Верещагин Олег Николаевич : другие произведения.

Немного веры, чуть-чуть надежды, капля любви...

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Попытка рассказать о современных рыцарях. Основана на документальном материале.

  

Олег Верещагин

НЕМНОГО ВЕРЫ,

ЧУТЬ-ЧУТЬ НАДЕЖДЫ,

КАПЛЯ ЛЮБВИ . . .

  
  
   Новые мальчики выйдут под вечер с гитарами,
   Вновь тишину разрывая аккордами старыми.
   Не запугать их петлёй и тюремными нарами,
   Своре натасканных псов их с пути не свернуть...
  
   ...Наступит день, и люди станут вольными
   И распростятся с песнями подпольными,
   Придёт пора, когда все будут счастливы,
   Вот только я, увы, не доживу.
  
   Пусть не издал прижизненные книги я,
   Во мне живёт священная религия,
   И этой песней братьям по оружию
   Я посвящаю новую главу.
  

Д.Ляляев.

  
  

НОЖЕВЫЕ РАНЕНИЯ

(предисловие)

   Кровь никак не унималась. Левую руку, располосованную от локтя до косточки на запястье, я ещё как-то зажимал, и распоротый рукав присох к ране - течь перестало, только горело и дёргало. А вот правое бедро... При каждом шаге там вспыхивала боль, штанина промокла до самого низа, натекло в кроссовку, и нога в ней скользила и хлюпала.
   Вообще-то мне было всё равно. Боль была не такой сильной, чтобы о ней думать, но от потери крови кружилась голова, я спотыкался и понимал, что если упаду, то могу потерять сознание и стать добычей бродячих собак - запросто. Пару раз шевельнулась мысль, что мы зря не пошли вместе. Но идти вместе - значило, быть рядом. Значило, что он станет поддерживать меня, когда я споткнусь в очередной раз - и я буду делать то же самое, потому что от моей отметины ему тоже не будет хорошо (он сейчас так же идёт сквозь лес и так же шатается... нет, вряд ли. Не будет он шататься) А этого я не хотел.
   Кончено. И даже жаль, что он не убил меня, хотя я очень старался заставить его это сделать. Зачем жить, если больше нельзя дружить?
   В этом была какая-то неувязка. Если я не хочу жить, почему бы не перестать брести по вечернему лесу и не упасть - и пусть доберутся до меня собаки? Но я продолжал шагать. Переставлять ноги. Мне было холодно, хотя августовский вечер был тёплым. Холодно, холодно, потряхивало... Сколько же вытекло крови? Литр? Больше?
   Он не хотел драться...
   ...- Я не хочу драться с тобой, пойми, - сказал он. Солнце светило ему в спину, садясь за мыс. - Да и ты не хочешь, ты же знаешь, что не прав.
   Я знал, что я не прав. Я знал, что не прав до такой степени, что жить не имело смысла.
   - Это не важно, - ответил я. Громко, чтобы не заплакать. - Ты сам учил: своих надо защищать всегда, независимо от того, правы они или не правы.
   Он кивнул. И спросил:
   - Ты помнишь, что послезавтра у меня день рождения? - я тоже кивнул. - Ты придёшь?
   - Хватит разговаривать, - сказал я...
   ...Впереди мелькнули огни. Они двигались. Парные. Собаки? Глаза собак? Я пошарил по бедру. Пальцы наткнулись на пустые ножны. Свистящего больше не было со мной. Он бросил меня тоже.
   Я шёл навстречу движущимся огням.
   Он бросил меня...
   ...Кровь из руки хлестала по обе стороны разреза.
   - Хватит, оставь, - сказал он с каменным лицом, крадясь по кругу передо мной. Крадясь - и не нападая, хотя после удара у меня потемнело в глазах и он мог, мог напасть... Я поворачивался следом, ожидая, пока уймётся боль. - Дай я тебя перевяжу, Дим, хватит, не надо больше.
   Я молча прыгнул вперёд. Он вскинул руку с Пламенем, и Свистящий вскрикнул, не желая сталкиваться с другом в бою... но я направил нож точно в правое плечо.
   Я попал. Но уже в следующий миг Пламя вонзилось мне в бедро, Свистящий полетел куда-то в сторону, выбитый ударом кулака, а я сам повалился на траву - нога подломилась.
   - Вставай, я помогу. Вставай, хватит, Димка! - голос его был умоляющим.
   - Уйди! - крикнул я...
   ... - Женя, Женя, скорее сюда! Тут мальчик! - женщина кричит прямо надо мной. Земля и трава пахнут резко и призывно - скоро дождь.
   - Пьяный, что ли? - мужской голос, подальше. - Брось его, пачкаться ещё, поехали!
   - Нет, он весь в крови! Господи, Женя, иди сюда сию секунду!
   Женское лицо. Озабоченное, испуганное, сочувствующее. Я хочу сказать, что мне не надо сочувствовать, а надо просто уйти и оставить меня в покое, но губы онемели и не шевелятся. Холодно. Холодно. Какая мука - холодно... Холод не снаружи, холод внутри, он прорастает сквозь меня, как шипастая ледяная звезда...
   ...Отец вошёл сразу после того, как убрался следователь.
   Гулял. Да, я часто там гуляю. Напал какой-то мужик, уже немолодой, но здоровый. С ножом. Не знаю, чего хотел, ничего не требовал, просто набросился с ножом и всё. Не помню я, где. И лица тоже не помню, уже вечер был. Я закрылся рукой. Да, дрались. Нет, не помню. Сознания тогда не терял. Не знаю, наверное, я как-то его ударил, что он решил смыться... или машину на шоссе услышал. Не помню ничего. Пошёл к шоссе - а дальше уже больница.
   Поговорили... Следователь меня не беспокоил абсолютно. Я буду просто держаться за свои показания, вот и всё. Поговорит, походит - и отстанет. Ну, поищут вяло какого-нибудь бомжа или маньяка. И всё.
   А вот отец...
   Я лежал в своей кровати и смотрел, как отец входит, останавливается у двери. Смотрел - и по глазам понял, что он всё знает. Ну, может, и не знает точно, но догадывается обо всё - и его догадка верна.
   Я улыбнулся. Мне было совсем не весело. Мне было плохо - физически плохо, а что в сто раз хуже - плохо внутри. Тысячу раз "больно" физически можно вытерпеть. А вот один раз "больно" внутри терпеть иногда не получается - и ты срываешься, и делаешь глупости... Но врагу всегда надо улыбаться. А сейчас передо мной был враг.
   Отец подошёл и сел в кресло возле моей кровати. А я подумал, что он не сидел вот так никогда. Никогда-никогда. Да и вообще никто не сидел возле меня, когда мне плохо. Только мама, но я этого почти не помню. Я даже не знаю, правда ли это - или я придумал это себе.
   Нет. Вру. Не хочу вспоминать, чтобы было легче зачеркнуть прошлое. Но оно у меня очень короткое, моё прошлое, а хорошее, живое - и того короче. Не стоит от него отказываться. Даже если остался один.
   Если всё знаешь, то лучше молчи, сказал я глазами. Лучше промолчи и уйди, и мы будем жить так, как жили. Но отец не умел читать по глазам такие вещи. Он умел читать, чего хотят и чего не хотят подчинённые, какова политическая конъюнктура и КВД - куда ветер дует.
   А мне было плохо. Так плохо...
   - Это он сделал? - спросил отец.
   Я вздохнул. Разговор начался. А я до последнего надеялся, что разговора не будет. И даже сейчас промолчал.
   - Я его посажу, - сказал отец.
   - Ты был доволен, когда мы подружились, - напомнил я. Отец дёрнул лицом:
   - Доволен... да, доволен. Я хотел, чтобы ты стал мужчиной. Чтобы не сбился с пути...
   - А я и не сбился, - ответил я. Пошевелился, и рука заболела. - Я его скорее нашёл. Путь.
   - Я его посажу, - повторил отец.
   - Он ранен в плечо, - ответил я. - Это я его ранил.
   - На суде...
   - Не будет суда, - прервал я отца. - Вообще ничего не будет. Ни слова ты никому не скажешь и ни единого движения не сделаешь. Иначе больше меня не увидишь никогда.
   В глазах отца появился оторопелый интерес:
   - Думаешь, что мне составит труд тебя вернуть из любого побега?
   - Думаю, что да, - подтвердил я. - Ты не всесилен. А страна велика.
   - И как же ты будешь жить? - заинтересованно спросил отец.
   - Не бойся, на панель не пойду. Это по твоей части.
   Он смолчал. Не ответил на выпад. И я продолжал:
   - Так что оставь его и остальных в покое.
   - Из-за него ты лежишь сейчас... - начал отец, но я перебил его второй раз:
   - Из-за тебя.
   - Что? - отец нахмурился.
   - Из-за тебя, - терпеливо повторил я. - Я из-за тебя тут лежу, потому что заступился за тебя. Заступился, хотя знал, что был не прав. Заступился, потому что за своих надо вступаться, даже если они негодяи.
   - Что ты несёшь? - спросил отец тихо.
   - А что ты делаешь? - ответил вопросом я. - Ты как будто на другую планету прилетел. Нагадил, награбил, нахапал - и полетел дальше. Ты же здесь родился, ты рос здесь. Ты здесь с мамой познакомился. Как же ты можешь так себя вести? Не будет другой планеты, пап. И в Москву если решишь удрать - я с тобой не поеду. Один останешься. Понимаешь - один. Ты и сейчас уже один. Тебе не страшно - одному?
   У меня в висках стучало. В рот лилась железная слюна. Отец смотрел, не мигая, и сглатывал. Потом спросил:
   - Это тоже... он тебя научил?
   - Скажи, что я неправ, - предложил я. - Детям легко врать. Особенно ради их блага.
   - Я всё делал ради тебя, Димка.
   Это был последний аргумент, и от его лживой беспомощности мне захотелось захохотать, разорвать покрывало, выбить головой окно... Но я не стал этого делать. Потому что видел - по глазам видел - что отец врёт.
   - Нет, - покачал я головой. - Для себя. Ты даже обо мне беспокоишься для себя. Ты не меня бережёшь, а своё спокойствие. И его ты боишься не из-за меня, а из-за себя. Потому что ты соорудил такой классненький управляемый мирок, прямо личный рай в отдельно взятом районе. А тут вдруг какой-то сопляк вторгается в этот рай и говорит, что ты подонок и вор. И мало того, что его не согнёшь. Он вокруг себя таких же собирает. Страшно, правда? Особенно если один из "таких" - твой собственный сын.
   - Теперь ты тоже один, - сказал отец. - И можешь остаться вообще один.
   - Переживу, - усмехнулся я. - Напугал. Тебе же не привыкать бросать тех, кто перестал быть нужен, а? Но я остался один по совести. А ты по подлости.
   - Думаешь, есть разница? - спокойно и с интересом спросил вдруг отец. - Хотя есть. Я буду один - по подлости - в московской квартире, ты один - по совести - на помойке. Очнись, Димка. Время рыцарей прошло. Да и не было его никогда. Ты, например, знаешь, что я могу и его, и всю вашу компанию посадить? Посадить несколько раз. Могу посадить за национализм. За изготовление и хранение оружия. За групповую драку. Это только навскидку. Ну, выбирай?
   - Дурак, - сказал я. - Какой же ты дурак... Можешь посадить хоть за терроризм. Ты другого не можешь. Ты не можешь заставить их быть, как ты. И боишься. И посадить хочешь всё потому же - от страха.
   - Смешно, - отец правда засмеялся. - Я боюсь дюжины сопляков?
   - Боишься, - подтвердил я спокойно.
   И почти услышал треск.
   Отец сломался. Так долго мы говорили, а он сломался после одного моего слова.
   Он просто встал и ушёл. Молча.
   А я понял, что это конец, что больше ничего не будет. В смысле, что он не сделает ничего плохого. И это было хорошо.
   А плохо было то, что и хорошего в жизни не будет тоже.
   Тогда я закрыл глаза и стал вспоминать.
   Я вспоминал летний лес, и берег тёмного озера, на котором вдруг такими неважными и странными, далёкими сделались все-все-все проблемы. Вот мы бежим по
   прибрежному песку, и смеёмся, и не можем обогнать один другого... А вот ночная тропа, свет факела, и губы Иришки пахнут земляникой, настоящей, не химически-жвачной, и этот запах валит с ног, а мох - сухой и тёплый, и от него пахнет всем летом сразу... А вот утренний луг, серебряный от росы, и высокая мокрая трава хлещет по босым ногам на каждом конском скоке... И даже школьный коридор - вот он, и мы - все мы - стоим около подоконника и ведём одним нам понятный разговор... И горит костёр над обрывом, и тихий, но внятный голос, который не можешь не слушать, а можешь лишь ахнуть - ну как я раньше этого не понимал, о чём я думал, где были мои глаза, сердце?!
   ... Берегами берёзы стоят, -
   то следы позабытых пожарищ.
   Потускнели седые поля, -
   Есть по ком горевать...
   А страницы горят, и рыдает Земля,
   И себя ты уже не заставишь
   Не читать...
   "Поменяются земли местами,
   Греки, Русь," - ну, кому ты хотел доказать?...
   Ровно тысячу лет пронеслось,
   И сбылось, всё сбылось, но меж нами
   Уж не вспомнит никто,
   Кто там что там сказал, написал, рассказал...
   - Ерунда! - скажешь ты,
   Право слово, кому это надо?
   Сколько было в веках
   С плеч слетавших голов, с корнем вырванных глав...
   Но тогда, умирая безвестным, под вой озверевшего стада,
   Он был прав!.. (1.) ...
  
