Аннотация: Что там - по ту сторону света, по ту сторону жизни? Никто никогда не вернется, никто не расскажет.
...Маша вздохнула, просыпаясь, и открыла глаза. И растерялась от захлестнувшей её разноголосой волны звуков. Голоса звенели, звучали, разливались ручьём, рассыпались смехом, переплетались и звонким эхом улетали в небо - голубое, солнечное, безмятежное.
"Лето! Настоящее лето!" - радостно думала Маша. Она так давно не вставала с постели, что уже не помнила, какое оно - лето. И теперь с наслаждением вдыхала восхитительный, пахнущий свежестью воздух, в котором смешались запахи скошенной травы, нагретой солнцем земли и прибитой дождём дорожной пыли.
Маша с наслаждением вдохнула - ещё, и ещё раз, и ещё... И почувствовала мягкое прикосновение, словно кто-то невидимый целовал её ладонь. Маше стало щекотно, она сжала пальцы и улыбнулась. Здравствуй, лето!
.........
- Коля!! Она пришла в себя! Она нас слышит! - вне себя от радости крикнула Марина. Николай на ватных ногах пошел к кровати. Нет, этого не может быть, не должно быть!! Ей всего двенадцать, она не может умереть...
Николай осторожно взял дочкину безвольную руку - ту, которая не соединялась с капельницей холодно блестящей иглой, - и поцеловал в тёплую ладошку. Машины пальцы дрогнули и сжались, на губах заиграла улыбка. - Врач сотворил чудо... Кто там говорил, что чудес не бывает?..
.........
Площадь была заполнена народом. "Бли-иин, где ж тут своих найдёшь!" - подумала Маша, растерянно оглядываясь по сторонам. Вокруг неё вокруг бурлил людской водоворот. Машу толкнули, извинились, и тут же наступили на ногу и больно пихнули локтем в рёбра.
Маша открыла было рот... но у её обидчика было такое счастливое лицо и такие сияющие глаза, что возмущаться ей почему-то расхотелось. В уши вливалась радостная какофония звуков - вокруг гомонили, смеялись, ругались...Люди бестолково толклись и так же как Маша, растерянно озирались по сторонам. Окликали кого-то, и расталкивая толпу и радостно улыбаясь, спешили на зов..."Бли-ин, как на вокзале!"
- Ба-аа! Ты где? - на авось крикнула Маша в толпу и услышала бабушкин голос.
- Не ори, не дома. Привыкла понимашь, чуть чего не по тебе - в слёзы да в крик, а родители под твою дудку плясали, много позволяли, распустили девку вконец. У меня не забалуешь, я тебе мозги-то живо вправлю. Вставай! Разлеглась, понимашь, среди белого дня... Домой поедем. - Машу ласково потянули за руку (ту, в которой не было иглы). - Там дедушка тебя заждался...
Маша с удивлением поняла, что лежит на столе (и откуда он тут взялся?) Она спустила на пол босые ноги и поёрзала ими, нашаривая тапочки. Вместо пола под ногами оказалась земля. Машины тапочки бесследно исчезли, как и одежда. Впрочем, платье на ней было - длинное, белое, ниспадающее широкими складками платье невесты! Маша потрогала складки. Пальцы нащупали прохладный цветочный стебель. - "Цветы! Настоящие! Бли-иин, я чё, замуж выхожу? И кто же жених?"
- Дак чё, мне одной ехать, а ты здесь останешься?
Маша покорно поднялась (ногам было мягко и немного щекотно) и поплелась следом за бабушкой. Она радовалась, что больше не надо ждать и что она наконец нашлась, и не обращала внимания на бабушкину воркотню. Миновав шумную, кипящую народом площадь, они вышли на улицу, которая оказалась странно безлюдной. Невдалеке стояла телега с запряжённой в неё серой в яблоках лошадью, которая показалась Маше знакомой...
Был у них в деревне такой же, серый в яблоках жеребец. А мост старый, бревна погнили уже, его бы разобрать да новый настелить, да - кому ж охота... А телега-то тяжёлая, мешки везли с солью, да нагрузили сколько поместилось... Брёвна разошлись. Жеребец провалился по брюхо, и пока бегали в деревню за помощью, пока его вытаскивали шестеро мужиков, - кричал отчаянно, не переставая. Встать он уже не смог: сломал обе передние ноги...
