Аннотация: В юности мы всегда знаем, каким будет наше будущее, мы в него верим, мы его делаем. И даже если оно не сбудется, оно останется будущим в наших воспоминаниях. Вот примерно так. Получается "петля времени"...
ВОСПОМИНАНИЯ О ЮНОСТИ
Ирина Верехтина
Вика приходила на работу раньше всех. Открывала тяжелые фрамуги полуподвальных окон и с минуту стояла у окна, подставив лицо под струю холодного воздуха. Потом принималась расставлять на полках пухлые пенсионные дела. В архив пенсионного фонда Вика попала случайно - когда металась в поисках работы на полставки, но на полставки ее нигде не брали. А сюда - взяли. Архивариусом.
Важное и значительное слово "архивариус" применительно к собесу расшифровывалось просто: "принеси - отнеси - убери на место". Вика никогда бы не согласилась на такую работу, но у мамы отказали ноги, а ухаживать за ней, кроме Вики, было некому. Так уж сложилась жизнь: Вика с мамой остались вдвоем. Вика со страхом думала, что когда-нибудь мамы не станет, и она останется одна. Совсем одна! Но такие мысли Вика позволяла себе редко.
Полставки - это четыре часа рабочего времени. Вика проводила их в одиночестве: с сотрудниками пенсионного фонда она почти не общалась: брала оставленные для нее журналы приема граждан, подбирала по ним в архиве пенсионные дела и разносила по кабинетам. А те, что были уже не нужны, уносила обратно в архив и расставляла по полкам. Единственными ее "собеседниками" были - эти самые дела. За каждой картонной обложкой открывалась чья-то жизнь, чья-то судьба. Это было интересно, и Вика, когда у нее выкраивалась свободная минутка, заглядывала, словно в щелочку, в чужую жизнь...
"Трудовая книжка. Чечель Зоя Викентьевна. Место рождения - город Алушта, Республика Крым. Специальность: повар-кондитер. Окончила Алуштинское кулинарное училище.
1972 год - принята поваром 3 разряда в ресторан "Волна" Алуштинского треста ресторанов и столовых, в 1974 году присвоена квалификация повара 4 разряда.
1980 год - принята поваром госпитальной кухни войсковой части 3712. Присвоен 5 разряд.
1983 год - Алуштинский военный санаторий. Повар 5 разряда. Принято торжественное клятвенное обязательство..."
Вике стало смешно: ну какое клятвенное обязательство может дать повариха? Не разбавлять борщи сырой водой, а только кипяченой? Или - вообще не разбавлять... Но об этом никто не узнает: военная тайна!
А вот другое: "Никифорова Виктория Витальевна, год рождения 1957. Образование высшее. Профессия: инженер-механик..." - Надо же, она тоже Виктория, и тоже -Витальевна! Вика сунула любопытный нос в трудовую книжку. До 1991 года ее тезка работала по специальности - ведущим инженером в НИИЖТ. Потом уволилась. Дальнейшая карьера инженера-механика соответствовала известному изречению: "Пути господни неисповедимы...":
1991 год - принята киоскером в "Союзпечать", оплата сдельно-премиальная.
1993 год - зачислена на должность продавца винно-водочного отдела в ТОО "Мир".
1995 год - принята в школу Љ 213 г. Москвы на должность воспитателя группы продленного дня, в 1999 году переведена на должность учителя физики и математики".
Учитель?! - Вика глазам своим не поверила! Но подпись директора школы и гербовая печать на справке впечатляли. Вике стало жалко учеников инженера-механика...или киоскера? Или продавщицы спиртного? Она их научит - "как в милицию попасть"...
А вот еще одно, совсем тоненькое - "Радванский Игорь Паулевич. Специальность: артист балета. Окончил Ленинградское хореографическое училище имени Вагановой в 1978 году. Работал с 1978 года - в Ленинградском театре оперы и балета..." Вика полистала трудовую книжку, и у нее захватило дух - неведомый Радванский танцевал во всех Викиных любимых ансамблях:
1980 год - принят артистом балета в ансамбль "Хореографические миниатюры".
1985 год - принят солистом балета в ансамбль "Ритмы планеты".
1988 год - принят солистом в ансамбль "Русский сувенир"...
Задохнувшись от восторга, Вика открыла страницу с копией паспорта. С фотографии на нее смотрел светловолосый парень - Викин ровесник. Пенсию по выслуге лет балетным платили с 36-ти. Вика с сожалением поставила дело на полку. Она была неравнодушна к тем, чьи профессии были творческими (как у самой Вики, окончившей редакционно-издательский факультет отделения журналистики).
