Верещагин Олег Николаевич : другие произведения.

Путь в архипелаге. Рассказ 14

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 7.87*4  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Это что же... князь Олег - он погиб, что ли?!

0x01 graphic

РАССКАЗ 14

РАДОСТЬ НОЖА

О да! Мы из расы

Завоевателей древних!

Н.Гумилёв

* * *

   На южное побережье Чёрного Моря вновь пришла ранняя весна. Северней всё ещё трещали морозы в занесённых снегом лесах, а тут суровые скалы покрыла розовая пена цветущих миндальных рощ, вьющиеся потоки зелени свешивались в ущелья и весело гремели сбросившие уже весенний излишек воды стремительные каскады.
   В виду берега ходко двигались четыре корабля. Разные, но держащиеся плотной кучкой, чем-то напоминавшие компанию хорошо сдружившихся людей.
   Слева-справа и чуть впереди стремительно бежали под парусами два похожих корабля, узких, длинных, напоминавших мечи. Правый нёс чёрный парус и носовое украшение в виде улыбающейся акульей морды. У левого парус был белый, с большим алым прямым крестом, а на носу - голова дракона.
   Между ними и чёть позади держался немного похожий - только пошире - корабль под алым, расшитым золотыми ромбами поверху и понизу, парусом, с высоким резным носом. А за ним шёл широкобортый, под белым парусом, высокий когг, мачту которого украшал белый флаг с алой скруглённой свастикой.
   Попутный ветер подгонял корабли, давая людям на них отдых, похожий на скуку.
   Дружины морских ярлов - ярла Скалы Лаури и ярла острова Терсхеллинг Тиля - вместе с дружиной князя острова Змеиный Ярослава и вольного князя Олега вошли в Чёрное море в поисках приключений, чести и славы.

Юрий Энтин

   Спроси у жизни строгой -
   Какой идти дорогой?
   Куда по свету белому отправиться с утра?
   Иди за солнцем
   Следом,
   Хоть этот путь неведом,
   Спеши, мой друг, всегда иди
   Дорогою добра...
  
   Забудь свои заботы,
   Падения и взлёты,
   Не хнычь, когда судьба себя ведёт, не как сестра...
   Но если с другом
   Худо,
   Не уповай на чудо,
   Спеши к нему, всегда иди
   Дорогою добра...
  
   Ах, сколько будет разных
   Сомнений и соблазнов...
   Не забывай, что это жизнь - не детская игра...
   Ты прочь гони
   Соблазны,
   Усвой закон негласный:
   Иди, мой друг, всегда иди
   Дорогою добра...

* * *

   Год прошёл. Год целый, а я всё ещё нет-нет, да и ищу взглядом Сергея... или Андрюшку... Да и то, что Сани нет рядом - тоже странно. И к новым лицам за три месяца я так и не привык. А надо. надо, надо, надо - они теперь члены моей семьи, моё племя, я в ответе за них.
   Вдвойне в ответе - потому что они сами позвали меня.
   А из наших двадцати семи осталось девятеро. Со мной девятеро. Такая вот... арифметика.
   Странно. Больше всего я тосковал по Сергею. На острове - не тосковал, а последние месяцы временами - до взвоя мне его не хватало...
   - Господи, как же мне погано.
   Это подошёл Вадим. Его явно тошнило снова - во всяком случае, он был с зеленцой и, кажется, с трудом удерживал на месте свой желудок (Лаури в таких случаях говорил: "Придерживает языком."). При виде его лица могло стошнить и более-менее здорового человека.
   - Не переношу качки, - признался Вадим, опираясь на борт руками и грудью. На мой взгляд, никакой качки не было, но я вежливо промолчал. В конце концов, Вадим-то не смеётся, когда мне приходится лезть куда-то на высоту... - О ёлки... - он между тем стремительно перегнулся в море.
   Я бессердечно отвернулся. Точнее - наоборот, из сочувствия и отвращения, если честно.
   Наша "эскадра" шла вдоль побережья Колхиды на север, к отрогам Бзыбского хребта, вотчины черноморской казачьей вольницы, не терпевшей в своих местах пришельцев, особенно - северян-"варягов". Моё и Ярослава присутствие нужно было Лаури и Тилю, чтобы в кои-то веки придти сюда с миром.
   Стараясь отвлечься от вполне определённых звуков, издаваемых Вадимом, я прислушался к тому, как поют на корабле Лаури. Обычно там пели, когда гребли. Но сейчас - просто так. Пели по-английски, а я понимал этот язык достаточно хорошо. Слова рассыпались; кто-то с кем-то вёл разговор... и вдруг - сложились в красивые стихи:
   - Это просто получается:
   Там, где нужно Свет сберечь,
   Вдруг герой в толпе является,
   Как в золе булатный меч!
   Правду вижу в этом мире я.
   Я спросил мечту мою:
   "А за мной придёт валькирия,
   Если я паду в бою?.."
   - А за мной придёт валькирия, если я паду в бою? - задумчиво спросил я.
   - Уээээ... - уныло и совсем не романтично ответил Вадим.
   Я вздохнул и пошёл на нос. В волнах по сторонам от наших кораблей кувыркались дельфины. Многим они нравятся, а я их всегда терпеть не мог. Склизкие рыбы... Я вообще-то знаю, что они млекопитающие, но они всё равно рыбы.
   - Господи, какая мерзость, - пробормотал Вадим и, оттолкнувшись от борта усилием всего тела, отправился под мачту. Навстречу ему Ванька с Андреем тащили дымящийся вкусным паром бак с завтраком. - О-о-о!.. - прохрипел Вадим и, резко сменив направление, перекинулся через противоположный борт, как ветхий плащик. Ирка Сухоручкина подошла к нему и стала что-то говорить. Я не понял, что - Ленка обычным своим в таких случаях голосом заорала:
   - Завтра-а-а-ак!!!
   - Эй, эй, мне принесите! - рявкнул с кормы Басс.
   - Что у вас на завтрак-то?! - окликнули нас с ладьи Ярослава.
   - Я ещё пробу не снимал! - гаркнул я в ответ.
   - А у нас - жареные бычки, - поделились с ладьи.
   - Ну и ладно, - тихо буркнул я, отправляясь к котлу, возле которого, словно мухи, уже вились ребята и девчонки. Точно так же, как мух, Ленка шугала их деревянным черпаком. Басс взывал с кормы:
   - Про меня не забудьте, слышите, ну, эй!!!
   - А у нас скоро выпускные экзамены, - вдруг вспомнила Танюшка. Я промолчал.
   Ленка приготовила гречку с жареным луком и копчёным мясом. Я встретился глазами со взглядом Вадима и, философски-сочувственно пожав плечами, передал миску Татьяне.
   Мы уселись у борта. Ингрид с миской в руках поспешила к изнывающему у руля Игорю.
   - Мне что-то Сергей вспомнился, - Танюшка достала ложку. А я наоборот - отложил и сердито спросил:
   - Ты что, Тань, нанялась мне настроение испортить?!
   - Ешь, - мирно предложила она, - не буду больше... Лен, а Лен, а попить что-нибудь есть?!
   - Вода, - откликнулась Ленка, накладывая кашу Олегу Крыгину. Последним, в воспитательных целях. - И кстати уже того. Подтухшая.
   - Э-эй! - заорал я, поворачиваясь. - Долго ещё?! У нас вода тухнет!
   - Пастораль... - вполголоса заметила Танюшка. - "Манькя, сольцы займи! - А чаво ж, Танькя, заходь!"
   - К вечеру доберёмся!!! - заревел со своего драккара Лаури так, что все дельфины разом нырнули и долго не появлялись.
   Удовлетворённо кивнув, я повернулся к Танюшке.
   - Вот что, Танькя, - задумчиво сказал я. - Зимой пойду Сергея искать. Устроимся на стоянку - и пойду. Год не виделись, сколько можно?!
   - Я с тобой, - тут же отреагировала она.
   - Пойдём, - согласился я. - Ещё бы Андрея отыскать, но тут я даже близко не представляю, где его носит...
   Я ждал, что она упомянет Саню, но Танюшка благоразумно промолчала, выскребая ложкой остатки каши. Я наконец тоже занялся кашей напрямую - и как раз успел доесть её, когда на драккаре Тиля мощно и монотонно заревел рог.
   Я вскочил, отбрасывая миску. Начался гомон, все бросились к борту... хотя с любого места когга можно было видеть причину переполоха. На драккарах и ладье паруса взлетели вверх; корабли ложились в дрейф.
   - Спустить парус! К оружию! - крикнул я. - Живей!
   Со стороны берега - до него было километра два, мы шли параллельно - вылетев из какой-то бухточки, мчались клином восемь длинные крутобоких лодок, дружно и легко взмахивавших шестью парами вёсел каждая. Над лодками упруго развевались одинаковые флаги: чёрно-жёлто-белые с белым Андреевским Крестом в верхнем левом углу. Лодки казались маленькими, но злыми и опасными водными хищниками - вроде водомерок.
   - "Чайки", - выдохнул Видов. Он стоял возле меня. - Казаки...
   - К оружию! - повторил я, наблюдая, как оба драккара шустро растопырили вёсла против абордажа, а вдоль бортов выстраиваются лучники. Странно, но мне как-то не верилось, что может произойти схватка. Мы русские, в конце концов, так что же нам - драться с русскими?! А ещё подумал: а ведь я вернулся на родную землю; все прошедшие годы - в Европе и в Европе...
   И последнее, что я заметил ещё. На ладье Ярослава тоже не очень-то активно готовились к бою...
   ...Где-то подсознательно я ожидал увидеть колоритных казаков - как с иллюстраций к любимому мню "Тарасу Бульбе". Но, конечно, ребята на "чайках" мало отличались от "викингов" Лаури или Тиля, наших с Ярославом дружинников или вообще всех ребят, которых я тут видел. Ничего специфически "казачьего" в них не было. Но зато их оказалось много - больше, чем нас. И они были неплохо вооружены. Во всяком случае, у них было не меньше двадцати аркебуз и арбалетов.
   - Сто-ой! - крикнул, поднимаясь на ноги, один из мальчишек. Он вскочил на борт "чайки", придерживаясь рукой за высокий нос. Смуглый, рослый, со светлым - типично казачьим на этот раз - чубом, мальчишка держал левую руку на рукояти меча. И улыбался. - Кого я вижу! - продолжал он, весело щурясь. - Тиль! Вот так встреча!
   - Привет, Коля, - Тиль выпрыгнул на вёсла и, словно по плиткам паркета, подошёл по ним ближе к "чайкам". - Я е собираюсь ни на кого нападать сейчас. Меня перевоспитали, хочешь - верь, хочешь - нет... Мы с визитом вежливости. А где Андрей и Павел?
   - Павел здесь, - Коля мотнул чубом. - А вместо Андрея теперь Марио. Андрей погиб прошлым летом.
   - Сожалею, - Тиль неожиданно изящно поклонился, и я вдруг подумал, что не знаю, кем он всё-таки был там. - А что Ирина?
   - Она пропала, - коротко ответил Николай, соскакивая на палубу "чайки".