   1. Стихи А.Красавина
  
   ...Ничего этого у меня больше не будет.
   Но я не предатель. Я не предал никого. Даже того, кто заслужил предательство.
   Я стискиваю веки - они мокрые. Пусть. Этого никто не увидит. Жаль только, что Свистящий так и будет ржаветь теперь где-нибудь под кустами...
   Нет. Когда я поднимусь, я пойду туда, найду Свистящего и похороню. Как положено. А потом...
   Что-нибудь будет и потом.
  
  

1. НОВИЧОК

   Когда в наше время говорят "лицей", то чаще всего представляется следующее: школа, где за большие деньги ничему не учат сынков "новых русских" и где царят законы волчьей стаи - у кого мобильник круче, тот и вожак - а учителя, получающие хорошие зарплаты, во всё это не вмешиваются. Само собой разумеется, что такая школа должна быть расположена в большом городе.
   Не знаю. Наверное, есть и такие. Но наш лицей был вполне обычной школой, где приходилось носить форму, учителя спрашивали строго и давали отличные знания. Располагался он не в Москве и не в Петербурге, даже не в областном центре, а в районном - тоже самом обычном, пятьдесят тысяч жителей, пятьдесят километров на юг - Ярославль, Кострома и Волга, пять километров на север - леса. Я в этот лицей ходил с первого класса, ещё когда мой отец не был мэром нашего Островко-Пошехонска - и буде ходить ещё четыре года, пока не получу среднее образование. Думаю, что и тогда отец будет мэром. Третий срок. Не президент, не запрещено...
   Из-за формы, запрета носить в лицей плееры, блютусы и приказа оставлять все мобильники в специальной комнате в ячейках с кодами у нас было тихо, а все казались одинаковыми и никто не выпендривался - наверное, именно поэтому. Учились, конечно, дети богатых, но и это внешне особо не было заметно. Никто не устраивал подпольных порностудий, не снимал для Интернета роликов с избиениями одноклассников и сожжениями живых кошек, не стрелял в учителей из отцовских пистолетов.
   А ещё - никто ни с кем не дружил.
   Нет, вы меня неправильно поняли. Никто не враждовал, я же сказал - нет. Но и дружбы не было. Собственно, до того дня - я расскажу ниже - я был уверен, что она существует только в книгах и фильмах. Как волшебство. Интересно почитать, хочется поверить, но умом понимаешь, что Гарри Поттер - выдумка. Откладываешь книгу, выключаешь телик - и всё, со вздохом и без особого огорчения живёшь дальше.
   Говорят, что от рождения слепые не испытывают от своей слепоты никаких неудобств. Просто потому, что не знают, как это - видеть.
   Ну, вы, наверное, поняли.
   Я не знаю, почему так получалось. У нас были секции, кружки, факультативы, на них ходили почти все, а кое-кто - и не на один. И вроде бы с восьми утра и до трёх-четырёх дня обязательно с кем-то толчёшься, разговариваешь, гоняешь мяч, что-то учишь, сидишь вместе в лицейском кафе. С девчонками ходишь на дискотеки по субботам. Но потом раз - и вы за воротами. Два - и даже ни взгляда на прощанье. А самое главное - это воспринимается как должно. Всеми.
   Сейчас я думаю часто: наверное, отца это беспокоило. Я его вообще беспокоил. Тем, что внешне похож на маму (а я её и не помнил совсем, она умерла, рожая меня). Тем, что не дружу ни с кем. Тем, что ничем особо не интересуюсь. В общем, я был не такой, каким должен быть сын мэра. Да и вообще "нормальный парень". Но у отца на меня вечно не было времени (а я и не претендовал, если честно...). Кроме того, он не мог не видеть, что у нас там все такие. И, наверное, не знал, как с этим бороться.
   Ещё не знаю, почему я не завёл друзей просто на улице. Может быть, инстинктивно боялся, что надо мной будут смеяться - или наоборот, будут ползать на брюхе из-за отца, из-за мобильника за тридцать пять тысяч, из-за японского скутера и ещё кучи вещей, которых нет у большинства моих сверстников? Не знаю. Не знаю, правда...
   Но это всё я думаю сейчас. А тогда... я же сказал: от рождения слепые не испытывают от своей слепоты никаких неудобств.
   Я не проверял. Но думаю, что это - правда.
   Именно поэтому не скажу, что испытывал от жизни какие-то неудобства. Я почти не болел, жил, как живётся, и был уверен, что всё у меня нормально. Лицей, дом, поездки с отцовским секретарём на море - в Таиланд, во Францию, на Кипр... Секретарю отец доверял на все сто, а у самого на это не хватало времени. Район был большой и бурно развивающийся из-за нефти. А где нефть - там большие деньги и вечные проблемы. Это я понял рано.
   Но иногда... Это началось в прошлом классе, в шестом. До этого не было ничего похожего. Наверное, я просто был ещё маленький. А тут...
   Был сентябрь. Холодный, ветреный, совсем не сентябрьский, а как будто уже ноябрь наступил. Моросил дождь; я пришёл из школы, завтра была суббота. Я валялся на кровати, музыку слушал... уже не помню, что именно слушал, что-то такое, бу-бум, бу-бум... Я особым поклонником такой музыки никогда не был, а правильней сказать - я вообще поклонником музыки не был, слушал её и слушал. Какую поставят рядом. Мне она не мешала, не увлекала, не интересовала в общем-то. Бу-бум, бу-бум...
   И вдруг - именно вдруг, как в книжке - я подумал: а что я слушаю? Я попытался разобрать слова, но слов там не было. Вернее, они были, но надёжно похороненные за бу-бум, бу-бум. Я напрягся - и понял, что это даже не по-английски. В смысле, слова звучали
   как-то по-идиотски.
   И зачем мне это?
   Я выключил центр.
   С тех пор не помню, чтобы в тот год я слушал музыку, включая её сам. Больше того - мне начала мешать и та, которую крутили вокруг. Она либо была бу-бум, бу-бум (это слушали мои ровесники, и даже если по-русски, то на каком-то другом языке и про какие-то совершенно непонятные мне вещи), либо хриплые мужики пели (это любила слушать отцовская охрана) похожие куплеты с режущей рифмой об уголовниках, зеках, лагерях, побегах и ждущих матерях. В этом я тоже не видел смысла.
   Наверное, впервые в жизни во мне пробудился настоящий интерес - слабый, но реальный - к чему-то. Извращённый - интерес к отсутствию интереса. Мне вдруг стало странно думать о том, как я живу. Чёрт побери, мне ничего не хотелось и ничего не было интересно!!!
   Нет, пожалуй, интересны были книги. Я любил читать и умел читать - сколько себя помнил. То, что задавали по школьной программе - прочитывал, честно сказать, без интереса, но тщательно. Сам любил загружать в себя детские энциклопедии, хорошо запоминал написанное там, и память моя несла солидный груз самых разных знаний, в том числе и самых неожиданных. И ещё я детские детективы обожал... примерно до того же момента.
   Прошло всего с месяц после моего "музыкального закрытия" - и я понял, что мне стали неинтересны и детективы. Они были... они были тем же бу-бум, только в бумажном исполнении. Странно. Я лежал на своём диване, читал вот такой детектив. Мне было интересно - двое мальчишек и девчонка ловили какого-то мошенника, который выуживал у богатых знатоков картины и "загонял" их за границу... и вдруг я подумал: а почему он мошенник? Картины какие-то... в чём их ценность? А этим мальчишкам и девчонке - им что, делать нечего?
   И вообще.
   Почему всё есть так, как есть? Кто установил правила, по которым картина считается ценной, человек - мошенником?
   Мне не к кому было пойти с этим вопросом. А сам на него ответить я не мог.
   Помню, что до Нового Года я вообще ничего не читал. А потом интерес вернулся. Но уже совсем другой.
   Я стал читать те книги, на которые раньше не обращал внимания. Они стояли в отцовских шкафах, но он никогда не был против того, чтобы я пользовался этими книгами. Просто у меня не было интереса. Я знал, что их писали талантливые люди, знал, что отец в детстве и юности очень ими увлекался. Но всё это было абстрактное знание. Просто - знание. Ничем не подкреплённое. Как знание, что в прямом угле - 90 градусов.
   За год с лишним я перечитал массу книг. Брэдбери, Толкиена, Льюиса, Крапивина, Лукьяненко, Веркина, Гайдара, Кассиля, Ефремова - я могу перечислить десятки авторов, современных, не очень и совсем древних. Я странно читал. Я иногда забывал следить за сюжетом как таковым. Но с какой-то болезненной тщательностью выбирал из текста мотивы. Смешно, но мне было тринадцать лет и я правда делал это. Мотивы. Как поступают люди в разных ситуациях - и почему они поступают именно так.
   Ничего похожего на поступки героев не было в окружающей меня жизни. Тут жили для себя. Тут все жили для себя, и это казалось мне таким же правильным и естественным, как то, что летом листья зелёные.
   Но ведь люди писали эти книги. Выдумывали? Выдумывали, чтобы было интересней жить? Выдумывали то, чего нет? Не было? Не может быть?
   И тогда я спросил себя: а Великую Отечественную выдумали тоже?
   Кажется, это был первый в жизни серьёзный вопрос, который я себе задал.
   Я сидел у стола и мучился. Может быть, в первый раз я подумал о том, что уж та-то
   война, с которой не вернулся мой прадед, точно была. Ну, пусть про неё тоже много наврано. Пусть. Но она была, и были фашисты, и мы победили...
   Я не мог представить себе, что мы - нынешние - смогли бы победить в такой войне.
   Так, может быть, мир, в котором я живу - не настоящий? Придуманный кем-то равнодушным - таким же, как я, только намного взрослее и сильнее? А настоящий мир был когда-то - и о нём рассказывают книги?
   Я не мог для себя определить, сформулировать свои мысли. Голова временами раскалывалась, мне казалось, что я схожу с ума. А иногда хотелось разбить... разбить не стекло, разбить что-то такое... невидимое, но существующее... чтобы рухнули какие-то стенки, и...
   Что - "и" - я не знал. Но от этого желания внутри всё начинало ныть и зудеть...
   В лицее нам говорили, что цель жизни - карьера, успех, престиж. Раньше я просто пропускал это мимо ушей. А тут - я всё чаще и чаще ловил себя на желании встать и спросить: "А как же?!."
   Но и что - "а как же" - я не знал тоже. Просто слушать эти слова стало мучительно. Как будто меня насильно кормили чем-то... нет, не отвратительным.
   Безвкусным...
   ...В тот день была пятница - последний день недели, конец апреля.
   А вечером в четверг я читал Лаумера. "Жил-был великан".
   "Но если бы я бежал - и тем самым спас свою жизнь и плоть - каким бы духом жила она потом и чем освещалась?"
   Смотри. Горы правы. Право небо. И правота гор и неба выше правоты камней и воздуха.
   Я ненавижу труса в своей душе. Голос, который нашёптывает мне спасительные советы."
   Я почему-то снова и снова крутил в голове эти слова по дороге в лицей, в машине. И на первом уроке - минуту какую-то. Потому что на второй минуте в дверь постучали - и вошёл наш директор Виктор Владимирович.
   А с ним вошёл Славка.
   Но тогда я ещё не знал, что это Славка. И что в ту секунду всё изменилось.
   Навсегда.