Темой ее дипломного проекта был очерковый жанр, а после окончания института Вика работала в журнале "Колос" - писала очерки о жизни села. Очерки у нее получались яркие, нестандартные. Вику хвалили. Но все это было потом. А сначала - в редакцию "Колоса" пришла 23-летняя выпускница журфака и гордо предъявила диплом. Диплом был - красный.
- Отличница, значит? - зачем-то спросил Вику главред. - Ну, поглядим... чему вас в институте учат. - И зачислил Вику в штат, корреспондентом в одну из редакций журнала. Вика очень гордилась тем, что она - штатный корреспондент, ее переполняли творческие идеи и грандиозные планы... Но оказалось, что все уже "распланировали" за нее, поручив ей написать серию очерков о сельских механизаторах.
- А где они, механизаторы? - робко спросила Вика. - "Механизаторы? Знамо дело, на селе!" - ответил зав. редакцией. Он был рад приходу молодого специалиста, потому что старый (в переносном и в прямом смысле) состав редакции ехать "на село", знамо дело, не хотел. А ехать надо - раз такую рубрику поставили в план. Появление Вики было очень кстати: ей и поручили новую рубрику. И для домашней девочки Вики началась новая, "взрослая" жизнь и бесконечные командировки - да не в обжитое уютное Подмосковье, а в самые забытые уголки земли русской, где и обретались сельские механизаторы...
Вике тогда досталось... Она-то думала, что всему научилась и все умеет, а пришлось ей привыкать к трудностям, учиться терпению и изобретательности, осваиваться в новой обстановке (каждый раз - в новой!) и самой, без подсказок, принимать решения. Как говорил главред, "поднимать целину". Вика привыкла. Но свою первую командировку запомнила на всю жизнь. Не зря говорят - первый блин комом...
... Поезд давно ушел, а Вику так никто и не встретил. Она топталась по занесенной снегом платформе и ждала. К платформе примыкала будка. Железнодорожный вокзал местного разлива! - определила Вика. Кто-кто в теремке живет? - она подергала дверь, но в будке никого не оказалось, а на двери висел замок.
К приходу "станционного смотрителя" Вика успела замерзнуть и впасть в отчаяние. Негнущимися пальцами выудила из рюкзака направление из редакции, в котором значилось название села - Рождество. "Смотритель" прочитал направление и надолго задумался.
- Далеко ехать? - потеряв терпение, спросила Вика.
- Недалече... Километров 10. Да ты не дойдешь, куда тебе... Чего ж там, в журнале вашем, не нашли никого постарше? Девчонку прислали! - возмутился "смотритель". Вика проглотила "девчонку" (обижаться было глупо) и повторила вопрос: "А доехать - нельзя?"
- Доехать можно, только не на чем. Машин-то сегодня не будет, ушли машины-то, - втолковывал Вике "смотритель". - А ты думала, ждать тебя будут? Эх, ты... горе! Ну сиди, грейся, а я пойду...за трактором.
Вику разморило в жарко натопленной будке, и она нечаянно заснула. Разбудил ее мужичок в лохматой шапке и полушубке - тоже лохматом. Он здорово смахивал на медведя, и Вика решила, что он ей снится. И тут медведь снял шапку и ухватил ее за плечо огромной мягкой лапой. Вика дернулась из цепких медвежьих лап - и проснулась...
- Вставай, вставай, дочка! Ехать пора, - бормотал "медведь" и тряс Вику за плечи. - Отвезу тебя в Рождество, раз такая надобность. Счастье твое, что я в мастерских задержался, а то уехал бы, и топала бы 10 километров на своих двоих. Или - домой воротилась?..
Слова сыпались из него, словно разноцветные бусинки, и Вика улыбнулась. Мужичок ей чем-то нравился, с ним Вика чувствовала себя под надежной защитой. Он так заботился о ней (а ведь впервые встретил!) Как папа, - подумала Вика.
- Нет, мне домой никак нельзя! Мне очерк написать надо - о трактористе из вашей деревни. Дементьев Иван Арсеньевич. Знаете такого?
- Как не знать... - ответил мужичок и распахнул перед Викой дверь. За дверью стояла новенькая "Нива".
- А я думала, мы на тракторе поедем, - сказала изумленная Вика. Мужичок вздохнул. - Ты вот что, дочка. Жить будешь у меня. Жена тебе утресь блинцов напечет, она у меня по этому делу мастерица... Ты блинцы-то любишь? (Утресь, блинцы... это все арготизмы, надо бы в очерк вставить - соображала Вика, у которой всегда были пятерки по стилистике).
- Поживешь, поглядишь... - продолжал между тем мужичок, - как оно, в деревне-то, зимой-то... А трактора в ремонтных мастерских зимуют. Захочешь поглядеть - отвезу. А без меня - даже не думай! Здесь, видишь, барышень-то городских не очень...любят. А со мной - везде можно, хошь в мастерские, хошь куда...
