Аннотация: "Любовь нечаянно нагрянет, когда её совсем не ждёшь". Но тот, кто живёт предрассудками, сам себя обкрадывает... Год написания - 2008.
"За братство людей! За справедливость! Против рыжизма и предрассудков! Все на митинг!!!"
Пламенно-рыжие буквы на белом клочке бумаги, напоминавшие о предстоящем празднике. День Объединения - седьмое декабря, воскресенье, начало ровно в час. Далее, словно разбавляя этот рыжий огонь, мелкие чёрные буквы сообщали, куда, собственно, созывают народ, лишая тихого домашнего отдыха. Станция метро Нагатинская, Варшавское шоссе, здание Высшей Школы Экономики. Близко, как на край света! Но Кирюху это разве остановит? Кто-кто, а он-то пойдёт куда угодно: ведь в верхнем углу листовки так аппетитно смотрится спелый абрикос, рыжий, как летнее солнце. Символ партии с таким же вкусным названием.
В придачу улыбчивая тётенька дала ещё одну листовку. Отечество в опасности, предостерегала чернота букв. День Объединения превращается в бесчисленные шабаши "догров" и "антирыжиков". Именно они разрушают фундамент, на котором стоит Россия, уничтожая нашу Родину. Потому что единство России - в человеческом братстве, гласят крупные рыжие буквы, указывая путь к спасению.
"Братство людей - это, конечно, хорошо, - думал Вадик. - Кто с этим спорит? Только ничего не даст этот митинг. Против лома, как говорится..."
Будь эти листовки от партии "СвоиС" или ПИГВО, Вадик бы, несомненно, выбросил их за первым углом. Но "Абрикос" - любимая партия его друга, и лидер её - Давид Яблонский - образец, которому Кирилл всегда стремился подражать. Особенно после того, как он отказался объединяться с коммунистами, когда те предлагали. Вместо этого партия объединилась в гуманистами и пацифистами. Нет, Кирюха никогда не простит, если Вадик выбросит листовку. Эх, абрикосник!
Сам Вадик политикой не интересовался. Да и какой смысл? Всё равно будет так, как хочет Ивушкин. Он себя не обидит, можете не сомневаться. Как, впрочем, и любой политик.
Политика вообще дело грязное. "Чуть влезешь в неё, - говорил покойный дедушка, - с ног до головы запачкаешься". А не замараешься сам, всегда найдутся добрые люди, которые извозюкают так, что мать родная не узнает. Да, потом политики подают друг на друга в суд за клевету, раскрывают "секретики" самих клеветников, но всё равно на репутации остаётся пятно, которое трудно смыть. Если и без того запачкан - не так обидно. Какая разница, каплей грязи больше, каплей меньше? Но если ты в действительности честный человек - это обиднее всего. Поэтому Вадик искренне считал, что порядочным людям в политике делать нечего.
Но зато Вадику нравилось ходить с дедушкой на выборы. Сам он, разумеется, не голосовал - был маленьким, но с интересом наблюдал, как это делает дедушка. Мама с папой быстро поставят крестик или галочку и бросят бюллетень в урну. А вот дедушка!... Вадик не помнил, чтобы он удостоил галочки хотя бы одного кандидата, хотя бы одну партию. Дедушка просто портил бюллетени. Из принципа портил. Чтобы никто из этих "грязных политиканов" не использовал его голоса. Но не просто перечёркивал бюллетень крест-накрест - он портил с толком, превращая это в целое искусство. Любо-дорого было смотреть, как он тщательно прорисовывает рожицы напротив каждой фамилии. Одни были зубастыми, другие кривлялись, как обезьяны, показывали язык. Третьи были с волосатыми ручищами, а напротив четвёртых стояли смачные кукиши. Их дедушка, пожалуй, рисовал лучше всех. После того, как дедушка отдал душу Богу, Вадик ни разу не появился на избирательном участке. И впредь, несмотря на восемнадцать лет, туда не собирался. Как, собственно, и на митинг.
Воскресенье, единственный выходной для студента. Можно было бы спать до двенадцати часов, погулять, мельком подумать о предстоящем реферате, чтобы тут же отбиться: а, потом, ещё время есть. Пообщаться с товарищами по общежитию. Но нет - вместо этого - метро с бесконечными переходами и пересадками, с кучей народа, которому тоже не сидится дома, с гремящими поездами. И это ещё начало. Доедешь до Нагатинской, выйдёшь из подземки на ветреный холод, посмотришь на карту, поспрашиваешь прохожих, где эта Высшая Школа Экономики. Одни пожмут плечами: не знаю; другие укажут путь, который, как выяснится после долгих скитаний и распроссов, не тот. Окажется, что идти надо в противоположном направлении. Когда Вадик наконец-таки добрался до Вышки, он успел изучить Варшавское шоссе с разных сторон и, казалось, теперь знал его лучше родной улицы.
К счастью, митинг ещё не начался. Как хорошо, что Вадик вышел пораньше. Как будто чувствовал, что будет не всё гладко. Даже людей ещё собралось немного.
У массивной стены здания стояла трибуна с флажками, с микрофоном, с музыкальным сопровождением. Создавалось впечатление, будто Яблонский собирается не говорить, а петь песни. Конечно же, про неконституционный режим Ивушкина, про угнетение рыжеволосых, про ужасы гражданской войны, про жестокость людских сердец и прочее-прочее. И всё это Вадику надо запомнить.
Кирилл, видимо, очень переживает, что не может прийти. Вчера друг поел борщ со сметаной и отравился. Теперь мучается с животом и боится, что его пронесёт прямо на митинге. Маша, однокурсница, девушка Кирилла, пошла бы с удовольствием, но она вчера тоже ела сметану и теперь лежала без сил. А вот Вадику повезло - он сметану с детства не переносит. Потому Кирилл и попросил друга сходить на митинг, послушать, что будут говорить Яблонский, Терёхин, Бибиков и другие. Как их там? Ладно, неважно, услышит фамилии - вспомнится.
Но это потом. А сейчас он просто умрёт, если не выпьет хотя бы глоток воды. Или сока - ещё лучше.
- Простите, - обратился он к одной из посетительниц, из-под шапки у которой выглядывали огненно-рыжие пряди. - Вы не подскажете, где здесь поблизости продуктовый магазин?
- А там - через дорогу. Пройдёте один квартал - там будет магазинчик.
- Спасибо.
Женщина поглядела на него с некоторым удивлением, словно не привыкла к тому, что у неё что-то спрашивают. Конечно же, догадался Вадик, она не привыкла к вежливому обращению. Рыжеволосые теперь по определению враги народа, от них все беды. Рыжий мужчина непременно плут и жулик, рыжая женщина - проститутка. Даже принять на работу человека с таким цветом волос означает притянуть к себе косые взгляды. И это ещё хорошо, если после этого не наступят бесконечные проверки. Поэтому хорошие фирмы стараются не брать рыжих, а в объявлениях пишут: "лиц с ярким цветом волос просим не беспокоить". Подогревают эти "рыжикофобиии" и сами власти. Партия "СвоиС", которая вообще-то называется "Свобода и справедливость" (странное название для такой партии), принимает сотни законов, дискриминирующих рыжее население. Но кто им возразит, если они - думское большинство? И для президента они действительно свои-с. Так же как общественные движения "Анти-рыжик" и ДГР (само название "Долой гадость рыжую" уже о чём-то говорит).