* * *

   Новичок был одет в нашу лицейскую форму - серый пиджак, серые брюки, чёрные туфли, белая рубашка, серо-жемчужный галстук. На плече - спортивная сумка, тоже серая с белыми полосами, без надписей или логотипов. Волосы - до плеч, какие-то светло-пепельные (у нас обязательно носить форму, как в СССР. Но отец как-то мне говорил, что в те времена в школах мальчишки обязательно стриглись коротко, даже насильно стригли. А у нас в Уставе сказано только "аккуратная причёска"; ничего не возразишь - причёска новичка была аккуратной...) Я услышал, как буквально в первую же секунду зашептались девчонки (пш-пш-пш-шу-шу-шу...). Ну ясно, понятно... Тут не только волосы. Про таких ребят наша домработница с каким-то прикрякиваньем говорит: "Ну всё господь бог дал!" Рослый (я прикинул, что в классе на физре он будет стоять первым). Спереди ничего лишнего, плечи широкие - и не из-за пиджака. Прямой, как линейка, длинноногий. Узкое, но не слишком, лицо, нос курносый в меру (штук шесть лёгких веснушек по бокам), лоб высокий. Глаза - зелёные. Не серо-зелёные, а именно зелёные. Может, и не как листья, но отчетливо. Красивые глаза, и смотрел он со спокойным дружелюбием, хотя в классе, конечно, никого не знал.
   В общем, если бы я был девчонкой, я бы тоже зашептался. Но я смотрел на новичка внимательно скорее всего потому, что мои мозги опять заклинило на вчерашних фразах - а взгляд на нём остановился, сижу-то я как раз у двери...
   Он это почувствовал. И посмотрел именно на меня - с лёгким недоумением. Но я думал о своём, и новичок, шевельнув бровью, отвёл глаза. А я только после этого встряхнулся и вслушался в то, что говорит директор. Естественно, он представлял новичка, но я почти всё прослушал.
   - Ну а зовут вашего нового товарища и нашего нового ученика Вячеслав, - Виктор Владимирович сделал новичку радушный жест рукой. - Думаю, ему у нас понравится... Извините, Дмитрий Дмитриевич, - директор кивнул терпеливо ожидающему учителю физики и ретировался.
   Парты у нас в классах одинарные, а учеников по 10-15 человек (у нас - 12... нет, теперь 13, подумал я и невольно усмехнулся, краем глаза следя, как этот Вячеслав идёт на указанное физиком место. А потом он начисто перестал меня интересовать. На уроках его не спрашивали - ну всё правильно, новенький, надо же ему обсмотреться. Если бы у нас была обычная школа, я бы и на переменах его не видел. Но когда в здании всего полторы сотни человек, и они чётко распределены по трём корпусам (1-4, 5-9, 10-11 классы), переход из которых друг в друга запрещён - волей-неволей видишь каждого человека, даже если специально ни за кем не следишь.
   Не знаю, ждал ли этот Вячеслав или нет, что к нему подойдут знакомиться и всё такое. Внешне никакие ожидания видны не были. Мальчишки и не подходили (зачем?), но пару раз, кстати, к нему подкатывали девчонки - ну, как обычно это бывает, с какими-то просьбами-вопросами-хихиканьем. Он улыбался в ответ - и не знаю, что уж там отвечал, но девчонки отваливали "без продолжения" и со слегка обескураженными лицами.
   В тот день у нас были физика, алгебра, русский, два английских, история и физра. На большой перемене, кстати, я слышал, как подошедший к новенькому Виктор Владимирович стал говорить с ним о дополнительном образовании, но этот Вячеслав ответил спокойно: "Большое спасибо, но у меня нет на это времени, извините..." - и наш директор отвалил с не менее обескураженным, чем у девчонок, лицом. А я даже слегка обиделся - и за директора, и за лицей. Виктор Владимирович, что ни говори, был патриотом нашего учебного заведения, буквально горел на работе и был хорошо знаком с моим отцом. А лицей у нас, как ни крути, уже четыре года гребёт всероссийские и международные призы, грамоты и гранты. Откуда он приехал-то, этот Вячеслав, что так нос дерёт?
   Но вообще-то я передёрнул. Нос он не драл, и к истории я подумал - да он такой же, как и мы, ему просто ни до чего нет дела. И успокоился.
   На физре новичок и правда оказался первым. И всех удивил. Наш физрук, бывший мастер спорта по самбо, Раймондас Маркович (не удивляйтесь, он прибалт), новичку никаких скидок делать не стал - ну что, физра она и есть физра, не алгебра, если что-то можешь - показывай! - посадил класс на скамью, а новичка начал гонять. Через пятнадцать минут остановил и что-то спросил. Вячеслав - он даже не запыхался - ответил. Раймондас Маркович опять спросил. Тот снова ответил (мы напрягали слух). И наш физрук довольно громко спросил: "Кто?! - а потом кивнул: - Ладно. Всё в порядке..." - и начался обычный урок.
   Кстати. Ещё перед физрой в раздевалке, когда наш новичок, натянув спортивные трусы, стоял и аккуратно подписывал специальным маркёром указанный шкафчик, обнаружилось, что у него сзади на спине - над левой лопаткой - шрам. Длинный и узкий. Мы какое-то время все дружно на это украшение смотрели, пока Вячеслав не повернулся и не обвёл нас недоумённым взглядом. И мы увидел второй шрам - похожий - но слева на рёбрах.
   Потом он отвернулся и дописал свою фамилию.
   Ратнин.
   Вячеслав Ратнин.
  

2. ПОЙ, МОЯ ГИТАРА . . .

   Секрет приёма, которым новичок избавился от девчонок, выяснился, когда я после уроков и секции бокса собирался домой. В младших классах меня туда-сюда возила машина, но года три назад я взбунтовался - тихо, но упорно - и отец махнул рукой. В школу я даже на скутере не ездил, хотя это разрешалось, и была у нас даже специальная стоянка для "личных колёс". В конце концов, пройти три квартала пешком не мука ни в какую погоду. Я знаю, что так считают далеко не все, но вот я - считаю... Два квартала по Ситной улице - второй по значимости в нашем городе после Купеческого Проспекта (бывшего Проспекта Ленина, бывшей Купеческой улицы) - потом поворот и ещё один квартал через Серебряный парк, за которым в "зелёной зоне" с давних пор селилась "номенклатура". В общем, такие прогулки мне скорее доставляют удовольствие. Даже если идёшь зимой или в слякоть.
   Ну так вот. Был уже четвёртый час, я собирался заглянуть домой и потом пойти погулять на всё тот же Купеческий. Впереди были два дня выходных, а я - каюсь - так и не приобрёл полезной привычки готовить уроки на понедельник вечером пятницы, предпочитая откладывать на воскресенье... В общем, я задержался около выхода на улицу и невольно - честно слово, никогда не подслушивал - услышал, как уже на улице, за аркой, разговаривают Ирка Болохова и Машута Кребс. Точнее, говорила Машута, и в её голосе был трагический надлом:
   - ...представляешь?! Так спокойно: "Можете не тревожиться, меня девушки не интересуют, я голубой." Так спокойно! - с ужасом повторила Кребс. - Куда мир катится?! Правильно мать говорит, что наши мужики никуда не годятся, нужно искать какого-нибудь араба, или на худой конец, кавказца, там ещё настоящие мужчины остались! Тринадцать лет - и так бум, бац - я голубой! Ужас!!! А я, между прочим, сразу увидела, сразу поняла - с ним что-то не то!..
   Я замер от изумления. До меня дошло, что говорят про новенького. Кстати, Ирка мне вообще-то немного нравилась (по крайней мере, на неё было приятно смотреть...), и меня вдруг покоробило, что она тоже сплетничает. Но почти тут же я услышал её брезгливый голос:
   - Слушай, тебе не противно про это говорить?