Вика сразу поверила, что с ним - можно: от него дружелюбными теплыми волнами исходили надежность и спокойная уверенность. "А к Ивану Арсеньевичу Дементьеву меня отведете? Или одну отпустите? - пошутила Вика. - Мне о нем очерк написать поручили".
- Ну, раз поручили, пиши, - согласился мужичок. - Пиши, дочка. Я тебе газетки летошние найду, там все про него прописано - и про рекорды, и про премию... Пиши!
-То есть как - пиши? Вы мне что, газеты переписывать предлагаете?! - Вика порозовела от возмущения. - Я интервью у него хочу взять! От него хочу все услышать, а не из старых газет!..
- Да какие ж они старые? - летошные газетки, поискать токо надо... - Мужичок словно не слышал Вику. - Счас приедем, поужинаем, да и спать пора. А утресь баньку истоплю! Бани-то деревенской ты небось не видала? Ну вот, значит, попаришься... Денег с тебя не возьму, живи - сколь надо. А с разговорами ко мне боле не приставай. Я это - Иван Арсеньевич. Я самый и есть. И чтобы никаких интервью, и не заикайся об этом! - прикрикнул он на изумленную Вику. - Осс-споди! И как тебя родители отпустили одну... в нашу глухомань!
Вот так бесславно все и закончилось: не помогли ни уговоры, ни слезы. Даже Зоя Степановна, жена знаменитого тракториста, ничего не смогла сделать. - "Он у меня такой! - с гордостью объяснила она Вике. - Как скажет, так и будет все по его... Ты не реви, я газетки тебе найду, там все про него прописано!"
И Вика взялась за газеты... О том, как она писала свой первый очерк, Вика не рассказывала никому.
Иван Арсеньевич уезжал, когда Вика еще спала, домой возвращался затемно. Сквозь сон Вика слышала, как он расспрашивал жену - о ней, Вике. - Ну, как она тут?
- Да цельный день по деревне бегала, с разговорами приставала ко всем...Мужики говорят, настырная девка-то, прям проходу не дает, все выспросит и в блокнотик свой запишет. Да вопросы-то задает дельные, не в бровь, а в глаз - вопросы-то! Мужики говорят - в корень смотрит девка, а ведь только вчера приехала!
Еще Иван Арсеньевич интересовался, хорошо ли Вика ест, не замерзла ли она, ведь весь день - на морозе, не забыла ли жена положить на печку Викины валенки (валенки были "командировочные", выданные Зоей Степановной). "Как о ребенке заботится!" - улыбалась Вика. А Иван Арсеньевич тихо входил в ее комнатку и заботливо укрывал Вику поверх стеганого одеяла тяжелой меховой дохой. Доха пахла сеном и почему-то парным молоком, которым Зоя Степановна "отпаивала" Вику. И всю ночь ей снились поросшие высокой травой луга в теплом солнечном свете...
Через четыре дня Вика уехала, увозя с собой багаж знаний о том, "как оно - на селе живется и работается". Багаж был приличный, хоть и уместился в небольшом блокноте. О том, сколько всего за эти четыре дня "уместилось" в Викином сердце, она не рассказала никому. На станцию ее отвез Иван Арсеньевич. Зоя Степановна на прощанье расцеловала Вику в обе щеки и сунула ей узелок. - "На вот, пирожков горяченьких на дорожку тебе напекла". И Викино сердце дрогнуло, словно прожила она здесь не четыре дня, а четыре года... Трудно уезжать навсегда от хороших людей, поняла Вика нехитрую истину.
В поезде Вика развязала узелок. Кроме пирожков, в узелке обнаружился шарфик с затейливым орнаментом, связанный из козьего пуха, и такие же варежки. Варежки и шарфик хранятся у Вики до сих пор.
Принимая "работу", главред похвалил ее: "Молодец! Очерк поставим в номер. Стиль хороший, и фактический материал богатый! Пиши, Виктория. Будем печатать". От похвалы главреда у Вики словно выросли за спиной крылья, и хотелось взлететь. Теперь в каждом номере журнала (ну, пусть не в каждом, пусть через один) будет ее, Викин, очерк. На молодого автора обратят внимание читатели. О ней будут говорить: "...Коробову читали? - Здорово пишет! Не просто говорит о проблемах, а предлагает перспективы их решения! Молодец!". - Да это не я, это механизаторы предлагают, - скажет им Вика...
