Верещагин Михаил Алексеевич : другие произведения.

Фрагменты жизни. Глава 2. Армия - война

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Период жизни 1943-53 г.г. Запасные части. Участие в войне на Западе и Востоке. Служба в Китае. Военное училище, Воздушно-десантные войска.


  
   ФРАГМЕНТЫ ЖИЗНИ
   Глава 2
    []
  
   АРМИЯ - ВОЙНА
  
   ТЮМЕНЬ
  
   Итак, в начале ноября 1943 года я впервые в жизни сел в поезд (телячий вагон) и поехал в Армию.
  
   ...Ночь. Вагон качается, периодически вздрагивая
   на стыках всем нутром.
   Я не сплю - тоска захватила меня. Красноватым
   мотыльком приплясывает огонёк фонаря. Мысли
   сумбурно - неуютны: и потому, что я еду в этом
   колыхающемся ящике и еще более - что ждет там.
   Перед глазами стоит плачущая мама, удивленно-
   - расширенные глаза братьев, непонимающих про-
   исходящее, но чувствующих тревогу взрослых.
   Это видение прогоняется картинами дома, огоро-
   да, деревни, полукружием леса за полем, где я так
   безмятежно проводил время.
   Мне полегчало: сосущая тоска отступала.
   И над всем - нависла одна роковая мысль:
   "всего этого я больше не увижу НИКОГДА".
   Колеса замедлили ход,скрежетом , встали.
   Кто-то зашел в вагон: фонарный огонек дернулся,
   поплыл к выходу.
   Вдруг вопль: - Куда..а..а.а?! И тут весь вагон за-
   шелся в неистовом крике. Я тоже орал , испытывая
   какую-то сладостную ярость.
   Фонарь остановился и повис на прежнем месте.
  
   Я оказался не одинок: весь вагон, охваченный унынием, не спал, прислушиваясь к грядущему.
   Поезд шел на восток, в Тюмени встал. Эшелон стал пополнением Учебно- стрелковой бригады. Я попал в артиллерийский дивизион. Начальство изрекло: учимся 6 месяцев и сержантами едем на фронт.
   В1-й батарее было много ребят из Опаринского района. Из нашего сельсовета был Шубин Витя - крепкого телосложения, веселый хохотун (последнее до Тюмени). Командир взводе лейтенант Дворянкин с нами занимался мало: приходил на развод, на построение, проводил некоторые занятия в классе. Пом. командира взвода ст. сержант Черный, высокомерно -неприятный тип, во время занятий часто просто издевался над некоторыми, слабо восприимчивыми курсантами. Командир другого отделения сержант Ведёркин, бывший фронтовик, был более лоялен.
   Батарея 100 человек. Жили в общей казарме, спали на двухя- русных кроватях. Одеты были плохо: старая шинель, х/б гимнастерка и брюки, х/б же нижнее белье, шапка из искусственного меха, поношенные ботинки с обмотками и простыми портянками, рукавицы из байки, брезентовый ремень.
   Из нас готовили артиллеристов противотанковой артиллерии. Материальная часть - 45-миллиметровая пушка, которую на фронте называли "Прощай родина": ее снаряд танку - слону дробина.
   Кормили по так называемой третьей норме: капустный суп без мяса, каша, стакан чая , 700 грамм хлеба. А мы в самом росту (17 лет мне исполнилось уже в Тюмени); зима - 30 и более, с пронизывающим ветром с реки Тура. И почти каждый день несколько часов занятий на воздухе. Если строевая - куда ни шло, в движении. А огневая - тренировка стрельбы из пушки - на месте. Правда, тут никто не стоит и слушает спокойно; все стучат ногами, машут руками - иначе замёрзнешь. Как с утра ноги охладились, на морозе, замерзли, продолжают быть холодными и в казарме, вплоть до отбоя, когда окажешься под одеялом.Голод и холод создавали гнетущую атмосферу: в казарме 100 молодых парней, по существу, подростков, но в ту зиму не звучал не только смех, но громко как-то не говорилось. В полку была специальная команда "доходяг": туда отправляли отдохнуть и набраться сил совершенно истощенных солдат. Правда у нас в дивизионе таких было немного: мы были отобраны по росту и телосложению.
   Очень угнетал распорядок дня.
  
   - Перва..я..я! ПОДЪЕМ! - раздается зычный голос старшины и вспыхивает реальность, от которой ты был избавлен на некоторое время сном.Я и сейчас в подробностях вижу: плотное сытое тело старшины Егармина посреди казармы, с по-хозяйски расставленными ногами в добротных хромовых сапогах, в которых, надо полагать, кроме портянок, еще и шерстяные носки. Лицо у старшины мужицкое, красное, сытое. Надев брюки, гимнастерку, ботинки с обмотками, слышу громовое:
   -Надеть головные уборы , выходи строиться!
   Темно.Строимся в рыхловатую колонну, старшина впереди:
   -За мной, бегом, марш! Километра полтора, до кладбища на окраине города и обратно. Бегут все исправно - мороз подгоняет. А после такой зарядки - завтрак не в счет.Голодное чувство сопровождало все время службы в Тюмени. Только во время редких нарядов по кухне еда была более или менее досыта.
  
   Из памятиТюменского периода:
  
   ...Подняли батарею по тревоге: пропал затвор от
   винтовки! Ч.П.! Задача: найти во что бы то нистало
   Винтовка учебная, выморочная: затвор без бойка,
   стрелять из винтовки нельзя. Но ПОРЯДОК:
   неслыханное дело - пропал затвор от ОРУЖИЯ!
   Пропажа, скорее всего- протест против тяжких
   условий службы.
   Не один день искали всем дивизионом.
   Нашли...в выгребной яме.
  
   ...Идут классные занятия. Взвод сидит в казарме и
   слушает гнусаво-нудный голос Черного. Тянет в
   сон, неожиданно резко-срипучее:
   - Красильников!
   Рыхлый, рыжеватый курсант, вздрагивая, с
   трудом приходит в себя.
   - Два наряда вне очередь!   
   Вечером, после отбоя Красильников с кем-то, таким же бедолагой, шваброй драит деревянный, замызганный за день, пол. Отдраили, будят дежурного сержанта. Хорошо, если сержант, не поднимаясь, буркнет: -"Ложитесь спать". Но часто он встает, скребет пяткой сапога, на полу возникает белесая полоса; бухает ведро воды на вымытый подсыхающий пол. Уборщики еще долго гоняют воду и осушают пол. Спать им остается всего - ничего. На следующий день у Красильникова снова слипаются глаза и все идет по кругу.
  
   ...- Выходи строиться!
   Столовая, в которой питается, кроме артиллеристов
   еще и минометный батальон, находится в нашем
   расположении, в 30 метрах от двери казармы,
   но старшине захотелось посмотреть или кому-то
   показать: как мы ходим строем.
   - Правое плечо вперед!- мы выходим на улицу.
   И через полминуты:
   - Запевай!
   Молчание и только сердитый топот наших ног:
   ну никак нам, вечно голодным, не хочется петь.
   - Перевалов, запевай!
   Раздается хрипловатый баритон Перевалова:
   - Наверх вы товарищи, все по местам...
   Жидкие голоса нестройного подхвата. Идущий
   сбоку старшина - быстрым шагом в голову ко-
   лонны:
   - За мной, бего о ом, марш!
   Излюбленный маршрут - до кладбища, перед ним
   поворачиваем обратно.
   - Батарея, шагом.
   И через минуту мы дружно поём, как после хоро-
   шего застолья.
   Итог такого моциона: обед пролетает и хроничес-
   кое -ХОЧЕТСЯ ЕСТЬ, не бледнеет.
  
   ...Лесная зимняя дорога. Группа курсантов тянет
   сани: шесть человек на одни; вольным шагом в
   тихом заснеженном лесу. Без команды и песни, не
   ощущая обычного холода, как-то даже весело ша-
   гаем по узкому коридору вековых елей. Идём за
   дровами; дорога километров 12-15,туда - обратно
   около 30-ти. Обратно-с дровами, но сани идут легко,
   мы не чувствуем тяжести.
   Приходим поздним вечером. Ужин давно прошёл,
   но нам оставлен и обед. После свободно проведён-
   ного дня, без казарменного распорядка и команд-
   ных окриков, без мёрзнущих ног-еще и сытный ужин-
   почти праздник.
   Эти немногие походы за дровами вспоминаются,
   как приятное времяпрепровождение.
  
   ...Строем шагаем по своей улице. Навстречу теле-
   га. На ней что-то прикрыто рогожей:
   виднеются бледносинюшные руки, ноги. Это везут
   умерших, они без одежды; в конце нашей улицы
   кладбище. В Тюмени много госпиталей.
  
   ...-Мишка, Мишка? - голос Ивана Катарина, моего
   земляка. В ответ я сую в щель в стене
   довольно крупную и аппетитную "копчёнку".
   Я в наряде по кухне и разделываю рыбу для супа:
   беру из короба золотисто-копченого леща и
   сдираю чешую. Лещ хорош даже по нынешним сытым
   временам; не понятно, как он мог попасть на
   нашу солдатскую кухню 1943-года. До оклика
   Ивана я уже порядочно напихал в чьи-то руки этого
   леща. К разделочному цеху кухни примыкает сарай -
   дровяник и через него уплыло немало чего с сол-
   датской кухни, в немногие посвященные руки.
   Вдруг грозное:
   - Стой! Из какой батареи?!
   Я похолодел: это голос старшины - зав. столовой.
   Через минуту он спрашивает на кухне:
   - Кто в наряде- Мишка?
   Появляется курсант с винтовкой и нас с
   Иваном -в штаб дивизиона. На лестнице на 2-й этаж
   Иван, чуть замешкавшись, что-то на себе поправил
   (как мне показалось).
   В штабе: командир дивизиона, командир
   нашей батареи ст. лейтенант Вараксин, Дворянкин.
   Начинается допрос:
   - Катарин, где взял рыбу?
   - Купил у минбата.- (купил у солдата минометного
   батальона). И вдруг Дворянкин:
   - А ну, покажи перевод !- Иван Катарин из
   семьи служащих и время от времени получает из
   дома деньги, на которые покупает картофельные
   оладьи, приносимые к забору - пять рублей штука.
   Иван лезет в карман и подает лейтенанту деньги.
   Тот считает: 200 рублей, пятидесяти рублей из
   из перевода нет. (Ваня пятидесятку предусмотрительно
   спрятал).
   Меня почти не допрашивают, но снимают с наряда.
   Ивана же, без шинели, но в шапке, на два
   часа- в лыжную каптерку, где под минус 30.
   Я лежу на койке, вслушиваюсь в непрекращаю-
   щийся топот в каптерке и каждый стук ивановых
   ботинок отзывается во мне болезненным током.   
   В дальнейшем мы вместе с Иваном служили еще в Казани и Наро-Фоминске. Из Наро-Фоминска на фронт он уехал раньше меня.Приезжая в Опарино, я бывал у него, а однажды, проездом из южного санатория, он был у меня.Работал он зам. председателя райисполкома. Мы переписывались, но последнее письмо пришло от его жены с вложенной вырезкой из "Опаринской искры": "...Катарин Иван Прокопьевич, кавалер ордена Славы 3 ст...."
   Наступил апрель, появились проталины. Холод отступал, голод становился терпимее.Прошел слух: едем на фронт полным составом - сержанты стали покладистее. С Ведерниковым уходим на полевые занятия за кладбище: солнце, зеленые росточки вылезающей травки, длинные перерывы.К боям нас готовили плохо: мы почти не стреляли из стрелкового оружия ( нет патронов), всего однажды были показательные стрельбы из пушки
   Настроение было такое - скорее на фронт: хотелось прервать этот голодно- холодный кошмар, не думая, что можно попасть в ад.Я тоже хотел поскорее покинуть Тюмень, хотя внутри и жила мысль о гибели (ворожба немого).
   Настал май. Нам присвоили звание "ефрейтор", выдали новое обмундирование. И вот большой колонной, под звуки оркестра, идем через центр города на вокзал. Услышав знакомые звуки марша, из домов выходят жители, в основном женщины, прощально машут нам, вытирая глаза.
  
   ...Поезд идет по Удмуртии. На горизонте деревня.
   Из вагона прыгает солдат и по полю. Охрана стре-
   ляет. Это не дезертирство.За минуту до того,
   увидел свою деревню, он и не подозревал, что ско-
   пившаяся тоска вырвет его из теплушки и понесет
   к родному дому.
  
   И охрана стреляя, вряд ли целилась в него
  
  
  
   КАЗАНЬ
  
   В Казани с эшелона сняли часть солдат и направили в такую же учебно- стрелковую бригаду, расквартированную недалеко от озера Кабан.
   Лето. Буйно цветет акация, которую я раньше не видал. Все поле было занято ею, в ней- пешеходные тропинки.Казармы были в виде огромных землянок, с двухярусными нарами.
   Кормили по 9-й норме, намного лучшей чем 3-я. Кроме того, не надо было расходовать калории на обогрев и мы почувствовали себя сытыми.
   Но почему-то в памяти от пребывания под Казанью мало чего осталось, а от учебы и командиров - ничего. Объяснить это можно разве тем, что условия службы там разительно отличались от Тюменьских и мы расслабились до нормального состояния равновесия, а в памяти больше всего откладываются отклонения от него.
  
   ...Мы с товарищем идём по виляющей тропинке в
   желтой пене акаций. Несем с полковой кухни вед-
   ро супа, подвешенное на палке. В ведре
   колышется толстый слой коричневого комбижира
   с розовыми кубиками американского баночного фарша.
  
   Почему не запомнились командиры и учеба? В Тюмени командиры в основном были тыловики, в Казани - фронтовики.В Тюмени сержанты преобразились, когда прошел слух о совместной отправке на фронт.
   Человек, побывавший на фронте становится независимее от сиюминутных обстоятельств, от начальства в том числе; он становиться добрее к тем, кого готовит к отправке в увиденный им ад.
   В один из августовских дней нас по тревоге построили и объявили об отправке на фронт.И опять, под щемящие звуки "Прощания славянки", шагаем мимо башни Сююмбеки и по сторонам женщины- с мокрыми глазами.Нам было грустнее, чем тогда, когда отправлялись из Тюмени: служба была, не в пример, легче, да и солнце ярко светило - день был налит благодатным теплом. Нам никуда не хотелось ехать, тем более в тревожную неизвестность смертельной опасности.
   Но, в поезд и ау!
  
  
  
   НАРО-ФОМИНСК
  
   Где-то наверху, может на небе, опять нас пристопорили. Ехали несколько дней, в подмосковье остановились: эшелон был расформирован --часть курсантов направлена в г. Наро- Фоминск.Здесь была база танковых частей; в это время находились остатки 201-й танковой бригады, выведенной с фронта.По реке Нара проходила линия фронта и город и гарнизонные строения были разбиты. Три огромных полукруглых казармы были совсем непригодны для жилья и нас поместили в танковые ангары. В них были устроены из жердей трехярусные нары. На жердях - сено, накрытое маскировочными сетями. Были подушки и одеяла. Казарма освещалась и отапливалась соляркой и в помещении, особенно вверху, витали черные снежинки сажи, никак не добавлявшие уюта нашему жилью.
   На базе 201 бригады был развернут учебный полк для подготовки экипажей бронетранспортеров с зенитным вооружением.Бронетранспортеры на обрезиненных гусеницах имели пушку 37-го калибра и 2 пулемета Кольт- Браунинг. Они поступали из Америки, через Иран.В полку было 25 батарей, я попал в 20-ю.Нас построили и командир полка майор Орлов сказал: - На учебу нам отведено 28 дней. За это время мы изучаем ма- териальную часть: машину, вооружение, рацию. И едем на фронт.
   Начали заниматься по 12 часов. Офицеры, по три человека на батарею, в основном были из запаса.Строевой подготовкой почти не занимались, дисциплина была относительно легкой, кормили плохо. Опять, как в Тюмени, постоянно хотелось есть.
   Из памяти:
  
   ... На реке Наре была полковая баня. Я с двумя сол-
   датами в карауле у бани. Должно: один стоит с
   винтовкой у бани, другой отдыхает -спит, третий бодрствует.
   Мы, рассудив, что баню никто не украдет, забарри-
   кадировались и сладко заснули. Сквозь сон послы-
   шался невероятный грохот - рушилась наша барри-
   када и вслед громовое:
   - В ружье!
   У распахнутой двери, держа все наши винтовки стоял нач.штаба ст.лейтенант Гуров. После длинной тирады о нашем разгиьдяйстве , посулил губу.Но мы вроде не сидели - времени было мало.
  
   ...Был в наряде по кухне, вынес банку тушенки- с
   килограмм. Оказалась очень жирной, спрятал
   в укромном месте. Улучив время, несколько
   раз наведывался к ней.
  
   ...Картофельное поле охраняется сторожем с ору-
   жием. От леса оно отделяется дорогой,
   политой нечистотами, чтобы нельзя было к нему ползти.
   Несколько человек : сидим на опушке, у самой до-
   роги. Один смотрит за охранником,
   остальные приготовились.
   - Пошел.- Быстро перебежав дорогу, падаем в
   ботву. Лёжа роем картошку, засовывая в брюки.
   Услышав команду: "Назад", вскакиваем и в кусты.
   Поодаль - печём, вкусно.
  
   ...В доме офицеров, уцелевшем в ходе боев, хра-
   нится картошка. Мы её перебираем. Перед уходом
   затариваемся под гимнастерку, в брюки.
   Выходим : в фойе стоит старшина - зав. складом и
   около него ворох конфиската. Мы пополняем его.
  
   Прошел месяц, первые 7 батарей с поступившими бронетранспортерами, уехали на фронт. Затем, по мере поступления матчасти, батареи уезжали. Наконец, уехали два расчета 19-й батареи и на этом все застопорилось.Идёт месяц, второй, занятий практически нет - транспортеров тоже нет. Хоз. работы, политзанятия. Зима в разгаре: холодно, голодно.
   Наступил 1945 год, матчасти нет. Нас стали посылать на разные хозработы вне части.Поехали в совхоз Ермолино, под Боровском. Живем здесь вольно, нет строя. Кое-что из еды перепадает от совхоза.Работа: долбим мерзлую землю, делаем небольшие ямки. Для чего это делать зимой? Требуется очень много сил; летом было бы совсем просто. Но мы долбим - солдатский труд дёшев. Проходит зима. Машин нет и нет. В Кубинке рубим мелколесье: расчищаем полигон.
  
  
   ЗАПАДНЫЙ ФРОНТ
  
   ...Март. Кубинка. Ночью поднимают по тревоге .
   Начальник штаба полка читает: "...Лихачев, Ша-
   ульский, Верещагин..."- всего10 человек -на машину
   и в Наро-Фоминск.Утром - в эшелон и на фронт.
  
   Третий раз еду на фронт. И судя потому, что на этот раз эшелон везёт технику, а не людей - доеду.Поезд состоит из платформ, на которых "летучки" -ремонтные мастерские на колесах.Выехали 20-го марта; в Подмосковье еще не притаивало. В поезде несколько теплушек. Мы 10 человек 1926 года рождения, служили вместе еще в Тюмени. В новом обмундировании: фуфайки, ватные брюки, ботинки с обмотками, байковыми портянками. Занимаем маленький вагон - теплушку. Еще в нескольких вагонах едут бывшие фронтовики - танкисты 201-й бригады более старшего возраста.
   Вначале думали, что нас 10 - взяли в качестве охраны эшелона, но нам не выдали оружие; мы ехали целевым пополнением - как потом и оказалось: влились в одно подразделение, закрыв некомплект.
   По России ехали не спеша. К эшелону подходило много людей с просьбой подъехать: пассажирские поезда ходили редко и были перегружены. В свой вагон мы никого не брали, не нарушали порядок. На тормозных площадках, наверно по разрешению охраны, ехали гражданские.
  
   В пути:
  
   ...Эшелон подходит к станции. У вокзала малень-
   кий базарчик. Наши танкисты идут и бесцеремон-
   но забирают у испуганных тёток продукты.
  
   Мы, молодые не мародерствовали. В большинстве случает при подходе нашего эшелона, импровизированные базары разбегались.Старшие во время стоянок шныряли по путям, проверяя вагоны и тащили, что приглянулось.
  
   ...Эшелон с цистернами, одна подтекает - спирт.
   Танкисты штыком расковыряли щелку; веселая струйка
   потекла в котелок, другой , третий. Подошел солдат
   охраны приказал отойти. Куда там! Выстрелил
   в воздух - отобрали винтовку,затвор закинули за вагоны.
  
   ...На тормозной площадке едет женщина с узлами.
   Паша Лихачев "увел" у неё один мешочек. Вскрыли - соль,
   хотели выбросить, но кто-то надоумил:
   обменять на съестное - на остановках меняли коробок
   соли на молоко и хлеб. Это было хорошей добавкой к чёрным
   сухарям, которыми нас снабдила Москва..
  
   ...На одной остановке из вагона, стоящего рядом поезда,
   старшие перекатили несколько бочек пива.Потом перепились,
   передрались, в драке покалечили друг- друга.
  
   После этого случая, на следующей станции с эшелона сняли несколько танкистов.Проехали гос. Границу Румынии. Тепло! Карпаты в зелени! Вместо заснеженного Подмосковья вдруг оказаться в цветущих горах - чудо! На подъеме поезд идет медленно, успеваем спрыгнуть с платформы и набрать воды с водопадика, которым нет числа .На вершине горы большой крест - памятник Елене - матери короля Михая.
   Здесь в Румынии я впервые увидел ( и не один я) настоящий белый хлеб. Он предстал в виде круглых больших, необычайно пышных караваев, изумительного запаха и вкуса. Пожалуй, с этого времени кончилась моя ГОЛОДНАЯ служба.
  
   ...Подъезжаем к станции, выходим из вагона, снимаем
   телогрейки (зачем они в такое тепло) и получаем чудо -
   хлеб. Почти все новое обмундирование пошло в обмен на
   продукты и в конце пути мы предстали настоящими
   оборванцами.
  
   Переехали границу Румыния - Венгрия. Наконец встали, помнится название местечка - Рожиндоль. Был поздний вечер. Какой-то офицер, нас-10 человек, отвел в частный дом с хозяевами. В большой комнате на полу мы улеглись спать. Хозяева за стенкой. Приходит старшина:
   - Вы ужинали?
   - Нет. Старшина идет к хозяевам, на столе появляется хлеб, копченое мясо и отличный компот - ужин царский.
   Эшелон пришел в расположение 7-го Механизированного корпуса, части которого выведены из боя для пополнения. Нас определили в Отдельную зенитно- пулеметную роту 16-й Шумлинской ордена Суворова Механизированной бригады.
   Построив, старшина, увидев лохмотья нашей одежды, проорал:
   -...вашу мать, оборванцы; у меня ничего нет, в этом и будете воевать!
   Рота состояла из двух взводов, по три пулемета ДШК калибра 12,7. Расчет: командир, наводчик, заряжающий, водитель; машина "шевроле". В походе, пулемет на треноге, закрепляется в кузове.Личное оружие: у командира - револьвер "Наган", у остальных - карабин. В штате роты три офицера: командир и два командира взвода; старшина, писарь, механик, ружмастер, санинструктор и ездовой. Командир роты лейтенант Петр Леженко, 1923 года рождения, среднего роста, спокойный и доброжелательный.Рота расквартировалась в просторном жилом доме с садом.
   Леженко повел новичков в глубину сада, поучить бросать гранаты:
   - Знаю, что вы никогда этого не делали. Он был прав: во всех трех частях, где мы служили, боевую гранату нам и не показывали. К войне нас готовили достаточно долго, но плохо - впрочем об этом я уже говорил. Но Леженко допустил ту же тыловую ошибку: не дал каждому бросить гранату, а ограничился двумя бросками.
   В роте был многонациональный состав: русские, украинцы, белорус, грузин, два азербайджанца, еврей - наш шофер. Всего -33 человека.
   Рота - отдельная часть со своей печатью, входила в мех, бригаду.Бригада имела почти все виды наземных войск: мотострелки, артиллеристы, танкисты, минометчики, зенитчики (наша рота), разведчики, саперы, связисты, медики, тыловое обеспечение. Такая организация бригады позволяла, при необходимости, действовать автономно.
   И вот наступило мое боевое крещение. Корпус входит в прорыв. Рота в передовом отряде бригады. Отвлекаясь, поясню, как использовалась зенитно- пулемётная рота в боевой обстановке. Как имеющая сильное вооружение - крупнокалиберные пулеметы, на марше - в передовом отряде, с разведчиками на бронетранспортерах, ротой мотострелков и взводом танков.
   После соприкосновения с противником, когда уже основные силы бригады ввязываются в бой, мы отходим и занимаем оборону у штаба бригады - как зенитчики.
  