Даже партия ПИГВО... Вадик вспомнил, как год назад случайно попал на митинг. В тот момент Малиновский как раз кричал с трибуны о том, что, собственно, и составляло весь смысл партии. Партии Ивана Грозного - великого опричника. Из того, что орал лидер, Вадик запомнил только то, что чиновники "собаки злобесные" и "нехристи окаянные". Кто-то был "псом смердящим", кто-то "холопским отродьем". Именно с тех пор Вадик на дух не переносил всякие митинги и шествия. Но к Ивушкину Малиновский относился с симпатией, признавая в нём идеального президента, который наконец-то наведёт порядок. Как в своё время Иван Грозный. А то, что рыжих бьют - правильно делают. Они же хитрые, "бесстыжие! спёрли всё, что плохо лежит! на кол их всех!".
Погружённый в воспоминания, Вадик сам не заметил, как перешёл вытянувшийся длинной змейкой переход, прошёл немного вдоль рельс со звенящим на лету трамваем и оказался перед магазином с вывеской "Продукты".
Но прежде чем он купил бутылочку любимого вишнёвого сока, к нему подошёл молодой человек в оранжевом фартуке и протянул... пачку сушёных абрикосов.
- Рекламная акция, - объяснил он.
Вадик, конечно же, не стал отказываться - поблагодарил его и пошёл обратно.
Когда митинг начался, Вадик уже был у здания, где успела собраться большая толпа. Им раздавали оранжевые флажки и шарики, брошюрки с программами партии. Вадик взял одну для Кирилла, а вторую ему просто всучили - взял из вежливости.
Заиграла музыка, зазвучала песня, призывающая к единству. Только вместе мы большая сила, мы - одна семья, чтобы радость в сердце не остыла, рядом ты и я. Кажется, её исполняла знаменитая Ксения Ситник. Кирилл говорит, эту песню она пела на "Евровидении".
Когда песня кончилась, на трибуну вышли "абрикосы". Собравшиеся дружно зааплодировали. Кто-то отпустил шарики, и теперь в недружелюбно-сером небе парили рыжие солнца. Ветерок развевал флаги, придавая митингу ещё большую торжественность. Вадик привязал шарик к руке и захлопал вместе со всеми.
Первым взял слово Терёхин, депутат Мосгордумы. Он говорил много и горячо. "Про ясный день, про яркий свет, про ночь, про солнце, про рассвет, про то, что жить нам вечно, и про любовь, конечно". Ночь - это, конечно, всё тёмное: и "догры" с "антирыжиками", которые ничем не лучше фашистов из далёкого прошлого, и сам Ивушкин, потакающий рыжизму. Но остались в стране солнце и яркий свет - партия "Абрикос", призванная заменить "тёмную власть". Тогда наступит рассвет, и следом - ясный день. И если люди будут разумными и будут любить друг друга вне зависимости от цвета волос, то жить нам как нации вечно.
- Рыжизм не пройдёт! - кричали люди вместе с Терёхиным. - Россия без Ивушкина!
- Придите в мае на избирательный участок, - советовал депутат. - И проголосуйте за дружбу народов - за "Абрикос". Не слушайте дураков и провокаторов, которые агитируют не ходить. И тогда мы свергнем эту власть!
- Прибьют тебя за такие слова, - зашептала стоящая впереди Вадика женщина. - И нас заодно.
Впрочем, Терёхина, по словам Кирилла, и без того было за что убивать. Будучи депутатом, он добился принятия закона, запрещающего слив отходов в реки, чем очень озлобил крупный бизнес. Но Вадик думал, что если бы Терёхина хотели убить, сделали бы это давно. Так что Кирюха может не беспокоиться.
А вот и сам Яблонский. Его выступление было короче, чем Терёхина. Он сравнивал разрастание нетерпимости к рыжим с раковой опухолью, ведущей к развалу страны.
- Межнациональный мир возможен только в демократическом государстве, - сказал напоследок лидер партии.
"Категорически не согласен, - подумал Вадик. - Нетерпимость начинается с родителей. С кухонных разговоров про рыжих-бесстыжих". Однако кто же против демократии? Вадик лично за. Кирюха - тем более. "Сильное государство - это демократическое государство" - эту фразу (понятно, чью) Кирилл повторяет, как попугай. Особенно с конца прошлого года, когда сам Яблонский читал лекции в их институте. Лекции были добровольными, и Вадика на них не было. Зато Кирюха не пропускал ни одной, и остался очень доволен. "Делать ему нечего!" - думал тогда Вадик.
Однако то, как вёл себя Яблонский, поразило его до глубины души. Он всегда думал, что политический деятель на митинге - это орущее, размахивающее руками существо, грозившее глухотой всем, кто на своё несчастье окажется близко к трибуне. А если уж кто осмелится подняться на трибуну и встать перед политиком - сшибёт только так. Если ты стоишь далеко, конечно, отделаешься легче, но грязи наслушаешься столько - уши завянут. В этом Вадик убедился ещё на митинге ПИГВО. Но Яблонский не орал, от слов его уши не сворачивались трубочкой. Да и жестикулировал он не сказать что слишком. Одним словом, интеллигент.
Следом за ним вышел пацифист Журавлёв, потом - гуманист Рыженко. Надо же, какая подходящая фамилия! Но Вадик запомнил лишь то, что Журавлёв назвал рыжикофобию "отвратительным атавизмом", напомнив, что люди стали людьми, когда стали доброжелательнее относиться к окружающему миру.
Зато рыжеволосый Бибиков поведал целую детективную историю, которую рассказывал его знакомый. В его родном городе жил-был рыжий веснушчатый паренёк, который любил одну девушку. Она отвечала ему взаимностью. Но её родители были против того, чтобы она связывала свою судьбу с рыжим. Они запирали юную Джульетту, били, даже грозили убить, но ничто не могло заставить её забыть своего Ромео. В один прекрасный день она сбежала с ним. Родители вызвали милицию. Влюблённых нашли на квартире парня. На предложение сдаться властям он ответил отказом, и его убили. Потом в прессе писали, что отважные стражи порядка накрыли притон и убили сутенёра, который похитил девушку, склонял её к занятию проституцией, и вдобавок оказал вооружённое сопротивление. Конечно же, особое внимание уделили цвету волос этого самого "сутенёра".