Но время шло, а Викины очерки в журнале так и не появлялись. - Опубликуем, не переживай! - говорил ей главред - Ты давай, пиши... И она писала. Моталась по командировкам, тряслась в разбитых грузовиках по ухабистым проселочным дорогам. Ночевала в сельских клубах, в помещении школы, а однажды - в правлении колхоза, на деревянной скамье. К трудностям Вика не то чтобы привыкла, скорее - притерпелась. И с упоением писала... Ничего, ее время еще придет. Напечатают!...
Напечатали. Все одиннадцать очерков - в одном номере! "В этом номере мы публикуем подборку статей молодого автора В.Коробовой о жизни и проблемах села" - с ужасом прочитала Вика. И далее - петитом (самым мелким, самым трудночитаемым шрифтом, мельче которого не бывает!), наполовину сокращенные (о чем Вику даже не потрудились поставить в известность!) - все ее одиннадцать очерков подряд...Кто же их будет читать? - уныло думала Вика. - Даже если начнут, прочитают один-два и бросят. Это как съесть сразу десять пирожных - вкусно только первые два, а потом в тебя уже не лезет... Отчего же главред этого не понимает?
Вике хотелось плакать. Несколько месяцев работы - в одном номере. Петитом, чтобы сразу читать расхотелось! А она-то мечтала, как в каждом номере будут мелькать ее очерки - яркие, красочные, интересные! Вика потратила столько времени, столько сил, чтобы - были интересными, чтобы хотелось дочитать до конца и ждать с нетерпением следующего...И вот - "гуртом" все одиннадцать, петитом и в сокращении. Вика присмотрелась - и охнула: очерки "порезали" жестоко, оставили "голую" схему. А детали - изъяли. Вырезали все человеческое, живое, доброе из Викиных очерков - словно душу вынули. В них остались одни сухие факты. А жизни - не было!
- Ну, Виктория, рада? Напечатали тебя, как обещали! - преувеличенно бодро приветствовал Вику начальник. - А чем это мы недовольны? Чего же ты хотела - на первой странице себя увидеть?
- На развороте она хотела. С портретом! - услужливо подсказали сотрудники. И Вика не выдержала, заплакала. Ее обступили, тормошили, расспрашивали: "Вик, да что с тобой? Может, дома что случилось?". Никто ее не понимал. Никто не сочувствовал. Ведь напечатали! Эка беда - петитом...
- За тобой, Виктория, фуршет - с первой публикации! Как говорят, лиха беда начало! - улыбались коллеги. Лиха беда... У нее - беда. А они радуются, фуршета ждут. Им бы только праздновать. Ведь не с ними такое сотворили, - с ней, Викой!
Вика вытерла слезы, огляделась растерянно - в улыбках ей привиделась тщательно скрываемая ненависть. Привиделась ли? Вика посмотрела внимательней. - Злорадствуют, улыбаются, переглядываются за ее спиной, - мол, знай свое место, тоже еще очеркист нашелся... Получил, фашист, гранату?
- А знаете, кто вы? Вы все? - вдруг спросила Вика.
- Ну и кто же? - проявил интерес коллектив редакции, не ожидавший такого от Вики.
- Вы все - сволочи!
- Круто! - "оценил" в наступившей тишине старший редактор. - А главный редактор у нас кто?
- А главный редактор - главная сволочь! - мстительно улыбнувшись, довела до сведения сотрудников Вика. И стала собирать вещи...
Из "Колоса" она ушла. И очерков с тех пор не писала - ни одного, хотя именно по очерку с блеском защитила диплом. - Отбили охоту...
После истории с "Колосом" Вика два месяца пролежала пластом. Не хотелось ни есть, ни пить. Ни жить. И невыносимо болела голова. Депрессия в тяжелой форме, - определил врач. - Ты пойми, депрессия это вовсе не хандра, это болезнь! Тебе нужна немедленная перемена обстановки. И нечего тут "умирающего лебедя" изображать! Не в постели валяться, а работать! Иначе - не выздоровеешь. Нашла, понимаешь, из-за чего переживать... А повеситься не пробовала? Говорят, от депрессии первое средство! - улыбнулся врач.
Вика подняла на врача злые глаза и процедила: "Не дождутся! Такого удовольствия я им не доставлю".
... Вика устроилась редактором в НИИ водного транспорта. Институт издавал научные труды, при нем была аспирантура, и работы у Вики хватало. Даже домой приходилось брать, когда не успевала. Теперь она работала с другим контингентом - с аспирантами, с кандидатами и докторами наук, с начальниками крупных отделов. Вика даже перечитала институтские лекции по курсу редакторской этики - ведь ей приходилось работать в тесном контакте с авторами научных трудов...