* * *

   Две с лишним сотни подростков - это много. Семеро командиров - это тоже немало. Ярлы Тиль и Лаури, князья Олег и Ярослав, атаманы Николай, Павел и Марио собрались на совет над морским берегом, где в Чёрное море с грохотом падал горный поток.
   Ярлы и атаманы держались настороженно. Казачата давным-давно считали восточное и северо-восточное побережье моря своей вотчиной. Пираты же Средиземья и ярлы Севера и Запада весьма регулярно наведывались в эти воды, что приводило как к конфликтам разной степени кровопролитности, так и к кратковременным союзам против лезущих через Кавказ негров. Я так понял, что и Лаури был не без греха, а уж Тиль вообще прошлым летом убил нескольких человек Кольки, чуть не похитил его девчонку и сам потерял людей. Так что нам с Ярославом пришлось служить чем-то вроде амортизатора между полюсами.
   Ну, впрочем, особо уж амортизировать оказалось нечего. С Нового Года казачата постоянно отбивали атаки негров, каким-то непонятным путём преодолевавших заснеженные перевалы. Было много убитых, а главное - негры то ли убили, то ли похитили Ирину, ту самую девчонку Кольки. Из всех, кто с ней был, в живых не остался никто - и некому было рассказать о её судьбе...
   ...Карта Кавказа была настоящей - туристической, очень подробной. Прижав её локтем, Марио - светловолосый итальянец - возил по ней пальцем.
   - На побережье Каспия действуют наши астраханские друзья... Перевалы Клухор, Мамисан, Крестовый, да и все остальные ещё не открылись... На реке Кура действуют несколько отрядов северян - наши... ой, в смысле, русские... и ещё кое-кто. негры стоят на правобережье Куры в двух десятках мест. Их не меньше пятнадцати тысяч.
   - А наших? - поинтересовался я. - Хотя бы приблизительно?
   - Около шести сотен на весь Кавказ, - Марио оценивающе посмотрел на меня. - Франсуа рассказывал, что ты хороший фехтовальщик?
   - Франсуа Жюссо? - быстро спросил я. - Он что, здесь?
   - Там, - Марио махнул рукой на восток. А я заметил, как вскинул голову о чём-то разговаривавший неподалёку с казачатами Вадим. - Так как насчёт фехтования?
   - Скоро ты это увидишь, - пообещал я.
   - Что же вы собираетесь делать? - вклинился Лаури.
   - Собирались идти на юг, к устью Чороха, - сообщил Павел, черноволосый широкоскулый мальчишка, небрежно державший на высоко поднятом колене саблю с богатой рукоятью. - С нами пойдёте?
   - Почему нет? - пожал плечами Ярослав...
   ...Я отошёл от нашего костра, возле которого Лаури и Николай вяло заспорили об обстоятельствах похода. В ночи - по-южному чёрной - на склоне холма горели костры, тут и там слышались голоса, песни, смех. Я развёл руки в стороны и глубоко вдохнул тёплый, перенасыщенный весенними бешеными запахами воздух. И вдруг подумал, что скучаю по неспешной, степенной северной весне.
   "Нет, - решил я, - следующую весну мы встретим в наших местах..." Я закрыл глаза и представил дубы над Ергенью, её медленную воду, широкие плёсы...
   - Олег.
   Я обернулся. Позади меня стоял Вадим.
   - А? - поинтересовался я, отворачиваясь.
   - Мы с тобой друзья, Олег?
   - Да, - спокойно ответил я, глядя, как красиво светится море - полосы рыб и дельфинов светящимися торпедами рассекали его туда-сюда, взрываясь дорожками искр, когда кто-то из обитателей глубин выпрыгивал на поверхность.
   - Пожалуйста, - с усилием выделил это слово Вадим, - не... сделай так, чтобы мы не встречались с Франсуа.
   - Сделаю, - ответил я, не поворачиваясь. Вадим переступил с ноги на ногу и даже с какой-то обидой спросил:
   - Даже не поинтересуешься - почему?
   - Не поинтересуюсь, - отозвался я. - И так знаю.
   - Всё-то ты знаешь, - сказал он, и я повернулся к нему, улыбаясь:
   - А помнишь - ты как-то упрекнул меня, в том, что я "такой дебил в некоторых вещах"? Перед нашим первым походом? Умнею.
   На какой-то миг Вадим потерялся. Потом сердито сказал:
   - А ты ничего не забываешь, Олег.
   - Ничего, - подтвердил я.
   - А всё-таки, - тихо сказал Вадим, - страшненьким ты стал...
   - Это ты мне тоже говорил, - вспомнил я.
   - С тех пор - ещё страшнее, - буркнул Вадим, поворачиваясь. Он ушёл бесшумно, как и положено. А я вдруг (действительно "вдруг", неожиданно для самого себя!) засмеялся. Откуда-то пришли строки - по-моему, из какого-то кино, - которые я пропел-проговорил вслух:
   - Эти детские игры
   Мне давно уж не по нутру...
   Блеск кинжала и шпаги
   Интересней, поверьте...
   Мы давно играем
   В одну и ту же игру -
   И игра эта пахнет смертью...
   - Олег, ты чего?
   Танюшка подошла тоже бесшумно. Она улыбалась, покусывая травинку, коса была распущена, волосы падали на плечи и до пояса, на грудь...
   - Ты чего, Олег? - весело спросила она. Вместо ответа я встал на колени и, обняв её бёдра, прижался щекой к животу...

Вячеслав Бутусов

   В последнем месяце лета я встретил тебя,
   В последнем месяце лета ты стала моей,
   В последнем месяце лета речная вода
   Ещё хранила тепло
   Июльских дождей -
   И мы вошли в эту воду однажды,
   В которую нельзя войти дважды...
   С тех пор я пил из тысячи рек,
   Но не смог утолить этой жажды!
   Первая любовь была слепа,
   Первая любовь была, как зверь,
   Ломала свои хрупкие кости,
   Когда ломилась сдуру
   В открытую дверь -
   И мы вошли в эту воду однажды,
   В которую нельзя войти дважды...
   С тех пор я пил из тысячи рек,
   Но не смог утолить этой жажды!
   В последнем месяце лета мы распрощались с тобой,
   В последнем месяце лета мы не сумели простить,
   В последнем месяце лета жестокие дети
   Умеют смеяться, не умеют любить -
   И мы вошли в эту воду однажды,
   В которую нельзя войти дважды...
   С тех пор я пил из тысячи рек,
   Но не смог утолить этой жажды!
   ...Обнявшись, мы сидели на большом камне, и море о чём-то вздыхало у наших босых ног. Неподалёку монотонно ревел поток, но не мог заглушить близкий звон гитары и отчаянный, какой-то небесный голос мальчишки, поющий ревякинскую "Вольницу"...
   - Вспомни - бредил
   Запорожской Сечью
   Вспомни...
   Ковш горилки крепкой
   Звонкие бандуры
   Песни до утра
   Буйством льются пули
   Вспомни!
   Бредил
   Запорожской Сечью!
   Вспомни!
   Буйный оселедец
   Други боевые
   Струги скорые
   Шеи голые
   Воля!
   Наша Вольница без одежд пришла
   В край, где верили, где варили власть
   Скорые до рук, до расправ-услад
   Локти выголив, порезвились всласть
   Наша Вольница болью корчилась
   Шарил грудь свинец, шею сук искал
   Выкормыши бед тенью Кормчего
   Шабаш правили в долгих сумерках
   Нашу Вольницу Ветер выплюнул
   Отрыгнул огонь прелым порохом
   Выструнили псов гимны выть в плену
   Не изранить жуть нервным сполохом
   Чох!..
   - Страшно, - прошептала Танюшка, прижимаясь ко мне. Пламя костра металось неподалеку в такт песне...
   ... - Наша Вольница бьёт поклоны лбом
   Догмы рабские вбиты молотом
   Крылья дерзкие срезаны серпом
   Горло стиснуто тесным воротом
   Наша Вольница зарешёчена
   Меченых аркан в темноте настиг
   Кость щербатая, кнут-пощёчина
   Стражи верные безмятежности
   Нашу Вольницу Ливень выхлестал
   Отрезвила хмарь тёплой водкою
   Выцвели шелка хором выкрестов
   Вехи топлены липкой рвотою
   Чох!
   Наша Вольница без одежд пришла
   Наша Вольница болью корчилась
   Наша Вольница бьёт поклоны лбом
   Наша Вольница зарешёчена
   Наша Вольница...
   ...Ястребы арканов
   Холод ятаганов...
   - Воля, - тихо сказал я, крепче обнимая Танюшку. - Да. Хорошо поют.
   - Мне так этого парня, колю, жалко, - Танюшка повозилась под боком. - Я разговаривала с девчонками, он с тех пор, как пропала его девушка, сам не свой... Негров убивает, убивает, убивает - никак насытиться не может... Ой, Олег, ты только прости, но я подумала, что со мной было бы, если бы ты... пропал или погиб. Я бы просто умерла, наверное... А этот Марио что к тебе приставал?
   - Откуда знаешь? - лениво поинтересовался я.
   - Девчонки рассказали, - ответила Танюшка. - Они меня тоже расспрашивали, - Танюшка толкнула меня в бок, озорно посмотрела снизу вверх: - " - Марио ему: "Ты, говорят, хороший фехтовальщик? Давай схватимся!" - ой, он же задиристый, как не знаю кто! А этот, ну, Олег, ему так спокойно: "Скоро ты это увидишь," - ну прямо как в книжке или в кино! А сам он, этот Олег, девчонки - такой гордый, рука всё время на палаше... Он, говорят, во всей Европе лучший на клинках! Тань, а ты про него расскажи, а?!"
   - Тань, хватит, - смущённо, но одновременно и со смехом ответил я. Она очень похоже передразнивала девчоночью трескотню, и я помимо воли поинтересовался: - Ну? Рассказала?
   - Ой, какой же ты тщеславный... - она коротко и сильно щёлкнула меня в нос. - Рассказала. Рассказала, что ты самый смелый, самый умный, самый красивый, самый-самый на свете. Правильно?
   - Не знаю, - хмыкнул я, потирая нос. - Вам виднее, мисс.
   - Почитай мне что-нибудь, - попросила она. - Пожалуйста...
   - Не всегда чужда ты и горда
   И меня не хочешь не всегда.
   Тихо-тихо, нежно, как во сне,
   Иногда приходишь ты ко мне.
   Надо лбом твоим густая прядь -
   Мне нельзя её поцеловать.
   И глаза большие зажжены
   Светами таинственной Луны.
   Нежный друг мой, беспощадный враг,
   Так благословен твой каждый шаг,
   Словно по сердцу ступаешь ты,
   Рассыпая звёзды и цветы.
   Я не знаю, где ты их взяла,
   Только отчего ты так светла?
   И тому, кто мог с тобой побыть,
   На Земле уж нечего любить...
   - Это Гумилёв? - тихо спросила Танюшка. Я молча коротко кивнул. - Почему ты его так любишь, Олег?
   - Он учит, каким должен быть мужчина... и как надо относиться к чести, войне и женщине. А здесь только это и имеет значение, Тань. Вот веришь или нет - только это.
   - Почитай ещё, - попросила она. - То. Про лес.
   - В том лесу белёсоватые стволы
   Выступали неожиданно из мглы.
   Из земли за корнем корень выходил,
   Словно руки обитателей могил.
   Под покровом ярко-огненной листвы
   Великаны жили, карлики и львы.
   И в песке следы видали рыбаки
   Шестипалой человеческой руки.
   Никогда судьба сюда не завела
   Пэра Франции иль Круглого Столла,
   И разбойник не гнездился здесь в кустах,
   И пещерки не выкапывал монах...
   Лишь отсюда в душный вечер грозовой
   Вышла женщина с кошачьей головой -
   Но в короне из литого серебра.
   И стонала и металась до утра,
   И скончалась тихой смертью на заре,
   Перед тем, как дал причастье ей кюре... - я умолк, а Танюшка тихим, очень хорошим каким-то голосом задумчиво дочитала:
   - Это было, это было в те года,
   От которых не осталось и следа.
   Это было, это было в той стране,
   О которой не загрезишь и во сне...
   - Я придумал это, глядя на твои, - вновь заговорил я, касаясь пальцами Танюшкиных волос: - Косы - кольца огневеющей змеи,
   На твои зеленоватые глаза,
   Как персидская больная бирюза.
   Может быть, тот лес - душа твоя,
   Может быть, тот лес - любовь моя...
   Или, может быть, когда умрём,
   Мы в тот лес отправимся вдвоём...
   Мы в тот лес отправимся
   вдвоём...
   ... - У тебя красивая девчонка.
   Я обернулся. Колька-атаман стоял на камне чуть повыше меня. Я молча положил ладонь на камень и коротким прыжком взлетел туда же. Посмотрел вслед Танюшкиной тени, растаявшей в черноте ночи. И подтвердил:
   - Красивая.
   - Иринка тоже была красивой, - Колька достал из ножен меч-скьявону. - Ты и правда хорошо фехтуешь? Марио все уши об этом пржужжал.
   - Я хорошо фехтую, - кивнул я, вытаскивая из ножен палаш и показывая клинок Кольке.
   - Давай попробуем здесь? - Колька топнул ногой. - Не сходя с камня. Кто кого заставит отступить.
   За его спиной была широкая трещина, врываясь в которую, гневно шипело море. Я помедлил и, убрав палаш, положил руку на плечо казачонку - тот коротко вздрогнул и посмотрел на меня с удивлённым испугом.
   - Не надо, - тихо сказал я. - Не помогает это. Хоть в кровь разбейся.
   - Странно, - недоумённо ответил Колька. - Плакать хочется. Всё это время хочется плакать. А не получается. Так больно... так больно-о...