   Машута что-то зачастила в от веет в том смысле, что именно что противно... но я уже не слушал. Такой ответ Ирки меня несколько примирил с окружающим, хотя и не совсем. Голубых у нас в классе ещё не было - и, хотя меня это не слишком беспокоило - да пусть будет, кем хочет! - какое-то время мысли о новеньком занимали мою голову. То ли он чокнутый (непохоже), то ли ему на всех наплевать до последней степени?
   К тому моменту, когда я добрался домой, я успел решить, что скорее всего верна вторая догадка. И выбросил эти мысли из головы.
   Купеческий проспект тянется через весь город. Тут давно не осталось зданий от того времени, когда на нём и правда жили купцы - ещё при советской власти улицу расширили, застроили новыми домами, в девяностых забросили и захламили, а уже потом - при моём отце - выложили плиткой, отремонтировали фасады, запретили ездить транспорту и сосредоточили тут все магазины, гостиницы, бары, рестораны, торговлю и вообще; получился этакий Арбат в миниатюре, за который Островко-Пошехонск в прошлом году огрёб какую-то общероссийскую премию. Отец чаял вложений от нефтяников с газовиками и намеревался продолжать благоустройство.
   В вечером пятницы и в выходные дни проспект шумел до поздней ночи, а жил до раннего утра. Приезжали с севера вахтовики, люди из пригородов и вообще - все, кому не лень, выбирались хлебнуть ночной жизни. Даже иностранные любители экзотики - охотники, рафтеры... И, хотя сейчас был всего шестой час вечера, народ уже кишел.
   Я переоделся - жёлтая с синим ветровка, серая майка, голубые джинсы, кроссовки - и неспешно вышагивал себе среди людей, поглядывая вокруг.В одном кармане у меня был
   мобильник, в другом - что-то около семисот рублей разными купюрами. Я шёл и равнодушно посматривал по сторонам. Книжные магазины - четыре - уже были закрыты, но на проспекте в паре мест торговали книгам "просто так", с лотков. В принципе я решил посмотреть там книжки, съесть мороженого, а потом пойти в "Ласточку" поужинать. А дальше посмотрим.
   Возле гостиницы "Вятское подворье" я услышал гитару.
   Само по себе это было неудивительно. На проспекте играли многие, с разной степенью мастерства - но многие, да... Я к этому был равнодушен, разве что мне нравился один дед-баянист. Он обычно играл и пел надтреснутым голосом разное-всякое-что попало, но на прошлое Девятое Мая я услышал, как он играет "Бери шинель, пошли домой..." - и, остановившись почему-то на минутку, увидел, что старик плачет. Он играл, пел, плакал и смотрел на свои начищенные ботинки. То ли чтобы люди не видели его слёз, то ли чтобы самому не видеть спешащих мимо людей.
   Тогда я выложил ему в картонную коробку что-то около трёхсот рублей. И долго стоял, слушал, как он играет и поёт, хотя пел он плохо. И с тех пор часто клал ему деньги.
   Но сейчас это был не он. Вернее, как раз он... ну, короче, дед сидел на своём месте и о чём-то говорил с парнем, устроившимся рядом на фанерном ящике. Парень говорил с дедом и наигрывал на покрытой глубоким красным лаком шестиструнной гитаре - так небрежно, как бы между прочим, но умело, красиво, сказать честно. У меня хороший музыкальный слух, я до пятого класса ходил на пианино, пока не взбунтовался. Хорошо играл парень, я уже сказал. Длинноволосый (волосы схвачены красной лентой), в коричневой вытертой кожанке-безрукавке на голое тело, в высоких плотно зашнурованных напульсниках с металлическими клёпками, в серых выцветших джинсах и босиком. То ли хиппи, то ли ещё кто... вернее, я гадал об этом, пока парень не засмеялся в ответ на какую-то реплику деда, сам что-то сказал в ответ и поднял голову.
   Я остановился. До этого я просто замедлил шаги, разглядывая "бульварного новичка", а тут - остановился.
   Ёлки-палки, это был именно что новичок. Сегодняшний новичок, этот самый Ратнин. Вячеслав.
   Я не успел глубоко осознать интереснейший факт того, что ученик нашего лицея в таком виде в вечер пятницы сидит на Купеческом и лабает на гитаре. Не успел, потому что Ратнин прищурился на солнце над крышами, ударил по струнам и...
   За весь день я ни разу не слышал его голоса - ну, разве что когда он разговаривал с физруком, но там-то еле-еле. А тут... Если я и хотел пойти дальше - то этот голос меня остановил.
   Напрочно.
   Нет, вы поймите. Это был обычный мальчишеский голос. Называется "дискант", как у меня, как у тысяч ребят вокруг. Но...
   Не знаю. Я сказал "вы поймите", но сам я тогда не очень понимал, почему остановился. Может быть, потому что с первых же слов понял - так не поют ради денег? Или ещё почему-то? Потому что голос был наполнен скрученной в пружину - или натянутой, как стальной трос? - вибрирующей силой, от которой, казалось, застонал, загудел воздух? Или потому, что он пел совсем-совсем необычное?
   Не знаю.
   Я просто остановился...
   ...Он ударил по струнам второй раз и в первые секунды пел без аккомпанемента - как будто звал с высокой кручи, и голос летел над рекой, над лесом, не находя отклика... Это было почти страшно и очень красиво - и я заметил отстранённо, что остановился не я один.
   - Встану на яру,
   Все ветра на сход соберу...
   Обниму восход,
   встречу
   Вольный мой народ
   Наш род
   Вечен!
   Вечен
   Наш род! - и рванул струны так, что гитара задрожала всем корпусом. А дальше была как будто даже не песня... как будто просто разговор... как будто человек вспоминал дорогое, делясь этим воспоминанием с самыми близкими...
   - Помню, батька садил на коня,
   Мне тогда минуло пять вёсен,
   Помню плеск Святославлевых вёсел,
   На воде треск чужого огня,
   Помню дедов булатный меч,
   Как он пел под моею рукой!
   Как весною терял покой,
   Чуя звон силой налитых плеч...
   У меня перехватило дыхание. Нет, перехватило ещё после слов, грозных, завораживающих и странных "...помню дедов булатный меч, как он пел под моею рукой!.." А тут я просто услышал, как стоящий рядом рослый мужчина - в дорогом костюме, с неверяще расширенными глазами - прошептал:
   - Господи...
   А гитара вдруг забилась то ли конским топотом, то ли барабанной дробью:
   - Слышу свист печенежьих стрел,
   Звонкий хохот воловьих жил...
   Где я первую кровь пролил,
   Где я землю свою узрел... - и голос новичка плеснул, понимаете - плеснул, как вода в реке, спокойной и плавной - а дальше снова взвился, загрохотала гитара...
   - Как по весне вышел в поле с вечерними зорями
   Раззадоренный
   Звал её...
   Как осушал одним махом чару ведёрную,
   Небом полную
   До краёв...
   Как на пирах упивался речами высокими
   Как ручьём текло
   Небо по усам...
   Как разгонял облака рукавами широкими
   Приникал к земле,
   Слушал голоса...
   Приникал к земле,
   Слушал голоса... - почти стон, как плач о чём-то прекрасном и ушедшем навсегда... И - шёпот:
   - Тихо, чуть дыша, опустив глаза,
   Опустив глаза, бредёт девица.
   Против солнышка не видать лица,
   Только что-то сердце колотится...
   Бредёт босая, да по седой траве,
   Прорастая песней в родных сердцах,
   Каплют на стерню слёзы горькие... - и шёпот взлетает боевым кличем:
   - ...Притомилася слава на щитах,
   Плачет Матерь - Сва славой на щитах....
   От Земли мы род свой вели,
   Было честью нам искони,
   Лечь во славу родной земли!
   А пороги - да вон они!..
   И я понял - да-да, понял, вспомнил! - о каких порогах речь... (1.) То ли из прочитанной книжки, то ли даже из сухих коротких строчек учебника встали они - днепровские пороги, белая пена бурунов, место последнего боя...
  