Авторам нравилась тихая сероглазая девушка, под руками которой преображались и обретали ясность и изящную композицию их тяжеловесные научные мысли. Редактируя текст, Вика никогда не настаивала на своем варианте, она всегда говорила "мы". - "Мы с Вами сделаем вот что...". "Давайте попробуем поменять композицию и переставить эти части местами. Вы мне поможете? Одной мне не справиться!" - улыбалась Вика, и ее хотелось слушать, с ней хотелось работать.
- Да Вы просто волшебница! - говорили авторы, читая свои статьи, отредактированные Викой. - Как Вы здорово пишете!
-Да это не я, это Вы пишете, - смеялась Вика, - а я - так, помогаю...
Вика привыкала к кандидатам и докторам наук, как когда-то к сельским механизаторам. И приводила в "божеский вид" их научные труды, забыв, что когда-то писала сама. Она проработала в НИИ пять лет, когда грянули "веселые" девяностые... Финансировать госпредприятия новое правительство не хотело: они, по его мнению, были убыточные, и их спешно перевели на самоокупаемость, превратив в акционерные общества. А сотрудников, соответственно, в акционеров. Вике тоже полагались акции предприятия. Она с нетерпением ждала - сколько ей дадут за пять лет работы. Дали "щедро": 70 процентов зарплаты в рублях, а 30 процентов - акциями. Иначе институту не выстоять, сказали Вике. О том, как выстоять на таких условиях самой Вике, руководство НИИ не думало.
Для Вики это было ударом: их редакционно-корректорская группа в перешедшем на самоокупаемость НИИ стала обузой, балластом, который выбрасывают при перегрузке. "Выбросили" и их: корректоров уволили по сокращению штатов, а редакторов не тронули, но зарплату установили такую, какую получали корректора! Больше всех повезло машинисткам: их разобрали по отделам - на инженерные должности (с соответствующими окладами). Машинисток сократить не получалось: кому ж тогда печатать? Зато от редактирования отказались с легкостью.
- Сами отредактируем, невелика наука! - заявили уважительные когда-то аспиранты и любезные когда-то доктора наук, путавшие стилистику с орфографией, а о композиции текстового материала не имевшие никакого понятия (оно и понятно, у них другая специальность). - И получили полное одобрение со стороны директора института.
Но и это еще не все! Из урезанной наполовину зарплаты 30 процентов платили акциями, не имевшими пока никакой ценности и не дававшими дохода. "Надо потерпеть, товарищи! Иначе НИИ не подняться, не будет ни денег, ни госзаказов, - объяснили на собрании акционерам. - А тем, кто этого не понимает, лучше из института уйти.
Вика - не понимала. И устроилась в издательство "Современник", где после окончания школы полгода работала корректором. И тут Вике невероятно повезло: все редакторские ставки были заняты, но одна редакторша уехала с мужем в загранкомандировку, на три года. Пойдете на временную ставку? Только учтите, через три года придется уволиться, предупредила Вику инспектор по кадрам, но ей было уже все равно. - Редактор "Современника"! О такой карьере можно было только мечтать: "с улицы" в издательство брали только корректоров и машинисток. А Вику взяли редактором! Пусть временно, за три года много воды утечет. Увидят, как она умеет работать, и наверняка оставят её в штате.
И Вика "показала класс": сказались и полгода работы корректором, и пять лет редакторской практики в НИИ. Вика работала на совесть, начальник был ею доволен. Но через год неожиданно объявилась сотрудница, на чью ставку временно оформили Вику: что-то там не сложилось с командировкой - и они с мужем вернулись из Лаоса в Москву.
Зав. редакцией развел руками: место придется освободить, тебя ведь оформили на период отпуска нашей постоянной сотрудницы. Так что ты у нас больше не работаешь...
- А куда же мне теперь?
- Ну, если только в корректорскую... Там ставка есть. Пойдешь?
- Пойду, - неожиданно для себя самой согласилась Вика. Уходить из "Современника" не хотелось. Ничего, поработает пока в корректорской... она еще свое возьмет!
Вика проработала в корректорской три месяца. Больше не выдержала: ей хотелось настоящей работы, а приходилось "тупо" сверять машинописный текст с оригиналом. Еще хуже была вычитка рукописей, а от корректуры типографского набора Вику просто тошнило. От ненавистного "петита" уже через час тяжелела голова, в глазах мельтешило и рябило... И еще - было очень обидно! Корректор с красным дипломом журфака! Золотыми слитками гвозди забивают, сказал бы Викин бывший начальник.
И Вика пошла в отдел кадров. - Переведите хотя бы младшим редактором, у меня же диплом... я согласна!
- Согласна она! - передразнила Вику кадровичка. - А ставка занята. Вот когда освободится - приходи...