Игорь Басаргин

   Была любимая,
   Горел очаг...
   Теперь зови меня
   Несущим мрак!
   Чужих шагов в ночи растаял след...
   С тех пор я больше не считал ни месяцев, ни лет...
  
   Была любимая
   И звёзд лучи.
   Теперь зови меня
   Ты - смерть в ночи!
   Я просыпаюсь ночью, и вперёд
   По выжженным краям вновь месть меня ведёт...
  
   Была любимая
   И свет небес.
   Теперь зови меня
   Творящим месть!
   Со мною встретился - и вот оно.
   И кто там ждёт тебя вдали - мне всё равно.
  
   Была любимая
   И лес весной.
   Теперь зови меня
   Кошмарным сном!
   Дробятся кости и огонь трещит -
   Крик не поможет и мольба не защитит...
  
   Была любимая
   И смех в горах.
   Теперь зови меня
   Дарящим страх!
   Поставит выживший на карте знак -
   Меня там больше нет, меня скрыл мрак.
  
   Была любимая,
   И смех, грусть.
   Теперь зови меня -
   Не отзовусь!
   Пока чиста дневных небес лазурь,
   Я сплю и вижу прошлое во сне - до новых бурь...
   ... - Ты посмотри, что он рисует!
   Ленка и смеялась, и одновременно кипела от гнева, протягивая мне блокнот Олега Крыгина. Я, если честно, не в настроении был рассматривать художества моего тёзки сейчас, но альбом взял - Ленка уж больно настырно мне его тыкала.
   Я перелистнул последние страницы, заложенные Ленкиным пальцем - и невольно рассмеялся. Олег редко рисовал карикатуры, предпочитая серьёзный и даже романтический взгляд на жизнь. Но уж если брался - они ему тоже удавались. А это были "карикатуры наоборот". Олег изобразил "старичков" нашего племени в совершенно не подходящих им по характеру ситуациях.
   Вадим - в кожаной куртке, пиджачной тройке с галстуком, сияющих туфлях, с надменным значительным лицом опирался на передок новенькой "девятки".
   Ирка в бикини выплясывала канкан на столе, уставленном закусками и бутылками, вскинув длинную ногу в туфельке с острой шпилькой каблука.
   Наташка в спортивном костюме с подвёрнутыми штанинами, босиком, шуршала по дому с пылесосом.
   Басс - с очками на носу! - сидел за бухгалтерским столом, что-то считая на калькуляторе левой и записывая в гроссбух - правой рукой.
   Ленка в халате и шлёпанцах сидела за телевизором с сонным лицом, лопая из стоящей рядом коробки шоколадные конфеты.
   Андрей был изображён за студенческой кафедрой, взъерошенный, старательно записывающий какую-то лекцию в распухшую от вставок тетрадь.
   Я в компании двух каких-то потёртых смурных личностей за кособоким столом распивал ноль семьдесят пять портвейна, грызя воблу.
   Танька в дурацкой панамке копошилась в аккуратном, прилизанном огороде с тяпкой в руках.
   Себя он не нарисовал. И Арниса почему-то.
   - Паразит, - я снова засмеялся, протягивая блокнот Ленке. - На, верни хозяину.
   Стягивая куртку, я снова отошёл в темноту. Россыпью горели костры. Снова глубоко вдохнув чистый, становящийся уже прохладным ночной воздух, улыбнулся. Да, опять война, опять весна, и мы точим клинки. Нас позвали, и мы пришли. Чем бы это не кончилось - с нами наша честь. "Дэн эре хейст трейе!" "Твоя честь - верность!" эти слова я в своё время прочитал в дневнике Лотара и восхитился их лаконичной определённостью - а потом оказалось, что это слова Гитлера. С ума сойти. Перед дедом стыдно, но всё чаще и чаще закрадываются в мою детскую голову мысли о том, что не всё так просто с теми, кого мы называем "фашисты". Встретить бы хоть одного живого свидетеля... Хоть бы одного...
   А все пошли за мной. Без вопросов и охотно. Все, даже Раде... Вот только девчонок мы всё-таки зря взяли. Девчонки Славки - на Змеином, Тиля - на Терсхеллинге, Лаури - на Скале. Казачьи девчонки - тоже "по домам". Впрочем, не все - я видел пять или шесть "валькирий", весьма вольно держащихся с мальчишками, да и те, кажется, относились к девчонкам, как к "боевым товарищам".
   У Кольки, Пашки и Марио - 120 бойцов. У Лаури - двадцать два. У Тиля - двадцать четыре, у меня - шестнадцать, у Ярослава - двадцать. Всего - 202. Сила немаленькая... Интересно, на Куре есть ещё кто-нибудь знакомый, кроме Франсуа?
   Я почувствовал, что кто-то подошёл и, обернувшись, увидел Арниса. Литовец стоял в метре от меня и тоже смотрел на костры, углями рассыпанные по склонам.
   - Не спишь? - поинтересовался я.
   - Я ухожу, Олег, - сказал он.
   - Куда? - спокойно полюбопытствовал я, похолодев.
   - Не знаю, - покачал головой Арнис. - Просто ухожу, - он посмотрел мне в лицо, и злые слова о трусости и предательстве замерли у меня на языке. Таких странных глаз, как у Арниса, я не видел никогда. Это были глаза человека, пытающегося жить, как все, но с непереносимой болью, поселившейся в нём так давно, что он уже забыл, как это - когда её нет. Сколько же он с ней живёт?!
   - Мне сейчас нужен каждый клинок, - тихо сказал я. - Хочешь убежать от себя?
   - Я не знаю, чего хочу, - в голосе Ариниса прорезалась настоящая мука. - Я правда не знаю, но не могу я остаться. Может быть, среди новых людей я забуду...
   Он не договорил, но я понял, о ком говорит Арнис.
   - Вернёшься? - спросил я. Арнис покачал головой:
   - Вряд ли, Олег.
   - Ну что ж, - кивнул я. - Тогда прощай. И... удачи тебе.
   - Спасибо, - он медлил, потом обнял меня. Я хлопнул Арниса по спине.
   - Ну... давай, - между нами уже росла прозрачная холодная прозрачная стеночка прощанья, которую я так не любил - потому что она рождала во мне чувство беспомощности. А я ненавидел быть беспомощным. - Давай. Иди.
   Он кивнул и, круто повернувшись, канул в темноту. Я смотрел в ту сторону, куда он ушёл, пока оттуда же не появился Олег Крыгин.
   - Ушёл? - посмотрев мне в лицо, спросил Ариец. Я молча кивнул, потом поинтересовался нехотя:
   - Ты знал?
   - Он мне ещё днём сказал, - признался Олег. - Я думал - всё-таки не решится... Как ты думаешь, - Олег помедлил, - он струсил?
   - Глупости, - безразлично ответил я.
   - Конечно, - согласился Олег. - Это я так... Жаль его.
   - Иди спать, - отмахнулся я. - Иди, Олег, я, честное слово, хочу побыть один, правда...
   Ушёл... Я присел на камень. От боевого приподнятого настроения, владевшего мной всего минут двадцать назад, не осталось и следа. Было тошно. От меня уходят люди... От меня!!! Чёрт возьми, может быть, мне лучше всё-таки было сидеть на острове?
   Я швырнул в темноту камень, попавшийся под руку. Он коротко и звонко ударился где-то в другой - и заскакал вниз по склону. Чувствуя, что мне больше всего хочется выругаться, я перевёл дыхание и начал громко читать, обращаясь главным образом к звёздам:
   - Я только малость объясню в стихе --
   На все я не имею полномочий...
   Я был зачат, как нужно, во грехе --
   В поту и в нервах первой брачной ночи.
  
   Я знал, что, отрываясь от земли, --
   Чем выше мы, тем жестче и суровей;
   Я шел спокойно прямо в короли
   И вел себя наследным принцем крови.
  
   Я знал - все будет так, как я хочу,
   Я не бывал внакладе и в уроне,
   Мои друзья по школе и мечу
   Служили мне, как их отцы -- короне.
  
   Не думал я над тем, что говорю,
   И с легкостью слова бросал на ветер, --
   Мне верили и так как главарю
   Все высокопоставленные дети.
  
   Пугались нас ночные сторожа,
   Как оспою, болело время нами.
   Я спал на кожах, мясо ел с ножа
   И злую лошадь мучил стременами.
  
   Я знал -- мне будет сказано: "Царуй!" --
   Клеймо на лбу мне рок с рожденья выжег.
   И я пьянел среди чеканных сбруй,
   Был терпелив к насилью слов и книжек.
  
   Я улыбаться мог одним лишь ртом,
   А тайный взгляд, когда он зол и горек,
   Умел скрывать, воспитанный шутом, --
   Шут мертв теперь: "Аминь!" Бедняга Йорик!"
  
   Но отказался я от дележа
   Наград, добычи, славы, привилегий:
   Вдруг стало жаль мне мертвого пажа,
   Я объезжал зеленые побеги...
  
   Я позабыл охотничий азарт,
   Возненавидел и борзых и гончих,
   Я от подранка гнал коня назад
   И плетью бил загонщиков и ловчих.
  
   Я видел -- наши игры с каждым днем
   Все больше походили на бесчинства, --
   В проточных водах по ночам, тайком
   Я отмывался от дневного свинства.
  
   Я прозревал, глупея с каждым днем,
   Я прозевал домашние интриги.
   Не нравился мне век, и люди в нем
   Не нравились, - и я зарылся в книги.
  
   Мой мозг, до знаний жадный, как паук,
   Все постигал: недвижность и движенье, --
   Но толка нет от мыслей и наук,
   Когда повсюду -- им опроверженье.
  
   С друзьями детства перетерлась нить,
   Нить Ариадны оказалась схемой.
   Я бился над словами "быть, не быть",
   Как над неразрешимою дилеммой.
  