Что говорили остальные, Вадик уже не запомнил. Но после того, как они закончили, снова заиграла музыка. Из стоящих на трибуне вышел вперёд один молодой артист. Вадик готов был поклясться, что никогда не забудет, как хорошо он пел, с какой душой и любовью к "знойно-рыжей бестии". Пожалуй, даже с большей, чем её исполнял Казаченко. А слова "Золотая ты моя, золотая"! Сколько нежности в них было!
- Я надеждою себя согревая, подарю цветов целый ворох, - подпевал Вадик.
Подпевал он и тогда, когда рыжеволосая девушка запела про то, как познакомилась с таким же парнем.
- Ты подойди ко мне поближе, и будь поласковей со мной. И ты увидишь - я не рыжий. Не рыжий я, а золотой.
В итоге, по сюжету песни, певица впоследствии убедилась, что он действительно золотой. Но не было в её пении таких чувств, как в предыдущей. А третья песня, исполняемая какой-то группой - про рыжую девчонку, и вовсе не понравилась Вадику. Вернее, не понравилось, как её пели. Слова же были выше всяких похвал:
"Рыжая девчонка,
Длинные ресницы,
Подари кусочек солнца
И глоток мечты".
Вадик сжался от холода. Чтобы как-то согреться, он принялся пританцовывать, но это мало помогало.
"Хорошо, однако, что музыка, - подумал он. - Лучше, чем слушать этих политиков".
Праздник подходил к концу. Терёхин сказал прощальную речь, ещё раз напомнив, за кого следует голосовать. Потом трибуна опустела и снова заиграла музыка. Толпа постепенно начала рассасываться. Кто устремился к автобусной остановке, кто перешёл на другую сторону, чтобы, дождавшись транспорта, поехать на метро, а кто пошёл туда пешком. Вадик взял пример с первых.
Сидя в переполненном автобусе, он смотрел в окно, пытаясь вспомнить как можно больше, чтобы потом рассказать Кириллу. Но тут же понял, что посидеть не удастся. Над самым Вадиком тёмной фигурой нависла бабушка. Милая старушка, с добродушными серыми глазами, она казалось, была чужда всякому злу. В них не было ни капли осуждения за то, что он, молодой сидит, а она, старенькая, вынуждена стоять. И всё же Вадику стало неудобно. Пожилым людям положено уступать место - так делают все вежливые люди. Поэтому Вадик без возражения встал:
- Садитесь, пожалуйста!
- Спасибо, сынок! - улыбнулась бабушка.
Когда она села, Вадик подумал, что неплохо было бы поговорить с ней. Почему-то он считал, что если уступает место в транспорте, то вправе задать человеку вопрос. Конечно, в пределах разумного: согласитесь, неприлично спрашивать девушку, девственница ли она, даже если уступил ей место. Да и вообще, прежде чем спрашивать, воспитанный человек спросит разрешения.
- Простите, можно задать Вам нескромный вопрос? - обратился он к старушке.
- Да, пожалуйста, - ответила та.
- Как Вы относитесь к рыжим? - Вадик спросил это из чистого любопытства. Просто хотел проверить, все ли старики - законченные жертвы предрассудков. Так ли им легко внушить образ "врага народа"?
- Плохо, конечно, - она ответила это таким тоном, словно по-другому к ним никак нельзя. Или если бы она относилась к ним хорошо, её бы непременно расстреляли, как в старые добрые времена.
- Почему? - удивился Вадик.
- Как почему? - бабушка была не менее удивлена. - Они же воруют, убивают, притоны содержат. Женщины проституцией занимаются. За что их любить-то? Ты посмотри: сорок процентов преступлений в Москве кто совершает? Рыжие.
Вадик был разочарован, хоть умом понимал: не ему учить старушку. Но она сказала такое, от чего ему вдруг захотелось объяснить ей то, чего она упорно не замечает. Заставить задуматься.
- Ну а остальные шестьдесят кто?
- Слушайте, молодой человек, Вы чего пристали? - послышался голос сидевшей сзади соседки. - Вы что, считаете, раз место уступили, можно человеку в душу лезть? - Не обращайте внимания, - повернулась она к бабушке. - Это не Вы странная, это он странный.
В ответ старушка повернулась к заступнице и положила руку ей на плечо:
- Спасибо, милая, спасибо! Тем более, мне и без этого есть, отчего плакать. Мою внучку ограбили, чуть не убили, а он за них заступается. Это что ж такое?
- Хамы - они есть везде.
Остальные попутчики осуждающе посмотрели на Вадика. С заднего конца, где сидела группа молодых парней, послышалось громкое: "Козёл!". Дедок, сидевший впереди, вперил в Вадика ненавидящий взгляд. "Совсем молодёжь обнаглела", - то и дело слышалось в разных концах автобуса.
Вадик ожидал всего, что угодно, только не этого. Бывало, что в общественном транспорте ему приходилось сталкиваться с хамами. Но чтобы самому вот так стать хамом и обидчиком, это с ним было первый раз в жизни. Поэтому Вадик несколько растерялся, не зная, что делать. Отвечать он не хотел - не хватало ещё скандала. И так весь автобус думает, что он невоспитанный. Поэтому он молча доехал до своей остановки и вышел из автобуса. Следом за ним вышли и парни из заднего конца.
- Слышь ты, урод! - окликнули они Вадика, когда остановка была уже далеко. - Ты чё, в натуре, к бабке пристал? Щас как вмажу по морде, блин!
Не успел Вадик ничего ответить, как здоровый кулак с силой опустился на его нос.
Тем временем товарищи противника окружили Вадика тесным кольцом, повалили в грязь и принялись колотить лицом о залитый слякотью асфальт. О том, чтобы дать сдачи, не могло быть и речи - их было пятеро, а внешность - явно уголовничья. С первой же секунды Вадик понял, что это, скорей всего, не первая их драка. Должно быть, таких, как он, эти парни избивали чуть ли не каждый день. Первой мыслью Вадика было подняться и бежать, но парни крепко вцепились.
По улице туда-сюда ходили люди. Одни проходили мимо, даже не обернувшись. Другие, которые соизволили посмотреть в сторону Вадика, либо спешно отворачивались и быстрее отходили подальше, либо усмехались и тоже шли по своим делам. Поэтому Вадик удивился, когда какая-то девушка в шапочке сказала:
- Сейчас милицию вызову.
- Приводи всё отделение! - захохотал один из нападавших, продолжая истязать жертву.
Но угрозами девушка не ограничилась. Вадик краем уха слышал, как она спрашивает прохожую старушку, где ментовка. Потом она скрылась за углом.
- Сваливаем отсюда, - сказал один из хулиганов. - А то эта стерва припрётся с ментом.
С этими словами хулиганы убежали прочь, дав ему смачного пинка на прощание.
"Теперь ещё меня загребут, - подумал Вадик. - Надо уматывать".