   ...Теплый солнечный день. Местность открытая:
   кое-где небольшие рощицы леса, видны деревни,
   поселки, дороги с двигающимися, словно гигант-
   ские гусеницы, колоннами войск - это другие бри-
   гады и приданные корпусу части.
   Обстановка спокойная, но во всем чувствуется на-
   стороженность, тревожное ожидание. Не слышно
   выстрелов, только стрекот гусениц и гул моторов.
   На земле тут и там останки прошедшего боя: воронки,
   подбитая и еще дымящаяся техника, по
   канавам - фауст-патроны, неубранные трупы.
   Пулемет у нас на треноге, без щита; мы с команди-
   ром и заряжающим Васей сидим без касок.
   Впереди, на броне танков, едут чешские партизаны.
   Вдруг в монотонный гул вклиниваются пулемет-
   ные очереди и сразу близкие шлепки пуль.
   В теле всплеск жара , в голове: " ВОТ И ВСЁ!"
   Крик Васи:
   - А где моя каска?!
   И властное командира:
   - Щит!
   Я вскакиваю, хватаюсь за щит, и Вася тут, а коман-
   дир уже дает длинную очередь в сторону рощицы.
   Возня со щитом, близкое, четкое потакивание на-
   шего ДШК и поднявшаяся вокруг какофония стрельбы,
   действуют на меня успокаивающе и
   обреченность отступает.
   Огонь ведет уже вся колонна, гулко бухают танки.
   Сорвавшиеся с брони чехи бегут к рощице.
  
   Подходят и разворачиваются основные силы бригады, мы возвращаемся к месту дислокации штаба. За месяц, что я был на фронте, наша бригада трижды входила в прорыв и дважды пополнялась людьми и техникой. Когда, во время боев, истощались силы мотострелковых батальонов, они пополнялись за счет частей, несущих наименьшие потери. К их числу относилась и наша рота.
   Немецкая авиация была подавлена нашим превосходством в воздухе; мы только раз вели огонь по самолетам.Из роты в мотострелки за месяц ушел десяток солдат, в том числе -шесть, из прибывших со мною.
  
   ...Видим на поле появилось множество бумажек,
   Листовка: "Бойцы и командиры 7-го Мех. корпуса!
   Вы окружены. Группа генерала Плиева, шедшая к вам
   на выручку - разбита. Сдавайтесь!"
   Подпись: "Бойцы Народно- освободительной Армии России".
  
   Листовки от имени армии Власова. Читать это было забавно и только. Хотя мы были далеко впереди линии фронта, но наши тылы не были отрезаны и никакого окружения не было.
   В Брно я сменил свои рваные галифе на гражданские брюки коричневого цвета, заодно обменял ботинки с обмотками на сапоги пленного немца.
  
   ...Стоит большая группа пленных немцев. Наши
   солдаты ходят среди них, ищут часы: "Ур есть?"
   Я тоже ищу. Останавливаюсь около рослого немца.
   Он, видя перед собой юнца, на мое негромкое "Ur",
   отрицательно крутит головой.
   Из-за моей спины возникает какой-то старшина,
   решительным движением вытаскивает из брючного
   карманчика немца и передает мне карманные
   серебряные часы "Павел Буре".
  
   Через несколько лет эти часы у меня " увел" новоиспеченный Советский офицер, в последнюю ночь моего пребывания в стенах училища.
   Чехословацкие деревни- поселки разительно отличаются от наших. Комфортные, чистые дома; если в доме нет водопровода, то на улице - колонка. Дороги - асфальт или мощенка. Деревенский быт мало отличен от городского.
   ,,,Рота расположилась в доме с просторным двором и
   разными надворными строениями.
   Солдат нашел какой-то коричневый кусок с
   приятным ароматом. Собрались человек 10, гадаем:
   - Что это такое?
   Подходит мальчик лет восьми:
   - Какао,какао! Дай на памятку. "На памятку" -так
   они выпрашивают съестное: война - голодно.
   Кто-то из нас и слышал "какао", но никто не пил.
   Отколов часть, за науку, мальчику, остальное
   отдали повару и большинство из нас впервые в
   жизни пили какао.
  
   ...Солдат кричит с чердака:
   - Ребята, здесь мешки с чем-то!
   - Бросай их сюда!- На мощеный двор мешок летит с
   сухим треском. Вскрыли - светлокоричневые
   узорчатые шарики? Как и в случае с какао - озадачены.
   Подходит грузин Читайшвили:
   - Хо, грецкий орех! - Со скрежетом давит, доставая зерно.
   Это тоже, для большинства из нас, оказалось первым
   ореховым деликатесом, причем сразу в огромном количестве.
  
   Фронт стабилизировался. Мы оборудовали огневые на окраине поселка, в котором расположился штаб бригады.
  
   ...Я дежурю на точке, на высоком месте. В низине,
   километрах в 6 - 8 проходит линия фронта: слышна
   стрельба и видны разрывы. Надо мною летят наши самолеты
   и бомбят немецкие окопы.
   За два часа, что я стоял на дежурстве, прошли четыре
   группы "Бостонов" , или ЛИ-2, по 9 -12 самолетов.
   Пролетели,- через пару минут там все небо в разрывах зениток,
   по земле ухают бомбы.
   И вот они возвращаются, я считаю - все. За два часа не был
   сбит ни один самолет; причем летали без сопровождения
   истребителей на небольшой высоте.Немецкой авиации не было.
  
   ...Среди местной тишины вдруг в уши врывается грохот- вой
   и теплая волна метет землю. Догадываюсь: "Катюша" и вижу
   уходящие, в сторону переднего края, удлиненные цилиндры
   снарядов.
   Через секунды -фонтаны разрывов с огненными стержнями,
   море дыма и пыли заволакивает немецкие окопы.
  
   В корпусе был дивизион Гвардейских минометов, в просторечии "Катюш". На марше я видел машины необычных форм: что-то прямоугольно-наклонное, закрытое брезентом. На этот раз "Катюши" вели огонь, находясь недалеко от наших огневых точек.
  Пожалуй самый тяжелый бой, за мое время пребывания, 7-й Мех. корпус вел под Брно. Наша бригада действовала в районе города Густапече.После боя на поле стояли подбитые Т-34 и "Тигры". Наших было значительно больше. У немцев в это время танков было уже мало, но очевидно и то - против "Тигра" Т-34 - слаб.Несмотря на превосходные качества Т-34 - это был средний танк и он не мог на равных противостоять "Тигру".Наша промышленность не смогла создать качественный тяжелый танк, способный действовать паритетно с "Тигром".
   В полосе действия нашей бригады было подбито несколько "Тигров". Можно было кого-то из участников боя представить к званию Героя Советского Союза. Претендентами были: Танковый полк и Артиллерийский дивизион. На самом деле, в ходе и после боя, видя результат, нельзя однозначно определить: кто и какой танк подбил.Приоритет получил Танковый полк, командиром которого был подполковник Амелин - высокий, представительный человек, коммуникабельный и авторитетный. К званию Героя представили молодого лейтенанта Миренкова- командира танкового взвода. Из артиллерийского дивизиона, командира батареи представили к ордену Боевого Красного знамени. Знамя командир батареи получил сразу. Герой где-то застрял.
   Прошло два года. После войны с Японией бригада стояла недалеко от Порт-Артура. Однажды, в 1947 году получаем "Правду". На развороте " Указ Президиума Верховного Совета о присвоении звания Героя Сов. Союза" и там "...Миренкову Ивану Степановичу - командиру танка Т-34"
  
   ...Весна 1948 года, Владивосток, я схожу с корабля,
   прибывшего из Китая, где провел почти три года и
   почти- тюрьмы.
   РОДИНА!
   На пирсе пустовато - пара милиционеров и два армейских
   офицера: подполковник и старший лейтенант
   Миренков со звездой Героя- он возвращается из Москвы,
   где получал награду.
  
   Прошли годы, начались встречи ветеранов Корпуса. Я в первых не участвовал, потом решился.
  
   ...Ресторан Арбат. Сослуживец по Квантуну ст. лейтенант
   Сорокин подвел ко мне генерал- лейтенанта. Тот:
   - Миша, Верещагин!
   В облике невысокого плотного черноволосого генерала
   я вижу молодого, худенького сержанта Павла Гутенко,
   который был писарем 2-го батальона и ежедневно
   приносил ко мне, в строевой отдел полка, суточную ведомость.
  
   Во время той встречи Гутенко еще служил в должности нач. Инженерной службы ВО.
   В ту же встречу, в ходе воспоминаний о боях под Густапече, Миренков - полковник в отставке, попросил фронтовые фотографии: он собирался писать книгу о боях в Чехословакии. Я посылал ему фото; мы с ним обменялись несколькими письмами - книгу издать не удалось, а потом и встречи ветеранов прекратились, как и многое другое.
  
   Мы идем на Прагу. Солнце. Тепло. Как будто и нет войны. В деревнях , поселках на обочинах стоят массами жители, с веселыми улыбками, с цветами и приветствуют криками: - Наздар! Наздар! На Прагу двигается лавина войск. Наш корпус в составе 6-й Гвардейской танковой армии. Куда ни глянь: до горизонта по всем дорогам змеится техника, в пелене пыли и дыма. Мы идем очень тесно. Тут же, вперемешку с машинами, едут казаки Плиева. Кое- где, увидев казачьи кубанки, жители с возгласами "Казаки". "Казаки"! - покидают дорогу. Может на слуху было вольное поведение казаков, в части мародерства или же здесь присутствовала историческая память людей. Ночью вспыхивают стычки между конниками и мотострелками, когда в тесноте лошадь получает толчок машиной.
  
   ...Входим в небольшой городок; на площади
   группа немцев, в основном старших офицеров,
   среди них - цивильно одетые женщины. Может,
   это штаб соединения.Леженко вызывает старшего -
   им оказался полковник и приказывает построиться.
   Меня оставляет в машине у пулемета, развернуто-
   го в сторону колонны, с приказом:
   - В случае выстрела дай очередь над колонной.
   Остальные бойцы роты - цепью сбоку колонны.
   Немцы идут, складывая на одну из плащпалаток
   личное оружие, на другую - часы и ювелирные
   украшения.Немцев увели на сборный пункт пленных.
   Часы и оружие разобрали бойцы. Украшения забрал старшина.
   Я, пришедший к "шапочному разбору", удовлетворился
   маленькими карманными серебряными часиками и Парабеллумом
   с обоймой на 16 патронов.
  
   После войны, на квартире командира роты в г.Дальнем, я видел чемоданчик с украшениями. Позднее, изучая цветные камни, стала понятна красота и ценность того чемоданчика. Лейтенант Леженко почему-то с Квантуна быстро уехал. Он не бывал на встрече ветеранов. Может и так, что заполученные украшения, цену которых он вряд ли предполагал - обернулись злом.
  
   В ночь с 8-го на 9-е по двигающейся колонне прошел слух - радисты уловили - КОНЕЦ ВОЙНЕ.
   Ранним утром вошли в Прагу, остановились на окраине. Нигде не стреляют. Никто не говорит о конце войны, но прекрасная погода, не видно разрушений в городе - внутренняя напряженность притихла. Позавтракали, лежим: кто на солнце, кто в тени машин.
  
   ...Прошла группа военных. Немцы? Но какая-то
   необычная форма - власовцы. Вслед бежит жен-
   щина и по-русски:
   - Здесь не проходили военные?
   Мой командир к ней:
   - А зачем вам это знать?
   - У меня там муж.
   - Ах...у тебя там муж! И навел на нее револьвер.
   Ребята успокоили его, отвели руку с оружием.
  
   Уже полдень. От нечего делать, решили пристрелять приобретенное у немецких офицеров, оружие.
  
   ...Я выстрелил по банке из Парабеллума и не поста-
   вив на предохранитель, иду к своей машине, держа
   пистолет к земле.
   Бухает выстрел - из под машины выкатывается наш
   шофер Володя, с каскадом "приятных" слов мне и
   Парабеллуму.
   Я спотыкаюсь о свою беспечность.
  
   Наконец мы уразумели, что войне конец, но числа до 12-го еще
   вылавливали немцев. Штаб бригады дислоцировался в небольшом городке; занял богатую усадьбу с садом за высоким забором.
  
   ...Мы с Пашей Лихачевым патрулируем вокруг штаба.
   Ночь. На фоне неба видим двигающуюся фигуру.
   Паша:
   - Хенде хох!- Человек остановился, поднял руки.
   Я ложусь и беру немца на прицел.
   Паша идет к нему; обыскав, отводит на пункт сбора пленных.
  
   Наша рота расположилась на территории спиртового завода.
   Ребята, особенно кто постарше , пили этот напиток: его много было в трубопровода, я не пил. День Победы для нашей бригады прошел внешне незаметно: никакого празднования не было. Но наступило 20- мая - день формирования бригады и его решили отметить как день Победы.
  
   ...Меня, видимо как непьющего, в этот день наз-
   начили патрульным к штабу бригады. Я взял карабин - ухожу.
   Ребята:
   - Выпей в честь праздника!
   Думаю: "Сейчас надо" Три четверти алюминиевой
   кружки 96%-го с неприятным запахом -выпил.
   Пришел к штабу.В усадьбе и снаружи у ворот много
   веселых офицеров, освободившихся от многолетия тревог
   и лишений, группа чехов.Из ворот усадьбы выходит нач.
   штаба бригады,(в это время врио.командира ),
   подполковник Егудкин:
   - Часовой! - Я, пошатываясь, сделал несколько
   шагов в его сторону.
   - Разгони их, я танцевать буду!
   Я повел карабином в сторону стоящих чехов;
   они несколько отступили.
   А дальше, ничего не видя и не слыша, чувствуя,
   что сейчас я здесь лягу, отошел за угол ограды,
   положил карабин в травянистую канаву и лег на
   него. И все - отрубился.
   Через какое-то время я очнулся, сообразил,
   что на посту. Голова трещит, ноги не держат; сел на бровку
   канавы.С облегчением увидел подходящую смену.
  
   За месяц моего пребывания на фронте наша рота непосредственно потерь не понесла, за исключением тех, кто был направлен в стрелковые батальоны. В роте был ранен и выбыл командир взвода, да пара легких ранений, был легко контужен Паша Лихачев. А в батальонах было по-другому; после войны никто из отправленных, в роту не заходил.
   Потом была у меня одна встреча:
  
   ...В Порт-Артуре проходит слет физкультурников. Колонны на
   стадионе, все в одинаковой форме: майка- трусы.
   В соседней колонне стоит парень, кого- то напоминающий мне.
   Я смотрю на него, он - на меня.Наконец я понял,
   кто это может быть:
   - Володя, не ты ли?- И он:
   - Миша?. Это Володя Иванов из нашей десятки,
   отправленный в батальон; был ранен, сейчас служит
   в стрелковой дивизии.
  
   Настала мирная жизнь. Никаких пока занятий, только наряды на кухню и охрану. Учусь ездить на велосипеде
  
   ...Еду под горку и въезжаю прямо в Володю Читайшвили.
   Его велосипед в восмерку, да и еще ушиб колена.
   Горячий кавказец- за пистолет, но вспомнив, что война
   закончилась, отвел душу на своем наречии.
  
   ...Ночью стою часовым в расположении роты. Во дворе:
   машины, стоит повозка с мешками и бочкой.
   От безделья - поел сахарную пудру, которая оказалась
   в одном из мешков. Сильно захотелось пить - воды нет.
   В бочке - вино; потянул из шланга - терпко
   -кисловатое, воду не заменило.
  
   У старшины было небольшое стадо коров; где он их реквизировал- не знаю. На одну корову он выменял пиво; привезли несколько бочек. Большинство роты пило и нахваливало; я был из непьющих то, наверное неплохое, чешское пиво. Остальных коров увезли на колбасный завод и обменяли на сырокопченую колбасу. Мы её ели в течение месяца: пока собирались, а затем ехали, не спеша, в Монголию. Висела под тентом в кузове машины и со временем только твердела.
   Разрешалось отправлять посылки с трофеями домой. Многие это делали; я считал - цел остался и ладно.
   Конец  войне [Верещагин М.А.]
   Конец войне.Прага 9 мая 1945 года. Я- у борта
  
   ЯПОНСКИЙ ПОХОД
  
   В начале июня мы погрузились в эшелон и - в РОССИЮ! Настроение было приподнятое, но чувствовалась какая-то неопределенная грусть. Как будто оправдывалось высказывание Володи С. Когда мы шли на Прагу и Володя, ехавший в где-то подобранной открытой амфибии, сказал : " Ребята, пройдет время и мы будем вспоминать эти дни, как одни из лучших". А ведь тогда еще шла война. Для роты выделено несколько платформ и крытый вагон. Машины с тентами, на полу кузова сено: многие располагались в кузове, я- тоже. Везли трофейный дизель "Мерседес-Бенц", который потом, на Хингане, нам хорошо послужил. Ротный вез легковушку. Ехать приятно, скорость передвижения небольшая. Уже поспела черешня. Чехи, в своих чистых и удобных для жизни поселках, радушно приветствуют и провожают нас.
   И вдруг вокруг все изменилось: жалкие, часто одиночно стоящие, домишки, угрюмо встречающие нас люди. Это Польша. Нам приказали привести пулеметы в боевую готовность и установить круглосуточное дежурство. Как потом узнали, что была опасность нападения или подрыва эшелона со стороны бандеровцев.
   Белоруссия. Внешне мало чем отличается от Польши; только меньше хуторов, а деревни и поселки в основном разбиты. Но люди приветливы и рады нам.
   Незаметно проехали границу Российской Федерации. Запомнилась одна остановка в центре европейской части Союза.
  
   ...Город Ряжск, вероятно районный центр. Был
   выходной день. На привокзальной площади гуляет молодежь,
   в основном девушки моего и старше возраста. Они танцуют
   под какую- то музыку. Часть офицеров с эшелона с ними.
   Меня охватывает смешанное чувство радости от только что
   пережитой огромной опасности и смутной тоски: может это
   предчувствие новой опасности - мы не знаем, куда нас везут.
  
   Проехали Урал, недоброй памяти - Тюмень. И вот уже станция Отпор - граница Монголии.Здесь эшелон проверяла контрразведка и сняла с него всех, кто не имел отношения к войскам. На всем пути от границы с Польшей в эшелон подсаживалось много гражданских . В роте однажды ехала женщина-прокурор в командировку; одна девица, из свободно путешествующих была скрыта от проверки и проехала в Монголию.
   Разгрузились в Чайболсане - рельсы кончились. Конечно, когда повернули в Монголию, стали догадываться: куда едем и зачем. Но официально не знали и офицеры среднего звена.
   Большую часть Шевроле у нас забрали для перевозки мотострелков. На оставшихся и Мерседес-Бенц долго двигались по пустыне, наконец , разбили лагерь.Людей был некомплект и роту дополнили солдатами и парой мл. сержантов 1927 года рождения, человек 10. Поставили палатки. Я разместился в палатке с двумя - из пополнения: Борис Пугачев и Олег. Олег - небольшого роста с пухлыми щеками и совершенно ребячьим взглядом. Было очень жарко; ночью жара спадала, но с вечера долго не удавалось заснуть.
  
   ...Пришли с занятий: отрывались от колодца на час;
   солдат припадает к ведру и видно, как убывает из него вода.
   Раньше я такое наблюдал -когда поили лошадей.
  
   К этому времени у меня было звание мл.сержант.
  
   ...В роту приехал капитан - пом. нач. политотдела
   по работе среди комсомола- такая вот длинная должность.
   Вызвали меня:
   - Мы думаем рекомендовать тебя комсоргом части.
   Отказываться не принято. Собрали комсомольцев- я стал
   комсоргом роты.
  
   Вскоре пошли в наступление - не до собраний. После боевых действий, осенью 1945 года меня перевели в штаб бригады, где я не встал на комсомольский учет. По прошествии трех месяцев неуплаты членских взносов - механически выбыл из комсомола. Вступил- по чужой воле, выбыл- по своей.
   8-го августа нас построили и зачитали приказ: "СССР вступает в войну с Японией. На рассвете идем в наступление". Так вот зачем мы здесь объявились: помочь американцам добить Японию. Добром отплатить ей за то, что она не стала помогать немцам добивать нас в 1941 году.
   Ночь была беспокойной - не спалось: представлялась канонада боя - был опыт. Вернулись мысли о гибели.
   Ранним утром заурчали моторы. По степи фронтом покатилась лавина войск; дорог там нет, а каменистая почва позволяет ехать где угодно. Едем, ежесекундно ожидая пулеметный шквал. Проходит час,два три, уже полдень - только гул моторов и шлейфы пыли в растянувшихся колоннах. Одновременно с механизированными и танковыми частями шли в наступление и пехотные дивизии; они остались далеко позади, но многие пехотинцы, может даже по личной инициативе, ехали на броне наших танков. В течение дня встречались только стада баранов, реже коров и лошадей.
   Тылы, в ходе марша, отстали; снабжение продовольствием нарушилось. Не было хлеба. Повар варил кулеш из муки и мяса баранов. Бараны курдючные, жирные и мы быстро ими наелись. На пути попадались монастыри, но без монахов. Что запомни- лось в них: огромнейшие барабаны, диаметром может метра три и колосники, на которых были навешены тысячи тряпочек бурого цвета- вероятно жертвенная кровь.
   А бой? Относительно серьезный бой однажды держал 2-й мотострелковый батальон. Мы не имели прямого соприкосновения с японцами; наш командир время от времени пускал трассы по показавшимся отрогам Хингана. Большой Хинган - горы невысокие и перевал не такой уж сложный, но на нем верховое болото: внизу - каменная твердь, наверху- засасывающая грязь. Из наших машин самостоятельно проходил Мерседес- Бенц с двумя ведущими, который и перевез за несколько рейсов вооружение и имущество роты, помог пройти другим машинам. Преодолев Хинган, мы скатились в цветущую долину Внутренней Монголии. Здесь появились посевы гаоляна, кукурузы, бахчи арбузов и дынь. Может от того, что местность высоко над уровнем моря- арбузы и дыни были очень мелкими. Спелая дыня, размером меньше кулака, но сочная и с удивительным карамельным вкусом. Большинство из нас не были избалованы этими овощами южных широт и мы, после многодневного бараньего поста, отвели душу на неожиданно свалившихся витаминах.
   Здесь не чувствовалась изнуряющая жара степной Монголии, японцев не видно; ожидание боя спало и мы пришли почти в благодушное состояние. Первый город Тициань. Рота остановилась на окраине, хотя в этом городе окраина была везде. Что же это за город? В центре улицы с перекрестками, дома из дикого камня и глины, одноэтажные. Я не видел ни одного, хоть сколько высокого дома, магазинов тоже не видно. На некоторых перекрестках стоит человек со столиком, на нем полукруг какой-то желтоватой массы - может мамалыга из кукурузы. Немного отойдя от центра, видишь: улицы переходят в улицы- поля: по одной стороне улицы стоят дома, по другой- растет кукуруза, гаолян.
   Солдаты не только самовольно брали с бахчи арбузы, дыни, но иногда и покупали. В качестве платежа шли румынские леи, билеты Осовиахима и прочие цветные бумажки
   - Хорошо бы достать свинины - мечтательно произнес повар, услышав, что будто бы в гаоляне полно поросят.
  