   Но вечно, вечно плещет море бед, -
   В него мы стрелы мечем -- в сито просо,
   Отсеивая призрачный ответ
   От вычурного этого вопроса.
  
   Зов предков слыша сквозь затихший гул,
   Пошел на зов, - сомненья крались с тылу,
   Груз тяжких дум наверх меня тянул,
   А крылья плоти вниз влекли, в могилу.
  
   В непрочный сплав меня спаяли дни -
   Едва застыв, он начал расползаться.
   Я пролил кровь - как все!.. И, как они,
   Я не сумел от мести отказаться.
  
   А мой подъем пред смертью -- есть провал.
   Офелия! Я тленья не приемлю.
   Но я себя убийством уравнял
   С тем, с кем я лег в одну и ту же землю.
  
   Я Гамлет, я насилье презирал,
   Я наплевал на датскую корону, --
   Но в их глазах -- за трон я глотку рвал
   И убивал соперника по трону.
  
   Но гениальный всплеск похож на бред,
   В рожденье смерть проглядывает косо.
   А мы всё ставим каверзный ответ
   И не находим нужного вопроса.

* * *

   - Вот тут, на левобережье Чороха, будет стоять город Батуми, - сообщила Танюшка, указывая рукой на крутые лесистые холмы, которые становились всё ближе и ближе.
   - Не будет, - возразила Ирка. - Откуда он тут-то возьмётся?
   Я в этом разговоре не участвовал. Ну Батуми. Ну и чёрт с ним. А вот причаливать-то куда?!
   Впрочем, казаки наши, кажется, знали - куда. Во всяком случае, "чайки" лихо летели прямо на берег, словно собирались на него просто-напросто выброситься. Драккары и ладья поспешали за ними. Джек уже скомандовал перекинуть паруса, и наш когг тоже шёл следом.
   - Смотрите! - крикнул Вадим, мучившийся на носу. Мы повернулись в ту сторону, куда наш страдалец показывал - и я даже заморгал от удивления. Прямо в скале, нависавшей над морем, рисовался фасад храма, усиленный мощными контрфорсами. Над куполом, похожим на шлем, надвинутый на лоб воина, возносился по мере нашего приближения в небо каменный православный крест.
   - Дер-жи-те-е буш-при-то-о-ом на хра-а-ам!!! - зычно прокричали с первой "чайки".
   - Они случайно не дети Сусанина? - осведомился Олег Крыгин. Раде, быстро и ловко вязавший на бортовом кнехте "восьмёрку", заинтересовался:
   - А Сусанин кто такой? Казак?
   - Проводник-профессионал, - ответил Олег. И в этот самый момент открылся проход в скале, за которым лежала бухта, окаймлённая полосой пляжа.

* * *

   Не знаю, кому и когда пришло в голову высечь в скале храм. Наверное, это было в те далёкие времена, когда люди в самом деле обладали верой в бога. Я удивился, увидев, что из казачат почти треть, махом вытащивших "чайки" на берег, тут же чинно отправилась в храм по крутой узкой тропе. Помедлив, я направился следом.
   Я в жизни ни разу не был в церкви. В семье моей в бога не верил никто. А я просто не задумывался над этой проблемой, и среди моих друзей верующих не было тоже... разве что Арнис, но верил ли он в Христа - или в более древних богов, я так и не понял. Здешний мир тоже не очень располагал к вере... или наоборот - располагал, только я не понял этого?
   Каменная ступень перед входом была глубоко выбита - настоящее корыто. Сколько же ног тут прошло?.. Внутри оказалось светло - свет падал в несколько высоких стрельчатых окон, пересекаясь на шероховатом каменном полу золотистыми клинками. Остановившись на пороге, я смотрел, как ребята опускаются на левое колено, опираясь каждый обеими руками на эфес поставленного в пол оружия. Те, у кого были головные уборы, сняли их ещё в начале тропы. Некоторые уже крестились, но стояла тишина. А у меня церковь ассоциировалась обязательно с песнопениями...
   Стены церкви изнутри были расписаны картинами - трудно разглядеть, какими, но рисунок на стене прямо перед входом я видел хорошо. Это был именно иконный рисунок, и я узнал Георгия Победоносца. Святой - с нимбом вокруг шлема - поражал копьём не змея, а рогатое существо. Сатану, наверное...
   Картину окантовывали белые на чёрной полосе свастики, перемежавшиеся со сложным звездообразным плетением.
   "Всем нужен бог, - вспомнил я слова Лядащева из "Гардемаринов". - Но не всякий может помолиться..." Я прислушался к себе. Нет, никакого молитвенного порыва я не ощущал. Но внезапно захотелось кое-что сделать...
   ...Мальчишки проходили мимо меня, особо не обращая внимания - разве что скользили по мне посуровевшими, какими-то самоуглублёнными взглядами. Я ждал. Вышел последний; ребята уходили по тропинке вниз. Я подождал, пока последний скроется за поворотом и, помедлив, положил ладонь на рукоять палаша. И шагнул внутрь.
   Меня оглушило и испугало звонкое, раскатистое эхо моих шагов. Казалось, внутрь с разных концов вошли сразу несколько человек. Я остановился, и звук шагов, ударившись о стены, смолк.
   Я стоял точно посредине зала. И так, стоя, вдруг ощутил свою неуместность в церкви, перед иконами, чьи краски не потускнели от времени, чьи лики не меняли человеческие чувства... Я - длинноволосый мальчишка в потёртой кожаной одежде, перетянутой промасленными перевязями, отягощёнными оружием; в побитых сапогах на широко расставленных длинных ногах, с обветренным, загорелым лицом, руки которого лежат на рукоятях клинков привычно и спокойно-расслабленно. И от осознания этой своей неуместности я рассердился.
   - Послушай меня, - сказал я, вскинув голову, и звук моего голоса тоже родил эхо, будто вместе со мной призывали слушать их другие люди. - Послушай меня, - упрямо повторил я, словно невидимый собеседник хотел меня перебить. - Если ты есть, я хочу, чтобы ты дал мне ответ: ради чего?! Если на то в самом деле твоя воля, объясни мне её смысл, и я, может быть, соглашусь и дальше идти этим путём, но уже осознанно служа тебе! Я не бойцовый пёс, которого бросают в драку, ничего не объясняя! - я скрипнул зубами и, помолчав несколько секунд, продолжал: - Но ты молчишь? Молчишь... Значит, и здесь я не получу ответа, кому и зачем всё это нужно... Что ж, прости. Пусть те, кто верят в тебя, обретают силу в этой вере. Я же буду продолжать верить в мой палаш.
   Повернувшись, я вышел из церкви, больше не обращая внимания на грохочущие раскаты шагов.
   И не оглядываясь.

* * *

   - Вы остаётесь здесь.
   - Олег... - начала Вильма, но я добавил в голос металла:
   - Здесь. Будете ждать нас у "Большого Секрета". Это всё.
   Танюшка молчала, опираясь на поставленную концом в камень корду. Она не смотрела в мою сторону, хотя все остальные девчонки обступили меня и пытались убедить, что без них война - не война.
   Её поведение как раз меня и беспокоило...
   ...Танюшка посмотрела на меня только когда я подошёл к ней вплотную, уже снарядившись для похода.
   - Держи. - сказал я, надевая на её руку свои часы. - Будь уверена - я за ними вернусь, ведь это - дедов подарок.
   Она точно хотела сказать что-то злое. Стопроцентно, я же знал её. Но то, что я сделал, её обезоружило, и она, без слов обхватив меня за шею, уткнулась лицом в мои волосы. Так мы и окаменели... Меня никто не окликал, и мне стоило чудовищного усилия (вытащить из тела засевшую толлу было бы легче) оторваться от неё.
   - Я вернусь, - сказал я и заставил себя отпустить её руку. - Обязательно вернусь, Тань. Ты жди.

Игорь Басаргин

   Отпусти меня, любимая, за тридевять земель,
   в царство тридесятое, где трёхглавый змей.
  
   Нынче всё едино мне, где и как сгореть...
   Отпусти, любимая, в поле встретить смерть.
  
   Нынче время - чёрное. Нынче смерть - светла.
   Прогорает вздорная душа моя дотла.
  
   А твоя любимая - вышитый подол,
   руки лебединые - накрывает стол.
   Ах, как хорошо!..
  
   - Отпусти, любимая, чтоб не сам ушёл, -
   Чтобы за морями, за горами чтоб
   вороги не зря мне сколачивали гроб, -
   милая, любимая, отпусти на смерть.
   Нынче всё едино мне, где и как сгореть...