Он встал с земли и попытался отряхнуться. Да куда там! Куртка (и зачем он надел светло-коричневую вместо старой чёрной!) была вся в грязи. Та же участь постигла и его голубые джинсы, на заднем кармане которых остался чёткий опечаток ноги. Но хуже всего было то, что лицо Вадика, перепачканное дорожной грязью, горело, как у еретика, которого не дожарили на костре. И не удивительно - ведь на нём не было ни одного живого места. Должно быть, кроме грязи, оно ещё и в крови. Её горько-солёный привкус ощущался даже во рту. Чтобы хоть как-то привести себя в порядок, Вадик попытался найти снег. Наконец, у палатки с пирожками он нашёл более или менее чистый сугробик и, набрав пригоршню, приложил к лицу. От холода стало несколько легче.
Хорошо, родное общежитие рядом! Хуже было бы, если бы сейчас пришлось куда-то ехать таком виде, притягивая косые взгляды попутчиков. Ещё, чего доброго, за бомжа примут? Или за пьянь подзаборную. И не только не пожалеют, но ещё и добавят. Хоть москвичи души не чают в домашних животных, добротой к собратьям не отличаются. Жизнь у них тяжёлая! То ли дело - иногородние студенты? Вот у них-то не жизнь, а Масленица. Им даже стипендию иногда платят и, если очень повезёт, без задержек. Иногда даже есть деньги пообедать. Лепота, одним словом!
Вздохнув и набрав ещё пригоршню снега, Вадик побрёл к своим счастливым товарищам.
- Вадька, кто тебя так? - в один голос спрашивали Кирилл и Маша. Лица их были испуганны. - Ни фига себе! Да, влип ты по-крупному!
Вадик и сам понимал, что влип. И если бы не та девушка... Страшно даже думать, что могло бы быть тогда.
- Нос-то хоть цел?
Вадик пощупал: нос горел, как и всё лицо, но горбинки вроде бы не было. Отец говорил, что когда ломаешь нос, он получается с горбинкой, как у римлянина. Это ему довелось пережить на собственном опыте.
- Но всё равно лучше сходи к врачу, - посоветовала Маша.
Когда же Вадик протёр лицо спиртом (чёрт, какой он жгучий!), он вдруг подумал, что Кириллу с Машей, должно быть, немногим лучше, чем ему.
- А вы-то как?
Кирилл уже мало-помалу оправился, только сильно проголодался. Да и как тут не проголодаться, когда вместо обеда выпил чашку крепкого чая? Маша не выдержала и перекусила чем Бог послал, но это придало ей немного сил. Во всяком случае на то, чтобы закончить реферат, их явно не хватало. Поэтому Кирилл как истинный мужчина, стиснув зубы, выручал свою даму. Видя, как друг героически сражается с Машиной работой, Вадик предложил было свою помощь, но Кирилл ответил:
- Да нет, что ты? Ты и так из-за меня пострадал... Кстати, что там на митинге говорили?
Сев на свою кровать (она стояла рядом с кроватью Кирилла, на которой лежала страдалица), Вадик принялся рассказывать всё, что запомнил. Когда он рассказывал про Яблонского, у друга прямо-таки загорелись глаза. Он буквально засыпал Вадика вопросами: а что ещё сказал Давид Павлович?
- Ну, не помню. Хоть убей. Болтал, как все политики. Если бы что-то делал...
- Да кто ж ему даст? - ответила Маша. - Вот так Ивушкин добровольно разрешит ограничить свою власть, типа, давай, Давид, идея хорошая. Власть под контроль граждан, как же, как же?
- А тут ещё на него такая травля, - добавил Кирилл. - Сколько его грязью обливали! И всё потому, что он не боится говорить правду. Вот в интервью он как-то сказал: "Такое ощущение, будто я пристаю к людям. Будто они сидят себе, никого не трогают, а тут заходит Яблонский и начинает им впаривать про диктатуру Ивушкина".
- Ну, прямо как у меня сегодня. Сидит себе старушка, никого не трогает, а тут заходит Вадим Хохлов и начинает впаривать про рыжих.
- Вот-вот! Не любят люди, когда им говорят правду.
- Но избила-то меня не старушка, а молодёжь. Хотя к ним я реально не приставал.
- А они, может быть, антирыжики или ещё какая-нибудь шушера.
Впрочем, Вадику было не столь важно, из какого они движения. Не всё ли равно, кто избил: фашисты или просто пьяное хулиганьё? Разве только моральное удовлетворение, что не просто так напали - из-за политики напали, когда ты пытался внушить человеку терпимость. А значит, ты непонятый диссидент, выделяешься из серой толпы. Но от этого почему-то не становилось легче.
Чтобы утешить друга, Кирюха принялся рассказывать о жутких страстях, постигших семью Яблонских. То у него похитили жену и едва не убили, то его самого положили в больницу с подозрением на атипичную пневмонию и едва не отравили непонятно чем. И уж не счесть, сколько грязи вылили на несчастного Давида Павловича. Поневоле подумаешь, что лучше один раз получить по морде. Пускай даже об асфальт.
Однако, глядя на свою куртку, Вадик понял, что её, видимо, не отстираешь - придётся нести в химчистку. Прав дедуля - политика действительно грязное дело. Вот и его в грязи извозюкали. Не хуже, чем Яблонского.
- Ну, а потом что было на митинге? Что говорил Журавлёв?...
- Пели про золотую? - в свою очередь спросила Маша. - Это "Золотая ты моя, золотая"? Прикольно!
Вадик понял, что песенка, видимо, зацепила друзей. И не только содержанием и политическим подтекстом. Кириллу очень нравилось совпадение фамилий: Казаченко и своей - Казакевич. Поэтому с политики разговор плавно перешёл к музыке, и до самой ночи друзья болтали о почти что однофамильце Кирилла.
Восемь часов утра. Переполненный автобус то останавливается, то снова трогается с места, чтобы через минуту опять встать. И пассажиры, вдыхая проникающий во все щели "свежий московский воздух" и поплотнее закутывая шарфы, снова ждут, когда, наконец, рассосётся пробка - вечная спутница столичного транспорта. Хорошо тем, кто сидит и спит или, рискуя испортить зрение, читает газету или книгу. Для них часы в пробке проходят незаметно. Меньше повезло тем, кто стоит, зажатый со всех сторон. Таким больше всего достаётся. Стоишь, нависая над сидящими пассажирами, рискуя упасть при каждом толчке от этих бесконечных торможений. А когда двери открываются, и тебя начинают отпихивать то в одну сторону, то в другую, и вовсе не сахар. Вадик как раз и оказался среди таких "везунчиков". Но не это сейчас волновало его больше всего. И даже не синяки по всему лицу - пассажиры были так заняты своими проблемами, что, наверное, и не видели его в упор. Да что Вадик? Вошёл бы зелёный человечек - никто бы не заметил.