Но никто из издательства не увольнялся, и вожделенная ставка не освобождалась... И однажды Вику вызвали в отдел кадров. - Вы на младшего редактора перейти хотели? Ставка есть, пишите заявление, - сказала Вике инспектор по кадрам. И другим, притворно-дружелюбным голосом, спросила: "Ты Аллочку-то видела?"
- Какую Аллочку?
- Что значит, какую! - возмутилась кадровичка. - Аллу Корягину, писательскую внучку. Все издательство гордится, что она у нас работает! Ты одна ничего не знаешь...
- А она что окончила, литературный институт или МГУ?
- Да какой институт... Дед у нее писатель, лауреат! Эдуард Корягин.
Вика запоем читала Эдуарда Хруцкого. Об Эдуарде Корягине она слышала впервые. Писатель! Знает она таких "писателей". Издадут с грехом пополам сборничек, который и читать никто не станет, и пыжатся всю жизнь: писатель... Озвучивать свои мысли Вика не стала. Она согласна на все, на любую работу, лишь бы уйти из корректорской. Вика стояла и молча слушала...
Эту самую Аллу Вика должна была "взять под крыло" и обучать всем премудростям работы редактора - "ненавязчиво", чтобы не обидеть внучку именитого дедушки. А институт она, конечно же, окончит - дадим направление от издательства, и примут ее в МГУ как миленькие, - решила проблему кадровичка. - Вне конкурса примут! С такой знаменитой фамилией...
...И для Вики начался настоящий ад. Работать приходилось за двоих, и Вика едва справлялась. Писательская внучка приходила на работу когда вздумается, чаще всего - к обеду. Садилась за стол и принималась красить ногти, накладывая слой за слоем перламутровый и розовый лак. (Запах в комнате стоял невыносимый, но Вика молчала). Потом Алла шла в буфет - пить кофе и строить глазки всем мужчинам моложе 50. Потом листала журналы, а когда и это ей надоедало, обзванивала подружек: "Ирка, привет! Ну как ты, где работаешь?.. А я в "Современнике" пашу, редактором... Что?.. Тяжело? - Нет, нисколько мне не тяжело, все тип-топ! Все говорят, я прирожденный редактор, дедушкины гены по наследству передались. И зачем пять лет в институте учиться, не понимаю!"
Не понимала Алла многого. Она даже писала с грамматическими ошибками. Вика вспомнила институт, где два года шел курс "Современный русский язык" (совсем не тот, что учат в школе, а гораздо, гораздо сложнее...), и еще три года они раз в полугодие писали диктант - повышенной сложности, вместо зачета. Диктантов боялись все! За три ошибки (любых, включая пунктуацию) полагалась оценка "удовлетворительно" с обязательной пересдачей диктанта. За четыре ошибки ставили "неуд" и исключали из института.
Ребят на Викином факультете было мало, они учились в основном на ХТОПе - художественно-техническое оформление печатной продукции, говоря человеческим языком - художники-иллюстраторы. На редакционно-издательском факультете ребят было всего семь, а к пятому курсу остались одни девчонки - и все из-за этих проклятых диктантов! Последних четверых отчислили на четвертом курсе - к ужасу всего факультета. Вот какое значение придавалось грамотности будущих редакторов и журналистов!
Писательская внучка не утруждала себя работой и развлекалась, вписывая в красивый, с золотыми уголками, ежедневник свои неотложные и важные дела. Как-то ежедневник остался лежать раскрытым на ее столе, Вика из любопытства в него заглянула - и ужаснулась. В ежедневнике значилось: "16-го позванить Юле. Идем в Илюзион на "Земленичную поляну". 20-го - иду на вечер Марка Лисицкого закадрить его племяника. Юльку не возьму пойду луче с Иркой".
Читать дальше Вика не стала...
Работать Алла не любила. Когда Вика в десятый раз принималась объяснять ей обязанности младшего редактора (кстати, несложные и ничего общего с редактированием не имеющие), Алла дулась и принимала оскорбленный вид: "Ну знаю я, знаю! Что ты ко мне привязалась!"
- Ну, если знаешь, почему же не делаешь? - не отступалась Вика.
- Если тебе не нравится, как я работаю, делай тогда сама! - вспыхнула Алла и вышла из комнаты.
А через час Вику вызвали к начальнику. - Ну, что там у вас с Аллочкой? Ты ей создаешь невыносимые условия. Она уже плачет от тебя! Нельзя же так на нее давить! Ты последи за собой. Помягче, Виктория, помягче...
Вика не поверила услышанному.
- Я...создаю невыносимые условия?! Это она мне создает невыносимые условия! Да она вообще неграмотная! Не хочет работать, да и не может! Я все за нее делаю, работаю за двоих, а Вы...
