В августе 1963 года по разрешению высших чинов Волгоградскую психиатрическую больницу разрешили посетить международной комиссии врачей-психиатров. Накануне Герману пришлось в меру возможностей заняться подшефным своим юным поэтом Геной Лобановым. Психическое состояние Гены было на пределе срыва, и Герман убедил парнишку настроиться на более светлую волну Космоса. Глаза Гены прояснились и поумнели, он в состоянии стал, при желании, логически выражать свои мысли, управлять нервной своей системой.
Когда в палату Љ 8 вошли врачи в белых халатах, трое мужчин и одна женщина с заграничным выражением лица, лекарь Асланбеков пояснил:
- Из этих больных признаки благоразумности наблюдались у одного Лобанова, но рецидивы его в последний период обострились...
Геннадий совершенно здраво и осмысленно возразил:
- Официально и сознательно делаю заявление: я никогда не был душевнобольным. КэГэБэ поместило меня сюда за свободомыслие, неприемлемое фарисейству сочинительство, участие в нелегальных изданиях. Требую немедленного и безусловного своего освобождения из заключения в психлечебнице! Требую возмещения ущерба, нанесённому местными врачами-палачами моему здоровью! Заявляю, в аналогичном моему положении находится ещё один больной из присутствующих - Герман Маркин.
Герман встал со своей койки, подошёл ближе к комиссии и сказал:
- Геннадий Лобанов прав. Для уменьшения издевательств местных наймитов-врачей мне пришлось имитировать безумие.
Асланбеков, хорошо изучивший больного Германа, откровенно открыл от удивления рот, а рыжеволосый Гена, восхищённо посмотрев на своего приятеля, настолько заразительно и жизнерадостно захохотал, что ещё более смешным было бы считать его ненормальным.
Главврач Исаев, наверное, не впервые за сегодняшний день побагровел от злости, заорал:
- Немедленно... этих больных на экспертизу! Безобразие!.. Вы, доктор Асланбеков, вы что доказывали, что утверждали? Как можно?..
Молодых сокамерников увели на внеочередное обследование, брали анализы, тесты, проверяли логический аппарат мышления. Весёлые, возрождающиеся Геннадий и Герман прошли все испытания безукоризненно, советские врачи были растерянны, иностранные возмущены - "Как можно держать таких здоровых ребят в психушке?!" Был среди комиссии и представитель страшных "органов", без всякой маскировки, в военной форме с красными петлицами и со змеёй на погонах, но никакой специнформации о Германе у него не оказалось. Рыжий Гена его тоже не заинтересовал. Заключение экспертизы вышло тоже логичным, по нашей советской логике: "вышеупомянутых больных освободить с выдачей проездных до места проживания каждого". Вот и вся компенсация потерянному здоровью и времени жизни. Из 250 человек, находящихся на принудительном лечении, таких как Гена и Герман оказалось около двадцати. Одна из них была женщина.
Опасаясь мировой огласки от приехавших экспертов, недавних сумасшедших последнюю ночь в больнице поместили в свободных неохраняемых санитарами палатах, правда, милиционера на всякий случай посадили у выхода из этого корпуса, чтоб "бывшие психи" преждевременно не сбежали. Сделали всем и "прощальный профилактический укол", чисто успокоительный по заверениям врачей. И никто из больных не набрался смелости от него отказаться.
Гена Лобанов ликовал в предчувствии свободы, а Герман, вернувшийся в собственное тело, так и не знал - радоваться ему или горевать. Вместе с тюремными стенами рухнуло для Германа и его последнее спокойное пристанище, его жилой дом для сохранения бывшей у него свободной души. Вернув ощущение жизни, он сразу уяснил, что ничего хорошего ему ожидать не стоит. Нельзя надеяться на невозможное. Одного, как былинку в поле, ждали его холодные ветры и напасти, бесконечное молчание, как мироздание с неразгаданным смыслом, творчество в себе, во имя себя, для своего самоутешения и самообмана. Ни одна живая душа не обрадуется его возвращению в Москву, да и не может он вернуться таким, каким был когда-то.
Обновлённый, познавший запредельное, потерявший всё, что можно потерять, он уже не способен просто жить с чистого листа - он может только мучиться.
"Чему же радоваться?" А тут ещё наутро, перед отправкой "освобождённых" на железнодорожный вокзал, на них случайно наткнулся озабоченный и расстроенный непредвиденными оборотами событий доктор Асланбеков.