   ...Мы с Митей Дижевским идем на охоту. У меня автомат ППШ.
   Улица: слева- дома, справа - высокая, метра под три кукуруза,
   с толстенными стеблями , широкими листьями и здоровенными
   початками,- сплошная стена зелени.
   Видим, что-то мелькает между кукурузных стеблей -
   это небольшой чернопятнистый поросенок. Даю короткую очередь-
   поросенок бежит. Стреляю еще и еще - поросенок продолжает кросс.
   Я с трудом поспеваю за ним, обдираясь о шершавые кукурузные листья.
   Наконец, поросенок повергнут.Митя взваливает его на спину и несет
   в роту. Меня посещает желание: достать ещё утку или гуся.
   Выхожу на улицу. Она была пустой, пока мы охотились на кабанчика,
   а тут вдруг за мной увязывается небольшая толпа китайцев.
   Соображаю, что они недовольны результатами нашей охоты и решаю
   уходить в роту без гуся.
   Улица- поле переходит в настоящую, толпа за мной растет,
   переулков не видно.
   Впереди ворота, я вхожу в них и с тревожным удивлением обнаруживаю:
   замкнутый двор с группой, сидящих на земле людей. Вошедшие за мной
   что- то говорят, сидящие встают.
   Гуляющий по спине холодок усиливается внезап- но возникшей мыслью:
   "А есть ли в диске патроны?!" - Ведь по кабану палилось нерасчетливо
   щедро. Оборачиваюсь, автоматом показываю спутникам отойти в сторону и
   спокойным шагом с беспокойным сердцем, выхожу на улицу.
   Затем широким шагом, поплутав по городу, с явным облегчением, выхожу
   к своей роте.
   На ужин вместо жирной баранины был не очень тощий поросенок.
  
   Несколько дней мы ехали по плохим дорогам, даже по полотну железной дороги и остановились в городе Кайтун. Город был заполнен войсками.
   Поздним вечером вдруг началась массовая стрельба по всей округе. В темное небо тут и там всплывали разноцветные ракеты и на- вешивались пулеметные трассы. Мы не стреляли, так как не знали причину такой канонады; рации у нас не было. Когда все уже стихло, кто-то, ходивший к недалеким соседям, буднично сказал, что закончилась война. К счастью, на нашем направлении Забайкальского фронта, эта война, по сравнению с боями 2-го Украинского, была просто нелегким походом. Потери бригады и корпуса были незначительными. Некоторые потери понесли пехотные части; в основном не от противника, а от трудностей похода. В Кайтуне же мы узнали и об американской атомной бомбе, конечно совершенно не представляя её реальную силу.Через несколько дней погрузились на станции Кайтун в эшелон и, неспешно двигаясь, разгрузились на станции Инченцзы, находящейся почти посредине между городами Порт- Артуром и Дальним.
  
   ТОВАРИЩИ ПО АРМИИ,ДРУЗЬЯ ПО ЖИЗНИ
   Иван Кататрин [Верещагин М.А.]
   Иван Катарин
   Паша Лихачев [Верещагин М.А.]
   Паша Лихачев
   ЗПР 16 Мех.бригады [Верещагин М.А.]
   Зенитнопулеметная рота 16 Мех. Бригады. Сидит в центре- командир Лейтенант Леженко, слева от него Читайшвили Володя, справа лейтенант Гайдуков, мл.сержант Верещагин Михаил. За Леженко стоит Паша Лихачёв. 1946 год, Квантун, Дайрэн.
  
  
   К В А Н Т У Н
  
   Станция Инченцзы. По обе стороны железной дороги несколько технических строений, небольшой поселок одноэтажных домов китайцев. Поодаль - группка из десятка аккуратных японских домиков. Километрах в двух от станции находился поселок с монастырем и двумя трехэтажными зданиями городского типа. В этих домах располагалось японское учебное заведение - пансионат.С одной стороны железной дороги, километрах в трех проходит невысокий горный хребет; с другой- примерно на том же растоянии - море.
   Все время, как мы выехали из Чехословакии и до дислокации в Инченцзы, из-за секретности, не писали и не получали письма. И вот, осенью 1945 года, мне приносят письмо от тети Насти: узнаю о смерти мамы, случившейся в июне. Я представляю её, мечущейся в жаркой лихорадке после той ледяной купели. В редкие минуты выхода из забытья высвечивалась одна и та же мысль: "...что будет с детьми?" - дома их трое: большему 11 лет, младшему нет и 3-х. "...Что со старшим?". Наплыв боли в разбухших ногах опять мутит сознание. Бедная МАМА!
  
   Роту вначале разместили на одном этаже дома- школы. Рядом был монастырский двор, сплошь в виноградной лозе. Я впервые в жизни попробовал настоящий виноград: крупные гроздья "дамских пальчиков" висели над головой: лоза вилась по решетке, перекрывавшей монастырский двор.
   В роте произошло ЧП:
  
   ...С десяток бойцов, сгрудившихся вокруг стола,
   слушают веселые байки рассказчика. Тут же,навалившись
   грудью на стол, с автоматом ППШ -дневальный.
   Переживая рассказ, он непроизвольно дергает рукоятку затвора
   - внезапный грохот очереди. В растерянности,
   не прекращая стрельбу, клонит автомат к полу и прошивает
   себе ногу.Все оторопели, хотя вроде бы что особенного:
   столько слышали это и сколько сами стреляли.
   Но в мирно-веселой обстановке гулкий треск прозвучал
   грозным набатом - всех выдул из помещения. Вернулись:
   дневальный лежал в крови. Резкий переход из смеха в трагедию
   и мирная кровь подействовали угнетающе.
   Дневальный получил серьезное ранение и после
   госпиталя был комиссован и уехал домой.
  
   Вскоре мы расселились в палатках, недалеко от станции и жили в них некоторое время. Наконец, перебрались в помещение, в котором рота и осталась на тягучие послевоенные годы. Погода на Квантуне: лето жаркое, зима мягкая; часто дуют ветры и несут песок, забивающийся всюду.
   Осенью 1945 года началась частичная демобилизация: рядовых и сержантов до 1920 года рождения и имеющих тяжелые ранения из более молодых возрастов.Из роты уволились: старшина, писарь, ружмастер, механик, повозочный (самый старый) и солдат-украинец 1910 года рождения. Я его вижу и сейчас: усатого, круглолицего, среднего роста, со смеющимися глазами. В роте он исполнял обязанности почтальона. Он у меня попросил маленькие карманные часики, "для сына". Рота стала состоять в основном из ребят 1927- 26 г.г.Мне нет еще 19-ти, но я уже почти 2 года под ружьем. Я стал писарем роты. Годы голодной и холодной жизни, а потом фронтовые волнения меня сделали тощим и легким. Спокойные и сытые какие-нибудь полгода меня преобразили и уже будучи писарем, я слышал: "отъелся наш начальник штаба".
   Как только мы обосновались на постоянном месте дислокации, нас направили на демонтаж и отправку в Союз трофейного заводского оборудования, в город Дайрен (Дальний). Рота вела работы по погрузке, в порту.В порту было много всяких складов. Солдаты шастали по ним и однажды обнаружили коробки с бутылками, в которых была какая--то темная жидкость. Показали бутылку китайцам и тут началось:
  
   ...Высокий забор, из металлических заостренных прутьев,
   ограждающий порт. По внешней стороне забора огромная
   толпа китайцев, тянущих сквозь прутья руки с юанями.
   А изнутри - в эти руки солдаты суют полулитровые бутылки с
   неизвестной жидкостью. В несколько минут рукотворный
   конвейер перенес последнюю бутылку.
  
   Что было в бутылках, мы как следует так и не узнали. .Пробовали -не вино; что-то сладковатое и не очень вкусное. Может это была какая-нибудь лекарственная настойка. Во всяком случае китайцы, с необычным энтузиазмом, все расхватали. Мы даже не сообразили сколько-нибудь оставить у себя, хотя бы из любопытства.
   После того, как вышли из пекла войны, мы стали какими-то безразличными. Наш мозг отдыхал, ни чем не интересовался. Например - опиум. Он достаточно распространенно употреблялся в то время на Квантуне местным населением. Были опиокурильни и часто можно было видеть окурившихся китайцев, которые буквально валялись на улицах. Сначала мы думали, в соответствии с русской традицией, что это пьяные от алкоголя и только спустя время узнали - наркоманы.
   Тогда же в порту нашли небольшую коробочку с шариками опиума; это оказалось валютой.
  
   ...Мы, несколько человек, идём в ресторан. Подзываем официанта.
   Он берет из коробочки две-три горошины и несет на стол
   обильное угощение.
  
   Но пожалуй самое странное, особенно в свете настоящего, ни кто из нас никогда не пытался попробовать наркотик. Более того, по- видимому, за все три года, что я провел на Квантуне, не было случая пристрастия к наркотикам, ибо это обязательно нашло бы отражение в приказах по личному составу, которые проходили через наш отдел.И тут дело не в дисциплине: она не блистала среди бывших фронтовиков, запертых после победы в бессрочной тюрьме чужого Квантуна. Извечной и известной национальной забавы было более чем достаточно, на почве её , дебошей- тоже. Для сегодняшнего россиянина поведение тех солдат и офицеров вряд ли понятно. А если еще добавить, что "дедовщина" не только отсутствовала, но и не намекалась. Может быть вот она. Писари штаба жили в казарме 2-го батальона. Писарь Оперотдела Заяц рисовал. Однажды, когда он сладко спал еще до отбоя, в окно казармы уперлась полная луна, батальонные ребята его подняли: - "не проспи натуру, Леша".
   Дальний имел вид европейского города: многоэтажные дома, трамвай, магазины, рестораны. Многие из них принадлежали русскому купцу Чурину. В городе, кроме китайцев, жило много русских и японцев, квартиры последних отличались особенной опрятностью.
   На улицах шла торговля жареной рыбой, земляными орехами и изделиями из теста, которые, в форме завитушек, запекались в кипящем масле.
  За время нашей работы в порту, в городе произошли два ЧП, известные мне.
  
   ...Патрульный солдат купил на базаре земляные орехи.
   Поел и почувствовав боль в животе, решил,
   что отравился. Вернулся на базар (китайский базар
   много круче нашего по массе там народа), веером
   разрядил автомат и застрелился сам.
  
  Надо отметить, что за время моего нахождения на Квантуне не известны случаи терроризма ни со стороны японцев, ни со стороны китайцев. Так что солдат, скорее всего, с орехами просто переусерд- ствовал. Вообще говоря, население к нам относилось доброжелательно, в том числе и японцы.
   Другое ЧП коснулось нашей роты.
  
   ...Был канун какого-то знаменательного дня, может дня
   формирования роты. Наша ЗПР ведь явлалась отдельной частью.
   Мы жили в порту. Леженко захотел отметить этот день,
   устроив ужин. Мне сказал:
   -Ты останься здесь за дневального, а ребята пусть отдохнут.
   Все грузили ящики с оборудованием, а я - ведущий документацию роты,
   всегда оставался в расположении.Ужин был устроен в городе
   и надо было ехать на трамвае. Дальний расположен на холмах
   и трамвайные пути достаточно круты.
   На подъеме пути, в отсек вожатого вскочил пьяный солдат;
   отобрал контроллер. Трамвай замедлил ход, а потом и вовсе
   покатился назад с возрастающей скоростью и столкнулся
   со следующим за ним. Идущий китайский трамвай всегда
   облеплен людьми. До столкновения не все осмелились спрыгнуть.
   Электрооборудование замкнуло на корпус, возник пожар:
   пострадало много людей. Один наш солдат погиб.
   Вместо торжественного ужина - поминки.
  
   В 1947 году с Квантуна были репатриированы все, жившие здесь, русские и японцы. И сразу же город Дайрен, из европейского превратился в азиатский: стал неухоженным.
   Недавно мне позвонил Александр Миронов,сослуживец по 16-й мех. бригаде, летавший на празднование 60-я освобождения Китая от японцев и восхищенно говоря об успехах Китая, отметил: "...какой же красивый стал город Дайрен".
  
   В конце 1945 года меня взяли в штаб бригады на должность писаря строевого отдела. Строевой отдел занимается учетом личного состава, его движением, учетом боевых потерь, извещениями о них, оформлением документов на присвоение званий, наград и командировок. В отделе ведется книга ежедневных приказов по части, где отражается выше перечисленное. Составляется суточная ведомость, которая является для всех служб бригады основанием для снабжения подразделений необходимыми ресурсами.Начальником отдела был капитан Батраков; его правой рукой - старшина Михайличенко Валентин.
   Перейдя в штаб, я переселился в японский домик, где жили писари штаба и кладовщики бригадных складов- сержантская элита. Дом состоял из маленькой прихожей, трех комнат и бани. Комнаты застланы матами, в стенах - ниши для сна. Вход в комнату закрывается выдвижным легким полотном; так же закрываются и ниши. Баня - комнатка из бетона, отапливается печью с котлом. Для придания уюта, стены комнат мы задрапировали трофейным атласом.
   Летом на Квантуне жарко, а в доме и еще в нише- совсем не- переносимо. Иногда мы выносили матрасы на леса строящегося дома и там засыпали, под предрассветный бриз.
   Рядом с нашим домом, так же в японских домах были: офицерская столовая и амбулатория. Мы, как штабная интеллигенция питались в офицерской столовой, где кормили не в пример солдатской. Правда это было до поры, до времени, о чем - впереди.
   В амбулатории делали прививки. Их было необычно много и за обязательностью - постоянный "мориторинг".
   В первую осень службы на Квантуне многие заболели комариным энцефалитом. По этому поводу был приказ по 39-й армии (7-й мех. корпус входил в нее), где отмечались случаи гибели от энцефалита, Из Москвы приехала экспедиция; на основе её работы была создана вакцина - заболевания прекратились.
  
   Бригаду переформировали в полк, а корпус- в дивизию.
  
   ...В полк приезжает зам. командира дивизии гене-
   рал Таран, ходит со свитой по расположению.
   Подходит к трем японским домикам:
   -Что здесь?.
   -Здесь живут писари штаба.
   -Давайте посмотрим.
   От вида атласных стен генеральская шея зарумя-
   нилась:
   -Выселить в казарму!
  
  Генеральский визит в наше гнездышко перевернул наш быт: из дворян - в плебеи.
   Вспоминается встреча с почти однофамильцем генерала Тарана генералом Тарановым в Наро-Фоминске; он был командиром 201-й танковой бригады, на базе которой формировался зенитный полк, где я служил.
  
   ...Группа солдат 20-й батареи сидит у костра, в котором
   печётся картошка, с риском для жизни стибренная с поля.
   Осень, солнце серебрит стволы берез и золотит кроны.
   У нас прекрасное настроение: удачная вылазка,
   предвкушение печеной вкуснятины.
   Среди стволов деревьев показываются двое, слышится мужской бас
   и женский смех. Мужчина, как мне показалось, в форме
   железнодорожника. Смех оборвался, бас смолк: узрев нас,
   они остановились. "Железнодорожник" сориентировался и шагнул
   в нашу сторону:
   - Какой батареи?
   Вопрос, а больше вид генеральских погон, вытянул нас в струнку:
   - Двадцатой.
   - Марш в расположение, доложите командиру, что я наложил
   на вас взыскание.
   И пошел, с красивой молодой женщиной, по шуршавшей траве,
   а мы, уныло затаптывая костер,прощались с картофельным пиром.
  
   А вот сейчас генерал Таран отнимает у меня не картошку, а более приличные условия службы, загоняя в казарменный муравейник.Нас поместили в казарму 2-го мех. батальона, где 100 человек на двухярусных койках; "подъем", "отбой" и никакого уюта. Из офицерской столовой перевели в полковую - грязный сарай, где кормили кашей из чумизы или гаоляна и супом из изиленной рыбы, оставшейся, по- видимому, со времен русско-японской 1904 года.Больше всего пострадали от этого переселения писари строевого и оперативного отделов, тогда как кладовщики, а с ними и писари хозяйственных отделов, имея складские помещения, устроились вне казармы.
   О злаках, которыми нас кормили.
   Гаолян.Высокие, за два метра, толстые стебли, на верхней части висят кисти с многочисленными зернами, похожими по цвету и форме на гречку. К сожалению, не на вкус, который недалек от древесных опилок. Каша из гаоляна - грубая и малосъедобная.
   Чумиза пародирует просо: желтые, более мелкие зерна. Многочисленные метелки с зернами расположены на стеблях в метр; зерен - многие сотни, тысячи. Каша такая же несъедобная,
   Единственное достоинство этих культур - фантастическая урожайность, что коррелируется с народонаселением страны, где они культивируются.
   В Китае производится много риса и кукурузы. Кукуруза у нас добавлялась в хлеб, что его только портило, рис для солдатской столовой - роскошь.
   Казарму, в которой мы жили, строили пленные японцы. Было любопытно наблюдать за их работой. Приходили они строем, под командой своего полковника; повиновение ему было полным. Формально их сопровождала охрана в лице двух солдат, но они только присутствовали. Это была не группа пленных, а строевая японская часть.Строили они не спеша, без излишней суеты, почти без перерывов. Стройка продвигалась споро, при хорошем качестве.
   Моя работа в штабе. При зачислении в штаб на меня был оформлен допуск к секретной документации. Я вел суточную ведомость полка: принимал от подразделений ежедневные данные и суммировал их. Основные данные вносились в приказ по полку. Вскоре я вел и книгу приказов; это был один из главных документов полка. В нем отражалась ежедневная жизнь части, с указанием наличия солдат и офицеров и их перемещением. Наряду с основными обязанностями приходилось оформлять многочисленные текущие документы. Большинство документов печаталось на машинке; пришлось освоить машинопись. Ежедневные приказы я писал каллиграфическим почерком в ошнурованном толстом томе отличной финской бумаги. На подпись командиру полка книгу носил начальник отдела или Михайличенко, а позднее и я. В отделе пишущих машинок было больше, чем сотрудников. Фирмы: Ундервуд, Олимпия, Ремингтон, со стандартными и широкими каретками. Работа в штабе мне очень помогла: расширился кругозор, из войсковых приказов были известны основные события, происходящие в войсках, расквартированных на Квантуне. Я сам был причастен ко многим событиям, оформляя на них документы.
   В 1946 году произошла замена офицерского состава, несправедливость которого я осознал позднее, когда сам стал офицером. В бригаду поступила группа офицеров с Дальнего Востока, в звании капитан - майор, не принимавших участие в войне с Германией. Они заменили боевых командиров батальонов, дивизионов и рот. Наши командиры этих подразделений были, как правило, молодые 1923-24 годов: ст. лейтенанты, капитаны. Их звания не соответствовали штатному званию занимаемой должности. Эти командиры, находясь по нескольку лет в действующей армии, приобрели незаменимый боевой опыт. Кажется, что надо было сделать? Присвоить очередное воинское звание, кого-то поучить теории. При этом боевые навыки остались бы в войсках.
   Но тыловые дальневосточные кадровики решили иначе.У них в 1-й ОКА накопилось много офицеров, получивших командные звания еще до войны, служивших на низких должностях. Боевых "мальчишек" бессовестно посадили на более мелкие подразделения, а должности, политые их кровью, отдали "не нюхавшим пороха" тыловикам.
   Пришельцы, привыкшие к формальной дисциплине, стали таким же образом командовать воевавшими людьми. Много неприятностей получили те и другие.
   Бригада превратилась в полк. Командиром полка стал прибывший полковник Белых. Начальником штаба, вместо капитана Федосеева, стал прибывший подполковник Долгов. Эти оба были фронтовики и не "закручивали гайки".
   Смена командиров произошла во многих частях 39-й армии, что значительно ослабило её потенциал. Непонятно, почему эту ситуацию не контролировало высшее командование: после войны армия сохранялась в огромных размерах, а значит предполагалась возможность боевого столкновения, а тогда зачем же ослаблять её боеспособность?
   Дисциплина среди солдат и офицеров была слабой. Почему? Кончилась война, все ждали демобилизации. Но проходит год за годом и ничего. Например, мой 1926 год, взятый в армию в 1943 году, демобилизовали только в 1950-51 годах.
   Офицеров, не желающих служить в мирное время, не только не увольняли, но не давали и отпуска. Ко времени моего отъезда в училище в 1948 году, из полка в отпуске побывали майоры и некоторые капитаны - начальники полковых служб. А из низшего звена - один старший лейтенант, вызванный в Москву, для получения Героя.
   Еще одно обстоятельство вызывало гнетущую атмосферу - окружающая среда. Мы были в Европе, видели цивилизованную жизнь: население, его бытовая обустроенность. Все это контрастно отличалось от жизни в России, но Россия- родина, родной народ. Здесь же всё было наоборот: отсталость от России такая же, как наша от Запада. Бедность местного населения чувствовалась во всём. Дома сельских жителей построены из дикого камня и глины. Схема такая: входная дверь со двора вела в прихожую - кухню, с земляным полом, иногда и без потолка. Посуда- из скорлупы разных овощей, крупная- из глины. Ложек, вилок и тарелок практически нет. Налево, а иногда и в другую сторону, более просторного дома, были двери (или висящие циновки в проеме) в комнату- спальню, где так же земляной пол (в более обеспеченных домах деревянный) и подслеповатые немногие окна. По стенам располагались каны, обогревавшиеся печным дымом из кухни. Стола, шкафа за небольшими исключениями, нет. На канах неопределенная подстилка из одеял и одежды. Постельной принадлежности, в нашем понимании, нет. Бань, как у японцев, или места где можно помыться, я не видел. Во дворе гуляют куры, заходя на кухню, кое-где поросята; коров - не видно.За три года я так и не понял: чем китайцы питаются.В семьях много детей; вряд ли они все учились в школе. Все взрослое население было одето: мужчины и женщины- в синие или черные куртки и штаны. Никакого разнообразия в одежде, как заключенные. В траурные дни - белая одежда.
   Иногда устраивались праздники, когда народ два-три дня ходит под заунывную музыку визгливых струнных инструментов и барабанного треска. На нас эта музыка навевала тоску; она стояла еще долго в ушах и после её прекращения.
   Cейчас, когда я смотрю по телевизору что- либо из жизни Китая, меня поражает несоответствие настоящего тому, что я видел воочию тогда: одежда на людях, их поведение, вид городов - все изменилось кратно, к лучшему. И еще удивление - электроника, сделанная в Китае. Понятно, что это не свои разработки, но мы, со своим потенциалом ничего подобного не выпускаем. Вот сейчас у меня цифровая камера Кенон: "сделано в Китае"; работать с ней - одно удовольствие. Я был бы горд, если бы на ней стояло: "сделано в России". И когда они так преуспели?!
   Но в том Китае, после войны, наша служба была морально тяжелой. Армейская дисциплина поэтому была низкой: мы избегали строевых занятий , физзарядки. В связи со скудным питанием было и воровство. Оно поддерживалось еще тем, что китайцы покупали практически все, что им несли: их бедный быт поглощал и одеяла и автомобильные скаты. Сначала распродавалось трофейное имущество, потом - войсковое.
   Для китайца того времени ручная, или запряженная в осла, те - лежка на двух автомобильных скатах была так же желанна, как сейчас иномарка для москвича. Наша часть механизированная и поэтому тележек в округе появилось множество.
  
