АНАТОЛИЙ ВЕРЕМЬЁВ
ПЕРВОЕ СЛОВО ЛЮБВИ
Летом 1952 года, в июле, я вернулся домой, погостив у
своих родных тётушек и бабушки в Брянске. Мать сразу уехала
туда же, оставив меня на хозяйстве. А я неожиданно в самую
жаркую пору заболел. Напала на меня похоже что тропическая
лихорадка, быть может, тропики в силу непонятных
обстоятельств сместились прямо в мой родной Мещовск.
Валялся в своей постели, задыхаясь, то обливаясь
потом, то в ознобе. Губы мои обметало,- сплошные болячки и
трещины, из которых иногда сочилась кровь. Чем лечиться - не
знал, к врачам не ходил.
В один из таких дней ко мне постучался в окно
незнакомый мальчишка и сказал:
- Велели передать, что тебя ожидают у памятника
Ленину сегодня в шесть... - И скрылся.
Я догадался, что вернулась из поездок моя подружка
Валя Зотова и ждёт. Нужно было идти. Валя, ведь, как огня
боялась моей улицы Сталина. Сначала панически боялась моей
матери, а потом к ней прибавилась и соседка-учительница
Поспелова. Валя, по-моему, за последний год и не бывала-то
на нашей улице, обходила её стороной.
С температурой и еле живой доковылял до сквера. Валя
бросилась ко мне, прижалась.
- Как я соскучилась...
- У меня, Валя, не любовная лихорадка. Ты уж полегче!
Пошли на любимую тенистую скамейку, я полуприлёг, а
Валя вдруг с осторожностью, но с неистовой лаской начала
целовать мои больные губы.
- Ты с ума сошла, Валя! Что делаешь? Тебе что, не
противны мои болячки? - вырвался от неё я.
- Конечно, сошла с ума, а ты не знал? Не было ни
одного дня, чтоб я тебя не вспоминала. Поняла, что люблю
тебя. Меня нисколько не смущают твои губы. Готова зализывать
твои раны как собака.
Так она мне призналась в любви.
- Милая, мне же больно!
- А я тихо-тихо... И я тебя вылечу!
Мы ещё часок посидели, поговорили о впечатлениях
чужих городов, и Валя, оценив мою слабость, сказала, чтоб я
шёл домой. Обещала придти ко мне сама.
Я вернулся в дом, снова улёгся в постель. Меня
колотило. Накрывшись одной простынёй, через 15 минут я мог
бы её уже выжимать. В глазах плыли красные круги,
периодически затуманивалось сознание, зубы стучали, и я не
мог удержать озноба.
Тихо, крадучись, вошла Валя, впервые в мою
полуподвальную, мрачную келью.
- Ох... Натерпелась страху на твоей улице, коленки
дрожат. Боялась, схватят по дороге и не дойду до тебя. Но
надо! Ты, я вижу, совсем плохой...
Стол у меня стоял рядом с постелью. Из хозяйственной
сумочки Валя выложила на стол гору продуктов: овощи, фрукты,
кусок отварного мяса, хлеб и, неожиданно для меня,
четвертинку водки.
- Где у тебя банное полотенце? Найду сама.
Принесла из маминой комнаты полотенце, открыла водку,
половинку "чекушки" вылила в стакан, а остаток водки - на
полотенце. Этим смоченным водкой полотенцем обернула мою
грудь. Потом подняла мне голову и буквально насильно
заставила выпить полстакана водки. Меня чуть не вырвало.
Валя всунула мне в рот помидор, половинку его я сжевал и
обессилено упал на влажную от пота подушку. Безразлично
смотрел как Валя перемещается по моей комнате, что-то делает
с моими ногами, зачем-то укутывает их шерстяным маминым
платком. Потом она, вообще, стала раздваиваться, от неё
отделилась добрая моя бабушка, склонилась надо мной. Я
умилённо прикрыл глаза, прошептал - "Я тебя люблю...", не
зная даже к кому относятся мои бредовые слова, и полетел, а
точнее поплыл в тёмный тоннель, где в самом конце мерещился
неяркий свет, скорее лунный, чем солнечный. Звучала тихая
успокаивающая музыка, наматываясь на моё тело словно кокон
на скользкую улитку. И больше я ничего не помню...
Очнулся уже при ярком свете дня, в окошко весело
заглядывало солнце. Во мне не осталось никаких симптомов,
напоминающих о недавней болезни. Только губы в коросте.
Побежал кормить поросёнка, кур. Занимаясь обычными
рутинными делами, словно хороший сон вспомнил о первом в
моей жизни Валином посещении нашей неказистой квартиры, о её
лечении, о том, что я сказал "люблю". Значит, и правда
люблю, раз при повторении этого слова мне становится легко,
приятно и радостно. Не обратил внимание, что любовь пришла
ко мне в полубреду, на место накинувшейся на моё тело
болезни. "Я не знал, что любовь - зараза, я не знал, что
любовь - чума..." Догадаться об этом мне ещё предстояло.