Увидев весёлых напарников из 8-й палаты, он досадливо сморщился на Германа, а потом ехидно и значительно пожелал на прощанье:
- Не захотели жить в неволе, отправляйтесь подыхать на свободе! - и заржал настоящим демоническим хохотом.
Никто не знал про освобождённых из Волгоградской психушки. Почти никто. Потому что правозащитники знали, и на вокзале Гену Лобанова, а вместе с ним Германа, встретили Генины весёлые друзья-"победители", так
они сами себя считали, Саша Маслов и Володя Батюшев. Так зашумели от радости, что даже Гена пожалел о дурдомовской тишине.
Защитники быстро поменяли другу и попутчику два казённых плацкартных билета до Москвы на купированные, поезд отходил через пару часов, и, не успев выговориться, все четверо оказались в комфортном и уютном скором поезде. Никто уже им не мешал, а на столик купе немедленно выгрузились по-русски обязательная выпивка и закуска, конечно, среди неё целая гора так притягательных для Гены красных помидоров.
За окном замелькали свободные просторы, Саша и Володя воодушевлённо потирали руки. Молодые парни буквально сияли. Уговорили Гену, и он прочитал своё старое стихотворение.
... Как я дошёл до прозы
с трезвою головой,-
вечером на допросы
водит меня конвой.
Длинные коридоры,
долгие письмена...
Красные помидоры
кушайте без меня...
- Нет, уж. Мы победили, и теперь красные помидоры ты, Гена, будешь "кушать" со всеми свободными людьми. - Жизнеобильный Саша торжественно поднял рюмку. - Давайте отметим настоящую и будущую волю! Волю личную, волю творческую и волю для всей порабощённой России!
За такое грех было не выпить, но всё-таки Герман припомнив печальную выпивку больше года назад, предупредил:
- Вам с Володей - можно и нужно. А мне с Геннадием стоит поостеречься. Знаешь, Гена, чем кончилась наша последняя выпивка - я чуть не отдал Богу душу! Неизвестно также, чем нас кололи на прощанье? Поберегись, Гена!
"Но рыжий мальчик рвался драться".
- Что ты, Герман? Брось! Худшее позади, плохого у нас больше не будет! "Пусть вечный бой! Покой нам только снится..."
"Не дай нам Боже, увидеть во сне не покой, а покойника!" - грустно и не ко времени подумал Герман и пригубил свою рюмку. Сразу почувствовал себя неважно, закружилась голова и суматошно затеребило в груди сердце. Решил больше не рисковать, пожевал кое-какую снедь, послушал энергичные высказывания приятелей о "борьбе за свободу и творчество" и
вышел в коридор вагона.
Долго стоял у окна, наслаждался мельканием просторов и немного размышлял. Он почти не слушал разговоры Гениных друзей, но эти разговоры ему сразу не понравились. Стихи они читали в подтверждение собственных идей тоже не поэтические, злые стихи:
... И скоро площадь Пушкина
станет нам Сенатской...
... Тогда тяжёлые взведём курки
и вскинем пистолеты...
Кажется, автором таких "воззваний" был Батюшев.
Дух таких откровений был такой же, как и у Власти, против которой выступали "новые революционеры"-диссиденты. Борясь с одним злом они проповедовали зло своё, только и всего. Им мечталось свергнуть жестокое правление, чтобы начать новое, где хотелось им всего лишь побольше места для себя. Никакой принципиальной замены бесчеловечных порядков у них не просматривалось, даже не обсуждалось, что такие идеи могут быть.
Друзья за дверью купе шумели всё громче, уже в коридор долетали их бойкие голоса. Вдруг резко голоса смолкли. Предчувствие скользкой рукой сжало Герману сердце, он бросился к купе, но навстречу уже высунулся бледный Саша с выпученными глазами.
- Гена-а... - простонал он.
Герман вскочил в узкое пространство купе и ему сразу всё стало беспощадно ясно: он рассмотрел в проёме окна покидающее компанию яркое облачко энергии, душу Гены; её затягивал невидимый магнит в известный тёмный туннель, а на нижней полке бездыханным и синим лежал непроявившийся поэт, остывающий в неловкой позе рыжий мальчик. У Германа тоже чуть не выпрыгнула душа, он придержал её уже наполовину покинувшей его тело. Так она и застряла возле груди, ранимая теперь и изнутри и внешне. Зато знал он теперь много больше, чем обычные смертные.
- Спокойно, - сказал Герман Саше и Володе. - Мы уже ничего не изменим. Не вините себя. Вы непричём! Сядьте-ка, я вам расскажу про свои догадки!