   ...Утром приходит механик в автопарк боевых машин, видит:
   один транспортер стоит как-то боком- "шины спустили?".
   Присмотрелся: колес -то нет! Работа для СМЕРШ - бесполезно.
   Вечная двухколеска может уже укатилась с Квантуна.
  
   Когда я уже уехал оттуда, мне написали: мой близкий товарищ Саша П., будучи зав. складом топлива, осужден за продажу угля.
   Зав. сладом ОВС (обозно- вещевого снабжения) был малоразговорчивый, долговязый ст. сержант Леонид К. Он жил с нами в японском домике и это из его склада атлас, драпировавший стены, привел в ярость генерала Т. На складе было огромное количество неучтенного трофейного имущества и он его успешно распродавал. Где-то в начале 1948 года его арестовали, присудили к высшей мере и отправили в Россию. При обыске у него обнаружили 300 тысяч советских - новых рублей и 800 тысяч юаней.Надо отметить, что к тому времени из военнослужащих полка почти никто не видел этих, новых денег: реформа произошла в 1947 году , а нам наличных денег не выдавали.
   С новыми деньгами я познакомился случайно, в кабинете коман- дира полка. Полковник Белых в конце 1947 года поехал в отпуск.Когда он вернулся и стал знакомиться с состоянием дел полка, меня вызвали к нему с книгой приказов. В его кабинет набились штабные офицеры, желающие получить весточку с Родины: как она себя чувствует через два с лишним года после войны. Когда зашла речь о денежной реформе, он вынул из бумажника новенькую пятидесятирублевку. Все с интересом её рассматривали, купюра переходила из рук в руки; кто-то спросил:
   - Товарищ полковник, что можно на это купить?
   - Ну, например,можно вдвоем посидеть вечерок в Метрополе.
   В 1953 году в "Киеве", на площади Маяковского, будучи один, я обходился 25-рублевой купюрой.
  
   Еще из криминала Квантуна,
  
   ...В наш японский домик раза два- три приезжал
   приятель работника нашего отдела старшины Михайличенко
   сержант К.Он работал шофером в штабе армии и возил
   генерала Крылова.Раньше он служил в нашей бригаде.
   Приезжал всегда с корзиной фруктов и бутылок, Завязывался пир.
  
   Однажды Михайличенко вызвали в отдел контрразведки на допрос: его обвиняли в незаконной выдаче сержанту К. медали. К. был награжден, но не получил награду до перевода в штаб армии и медаль хранилась в нашем отделе. Михайличенко не имел полномочий на вручение наград: это была прерогатива командира части. Но это было не то преступление, чем обычно занимается СМЕРШ. Оказывается К.состоял в группе - банде, которая промышляла в Дальнем грабежами. Банде нужны были представительские машины. Одно из преступлений группы - ограбление крупного банка. Оно было дерзким, картинно обставленным. Преступники понимали, что реальная власть в городе принадлежит военным и на этом была выстроена вся операция.
  
   ...Середина солнечного дня. К массивному зданию в центре
   города подъезжает вереница классных машин. Из них выходят
   старшие офицеры в безукоризненной форме и неспешно входят
   в банк. У двери встали два майора с пистолетами на боку.
   Группа идет внутрь, оставляя по офицеру у каждого охранника.
   После недолгого пребывания руководителя у директора банка,
   ценности вынесены в машины. Через несколько минут нет и машин.
  
   После этой операции группу повязала контрразведка. Михайличенко, как случайно соприкасавшийся с одним из членов банды, осужден не был.
   Задержка демобилизации расшатала дисциплину: пьянство, воровство, убийства. Вернувшийся с совещания у командира дивизии, Белых цитировал представителя армии: "Что делать, не знаем; мы посадили целую дивизию?!"
   Несбывшаяся мечта отвоевавшегося солдата - возвратиться домой - переросла в гнетущее состояние ожидания, апатии и утраты интереса к действительности.
  
   ...После работы, мы- писари штаба, сидим на плоской крыше здания,
   вполголоса разговариваем, вспоминая прошлую, гражданскую жизнь.
   Или, если выпили, негромкими грустными голосами поём родные песни.
  
   Под чужим свинцом неба, на каменистой почве, где песок забивает уши и скрипит на зубах, с тоской вспоминались родные березовые опушки , изумрудная трава и голубые извивы речек.
   У нас были японские радиоприемники, но русские станции они не принимали. По ним, в основном, была слышна заунывная восточная музыка, глумливо напоминавшая нам - как мы далеки от Родины. Был у нас патефон, но в наличии- единственная пластинка Клавдии Шульженко: "Тот город маленький, где выросли мы оба, храню я в памяти..." Её мы слушали бессчетно. Еще была пара пластинок Вертинского, но они космополитично не трогали нас.Газет из Союза не приходило; дивизионная газета с военной тема- тикой, монотонная безрадостность которой и без газеты, была у нас перед глазами.
   Мне до сих пор непонятно, чем занимались наши политорганы? Ведь не представляло труда наладить минимум информации через печать и радио о жизни страны, чтобы у людей не было чувства оторванности от родины. Было полное игнорирование настроения людей.Отсутствие информации, запрет на отпуска, плохое питание в ответ отзывалось равнодушием к несению службы, недисциплинированностью и криминалом.
   Мы, сержантский состав, получали денежное довольствие, как и офицеры, в юанях. Ходили в местную лавку с беднейшим ассортиментом, за какими-то покупками. Там нас всех величали "капитанами". Китайцев мы, в свою очередь, всех звали - "ходя". До сих пор я не знаю подлинного значения этого слова, но мы чувствовали свое интеллектуальное превосходство и в "ходя" вкладывали снисходительное значение. А "ходя" - вроде товарищ. Вначале в лавке, кроме вина, мы брали колбасу, пока не узнали, что в её производство идет мясо собак. Колбасу старались не брать, поэтому, едва войдя в лавку, слышали: "Капитан, капитан, колбаса не гав-гав". В лавке даже не было сладостей и молочных продуктов, Я не знаю, были ли у них коровы. Рынка в местечке не было.
   На полях и в садах овощи и фрукты росли в изобилии: помидоры, огурцы, виноград, яблоки, персики, вишня. Помидоры на поле, я видел, всех цветов: от желтого до лилово-черного. Огурцы -невероятных размеров, этакие изгибающиеся зеленые змеи, до метра длиной. Были поля с земляным орехом- арахисом, но я не видел как он произрастает.За три года пребывания на Квантуне я так и не понял было ли в рационе жителей молоко.
   Первое время мы беспрепятственно посещали сады и виноград- ники. Китайцы воспринимали это, как неизбежность, пока наши политработники не втолковали: хозяйничать в их садах мы не имеем права. Нас это не остановило: чуть стемнеет, забираемся в крону высокой вишни и лакомимся крупными сочными плодами. При первой же возможности производили набеги в сады и виноградники. Отчасти это происходило и потому, что не было торговли. В городах: Дальнем, Порт-Артуре было достаточно магазинов, рынков, ресторанов, кафе. Кроме того, оживленно функционировала уличная торговля.
   Чтобы мне увеличить оклад, из штата строевого отдела, с долж- ности старшего писаря, меня перевели на должность писаря- старшины химслужбы полка, начальником которой был капитан Товкач. Работы там было немного и я, как хорошо печатающий на машинке , оформлял и печатные документы строевого отдела.
   Сменился начальник отдела; пришел лейтенант Баранов, пытавшийся запрячь меня в работу отдела на всю катушку.Я показал ему кукиш и стал совсем вольным казаком. Таким вольным, что в жаркие дни позволял себе ходить в горы, к холодному ручью. До моря было километра три, за все время на нем я был пару раз: открытое пространство и теплая вода -не привлекали. В ущелье горного ручья, под сенью деревьев, было более комфортно. В рабочее время, мало кто был свободным и обычно я ходил один.По дороге я заходил в виноградник и брал несколько гроздьев. Искупавшись в каменной ванне прозрачной холодной воды, с удовольствием истреблял теплые и излишне сладкие ягоды. Когда наедался сладким, сбивал крупные круглые груши с растущих тут же огромных деревьев и их пресной сочностью утолял жажду. В этом глуховатом месте я чувствовал себя так спокойно, что ни разу не пришла в голову мысль: взять пистолет, хранящийся в рабочем ящике, несмотря на приказ о сдаче трофейного оружия.
   Но однажды:
  
   ...Иду в горы с полотенцем и бумагой. Срываю и
   завертываю в бумагу виноград. Впереди вижу несколько
   китайцев с мотыгами. Вспомнив, что им разрешили жаловаться
   на наше самоуправство в комендатуру, решаю повернуть назад.
   Они за мной. Я прибавил шаг, перешел на бег и вдруг
   -за спиной треск. Косым зрением вижу сломанную мотыгу:
   китаец, в пылу погони, намеревался огреть меня, но к счастью,
   не достал.Волна обреченности бросает меня в колючую
   крутизну оврага. Обдираясь, скатываюсь на дно, за мной - никого.
   Задыхаясь, лезу на противоположный склон. Но только выполз
   из кустов и ступил на бровку, чувствую: на мне повисли четверо
   -по два на руке и рядом еще 6-8 китайцев.
   Ведут в комендатуру. Это неприятности: в служебное время
   где-то гуляю, да еще залез в виноградник - брошенный мною
   пакет с виноградом - тут же. Проходим недалеко от расположения
   бывшей моей роты. Идет Митя Дижевский ( с ним мы как-то
   охотились на кабана):
   - Миша, что это?
   Я пояснил ситуацию. Маленький Митя, с властным видом подходит,
   берёт меня за руку - китайцы отстраняются. Мы пошли - они остались.
  
   Больше один в виноградники я не заходил.
   Отчаянная безнадежность овладела многими солдатами, сержантами, офицерами. Пьянки офицеров были постоянными. Пили китайскую ханджу, японское саке, жгучую водку " жемчуг", какой-то военторговский коньяк. Где пьянки - там ссоры, драки. На одном из вечеров ст. лейтенант застрелил старшину- сверхсрочника. Ст. лейтенанта несколько раз вызывали в дивизионную прокуратуру. Из последнего похода туда, он не вернулся: позднее его обнаружили висящим на дереве.
   Я почти не пил, но в некоторые праздничные дни приходил в роту, где раньше служил, а теперь служили товарищи и друзья. Особенно часто мы встречались с Пашей Лихачевым: с ним служили с Тюмени. Встречались и после Квантуна, но об этом - впереди. У Павла был земляк- удмурт лейтенант Морозов. Они почему-то плохо ладили между собой; Морозов считал, что Паша - старшина роты не очень уважительно относится к нему - офицеру.
  
   ...Ноябрьские праздники. Мы втроем сидим за столом
   на квартире Морозова. Они оба подпили я - немного.
   В перепалке Паша толкнул своего земляка; тот вышел.
   Прибегает из роты Митя Дижевский:
   - Товарищ старшина, лейтенант взял пистолет.
   Входит Морозов, в руке высвечивается ТТ.
   Паша коршуном налетает на него; пистолет, с хлоп-
   ком выстрела, летит в угол.
  
   Во время проживания в японском доме, чтобы заглушить тоску о доме и поумерить подкатывающуюся апатию, много читали. Я читал художественную литературу и хотя в детстве я очень любил читать и переживал из-за отсутствия книг, здесь же чтение не захватывало, а содержание книги скользило мимо сознания. Из всего, прочитанного тогда, помню "Порт - Артур" Степанова. Пытался учить химию (случайно попал учебник), но содержание слабо укладывалось в голове - бросил.
   Ясно представляю картину: Коля Долбилкин с книгой стоит у окна - он читал больше других. Молчаливо сосредоточенный, неулыбчивый с южно-черноволосой головой, стройный парень. Может за серьезный вид, его именовали не Колей, а Николаем, добавляя иногда и отчество - Николай Павлович. Работал Коля в оперативном отделе, мечтал стать художником - монументалистом.
  
   Прошли годы: в "Правде" очерк Петра Проскурина о хабаровском художнике Николае Долбилкине, оформлявшем дворец комсомола в Комсомольске -на Амуре. У меня в голове возник образ черноволосого старшего сержанта с книгой, подпирающего стену в японском домике. Увиденное в середине очерка "...он был командиром орудия Т-34", в сочетании Николай Павлович, погасило мои сомнения. В справочнике союза художников нашел адрес, написал. Мы переписывались долгие годы; он высылал проспекты своих выставок; на встречу ветеранов, из-за ранения не приезжал.
  
   Моя невежественность в изобразительном ремесле в то время не дала мне возможности как-то скрасить долгие годы пребывания на Квантуне. В детстве я с удовольствием рисовал; со временем способности, изображать по памяти, притупились. На Квантуне, в частности в Порт-Артуре, было много интересного, но к моему стыду, я НЕ ЗНАЛ, что художники рисуют и пишут с НАТУРЫ! Моя неосведомленность помешала заняться рисованием, которое помогло бы морально легче пережить квантунско- китайский период, как произошло позже, о чём я ещё напишу.
  
   Порт-Артур живописно охватывает бухту; в нём много мест, связанных с русско- японской войной . Большое впечатление производит памятник - колонна, в несколько десятков метров высотой, с внутренней лестницей и обзорной площадкой. Его установили японцы. На уровне обзорной площадки закреплена бронзовая плита с иероглифами, где говорится о мужестве русских солдат, которых победила доблестная императорская армия.В городе много закусочных, где подавали жареную рыбу и что- то полупрозрачное, напоминающее медуз. В кафе жарко; под потолком, медленно вращающиеся, огромные лопасти разгоняют духоту, чтобы всем досталось поровну.В бухте стоят немногочисленные небольшие корабли и легион рыбацких лодок. С одной из них разгружали серебристые диски. Подошедши ближе- диски обернулись огромными камбалами, с выпу- клостью глаз на темносерой стороне. Другая сторона была бумажно- белой.
  
   Весной 1948 года в полк приходит приказ по 39-й армии, где го- вориться об организации Межокружных курсов делопроизводителей и подборе слушателей на них. У меня никогда не было мысли стать офицером и посвятить жизнь армии. Но так осточертела служба на Квантуне, что при появившейся возможности оказаться в России, я тут же написал рапорт о направлении на курсы. Думал: лишь бы уехать на родину, а там как-нибудь, на этих курсах, откручусь от производства в офицеры.
   Рассчитался со всем на работе, получил аттестат, командировочное предписание.
   Из всего моего трофейного имущества, которое хотелось сохранить на память, было: полевая сумка немецкого офицера, сапоги (оказались такими крепкими, что почти не износились на квантунской щебенке), часы фирмы Буре и парабеллум. Некоторую проблему представлял пистолет: сдать- поздно, взять с собой- как через границу. Пошел в горы, к ручью, разобрал - части разбросал по ущелью.
   Со всей армии в Дайрене собралась команда в 18 человек.
   ПРОЩАЙ КВАНТУН!
   Вышли в море на грузопассажирском корабле "Двина". Не знаю, почему оно называлось ...пассажирским и где там были каюты? А если были, то почему мы, без недели юнкера, то бишь курсанты военного училища - без года офицеры, расположились вповалку в трюме. Едва выйдя в море, нас начало качать; не знаю сколько было баллов, но большинство пассажиров были в лежку, а пароход прибыл во Владивосток с большим опозданием. Зону Тихого океана, где мы шли, назойливо контролировали американцы, скорее всего по праву сильного - они одни обладали "большой дубинкой". Сразу же за нейтральными водами, (а тогда это было 12 миль) , раздалось грозное рычание и огромная металлическая птица хищно прошла над самыми мачтами. Это была "летающая крепость" - до той поры я не видел таких гигантов.
   Через годы, находясь в доме отдыха близь Жуковска, наблюдал полеты, созданного под атомную бомбу, самолета Мясищева, перед которым "летающая крепость" съежилась.
   Ну ладно: пролетели, посмотрели, сфотографировали что надо и хватит. Так нет, в течение нескольких дней, ни чем не оправданное, нахальство продолжалось и продолжалось.
   Я качку перенес сравнительно легко; может потому, что по подсказке команды, хотя и потеряв аппетит, упрямо ел солёную кету.
   Ранним утром мы пришвартовались во Владивостокском порту.
   ЗДРАВСТВУЙ РОДНАЯ ЗЕМЛЯ!
   Настроение приподнятое. Таможенный досмотр? Прост до беспечности: в полевую сумку на боку -не заглянули.Парабеллум мог бы провезти без проблем; хорошо, что его не было, рано или поздно он доставил бы неприятности.
   В поезд и в конце апреля я по адресу: Еврейская А.О., город Биробиджан, Сопка, МИК (межокружные интендантские курсы).
  
  
   БИРОБИДЖАН, УЧИЛИЩЕ
  
   Военный городок в трех километрах от центра города, на сопке, с которой город виден почти целиком. Вершина сопки царит и над расположением городка. Училище занимает несколько длинных приземистых зданий, в которых размещаются казармы, классные комнаты, столовая. В отдельном здании - просторный гимнастический зал. Курсантов 200 человек, два отделения: административное и ин- тендантское. Месяца через три учебы, в интендантском отделении создается финансовая группа в составе 30 человек - я перешел в неё. В отделении был начальник отделения - офицер постоянного состава. Должности старшины отделения и старших групп не являлись штатными, а занимались курсантами, как и парторга, комсорга.
   Курсанты, в основном сержанты и старшины, годы работавшие в войсках писарями в хозяйственных и административных отделах, по возрасту 1922-28 годов.
   Преподавателями были в званиях майора - подполковника; по тактике - полковник Кунавин, бывший еще в 1-ю мировую командиром роты.
   Учиться предстояло всего год и поэтому, в основном, были спецдисциплины по военному хозяйству; огневой подготовки и строевых занятий не было.
   Я вначале не вникал в учебу: не собирался стать офицером. Но случилось непредвиденное: после трех месяцев учебы поступила ди- ректива Генштаба - отчислить, кто проживал на оккупированной тер - ритории. Отчислялся , в основном 1928-26 годы, которым во время оккупации было по 14-15 лет. Нашли врага, и в училище - некомплект. Некомплект поубавила прибывшая группа из воздушной армии; из оставшихся - никаких отчислений. Мне и кое-кому еще пришлось, против своего желания, заканчивать учебу.
   Город, когда я впервые оказался на его улицах, услышав русскую речь гражданского населения и песню: " хороши весной в саду цветочки"- показался мне прекрасным. Окружающее, плюс солнечная теплая погода, городской парк на острове реки Бира - явилось раем на земле.
   Радуга того состояния осталась навсегда со мной!
   Были ситуации - диссонансы моему приподнятому, счастливому от встречи с родной землей, состоянию.
  
   ...С Гавриком идем по увольнительной в город.
   Впереди - девушки. Гаврик:
   - Миша, посмотри,какие ножки у левой!
   Во мне прерывается музыка возвышенного восприятия окружающего:
   - Пошляк!
   С негодованием ухожу от него, он догоняет, пытается объясниться
   и даже предположить, что скоро я сам пойму его.
  
   ...В следующее увольнение - один в городе; поравнялся
   с двумя девушками. Они о чем-то спросили. Идем рядом,
   настроение праздничной безмятежности. Оно, это настроение
   подпитывается и тем, что я иду с двумя феями.
   И вдруг старшая грубым голосом:
   - Дай закурить!
   Я - с олимпа - в преисподнюю.
  
   К тому же у меня- некурящего и папирос-то нет. Останавливаюсь у киоска, покупаю сигареты даме и в ушах Гаврик: "Скоро сам будешь таким".
   Гаврилов Гавриил был единственным, с которым я подружился в училище и длительное время поддерживал связь после.Он уроженец Амурской области, естественно хотел бы служить после училища там. Но Советская власть, как и нынешняя, не могла удовлетворить чью-то просьбу за здорово- живешь: "Езжай на Чукотку на три года, а потом- куда пожелаешь". Русский человек наивен!. Он честно отслужил три длинных года в ледяной трубе и ему дали "выбор" в пекло Туркмении: из минус 50 в плюс 50 - закаляйся , укрепляй здоровье!
   После увольнения из армии, получаю от него письмо: "Сегодня- выходной, полдня стоял в очереди за пивом". После такого испытания прохладное пиво - блаженство, но где холодильники в то время? Последнее письмо от него я получил из Мары-Туркменской. В нем была фотография: он- капитан с бутузом на руках, а рядом жена - симпатичная полноватая дама. Надо отметить: в то время он был настоящим красивым русским мужчиной, а не современной лысой "сексой" неопределенного возраста.
   Учеба в училище (после нашего первого выпуска курсы получили статус училища) была налажена безупречно. Начальником был требовательный и одновременно интеллигентный полковник Малинин. Преподавательский состав - под стать ему: выкладывался без халтуры.
   Бытовые условия были, для того времени, весьма приличные.На- пример столовая: столики на 4-х человек, всегда свежие белоснежные скатерти, аккуратно расставленные приборы. Официантки- в накрах- маленных фартучках и "коронках". Блюда - вкусные и с известным разнообразием. После квантунской, конюшеобразной, столовой с гаоляновой кашей - это было классно.
   Субботние вечера отводились для танцев. Из города в наш спортзал приезжали, приходили сотни девушек. Какая-то часть курсантов уходила в город, особенно зимой, по льду, на ту сторону Биры; там был клуб двух фабрик: ткацкой и швейной. Прямо под нами, у подошвы сопки, располагалась колония малолетних преступников; в её тесном клубе кавалерами были наши курсанты, а стриженые мальчики- хозяева, в мышиной форме, усердно гудели на духовых танго- фоксы: для вальса или бальных, в тесном пыльном зальчике не хватало места.. Вот где оправдалась бы ненешняя толкушка.
   Не все курсанты умели танцевать; особенно те, кто служил за границей или на безлюдных Курилах. Я был таким неудачником и остро завидовал танцорам. По вечерам как-то самообучались - мне это помогало мало. Наконец, у нас появилась учительница- бывшая балерина, худенькая, подвижная старушка. Занятия проходили в спорт-зале. Репертуар - ассортимент: вальс, венский вальс; фокстроты - румба- линда, танго и полька, краковяк, яблочко и прочее. Затем бальные, только что входившие в моду: плавные - падекатр, падеграс, падезефир...и стремительно-шумная венгерка. С великим трудом я осилил вращательное движение вальса.
   Боже - до чего же опростилась жизнь! Сейчас все головоломное разнообразие движений и сонм танцевальных имен, заменяет мошкариная толчея, без фамилии.В самом деле, зачем же столько разнообразия: в малолиричной польке искать еще какую-то "польку- бабочку". Нет бы, под африканское там-там: дрыг- дрыг.
  
   ...Под Новый 1949 год группа курсантов идет по по городу,
   без цели и места назначения. В ярко освещенном здании
   открывается дверь и нас затаскивают в зал: стоит елка, музыка.
   Присутствующие - особы женского пола разобрали курсантов.
   Я упирался - не умею, но пришлось - пошёл и пошло.
  
   С того вечера стал ходить на "швейку". Нас, курсантов приходило 15-20, еще сержантов 5- из МВД, двое-трое гражданских парней; остальные - сотня,полторы- дамы.
   Наша увольнительная до 24-х; за полчаса до срока курсанты дружно разбирают шинели и танцы заканчиваются.
   Шло время, продвигалась учеба.
  