- И правильно! Ты и должна работать! - остановил разошедшуюся Вику начальник. - А обижать внучку Корягина мы тебе не позволим! Тебе что велели? Учить ее работать! Не можешь научить, делай сама. Это твои проблемы. В общем, так, Виктория. Еще одна жалоба - и будем решать вопрос о твоей работе в издательстве.
Вика вернулась от начальника с пылающими щеками. Алла торжествующе улыбалась. На столе перед ней лежал толстый каталог фирмы "Эйвон", над которым Алла усердно "работала" с самого утра. "Это твои проблемы" - сказал Вике начальник. С проблемой по имени Алла Корягина ей, пожалуй, не справиться, - поняла Вика. И пошла в отдел кадров.
- Переведите обратно в корректорскую, - кусая губы, попросила Вика.
- Ну, милочка, тебе не угодишь: то она в редакторы хочет, то в корректоры... - выговорила ей инспектор по кадрам голосом учительницы, распекающей нерадивого ученика. И Вика вернулась в корректорскую. "Теперь уже навсегда" - тоскливо думала Вика.
Но она ошибалась. Из "Современника" ей пришлось уйти через два года, - когда у мамы отнялись ноги. Они болели с самого детства, которое пришлось на военные годы. Маме было семь лет, когда в бомбоубежище, в котором ее семья пережидала воздушную тревогу, попала бомба - и их завалило. Мама осталась жива, но с того времени плохо слышала, и у нее сильно болели ноги. Потом боль отступила, но глухота осталась. И вот теперь, почти через полвека после войны, мамины ноги вдруг отказались ей служить. Врачи говорили, что со временем паралич "отпустит" и она сможет ходить. - И отводили глаза. Врачи ведь не боги...
- Держись, дочка! - сказал тогда Вике отец. - Мы-то с тобой на ногах. Справимся! А мама...ничего, купим ей коляску и будет разъезжать на ней - в лучшем виде!
И ушел в ванную. Вика стояла под дверью. Сквозь шум льющейся воды из-за двери слышались рыдания, и Вике стало страшно.
...Через год мама передвигалась по квартире на костылях, волоча за собой непослушные ноги. Дальше дело не шло, хотя Вика ухаживала за мамой изо всех сил: натирала лечебным бальзамом, утром и вечером делала массаж (пришлось записаться на курсы и, выложив немаленькую сумму, научиться всем приемам и премудростям массажа...). Она готовила витаминные салаты, бегала по аптекам в поисках лекарств и даже научилась делать уколы... Вика билась за мамино здоровье, отец вкалывал на двух работах и надолго уезжал в Ленинград, в командировки. Вика с тревогой вглядывалась в его постаревшее за этот тяжелый год лицо... Отца было жалко. Сама Вика теперь работала сдельно - брала на дом корректуру из того же "Современника". Вика сидела над корректурой до поздней ночи, но платили ей до смешного мало. Жили на заработки отца. "Бедный папа, - думала Вика, - работаешь один за троих... Надолго ли тебя хватит?"
Отца "хватило" на один год. А через год он уехал в Ленинград. Насовсем.
- Ты должна меня понять, - сказал Вике отец. - Я мужчина. Я жить хочу, чтобы была нормальная семья. А мама, понимаешь... Это теперь на всю жизнь. А в Ленинграде у меня сын. Ему уже год, ему нужен отец. И я решил жить с ним и с его матерью... А тебе бы хотелось, чтобы я про жил всю жизнь с инвалидом? - И, не дождавшись от дочери ответа, вдруг закричал ей в лицо. - Я и жил-то с ней из-за тебя! Ты взрослая уже, у тебя теперь своя жизнь, а у меня будет своя!
- А у мамы? - разлепила сведенные судорогой губы Вика. - У мамы - какая будет жизнь? Отец задумался. - Ну... есть специальные интернаты для инвалидов. Там о них заботятся. Ты в собес сходи, скажи, что работаешь, что ухаживать за ней некому...А ты ее будешь навещать. И не смотри на меня так! Это не тюрьма, туда пускают... посетителей.
Отец все говорил, говорил, и каждое его слово хлестало Вику как плеть...
Маленькую Вику никогда не наказывали. Даже когда заслуживала. Отец садился с ней рядом и объяснял, почему не следует делать то-то и то-то. Объяснял терпеливо, обстоятельно, приводил примеры, убеждая упрямую дочь. Вику даже в угол никогда не ставили - отец не позволял! Он так любил ее, так боялся обидеть, оттолкнуть от себя... За что же - теперь?! Вике хотелось его спросить, за что. Но она не спросила. И молча обняла отца, прощаясь.