   1. Весной 972 года князь Святослав Игоревич, победитель булгар, ясов, касогов, хазар, византийцев, отважнейший воин, возвращаясь из похода на Византию, был предательски убит нанятыми византийцами печенегами - небольшая дружина князя попала в хитро расставленную ловушку и погибла вся до последнего человека. В наше время не любят вспоминать об этом князе - язычник, непобедимый воин, наводивший мистический ужас на всех врагов Руси, он совершенно не соответствует насаждаемым ныне постулатам "смирения" и "христианской добродетели".
  
  
   - Нынче воронам граять по нам,
   Опочившим средь вольных трав
   Так что, верно рёк Святослав, -
   "Сраму мёртвыми не имам!"
   Я сглотнул. А Вячеслав пел, склонив голову к гитаре:
   - Небо тихо, по-бабьи плакало,
   Не жалело горючих слёз...
   Боли выпало всем одинаково,
   Всех нас ветер снегом занёс...
   Как с росой степной путались волосы,
   Отражались в глазах облака,
   И кричал ветер сорванным голосом,
   Чрез века....
   Тихо.
   Мне показалось, что даже бульвар не шумит. Только тяжело дышал мужик рядом со мной. И вдруг...
   - Встану на яру,
   Все ветра на сход соберу......
   Обниму восход,
   встречу
   Вольный мой народ... - и жёсткое, отточенное, как клинок, как будто наперекор всему-всему:
   Наш род
   Вечен !
   Вечен
   Наш род!(2.)
  
  
   2. Стихи А.Красавина.
  
   И сразу зашумели, заговорили вокруг... Слушали, оказывается, несколько десятков человек, в основном - молодые и не очень мужики, несколько пацанов нашего возраста и постарше... А тот, в дорогом костюме, что дышал рядом со мной, рванулся вперёд, на ходу вытаскивая бумажник, почти закричал, выдёргивая из него вперемешку рубли и евро - крупными купюрами:
   - Бери! Бери деньги, деньги что - деньги я зашибу! А вот ты... ты поёшь, парень - вот это ты да, ты поёшь! Бери деньги, обижусь навсегда!
   Вячеслав смеялся, мотал головой, потом кивнул на деда... Мужика, который угомонился только сунув в картонку несколько бумажек, увели друзья - тоже, кстати, расщедрившиеся. Да и почти все остальные кидали деньги.
   Нет. Не кидали.
   Клали.
   Понимаете? Клали...
   Я не положил. Но и не ушёл...
   И не ошибся. Вячеслав опять о чём-то поговорил со стариком-баянистом, словно бы нарочно дожидаясь, пока разойдутся тоже ожидавшие продолжения слушатели. Я не ушёл, и он пару раз скользнул по мне взглядом, но явно не узнал - школьная форма сильно меняет человека, да и стоял я чуть в стороне. Вообще-то его поведение было странным - петь так петь, пока не разошлась заинтригованная публика... Но факт есть факт - он пережидал минут пять, разговаривая со стариком, как будто пел просто ради развлечения, а не ради заработка... или и правда так? А потом...
   - На просторах страны угасают костры
   Благородных и дерзких.
   Довелось нам дожить до позорной поры
   Власти лживых и мерзких.
   Как с тобой, старина, мы поверить смогли
   Подлецам, что нам врали,
   Перекрасили флаги, царя вознесли,
   А свободу - украли!
   Прямо к горлу приставила нож нищета,
   Новой власти основа.
   Мы не держим в руках ни меча, ни щита,
   Одурачены снова.
   Нашу веру втоптали в навозную грязь,
   Нервы лопнули, тонки,
   И, над нашим достоинством нагло глумясь,
   Торжествуют подонки.
   И жиреют сынки и племянники сук
   Под прикрытьем погона.
   Призрак Чести и Правды повешен на сук
   За незнанье жаргона.
   Вновь заряжены ружья, натасканы псы,
   Пышет бешенством свора.
   Воровская сума, что легла на весы,
   Перевесила вора.
   Доведись повстречаться с врагом, ему всласть
   Надавал бы по роже,
   Но над нами Иудина царствует власть
   Нашим именем тоже.
   И решают за нас, дело чьей стороны
   Защищать одержимо,
   Чтоб увидеть рождение новой страны
   На обломках режима.
   На просторах страны угасают костры
   Благородных и дерзких.
   Довелось нам дожить до позорной поры
   Власти лживых и мерзких.
   Мне не быть холуём у хозяев ларьков,
   Пусть спасают их черти!
   Я не верю ни слову кремлёвских царьков,
   Пусть грызутся до смерти!(1.)
  