   ...Занятия по тактике, ведет полковник Кунавин.
   Курсант, после вводной полковника, поплыл.
   Кунавин вскакивает со стула и живо:
   - Я дал вводную Тане ( в группе авиаторов была одна девушка) -
   слева танки, ваше решение? Она не мямлила, как вы, а сразу
   выпалила:"Грудью пойду на врага!".Вот так -грудью, прямо сиськами.
  
   Полковник, офицер старой выучки, сетовал, что сейчас нет настоящей офицерской выправки. "А почему нет: отменили ношение шпор и сабель. Раньше палаш не давал офицеру согнуться, иначе бы он волочился по земле. И офицер шел прямо, высоко подняв голову, твердым шагом, под звон шпор".
   Перед сдачей экзаменов, после первого семестра, у меня разболелся зуб. Никогда такого не было, а тут боль, десну нарвало.
  
   ...Иду в санчасть. Врач- капитан:
   - Дам направление в госпиталь, там подлечат.
   - У меня завтра экзамен, вырвите его.
   - Вообще-то у меня есть инструмент, видишь: нет кресла,
   обезболивающего нет.
   - Но вырвать-то можете?
   - Вырвать могу.
   Я уже потом понял, что у него было авантюрное желание,
   а тут человек готов его удовлетворить.
   - Садись на этот стул (венский), обхвати его руками сзади,
   как можно крепче.Сел, обхватил. Он огромными щипцами,
   без дезинфекции, лезет в рот и отрывает мне голову - так я
   интерпретировал внезапную раздирающую боль.
   Наконец, главная боль прервалась.
   - На память. - Даёт мне совершенно здоровый зуб:
   воспалилась десна, а зуб не причем.
  
   После семестра отличникам давали два-три дня отпуска. А куда отпускаться? Просто не ходить на занятия, гулять по сопке, съездить в город.
  
   ...Весна, цветут тюльпаны. У меня отпуск- хожу
   по зелени сопки. Солнце, нежный ветерок.Слышатся два голоса:
   женский и детский. Женский акцент и отдельные слова напоминают з
   накомое, родственное. Показывается бабушка с внучкой:
   - Здравствуйте.
   - Здравствуйте.
   - Вы откуда сюда приехали.
   - К сыну, из Кировской области.
  
   Сын её - начальник нашего училища - полковник Малинин. Земляки везде узнаются по "вятскому" говору.
   Осенью, на месяц, ездили на уборку урожая, в совхоз "Партизан", под Благовещенск. Разгружали машины с зерном в элеватор; мешки таскали высоко, по сходням, в силосы.
  
   Прошел год, начались выпускные экзамены.
   Учился я шаляй- валяй, но раз пришлось заканчивать училище, то решил сдать экзамены прилично. И в конце- концов, только по явному недоразумению, у меня появилась одна четверка.
   Согласно существовавшему положению, если в учебном заведении ускоренного курса присваивается звание младший лейтенант, то 10-ти процентам выпускников - лейтенант. Я был в этом списке. Нас одели в офицерскую форму, сшитую по индивидуальной мерке Когда же, на построении, зачитали приказ: я оказался мл. лейтенантом. А произошло то, что политорганы забрали мою беспартийную звездочку для "актива". Только один курсант из не "актива" получил лейтенанта- у него были все пятерки. Училище закончили 170 человек, отсюда 17 лейтенантов. Кто они? В училище 2 отделения: 2 старшины, 2 парторга, 2 комсорга - 6 человеке. 9-старшие групп, один отличник-16 человек и кто- то еще, может из партбюро училища. Конечно же, большинство этих новоиспеченных лейтенантов профессионально были слабее младших. Но властным структурам и в советское время, а уж в нынешнее, тем более, нужны не просто СПЕЦИАЛИСТЫ, а специалисты - СВОИ. Квалификация близоруко подменяется преданностью; наш удел - технологический и социальный хвост.
   Выпускной вечер проходил в доме офицеров; зрительный зал превратили в банкетный, на сцене что-то изображали приглашенные артисты. Выпускник мог привести с собой одного родного, знакомого, невесту. Я не остался белой вороной и пригласил комсорга швейной фабрики Тоню Ч.- партнершу по танцам в клубе.
   Утро мне принесло некоторое огорчение: у меня пропали трофейные часы. Они являлись памятью о войне, но по- молодости я на пропажу махнул рукой. Позднее пожалел - надо было заявить: в то время это квалифицировалось как ЧП, а тогдашняя "СМЕРШ", без проволочек, вырыла бы часы - в считанный часы.
   Перед выпуском- приказ: все распределяются по своим частям. Это меня огорошило: стоило огород городить, если ты, хотя и в новом качестве, снова окажешься в квантунской дыре. Тем более теперь, когда ты уже обрел животворную притягательность родной земли.
   ЧТО ДЕЛАТЬ?!
  
   ...Вызывают в штаб. Сидит незнакомый полковник;
   перед ним мое личное дело.
   - Мы предлагаем вам службу в десантных войсках?
   В голове:"...десантные, десантные? может парашютисты,
   ну а мне все равно; вот учились авиаторы - что,
   их сейчас посадят за штурвал. Зачем начфину парашют?
   - Я согласен.- Полковник, раскрывая личное дело:
   - Придется прыгать с парашютом.- Я несколько, даже порядком,
   разочарован. Но: "на Квантун не поеду"!
  
   Через день, получив отпускные, направление в часть, еду, почти после 6-летнего путешествия, в родные края.
   Когда в1943 году уходил в армию, у меня была семья: мама, братья; вместе с нами еще жила тетя с сыном - сестра отца - был дом.Сейчас нет ничего: ни дома, ни семьи. Два брата: Николай и Александр -в детском доме, в Райцентре Опарино; младший- Алексей в доме малютки, город Лальск.
   Поезд шел строго по расписанию. Внешне военной бедности на встречающихся станциях не ощущалось, но люди были одеты очень скудно. В Кирове пересел на поезд Москва- Воркута. Вагоны маленькие, деревянные, плохо отапливаемые. Поезд был, более чем, полупустым.Я обратил внимание, что паровоз отапливался не дровами, как раньше, а углем: заработали воркутинские шахты.
   В вагоне ехали две девушки - выпускницы Воронежского сельхоз- техникума, в Нарьяр-Мар. Жительницы полустепного Воронежья - девушки смотрели в окно, тоскливо провожая глазами бесконечную ленту таежного леса, с редкими прогалинами разъездов. Обеспокоенные безлюдьем, спрашивали меня:
   - Так и дальше будет?
   - Будет ещё меньше жилья, да и леса, начнется тундра.
   Приехал в Опарино. Через какое- то время пришел в детский дом, увидел изменившихся братьев: Николай учился в7-м классе. Шура - в 1-м. В детдоме чувствовалась хозяйская рука и был относительный порядок. Встретился с директором Екатериной Шох. Она произвела хорошее впечатление; была видна забота о подопечных. О Николае отзывалась хорошо, о Шуре- более сдержанно.
   Был план - съездить в Лальск, к младшему брату. Доехал до станции Луза. Лальск в 25- километрах от железной дороги. Была распутица ( конец апреля) и транспорт туда не ходил. Ну, думаю 25 км. - не расстояние, пойду. Вышел по грязи за границу станционного поселка. Открылась прямая, широкая просека, залитая красноватой жидкостью. Шагаю, грязь в полсапога. Но она оказалась вязкой до такой степени, что было невозможно идти: с трудом вытаскиваешь ноги при каждом шаге. В канаве вода со льдом, за канавой -болото. Осилив метров триста и поняв бессмысленность борьбы, вернулся на станцию. Опять Опарино.
   Надо идти в Волмангу, где тогда жили: бабушка, две тети, дво- юродные братья и сестры. 85 километров, давно нехоженого, пешего пути. Здесь то же: кроме почты верхом, никто не ездит, но идти все же можно. В первый день я прошел половину пути, до Крестов; там ночевал. Утром поднимался трудно: вчерашняя дорога поломала как следует.
   Пошел. Во второй половине дня дошел до последнего от нашей деревни поселка- лесопункт Трубишник. Раньше здесь жила моя несчастная тетя Катя. Обитаемыми были два дома.
   Небо как-то потемнело, хотя до сумерек ещё оставалось время.Зашел в один дом- Скопины. Перед войной я с их детьми учился в школе. Сын Иван, после 6-го класса, в 1941 году ушел на войну. Он был 1923 года рождения, погиб.
   Я порядочно устал, чувствовал - идти, оставшиеся 17 километров, будет трудно. Но какая- то сила гнала меня: поскорее увидеть родные места.
   Хозяева: - Куда, на ночь- то глядя,- но их забота обо мне- мимо ушей.
  
   ....Вышел; небо хмурое. На дороге жидкая грязь в 100-200 мм,
   но итти можно. "Часов пять хода и я - у тети Матрены, в Сухиных".
   Прошел с километр; полетели снежинки и вот уже идет густой
   тяжелый снег. Похолодало: грязь загустела и стала скользкой;
   делая шаг, опасаешься полететь в снегогрязную мешанину.
   Мысль (здравая): "вернуться бы, отступить". Да и отступил
   бы в других обстоятельствах, а тут душа, вопреки логике, рвется:
   "Домой. домой"! Хотя "домой" - дома, семьи давно уже и нет.
   Наступила ночь. Устало бреду, при каждом шаге ноги едут
   в стороны. Но выпавший снег принес и пользу: в темноте видна
   полоса дороги.Где-то к полуночи вышел к Ончуровскому участку,
   перешёл речку Шурыговку. Знаю, что здесь должна быть повертка
   к моему родному хутору. И тут я совершил вторую ошибку.
   Мне бы идти и идти по светлой полосе широкой дороги и через
   четыре километра - Волманга. А мне захотелось через родной хутор
   пройти к бабушке, в деревню Телегинская или в Сухинскую,
   к тете Матрене. Дорога туда - тропа малохоженая, да и ночь.
   Память нашла еле заметную в темноте прогалинку - тропинку
   к хутору. А может это и не она -иду с сомнением. Тяжело
   перехожу через не растаявшие целики снега. Открылась полянка
   хутора - правильно иду! Повеселело, осталось немного: небольшой
   перелесок и поле колхоза. Ноги еле двигаются. На поле снег;
   в сторону деревни бабушки просматривается санный путь,
   к тете Матрене - через поле. Меня тянет к тете: её деревня
   ближе к моей- Скрябинской.
   Свернул с дороги на снежный наст, он не держит: с трудом
   вызволяю ногу и проваливаюсь другой. Выбиваюсь из сил,
   хочется лечь, отдохнуть. Но в мозгу тревога: "ляжешь -
   не встанешь! "А вот и санная дорога: еще голова в непроходимом
   поле, а ноги уже чувствуют твердость торного пути. Спадает
   тревожная напряженность, но натруженные ноги идут на пределе.
   Этот последний километр нормальной в общем-то дороги,
   я шел долго, маленькими шажками.
   Наконец -деревня: пять неясных бугров в ночи. Прошел один дом,
   второй, третий - тети. Зашел во двор, не закрытый на засов:
   кого бояться; эвакуированные и те уже давно уехали.
   Сени закрыты изнутри, стучу. Представляю состояние тети:
   кто-то под утро стучится - невероятно: " а может Макар..." ?
   Испуганный голос:
   - Кто?
   - Я.
   Она сразу открыла. Я зашел в избу. Сел на стул и тут силы
   окончательно покинули меня. Она меня раздела, сняла сапоги
   с набившимся снегом и мерзлыми портянками. Постелила на полу,
   я перевалился со стула на постель и проспал- проотдыхал,
   не поднимаясь, больше двух суток.
  
   У тети было трое детей; как они пережили войну- одному богу известно. Но и в 1949 году было голодно. А ещё, сразу после войны у них пала корова - главная кормилица любой деревенской семьи. Наша корова, после смерти мамы и отправки братьев в детдом, была определена в колхозное стадо. Тетя мне написала об этом; я выслал доверенность, по которой ей отдали нашу Красулю.
   Меня поразила жалкая жизнь деревни на четвертом году после войны и, будучи уже в части, написал письмо в ЦК о жизни колхозников: раздетых, разутых и голодных. В качестве примера описал семью тети.
   Думаете оно пропало, это письмо, какого-то младшего офицера с Дальнего Востока, о жизни людей маленькой северной деревушки. Или меня вызвали в Политотдел и начали " воспитывать", или в СМЕРШ- пугать. Ничего подобного, молодые мои современники: говоря о нашем времени, вас, мягко говоря, дезориентируют.
   В то время в стране была ВЛАСТЬ, которой подчинялись и прежде всего, не было своеволия чиновников. Мое письмо переслали в Обком и оттуда- ответ. Конечно, ответ немного лукавый, но формально- правильно. Первый секретарь Кировского обкома объяснил ЦК, а заодно и мне: почему вдова солдата с 3-мя детьми, так плохо живет. А потому, что её почти взрослая 13-летняя дочь, вместо того, чтобы работать в колхозе, живет в няньках в райцентре.
   Прошедшая война еще долго тянула соки из народа и со временем я принял обкомовский ответ.
   Но к хронике.
   Когда я отлежался и смог стать на ноги, отправился к двоюродному брату Киселеву Трофиму, в Волмангу. Он, после ранения, пришел домой в 1943 году и жил с женой Марией в доме её дяди. Мария работала продавцом в магазине, в котором почти ничего не было. Трофим занимал должность уполномоченного министерства заготовок, как сейчас говорят "курировал" налоги.
   Был субботний банный день. В связи с этим я наблюдал необычное, но в тех местах нередко встречающееся, явление. В баню, кроме меня и Трофима, ходил знакомый лесник 65-летний Виктор Е., живший несколько дней у Трофима. Мы пришли раньше его; немного погодя, в комнату неспешным шагом входит Виктор- босой, с валенками подмышкой.
   - Зачем он снял валенки в сенях? - спрашиваю у Трофима.
   - Да нет, он из бани ходит босиком в любое время.
   Сейчас в огороде земля мерзлая и кое где лежит снег. Услышав мой вопрос, Виктор:
   - А зачем это я буду валенки мочить. В бане так напарился, что босиком могу дойти и до Мысьян ( деревня в 3- километрах).
   Время было перед 1-м Мая. Местная интеллигенция: учителя, фельдшер, Трофим с Марией и кое-кто ещё , человек 15, устраивали вечер. Из музыки была гармонь, на которой играл Трофим. Из танцующих кавалеров был один - в новенькой офицерской форме. Из-за выпитого я потерял ориентацию, но, в конце- концов, оказался у брата.
   Пожив у Трофима, я отправился в Деревню Телегинская, к бабушке. Бабушка жила с невесткой- женой сына, внучкой и внуком. Встретила меня -сына единственной своей дочери, которой уже не было среди живущих, сочетанием слез и радостного изумления. Сухими пальцами трогала мои галифе: - Сукно-то, поди , дорогое?
   Мне до сих пор непонятно: почему я тетям и бабушке не оставил сколько- нибудь денег? Они ведь так нуждались. Хотел чего- то купить, в магазине ничего не было. В следующий приезд я бабушке дал деньги и увидел её изумленно- довольный взгляд.
   Побывал в своей деревне - Скрябинской; в ней никто уже не жил, но дома ещё стояли и в одной конюшне находились колхозные коровы. Грустно было ходить возле дома, где прошла большая часть детства. В огороде сохранилась береза, под которой когда-то, после болезни, я так остро почувствовал радость жизни. Так же журчал ручеёк в конце огорода, но он был каким-то невзрачным и чужим: не было широкой доски, с которой зачерпывали воду, да и омуток заилился и почти исчез. Бани не было - видно её употребили на дрова.Царящие вокруг тлен и запустение безжалостно- остро напомнили о потерях и лишениях , властно выпроваживали в новый этап жизни.
   Последнюю ночь я провел в доме бабушки. Утром она дала мешочек с едой: до станции идти два дня, а поесть по дороге негде. Пошел через свой хутор. Утро было солнечным, теплым Я шел с шинелью на одной руке и узелком в другой. Перейдя поле и зайдя в березняк, который начал выпускать листочки, но был ещё лиловым, я почувствовал неудобство, из-за занятости обеих рук. Что же это: все восемьдесят с лишним километров, я так и пойду, с узелком в руках. Вместо того, чтобы все из узелка разместить в карманах шинели, развязал мешочек, съел половину крутых яиц и одну плюшку: есть не хотелось, только что позавтракал. Остальное беспечно оставил под березкой, о чем пожалел уже вечером.
  
   училище [Верещагин М.А.]
   Училище, финансовая группа, Биробиджан, 1949 год. В третьем ряду четвертый слева полковник Кунавин, в первом ряду второй справа Коля Чмищук, я- во втором -второй слева.
   Гаврик Михаил [Верещагин М.А.]
   Гаврилов Гаврик, Верещагин Михаил
   Коля Чмищук [Верещагин М.А.]
   Чмищук Николай
  
  
   В Д В, МАНЗОВКА
  
   Опарино. Поезд на Киров. Затем Москва- Владивосток. Мое назначение: Приморский край, станция Манзовка, 37-й Воздушно- десантный корпус, куда и прибыл в конце мая. Был назначен на должность делопроизводителя- казначея Полевой хлебопекарни 13-й Воздушно- десантной дивизии.Нас, вновь прибывших офицеров, принял начальник штаба дивизии полковник Т, много разглагольствовавший о том, что мы теперь качественно отличаемся от своего прежнего сержантского положения: в службе и быту должны подавать пример своим подчиненным; особенно напирал на моральный облик офицера.
   Позднее выяснилось - его моральное поведение не было безупречным.
   Гарнизон расквартирования 13-й дивизии находился в 8-ми километрах от станции Манзовка. Тут же был штаб 37-го корпуса с корпусными частями управления. Полевая хлебопекарня была развернута - функционировала. Штат порядка 30-ти человек рядового и сержантского состава и трех офицеров: начальник, зам. по политчасти и делопроизводитель-казначей.В мои обязанности входило: 1) Оформление документов на отпуск хлеба частям, 2) Ведение финансо:в: выплата денежного довольствия и оплата счетов хоз.деятельности. На финансовом довольствии у меня еще были три небольшие части дивизии: Авторота, Автошкола и Медико- санитарная рота. Мой оклад составлял 1300 рублей, плюс 300 квартирных. Младшим, тем более холостым офицерам, жилье не предоставлялось. Обмундирование, питание было бесплатным. Рабочее место- канцелярия располагалась в небольшой комнате, где стоял мой стол, сейф и стол начальника.
   Жил в частном доме, со своим сокурсником по училищу.За четыре года службы в ВДВ, в двух гарнизонах, проживал на семи квартирах. Плата за жилье была всего 100 руб.
   Материально офицеры того времени, обеспечены были неплохо; в целом лучше, чем граждане страны.
   Парашютно- десантную подготовку у нас вел начальник парашютно-десантной службы (ПДС) учебного батальона капитан К.Со мной никто не занимался, я не видел ни одного наставления по ПДС и за все четыре года - ни одного изображения парашюта, а до первого прыжка и в натуре. Примерно через месяц после моего прибытия в часть, приказ по дивизии: "Завтра прыжки". Пришел капитан К. Узнав, что есть один новичок, подвел меня к тренажерному столику, велел подняться на него, сложить ноги вместе и спрыгнуть. На этом моя предпрыжковая подготовка закончилась.
   Парашюты укладывают перед прыжками сами, вдвоем, на брезентовом "столе". Я укладывал со старшиной части Николаем Ткаченко. Укладывал он, я помогал. У него к этому времени было порядка 70 прыжков.
   Остаток дня и ночь прошли с некоторым беспокойством. Утром на машинах поехали на Черниговский аэродром, в 30 км. От Манзовки. Мне пришлось прыгать сразу с самолета. Из офицеров части я был один. Сейчас я уже не помню, проходил ли предпрыжковое мед- освидетельствование; обычно перед прыжком измеряется давление.
  
   ...В комбинезонах, шлемах, с парашютами: на спине основной,
   на груди запасной, мы сидим на приполосной траве.
   Приходит капитан К., строимся в шеренгу; он проверяет
   ножные обхваты. Строимся в колонну по- два- так будем
   стоять в самолете. Капитан :
   -Ты- первый раз , становись первым.
   Я думаю: "Лучше бы не первым".
   Заходим в самолет, накидываем карабин вытяжного фала на трос.
   Ещё до взлета , Николай- мне:
   - Будет длинный сигнал, не смотрите вниз, сразу прыгайте,
   так как сигнал "Пошёл" - короткие гудки, последует тут же.
   Взревели двигатели, самолет с дрожью побежал и через минуту
   мы в воздухе. (У меня это первый полет и сразу с "Песней")
   В другом ряду вижу солдата М.-"отказника",в последний момент
   кричащего: "Мама"!В голове:"Услышу крик М. и сам не прыгну".
   В ожидании прыжка лица напряжены волнением, бледные.
   "Пииии"- дверь распахивается; задирая голову, смотрю
   на горизонт и тут: "Пи. Пи, Пи...". С пер-выми "ПИ, ПИ"
   шагаю в пустоту: "Ох!"Поток воздуха вырывает из салона;
   завертело, закрутило, рывок и повис.Из нервно- напряженной
   неизвестности скачком в блаженное состояние восторга и покоя:
   "Я ПРЫГНУЛ"!
  
   ...Минуту тому назад, стоящие с напряженно- застывшими
   лицами взрослые люди, вмиг превращаются в весело- шаловливых
   детей, радостно перекликающимися между собой.
   Находясь в состоянии эйфории от произошедшего, не осознавая,
   что прыжок не закончен, забываю о земле. Между тем, она летит
   на меня со скоростью 5 метров в секунду. Увидев быстро расту-
   щие её подробности, смыкаю и чуточку подгибаю ноги. Жду встречи,
   но энергичный толчок приходит неожиданно. Вот теперь все в порядке!
  
   Между прочим, на этот раз нашел в себе силы и прыгнул "отказник" М. Дальше продолжал прыгать со всеми.
   Прыжки с парашютом?! В жизни я слышал много бравады о легкости их и спокойном рассуждении некоторых людей. Моя невеликая собственная практика и наблюдение во время прыжков, говорит о другом, а услышанная бравада является хвастовством или нервной реакцией на пережитое. После первого прыжка, придя на квартиру и умываясь на улице, заметил пристальный хозяйкин взгляд:
   - Миша, это что у вас? И тут я сам увидел кровоподтеки на груди и подмышками -последствия динамического удара. Они приобретались при прыжках с парашютом ПДТ-1 (Парашют десантно- тренировочный). Из- за напряженно-тревожного ожидания прыжка и наступающей после его эйфории, динамический удар не воспринимается.
   В 1950 году получили принципиально новый парашют ПД-47, который снабжен чехлом для купола, увеличивающим время, а следо- вательно и плавность раскрытия - гасящим динамический удар. Этот парашют исключает такую травму в воздухе , как возможный перелом бедра при неравномерно натянутых ножных обхватах ПДТ-1.
   За четыре года службы в ВДВ. Я сделал 21 прыжок; больше половины - с аэростата. Штабным офицерам были обязательны 4 прыжка в год.
   За прыжки платили какие-то деньги , но заметно их мог иметь строевой офицер, регулярно прыгавший и имеющий в активе не менее 100 прыжков или инструктор: им платили по 100 рублей. Но, думаю, что ради заработка прыгали немногие.
   Вначале мы прыгали с ЛИ-2 - 12-13 человек.; потом с ИЛ-12 - 25 человек.
   Что запомнилось из времени службы в ВДВ, связанное с прыж- ками?
  