* * *

   - До Куры отсюда километров сто пятьдесят, - Колька указал вытянутой рукой на белоголовые горные пики. - Смотри, там ещё зима. А вон там - видишь? - сигнальный дым, - в самом деле - вдали тянулась к нему тонкая струйка чёрного цвета. - Это где-то в районе Боржоми.
   - Там есть минеральная вода? - поинтересовался я.
   - Есть... Но мы туда не попадём, нам ближе. Хотя тропинки в наших местах ещё те.
   - Я это вижу, - кивнул я, скользнув взглядом по медленно ползущей неподалёку цепочке наших ребят. - Еле тащимся...
   - Ну, негры передвигаются ещё медленней, - Колька чихнул. - а на левый берег Куры они и вообще пока не перебрались. Иначе дым изменился бы... Успеваем! - он засмеялся и хлопнул меня по плечу, но глаза у Кольки оставались печально-холодными. - А вон, смотри - туры.
   Огромные рыжие быки шли всего метрах в двадцати от нас - но за пропастью, занимавшей все эти двадцать метров. Я напрягся, хотя понимал, что добраться до нас эти могучие существа не смогут при всём их желании. У переднего быка я мог бы улечься на лбу - и едва ли достал бы до кончиков рогов раскинутыми руками.
   - Я, когда мы ещё только-только сюда пришли, - сказал Колька, - видел, как вот такой тур убил эндрюсархуса, который напал на стадо.
   - А я только раз эндрюсархуса видел, - вспомнил я. - В Испании, прошлой весной... А ты давно здесь?
   - Седьмой год, - сказал Колька, и, повернувшись, зашагал вниз, к нашим...
   ...По рукам прямо на ходу путешествовал здоровенный котелок с чёрной икрой-самосолкой. Её зачерпывали сухарями, щедро разбазаренными Тилем из своих запасов. Я присоединился к этому безобразию, но икра мне не понравилась. Кто-то из ребят громко, но лениво рассказывал, как видел на Каспии "залом" - нерестящиеся осетры забили устье Волги на протяжении трёх километров вперемешку со стерлядью и огромными, по семь-десять метров, белугами, а каспийские казачата ходили по бёдра в выхлестнутой икре, заготавливая копченья на зиму. "Я с тех пор, - закончил мальчишка, - копчёную рыбу и икру вообще есть не могу."
   - Этот вроде как браконьерство, - неуверенно сказал Иван. Казачонок отмахнулся:
   - Да какое браконьерство... Этот мир нас даже не замечает. На Камчатке, рассказывали, во время нереста воду из ручья не возьмёшь - лосось...
   - Это да, - подтвердил один из мальчишек Тиля на дикой смеси нескольких языков, в основе которой лежал его родной голландский, - мы там были. Скажете, что вру, да я бы и сам не поверил, но я вот такую речку, - он кивнул в сторону пропасти, - перешёл по рыбе и ног не замочил.
   - А я сам не видел, но читал, - вступил я, - в Америке стада бизонов...
   - А я не читал, но видел, - заметил Джек. - Мы один раз в центр такого стада попали. Двое суток сидели на холме, а потом ещё несколько часов вообще встать не могли - казалось, что земля шевелится, волнами идёт.
   - Слушайте, - снова вклинился я, - кто-нибудь из вас бывал на Пацифиде?
   Молчание - частью недоумённое, частью смущенное - было мне ответом. Потом я услышал голос Тиля:
   - Шесть лет назад я ещё не жил на Терсхеллинге. Ты, наверное, не знаешь, Олег, но всех, с кем я попал сюда, убили не негры, а французы Жиля Руа - вон, Лаури тебе про него расскажет... да и Пашка, кажется, с ним встречался...
   - Встречался, - подтвердил хмуро черноволосый скуластый атаман. - Не удивлюсь, если дома он был пациентом дурки. Твой Свен, Лаури, между прочим, доброе дело сделал, что прикончил его...
   - Да его не мы прикончили, его девчонка одна, итальянка, зарезала, - возразил Лаури. - Он её изнасиловал, ну... А мы уж только его отряд добили.
   - Мы не об этом, - перебил его Тиль. Казалось, ему совсем не жарко в его чёрной тугой коже. - Так вот. Я тогда добрался до Украины, а там присоединился к русскому отряду Артура Шаманова.
   - По прозвищу "Сумасшедший Шаман", - дополнил Джек. - Негры его, кажется, года четыре назад на кол посадили где-то в Северной Африке - я там как раз домой пробирался...
   - Он самый, - кивнул Тиль. - Я с ним восемь месяцев ходил - по Сибири ходили, а с побережья Дальнего Востока на трёх насадах добрались до Пацифиды, на северо-западное побережье. Нас тогда было почти сто человек... Так вот. Я командовал уже тогда... был третьим кормчим, по-нашему - третьим сторменом. Первую насаду вёл сам Артур, вторую - Лио Ривело, франкист ещё 30-х годов. На Лусоне мы перебили больше трёх тысяч ниггеров и чинились. Вот как-то вечером Лио сказал, что Пацифида - совсем рядом и что он за свою жизнь дважды добирался до её берегов, но так и не высадился. Я тогда о Пацифиде вообще ничего толком не знал, ну а Артура не зря же называли Сумасшедший Шаман. Мы погребли на Пацифиду. Уже в виду берегов налетел тайфун. Пять суток нас мотало, растеряли мы друг друга... У меня трёх человек смыло, бочки с пресной водой раскололо - четыре из пяти. Улёгся тайфун - гляжу, а всего в миле от нас болтается Артур, и берега по-прежнему не так далеко, только не те, к которым мы гребли, а на триста миль южнее. В общем - погребли мы искать Лио. Вдоль берегов, естественно, раз нас возле них гоняло, то чем он хуже? И нашли. На пятые сутки поисков нашли. Мы бочки починили и вошли в реку, запастись пресной водой. Поднялись мили на три и буквально наткнулись на насаду Лио. Она стояла у берега на якорях, совершенно целая. И ни единого человека на ней. А было около тридцати.
   - Негры, - сказал Видов.
   - Насада была совершенно целая, - повторил Лио.
   - Они ушли в джунгли, - предположил я, - а там на них напали.
   - Ты не моряк, Олег, - заметил Джек. - На корабле всегда остаётся людей не меньше, чем нужно, чтобы выйти в море. В данном случае - наверное, минимум восемь человек, да, Тиль?
   Тот кивнул и продолжал:
   - Артур и я собирались искать. Переночевать и искать, но... - Тиль потёр щёку. - Но под утро - а ночь, надо сказать, была неприятной из-за звуков в джунглях, - Джек кивнул, вспоминая что-то своё, - до стоянки добрался один из мальчишек, что были с Лио. У него оказалась почти оторвана левая рука и вырван левый бок, кроме того, он никого не узнавал, да и прожил-то всего полчаса, но перед смертью вроде бы очнулся и сказал: "Все погибли. Бойтесь барабанов. Не ходите за барабанами." А буквально через десять минут, - Тиль сделал многозначительную паузу, - мы услышали в джунглях барабаны. Такой ритмичный сигнал, совсем не похожий на негритянский грохот. Я до сих пор его помню... - и Тиль отшлёпал по кожаному рукаву глухую дробь.
   - Это "Марш-атака", - сказал кто-то, - не может быть.
   - И вообще, это больше смахивает на страшилку, - заметил Андрей Соколов. - "Девочка, девочка, не вывинчивай крюк в полу" и всё такое. Летающая Рука...
   - Нет, - покачал я головой. - Лотар вообще-то очень мало пишет про Пацифиду, но у него тоже сказано про "барабанную дробь в джунглях"... Так, а что было дальше?
   - Мы ушли, - пожал плечами Тиль. - Гребли, как черти, пока не оказались вне видимости берегов. С тех пор, - вдруг заключил он неожиданно, - я жалею, что не пошёл в джунгли. Хотя там погиб бы наверняка.
   - Не обязательно, - покачал я головой. - Лотар не погиб.
   - И не только он, - подтвердил кто-то из ребят Лаури. - Вообще-то не так уж мало людей проходили Пацифиду.
   - Тебе видней, - заметил Лаури, - ты ведь плавал с Эмилем ярлом...
   - Плавал, - согласился парень, - и ушёл от него сам, Лаури ярл. Но смелости у Эмиля ярла было не отнять. Он проходил Пацифиду - правда, без меня...
   - Эмиль - это тот, остатки отряда которого мы добили на Крите? - вспомнил я. Лаури кивнул:
   - Между прочим, Дэннис Лиан, который пропал на Крите - я про него упоминал, когда разговаривали с Жоэ - тоже там бывало. На Пацифиде, в смысле.
   - В кого ни ткни - либо умер, либо пропал... - пробормотал я. Джек возразил:
   - Не думаю, что это как-то связано.
   - Да я не о связи, - отмахнулся я, - расспросить некого.
   - Вообще-то про Пацифиду чего только не рассказывают, - сказал Тиль серьёзно. - И Город Света там. И Бесконечная Дорога в тех местах начинается. И просто что там заповедник разной нечисти.
   - Это, кстати, не исключено, - заметил Джек.
   - Согласен, - поддержал его Лаури. - Тут и везде-то немало странного.
   - Вроде носферату, про которых ты говорил, Джек? - вспомнил я.
   - Вроде, - кивнул Джек. - И более того.

* * *

   Кабанов было не меньше двадцати только взрослых самцов и самок. Эти звери не умеют смотреть вверх, но нас они почуяли, хотя мы находились на верху крутого склона, заканчивавшегося сырой низинкой, где и шли неспешно кабаны.
   - Вот и ужин с развлечением на всю компанию, - сказал Лаури.
   - Угу, - согласился я, прикинув, как буду действовать и доставая дагу. - Ну что...
   Договорить я не успел - кто-то на правом фланге засвистел пронзительно и заорал: "Пошли, пошли, вперёд!" Мы рванулись вниз по склону, как в атаку.
   Да это и была атака. Кабаны не могли бежать нам навстречу, вместо этого они массой подались назад, теснее сплачиваясь и закрывая подсвинков и поросят. Массивные клиновидные головы опускались к земле, обнажались выгнутые кинжалы клыков. Утробное хрюканье перерастало в угрожающе-истошный визг - кабаны заметили врага.
   Нас.
   - Растягивайте их! - послышался чей-то весёлый возглас. Кругом кричали, улюлюкали, слышался хрип кабанов, отбивающих броски...
   - Сюда!..
   - Давай!..
   - А-а-ах-х!..
   - Быстро!..
   - Н-на!..
   - Оп!..
   - Бей!..
   Я пролез мимо какого-то парня, которого мотал кабан, а парень держался обеими руками за меч, вошедший в пасть до рукояти - из ноздрей широкого пятачка и из пасти лилась кровь. Ухватив жёсткую шерсть за ушами, я почти лёг на бок кабана и вогнал дагу под левую лопатку - кабан лёг мгновенно.
   - Спа... сибо... - выдохнул парень, с трудом вытягивая меч. - Сзади!..
   Я кувыркнулся через тушу кабана, пропуская мимо страшную, оскаленную и ощетиненную свинью. Взрывая мокрую землю, она развернулась, попыталась обойти тушу - я перекатился через неё вновь и, ухватив самку под коленом правой передней ноги, свалил. Мальчишка, которому я помог, сверху отвесно пробил её насквозь и широко улыбнулся.
   - В расчёте, - я поднялся тоже с улыбкой. Неподалёку докалывали визжащих поросят, кому-то, отчаянно ругающемуся, уже зашивали рану на ноге. Я несколько раз всадил дагу в землю и заорал:
   - Эй! Мои все целы?!
   - Меня убили! - так же заорал в ответ Боже. Вокруг грохнули.
   - Похоронишься и доложишь! - не остался в долгу я. - А пока давай принимайся за разделку! Это вообще всех касается, але!..
   ...Я, кажется, уже упоминал, что в отличие от охоты последующая за нею разделка туш - дело редкостно мерзостное. По-моему, привыкнуть к этому нельзя, особенно если это в промышленном масштабе. Но почти двести парней хотят есть. Кто-то уже разжигал костры, склон долины звенел от шума и гама, а на другом склоне неспешно скапливались в ожидании ночи волки. Им поживы тут явно много останется. Долбила гитара, и чей-то голос выл:
   - Когда подходили к берлину
   (Ох, лучше б туда не ходил!)
   Нарвался я, братцы, на мину -
   Осколок мне член отхватил...
   С другой стороны не менее громко ревели на несколько голосов по-голландски (или по-фламандски?) что-то похоже столь же похабное.
   - Застрельщики славных дел, - заметил, подходя, Вадим. - Любое славное дело застрелят... Пошли к костру. Только помоемся сначала.
   - Мне такие сборища всегда напоминают турслёты, - признался я, когда мы отмывались. - Фу, всё равно кровью воняю... Не люблю я этого запаха, - я обратил внимание, что Вадим смотрит на меня странными глазами и удивился: - Ты чего?
   - Да вот я вспомнил, - медленно сказал он, - февраль, когда мы с немцами негров на Марице перебили. Как ты тогда глаз негру вынул и ногой на животе у него раздавил... Что, тогда кровью не пахло?
   Я смерил его долгим, внимательным взглядом:
   - Чего ты хочешь? Испортить мне настроение?
   - А оно у тебя хорошее?! - то ли в шутку, то ли всерьёз поразился Вадим.
   - Да! - рявкнул я, вскакивая.
   - Тише, тише, дети, не ссорьтесь! - подал голос Серёжка Лукьяненко, отмывавшийся неподалёку. - Пошли, костёр-то уже развели, наверное...
   ...Костёр уже не только развели - Михель шпиговал три здоровенных кабаньих окорока какими-то травками, уверяя всех, что это знаменитые кавказские приправы.
   - Ты нам волчьего лыка туда не напихай, - под общий смех сказал Видов, вырубавший из палок здоровенные вертелы. Михель хмыкнул:
   - Я голландец, а у нас обжорство - национальная традиция... Вот это, например, - он поднял какой-то стебелёк, - это кинза. А это - реган. А это...
   - Это петрушка, - невозмутимо сказал Мило. - Послушай, я есть хочу.
   Боже поддержал брата энергичным кивком. У какого-то костра казачата орали древнее, как мир:
   - Как при лужку, при лужке,
   Во широком поле,
   При знакомом табуне
   Конь гулял по воле!
   При знакомом табуне
   Конь гулял по воле!..
   - Хорошо поют, - заметил Басс, извлекая свои гусли. - Ну что? Пока мясо жарится? - и, не дожидаясь согласия... -
   Корабли постоят
   И ложатся на курс.
   Но они возвращаются
   сквозь непогоду...
   Не пройдёт и полгода,
   Как я появлюсь,
   Чтобы снова уйти,
   чтобы снова уйти
   на полгода...
   Я удивился, увидев, как начал подпевать Иван, причём по-русски, широко раскрыв глаза и довольно красиво:
   - Возвращаются все,
   Кроме лучших друзей,
   Кроме самых любимых
   и преданных женщин...
   Возвращаются все,
   Кроме тех, кто нужней...
   Я не верю судьбе,
   я не верю судьбе, а себе -
   ещё меньше...
  