Генины приятели, полностью отрезвев, присели напротив тщедушного тела поэта. Герман сел с ним рядом, послушал молчащее сердце, поднёс зеркальце к замолкшему рту.
- Не нужно ни врачей, ни паники, - разъяснял парням Герман. - Я понял всё. Убийцы ждут смерти освобождённых из "психушки". Нам всем сделали уколы - не зря приехал "спец" из КГБ. Подозрительных и до этого накачали нужной отравой, во мне её оказалось поменьше, ведь они не думали, что я нормальный. У Гены была доза полная. Возможно, яд взаимодействует с алкоголем. Давно знал такое лекарство, шведское, для бросающих пить. После его приёма алкаши, нарушившие воздержание, умирают. Зная про угрозу смерти, многие навсегда отказываются от спиртного. Но мы то не знали ничего. Сейчас из двух десятков бывших "психов", покинувших больницу, по-русски празднующих свободу, не у одного улетела душа в форточку. Как у нашего Гены. Врач-гад сказал нам: "Отправляйтесь подыхать на свободе!" Он не обманул. Свободных наша власть всегда убивала. Во все времена.
- Кошмар! - исказилось лицо Саши, и он искренне и отчаянно зарыдал.
Володя был крепче, он плакать не мог, был только испуган. А Герман
затих в состоянии между жизнью и смертью. Но разум его был самый трезвый из присутствующих, именно Герман определил дальнейшие действия в компании трёх живых и одного мертвеца.
- Что же нам теперь делать? - спросил Володя.
- Есть два пути, - ответил Герман. - Можно, заявить о смерти Геннадия проводникам. Вызовут по рации врачей и команду могильщиков, заберут из вагона на какой-то станции тело нашего друга. И больше мы его не увидим. Родителям сообщат, что умер. Ну а я предлагаю, отвезти самим покойного родственникам. Пусть все с ним простятся. Друзья и родные. Пусть все узнают, что он убит КГБ, и память о нём будет действенной. Решайте вы, его друзья... "Правозащитнички"...
- Верно, верно, - подхватил Германову мысль Володя. - Лобанов и мёртвый скажет своё слово. Только как скрыть, что он умер?
- Это сделаю я, - сказал Герман. Он знал, что делать.
Превозмогая все пределы человеческого самообладания, гонимый необходимостью Герман утроил маскировку. Незакостеневшее тело маленького рыжего бойца приподнял и посадил в уголок купе, придал позу спящего, закрыл ему застывшие глаза, надвинул нелепую белую панамку ему на лицо.
- А вам, приятели, я рекомендую покрепче выпить, - завершил Герман свой замысел. - Нажритесь как свиньи. Запрячьте души за винными парами, всё не та боль, что от грубой истины. Для проводников вы покажетесь пьяной шайкой, один из которых мертвецки спит, отрубился. Ну а я выдержу сей кошмар и на трезвую голову. Она у меня всё-таки не совсем нормальная... Сходить в вагон-ресторан ещё за бутылкой?
- Возьми две бутылки, - согласился Володя и дал Герману деньги...
Ехать до Москвы им было ещё целые сутки. Смирились они с мёртвым человеком рядом с собой, даже немного поспали. Но большую часть дороги Саша и Володя тяжело пили водку и уже без Гены "кушали" его любимые красные помидоры, а Герман торчал в коридоре вагона, смотрел в окно и грустно размышлял. Проводники ничего подозрительного не заметили. Подумаешь - невидаль, трое пьяниц, а четвёртый - трезвенник!
"Гена безгрешен, как ребёнок, - думал Герман у окна. - Его душа наверняка попадёт в Рай. Быть может, есть там страна Поэзии. Там сойдутся родственные ему лирические души, будут вместе воспевать Прекрасное".
Напоминание про райские кущи расстроила душу Германа противопоставлением их и настигшего его с попутчиками земного кошмара. "Убийцы правят Россией! Они не наказуемы и беспечны при земных порядках. Какое утешение нам, терзаемым и убиваемым ими, что в вечных мирах им за всё воздастся? На закате жизни малость просветлели мозги зажиревшего деспота, не знающего ни в чём пределов, задумался о небесном прощении. Но разве ответит он на земле за жуткие казни и безобразия, что устраивал и при Главном Дьяволе, пожравшем десятки миллионов жизней, и за свои, когда заделался "вождём"? Так и доживёт в довольстве и самомнении положенный свой срок, этот палач, по пояс в крови призывающий Бога..."