   ...Ночной прыжок. Психологически ночью легче покинуть самолет.
   Но почему нет динамического удара и я продолжаю опускаться
   с большой скоростью?! Поднимаю глаза ( небо светлее земли и
   силуэт купола ясно виден) и вижу: вместо квадрата какой-то валик.
   По телу - всполохи тревоги. Первая мысль: дер- нуть кольцо
   запасного. Но интуиция: это опасно. (меня не инструктировали, но
   действительно запасной купол может влететь в основной и тогда
   уже всё - " гаснут" оба).
   У меня купол перехлестнут стропами - "глубокий перехлест".
   Нащупываю стропу, перехватившую купол: "вот бы её перерезать".
   А чем?(Ножи не давали; думаю- это безответственность капитана К.)
   Взялся за стропы обеими руками, начал их раздирать. Закрутило
   и я повис: купол наполнился! Смотрю: внизу подо мной светлая полоса-
   речка. Думаю: "Вымокну, но зато мягко приземлюсь".И вдруг - как
   приложусь - искры из глаз: это была грунтовая дорога. Наступает
   двойственное состояние: испуг от пережитого и покой - все позади,
   остается сильнейшая усталость.Слышу крики:
   - Лейтенант разбился! - Ребята видели, как я быстро ушел вниз.
   Мне не хочется говорить, подниматься: я лежу, мне спокойно,
   я весь расслабился.Наконец тихо выдавливаю:
   -Я здесь.
   Подбегают солдаты, старшина и помогают мне собрать парашют.
  
   ...Укладываю парашют со старшиной: он главный, я -на подхвате.
   В какой-то момент мне показалось, что он неправильно заправил
   змейку строп. Из-за ложного стыда- показать свои опасения,
   я ничего ему не сказал; вопрос не прояснился. Вечером вспомнилось:
   завтра 13-е число. Выстраиваемся для проверки- нас 13 человек.
   И помню- это мой 13-й прыжок. Волнуюсь больше обычного. Прыгнул,
   нет динамического удара : "ну попал" и глаза вверх. Чудесное
   видение: большой "полный" купол и запоздалое осознание плавности
   спуска. Таким был мой первый прыжок на ПД-47.
   Позднее я сказал старшине о своих сомнениях при укладке,
   не уточняя о цифре 13. "Ну что сразу- то не сказал; поменялись бы
   парашютами и все дела" - был ответ.
  
   ...Прыгаю со штабом дивизии. Напротив стоит нач. штаба дивизии
   полковник Т. Фронтовик, бывший нач. разведки; думаю у него
   немало и прыжков. Но...держит в руках перчатку и не знает куда ее
   пристроить: правая рука должна быть без перчатки, чтобы вырвать,
   в случае чего, кольцо запасного.Подзывает выпускающего:
   - Товарищ старшина... Тот сразу врубается, берет
   перчатку:
   - Сюда, товарищ полковник и засовывает под резинку.
  
   Прыжки с аэростата фактически более безопасные, но психологически более тяжелые, во всяком случае для меня.Легкая плетеная корзина закреплена на тросах к аэростату. Он соединен тросом с лебедкой, опускающей его вниз. Корзина высотой по пояс и вмещает 4-х десантников. Если аэростат свежезаправленный газом, то на откидное сидение размещается ещё один десантник. Пятый сидит вне корзины, в корзине у него только ноги- это "плацкарта".
  
   ...Я вхожу в корзину. Инструктор - выпускающий
   указывает мне на "плацкарту". Держась за борт корзины,
   выставляю заднюю часть с парашютом на- ружу и сажусь на
   хлибенькую откидную дощечку. Справа и слева, по бортам
   усаживаются три десантника и инструктор.
   Колбаса аэростата реет в голубизне неба, над нашими головами.
   Звучит команда и аэростат резво устремляется ввысь, увлекая
   за собой корзину с живым товаром.Меня прижимает к сиденью ,
   земля уходит: все на ней уменьшается и наконец видишь "план".
   Небольшой толчок - мы на месте. Инструктор открывает дверцу и
   первый десантник встает на порожек, выступающий из корзины
   небольшим язычком.Я прыгаю последним; встаю и нетвердыми шагами
   иду на порожек, стараясь не смотреть под ногитам бездна.
   Команда: - Пошел! и "солдатиком" - к земле. Сердце подкатывает
   к горлу, шуршащий хлопок и повис. Напряжение спадает и хотя
   спуск на землю, душа на "седьмом небе".
  
   Второй прыжок в этот же день проходит значительно легче.
  
   ...Прыжки с аэростата. Прыгают офицеры штаба дивизии.
   Среди них, только что прибывший, новый командир дивизии
   полковник Мадатян.. Он из академии, не десантник. Высокий,
   симпатичный армянин, с неторопливой, с акцентом, речью.
   В какой-то момент полковник размещается в корзине.
   Поднялись. С небольшими промежутками летят вниз маленькие
   человечки и через секунды над ними цветками вспыхивает
   желтоватый перкаль па- рашютов. Смотрим: один, два, а третий?
   Нет третьего. Сигнал: "спускайте". Корзина на земле; из неё
   выходит полковник В принципе-то понятно, в чем дело.
   К корзине поспешил нач. ПДС майор Хантеев. Полковник ему:
   - Я поднимался посмотреть. И тут же собирается снова сесть
   в корзину. Майор:
   - Товарищ полковник, отдохните, в следующий заход.
   Но полковник решителен, он- командир.
   Поднимаются.
   Офицеры с сомнением смотрят вверх. Но,- один, два, три.
   Полковник собрался и прыгнул, и его авторитет не только
   не прогнулся, а наоборот.
   Овладеть собой в стрессовой ситуации - непросто.
  
   К сожалению, судьба полковника Мадатяна сложилась трагически. Должность командира дивизии генеральская и ему было присвоено звание генерал- майора, но не суждено было одеть генеральскую форму с большой звездой на золотых погонах.
  
   ...Были минометные стрельбы. На наблюдательном
   пункте стояло несколько офицеров, в том числе командир
   дивизии и нач. артиллерии полковник И. Мины, шелестя,
   пролетали почти над наблюдательным пунктом и разрывались
   в районе мишеней.Вдруг одна мина легла недалеко от стоящих
   офицецеров, разрыв - полковник М. упал. Никто больше
   не задет; у полковника И. пробита пола шинели, а генерал М. убит.
  
   Назначение на должность командира дивизии утверждалось Правительством. Из Москвы приезжали комиссии. Из злополучного миномета велась, при разных условиях, многочасовая стрельба, но ни одна из мин не легла сколь нибудь близко к роковой черте.
   Повидимому, сама мина была с бракованным зарядом.
   Правительство Армении потребовало доставку тела на родину, но якобы не нашлось сопровождающих из-за боязни мести "кавказцев". Думаю- это из области слухов. Не слухи другое: молодая жена, с которой у М. не было регистрации, не имела права на пенсию и среди офицеров для неё собрали деньги, чтобы она могла уехать из гарнизона, так как квартира должна быть освобождена для нового командира дивизии. Новый не замедлил появиться - полковник- десантник.
   За четыре года моей службы в ВДВ, в дивизии бы три командира: генерал-майор- Герой и два полковника. Я побывал на личном приеме, не по своей воле, у всех трех. Полковники были умнее и человечнее : у генерала В. самым убедительным аргументом был мат.
   В ходе прыжков бывало немало несчастных случаев, заканчи- вающимися гибелью или серьезными травмами, после которых уже не до прыжков.
   Из рассказа очевидца.
  
   "...Выпускающий офицер снял свой лётный парашют и положил
   в хвост самолета: полдня ходить по салону с мешком - надоедает.
   Во время выброса выпускающий стоит у двери и смотрит за покидаю-
   щими самолет; в основном за правильным положением выпускного фала.
   Солдат замешкался, а потом и вовсе встал в двери, схватившись
   за борта проёма. Офицер коленом выдавливает его, но у отказника
   от ужаса силы удесятеряются. Инструктор входит в раж и, наконец
   отказник, обессилев, отпускает одну руку.
   Инструктор разжимает пальцы второй руки и когда это удается, солдат,
   в последний момент, железной хваткой впивается в комбинезон инструктора
   и они вместе высасываются воздушным потоком и тут же разбрасываются в
   разные стороны.Солдат молча висит под куполом и страх его оставил.
   Инструктор же, камнем падая, сознает свою обреченность и прощается с
   остающимися последним нечеловеческим криком."
  
   Раньше существовало полуофициальное положение: силой помогать оробевшим солдатам покинуть самолет. Потом был приказ: не вступать в борьбу с отказником, а выпускающему не снимать парашют.
   Ещё об одном происшествии с десантниками мне, в один из своих приездов в Москву, рассказал Петя Малыхин.
   ...Командир корпуса генерал Маргелов был в отпуске или
   в командировке; за него оставался нач. штаба полковник Р.,
   который ожидал генеральское звание. Начались учения; площадку
   десантирования осмотрели с воздуха: она была обширной и ровной.
   Десантная группа составляла несколько сотен. Десант на учениях
   непрерывный: самолеты идут параллельным курсом, в считанные минуты -
   все в воздухе. В момент десантирования неожиданно усилился ветер и
   к вертикальной скорости снижения прибавилась горизонтальная
   составляющая. Многие десантники остались лежать. Оказалось:
   площадка приземления- болото с замерзшими кочками. Десантники были
   травмированы.
  
   И.О.Командира корпуса полковника Р обвинили в ненадлежащей проверке площадки и ему грозил суд военного трибунала. Но учли его участие в войне и многочисленные награды: вместо генеральского звания - увольнение в запас.
   Парашютный прыжок - жесткое испытание: является одним из сильных экстремальных моментов для человека. Это как бы тест на мужество. Я, побывавший на войне, считал себя трусоватым, но после первого же прыжка, почувствовал срединное положение.
   Сейчас есть много способов утихомирить нервы при лихорадочном ожидании стрессовых ситуаций. Раньше мы этих средств не имели, кроме алкоголя. Наверное некоторые "принимали", но я и мои знакомые, насколько я знаю, из соображений безопасности, этим не занимались. Вот после прыжков и в разное другое время расслаблялись по полной программе.
   Ни война, ни предыдущая служба на Квантуне, при тоскливом ожидании свидания с Родиной, ничто не привлекало меня к алкоголю, хотя многие мои сослуживцы находили в нем известное утешение В десантной части, после первых же прыжков, выпивки 2-3 раза в неделю стали обычными, а иногда и обильными.
   Стрессу, при совершении прыжка, подвергаются все нормальные люди. Наш начальник ПДС майор Хантеев, всегда сурово следивший на прыжковой площадке за соблюдением правил, говорил:
   - Я имею 600 прыжков, но при очередном, когда встаю на порожек гондолы, всегда вспоминаю, что у меня дома жена и двое детей.
   Вечерами мы, офицеры- холостяки ходили на танцы в свой клуб, летом- в сад; часто ездили в дом железнодорожника, на станцию. Обратно, где-то в 1-м часу ночи не всегда подвертывалась машина и 8 км. шли пешком. Иногда подъезжали на поезде. Как это было? Ветка на Хорол проходила в полутора километра от нашего гарнизона. В первом часу туда шел пассажирский поезд. Мы ехали в тамбуре вагона и напротив гарнизона, на подъеме, когда поезд замедлял ход, прыгали. Однажды осенью, темной ночью, поезд не очень сбавил ход - я здорово ударился при спрыгивании и не отыскав свалившуюся фуражку, поковылял на скупо светившиеся гарнизонные огоньки.
   После прыжков часто выпивали в чайной, за воротами гарнизона. Надо сказать, что в то время водка или вино в дальневосточной части страны продавались не везде - был спирт. Иногда в чайную привозили пиво в бочках; я его не пил. Когда оно было - чайная забивалась офицерами, сидящими часами.
   ...Однажды лейтенант Мохов позвал меня и ещё одного товарища:
   - Пойдем в чайную, сегодня будет пиво.
   Пришли, подождали, М. официантке:
   - Сорок кружек!
   Сколько она принесла? Может не все сорок. Ну я выпил кружки три,
   товарищ- кружек 5 , Мохов- выходит, все оставшиеся?. Вот это реклама! А не
   то, что сейчас по телевизору.
  
   Частных машин тогда , практически не было, а была мода на мотоциклы. Я решил приобрести железного коня. Знакомый старшина- сверхсрочник, работавший на автобазе:
   - Давай, я тебе устрою "Харлей" с новым двигателем.Тогда снимались с вооружения американские мотоциклы. Я, ничего не понимавший в технике и видя ярко раскрашенные "ИЖ", "Москву", отказался от "Харлея", поехал в Ворошиловск- Уссурийский и за 3400 руб. купил "Москву", мощностью 1,25 л.с.До этого я не садился ни за какой руль и когда, зашедший ко мне знакомый старший лейтенант К., увидав сверкающую "Москву", предло- жил: -" Дай, я его обкатаю!" - то я легкомысленно вручил ему ключ. Проходит час, другой, вечер- мотоцикла нет. Ложусь спать. Утром смотрю в окно - конь стоит. Выхожу и вижу: вместо блестящей, гордой машины - заляпанное грязью, с понурой головой - фара свернута, стекло разбито - издохшее железное животное. Издохшее в прямом смысле - не заводится, так как электрооборудование, находящееся в фаре, смято, разорвано.
   Позвонил в автобазу ( она была у меня на денежном довольствии) - через несколько дней подремонтировали. Как незадачливо началась жизнь моего мотоцикла, так и продолжилась: его уродовали, он уродовал. За какой-то год мотоцикл принес мне и моим товарищам столько происшествий, что я года через полтора с большим облегчением от него избавился.
   А что было.
  
   ...Я живу в фанзе Гены Сибгатуллина.Выходной день. У фанзы
   небольшой огородик, обнесенный колючей проволокой. Я вожусь
   с мотоциклом, собираясь куда-то поехать. Гена просит прокатиться.
   Инструктирую его. Он садиться за руль, резко отпускает сцепление
   и на приличной скорости въезжает в колючку: руки ободраны, китель
   и брюки прохудились. На восточном лице жены Гали - брови домиком -
   осуждение и жалость. Я не могу скрыть улыбку.
  
   ...Еду в Черниговку- 30 километров, в банк. Благодатный
   солнечный день. Мотоцикл весело тарахтит. Дорога гравийная,
   для мотоцикла - не разгонишься. Возле канавы узкая пешеходная
   тропинка - поеду там. Расстояние между щебенкой и канавой
   полметра, но тут не тряско и я добавляю скорость. Хорошо!
   Выжимаю все 70. И вдруг меня обливает жаром: мотоцикл рванул
   в канаву. Инерция срывает с сиденья- лечу по канаве. Лежу,
   боль в ноге, но вроде жив. Слышу гул мотора и прерывающийся
   женский крик:
   - Убился! Убился!
   Поднимаюсь: в теле боль, в разорванной штанине выше колена,
   сочится кровью удлиненная ранка. Мотоцикл стоит на руле и седле -
   вниз " головой" и яростно крутится заднее колесо.
   У канавы несколько охающих женщин; они работали в поле.
  
   Мотоцикл не был зарегистрирован, без номера, а я- без прав. У нас на дорогах ГАИ не было; в Черниговке- райцентре меня однажды остановили и я туда на мотоцикле не стал ездить. А когда была надобность в поездке, мотоцикл оставлял на станции, у одного деда, а в Черниговку ехал поездом.
  
   ...Живу на новой квартире, с двумя своими товарищами:
   Женей Ляпиным и сокурсником Колей Чмищук. В воскресенье
   обедаем дома. Коля сидит напротив меня. Я чувствую какое -
   то изменение в его облике, наконец понимаю: у него нет
   переднего зуба.
   - Коля, а где ты зуб оставил?
   Он улыбается и отсутствующий зуб совершенно искажает его лицо.
   Я пытаю его - в ответ смех.Наконец признание:
   - Я не послушался тебя, не оставил мотоцикл у деда; поехал в
   Черниговку, в одном месте навернулся и выбил зуб.
  
   Осенью 1949 года я, вместе с Женей Ляпиным, пошел в вечернюю школу. Поучился ровно две недели. Школа была недалеко от гарнизонного сада. Сидишь на уроке, а в саду на танцплощадке музыка и в голове вместо урока: "Я кабалил 6 лет и снова она? Даешь свободу и танцы!" Женя продолжал учиться и в 1952 году поступил в Академию им. Жуковского. По приезде в 1953 году в Москву, я сразу, по беспечности, не встретился с ним.А потом работа и учеба меня заперли на долгие годы так, что та школьная кабала 1949 года предстала детским лепетом.
  
   ...Однажды, заводя мотоцикл, показалось, что из под прокладки
   головки цилиндра пробивает дымок. Ну и что! Взял ключ, думаю:
   подверну гайку и уплотнение восстановится. Поворачиваю и вдруг
   -"хруп" и гайка осталась в ключе вместе с концом шпильки?!
   Меня обдало удушливым теплом непоправимости случившегося.
   Дымить стало больше. Сгоряча в голову стукает "здравая" мысль:
   завернуть оставшиеся три посильнее и порядок. Один повернул,
   другой, а последний опять "хруп"!
   Тоскливо обозреваю дело рук своих: "Прощай мотоцикл"!
   Моя дремучая техническая неграмотность вообразила, что цилиндр
   и лопнувшая шпилька- неразъемная деталь.
   Утром обреченно звоню в рембазу.
   - Привозите!
   Через день, железный конь, радостно пофыркав, громко заржал.
   Тут бы мне и поуспокоиться - вроде бы научился. Не тут- то было!
  
   ...Еду на речку, по дороге на Ворошилов -Уссурийский.
   Приехал.Начал раздеваться, чтобы залезть в речку- смыть пот и пыль
   знойного дня, но взгляд уставился на заднее колесо: покосился
   штуцер,может вырвать камеру, надо исправить. Купание побоку,
   монтажка в руке - за работу. Это делаю впервые, не сомневаясь
   в своей квалификации. Возился долго: тугую покрышку, снял с
   большим трудом, подковыривая и выворачивая монтиркой её края,
   повернул камеру, штуцер на месте.
   После монтажа камера не держит воздух? Подозревая неладное,
   лихорадочно размонтировал колесо, вынул камеру и...обомлел -7
   проколов!
  
   Вернувшись попутной машиной и узнав, что на рембазе камеру завулканизируют, позвал сержанта В.
  
   ...- Отнеси камеру на рембазу.
   Он взял ушел.Через полчаса приходит в канцелярию.
   У меня в голове: "Как быстро".
   - Товарищ лейтенант вы не брали камеру?.
  
   Короче: камеру свистнули с подоконника столовой, где она ждала, пока сержант В. покушает. Эта пропажа стала последним звеном в мотоциклетной эпопее; думаю, что она благодатно отразилась на дальнейшей моей службе без персональной техники. Конечно, после пропажи были попытки реанимировать железного "друга": поиск камеры своей - без толку, поиск новой камеры - Ворошилов, Москва, Хабаровск- не было их. Затем ещё езда без камеры, на покрышке, набитой хозяйкиной фуфайкой. Но в конце концов, от мини-техники сюрпризов стало перебор - сбагрил её старшине- сверхсрочнику за смешные деньги.
   С этим мотоциклом был связан ещё один, неординарный, случай. Наша часть - полевая хлебопекарня была в подчинении начальника тыла дивизии полковника Баусова. Это был немолодой, седой служака, живший в гарнизоне без семьи; жена и дочь проживали в Ленинграде. Как-то старшина Ткаченко говорит:
   -Был полковник Баусов., увидел ваш мотоцикл и пробормотал: "понаехали эти завделы и уже понакупили мотоциклы". Я понял это: меня подозревают в каких-то материальных махинациях.
  
   ...Сижу в своей конторе. Входит полковник ., что-то
   грубо отвечаю. Полковник пытается своего подчиненного
   поставить на место. Внутри у меня вскипает и я брякаю:
   - Иди ты на ...!
   Побледнев от моей наглости, полковник выскакивает на улицу,
   в "Виллис" и уезжает.
   Через час из штаба дивизии приходит посыльный и вручает мне
   записку об арестовании: пять суток гауптвахты.
  
   Офицеров не сажали на гауптвахту: был домашний арест, но тут, где-то- кто-то поменялся в верхах и на тебе- офицерская губа. Наша, для офицеров нашего гарнизона отсидка была в Ворошилове- Уссурийском, в 70 километрах от Манзовки.
  
   ...Я приехал на гауптвахту. Нач. губы, огромный младший лейтенант,
   определил в камеру. Знакомлюсь с "зеками". Старший лейтенант -
   артиллерист, служивший раньше на Квантуне, на губе не впервые.
   Пытаю:
   - Нельзя ли пораньше отсюда?
   - Давай деньги.
   Он заказывает водку и через некоторое время мы с ним сидим
   в конторке нач. губы. Мне отмечают отсидку :
   - Не показывайся раньше срока в гарнизоне.
  
   Выйдя из заточения, разыскиваю своего двоюродного брата- Киселева Мишу, который здесь служит. С ним мы не виделись с 1943 года. Он- солдат, отпрашивается в увольнение и мы сидим в ресторане, вспоминая родину.
   Вечером возвращаюсь в Манзовку и живу у знакомых до окончания срока ареста.
  
   ...Еду в Черниговку на автобусе. Около приоткрытой двери
   стоит девушка с миловидным тонким лицом; встречный ветерок
   перебирает светлые волосы.
  
   ...Приехал на танцы в дом железнодорожника. Вижу девушку
   из автобуса, танцую с ней и провожаю домой. Валя Стукалова,
   живет с родителями в маленьком собственной доме. Работает
   кассиром на электростанции.
  
   Мы стали встречаться. Однажды сидим в сенях, из комнаты послышался детский голос. Она: " это племянники". На вопрос о возрасте, сказала, что 1925 года рождения.
   Я нашел маленькую комнату около гарнизона; она перебралась ко мне. У нас были хорошие отношения, но что-то меня настораживало и не давало мне окончательно связать с ней свою жизнь.
   Как-то посмотрел её паспорт: год рождения 1923? В связи с этой ложью была первая размолвка. Потом узнаю: у неё двое сыновей; она вдова летчика, погибшего в войне с Японией. Эта новость совершенно меня выбила из колеи и доверие к Валентине испарилось.
   В начале 1950 года она часто ездила в райцентр. Спрашиваю:
   - Зачем?
   - Расчет с работой.
   Летом Валентина ложится в госпиталь, на роды. В это же время, в её вещах я обнаруживаю документ, который меня совершенно уничтожил. Это была копия приговора суда: за растрату ей дали 10 лет, с отсрочкой приговора, в связи с беременностью. Вроде бы этот факт должен был вызвать жалость и сострадание к ней; но произошло обратное. Предыдущие случаи утаиваний слились с этим - последним и так ожесточили мой максимализм, что я ни разу не посетил её в госпитале и она с девочкой вернулась в дом родителей.
   Позднее, анализируя свое поведение, осознавал жестокость, но тогда я мог поступить только так, как поступил: первое чувство не должно омрачаться ложью. Ничто не могло изменить мое решение.
  
   ...Я на работе. Входит лейтенант Саша - адъютант командира
   дивизии (мы с ним коротко знакомы):
   - Миша, тебя хозяин требует.
   Меня посещает догадка, а в "Виллисе" и Саша её подтверждает:
   - Там какая- то женщина.
   Вхожу в кабинет: за столом - "хозяин" генерал Василенко в
   параде и звездой Героя. На стуле - Валентина.
   - Товарищ гвардии генерал-майор, гвардии лейтенант Верещагин,
   по вашему приказанию, прибыл!
   - Вы знаете эту женщину?
   - Так точно!
   - Это ваша жена?
   - Никак нет!
   Генерал Валентине:
   - Прошу вас выйти, наше решение вам сообщат.
   После её ухода:
   - Мало того, что нарушаете дисциплину, пьянствуете, еще и это!
   Что вам нужно? Такая красивая женщина!
  