Тогда я подумал, что любовь - это нити нежности,
которые соединяют двоих в одно целое. Возможно, эти нити
можно представить себе и как сети, силки, что ставят
искушённые для простодушных. Только сейчас мне хотелось
петь, - я и напевал в потихоньку. Сейчас душа моя звенела, я
подпевал душе: "значит, ты пришла моя любовь". Восторженным
зверёнышем я ликовал, что, наконец-то, ПОПАЛСЯ в ласковые
руки, избавившись от одиночества в толпе.
Я рассуждал: наступила и для меня пора настоящей
чистой и светлой любви. Валя, при всём ореоле сплетен вокруг
неё, оказывается стремилась и искала тоже такой любви. Мы
желаем с ней одного, и это прекрасно. Это приз, доставшийся
обоим по праву.
Смешно лишь, что наши чувства, которыми, казалось бы,
невозможно стыдиться, волею обстоятельств придётся прятать
от других. Любить нам суждено друг друга тайком. Моя мать, в
предубеждениях и предрассудках, даже имени не хочет слышать
ославленной девушки. Учителя, не говоря уж о Тоне
Поспеловой, все без исключения по своим причинам не одобряют
моё увлечение; давно уже смотрят на меня с укоризной, а то и
с сочувствием. Анна Семёновна Воронова смеётся, но повторяет
вновь и вновь, что я с Зотовой "обучаюсь разврату".
Даже среди школьных приятелей мне никто не завидует,
а многие откровенно злорадствуют.
Но я то в свои 16 лет уже научился жить своим и
только своим умом: верил себе, ошибался самостоятельно,
никогда не слушал никого, если не хотел слушать. Я мог один
идти против всех, потому что признавал лишь свою, убеждённую
правоту. Мнения других старался проверять, а собственные -
не разбрасывать попусту. Я оказался тем, кто в данный момент
был нужен Вале для самоутверждения, так же как она мне была
нужна - для постижения душевной теплоты.
Управившись с домашним хозяйством, я решил сходить к
Вале - мы же не договорились о встрече, а встретиться было
необходимо, у нас возникла новая потребность души,
противиться ей совсем не хотелось. Вале идти в мой дом -
очередное "испытание улицей". Уж лучше пусть испытания
достаются мне!
Столкнулись мы лоб в лоб на полпути между нашими
домами, возле Благовещенского собора. Она бросилась мне на
шею.
- Живой?! Я вижу, даже здоровый! Так боялась к тебе
бежать...
- Ты же моя волшебница! Что ты со мной сделала, но
лихорадки как не бывало?!
- Любовь от чего хочешь вылечит! Но, по правде
сказать, мне мама посоветовала, что надо делать при
лихорадке.
- Спасибо маме!.. И тебе, конечно.
- Мама, между прочим, приглашала тебя заходить к нам,
когда угодно.
- Скажи ей спасибо. Только, Валечка, в своих чувствах
мы разберёмся без помощи родителей, и доброжелательной, как
у твоих, и зловредной, вроде моей заботливой мамочки...
Решили посидеть часочек на своей скамеечке, а потом
снова встретиться вечером.
- Так ты меня правда любишь? - спросила Валя.
- Да. Я понял, что люблю. Но давай не будем
затаскивать это великое слово. Я очень редко буду говорить
тебе про любовь. Лучше я буду любить молча. Только знай, что
я всегда - всегда тебя люблю. Всё время о тебе думаю. И,
когда думаю, мне становится на душе тепло и спокойно.
Наверное, это и есть любовь, когда людям хорошо вместе, а
мысленно они не разлучаются никогда.
- А я готова заявить о своей любви на весь белый
свет. Раньше я просто болтала про любовь, ничего в ней не
понимая. Думала, что любить - значит, просто у тебя кто-то
есть. И всё. На самом деле, когда по настоящему любишь, тело
и душа сливаются. Не знаю, как сказать, но кажется, что себе
больше не принадлежишь, не находишь, а теряешь, но в себе, а
за это тебе даётся большой и прекрасный мир. И жить так
хочется...
Мы ещё говорили, а я в то же время думал:
"Непонимающие в любви полагают, что для общения сверстников
нужен интеллект, развитый ум. Оказывается, высший образец
связи - связь душевная, чувственная. А моя Валя, мне на
радость, от природы имеет щедрое чувствительное сердце. Оно
создано для любви. Мне повезло, что оно открывается мне...