Самым страшным было то, что он спешил. Как назло, сегодня второй парой философия. А преподаватель зверь: если опоздаешь больше чем на шесть минут - ни за что не пустит на лекцию. И чихать он хотел и на пробки, и на семейные неприятности. Даже если ты чуть не отправился на тот свет, всё равно не оправдание. Хуже всего то, что посещение его лекций обязательно, и если не придёшь - снизит оценку только так. Почему шестёрка так запала Шаманову в душу, для Вадика было загадкой. Дедушка как-то говорил, что люди с психическими отклонениями часто зацикливаются на числительных, подчас бывая очень точными во времени или, делая покупки, подсчитывают стоимость до одной копейки.
- Жестокие люди, - словно ответил его мыслям женский голос. - Убьют тебя у них на глазах - никто не почешется.
Вадик обернулся. Нет, кажется, эти слова предназначались не ему. И не к Шаманову относились. Женщина в красном пальто, которая жаловалась на людское равнодушие, не глядела на Вадика. Её соседка, на вид чуть постарше неё, в клетчатом шарфе, поддакивала.
- Да, не говори. Что за народ? Парня избивают, хоть бы кто-нибудь вызвал милицию!
Вадик невольно прислушался. Кто-то, а он ещё позавчера испытал это на своей шкуре и о людском равнодушии знал не понаслышке.
Так же безразлично прохожие отнеслись и к тому несчастному парню, о котором говорили соседки. Его также избивали пятеро, и также в воскресенье. И, надо же такому случиться, его тоже спасла девушка, родная племянница дамы в клетчатом шарфе.
- Ещё ж, растяпа, телефон забыла! Так позвонила бы в милицию, а то бегала аж через три квартала. Конечно, вспотела, а потом ещё полчаса на остановке стояла.
- И что?
- Осложнения начались. В больницу положили. Бедная девочка! Говорила ей - не езди, грипп - не шутки, надо отлежаться. Да разве она кого-то слушает?
Далее последовала тирада о том, как тем вечером у Танюши поднялась температура, и ей стало так плохо, что пришлось срочно вызывать врача. Девушку, к счастью, спасли, но раньше, чем через неделю её теперь не выпишут.
- Да... - покачала головой соседка. - Ну, а парень тот что? Не убили?
- А Бог знает! Таня с ментом пришли, а их уже нет. Говорят, кровь была, немного, правда. Но главное, трупа-то не было. Вообще никого.
- Так может, они помахали кулаками, потом помирились и пошли пить пиво? Сейчас же молодёжь...
- Или посадили в машину, завезли куда-нибудь и прибили...
Неожиданно до Вадика дошло, что говорят не про кого-нибудь, а про него. Это его "поколотили собутыльники", это его "где-то прибили". Батюшки светы! Впрочем, пускай его колотят, прибивают, но Татьяна... Больная, бегала за ментом. Ради него. Такого Вадик никак не ожидал. Здоровые люди проходили мимо, а эта девушка тратила время, здоровье и наверное последние силы. И всё для того, чтобы спасти человека, которого первый раз видит. Много ли в Москве таких? Единицы, сам себе ответил Вадик.
"Какой же я дурак! - осенило вдруг его. - Диссидент хренов! Чёрт меня дёрнул за язык!" Он вдруг жутко пожалел, что девушка оказалась рядом. Лучше бы она в тот день и вправду осталась дома. Или пошла бы другой дорогой, задержалась, зашла бы в магазин и полчаса глазела бы на стильные вещи. Или, наоборот, прошла бы это место побыстрее, и в тот момент, когда на Вадика напали, была бы уже далеко. Пускай бы его били себе. Ну, проломили бы черепушку. Ну, увезли бы в Склифосовского. Ну, убили бы, в конце концов. Неприятно, конечно, но ничего - в следующий раз (если бы уж и вправду не забили до смерти) был бы умнее - научился бы держать язык за зубами. Его-то, пускай даже не за плохое, но за дело. А ей, хорошей девушке, за что страдать?
- Извините, - обратился он к женщинам, поворачиваясь к ним лицом. - А как она сейчас?
Обе вопросительно посмотрели на него.
- Как сейчас Таня? - повторил Вадик. - Я тот парень, которого били.
- Вы опоздали! - бериевские очки преподавателя хищно сверкнули, с любопытством разглядывая его "разрисованное синим" лицо. - Уже больше шести минут.
- Девушка попала в больницу, - начал объяснять Вадик, но Шаманов не дал ему закончить:
- Меня это не касается. На мои лекции надо приходить вовремя. Закройте дверь.
С задней парты послышался голос Маши: "Но Сергей Сергеевич, он же не виноват". Да куда там! Разве Шаманов будет разбираться, кто прав, кто виноват. Это такой человек, для которого показать власть над кем-то - священный долг. Таким неведомо ни сострадание, ни даже само понятие справедливости (не по закону, по этическим канонам). А ещё и философию преподаёт!
"Ладно, потом у Кирюхи перепишу, - подумал Вадик. - А сейчас, раз уж всё равно опоздал, сгоняю к Таньке".
Собственно, из-за неё он и не успел. Как только он сказал, что его били, автобус доехал до института. Что было делать? Выйти? Спросить о здравии Татьяны и тут же убежать, не узнав ничего? Не по-мужски. Ещё ж надо было объяснить Таниной тёте, почему на него напали. И пока она и её подруга качали головами и говорили, что это не люди, а дикари, рассуждали, откуда берутся такие уроды, прошло ещё десять минут. Но Вадик не жалел, что потратил столько времени. Главное - он узнал, в какой она больнице. Даже номер палаты запомнил - двести пятнадцать. Отлично! Сейчас он к ней и пойдёт.
Только не с пустыми же руками к ней идти. Надо купить что-нибудь вкусненькое. Но что вкусненькое купить девушке, которую даже не знаешь? Шоколадные конфеты? А вдруг у неё аллергия на шоколад? Или ей по болезни нельзя? Хотя вряд ли - у неё же не дизентерия в самом деле. Фрукты? Ну да, Таня больна, сейчас ей, как никогда, нужны витамины...
Через полчаса Вадик с пакетом апельсинов и коробкой конфет стоял перед больничной дверью. Это была обшарпанная дверка, громко хлопающая, когда её отпускают, не придерживая. Чтобы не делать лишнего шуму, Вадик придержал-таки её и вошёл в сырое здание с окрашенными в синий цвет грязными стенами, с сидящей за стеклом регистратуры хмурой, озлобленной на весь свет тётенькой.
Поднявшись на второй этаж по лестнице со скрипящими перилами, готовой в любой момент рухнуть вниз, он свернул направо, как и подсказывала Танина тётя. Только он подошёл к заветной палате, как на него едва не налетела выходящая оттуда медсестра, явно чем-то недовольная. Она уже открыла рот, очевидно, чтобы обругать парня, который топчется на её пути, как Вадик спросил:
- Простите, а Таня Лаврентьева в этой палате?
- Танька что ли? - в её голосе прозвучало нескрываемое отвращение. - Да, здесь она. А Вы ей кто?