  
   1. Стихи А.Красавина.
  
   Я просто обалдел. Никогда не слышал ничего подобного - нигде, ни разу. И тем более странно было слышать, что это поёт мой ровесник... Нет, правда - на меня напал настоящий ступор, я даже не мог оценить, понравилась мне песня - или нет.
   Но постепенно до меня доходило, что... понравилась.
   В ней был смысл. В ней был смысл и была живая злость. Понимаете - живое, настоящее чувство. Я не очень понял, о чём песня - может быть, потому что моё открытие меня оглушило - но чувство ощутил в полной мере.
   Может быть, впервые в жизни я ощутил, что сильно чувствовать люди могут не только в книгах и фильмах, где всегда можно сказать: выдумка, мол. Что в жизни такое тоже бывает... Я даже подался вперёд - посмотреть в лицо Вячеслава, увидеть, какое на нём - склонённом к гитаре - выражение (и, удайся мне это - наверное, совсем всё пошло бы иначе!), но удержался. Тем более, что несколько человек вокруг захлопали, и Вячеслав, подняв голову, с улыбкой раскланялся.
   Обычный безразлично-рассудительный "я" намекнул мне же, что надо бы, пожалуй, идти дальше... Сидит мальчишка (он голубой, сам признался!), поёт что-то оппозиционное... Моё-то какое дело?! Но именно в эти секунды во мне проклюнулся наружу другой "я" - тот, который вот уже больше года задавал вопросы, на которые не было ответа ни у кого. И этот "я" не мог уйти...
   А Вячеслав уже пел третью песню - каким-то вкрадчивым, даже жутковатым голосом, по-моему подражая кому-то:
   - Диск луны поднимается сладок и спел,
   Наводя на людей золотистый прицел...
   Как магический клич наши песни звучат,
   Человечьих детей превращая в волчат...
   В эту ночь мы не будем кого-то жалеть!
   Те, кто любят, должны и любить, и болеть.
   И дешёвые боги пусть зря не ворчат.
   Что в любовь человечью включаем волчат.
   Или в горло клыком, либо взглядом укол,
   Может просто улыбка, и даже прикол...
   Только страшный процесс в подсознаньи начат:
   Из детей человека мастачим волчат!
   Каждый мрачен, но весел, заботлив, но зол.
   Каждый знает как жжётся осиновый кол!
   Только мы не рычим, да и жертвы молчат -
   Молчуны молчунов обращают в волчат!
   Мы успешно обходим кордоны постов.
   Ведь не видно под джинсами серых хвостов.
   Только те, кому надо, в толпе различат
   Исподлобья и дерзко глядящих волчат...
   Как-как, подумал я в странном смятении. Как он спел?! Ведь это же... Я напрягся в безумной надежде - вот сейчас!!! Сейчас я пойму!!! Сейчас!!! Но уже новый куплет обрушился на меня - волной...
   - Нас клянут как проказу, обходят как мор
   По капризу, приказу, заказу, на спор...
   Этот чёртов почёт истерично влачат,
   И никто не жалеет мутантов-волчат!
   А волчата красивы, волчата храбры!
   Хоть и прячутся в губы клыки до поры.
   И живьём разрываемы - не закричат!
   Мы гордимся, что так воспитали волчат!..
   У меня перехватило горло.
   Всё, подумал я, сам не понимая - о чём.
   - Это сердце давало безумный обет!
   Нету мщения, но и прощения нет!
   Ну и что, если кто человеком зачат?
   Кто - кого, ну а мы вам рожаем - волчат!
   А когда нас настигнет беда на бегу,
   И размажется кровь на невинном снегу,
   Только горло всхрапнёт, и сердца застучат
   У не нюхавших порох наивных волчат.
   Мы подскочим торчком и завьёмся волчком,
   Волоча из кишок окровавленный ком...
   С треском строчек шрифты со страниц застрочат,
   Добивая погибшие души волчат...
   Краем глаза я заметил группу ребят и девчонок - моих ровесников, обычных, одетых в барахло с вещевого рынка. Три парня, две девчонки... Они стояли плотной группкой и слушали.
   Если бы вы видели, как они слушали.
   Я не думал, что ребята моего возраста могут так слушать.
   Однажды в город Гаммельн, который одолевали крысы, пришёл музыкант и игрой на флейте увёл всех крыс и утопил в озере. Но жители города были жадны и не заплатили музыканту за его работу.
   Тогда он сыграл на флейте новую мелодию. И за нею из города ушли все дети.
   Когда мне было лет семь, я прочитал эту сказку. Она вообще-то считается страшной. А я не испугался. Я даже мечтал - услышать, как играет Крысолов...
   - Мы не лаем, а воем, чтоб вид не исчез...
   Подъедаем помои, но косимся в лес...
   И растратится форум, расплачется чат
   За не вышедших полом девчонок-волчат...
   В эту ночь мы не будем кого-то жалеть!
   Те, кто любят, вот так не должны умереть!
   Пусть продажные боги зубами стучат:
   Мы порвём ваши глотки за наших волчат!!!

ЧЕЛОВЕЧЬИХ ДЕТЕЙ ПРЕВРАЩАЕМ В ВОЛЧАТ!!! (1.)

  
  
  
   1. Текст группы "Конструктор".
  
   Я тряхнул головой. Но наваждение не успело пройти. На этот раз Вячеслав и не ждал почти - тут же начал новую песню, и я услышал, как загудело пламя...
   - Помнишь ли ты
   зов священной рощи?
   Помнишь над рекой
   ярые костры?
   Пламя поёт
   славу воле вольной,
   Жару сердец
   не даёт остыть.
   Там, где были смех и радость -
   Стоны ветра
   Средь древних руин.
   Манит в бездну гнилью яркой,
   В топь заводит
   "расколдованный" мир...
   Я закусил угол губы.
   Ну же, ну же, ну-у!!!
   - Помнишь ли ты
   зов священной рощи?
   Помнишь над рекой
   ярые костры?
   Пламя поёт
   славу воле вольной
   Жару сердец
   не даёт остыть.
   Голос крови - гром небесный.
   Мудрость предков
   Гонит сладкие сны
   Вижу - скоро гордый Север
   Дух очистит
   В буйном вихре войны.(1.)
  
   1. Текст группы "Громовник".
  
   И я увидел, как в нашу сторону целеустремлённо движутся два милиционера. Вообще-то они регулярно сшибали дань с торговцев, но на этот раз на лицах у обоих было написано что-то очень неприятное. Я не успел сообразить, как мне реагировать, потому что послышались крики:
   - Сам баклан! Я тебе что давал - позвонить! Гони трубу!
   - Да пошёл ты!
   - Пацаны, не надо!
   - Пусти!
   - Я те пущу, блин - трубу, блин!!!
   - Н-на!
   Это затеяли какой-то скандал те ребята, которые слушали музыку. Менты на минуту переориентировались на них - но сцепившиеся тут же неуловимо брызнули в стороны, а когда я повернулся к Вячеславу (и менты тоже вернулись на прежний курс), то оставшийся в полном одиночестве (даже ящик исчез!) старик, растягивая мехи баяна, лихо горланил:
   - С боем взяли город Минск, город весь прошли -
   И последней улицы название прочли...
   На этот раз вопреки обыкновению он глядел не себе под ноги, а прямо перед собой - и молодо улыбался.
   А я не мог понять - мне что, привиделось и прислышалось всё, что было в последние пятнадцать минут?!
  

3. С Л А В К А

   Обычно я ел в "Ласточке" с удовольствием. Но на этот раз я даже не очень замечал, что именно жую.
   Честно.
   В ушах у меня всё ещё звучали, переплетаясь и сталкиваясь, обрывки песен Вячеслава. И почему-то было обидно, что он скрылся - как будто он мне что-то обещал - и не выполнил... и ещё - было как-то странно и неловко от того, что он - голубой (вот гадость-то... и жалко... да и правда ли это?!.)
   А самое странное - я первый раз в жизни что-то чувствовал по отношению к другому человеку. Что-то настоящее. Ощущение было непривычным и даже жутковатым.
   Когда я поужинал, то Купеческий шумел уже вовсю. Если бы я был фотографом из нашей городской газеты - я бы именно вот такие моменты выбрал для снимка на тему о растущем благосостоянии родного города. Реклама и деловито развлекающаяся толпа.
   Мне стало тошно.
   Я даже решил пойти домой. Немедленно. И даже пошёл - правда, не напрямую, а так, извилинами, с одной стороны проспекта на другую и никуда не спеша, пока не оказался рядом с баром, украшенным неоновой надписью голубого цвета:

ЭГЕ-Гей!