Чтобы избавить Грая от мучений, поселковый милиционер вставил ему в ухо дуло револьвера и нажал на курок. Грай дёрнулся и затих. Милиционер опустился на колени, закрыл мерину глаза и погладил его по сухой красивой голове, прощаясь. - "Отбегался. Земля ему пухом...". Смахнул со щеки слезу и не оглядываясь зашагал к поселковому правлению.
- Грай! - обрадованно крикнула Маша, и жеребец призывно заржал. Вылечили всё-таки Грая! Наложили гипс, и кости срослись, а про милиционера дедушка пошутил, нарочно придумал. Маша тогда разревелась, но бабушка запретила плакать: "Сопли утри, и чтоб я не видела! Ишь чего удумала, по скотине плакать..." - и замахнулась на внучку полотенцем.
Маша убежала от неё к Мишке Коломину и долго плакала, уткнувшись носом в его плечо и горестно всхлипывая. Мишка был настоящим другом и как никто умел утешать. "Ну, будет, будет... Ну, умер, что ж теперь делать... Ну, будет тебе..." - гудел Мишка на одной ноте, обнимая Машу за плечи и гладя по вздрагивающим от рыданий лопаткам. Впрочем, плакать Мишка ей не мешал.
Наревевшись всласть, Маша нечаянно уснула, привалившись головой к его плечу. Плечо затекло и немилосердно кололо иголками, но мальчик сидел не шевелясь и не меняя позы. Ничего, он потерпит. Он же мужчина, а мужчины умеют терпеть.
Через год Мишка утонул, переплывая на спор речку Обманку. Ребята подумали, что Мишка нарочно нырнул, чтобы их напугать: Мишкины трюки они знали назубок. Досчитали до ста двадцати (Мишкин рекорд), но Мишка так и не вынырнул.
Похолодев от ужасной догадки, ребята попрыгали в воду, но помочь не смогли: мальчика затянуло в водоворот. Тихая, спокойная и безмятежная на вид, Обманка получила своё название именно из-за водоворотов, о которых по окрестным деревням шла недобрая слава. Деревенские купались у берега, на стрежень не заплывали даже взрослые, что уж говорить о детях. Да разве Мишку удержишь?..
Мишкина мать на могиле сына не плакала и не промолвила ни слова, смотрела куда-то вдаль сухими глазами, в которых уже не было слёз. Проводив народ с поминок, убрала со стола, вымыла в избе полы - ключевой водой, как полагалось по народному обычаю. Присела на лавку и тихо умерла...
..........
С телеги поднялся мужик в серой телогрейке, в котором Маша узнала дедушку и с радостным визгом повисла у него на шее.
- Ну, будет, будет, - бормотал дедушка, усаживая внучку на телегу. - Поехали, чё ли... Заждались мы тебя! Свинью закололи, бабушка холодца наварила, пирогов с морквой напекла...Штей щавельных со сметаной, как ты любишь...
Морковные пирожки! - У Маши потекли слюнки. Она привалилась к тёплой бабушкиной спине и улыбнулась. Как же давно они не виделись! Как же давно она не ела бабушкиных щей...
- Родители-то здоровы ли? Дома всё ли ладно? - выспрашивала бабушка и, не дожидаясь ответа, продолжала. - Небось вздохнули свободно, что от тебя избавились. И то сказать, какое золото обронили... Двенадцать лет, а всё никак не выправишься.
Мать-то тебя не хотела рожать, всё таблетки пила, чтоб, значит, от дитя избавиться. Да ты, видать, сильно жить хотела, всё одно на свет родилась, хоть и слабенькая. Какой родилась, такой и осталась, все болячки к тебе липли, мимо не прошли, в гости напросились... За материн грех расплатилась.
Говорила я Кольке-то, не надо было на городской жениться. Взял бы свою, деревенскую... Дак рази он мать послушает? В город подался, охломон, мало ему в деревне девок... Бог и наказал, послал дитё - то понос, то золотуха! Двенадцать лет оне с тобой мучились.