При этом её холодный завистливый взгляд упал на пакет с апельсинами. "Ну, почему он несёт их ей, а не мне?" - казалось, спрашивали её глаза, но Вадик предпочёл её проигнорировать.
- Так, знакомый один.
- Ну, заходите, - скривилась медсестра.
Вадик послушно прошествовал внутрь, стараясь не морщиться от несносного запаха, живущего во всех больницах. Как же он ненавидел эти больницы! Лет с шести, когда ему удаляли аппендицит. Но всё же он переселил себя и даже принял более или менее бодрый вид.
В палате на старых железных койках лежали и сидели пожилые дамы, оживлённо беседовали и читали дамские журналы, которые им приносили заботливые родственники. И только на койке у окна Вадик увидел девичью головку. Она не выглядела слишком замученной - рассыпанные по подушке огненно-рыжие волны придавали миловидному личику живость, отдавали неиссякаемой силой и энергией. Рыжая! Так вот почему медсестра говорила о ней с такой неприязнью!
Вадик подошёл поближе к койке. Рыжеволосая девушка, услышав шаги, оторвала взгляд от окна и посмотрела на гостя болотно-зелёными глазами. "Невероятно красивые", - отметил Вадик.
Он поздоровался, но женщины, увлечённые болтовнёй, не ответили. Только рыжая в ответ сказала:
-Здравствуйте.
- Привет, Таня, - начал он, подвигая стул к её койке.
- Привет, - улыбнулась девушка, внимательно его разглядывая, силясь вспомнить, где она могла его видеть. Но, так, видимо, и не вспомнив, наконец, спросила. - Извини, а ты кто? Просто я не помню, где тебя видела?
- Меня зовут Вадик. Это на меня тогда напали. Я случайно познакомился с твоей тётей, она мне сказала. Пришёл сказать спасибо.
- А, не за что! - покачала головой Таня. - Ты-то как? Сильно пострадал?
- Не очень. Врач сказал, даже переломов нет. Не успели.
При этом он многозначительно посмотрел на Таню. Кабы не она, были бы ещё и какие.
- Ну, слава Богу. А чего они на тебя напали?
- Политика, - пожал плечами Вадик. - Дело грязное.
- Значит, диссидент?
Вадик смутился: что ответить девушке? Сначала пришло в голову разочаровать сразу, честно сказав, что не угадала. Но разве ж она поверит? Представьте себе: молодой человек возвращается с митинга оппозиционной партии, которая, как известно, защищает права рыжеволосых; в автобусе вступает в разговор с незнакомым человеком, призывая к терпимости; и вот сейчас сидит и разговаривает с рыжей абсолютно на равных. Как после этого объяснить, что не имеешь ничего общего с диссидентами? А впрочем, подумал Вадик, на митинг я пошёл по просьбе друга. Разве бескорыстная помощь - это диссидентство? Со старушкой просто захотелось потрепаться. Если бы не хулиганы, после замечания соседки он бы спокойно сошёл на своей остановке и через пять минут обо всём забыл. Но они напали на него и этим превратили в мученика за правду. Ему попросту отвели эту роль.
- Поневоле, - честно ответил он.
- Разве можно быть диссидентом поневоле? - удивилась Таня.
В ответ Вадик просто пожал плечами.
- Что мы всё обо мне да обо мне? Лучше скажи, как себя чувствуешь?
- Почти нормально. Только слабость страшная да голова немного. Да скучища смертная... Нет, не сейчас, конечно, а вообще.
Оно и понятно! Взять хотя бы то, как эти женщины смотрят на Таню. От них так и веет брезгливостью. Рыжие - проститутки, мало ли чем от них можно заразиться. Да и разговаривать с ними - приятного мало.
Тем временем в палату заехала каталка с едой, и женщина в белом колпаке принялась ставить тарелки на прикроватные столики. Подойдя к Таниной койке, она косо посмотрела на её волосы и покачала головой. Когда она закончила дело и ушла, Таня наморщила свой красивый курносый носик:
- Опять эта гречневая каша! Не буду её есть - лучше уж умру с голоду!
Эта рожица, надутые губки и тон капризного ребёнка, - всё это Вадик нашёл настолько забавным, что не мог не рассмеяться. Рыжеволосая бестия, видимо, тоже поняла, как смешно выглядит - она захохотала вместе с Вадиком. Как же она была хороша! Говорят, ничто так не украшает девушку, как добрая и счастливая улыбка. Но Тане, видимо, улыбка так и просится к лицу.
- Ладно, съем я эту кашу, - произнесла она тем же капризным тоном. - Отравлюсь - сами потом лечить будете.
- А ты попробуй с апельсинами, - предложил Вадик, протягивая ей пакет. - Будет вкуснее. А потом заешь конфетой.
- Ой, это мне? Спасибо, Вадик! Ты класс!
- Не за что. Ну, я пошёл. До завтра!
- Счастливо! Я буду ждать!
У дверей Вадик обернулся: Таня сидела на койке, видимо, стесняясь начать кушать, пока он здесь. Он вдруг понял, что не спросил самого главного. Того, что с самого начала хотел спросить, для чего так долго и тщательно подбирал слова. И так и не спросил. "Ну, ничего, завтра будет день, завтра и спрошу. А сегодня дам человеку покушать".
Оказавшись на улице, Вадик сразу понял, что что-то изменилось. Хотя всё было ещё с утра: серое бессолнечное небо, мокрый зимний дождь, и тающий снег, стекавший по асфальту грязными лужами, и висящие на крышах сосульки, и поднимающиеся из-под колёс автомобилей фонтаны. Но сейчас погода не казалась Вадику такой мерзопакостной. Было даже ощущение, что солнце, рыжее, как Танины волосы, вот-вот появится из-за серых туч и озарит улицу светом.
Когда Вадик вернулся в общежитие, занятия давно закончились, студенты разберись кто в библиотеку, кто к себе в общежитие, а кто пошёл активно развлекаться. Открыв дверь в комнату, он сразу же увидел на кровати сладкую парочку: Кирилл и Маша страстно целовались, обнимая друг друга так, как, наверное, обнимались в своё время Ромео с Джульеттой. Чтобы не нарушать идиллию, Вадик собрался было закрыть дверь и пойти на кухню, но поздно - Кирилл заметил его.
- О, привет, Вадик. Заходи, не стесняйся.
"Эх, чёрт! Всё испортил! Как всегда!"
Впрочем, не первый раз он появлялся в самый неподходящий момент, заставая их целующимися. Тогда он старался уйти незамеченным. Не только для того, чтобы дать Кириллу и Маше предаться романтике, почувствовать себя одними в этом огромном мире. Ему самому было тяжело видеть их счастье, вспоминая свою давнюю любовь к Маше. Эта любовь пришла к нему с первого взгляда, с первого слова. Но не только Вадику она нравилась. Многие хотели обладать ею - красавицей, умницей, девушкой с хорошей душой. Но она всех отвергала, как только понимала, что им было нужно. Вадик и Кирюха оказались не из таких. Они ухаживали за ней вместе, с замиранием сердца ожидая, кого она выберет. Маша выбрала Кирилла. Всё по-честному, какие могут быть обиды? Но хоть умом Вадик-то понимал, сердце наотрез отказывалось разлюбить Машу. В конце концов боль безответной любви притупилась. Постепенно парень даже нашёл утешение в том, что Маша счастлива. И рядом с ней не какой-нибудь ловелас, а его лучший друг, достойнейший человек. Но всё же каждый раз, когда он видел их целующимися, сердце отдавалось тупой болью.