   Бар был мне хорошо известен потом, что он на все окрестные районы являлся единственным официальным пристанищем гомосексуалистов. Смех смехом, но о таких вещах узнаёшь - и к ним тянет каким-то брезгливым любопытством, как к большой мокрице или мохнатому пауку.
   Правда, не у всех моих земляков бар вызывал такие сложные чувства. По праздникам - официальным и неофициальным - бар пикетировали все, кому не лень, от престарелых коммунистов до десантников. И окна, и дверь заведения, и даже реклама были снабжены металлическими жалюзи - в нашем не доросшем до полной демократии обществе каждое пикетирование заканчивалось швырянием в бар тяжёлых и вонючих предметов (ходили служи, что владелец бара - кстати, никакой не голубой! - после каждого пикетирования выбивает у международных фондов поддержки солидные суммы как "пострадавший от ненависти на сексуальной почве"!) Да и сейчас стену украшала относительно свежая надпись - безыскусная и вызывающая:

П И Д А Р А С Ы

   Над надписью трудился пацан помладше меня - насвистывал и неспешно зачищал букву "ы". Коварство такого метода работы заключалось в том, что слово будет сокращаться постепенно и останется читаемым достаточно долго, только слегка видоизменяясь. Рядом с пацаном маялся кто-то из обслуги - надзирал и поторапливал, причём как раз когда я проходил мимо, пацану это надоело и он заорал на всю улицу, не прекращая работы:
   - А-а-а, на-си-лу-ю-у-ут!!! - после чего надзирателя как ветром сдуло.
   Но, не успела дверь за ним захлопнуться, как на полукруглом невысоком крылечке возник Вячеслав. В прежнем своём виде, только гитара не на коленях, а за плечом. Его сопровождал сам хозяин заведения.
   Сам не зная, почему, я сныкался за фонарную тумбу.
   Мне стало противно. Значит, правда... Моя фантазия заработала, я передёрнулся и тяжело вздохнул, сам не зная, с чего так расстроился за новенького. Ему же ещё даже четырнадцати нет. А с другой стороны - если он сам так хочет?
   С хозяином они о чём-то поговорили, причём - мне показалось, или правда? - хозяин говорил едва ли не заискивающе. Вячеслав кивнул в конце концов, легко спустился с крыльца и зашагал по улице.
   Я пошёл за ним...
   ...Если честно, в этот момент я понял, что в одном ещё недавно любимые мною детские детективы всё-таки не врали - слежка очень увлекательное занятие. Затягивающее. Мне было любопытно - почему же он так странно себя ведёт, этот новенький?
   А Вячеслав свернул с Купеческого в переулок прямо рядом с баром. Это был Чернецкий спуск, и выводил он к реке, а за ней, за мостом - к Троицкому Собору, главной церкви нашего города.
   Я крался следом. Благо, по тёплому выходному времени тут хватало народу, а Вячеслав не оборачивался даже когда ему вслед со скамеек отпускали нелицеприятные замечания по поводу внешнего вида. Только когда какая-то бабуля обозвала его "босяком", он всё-таки соизволил остановится (я укрылся за покосившимся забором) и заметил:
   - Бабушка, ну зачем вы так? Я от святых мест иду, из самой Палестины, раскаялся в грехах, обет дал в ваш храм войти и крещение принять - а вы прямо в душу наплевали...
   После чего продолжил путь. Что самое интересное, он сказал это до такой степени
   серьёзно, что я искренне задумался: а если правда? Сам я по слухам был когда-то крещён, но в церкви не был ни разу в жизни и даже крестика не носил - не потому, что отрицал веру, а просто было как-то лень всем этим заниматься. Но это я. А он?
   За речкой стало ясно, что Вячеслав и правда направляется к собору. И, когда я совсем уж было укрепился в мысли, что имею дело с чокнутым - он вдруг свернул в сторону, уселся на скамейку возле стены и вроде бы даже придремал.
   Я укрылся в кустах неподалёку и благодарил небо за то, что пока нет комаров. Вячеслав сидел на скамье у входа на двор храма, и пару раз ему подали милостыню - за неимением шляпы или картонки клали мелочь на лежащую рядом гитару. Новенький не протестовал - вообще никак не подавал признаков жизни, пока наружу не вышел какой-то мальчишка. Осмотрелся, сел возле зашевелившегося Вячеслава на скамейку, и он довольно долго говорили. Уже начинало смеркаться, меня разобрала злость - ну что я тут делаю?! - я буквально на секунду нагнулся - поправить шнурок кроссовки... а когда распрямился - тот мальчишка преспокойно шагал к мосту, а Вячеслава не было и в помине!!!
   С полминуты я таращился на пустую скамью. Потом дёрнулся - выбраться наружу - и услышал за спиной насмешливый голос новенького:
   - Интересно?
   Я обернулся.
   Вячеслав - как у него получилось подойти бесшумно?! - стоял в метре от меня. Чуть пригнувшись и отведя вверх ветку. Левой рукой.
   А в правой у него был длинный нож.

* * *

   Да. Это была та ещё ситуация. Я почему-то сразу и сильно испугался и не мог отвести глаз от ножа, фиксируя мельчайшую подробность: чуть изогнутая простая рукоять, завершающаяся металлической овальной пластинкой навершия... гарды нет... у лезвия - шириной в два пальца, длиной в ладонь - ровный широкий обух, плавно изогнутая режущая кромка, неглубокая узкая выборка на пол-длины... потом я как-то сладострастно и очень отчётливо представил себе, как сейчас этот нож с хрустом войдёт мне... куда? Наверное, в солнечное сплетение.
   Нож поднялся.
   Я зажмурился, перестав чувствовать руки и ноги.
   В темноте стучало моё сердце.
   Потом бибикнула машина.
   Потом что-то сказал человек, проходя по тропинке неподалёку.
   Я был жив и здоров - и открыл глаза.
   Вячеслав по-прежнему стоял напротив меня и строгал ножом сухую веточку. На меня не глядя. Полюбовался веточкой. Ловким движением убрал нож куда-то (я не успел понять - куда), вставил веточку в зубы и снова посмотрел на меня:
   - Ты чего жмуришься? - уже без насмешки, скорее равнодушно, спросил он.
   Я почувствовал, как у меня начинают загораться уши. Несколько секунд - и всё лицо пылало, как будто меня ткнули в муравейник. До меня только теперь дошло, что увидел перед собой Вячеслав.
   Мало того, что шпиона, какую-то любопытную девчонку. Он увидел ещё и труса. И не мог этого не понять.
   У меня перехватило дыхание, а на глаза навернулись слёзы. В первый раз чёрт те за сколько лет.
   Я попытался разозлиться. Вспомнил, что этот тип - голубой, что он пел на бульваре... и от этого воспоминания мне стало совсем хреново.

Теперь уже я опустил глаза. Так, не глядя на него, повернулся и стал выбираться из кустов, ломая ветки и совершенно не думая, что позади меня стоит парень с ножом. Да и

   не с ножом он уже был. С веточкой в зубах и равнодушным взглядом.
   Ещё я подумал, что они, наверное, трахаются с тем мальчишкой, который вышел из храма.
   От этой мысли мне стало совсем хреново.
   Я собрался всхлипнуть. И услышал в спину негромкое:
   - Погоди.
   Я остановился, не оборачиваясь. В этот момент я ненавидел весь свет, в том числе и себя, как только может ненавидеть малыш, который верил-верил в Дед Мороза, а потом раз - и понял, что Дед Мороза не бывает.
   Вячеслав подошёл и встал рядом. Мы стояли на краю дорожки, и он рассматривал меня с любопытством. Потом сказал:
   - Ты ведь Димка? Я тебя в классе запомнил. Когда я вошёл, ты на меня уставился.
   - Не уставился, я про своё думал, - буркнул я.
   - Слушай... - он помялся. - Зачем ты за мной ходил?
   - Я песни слушал, когда ты пел, - пробормотал я, чувствуя себя глупо и начиная опасаться другого, уже не ножа. А что, если он... ну уж нет! Пусть лучше зарежет!
   А самое странное знаете что? Он был не намного выше меня и явно не сильнее. Ну вот не сильнее - и всё. Но у меня почему-то и в мыслях не возникало, что я могу, например, попробовать с ним справиться кулаками.
   Не возникало такой мысли.
   - Песни? - он оживился. - Я думал, ты просто так стоишь... Тебе нравятся такие песни?
   - Я не знаю, - признался я. - Я до сегодняшнего дня такого не слушал. Вообще не знал, что такие песни есть. Наверное, нравятся... раз я не ушёл.
   - Хочешь, я ещё спою? - готовно спросил он, перекидывая гитару в руки.
   - Ага, хочу! - выпалил я раньше, чем подумал, что говорю. И наверное поэтому сказал правду.
   - Ну и отлично... - каким-то неопределённым тоном. Перебрал струн гитары и уронил в траву - я именно так это и ощутил, даже глазами дёрнул вниз - звонкий и в то же время тяжёлый аккорд, а следом - пропел:
   - Прощай, Арийский Простор!
   Время пришло уходить:
   Стужа гонит нас прочь, прочь от родной земли
   Холоден и далёк ярого Солнца лик
   Пеплом на сердце снег на весенних лугах.
   Белой, мёртвой золой Север святой укрыт
   И над гладью полей песня ветров звучит
   Травит нам души ядом змеиным тоска...
   Музыка была однообразной, монотонной, как набегающие на берег волны. Зато голос Вячеслава наоборот - то поднимался до звона, то глох шелестом травы...
   - Пламя в наших глазах - вечный небесный свет!
   Воля твёрже скалы одолевает смерть
   Ариев род не сгинет во мгле без следа!
   По тропам бурь и невзгод -
   в чуждый полуденный край.
   Прощай, Арийский Простор!
   Арьяна Вэджа, прощай...(1.)
  