   И мне хочется думать,
   Что это не так,
   Что сжигать корабли
   скоро выйдет из моды...
   Я, конечно, вернусь -
   Весь в друзьях и в мечтах...
   Я, конечно, спою -
   не пройдёт и полгода...
   ... - Ты откуда знаешь Высоцкого? - спросил я Ивана. Болгарин пожал плечами:
   - Отец любит... любил... любит.
   - Ясно, - кивнул я. А Андрей уже снова подначивал Баса:
   - Игорь, давай эту, - он напел: - "Не хватило чуть-чуть нам попутной погоды..."
   - Понял, сейчас, - Басс положил перед собой котелок: - Рубли и валюту кидайте сюда...
   Не хватило чуть-чуть нам попутной погоды...
   Все пороги прошли, вроде всё позади, --
   Просто слишком везло нам все время

в последние годы,

   Но тревожное чувство невольно копилось в груди... - он помолчал, глядя в огонь, особенно яркий в сгущающихся сумерках и продолжал, перебирая струны:
   - А когда меж озер запетляла красавица Хета,
   Гальку разных пород в Ледовитый неся океан,
   Ураганным порывом промчалось таймырское лето,
   Первый снег опустился на плечи седых Путоран.
  
   Норд завыл и закрыл горизонт облаками,
   Бьет дождем по стеклу и гудит, как орган.
   Среди топких болот затерялась фактория Камень.
   Мы на ней пятый день. Пятый день - ураган.
  
   Тяжело ожидать, если день тот не первый,
   Если завтра опять не отправимся в путь.
   Все устали. Уже начинают пошаливать нервы...
   Не спешите, друзья, потерпите, ребята, чуть-чуть...
   ...Стемнело совсем, звёзды перемигивались почти во всё небо, только на севере, где-то над хребтами Кавказа, похоже, шёл дождь. Но ветер дул на запад, и я, пиная в ручей камешки, лениво подумал, что тучи снесёт в Чёрное море.
   Наш лагерь всё шумел, хотя многие уже спали, но этот шум мне не мешал. Я отошёл к концу гряды, на которой мы остановились - тут тропинка вновь уходила в лес, заплетённый кустарником, через который нам придётся продираться завтра. Далеко-далеко впереди, в неразличимой тьме, тоже горели костры - россыпью, штук шесть. Как это обычно бывает ночью, я не мог понять, сколько до них. Могло быть и двадцать, и пятьдесят, и больше километров по прямой. Интересно, кто это, подумал я, вглядываясь в огни... и вдруг меня охватило странное, захватывающее дух чувство - как в парке, когда кружишься на "ветерке". Огни надвинулись с бешеной скоростью... или нет, это даже была не скорость, а... не объяснишь словами, просто я вдруг увидел эти костры так, словно оказался рядом с ними, чуть сверху. Точнее не скажешь. Я почему-то не испугался и не удивился, а просто рассматривал людей у костров. И высокого мальчишку с длинными светло-русыми волосами, нижняя часть лица которого была закрыта жёсткой кожаной маской. Мальчишка стоял, уперев согнутую ногу в пенёк и положив руки на рукоять длинной шпаги, поставленной у носка другой ноги. Руки почти до самых локтей были закрыты крагами, на которых поблёскивал металл.
   Он поднял глаза. Встретился со мной взглядом.
   И мне показалось, что я упал с высоты не меньше трёх метров...
   ... - Олег, Оле-ег...
   Голос был негромким, а вот хлопки по щекам - довольно ощутимыми. Я открыл глаза и различил над собой лицо Джека.
   Я сел, придерживая рукой затылок. С трудом ворочая языком, спросил:
   - Что со мной было?
   - Это интересный вопрос, - заметил Джек, садясь рядом. - Подошёл я спокойненько к краю тропинки по своим делам. Сделал их, поворачиваюсь - а там ты валяешься. Ты откуда упал?
   - Упал? - я посмотрел в сторону далёких костров, оперся ладонями о тёплую землю. - А, да... упал... Джек, - я повернулся к нему, - "вилька, полька, тарэлька пишутся бэз мягкого знака. Сол, фасол, антрэсол пишутся с мягким знаком. Дэти, запомнитэ это, ибо понять это нэвозможно!"
   - Чего? - Джек свёл брови. - Ты, когда падал, головой не?.. - он заглянул мне в глаза.
   - Не знаю, - признался я. - Я вообще не знаю, падал ли... и откуда... Джек, ты случайно никогда не видел такого приметного парня...
   - Приметного? - англичанин улыбнулся. - Ты что, решил поменять ориентацию?
   - Нет, я её потерял, - признался я. - Парень в маске. Вот тут, на нижней части лица... Ты что, Джек?!
   Этот возглас вырвался у меня непроизвольно. Джек существо крайне флегматичное, именно по-английски. Но за какую-то секунду его лицо изменилось резко и жутко. На нём отпечатался такой ужас, словно Джек увидел что-то иррационально чудовищное. Непредставимо страшные по силе пальцы англичанина, словно стальные клещи, впились в отвороты моей куртки, защемив кожу.
   - В полумаске?! - Джек перескочил на английский. Я рефлекторно попытался вырваться - просто от охватившего меня страха - но ничего не вышло, Джек держал меня, как в тисках. - В полумаске?! - повторил Джек. - У него длинные русые волосы и глаза... глаза, как у Ангела Света?!
   - У к-к-кого? - пробормотал я.
   - У Люцифера!!! - рявкнул Джек, тряхнув меня. - Где, где ты видел его?! Он здесь?!
   - Он у тех костров, - я указал рукой и, когда Джек посмотрел в ту сторону, рывком сбил его захват. - Пусти!
   - Извини... - Джек с трудом переводил дыхание. - Как ты смог его увидеть у тех костров?
   - Я не знаю! - огрызнулся я. - В том-то и дело, что не знаю. Я стоял здесь. Смотрел на костры. И вдруг словно оказался рядом с ними. Там был этот парень. Мне кажется - он тоже видел меня, хотя всё это глупость...
   - Это не глупость... - процедил Джек. - Это совсем не глупость... Скажи, он выглядел так, как я сказал?
   - Ну... да, - я пожал плечами. - Правда, насчёт глаз - не знаю, я не видел, какие глаза у Люцифера.
   - А я видел... - Джек запустил обе ладони в волосы. Мне показалось, что он разговаривает сам с собой. - Ви-дел... Я знаю - у него глаза, как у Нэда Кардигана... и я думал, что больше не увижу... Валькнут... Валькнут, валькнут, валькнут - узел павших... не уйти, не убежать... - он вцепился в своё лицо, словно собираясь сдёрнуть его, как маску. Левый глаз сквозь пальцы блестел, будто серебряная монета.
   - Джек, - я взял его за плечи. - Ты что, Джек?
   - Слушай, - вдруг очень спокойно сказал Джек, опуская руку. - Нэд Кардиган был моим другом и советником принца Чарли. Мы вместе сражались... В 64-м недалеко от Брокена он вытащил меня буквально из рук ниггеров. И двадцать миль нёс на себе, укутав в свою крутку, а было минус тридцать... Я помню, как мы через два года пировали на коронации Чарли в Зонтгофене. Был зал, и свет факелов, и смех, и Нэд нагнулся ко мне через стол, протянул руку с чашей из бука, и мы выпили на брудершафт. Зонтгофен... - Джек поднял лицо к небу. - Нам казалось, что мы победили. Ты, Олег, не знаешь того, какое это чувство - ощущать себя частичкой такой мощи. Потом я первый раз отправился за океан, а Нэда Чарли назначил шерифом на Урал. Когда я вернулся, то заглянул туда. Повидаться со старым другом...- Джек засмеялся - нехорошо, горлом. - Не всех хотели нашего королевства, Олег. Я не про негров, нет. Кто-то уходил, кто-то подчинялся... а кто-то погибал. Так было нередко, и я, Олег, убил не одного - наверное, десяток тех, вся вина кого была лишь в нежелании подчиниться Чарли Виндзору, королю Срединного Королевства, да хранит Господь его душу... И Нэд продолжал делать это. Убивать. Там, на востоке, за Уралом, было немало тех, кто хотел сохранить самостоятельность. И мой старый друг очень широко истолковали приказ Чарли "наладить с ними отношения". Я впервые увидел белых ребят, казнённых белыми же. Не убитых, Олег, нет - казнённых. Нэд сажал пленных ребят на колья. Вешал за рёбра и за половые органы. Разрывал на деревьях. Отрубал им руки. Голых девчонок... он на них охотился с луком в лесу, как на зверей. Я всё это видел. У меня было человек пятнадцать. У него - втрое больше, и но всем из них это нравилось. И мы решили не вмешивать ребят. Это было бы подло... Уже тогда он носил маску. Кто-то из тех, кого он уничтожал, в бою срубил ему губы и часть подбородка, открыв кость... Мы дрались. Это была самая тяжёлая схватка в моей жизни. Во всех отношениях, Олег. Потом... ну, потом я убил его, вот и всё. Разрубил ему плечо и грудь...
   - Но тогда это не он, - уверенно сказал я. - Мало ли кто может носить маску? Я не думаю, что после удара твоим мечом можно остаться в живых.
   - Я тоже так не думал, - подтвердил Джек. - Но ты знаешь, что с тобой было?
   - Нет, - я медленно покачал головой. Мне почему-то стало не по себе.
   - И я не знаю, - кивнул Джек. Я с шумом разочарованно выдохнул. - В том-то всё и дело. Валькнут.
   - Валькнут, валькнут, - сердито сказал я. - Какой валькнут, что это такое?!
   Джек достал охотничий нож и, повернувшись ко мне спиной, заскрипел им по каменной глыбе. Потом - шагнул в сторону, и в свете луны и звёзд я увидел на камне странный, но притягательный знак - три хитро сплетённых треугольника.
   0x08 graphic
   Я довольно долго рассматривал значок, пытаясь понять, в чём его привлекательность и где у него начало, где конец. Мне вдруг вспомнился фокус с тремя кольцами, непонятно как проникающими друг в друга. Вообще фокусы оставляли меня равнодушным. Но только не этот...
   - Это и есть валькнут, - услышал я голос Джека и поднял голову. - Узел павших. Ничто не кончается. Ни от чего нельзя уйти. Всё связано. И только Воден, Одноглазый Бог, Седой - только он развязывает такие узлы. Но до него не докричишься.
   - Ты серьёзно? - недоверчиво спросил я. Джек улыбнулся:
   - Да не бери в голову. Нет, конечно... - он повернулся, чтобы идти и так, стоя ко мне спиной, сказал негромко: - Если будешь когда-нибудь в Зонтгофене, Олег, то увидишь остатки нашего замка. Я был там три года назад. Не знаю, кто - но кто-то нацарапал над входной аркой вот этот знак, Олег. Вот так.