Но сейчас этой боли не было. Вадик даже удивился - почему? Не было - и всё тут. Только бесконечная радость и желание, чтобы эти двое были счастливы вечно. И они были счастливы, пока не пришёл Вадик и не разрушил этот сладкий миг. Подрезал влюблённым крылья, вернув их на грешную землю: к институту, к лекциям, к Шаманову.
Зато о чём он уж точно не жалел, так это о том, что не записался на психологию вместе с Кириллом и Машей. А ведь хотел записаться, да в последний момент передумал и выбрал социологию культуры. Так что завтра его очередь идти к первой паре. Ну и пусть! Главное, что не сегодня. И пускай Шаманов отмечает прилежного студента как отсутствующего, пускай оценку снижает. Если даже на зачёте завалит - невелика беда.
- Так почему ты опоздал? - не поняла Маша, слушая его сбивчивый рассказ про автобус. - В пробке застрял?
- Гораздо лучше, - ответил Вадик. - Помнишь, когда меня били, какая-то девушка побежала за ментом?
- Ну да.
- Так вот: я с ней познакомился.
- Правда? - в один голос воскликнули Кирилл с Машей. - Где? В автобусе?
По мере того, как они слушали, их глаза всё больше и больше разгорались, словно это была не история знакомства, а захватывающих детектив Агаты Кристи. Ещё бы, подумал Вадик, и я сам бы не поверил, если бы мне кто-нибудь рассказал. Москва - город большой с кучей районов и округов. Здесь, как в лесу, легко затеряться, а потом попробуй найти друг друга. "Переедем через речку - разойдёмся кто куда" - это словно про нашу любимую столицу. И есть ли здесь надежда встретиться ещё раз совершенно случайно?
- Слушай, Вадька, ну, вообще! - только и мог вымолвить Кирилл. - Это ж надо было вот так случайно оказаться в одном автобусе и услышать.
- А ещё говорят: рыжие-бесстыжие! - возмутилась Маша.
- Ну что ты хочешь, Маш, - ответил Кирюха. - Надо ж этому Ивушкину на кого-то вину свалить, чтоб ему пусто было!
Взяв заветную тетрадь, Вадик пошёл в комнату для занятий, оставив друзей в уединении. А когда вернулся, Кирюха уже спал. Спал и вернувшийся сосед Витька. Раздевшись, Вадик лёг на свою кровать и, вспомнив улыбку "рыжего ангела", тоже заснул.
На следующий день он, как и обещал, после лекций поехал к Тане. Она, по-видимому, ждала его и была очень рада ему. Её глаза на этот раз были веселее. Даже силы мало-помалу начали прибавляться.
Весь вечер Вадик развлекал девушку забавными случаями в институте и с удовольствием слушал нежный, как журчание ручейка, девичий смех. Особенно ей понравилась история про то, как он однажды, рассердившись на долгое отсутствие преподавателя (давно бы в столовую сбегал и поел, пока его нет), сказал Кириллу: "Блин, ну где совесть у этого Маркова?" Кирилл не ответил, но, повернувшись назад, выпучил глаза и как-то дико посмотрел на друга: позади стоял Марков собственной персоной. Ошеломлённые, Вадик и Кирилл не знали, что сказать. А Марков вскоре доказал, что совести у него и впрямь нету. На зачёте, когда поставил Вадику тройку. И снова он в глазах Тани - диссидент и правдолюбец.
Да я-то что, отмахивался Вадик. Вот Кирюха - это уж правдолюбец как правдолюбец. Был такой преподаватель по микроэкономике, жуткий циник. Часто во время лекций отвлекался, чтобы рассказать, как в молодости был чиновником и брал взятки. Притом не только без малейшего стеснения, но и с какой-то гордостью за себя. И только Кирилл нашёл в себе смелость прямо спросить: а Вам не стыдно? На что препод честно признался: ничуть. К зачёту Кирюха готовился с особой тщательностью, так как не ожидал ничего хорошего. Но этот, слава Богу, не стал никого заваливать. На третий день они говорили о фильмах. Тане пришлись по вкусу "Приключения Шурика" и "Полосатый рейс". Пускай они старые, но такие смешные. Неравнодушна она была также к мелодрамам. Но только к старинным, типа "Возраста любви".
- Таня, а всё-таки почему ты побежала за милиционером? - пытался спросить Вадик, но каждый раз Таня пожимала плечами и спрашивала:
- А что, не надо было?
И Вадик понял: эта девушка не могла по-другому. Для неё помочь попавшему в беду было так же естественно, как для него - здороваться, есть вилкой или умываться по вечерам. Что бы он ответил, если бы Таня вздумала спросить, зачем он каждый вечер умывается?
- "Золотая ты моя, золотая!" - Вадик всё чаще стал замечать, что этот мотив преследует его по пятам. Едет ли он в автобусе, делает ли уроки или моется в душе - песенка была всюду с ним, как неизменная спутница. И с ней приходил образ Тани, её глаза, улыбка. "Глянут мужики, как на солнышко. Чтобы не ослепнуть - зажмурятся". Но жмуриться ни чуточки не хотелось. Наоборот, Вадик с нетерпением ждал, когда снова увидит Танюшу.
А вот в институте случилось кое-что из ряда вон выходящее: новая буфетчица облаяла студента. Просто за то, что он дал пятьдесят рублей, а у неё не оказалось сдачи. У Вадика были десятки, и он предложил разменять, но студент всерьёз обиделся - забрал свои деньги и ушёл. "Что ж Вы так? - с укором бросил ей Вадик. - Хорошего человека обидели". Как понеслась на него буфетчица! Он не стал с ней связываться и ушёл вслед за тем парнем. Тогда он неожиданно поймал себя на мысли: "А что бы сказала Таня, окажись она здесь?"
На другой день снова была философия, и случилось то, чего никто не ожидал - сам Шаманов опоздал на сорок минут. И Вадик, пользуясь случаем, напомнил ему, что прошло больше шести. "Ну, извините, так вышло", - ответил профессор и кинул на Вадика такой взгляд, словно хотел сказать: "Ну, держись, Хохлов, я тебе ещё припомню". Ну и пускай припоминает, зато Таня, наверное, скажет, правильно сделал. Потому что сама, наверное, поступила бы точно так же. Или же нет? Надо будет завтра спросить у неё.
"И днём, и ночью лишь она передо мной,
И не Мадонне я молюсь, а ей одной".