  У самого генерала была неприглядная история с медсестрой санроты. Она пожаловалась в Политотдел корпуса. В связи с этим случаем будто - бы командир корпуса генерал Маргелов сказал В.-"Я тебя знаю 20 лет; как ты был дураком так им и остался". Об этом случае мне поведал Петя Малыхин, который знал многие " тайны мадридского двора": он несколько лет работал при штабе корпуса.
   А наша встреча закончилась так.
   - Ты даешь честное слово, что тебя больше не увидят пьяным!
   Я невинно:
   - А что, товарищ генерал и в праздник нельзя будет выпить?
   Сильно покраснев, генерал заорал:
   - Иди ты к .... отсюда!
  
   После встречи с генералом и наверное по его приказу, меня многие ещё пытались женить: полковник Торохов - мой непосредственный начальник (в то время я исполнял обязанности финансиста управления штаба дивизии), раза два был у прокурора дивизии. В политотделе не был: беспартийный; там бы меня помурыжили. В это время меня поддержал хороший знакомый - подполковник Б. - председатель военного трибунала: "Миша, ничего они с тобой не сделают; закон ничему тебя не обязывает".
   Последняя моя встреча с Валентиной- мамой и Валей- дочерью состоялась через несколько месяцев, когда мы уже передислоцировались в Куйбышевку- восточную.
  
   ...Я сижу за барьерчиком, где место начфина штаба.
   В комнате еще пять офицеров: от капитана до подполковника.
   Открывается дверь, входит энергичная женщина, с белым,
   внушительного размера свертком: молча, решительно кладет
   его на свободный стол и резко уходит. Все в недоумении,
   кроме меня. Я надеваю шинель, беру сверток, выхожу,
   сажусь в "Виллис" и еду на квартиру своего бывшего начальника
   старшего лейтенанта К. Кратко информирую его жену о создавшейся
   ситуации и оставляю девочку у неё.
  
   Вечером прихожу к К. Там - Валентина ( как узнала? Видно в гарнизоне у неё были Короткий разговор: я непреклонен, она уезжает домой. Легкомысленное упрямство молодости с моей стороны, вкупе с неискренним поведением Валентины, утратило мою связь с дочерью. Позднее, поумнев, подумывал связаться с ней, но безапелляционность жены к моему прошлому воспрепятствовала этому.
   Что стало с тобой? Где ты?
   Мысль - уволиться из армии все время жила со мной. Я спустя рукава относился к своей работе, службе, вел вызывающе со своими начальниками.
  
   ...Зашел вечером в конторку, после хорошего обеда с ребятами,
   позвонить знакомым и договориться о встрече.У них собрание -
   не подзывают к телефону. Я настойчив, в конце концов, виноватым
   становится телефон и он умирает.
  
   ...Проснувшись утром, смутно вспоминаю вчерашний вечер и на
   всякий случай пораньше иду в контору.Увидев эбонитовое крошево,
   зову сержанта Ч., знакомого со связистами. Через полчаса -
   телефон новый. Утром входит начальник майор Т., снимая шинель,
   осуждающе:
   - Видел, видел вчера твои художества!
   И, повернувшись к столу, осекается , с явным сожалением:
   - Когда успели...
  
   ...Еду за деньгами в Черниговку. В банке пять начфинов из 13-й.
   Зашли в чайную. Транспорт- Харлей у одного полкового. Все пять
   едем на нём; как разместились - загадка.
   Меня ждут.Плохо соображая - раздаю деньги.Утром,вспоминая вчерашнее,
   спешу проверить баланс финансов: лишние 2000 рублей. "Что бы это
   значило?" В дверь шумно вкатывается майор Н.
   - Миша, ты мне не додал 2000 !
   Молча открываю сейф и вручаю ему пачку 25- рублевок.
  
   ...Приезжает ко мне фронтовой друг Паша Лихачев.
   Он через год после моего отъезда с Квантуна, так же уехал и
   окончил годичный курс пехотного училища. В звании лейтенанта
   служит на границе с Китаем.
   При встрече: выпивка, воспоминания; утром на работу не иду.
   Прибегает посыльный:
   - Товарищ лейтенант, майор требует вас для оформления документов.
   Обычно я оформлял с вечера накладные и оставлял на складе;
   вчера же было не до того: приехал друг. Но сейчас, тем более,
   идти не хочется. Снова - посыльный:
   - Майор просит ключи от сейфа.
   Отдаю ключи и три дня не показываюсь в части.
  
   ...Живу на квартире у одного деда в доме барачного
   типа. В комнате со мной еще два офицера. Поздний вечер;
   выпили, играем в карты. Проигравший с песнею идет по коридору.
   Коридор длинный, квартир много. Петь должно громко:
   из полуоткрытой двери двое контролируют акустику.
   Это в час ночи, но ни одна дверь не открывается с
   неудовольствием на наши "шалости".
  
   Утром идём на работу. У барака женщины; одна тихо, указывая на басовитого Колю:
   - Вот этот ночью гудел.
  
   ...Звоню земляку- шоферу управления корпуса:
   - Отвези на станцию?
   Подождал его у конторы, заехали на квартиру, выпили.
   Я, почему-то без шинели, в открытом "Виллисе" уснул.
   Через какое-то время просыпаюсь от жуткого холода:
   дует свирепый ветер, летит снег; машина застряла,
   шофер откапывает колеса. Меня треплет сильнейший озноб,
   почти трезв, соображаю где:от квартиры отъехали метров 300.
   Спотыкаясь, бегу на квартиру, бужу ребят, кое-как
   втолковываю им суть дела. Сам надел куртку, валенки;
   пошли- откопали.
   Сколько я был на морозе - не знаю; водитель не сообразил,
   что я без верхней одежды.
   За всю жизнь я так промораживался , может быть ещё один раз.
  
   У офицеров отобрали бесплатное питание, дав компенсацию 200 рублей. Хотя в то время на приличное питание надо было затратить 500-600. Так же урезали выплату квартирных.Этими мерами в 1951 году начался процесс обнищания армейских офицеров. Особенно пострадали семейные; на один офицерский паек могли прожить муж с женой.
   За совокупность моих "преступлений" начальство решило судить офицерским судом. В принципе я был доволен таким событием: думал - уволят из армии..
  
   ...Иду на суд, Останавливаюсь у киоска- 150 грамм, подождав,
   добавляю; обретаю надлежащую кондицию. Зал клуба офицеров,
   на сцене: нач. отдела кадров майор Шеин, председатель суда
   и пара членов. В зале человек 20.
   Судьи начинают задавать вопросы; мне весело-отвечаю с иронией.
   В какой-то момент,Шеин:
   -Ну разве вы не видите, что он издевается над нами!
   Решение: год отсрочки в присвоении очередного звания.
  
   Думал, что суд стимулирует мое желание оставить армию.После суда узнаю: придя на суд, допустил большую оплошность. Суд собрался примерно за полчаса до назначенного времени. Я же не только из-за своей пунктуальности, но и оригинальничая, решил прийти минута в минуту. А было так: без пяти минут до назначенного времени, кадровик, волнуясь, позвонил начальнику штаба:
   - Товарищ полковник, все собрались, Верещагина нет. Торохов:
   - Судите заочно и гоните к чертовой матери! Выходит, что я здесь прошиб, но с другой стороны неявка на суд вряд ли была бы красивой.
  
   Списался с Пашей Лихачевым, что на 1-е мая приедем к нему в гости. Он написал, как добраться и что встретит на станции. Часть пути по Транссибу, а потом по ветке, к границе с Китаем. Поехали с Валентиной. Конечная станция; единственными пассажирами оказались мы. Вышли. Утро, прохладно. Поезд, забрав несколько человек, ушел обратно. Станция - небольшой домик, скорее будка. Откуда приехали - уходят две серебряные струны, а остальное- ровная, теряющаяся в мареве, степь со щебенистой почвой и редкими клочками травы.Ждём час, два; припекает, вокруг тоскливая тишина. Где-то в середине дня я пошел в будку - станцию. Изложил дежурному свое недоумение по поводу долгого ожидания. Он: "Вчера целый день стоял красный москвич, а с приходом вечернего поезда уехал, никого не взяв".Потом выяснилось: Паша встречал нас накануне. Так в тот раз наша встреча и не состоялась.
   Вот такие были тогда коммуникационные возможности. А с Пашей снова мы встретились уже в другом месте и совершенно при других обстоятельствах.
   Отпуск я решил провести в санатории Советской армии, располагавшийся на берегу Амурского залива: станция Океанская - 19-й километр от Владивостока. Амурский залив! Солнце,чистый аквамарин морской воды, белый песок бесконечного пляжа.По всему побережью военные санатории и гражданские дома отдыха. За дугой обитаемых строений, наполненных музыкой и смехом, прохладная тишина вековой уссурийской тайги.
   В санатории была великолепная столовая, а кухня могла бы поспорить с московским рестораном. Было соответствующее медицинское обслуживание, в котором нуждались немногие.
   Среди отдыхающих было несколько генералов; в том числе и Маргелов. Мне тогда подумалось: генералы могли бы отдохнуть и на Черном море. И только, попав в 1959 году в пансионат Прибрежный под Ялтой и входя в воду по разноразмерной гальке, уродующей ноги и уничтожающей удовольствие от купания, понял, почему генералы не ехали в далекий Крым.
  
   Прошел слух, что мы переезжаем в другой гарнизон, как - будто в город. Сидим с ребятами за столом, судачим о новости. Я заявляю: "как только поедем - сбриваю усы". Тогда многие офицеры, по старому обычаю, носили усы.
   Прощай Манзовка, где началась моя офицерская вольная жизнь; бесшабашная, с иррациональными поступками, частично обусловленными и тревожно- десантной службой.
  
  
   В Д В, КУЙБЫШЕВКА - ВОСТОЧНАЯ
  
   Наконец эшелон и мы передислоцируемся в Амурскую область, город Куйбышевка- Восточная ( сейчас Белогорск: за быстро-холодной рекой Томь, вдали виднеются меловые горы).
   До нас в Куйбышевке стоял штаб 1-ОКА (Особая Краснознаменная армия). Командующим её был генерал К. Генерал- любитель погулять, а что Куйбышевка - районный центр, не развернешься. В 100 км. город Благовещенск - областной центр, со многими сооблазнами. Правда, он приграничный; через Амур виден уже китайский город и переносить штаб огромного объединения войск на границу - стратегический нонсенс. Но отношения с Китаем дружеские, Иосиф Сталин от военных дел отошел, а генералу К. хочется цивилизованной, полнокровной жизни. Опять же главком войск Дальнего востока маршал Малиновский, живущий в Хабаровске, очень даже хорошо понимает генерала К.
   Так или иначе, но нам, офицерам 37-го Воздушно- десантного корпуса повезло не меньше, чем генералу К. Из заштатного манзовского гарнизона Монастырище мы перебираемся на бывшие квартиры 1-й ОКА, расположенные, хотя и в небольшом, но городе. В Манзовке гражданского населения было мало; здесь же районные учреждения, Управление отделения железной дороги, кое-какие небольшие предприятия.
   По пути в Куйбышевку я сбриваю усы.
   Правда, для офицеров- холостяков жилья здесь тоже нет, но отдельную комнату найти проще.Есть отличный Дом офицера со зрительным залом, библиотекой и большим залом для танцев. В городе сад с клубом и танц-верандой. На центральной улице доминирует здание кинотеатра "имени 312 партизан". Возле вокзала, в деревянном одноэтажном здании расположен ресторан "Восток". В городе и гарнизоне по несколько двух- трех-этажных зданий.
   Параллельно главной улице, через квартал, протекает река Томь- не широкая, достаточно глубокая, с сильным течением и холодной водой. Река имела коварный характер: при попытке её пересечь, многих приходилось спасать.
   Возле города был аэродром, на котором дислоцировалась военно-транспортная авиачасть, обеспечивающая наше десантирование.
   Если в Манзовке климат приморский: мягкое лето и зима, то здесь - резко континентальный: жаркое лето и очень холодная, до минус 50 -зима. Из-за морозов зимние прыжки приходилось проводить весной.
  Я стал работать в штабе дивизии. Вначале жил в маленьком домике бабушки с внуком один, затем перебрался к своему товарищу Коле Шишкину, который занимал комнату в хорошем деревянном доме. Вдвоём жизнь пошла веселее: поводов выпить и провести вечер стало вдвое больше. Больше всего вечера посвящались походам на танц-площадки. Появились более тесные знакомства офицеров разных частей. Встречались, как правило, в Доме офицеров или в ресторане. Вечера в квартирах были редкими, так как, в основном, все жили на частных. Дни рождения или официальные праздники проводились и на квартирах; в организации стола участвовала хозяйка.
   Танцевальные вечера были шумно- многолюдными. С танцев иногда провожали своих партнерш.
   Из того времени.
  
   ...Прихожу в машинописное бюро, сдаю в печать документ.
   Машинистки чему-то улыбаются; улавливаю - ухмылки относятся
   ко мне. Отдал документ старшей; она:
   - Звонила З., ей вчера из-за вас от мужа была выволочка.
   А было так: вчера, после танцев, одеваясь, спросил партнершу:
   - Где живете?
   Оказалось - на одной улице. Дошли до её дома.
   - До свидания.
   Только ступил на тропинку в снегу, навстречу офицер. Пропуская,
   встал в снег. Он:
   -Что, мою жену проводили?
   Я, не зная с кем шёл, шаловливо ответил:
   - Ага.
  
   Оказывается З. работала машинисткой в штабе авиаторов и знаетнаших. Но как они вычислили меня, непонятно, тем более, в штабе работать стал недавно.
  
   ...С Олей К. встретились в банке. Потом она приходила в дом
   офицеров. Однажды договорились, что я зайду к ней и пойдем
   в кино. Днем звонок:
   - Не могу пойти.
   - Почему?
   - Телеграмма: приезжает Николай и я не хочу, чтобы вы встретились.
   Он вспыльчивый.
  
  Раньше она говорила о знакомом летчике, уехавшем на учебу или куда-то еще. Мне не хотелось отступать и идти с пустыми руками, тоже. Служебный пистолет хранился в сейфе у оперативного дежурного и взять его на ночь не представлялось возможным. Но везение: дежурным оказался Витя Игнатенко, мой хороший приятель. Я правда не был уверен, что он пойдет на несанкционированную выдачу пистолета; да и сам не очень представлял, для чего мне он, но решил: в случае осложнений - "попугаю соперника". К моему удивлению и удовольствию, пистолет с обоймой Витя выдал без звука. А потом оказалось: телеграмма от брата Оли, с кем мы и посидели за столом. При моём уходе, Оля в какой-то момент учуяла в моем кармане тяжелую поклажу:
   - Галя (сестра) меня предупреждала - не связывайся ты с этими птичками.
   Поход с пистолетом - малообдуманный поступок; последствия его не осознавались, изрядно рисковал Витя: рассудочность тогда от нас была далека.
   Свободное, да часто и служебное время проводилось беспечно - весело, с обязательными выпивками и всякими мелкими происшествиями.
   Штаб работал с большим перерывом на обед, с 14 до 17ти. Семейные офицеры шли домой обедать и отдыхать. Мы - холостяки шли в офицерскую столовую, а после ( в летнее время) выходили в парк и мучаясь до 17- ти часов, проводили время в вялых разговорах.
   Вечерами в танцзале время проходило весело, иногда с невинными шутками.
  
   ...Зал залит светом, оркестр- вальс. Ребята разбирают партнерш.
   Мы с Лешей С. Стоим:
   - Чего не танцуешь?
   - Не с кем.
   - Смотри, вон стоит одна,- Леша достает две спички: я выбираю плюс.
   Девушка небольшого роста, несколько раскосые гла-за, темные волосы; послушна в танце. Танцуем молча; в конце вечера я провожаю её до дома.
  
   Маша живет с родителями в собственном доме. Стали с ней встречаться; ходили в кино, в выходные- на речной пляж.Как-то я пришел к ней домой. Был летний солнечный день.Чистые уютные комнаты, золотистые блики на свежеокрашенном полу. Маша, стоявшая в полосе света, притягивала взгляд молодой свежестью. Я остро ощутил свою неустроенность: чего и сколько ждать, надо кончать с холостяцкой жизнью. Волнуясь и не очень смело, я предложил ей пожениться, стал звать в ЗАГС. Она не соглашалась со спешкой, говорила:
   - Папа в командировке, подождем его. Я, внутренне чувствуя неуверенность в своей решимости, не хотел ждать. Противоположности овладевали мной: желание покончить с неустроенностью в своем положении и боязнь утратить свободу. Кроме того, неудачный опыт, вызывал сомнение о соответствии своего внутреннего мира с миром Маши. Какое-то время ходил с чувством раздвоенности. Однажды ночью принял решение: не искушать судьбу еще раз. Но для этого надо было срочно куда-то уехать. Не уеду - не удержусь. Но куда и как?Осенило - санаторий. Посвятил в свои планы Колю Шишкина: он занимался путевками:
   - Нужна срочно путевка.
   - Сейчас нет - лето. Коля-друг, проникнувшись серьезностью, съездил в Благовещенск и привез путевку в Хабаровский санаторий. Я пошел с рапортом на отпуск к нач. штаба Торохову. Он не подписывает:
   - Много офицеров в отпуске. Когда же я показал заполненную на мое имя путевку, вообще расвирепел:
   - Лейтенанту путевку, а позавчера майору И. не было! Вызвал начальника санслужбы. Тот, не зная, что Коля привез путевки, мямлит:
   - Путевок нет. Вызвали Колю:
   - Позвонил, сказали - приезжайте; привез , не успел вам доложить. Я поволновался, но путевка-то - документ строгой отчетности, заполнена на меня.За меня остался Петя Малыхин, с подмоченной репутацией: его недавно отчислили, из-за выпивок, из штаба корпуса.
   Без всякого интереса, пробыв три недели в санатории, а последнюю неделю прожил в Хабаровске, у Юры Н. , товарища по училищу.
   От Юры узнал трагическую новость: застрелился Миша К., наш сокурсник и мой земляк. Он работал "секретчиком"- заведовал комнатой, где хранятся секретные документы. По условиям работы, каждый офицер, допущенный к секретной документации, имеет специальную папку, в которой хранит полученные секретные документы, а в конце рабочего дня опечатывает её личной печатью и сдаёт под расписку секретчику. За каждый документ, который он получает от секретчика, расписывается в журнале учета. Пока идет работа с документом, он хранится в личной папке. По окончании работы с документом, сдается секретчику, о чем в журнале делается отметка.
   Этот порядок для всех офицеров обязателен. Но как водиться на Руси, не для прямого начальника секретчика- начальника штаба. Нач. штаба Главкома Миша давал документы без расписки.
   Каждый квартал комиссия проверяет наличие всей секретной до- кументации. Проверили - одного приказа нет. Миша помнил, что дал его нач. штаба. Пришел к нему, генерал небрежно перебрал бумаги на столе, заглянул в стол: "Нет".
   За утерю документа с грифом "Сов.секретно" грозил лагерь на 25 лет. Несколько дней Миша ходил подавленно- отрешенным; не выдержал ожидаемой участи, взял два пистолета, хранившиеся в "секретке" и ушел из жизни.
   После самоубийства- уголовное дело. Следователь нашел роковую бумагу, равнодушно лежавшей в одном из ящиков стола генерала. Генералы неподсудны до сих пор!
   Потратив все деньги и сдав гражданский костюм за копейки в "скупку", я покинул Хабаровск. Тогда в санатории и Хабаровске было еще несколько необычных ситуаций, но всего не опишешь.
   А вот о костюме поясню. В ранней юности мне очень хотелось одеть настоящий костюм. Но в той деревенской и вообще, повальной нищете, это выглядело запредельной мечтой. Окончив училище и приехав в часть, через какое-то время я задумал воплотить в жизнь свое неувядающее желание. Поехал в Ворошилов-Уссурийский и купил мечту- темносиний двубортный костюм, хотя продавец, не без основания, как потом я понял, прямо-таки навязывал однобортный из гладкой ткани. Нет, мне надо было иметь двубортный с большими лацканами, обязательно из ткани с ворсом, то есть такой, какой когда-то до войны я видел на сыне председателя преуспевающего колхоза. И вот темносинее пушистое чудо в моих руках. Думаю, в первый же выходной наряжусь в него. Приехав домой, надел гражданскую рубашку и пиджак. Посмотрев в зеркало, был неприятно поражен: на меня глядел худой, не очень знакомый мне, человек. Это "видение" меня разочаровало и навсегда избавило от чувства еще одной юношеской утраты.Надев китель, я снова превратился в человека, нравившегося самому себе.Так я ни разу в костюме нигде и не появился, более того, уволившись из армии, с трудом избавился от формы и костюм надел года через два, сшив его в ателье. А тогда мне казалось эта одежда идёт всем: китель с золотыми погонами, брюки навыпуск, ботинки, фуражка. Галифе с сапогами - нравились меньше.Вероятно обосновывалось это и тем, что форма всегда шилась индивидуально. А сейчас, когда я вижу современных военных в камуфляже, передо мной нет российского офицера, а скорее кто-то, похожий на сантехника.
   Как бы был разочарован "выправкой" современного офицера царский полковник Кунавин! И ещё, совершенно непонятно, почему ПОЛЕВАЯ форма носится всегда и везде; в наше время - только во время ПОЛЕВЫХ занятий.В жаркое время, вне службы, офицеры ходили в цивильных рубашках с форменными брюками или же в белой гимнастерке с погонами и белым чехлом на фуражке.
   Приехал из отпуска и снова скандал: три дня не появляется на работе Петя Малыхин. Я выхожу на работу и вот он, Петя. Идем с ним вместе к Торохову. Петя невозмутим- улыбается, мне не весело. Петя:
   - Подожди, я зайду один. Из кабинета крик Торохова и спокойное гудение Пети; потом все стихает. Петя выходит с улыбкой кота Леопольда? Захожу я с докладом о прибытии из отпуска. Торохов мрачен, кивком принял доклад:
   - Идите, работайте.
   Зная неприязненное отношение ко мне и в силу происшедшего ЧП, косвенным виновником которого я являлся, такое равнодушие полковника меня озадачило. Потом все прояснилось. Когда Торохов зычно рявкнул на Петра:
   - Где вы пропадали?!
   - Я помогал подготовиться к отъезду подполковника Н. - спокойно ответил Петя. Полковник смолк. Н. был начальник контрразведки корпуса, пришедший к нам из Округа, в котором когда-то был замешан в скандальном деле по женской части наш полковник.
   По возвращении из отпуска мое решение: ничего не менять в личной жизни, укрепилось; с Машей - не встречался.
   Ещё в Манзовке я купил фотоаппарат " Зоркий". Наснимал что-то, но не печатал, так как не было увеличителя. При очередном отпуске, при поездке на родину, решил заехать в Москву: посмотреть на нее и приобрести увеличитель.
   Как мы уезжали в отпуск? Приобрести билет через воинскую кассу было более или менее легко. Но как сесть на поезд? В Манзовке с этим было проще; до Куйбышевки летом Московские поезда успевали загрузиться под завязку. Помогали провожающие; в вагон проникали с большими усилиями, чемодан- через окно.
   Путь до Москвы занимал больше недели; от Владивостока все 9-10 суток. Паровозы требовали заправки углем и водой и на узловых станциях остановка была минут 30-40. Но зато, за это время можно было поесть в станционном ресторане. да и купить еду по пути - не представляло проблемы.
   В Москву поезд пришел на Казанский вокзал. Вышел на привокзальную площадь: народу - густо, машин тогда было мало. Думаю: надо сейчас освободиться от чемодана - сдать в камеру Ярославского вокзала, с которого поеду в Киров. Такси - никакой очереди.
   - Мне на Ярославский.
   - Сади... - начал было водитель.
   - Да вон он, Ярославский-то. - Слышится женский голос. Водитель невозмутимо закрывает дверь "Победы". Сдав чемодан, спрашиваю железнодорожника о гостинице. Он:
   - Там все равно мест нет. - И отвел меня в частный домик- хибарку, которыми был занят промежуток между Ленинградским и Ярославским вокзалами.
   Прожил в Москве дней шесть. Удивляла чистота улиц; они ежедневно подвергались утреннему купанию и может ещё и дневному. Побывал в Третьяковской галерее, в Мавзолее, в парке Горького, на ВДНХ. ВДНХ, имеющая тогда в своем названии определение - Сельскохозяйственная, поражала целостным архитектурным ансамблем, великолепными интерьерами павильонов, обилием и свеже стью экспонатов и всюду царящей чистотой. Купил фотоувеличитель.
   Через Киров приехал в Опарино. Здесь встретился со своими братьями и армейским другом Иваном Катариным, который демобилизовался и работал в Райфинотделе. Он был женат. Тогда в его семье была свадьба: выходила замуж сестра за офицера Новоселова Василия, с которым я когда-то проходил всеобуч и служил в Тюмени. Меня нерасчетливо занесло; перебрал и уничтожил тарелку из свадебного Иванова сервиза; про неё мне напомнила, с нескрываемым сожалением, его жена в 1953 году, когда я демобилизовался и опять был у них в доме. До сих пор жалею, что не сообразил послать ей компенсацию в виде какой-нибудь вазы, когда Иван в 80-е был у меня проездом с южного санатория. Тогда Иван работал заместителем председателя райисполкома. На фронт он попал значительно раньше меня. Был ранен, награжден орденом Славы. Серьезно болел и ушёл из жизни в околопенсионном возрасте.
   На родину, в Верхнюю- Волмангу в этот раз я не поехал; поехал к дяде Васе- брату отца, который жил на лесопункте Черная речка Даровского района. У него была жена Мария и дочка Галя. Встретили меня по родственному- радушно, особенно была предупредительна Мария Михайловна. У дяди сохранилась хромка, на которой я когда-то играл.Я взял её в руки, трехлетняя Галя радостно плясала под "Русскую".
  