- Да хватит уже ворчать, уймись, старая, укороти язык! - не выдержал дед. - А ты не слушай её, внученька! Она тебя ждала-скучала, слезами изошлась. Без Машки-то, грит, мне и свет не мил, скорей бы, грит, встренуться... Вот и свиделись. Тут радоваться надо, а она...
- Сказывай, от чего слегла-то? - продолжала расспрашивать бабушка.
- А я знаю, от чего? Плохо мне было...
- Ну, а сейчас-то хорошо?
- Да вроде...
- Вроде Володи, а похож на Петра...
- Да замолчишь ты когда-нибудь, колода старая!
Маша улыбнулась. Ей было невыразимо хорошо - под бабушкино незлобивое ворчанье, на тряской телеге, заваленной по ободья душистым сеном. Маша раздвинула сено рукой и увидела засохшую красную земляничину.
- Ба, смотри! Я землянику нашла!
- А чего на неё смотреть-то? Ешь, коли нашла! - засмеялась бабушка.
.............
- Коля! Коля!! - вскрикнула Марина, почувствовав, как шевельнулись дочкины пальцы, мгновенье назад холодно-безжизненные. Вслед за пальцами дрогнули губы, пытаясь что-то сказать. Марина склонилась над кроватью, но не услышала ни звука. Щёки девочки слегка порозовели. Или ей просто хотелось, чтобы они порозовели?
- Машенька, доченька, мы с тобой, и мама с тобой, и папа. Ты обязательно поправишься, и мы с папой заберём тебя домой, и поедем на море, - сквозь слёзы шептала Марина.
Маша длинно вздохнула и закрыла глаза. С лица исчезло страдальческое выражение, уголки губ приподнялись, словно она улыбалась кому-то, словно видела что-то...
Врач бессильно развёл руками. Лица родителей исказились, глаза смотрели с немой мольбой - так, наверное, смотрели назаретяне на Иисуса Христа. Но врач не был богом и не мог сотворить чудо. Торопливо прошёл по коридору и скрылся за белой дверью.
............
- Врачи-то чё говорят? Говорили...
- Ничего не говорили, только уколы кололи, больно, - пожаловалась Маша.
- Вот-вот, лечить не могут, колоть токо умеют, сами не знают от чего... От уколов-то полегчало хоть?
- Нет, не полегчало... Ба, а Мишка тёти Нюрин... дома? - забывшись, спросила Маша. И услышала - невозможное.
- Дома, куды он денется. Счас приедем, щец похлебаешь да свеклу полоть пойдёшь, заросла свекла-то, пропадёт не то... И смородину собирать пора, осыпается смородина-то! У меня одной-то рук не хватает на всё, а деда помочь не допросишься, то ему на рыбалку, то лодки смолить с мужиками, то сети чинить, то табачок курить... Да, ты уж грядки табашные полей, не забудь!
- Ба, я не забуду. И грядки выполю, и смородину соберу, я только к Мишке сбегаю, я быстро...
- Я кому сказала? Аль ты не слышала? Мишка твой никуда не убежит. Ты как грядки-то выполешь, воды из пруда принеси, вечером полить не забудь. Да картоху в подполе перебрать надо, мелкую себе оставим, а которая покрупнее, на рынок свезём, продадим. К Мишке ей надо, разбежалася... А работать - баушка с дедом будут?
...............
... С трудом передвигая гудящие от усталости ноги, Маша толкнула знакомую калитку.
- Машка!! А я с утра тебя жду... Чё ж ты раньше не пришла? Шибко занята была?
- А то ты бабушку мою не знаешь, - вздохнула Маша, - я весь день свеклу полола, потом картошку перебирала в подполе, а там холодина такая, до сих пор пальцы не разгибаются, - пожаловалась Маша.
Мишка взял её руки в свои и подышал на пальцы, смешно выпятив губы. От его дыхания пальцы согрелись, но Маша не отнимала рук: ей было необыкновенно хорошо, словно внутри неё зажглось маленькое тёплое солнышко. Как же здорово, что Мишка не утонул, выплыл! Тётя Нюра, наверное, так радовалась! И на радостях всыпала Мишке...
- Сейчас разогнутся... Тебе сдавать. На что играем, на желание?
- Ага! - моментально забыв о своих бедах, Маша взяла из его рук карты и, перемешав, начала сдавать...