  
   1. Песенный текст группы "Громовник". Арьяна Вэджа - "Арийский Простор" - название прародины европейцев, известной так же как Туле или Гиперборея. В песне аллегорически описан путь праевропейцев-ариев с севера, с погибающей от природных катаклизмов родины, на юг современной Сибири.
  
  
   - Здорово! - вырвалось у меня. Я повторил: - Арьяна Вэджа, прощай... Что такое Арьяна Вэджа?
   - Арийский Простор, - задумчиво сказал Вячеслав. - Ну а всё-таки - зачем ты за мной шёл?
   Ответить я не успел. На тротуаре от моста появились Машута Кребс и Лийка Дорожко. Я подобрался от неприятного предчувствия - девчонки издалека уставились на нас, заперешёптывались, перешли чуть ли не на строевой шаг, и мне внезапно захотелось оказаться подальше от Вячеслава. Это тоже было незнакомое ощущение - ждать с опаской, что о тебе скажут другие...
   ...ну вот.
   - Приве-е-ет, маль-чи-ки-и... - пропела Машута с таким ядом, что на деревьях должны были свернуться листья. Лийка поддержала - как по нотам:
   - Или не маль-чи-ки-и?!
   - Кто-то там точно маль-чи-и-к... - продолжала спектакль Машута.
   - А кто-то - де-воч-ка-а-а... - торжествующе возвысила голос Лийка; как раз в этот момент они поравнялись с нами и громко, мокро поцеловались - оглушительный "чмок!" аж от стен храма отразился. После этого девицы прошествовали мимо нас, всем своим видом демонстрируя полное презрение.
   Я потянул воздух сквозь зубы. Покосился на Вячеслава - и удивился. Он откровенно скалился - смеялся, только беззвучно, глядя вслед девчонкам.
   - Я пойду... - пробормотал я. Прежнее настроение, начавшее было возникать после песни, пропало начисто.
   - Подожди, - сказал Вячеслав. Я вздохнул и, поглядев на него, сказал:
   - Слушай, это, конечно, твоё дело... но я не голубой и не хочу им быть.
   - Но и я не... А! - он ошеломлённо расширил глаза и засмеялся - снова, уже по-настоящему. - Вот оно что! Ну конечно! Нет, в этот ваш "Эге-Гей" я заходил по делам.
   - Ну да, - недоверчиво протянул я, - и девчонкам ты тоже сказал...
   - Или ты очень хороший шпион, или у вас невероятно быстро разносятся слухи, - заметил Вячеслав, продолжая улыбаться. - Честно говоря, ни то ни другое мне не по душе.
   - Я случайно услышал, - буркнул я. - Девчонки трепались...
   - И я трепался, - буднично ответил он.
   Я почему-то сразу поверил. Честное слово. Но так же сразу офигел - кто же про себя такое станет трепать?! Я так и спросил.
   Новичок посерьёзнел. Вздохнул. Я с нетерпением ждал ответа.
   - Знаешь... Я в самом деле не люблю девчонок. Ну... это не значит, что я хочу спать с мальчишками или мужиками. Мне просто не до девчонок, вот как можно сказать. На самом деле... Они глупые и скучные. Вечно трещат о какой-то ерунде, доматываются, ничего не понимают, а претензий - с мусоровоз... Поэтому я сразу такое про себя сказал, чтобы отстали.
   - Ты умнее ничего не придумал? - вздохнул я. - Представляешь, что теперь...
   - Послушай, - с какой-то ленцой прервал меня он, - но ведь ты не хочешь сейчас пойти в кусты и...
   - НЕТ!!! - меня перекосило.
   - И ты знаешь, что не хочешь этого? - допытывался он. Я немного разозлился:
   - Конечно, знаю! Блин!
   - Тогда какое тебе дело до того, что думают те, чьё мнение тебе безразлично?
   Я открыл рот.
   Закрыл.
   В самом деле, какое?
   - Слушай, - спросил я, - а кто тебя учил играть?
   - Отец, - сказал Вячеслав. Подумал и протянул мне руку: - Славка.
   Несколько секунд я глядел на его руку. Потом пожал её:
   - Димка.

4. Д Р У Г ?

   Самым странным было, пожалуй, что всё, происходившее дальше, я воспринимал, как вещь совершенно обычную, чуть ли не повседневную. Как будто такое со мной было уже много-много вечеров и практически превратилось в ритуал. А ещё было странно, что Славка вёл себя в городе, как будто уже давно тут жил.
   Я не заметил, как мы вышли обратно на Купеческий, где стало ещё шумней. Почти совсем стемнело. Славка достал (вот тут я удивился, я почему-то думал, что у него нет) мобильник, кстати, довольно дорогой, позвонил отцу - назвал его "папа" и сказал, что ещё погуляет и всё в порядке. Потто протянул мобилку мне.
   - У меня есть... Но обо мне не беспокоятся, - я продемонстрировал свою "нокию" и был почти уверен, что он скажет: "Ух, дай глянуть!" Но Славка только кивнул, и мы опять зашагали рядом. - А кто у тебя отец? - спросил я.
   - Инструктор по рукопашному бою, частник, - ответил Славка. - У него клуб. Ну, теперь клуб. Раньше мы не тут жили.
   - А мать?
   - У меня нет матери, - сказал он. Спокойно, но я почему-то замер внутри и сказал:
   - У меня тоже нет.
   - А отец? - поинтересовался Славка.
   - Чиновник в администрации... - начал я. Помолчал и сказал честно: - Он мэр города.
   - Мэр? - Славка посмотрел на меня с интересом. Но интерес был не презрительный и не корыстный, я это давно научился определять.
   Мы как раз подошли к повороту в Серебряный Парк. Я кивнул:
   - Я там живу... через парк. А ты?
   - Я на Меховой, - назвал он улицу километрах в двух, у реки.
   - Угу... - отозвался я. Посмотрел в землю, потом - в парк, потом - мимо Славки. - Давай провожу, ты же город не знаешь, наверное.
   - Знаю, - он усмехнулся. - Во-первых, это город отца. А во-вторых, мы тут уже месяц живём. Просто я в школу устроиться не мог.
   - Не мог, почему? - удивился я. - Ты же вроде... ну, не дурак. Не похож на дурака. У нас же семь школ, наш лицей восьмой, и за него платить надо...
   - Не нравилось, - поморщился Славка. - Ну, и меня не очень охотно берут учиться.
   - ? - удивился я. Славка пояснил:
   - А у меня в личном деле записано: конфликтен, склонен разрешать проблемы кулаками... ну и всякое такое. В Ярославле я на учёте состоял... А с вашим директором отец знаком. И с начальником милиции.
   - А как же ты нож носишь, зачем нарываешься? - вспомнил я.
   Славка выдернул нож - теперь я заметил, из-под правого напульсника, нож крепился по внутренней стороне руки. Поиграл им и протянул мне:
   - На.
   Я взял нож.
   Он был тяжёлый.
   Он был живой.
   Это было то, что я подумал в первую и вторую очередь.
   Я покачал нож на ладони. И с сожалением вернул его Славке, так и не осмелившись взять оружие по-настоящему.
   - Его зовут Пламя, - сказал Славка, убирая нож. - Это мой нож... мой друг и моё оружие. И мне наплевать, какой закон запрещает мужчине ходить с оружием. Это моё изначальное право, природное. Оно выше любых законов.
   - А за что тебя поставили на учёт? - спросил я. - За нож?
   - Нет, - покачал Славка головой. - За драки.
   - С кем?
   - Да много с кем... Не одна драка была.
   То ли ему не хотелось рассказывать, то ли он считал эту тему неинтересной... не знаю. Я спросил:
   - А ты сейчас... домой?
   - Не знаю, - он пожал плечами. - Наверное, ещё погуляю. Поем где-нибудь, я голодный, а дома ещё готовить надо, папа точно в клубе.
   - Пошли ко мне, - предложил я и сам удивился сказанному. Но отступать было поздно, это выглядело бы глупо, и я продолжал: - Поешь... и вообще.
   - В гости к мэру? - усмехнулся он.
   - Не к мэру, а ко мне, - возразил я. - Кроме того, отец тоже наверняка на работе, он там и ночует иногда.
   - Горит на работе? - с непонятной интонацией спросил Славка. Я немного обиделся:
   - У нас город лучший в области. Отец для него всё делает!
   - Ну пошли, если не передумал, - как ни в чём не бывало сказал Славка, ничем не отреагировав на мою вспышку.
   - А зачем ты в этот клуб ходил? И в церковь потом? - не удержался я, поворачивая на аллею. Я думал, что Славка вообще не ответит, но он охотно отозвался - и в то же время ничего не сказал:
   - Да по делам. Поговорить кое с кем.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"