Игорь Басаргин

   Уходит корабль погребальным костром
   От берегов.
   Рефрен повторяя, волна за бортом
   Поёт - вечный скальд -
   О грозной судьбе, что не минет
   Ни нас, ни богов.
   О мерном прибое, где сгинет
   Гранит этих скал.
  
   На запад ветрило спешит, вслед за днём,
   Будто душа.
   И падают искры горящим дождём
   На чёрную зыбь.
   А пламя пожара не сменит
   Скользящий свой шаг
   По водам, глубоким, как время.
   И память не смыть.
  
   И стрелы, горящие стрелы вдогон
   Наших долгов.
   И мир уплывает в грядущий огонь
   К концу тающих лет.
   Поют его крепкие вёсла
   В руках у богов,
   И, что бы там ни было после,
   В волнах - наш след.

* * *

   - Кто-то ещё с севера подошёл, - заметил Колька. Я кивнул:
   - Да, я эти костры видел ночью.
   Ребята в лагере, разбитом на склоне холма выше бурного ручья, нашу колонну, конечно, тоже заметили и сейчас стояли с оружием в руках. Впрочем, из головы колонны уже махали им и что-то кричали, так что драки, конечно, не будет, но...
   Я поймал себя на том, что ищу глазами высокого парня в полумаске. Мне хотелось верить, что всё это чушь, тем более, что утром и всю первую половину дня Джек вёл себя совершенно обычно. Я даже готов был вообще списать всё на сон. Не очень-то приятно был вспоминать ужас на лице храброго и благородного парня... Да и разговор какой-то мутный был.
   - Эй, вы кто-о?! - закричали из головы колонны.
   - Нордменн! - ответили с той стороны. И добавили по-русски: - Северяне, из Скандинавии!
   - В основном! - со смехом добавил ещё кто-то.
   - Кто командир?! - это Колька напрямик спускался с тропинки.
   - Я, - откликнулись с той стороны. - Карди. Карди Нэддинг.
   Спокойное и самоуглублённое, с улыбающимися губами и равнодушными глазами.
   Потом - лицо командира этих ребят, от подбородка до носа закрытое жёсткой чёрной кожаной полумаской.

* * *

   Уже под вечер прошёл дождь, короткий и тёплый, но бурный. Пока размещались на ночлег, я, естественно, был в хлопотах, а потом обнаружил, что Джек куда-то пропал. Он с полудня шагал совершенно нормально, перешучивался, разговаривал, а сейчас...
   - Эй, где Джек? - поинтересовался я у Вадима, который резал копчёное мясо - в кашу. Тот отвлёкся и пожал плечами:
   - Представления не имею. Может, по девкам пошёл?
   - По каким? - затормозил я.
   - По казачьим, - ядовито ответил Вадим.
   Я не стал продолжать разговор и, отойдя подальше от костров, расслабился и начал прислушиваться, вглядываться и почти принюхиваться. Конечно, вокруг лагеря бродило с самыми разными намерениями немало людей... Но я, расхаживая между камней и зарослей кустарника, наткнулся на Джека. Не мог не наткнуться, потому что нельзя прожить в этом чёртовом мире несколько лет и не обзавестись такой полезной вещью, как инстинкт.
   Джек и Карди стояли друг против друга, метрах в трёх, за большим раздвоенным камнем. Они обернулись ко мне разом. Оба.
   И на лице Карди не было маски.
   Я содрогнулся, и это не оборот речи. Верхняя часть лица принадлежала симпатичному парнишке. А нижняя...
   А нижняя - черепу.
   Когда-то страшный, хотя и неточный удар начисто снёс Карди губы, обнажив дёсны, и стесал плоть на подбородке. Этот вечный оскал был страшен. И, конечно, Карди Нэддинга на деле звали Нэд Кардиган.
   - Привет, - сказал он, меряя меня холодными глазами. - Это тебя зовут Олег?
   - Меня, - я спустился за камень и встал там, положив ладони на рукояти клинков. - А это тебя зовут Нэд Кардиган?
   - Когда-то я знал этого человека, - ответил он. - Давно. Его убил Джек. Вот он, - он кивнул в сторону Джека. - А что тебе до Нэда Кардигана, Олег?
   - Ровным счётом ничего, - покачал я головой. - Я слышал, он был так себе человек. Не слишком-то ценил человеческую жизнь...
   - Жизнь - как актёр на сцене.
   Побегал, пошумел - и был таков.
   Жизнь - сказка в пересказе дураков.
   Жизнь - только миф.
   И ничего не стоит.
   Ничего, - прочёл Нэд. И любезно пояснил: - Это Шекспир.
   - "Макбет", я знаю, - кивнул я. Нэд ответил таким же кивком:
   - Он, кстати, и свою жизнь не слишком высоко ставил... Да и по тебе не похоже, что ты очень озабочен её сохранностью.
   - Наши жизни - это наше дело, - заметил я. - Ещё мы можем, хоть это и не очень приятно, распоряжаться жизнями тех, кто нам добровольно подчиняется. Но я не думаю, что мы имеем право вешать тех, чья вина в нежелании подчиняться.
   - А как, по-твоему, создаются государства? - спросил Нэд. - Методом всеобщего договора?
   - Не знаю, - признался я. - Знаю только, что я не стал бы вешать за отказ присягнуть мне. И ещё я знаю, что у вас ничего не вышло. С государством.
   - Мда? - безразлично поинтересовался Нэд. Его жёсткие кожаные пальцы легонько шевелились на рукояти шпаги. - Не знаю. Я этого не видел. Понимаешь ли, Олег - Джек, когда убил ме... Нэда, то приказал похоронить его. В земле. В общем-то, его трудно винить, но он мог бы приказать сжечь своего... старого друга, как было положено. А не заваливать его землёй с червяками. И теперь представь себе, что Нэд испытал, когда пришёл в себя - истекающим кровью и зарытым в могилу? Странно, что он выбрался. Странно, что он не умер. Странно, что его подобрали.
   - Тебя подобрали те, за кем ты охотился - подал голос Джек. - Русские. Сергей Красник, так? И не убили. Не повесили, не содрали с тебя кожу. Выходили... Вот что действительно странно, Нэд.
   - Странно, - согласился Нэд и достал шпагу.
   - Почему ты здесь? - полюбопытствовал я.
   - Негров я ненавижу не меньше, чем ненавидел Нэд, - пояснил он. - Тут ничего не изменилось. Но долги остались. Валькнут. Джек?
   - Я не могу драться с тем, кого убил один раз, - спокойно сказал Джек, но это было нехорошее спокойствие.
   Мне на миг показалось - Нэд крикнет, что Джек трус, но он кивнул, словно услышал ожидаемое:
   - Валькнут, - и его шпага уперлась Джеку в горло.
   - Чёрта лысого, - сообщил я, обнажая палаш. Короткое движение - и шпага отлетела в сторону.
   - Не надо, Олег, - сказал Джек. Губы его прыгали.
   - Надо, Джек, - ласково сказал я. - Я князь - или не князь?.. Но у нас с живым трупом ещё есть возможность разойтись мирно, так как я, как ни крути, против тебя лично ничего не имею... Нэд.
   - Я ещё прошлой ночью почувствовал - что-то не так, - почти с удовольствием заключил Нэд, доставая из-за голенища высокого сапога дагу, раскрывшуюся со щелчком на три острия. - Но не хотел верить в такую удачу... Ты, Джек, далеко не уходи, я тебя убью потом... Я слышал, что ты хороший фехтовальщик, Олег?
   - Настолько, что спрошу: тебя есть кому заместить? Не хотелось бы оставлять твоих без командира...
   - Есть, есть, - кивнул Нэд. - Не беспокойся... Ну? - он учтиво и изящно отдал салют. Я, помедлив, ответил тем же. Благородство за благородство.
   - Так ты говоришь - валькнут? - уточнил я, обнажая дагу. - Вот и проверим. Узлы, которые нельзя развязать, можно разрубить.
   - О? - удивился Нэд, делая лёгкий выпад, который я отбил вверх. - Классическое образование?
   - Советская школа, - я сделал выпад в лицо, отдёрнув палаш от даги. - И интерес к истории...
   - Знаешь, кто такой Ростан?
   Я парировал укол в колено:
   - Автор "Сирано де Бержерака"? - он отбил рукоятью рубящий удар палаша в плечо. - Ты имеешь в виду "Балладу о дуэли"? - уточнил я. Легко играя длинным клинком, Нэд продекламировал (странно, что отсутствие губ не ломало его голос, но говорящий оскал черепа пугал!):
   - Свой фетр бросая грациозно,
   На землю плащ спускаю я,
   Теперь же появляйся грозно,
   О шпага верная моя!..
   - Меня, мой друг, вам не сразить, - возразил я. -
   Зачем вы приняли мой вызов?
   Так что ж от вас мне отхватить,
   Прелестнейший из всех маркизов?..
   - Бедро? Иль крылышка кусок? - перебил меня Нэд: -
   Что подцепить на кончик вилки?
   Так, решено: сюда вот, в бок
   Я попаду в конце посылки... - и он попал. И неплохо попал, скользнул длинным клинком над моим палашом и вытянутой рукой, и я, ощутив резкую боль в левом боку, отшагнул назад. Нэд засмеялся: - Вы отступаете? Вот как?.. - и прервал стихи: - Ладно. Ты не так уж хорош. Я, честное слово, не хотел тебя убивать, Олег, но теперь убью. Первый - в плечо! - я попытался защититься, но не успел. Просто не успел, и это было самое ужасное - кончик шпаги ударился в кость, и от обжигающе-парализующей боли я выпустил дагу. - Второй - в колено! - левая нога у меня подломилась, и я с трудом сохранил равновесие, а Нэд с хладнокровным видом ждал, пока я выпрямлюсь. - А третьим - в горло - я тебя убью. Потерпи, это секунда, - любезно сказал Нэд.
   "Этого мне начисто не надо," - подумал я совершенно хладнокровно. Бояться смерти я давно уже отвык. Но это не значило, что мне хочется умирать. Англичанин был быстрее меня. В два. В три раза... Если бы сделать его не таким быстрым...
   ...И, чутьём бойца угадав выпад за сотую долю секунды до него, я упал на правое колено. Нечего было и надеяться уколоть его снизу - он наверняка перехватил бы мой палаш шпринг-клинге - и всё.
   Поэтому я рубанул. Кругом.
   Нэд был дьявольски быстр. Чудовищно, и он, подпрыгнув на месте, спас ноги от моего удара. От этого удара, потому что я в полёте довернул клинок - и обратным движением подрубил ему левую ногу сзади под коленом. Ещё до того, как он приземлился.
   Нэд ахнул - не от боли, а изумлённо - и, упав на ноги, начал валиться на бок, но, умело превратив падение в кувырок, ушёл от моего укола и встал на ноги метрах в трёх от меня. Но как встал! Едва касаясь земли левой ногой! "Сухожилие," - поздравил я себя, вставая и подняв дагу. Левой рукой можно было двигать, бок немел, а рана в колене сильно болела. И всё-таки я сразу оказался в более выгодном положении, чем Нэд.
   Он это понимал. И сказал искренне:
   - Отлично. Я ошибся насчёт тебя.
   - И очень, - согласился я, придвигаясь к нему. Шпага шевелилась, тело Нэда явно требовало от него - на автомате! - действий, заученных досконально, на уровне рефлекса... а нога парализовала движения. - Плохо, да? - поинтересовался я. - Сейчас будет ещё хуже.
   - Олег, - окликнул меня Джек.
   - Да? - я не повернул головы.
   - Не убивай его, Олег.
   - Ещё раз, - попросил я.
   - Я прошу отдать его мне, князь.
   - Хочешь меня добить? - спросил Нэд.
   - Олег... князь, - снова позвал Джек.
   Я убрал дагу и, вытирая палаш о рукав, бросил:
   - Он твой...
   ...Джек догнал меня около лагеря, когда я, сидя на плоском камне, зажимал локтем рану в боку и переводил дух. Англичанин молча стащил с меня куртку и начал осматривать рану в плече.
   - Что ты с ним сделал? - спросил я.
   - Ничего, - коротко ответил Джек. - Так, с плечом всё в порядке, хватит повязки...
   - Не убил? - искренне удивился я. Всё вокруг со звоном поплыло - Джек добрался до раны в боку. Я усилием воли заставил себя выбраться из позванивающей круговерти. - Какого чёрта?
   - Это надо промыть, зашить и перевязать, - Джек встал. - Посиди, держи руку на дырке. Я сейчас всё принесу.
   - Я задал вопрос, - напомнил я.
   Джек долго молчал, сидя рядом. Я слышал, как он ровно дышит и, привалившись к нему, начал то ли засыпать, то ли всё-таки терять сознание, когда его голос заставил меня вздрогнуть и отшатнуться:
   - Ты вряд ли поймёшь... и хорошо бы тебе никогда не понимать этого. За двадцать с лишним лет сгорело всё, Олег. Любовь и ненависть перегорели в пепел, страх и боль забылись, надежды и вера стёрлись... Камни в Зонтгофене, на которых написаны наши имена - остались. И нас осталось всего двое, Олег... - он встал. - Сейчас принесу необходимое и заштопаем тебя.