Нам не нужно болтать о любви, достаточно любить. Валя не
опускается возле меня, а парит в небе, поднимает и меня на
свои вершины и показывает неизвестную мне страну - страну
любви... Да, мне очень повезло... Очень..."
Пока моя мамаша была в отъезде, мы с Валей проводили
вместе целые ночи, тёплые, летние, гуляя по Мещовским
паркам, немножко разговаривая, но больше млея от своей
душевной близости, дурачась и ласкаясь.
Однажды в особо душную ночь в конце июля мы пришли к
водохранилищу возле Серпейского моста, и я предложил Вале
искупаться, освежиться.
- Хорошо бы,- сказала Валя,- но у меня же нет
купальника!
- Ерунда! Ты мне доверяешь, а увидеть нас в такую
темень никто не сможет. Давай искупаемся голыми! Это
полезно, приятно и... нам запомнится.
Оба сгорая в темноте от смущения, мы нашли ровный,
покрытый травой берег. Площадка была прикрыта от другого
пространства кустами, но это было даже лишнее прикрытие,
потому что нас прятала темнота. Даже звёзды этой ночью
казались излишне яркими, их свет отражался в воде,
неподвижной, чёрной, таинственной. Млечный Путь пересекал и
небо, и водоём, растворялся где-то на его середине, не в
силах пробиться сквозь ночь до противоположного берега.
Мы под разными кустами, на расстоянии двух шагов друг
от друга быстро сняли свою одежду. Я не мог рассмотреть не
только Валю, даже руки свои не видел в темноте. Но сердце
почему-то страшно забилось, готовое вырваться из груди, тело
напряглось, мужские мои отличия стали заметными и мешающими
непринуждённости поведения.
Я сделал было шаг к Вале, но она, пискнув, прыгнула в
воду, немного пробежала, шумя брызгами, и поплыла. Я быстро
догнал её и поплыл рядом. Две неразличимые на расстоянии
наши головы бесшумно двигались над тёмной водой, а под нами
ощущалась прохладная трёх-четырёхметровая глубина.
- Только не дотрагивайся до меня... Я боюсь... Я
сразу утону, - прошептала Валя.
- А я хочу обняться с тобой... на дне...
- Ты что?.. С ума сошёл!..
Но я обхватил скользкое русалочье тело, прижал,
соединил наши губы, и мы пошли под воду. Валя билась,
вырываясь, но я удерживал её, пока ноги не коснулись,
наконец, илистого дна. Тогда я, оттолкнувшись ногами, сильно
послал Валино тело вверх, сам тоже начав всплывать.
Всплывание показалось мне излишне долгим.
Когда мог вздохнуть воздух, Валя тоже барахталась
рядом и, задыхаясь, умоляла:
- Не надо... Не делай этого, я, ей богу, уто... утону...
- Больше не буду. А было так хорошо... - дышал я тоже
тяжело. - Но... давай ещё поплаваем?
Мы доплыли до средины водоёма, разгребая в воде
отражённые звёзды, повернули назад. Когда у берега ноги
нащупали дно, я опять обнял Валю, прижал к себе по шею в
воде и ощутил своим телом всё Валино тело. Она тоже чуяла
меня, охлаждённого, но всё ещё неудобного...
- Я хочу, любовь моя, чтоб мы не стеснялись тела друг
друга. Это наше тело, одно на двоих, такое же нежное, как
сердце твоё...
- Нет, нет... Это слишком... Отпусти! - она
вырывалась, одновременно обессиливая.
Я не мог быть грубым, применять силу. Итак я узнал
неведомое раньше блаженство, и мне его хватало сполна. Я
отпустил Валю. Мы тихо, но врозь, вышли на берег, медленно
оделись. Валя всё ещё тяжело дышала, от плаванья ли, или от
новых чувств - я не спросил.
Мы снова, обнявшись, пошли гулять до поры, пока не
засветится солнце. На скамейке в сквере ласкались,
целовались, но Валя была на этот раз особенно нежной, какой
до этого я её не видел. В эту "купальную ночь" Валя
позволила мне целовать её упругие, налитые негой груди. Мы
сгорали друг у друга в объятиях, и я начал в ту ночь
понимать, что между любовью и безумием совсем небольшая
преграда.
В сентябре 1953 года начался наш последний десятый
год школьной жизни. И тут Валя ошарашила меня таким
известием, что я забегал, затосковал и забыл покой. Родители
Вали решили совсем уехать из Мещовска в Фаянсовую,
железнодорожную станцию рядом с городом Кировым, им давали
там квартиру и для них специально открывали новую
парикмахерскую на вокзале.
Наши желания и переживания уже не имели значения. А я
понял, что лишь когда теряешь, постигаешь то, что имеешь.