Почему-то вспомнил: человек создан по образцу и подобию Божьему. "Верна ли формула или навязана для искушения малосведущих? Возомнить себя подобным Богу может даже дегенерат, когда речь идёт лишь о внешнем сходстве. Но тогда и Бог - человекоподобен. Может ли какая-то сущность походить, положим, одновременно и на мужчину и на женщину? Гермафродит только или монстр, чудище. Вот рисовали Господа в виде старца-мужчины, а женщину по логике лишили права называться человеком.
Лучшие мыслители мира постигли - Бог есть Свет и ничего кроме Света. Как человек может походить на Свет? Душой? Но она лишь материальный сгусток энергии, она идёт туда, куда её зовут. Только МЫСЛЬ схожа со Светом. Она не настолько всепроникающа и всеобемлюща как Свет Всевышнего, но она самостоятельный луч Духа, Духовный Луч, не знающий преград, не признающий времени и пространства, приходящий к достойным мысли. Только мыслящий человек-творец подобен Богу, как мысль подобна Свету!
Ни один дебил не может представлять себя самого как Божественное создание, претендовать на то, что он дефектная, но копия Бога. А женщина-творец так же может быть близка к Богу, как мужчина. Есть ли у неё МЫСЛЬ или нет - вот весь вопрос".
Сделал Герман и ещё один вывод о сущности земной жизни. Пусть не окончательный, но вполне приемлимый для следующих раздумий. Только в земной жизни мысль творца связана с живым телом, она отражает как высокие сферы духа, так и низменные, охватывает всё мироздание с Адом и Раем, созданное Всевышним и самим Сатаной. Этим и отличается живая мысль от косной, отстранённой, ограниченной мысли, возможной в посмертных обиталищах Душ. Следовательно, человек-творец может возникнуть только в земной жизни, после смерти он может только совершенствоваться. И получается, что ради себя прошлого, а не будущего...
"Зачем на земле этот ад? Затем, чтоб живые завидовали мёртвым? За тем, чтобы поняли, что дорога к небу проходит через Ад, и стремились к Богу? Всевышний не позволит заманивать в Рай с помощью страха! Это проделки Сатаны. Но Сатана тоже в Божьей Воле! Почему так устроено Мироздание? Зачем? Почему? Ответив на эти вопросы не только узнаешь "тайну жизни", узнаешь однозначно будущее Человечества..."
Так маялся Герман в скором поезде Волгоград - Москва рядом с двумя недозрелыми диссидентами и нежданно покинувшим земной Ад юным поэтом.
Перед приходом поезда в Москву заговорщики, спасатели трупа, обговорили в деталях план собственных действий на Курском вокзале. Юркий Володя выскочил в числе первых пассажиров из вагона, поймал и подогнал к выходу с платформ возле "камер хранения" такси. Герман и Саша подождали, пока в вагоне останется лишь проводница. Притворившись по-прежнему пьяными, вывалились из купе, держа под локти безжизненного лёгкого покойника с подогнутыми коленями.
Всё удалось. Никто им не помешал, никто ничего не заподозрил. Они усадили мёртвого Гену на заднее сидение машины. Шофёр тоже не обратил внимание на состояние одного из клиентов, задобренный обещанием хорошей оплаты.
Но тут Герман уклонился от печальных дел. Он и так был раздавлен тоскою, потерей дома своей души, потерей любви, сомнением веры. Сказал:
- Ребята. Вы знаете, я сам чуть живой. Увольте меня от дальнейшего, боюсь не выдержу новых сцен. Справитесь сами, а я ухожу. Прощайте.
И Герман вышел из такси. Володя и Саша, не слишком обидевшись, озабоченные предстоящим больше, чем настоящим, помахали ему во след, сказали таксисту куда ехать. Такси резво умчалось.
Так как идти Герману было совершенно некуда, он нашёл тихий уголок в толчее вокзала, присел на свободное место в зале ожидания, не обращая внимания на гулкий шум, мысленно простился уже навсегда с ушедшим поэтом. Представил, как жутко встретят родственники его возвращение в отчий дом, как много и сложно придётся объяснять случившееся Володе и Саше. Но всё утрясётся, проходит всё - пройдёт и это.
На земле печаль, а в Небесных Мирах Гена празднует встречу со Всевышним Спасителем. Если бы Герман был Мессией, владел душами живых и мёртвых, он не решился бы повторить для Геннадия однажды сотворённое Великим Христом, он не мог бы сказать: "Встань и иди!.." Потому что - заблуждение будто смерть - это горе; смерть, свидание с Богом - высшее счастье для живших и живущих на грешной земле.