне и ухватил за талию. - Привет, родная! Как ты?
- Когда ты со мной, всё замечательно!
Мне было всё равно, что травматологическое отделение больницы - не самое подходящее место для объятий и поцелуев. Ещё меньше меня заботило, что больные и медперсонал косятся на нас кто с неодобрением, а кто с завистью. Слишком долго мы с Сашей ждали этого момента, чтобы думать о каких-то внешних приличиях.