"За что же мне так не повезло!" - думал я. Конечно, идею,
"что я на этой лучшей из девчонок, достигнув возраста
женюсь", я ещё не вынашивал. Жизнь ведь только начиналась и
что произойдёт в длинном будущем я мог только загадывать.
Но, провести рядом с любимой последний год беззаботной
жизни, я, конечно, рассчитывал. Моя стратегия жизни,
программа самовоспитания держались на духовном общении с
этой единственной девушкой. Каждый день, когда я её не
видел, я вычёркивал, как потерянный. Валя дарила моему
сердцу питание, внушала радость незамысловатого
существования, вызывала жажду нежности и любви. "Как я
выживу без неё?! - страдал я. - Чем я провинился перед
Богом, что меня так наказывают?!"
Наши последние встречи были долги и печальны. Ничего
мы не могли придумать, чтобы остаться вместе. Вроде опять
безжалостная СИЛА разлучала наши сердца, но на этот раз -
это была СИЛА СУДЬБЫ.
Судьба ведь не всегда улыбается достойным. Однажды я
догадался, что теряю свою девушку навсегда. В её цветущем
возрасте, она очень скоро изменится и изменит... мне. Мы не
давали клятв верности, знали, что обстоятельства жизни,
непредсказуемые и жестокие, выше клятв, ненадёжных планов и
обещаний. И моя девушка достанется другому. Вот с этим
смириться мне было труднее всего.
А тут я ещё прочитал приключенческий исторический
роман, из далёкой жизни, из раннего средневековья. По-моему,
это был Стивенсон - "Чёрная стрела". Ничего особенного, но
это - кому и когда читать! Я в своём настроении сделал
неожиданный вывод: всё существо истории - это любовь и
смерть. Смерть прерывает течение событий и меняет героев
своего времени, а любовь позволяет не остановиться людскому
роду в развитии, улучшает нравственные основы и выводит на
сцену новые поколения. ИСТОРИЯ, ВООБЩЕ, НЕ ПРИЕМЛЕТ
НЕВИННОСТИ. Человек может только тогда что-то значить, когда
познал другого, простился с невинностью. И не случайно
плотская страсть называется в "святых" писаниях - познанием.
Познание жизни и познание плоти не просто рядом, а
признаются в той же Библии за одно и тоже.
- Представляешь, - горячо рассказывал я Вале, - Ева,
первая земная женщина, прежде чем появиться на Земле,
согрешила в Раю с Адамом, вкусила от дерева Познания и была
уже НЕ ДЕВУШКА. Девственность - всего лишь болезнь
созревания.
- Что-то, Толечка, ты излишне резко выступаешь против
девственниц, - заявила мне Валя. - Уж не решился ли ты
избавить меня... от невинности?
- А почему бы и не решиться нам на это? Думаешь мне
легко знать, что моя любимая девушка, которую я лелеял и
нежил, чтобы она расцвела, достанется какому-нибудь подонку?
Пусть даже не подонку, но другому, но не мне!
- А недавно ты меня убеждал в противоположном. И я
тебе поверила, поверила, что духовная близость выше
физической, что тешить плоть преждевременно, все равно, что
стареть до срока.
- Это же было год назад. За это время мы повзрослели,
- пытался оправдаться я. - Много чего узнали, кроме ...
познания друг друга...
Тогда Валя привела убийственные для моих притязаний
доводы.
- Я сама думала тебе отдаться. И отдалась бы не
сомневаясь, если бы мы сейчас с тобой не расставались. Я так
тебя люблю, что при первой близости обязательно забеременею.
И мне придётся переносить свою беду одной. Будь ты рядом -
поддержал бы, помог. Уезжаю, и ты мне уже не помощник. Не
хочешь же ты из-за своих амбиций искалечить мне жизнь?
- Ну, что ты?
- И ещё есть момент, Толя. Первая близость может
стать между нами и последней. Какое же здесь познание друг
друга? Одно расстройство! Уж лучше не портить чистой и
светлой нашей любви минутными радостями! Зато такой любви ни
у кого не было, и мы не забудем её до самой смерти.
Возразить на такие рассуждения мне было нечем.
Физически и нравственно здоровая девушка, обладающая с
запасом против парней более развитой жизненной мудростью, уж
знает как защитить себя. Попробуй её победить - ведь тот час
же сам признаешь себя подонком?! Я начинать жизнь подонком
не хотел.
А я успокаивал себя тем, что всё в жизни происходит
закономерно," все мы под Богом ходим". Если судьбе угодно
лишить меня любви в этот решающий час, если Бог определил,
что в этой любви я не должен узнать плотских радостей,
значит, так надо, значит, тем самым я оберегаюсь от каких-то
потерь в будущей жизни. И за это мне воздастся!