- Доченька моя, хорошая моя! Я напишу... я буду часто писать. И ты поймешь когда-нибудь... - целуя Вику в мокрые щеки, бормотал отец. Вика понимала только одно: отца у нее больше не будет! - не будет папы, не будет детства. Все это будет теперь в Ленинграде, у маленького мальчика - ее сводного брата, с которым она никогда не увидится.
"Понять" отца Вика так и не смогла. - Не отвечала на письма. Отсылала обратно в Ленинград денежные переводы. Из "Современника" пришлось уйти: зарплаты корректора на двоих не хватало. И для Вики началась новая жизнь: без отца.
Отец объявился через десять лет. Прислал письмо на старый адрес, и новые жильцы переслали его Вике. Отец писал, что остался один - молодая жена уехала в Мурманск, с новым мужем. Сына она увезла с собой. Отцу написала, что подала документы на развод, что не имеет к нему никаких претензий и ребенка вырастит сама. - Объяснялось все просто: отец к тому времени был серьезно болен, лежал. А кому же понравится жить с больным? Вот она и уехала.
Теперь он - один в трехкомнатной квартире. И если Вика захочет, она может переехать к нему. Будет за ним ухаживать, уточнял обстоятельный отец. Если Вика согласится - квартиру отец перепишет на нее. - Подумай, дочка, и напиши, когда приедешь. Я ведь тебя вырастил, неужели ты захочешь, чтобы за мной ухаживали чужие люди? Да и квартира вам с мамой пригодится. Не захочешь жить в Ленинграде, продашь, жилье теперь в цене. А мне уже недолго осталось. Врачи говорят, года три протяну...
Вика долго сидела и гладила пальцами конверт, которого касались папины руки. Потом опомнилась, и отругала себя: разнюнилась, попалась на удочку, пожалела... А он нас с мамой не пожалел... Вот и сейчас думает только о себе! Ведь так, папа? Что ж ты сыну квартиру не завещал? Потому что он маленький и ухаживать за тобой не может? Молодец! Все рассчитал, все продумал...
В комнату заглянула мама - она уже ходила с палочкой, без костылей. И до магазина могла дойти, и до рынка. Смеялась - врачи-то как в воду глядели! Вот - хожу! Услышав о предложении отца, мама задумалась. Может, Вике поехать? Все же - ленинградская квартира! (Они с мамой к тому времени жили в маленькой смежной "двушке" в подмосковном Щелково: московскую квартиру пришлось продать, когда Вика осталась без работы).
- А как же ты? У тебя же сердце больное, как ты будешь без меня? - спросила Вика.
- Да ничего... Ну, вызову скорую, если прихватит. Ничего... Поезжай, дочка. В Ленинграде будешь жить, там - театры, музеи... Ты ж у меня театралка!
- Никогда! Никогда я тебя не брошу! - И Вика написала отцу письмо. Одно-единственное: "Здравствуй, папа. Спасибо за приглашение, но приехать не смогу. Может, тебе лучше переехать в специальный интернат? Помнишь, ты хотел, чтобы мама там жила? Есть же в Ленинграде такие интернаты, и хосписы есть. И не надо бояться: это ведь не тюрьма, там лечат, и посетителей пускают. Если они захотят к тебе приехать. А можешь продать квартиру и нанять сиделку. Я не хочу тебе больше писать, надеюсь, что и ты не будешь меня больше беспокоить. Прощай. Вика".
Узнав о Викином решении, мама огорчилась. - Жила бы в Ленинграде, а я бы здесь. Ленинград не Магадан, приезжала бы ко мне... Я так-то здорова, только сердце... Что ж ты из-за меня от квартиры отказалась...
- Ну что ты заладила: квартира! Не нужна мне его квартира! У нас с тобой все хорошо, и мне ничего не надо от него, мама!
Вика так и думала, что все у них хорошо, и так будет - долго-долго. Всегда. Может, это и есть счастье...
Вспоминая эти годы, Вика понимала теперь, что это и было - счастье. Счастье ведь бывает разным. У Вики было такое - когда мама поправилась, встала на ноги. А она не понимала тогда, что это счастье, и все ждала чего-то...
И вот теперь "счастьем" была эта работа в собесе, на полставки, в часе езды от дома. Потому что мамины ноги отказали совсем: из больницы ее привезли на каталке.
- А как же твоя работа, как же твоя журналистика? Ты же не сможешь там... - слабо возражала мама. Вика заставила себя улыбнуться. - Ничего страшного, поработаю пока в пенсионном фонде. Вот поправишься, встанешь на ноги, вернусь тогда в издательство, или в газету устроюсь, корреспондентом, меня везде возьмут, - увлеченно врала матери Вика. - Ты только делай упражнения, как врач велел, и обязательно поправишься!
- Я встану, обязательно встану! - уверяла мама, и обе знали, что это неправда.