Что это? Ах, да, Кирюха включил магнитолу и слушает свой "Нотр-дам". Ну и пускай слушает, подумал Вадик, я тоже послушаю - хорошо поют. Хотя "Золотая" куда лучше.
А ночью ему снилось, будто идёт он по коридору общежития, заходит в комнату и не верит своим глазам: на его кровати сидит... да, она самая. "Привет, Таня, - растерянно произносит Вадик. - Как ты меня нашла?". В ответ "рыжеволосая бестия" улыбается: "Не знаю... Ну, что молчишь? Не рад мне?". И так изящно убирает с лебединой шейки огненную прядь. Рад ли он Тане? Что за вопросы? Он садится рядом с ней и... просыпается. Где же Таня? Она только что была здесь. Но нет, рядом только Кирилл и Витька. Разочарованный, Вадик встаёт и начинает собираться на учёбу.
Наконец, прошла неделя. Последний раз Вадик заходил к ней в палату. Завтра её должны выписать. Таня уже выздоровела, посвежела и была так хороша собой. А как светились её удивительно живые глаза! И что особенно порадовала Вадика - она была не одна: пожилая соседка живо болтала с ней. Соседка, которая сначала не удосуживалась повернуть головы в её сторону. Интересно, почему? То ли Вадик подал пример, то ли сама поняла, что Таня совсем неплохой человек?
- Привет, - ответила Таня. - Это Антонина Терентьевна!
- Очень приятно! Ну, как дела?
- Уже хорошо. А у тебя как? Что новенького?
Рассказывать девушке о буфетчице и Шаманове Вадик не стал. Ещё, чего доброго, Таня решит, что он хвастун. Вместо этого он просто спросил: стала бы она покупать что-то у продавца, который орёт на покупателей.
В ответ она сморщила свой хорошенький носик:
- Нет, вряд ли. Не люблю, когда орут. Можно же по-интеллигентному...
"Я же хотел не о хамах, - думал Вадик. - Я же хотел о..."
Что-то очень важное вертелось у него на языке. Но что именно? О чём же он хотел поговорить с девушкой? Пожалуй, обо всём, ответил он сам себе. Говорить бы с ней и говорить, не расставаясь. "Внимать Вам долго, понимать душой всё Ваше совершенство", - так, кажется, писал Пушкин. Вернее, его герой. И не Татьяной ли звалась та, которой он это писал? А что если...
- Тань, а ты была в Пушкинском музее?
- К стыду своему, признаюсь, нет. Всё времени не было.
При этом глаза её хитро засверкали. Видимо, она сказала неправду. Специально для того, чтобы Вадик пригласил её. Этот хитрый огонёк придал парню смелости.
- А хочешь, как-нибудь сходим? У меня есть два билета. Вернее, пока нет... Но я их куплю.
- С удовольствием, - улыбнулась рыжая бестия. - А когда?
- Ну а когда ты хочешь?
- Сегодня пятница, завтра утром меня выпишут... Давай в воскресенье.
- Если будешь нормально себя чувствовать.
- А я уже чувствую себя нормально. Ну как, ты согласен послезавтра? В двенадцать?
- Согласен. Дашь телефончик?
Вернувшись в общежитие и по обыкновению открыв дверь, Вадик снова застал голубков. Но на этот раз ни Кирилл, ни Маша не повернули головы и его не заметили. Вадик не стал дожидаться и, тихонько закрыв дверь, отправился в комнату для занятий. Незачем мешать влюблённым наслаждаться друг другом.
Достав из сумки учебник, Вадик открыл его на заложенной странице. Неожиданно его взгляд упал на луну. Круглая, как личико Тани, она заглядывала в окно, освещая мягким светом стоящие во дворе деревья. Блестел при лунном свете выпавший за день пушистый снег.
Несколько раз Вадик пробовал сосредоточиться на книге, но каждый раз снова и снова отвлекался на луну. Наконец, он закрыл книгу и, отбросив её в сторону, стал смотреть в окно. Ему казалось, что диск луны с каждой минутой становится всё теплее, розовее. "Плывёт луна, любви помощница", - вспомнилась Вадику старая песня.
А его руки и мысли тем временем выводили строки, подсказанные, наверное, самим Богом:
"Когда я слышу песню "Золотая",
Мне об учебё думать тяжело:
Твои глаза, улыбку вспоминаю
И чувствую души твоей тепло.
Скажи, откуда ты взялась такая,
Мой добрый, светлый рыжий огонёк?
С тобой декабрь кажется мне маем
И солнечным - всяк пасмурный денёк"
- Ну, я пошёл! Счастливо отметить! - молодой парень, наконец, причесался, отошёл от зеркала и теперь спешно надевал сапоги.
- Ну, пока, сынок, - ласково сказал отец.
- Привет Риточке, - добавила мать.
- Спасибо, ма. Мы ещё придём сюда - ждите.
- Хорошо.
- Счастливо, Лёха! - Вадик помахал брату рукой.
Тот помахал в ответ и, на ходу застёгивая пальто, стал спускаться по лестнице. Скоро он уедет из дома, чтобы поступать в институт. В тот же, который заканчивает Вадик. И не один - вместе с Ритой.
А в большой комнате уже стояла зелёная красавица, увешанная шарами, сверкающими разноцветными огоньками гирляндой, ниспадающими серебряными нитями дождика. Воздух был пропитан запахом мандаринов. У новогоднего стола суетилась почти что жена Вадика. Свет от гирлянд падал на её голые плечи, отражался в её сияющих глазах и рассеивался волосами, рыжей копной падающими на чёрную ткань платья. Её ловкие пальчики расставляли салаты, протирали бокалы и ставили их на белую вязаную скатерть. Вадик принялся помогать ей, но неожиданно зазвонил сотовый.
- Алло!
- Привет, Вадька! - раздался в трубке знакомый голос. - С новым годом тебя! Счастья, здоровья, любви. И всего того, что ты сам себе пожелаешь!
- Спасибо, Кирюха! Тебе того же. И ещё дай Бог вам с Машей здорового ребёнка. Привет ей, кстати.
Пожелание было как раз к месту - уже месяц как Маша была беременна. Но не только ради ребёнка Кирюха на ней женился.
- Спасибо! Вам тоже привет. От меня и Маши. Желаю, чтобы следующий год был лучше предыдущего. Впрочем, я уверен, он будет гораздо лучше... Заслужили мы, в конце концов, лучшей жизни? После всех этих политических страстей.
Да, уж, страсти в уходящем году были и вправду нешуточные. Внезапная смерть Ивушкина, его вдова в качестве и.о., досрочные выборы в ноябре, после которых мадам Ивушкина уехала в Польшу и уже там призналась в интервью, что отравила мужа. Кто знает, может, Россия без Ивушкина и вправду пойдёт по правильному пути? Во всяком случае уже отменили ряд законов, дискриминирующих рыжеволосых.