   Вернулся в Куйбышевку. На вокзале меня встретили Коля Шишкин с Юрой Н. Не видя Витю Игнатенко, я спросил, почему его нет.
   - Он в школе.
   - В какой школе?
   - Он пошел учиться в вечернюю школу.
   - Может и мне пойти учиться?- полумечтательно произнес я. Буквально на следующий день я пошел в школу при доме офицеров. Директор:
   - Но мы уже укомплектовали классы.
   - Разрешите, я с ним побеседую - произнесла находившаяся в кабинете женщина. Мы вышли, она меня кое что спросила и сказала, чтобы я приходил в её 8-й класс.
   Так, после 9-летнего перерыва , я снова сел за парту. Как ни странно, я быстро освоился и из четверти в четверть был в числе троих - лучших.
   Ритм моей жизни изменился; четыре вечера в неделю были заняты учебой, да и в выходные приходилось быть в некоторых рамках.
   Школа дома офицеров была рассчитана на четыре года , поэтому в 9-й класс я перешел в железнодорожную, где программа средней школы была трехгодичной.
   Последний год службы для меня был тихим, за исключением одного происшествия. В выходной день мы обедали в железнодорожном ресторане. Когда выходили, директору- женщине показалось, что хлопок дверью сломал её. Она визгливо закричала и перед нами предстал комендант станции старший лейтенант, решивший нас задержать, размахивая пистолетом. Мы отобрали пистолет и забросили в снег, когда переходили по мосту железнодорожные пути. У спуска перехода ожидал офицерский патруль; нас с Толей Зотовым забрали в комендатуру.
   Наутро мы предстали перед командиром корпуса генералом Маргеловым: все происшествия, случившимися с офицерами корпуса, на следующий же день он разбирал лично. Я уже был на такой разборке, но тогда за командира был нач.штаба полковник Рябов; обошлись со мной либерально и она даже не запомнилась.
   А на этот раз.
  
   ...Большой кабинет Маргелова. Он сидит за массивным столом
   (за которым может быть сидел ещё маршал Блюхер, командовавший 1-й ОКА)
   и сурово смотрит на наш строй. В шеренге строя, слева направо:
   командир полка, где служит Толя, полковник Любко, затем Толя,
   я и мой начальник майор Ткач. В кабинете ещё нач. отдела кадров.
   Мы с Толей спокойнее своих начальников. Маргелов занялся Толей;
   после недолгого диалога, резко:
   - Под трибунал пойдешь!
   У Толи неожиданно вырывается:
   - Застрелюсь, товарищ генерал.
   Маргелов резко открывает ящик стола и выбрасывает на стол "дамский"
   пистолет. Толя делает пару шагов и берет пистолет. Тут уж и мне
   стало не посебе; наши начальники тоже не повеселели. Толя переложил
   пистолет на левую руку:
   -Патронов нет, товарищ генерал.
   Генерал снова открыл стол и выкинул маленькую обоймочку.
   Толя взял обойму, покачал её и пистолет на ладонях рук, произнес:
   - Подожду, товарищ генерал.- и положил всё на стол.
   Я стоял слева от Толи и когда он взял обойму, лихорадочно соображал:
   как мне быть: может из-за спины толкнуть его руку в критический момент.
   У всех отлегло, думаю у генерала- тоже. Он был умным человеком
   и не мог не понимать,что противостояние с Толей может закончиться
   печально, тем не менее его характер не позволял ему отступить.
  
   На меня у генерала не осталось запала. Он вяло прочитал записку о моих прегрешениях и хмуро, с матом.выдал:
   - Я сам плачу алименты. На этом аудиенция была закончена и все, не без удовольствия покинули кабинет.
   При нашей тогдашней, безбашенной жизни, этот эпизод быстро выветрился из памяти; всю драматичность той ситуации я понял значительно позднее, когда уже была семья и работа, приносящая удовлетворение.
   Толя Зотов, бывший суворовец, служить не хотел; говорил: "уволюсь и стану машинистом паровоза". Обрел ли он свою мечту?
  
   Идет июнь 1953 года, я сдаю экзамены за 9-й класс. Краем уха слышу: вроде намечается сокращение армии и увольнение в запас части офицеров. Иду в штаб к своему давнему приятелю -зам. начальника отдела кадров Степе Комочкову.
   - Да идет оформление увольнения из дивизии 72-х офицеров, но тебя там нет. Я в шоке: как же так, меня, с моей репутацией и нет! А дело в том, что предписано увольнять, в основном, пожилой возраст и особенно тех, кому занимаемая должность не дает служебного роста - присвоения очередного звания. А это, как правило, капитаны, майоры и подполковники, у которых выслуга: 15-22 года. Их уволить, по форме- законно, по существу- издевательство. У них семьи, дети. Без выслуги 25-ти лет, они уйдут в никуда; только эта цифра выслуги дает пенсию до 75% армейского денежного содержания.
   Мне не повезло ещё и вот почему: пришел новый командир дивизии, при котором я ещё ничем не отличился и вообще школа отняла все свободное время посиделок с ребятами, после чего обычно и случались всякие проделки, неугодные начальству.Я написал рапорт на увольнение.
   Настал день собеседования с назначенными к увольнению офицерами. Желающих уволиться добровольно было всего трое: я, мой товарищ Витя Игнатенко и врач- ст. лейтенант.
   Я- понятно, не хотел служить, не хотел жить на Дальнем Востоке; до этого писал рапорт о переводе в европейскую часть страны, мечтал учиться в институте.
   Витя, мл. лейтенант - офицер связи, не видел в службе радости. Впоследствии, после увольнения, он закончил краткосрочные курсы юристов и работал судьей, а потом адвокатом в Петропавловске- Камчатском. В конце 50-х он с группой адвокатов был в Москве, по защите тогдашнего "нового русского"; мы встретились с ним и посидели в ресторане Прага.
   У врача- старшего лейтенанта почти детективная история, очень ярко характеризующая "справедливость" государственных законов, обязательность их исполнения, вопреки здравому смыслу. Ему, не имеющему высшего образования, не могли присвоить очередное воинское звание- капитан, то есть у него не было перспектив в дальнейшей военной службе. Поэтому, он закончил среднюю школу и стал поступать в медицинскую академию. Экзамены в академии, для офицеров Дальнего Востока, сдавались в Хабаровске, при Главкоме войск ДВ. Он успешно сдал экзамены и пришел на утверждение в мандатную комиссию. Председатель комиссии поздравил его с поступлением в академию и тут он, под впечатлением своего успеха, простодушно изрек:
   - Да, мне необходимо было поступить сейчас!
   - Почему? - осведомился председатель.
   - Годы. Полковник берет его личное дело и видит, что несколько дней тому назад старшему лейтенанту исполнилось 35 лет. И перевернувшись на 360 - хладнокровно речёт:
   - Мы не можем нарушать порядок и утвердить ваше поступление. Если этот председатель, в свое время, не получил посылку, хотя бы со взрывпакетом, то где справедливость?
  
   ...Поздняя ночь; я захожу в кабинет командира дивизии.
   Кроме командира, полноватого, небольшого роста, полковника,
   сидит его зам. по строевой полковник П., начальник политотдела
   и нач. отдела кадров майор Шеин. Командир смотрит мое личное
   дело. Я думаю- сейчас увидит постановление офицерского суда
   и скажет: "Вы увольняетесь".Но слышу совершенно неожиданное:
   - Вы молодой офицер, на вас послано представление на присвоение
   звания "старший лейтенант". Кроме того, послано ходатайство
   о переводе вас в западные округа, по вашей просьбе. Вам надо
   служить.
   -Увольте меня!
   Полковник П.
   - В его специальности нет дефицита, можно уволить.
   Командир недовольно:
   - Дефицит, не дефицит, каждый офицер- дефицит.
   Майор Шеин, ранее третировавший меня, видя недовольство командира,
   притих мышью.
   Я еще грубовато порыпался. Но командир:
   - Идите, наше решение будет доведено до вас.
  
   Толи Зотова, с которым мы были у Маргелова, не видел. Не думаю, что предал свою мечту паровозного машиниста. Может он находился в отпуске или же, скорее всего, его командир полковник Любко не стал дожидаться очередного сюрприза и включил его в основной список.
   72 человека из дивизии были отобраны представителем армии, приезжавшем в корпус. Это произошло в отсутствие генерала Маргело- лова, который был крайне недоволен происшедшим.
   Все были уволены, в том и числе и мы- трое.
   Командир дивизии интуитивно почувствовал развал соединения, командиром которого он только что стал, после гибели Мадатяна.
   И действительно, года через два, дивизия перестала существовать, да и все десантные войска поусохли.
  
   Уже при новой ситуации, назначенный командующим ВДВ, генерал Маргелов стал укреплять десантные войска. Генерал- харизматик, слабо информированными, но агрессивными журналистами, вскоре был возведен в ранг основателя ВДВ, что не соответствует истории войск. Но его напористость и неординарные решения во время его командования ВДВ, сделали генерала популярным.
   Его известность позволила обрести "дивиденды": сыну, ставшему депутатом Гос. Думы, и внуку, ставшему сенатором.
   Сын Геннадий - от первой жены генерала. С ним я некоторое время служил в одном батальоне. Недавно я написал депутату Маргелову Виталию, просил сообщить о судьбе своего брата Геннадия, дать ему мои координаты; ответа не дождался. Или почта не приходит даже в думу, или же Виталий не обладает чуткостью отца, лично нянчившегося с молодыми офицерами.
   Товарищи и друзья по ВДВ [Верещагин М.А.]
   Друзья по службе в ВДВ. На переднем плане Коля Шишкин, за ним Сергей Зименко, я- снимаю.Куйбышевка-Восточная, во дворе "Востока".
   Петр Малыхин [Верещагин М.А.]
   Петр Малыхин - верный товарищ по службе в ВДВ и многолетней дружбе вне армии.
   Старшмнв Ткаченко, Хальзов [Верещагин М.А.]
   Старшина Николай Ткаченко- справа - мой наставник по прыжкам. Слева - солдат Хальзов. Снимок 1950 года.
  
  
   УВОЛЬНЕНИЕ
  
   Я не хотел служить в армии; уволиться также побуждало, не всем понятное, желание жить по эту сторону Уральского хребта- может это пресловутый зов родины. Кроме того, служба в десантных войсках предполагает периодический стресс. Особенно это сказывается при нерегулярных прыжках - у штабных офицеров. Случилось так, что последнего и в цивильной жизни я получил с лихвой, перманентно находясь в настороженном состоянии.
   Моя основная служба- работа не требовала интеллектуальной нагрузки, к которой стремился: закончить учебу и работать с использованием потенциальных возможностей, осознаваемых в себе с детства. Может желание полнее раскрыться явилось основным стимулом для увольнения.
   Забегая вперед: моя мечта получить творческую работу полно- стью реализовалась и более того, когда жизнь осложнилась, работа помогла держать относительный паритет.
  
   Рассчитался с армией. Куда ехать?! Вначале я думал получить юридическое образование и бороться с несправедливостью, которой всегда полна жизнь. Это диктовалось максималистской гражданской позицией и никак не состыковывалось с недостаточно осознаваемыми глубинными желаниями. Слава богу, идея борьбы с людскими изъянами, покинула меня; я вышел на дорогу созидания- решил стать строителем. Пошел в библиотеку и в справочнике нашел: вечерний строительный институт, в Москве.С самого начала мне маячилось: Свердловск или Москва, итак- Москва. Взял адрес одного москвича, служившего раньше в дивизии, получил документы, деньги.
   Поезд Владивосток - Москва- знакомый маршрут.
   В это время, лето 1953 года, проходила большая амнистия. Бывшие зеки ехали на запад группами и одиночками.
   Из рассказа лейтенанта Л. Бывшего у меня в Москве вскоре после моего увольнения из армии.
  
   ...Куйбышевка- Восточная. Поезд с зеками подошел к перрону.
   Толпы людей затопили вокзал, ресторан, начался грабеж. Военный
   комендант пытался как-то остановить вакханалию; случайным выстрелом
   убит зек. Установилась тишина, на привокзальной площади оратор
   призвал к разгрому города. Пошли по главной улице, неся впереди
   убитого. По приказу командира корпуса - начальника гарнизона
   поднятый по тревоге полк оцепил привокзальные улицы, взяв зеков
   в кольцо. На приказ " остановиться" толпа не среагировала.
   Автоматная очередь заставила зеков поспешить в вагоны- поезд ушел.
  
   Еду в плацкартном вагоне. Настроение выше среднего. Половина купе отгорожена простыней- освобожденный зек с женой. У меня верхняя полка, чемодан- на багажной.
  
   ...Ночь. Сосед- зек тормошит меня: -
   Что у вас в чемодане? Только что с верхней полки
   слез человек.Поезд стоит. Я посмотрел: чемодан на месте,
   я было успокоился, но, тронув его- пуст. Быстро в тамбур,
   в нём три матроса.
   - Ребята, сейчас вышел кто- либо из вагона?
   - Да вон он. По перрону неспешно удаляется человек.
   - Он залез в мой чемодан.
   Быстро догоняем и тащим к вагону; он не сопротивляется,
   вталкиваем в тамбур.
   - Что взял?
   - Ничего.
   Один из матросов задирает его рубаху; под ней мои
   гимнастерка и ремень с десантным ножом. Матросы:
   - А, ещё нож! - Сбили с ног и начали охаживать бля-
   хами своих ремней. Я:
   - Нож мой, десантный.
   За шиворот подняли, я взял ремень с ножом.
   - Сейчас сбросим с поезда, - пообещали ребята. Я:
   - Не надо.
   Ушел. Смотрю чемодан: пустой, все вещи свалены за
   ним. Как он ухитрился в тесноте багажной полки все
   это проделать: под свою рубаху надеть гимнастерку,
   ремень, имея под боком чемодан- циркач. Лег и вдруг
   осенило: "а облигации?"; на дне чемодана были
   облигации разных займов, тысяч на 10. Иду снова в
   тамбур, думая: "сбросили матросы". Нет: лежит в углу.
   - Ребята, облигации у него не видели?
   Поднимают, один вытаскивает гимнастерку из штанов,
   посыпались бумажки облигаций. Я их собираю.
   Матросы с новой силой стали его дубасить.
   Ушел, уснул. На какой-то станции разбудили:
   - У вас украли вещи?
   Пошел в милицейскую комнату; сидит зек, поставил
   подпись в бумаге.
   В ту большую амнистию многие так и не доехали до свободы.
  
   Гражданской жизни я не боялся, скорее жаждал окунуться в неё.Но интуитивно чувствовал, что ближайшие годы будут менее свободными по времени, чем до сих пор. Поэтому решил побывать в родных местах, а также попытаться разыскать младшего брата Алексея.
   В Кирове устроился в гостинице Россия. Вечером пошел поужинать в ресторан; сидел за столиком один. Попросил музыкантов повторить полонез Огинского. Мелодия была созвучна моему настроению: прощание с армией, в которой прошли годы отрочества и юности; отдано 10 лучших, из жизни человека, лет. Я ощущал себя старше своих 26-ти.
   Музыка убаюкивала, поднимая прошлое и навевая будущее; прикрываю глаза и вижу: нагруженный парашютами обреченно шагаю к самолету, гул моторов, всплеск эмоций при реве сирены и веселое спокойствие под развернувшимся куполом, кабинка ресторана Восток, смеющиеся лица ребят. А будущее? Что ждёт меня? Может тот покой под куполом, а затем ужин с друзьями так и останется самым дорогим в дальнейшей жизни. Глаза открываются; в уши вливается разноголосица большого светлого зала, мелодия ещё звучит - на фоне реальности.
   Трое мужчин, постарше меня, сели за стол. Во время тостов, у них был какой-то юбилей, разговорились. Узнав о моем увольнении и направлении в Москву, один из них сказал:
   - Зачем вам ехать в Москву? Там такая конкуренция, тогда как оставшись в Кирове, вы можете скорее "выйти в люди": поступите в наш институт; после окончания- аспирантура, мы вам поможем. Они оказались преподавателями сельскохозяйственного института. В моих планах сельхозинститута не значилось.
   Пошел в областной отдел народного образования, там выложили десятки тетрадок- списков детдомовцев. После долгого чтения фамильной саги о детских судьбах, почти в последней тетради нашел: Верещагин Алексей Алексеевич - Вятские Поляны. Приехал в Поляны; привели белобрысого, угловатого мальчика лет десяти: "Ваш брат". Я смотрел и ничего узнаваемого в нем не видел; когда уходил из дома, ему было около года. В личном деле о семье нет никаких сведений. Он отчужденно смотрел на меня, по- видимому не испытывая ни родственных чувств, ни просто приязни: почему это вдруг откуда-то свалившийся дядя в погонах, лезет ему в братья? Признаться и мне не очень хотелось признать, это, равнодушно присутствующее существо, своим братом.
   Директор детдома, человек лет сорока, суетливо и не очень трезво пел:
   - Леша учится хорошо, мы доведём его до 10-го класса и он может поступить в Ленинградский университет - это наш шеф!
   Позднее, этот директор, будучи в Москве, позвонил мне. Были все те же разговоры об "университете", но я уже стал разбираться в "вольной" жизни и видел: байки о будущем обустройстве моего брата скрывали интерес к спиртному.
   Леша не только Ленинградский, но вообще никакое учебное заведение, кроме ПТУ, не посещал. Может от того директора он приобрел тягу совсем не к учебе.
   Опарино- мой родной райцентр. Остановился в доме колхозника. Пошел в детдом, там уже только один Шура; Николай закончил школу и учился в академии. С Шурой встретились как малознакомые люди. Я звал его в Москву, он не хотел покидать насиженное детдомовское гнездо: 14 лет- возраст малокоммуникабельный и, как сейчас я понимаю- в нем немало от Масловской породы.
   Мне потом приходило в голову: согласись он тогда поехать со мной- я не был бы таким беспечным в бытовых делах.
   Детский дом явно деградировал с того времени, когда я был при директоре Екатерине Шох: выбыты стекла, хлам во дворе, расхлябанность воспитанников- никто со мной не здоровался. Шох посадили за излишнюю заботу о воспитанниках: при выходе из детдома она снабжала выпускников постельным бельем.
   Директором стал заведующий моей сельской школой Иван Большаков. Но школа- одно, детский дом - это ДОМ. Несмотря на более импозантный вид, чем у Шох, общего языка с воспитанниками, Иван Васильевич не нашел.
   В Опарино было ещё несколько встреч.
  
   ...Иду с одноклассницей Николая Риммой на почту.Я в форме,
   Римма в простеньком платье, босая.На крылечке почты стоит
   парень моих лет: крепкий,чернявый, в кожаной куртке.Римме:
   - Тебе не стыдно босиком идти с офицером?
   - Твое какое дело? - обрываю я. Он еще что-то буркнул.
   Разошлись. Спрашиваю Римму:
   -Кто это?
   - Не знаю.
   К вечеру иду в чайную, где мы договорились с Иваном
   Васильевичем встретиться. Сажусь за стол и вижу рядом
   давешнего парня. Большаков:
   - Михаил, позвольте вас познакомить - Шубин Геннадий.
   В памяти всплывает: 1943 год, мы с Мишей Ржаницыным, сорвавшись с лесозаготовки, на зимней дороге встретились с Геной - нашим соучеником. Ночевали в доме его родителей; чудится запах теплого черного хлеба- лучшего угощения того времени. В этом Геннадии, плотном розовощёком парне, в кожаной куртке, вальяжно развалившимся на стуле, совсем не угадывается худой озябший мальчишка в форменном пальтишке.
  
   ...Иду по Опарино; незнакомые лица и вдруг - Иван Катарин.
   Обнимаемся, в киоске пьем пиво и идем к нему. Сидя за столом,
   вспоминаем совместную военную службу; жена подает невероятно
   вкусные котлеты. Ухожу от Ивана далеко за полночь.
  
   С Шурой пошли в Волмангу. Побывали у тети Матрены,у бабушки. Грустно постояли на останках своей деревни.
  
   ...Я попросил двоюродную сестру Любу показать место упокоения
   мамы. Мы пошли на В-Волмангское кладбище, которое представляло
   заросшую разновозрастными березками поляну на опушке леса,
   с кое-где слабо заметными холмиками-могилками,несколькими,
   потраченными временем, покосившимися деревянными крестами.
   Чуть поодаль слабо просматривалось среди деревьев,
   с провальной чернотой оконных проемов, деревянное
   здание бывшей церкви, незадолго до войны превра-
   щенное в школу- семилетку.
   Сестра долго ходила среди печальных бугорков и,
   наконец, неуверенно сказала: "Тетя, вроде тут". Я,
   бывший в парадной форме Советского лейтенанта,
   снял фуражку; подавляя нахлынувшее тревожное чувство,
   не давая ему выйти наружу, грустно вглядывался в немного
   возвышавшийся травяной покров, беззвучно повторяя: "МАМА!
   я вернулся".
   Церковь - школа [Верещагин М.А.]
   Церковь - школа, Верхняя Волманга.
   Мама - я  вернулся [Верещагин М.А.]
   МАМА! я вернулся.
  
   Потом пошли на Черную речку, к дяде Василию. Побыв у него несколько дней, Шура отправился в свой детдом, я на попутной машине - Котельнич и в Москву.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"