Игорь Басаргин

   Тебя я знаю вдоль и поперёк.
   Ты мог
   Моим бы стать, пожалуй, близнецом.
   В мой дом
   Войдёшь и тоже знаешь, что да как, -
   Мой враг.
  
   Тебя я знаю вдоль и поперёк.
   Исток
   Вражды потерян в изначальной тьме.
   Ты мне
   Роднее брата, ближе, чем свояк, -
   Мой враг.
  
   Тебя я знаю вдоль и поперёк.
   Жесток
   От прадедов завещанный закон.
   Но он
   С тобою навсегда нас вместе спряг,
   Мой враг.
  
   Тебя я знаю вдоль и поперёк.
   Итог -
   С такой враждой не надо и любви...
   Живи
   Сто лет. Удач тебе и благ,
   Мой враг.

* * *

   Единого центра сопротивления на левобережье Куры не существовало. Получалось так, что мы, двигаясь от побережья Чёрного моря, вбирали в себя другие отряды, как соединяются друг с другом шарики ртути. К началу четвёртого дня вместе шли следующие отряды:
   - Колька - 43 чл.,
   - Пашка - 40 чл.,
   - Марио - 37 чл.,
   - Ярослав - 20 чл.,
   - Лаури - 22 чл.,
   - Тиль - 24 чл.,
   - Олег - 15 чл.,
   - Карди - 18 чл.,
   - Улав - 14 чл.,
   - Дидрих - 21 чл.,
   - Лёшка - 18 чл.,
   - Франсуа - 17 чл.,
   - Ромка - 29 чл.
   ВСЕГО: 318 бойцов.
   Я, если честно, так отвык от многолюдства, что этот отряд казался мне целым войском. Совершенно неожиданно обнаружился Лёшка Званцев - тот парень, с которым мы в первое лето собирались зимовать под Москвой. А моё обещание Вадиму пошло прахом, потому что и Франсуа обнаружился тоже. А с ним была Наташка, и с этим ни черта нельзя было поделать. Они, кстати, тоже чувствовали себя не очень, и Наташка даже не стала разговаривать с нашими девчонками, разыскавшими было её... А уж про Вадима я вообще не говорю - он резко осунулся и замкнулся в молчании, а с ним мучилась Ирка...
   ...Этим - четвёртым - утром мы собрались на совет. Было ещё совсем рано, наш лагерь толком не проснулся. Мы рассаживались на камнях вокруг песчаной площадки, оценивающе глядя друг на друга. Уже когда все разместились, какое-то время царило молчание. Потом заговорил Ромка - коренастый рыжеволосый парнишка лет шестнадцати, чей отряд постоянно обитал в этих местах:
   - Наверное, всем и так понятно, зачем мы тут собрались. Вторая группировка - около четырёхсот ребят - сейчас стоит к востоку от нас, километрах в двадцати. Вообще-то, подойдут и ещё подкрепления, но ждать долго мы не можем. Перевалы вот-вот откроются, тогда негры пойдут через Куру, - он протянул вперёд длинную прямую саблю и одним движением вычертил Куру. - Тут стоят - на протяжении двадцати километров - около шестнадцати тысяч негров. Мы - тут. Вторая группировка - здесь.
   - Шестнадцать тысяч на семьсот - это по двадцать два-двадцать три ниггера на каждого из нас, - подл голос Дидрих, светловолосый атлет со шрамом на левой щеке.
   - Ну, каждый из нас стоит десяти негров, - буркнул Пашка.
   - Всё равно получается, что нас хватит на семь тысяч, - заметил Лёшка.
   - Что? - не понял Ромка.
   - Я говорю, что даже по десять негров на каждого из нас - всё равно получается семь тысяч. И даже по двадцать - до победы не дотягиваем.
   - Что ты предлагаешь? - спросил Ромка. Лешка пожал плечами, но Улав - желтоволосый норвежец в кирасе из серебряных полос - предложил вместо него:
   - Мы можем отойти на перевалы Кавказского хребта и оборонять их, пока не соберутся ещё подкрепления.
   - А ещё, - Карди (Нэд), вытянув вперёд повреждённую мной ногу, насмешливо оглядел всех, - можно вообще плюнуть на происходящее.
   - Как это плюнуть?! - вскочил Марио.
   - Слюной, - любезно пояснил Карди. - Если пошли разговоры об отступлении и обороне, - он встал, опираясь на шпагу. - А вот если судить по твоему плану, Роман, то вот тут Кура делает резкий поворот и полупетлю. На нашем берегу вплотную к воде подступает лес, на их берегу - скалы. В скалах они умеют драться ещё хуже, чем в лесу. Представьте себе, что мы открыто объявимся на побережье. Как вы думаете, они удержатся от нападения? Вот мы, три с небольшим сотни человек. Или бросятся переправляться через Куру, пока берега свободны?
   - Они пришли нас убивать, - сказал Франсуа, нянча на ладони саблю в ножнах. - Они не удержатся.
   - Я тоже так думаю, - кивнул Карди и снова начал чертить. - Они переправляются и пытаются навалиться на нас в лесу. В это самое время второй наш отряд - мы с ними свяжемся - ниже по течению тайно переправляется через Куру и выходит неграм в тыл. Если учесть их склонность к панике - они вполне могут решить, что нас в несколько раз больше. И дело выиграно.
   - Авантюра, - коротко отрезал Дидрих. - Стоит им на секунду сохранить хладнокровие - и нам конец. Нас семь с половиной сотен, поделенных на два отряда. Их - шестнадцать тысяч. Они навалятся - это ты точно сказал, Карди - и расплющат нас.
   - В лесу? - пробормотал Тиль. - Нет, в лесу им нас не раздавить, Дидрих. Это не полевое сражение. В лесу мы раздёргаем их и перебьём по группам, а вернуться они не смогут - их атакуют с тыла. Кроме того, у нас немало луков, арбалетов и аркебуз. Да и с десяток стволов, кажется, есть?
   - Есть, - кивнул Колька, и Ромка кивнул тоже.
   - Вот, - заключил Тиль. - Нет, мне план англичанина по душе. Всё решится сразу.
   - Он тебе по душе, потому что ты чокнутый, - заявил Дидрих. Разговор шёл на вавилонской смеси из десятка языков, я отлично всё понимал, но помалкивал. И сильно удивился, когда Ромка спросил:
   - А ты что думаешь, Олег?
   - Я? - на миг я смешался, но всего на миг. - Я отличный фехтовальщик, - скромности в моём заявлении не прозвучало, - но в больших сражениях ничего не понимаю... Впрочем, я согласен с Тилем. Лучше всего идти и сражаться. Ведь драться всё равно придётся. Не сегодня, так завтра. Зачем ждать?

Сергей Калугин

   Из-за дальних гор, из-за древних гор
   Да серебряной плетью река
   Рассекала степи скулу...
   Белый дрок в костер, бересклет в костер,
   Над обрывом стою...
   Боги, боги, как берег крут.
   Мертвой свастикой в небе орел повис,
   Под крылом кричат ледяные ветра,
   Я не вижу, но знаю, он смотрит вниз
   На холодный цветок моего костра.
   Мир припал на брюхо, как волк в кустах,
   Мир почувствовал то, что я знаю с весны:
   Что приблизилось время огня в небесах,
   Близок час восхождения Черной Луны.
   Я когда-то был молод -- так же как ты,
   Я ходил путем солнца -- так же как ты,
   Я был светом и сутью -- так же как ты,
   Я был частью потока -- так же как ты!
   Но с тех пор как война подарила мне взор,
   Леденящие вихри вошли в мои сны,
   И все чаще мне снились обрыв, и костер,
   И мой танец в сиянии Черной Луны.
   Бог мой, это не ропот -- кто вправе роптать,
   Слабой горсти ли праха рядиться с тобой...
   Я хочу просто страшно, неслышно сказать:
   Ты не дал - я б не принял дороги иной,
   Ведь в этом мире мне нечего больше терять,
   Кроме мертвого чувства предельной вины,
   Я пришёл сюда эту вину искупать
   В леденящем сиянии Чёрной Луны...

* * *

   Утро было тёплым, сырым и туманным. Всё вокруг закутала искажавшая звуки серая пелена, передвигавшаяся и меняющаяся - в ней выступали смутные фигуры, слышались лязг, неясные разговоры, шаги, хруст веток - лагерь постепенно просыпался.
   Ещё толком не продрав глаза, я взглянул на запястье и с полминуты тупо соображал, куда делись часы. Потом вспомнил, тяжеловато сел, передёрнув плечами. Несколько наших тоже уже проснулись; Анри молча протянул мне половину вяленой рыбы, налил в котелок чая. Чай был настоящий, местный, только без сахара - но от этого, как ни странно, даже вкусней.
   - Слышишь шум? - спросил Вадим, пятернёй причёсывавший свои светлые волосы. - Негры на том берегу. Купились.
   Я прислушался. И за голосами лагеря в самом деле услышал ровный, монотонный гул. Меня вновь пробрала дрожь - но уже не от холода...
   Я допил чай и, решительно поднявшись, пошёл к берегу реки, на ходу затягивая ремни, то и дело натыкаясь на ребят и даже спотыкаясь об них. Вода рокотала где-то на перекате. Около берега - в том месте, где я вышел - сидел и задумчиво плескал себе в лицо Лаури. Рядом на песке лежали его оружие и снаряжение.
   - Привет, - я опустился рядом, начал умываться. Если честно, я был рад, что встретил англичанина. Меня вдруг охватила неуверенность в исходе предприятия, которое мы затеяли.
   - Привет, - Лаури зевнул, воспитанно прикрыв рот ладонью. - Ну вот. Минут через двадцать туман утянет - и всё начнётся.
   - Ты участвовал в чём-то подобном? - спросил я. Лаури кивнул:
   - Не столь масштабно, но нас тоже было несколько сотен, и негров - тысяч семь. Ничего особенного. Если ты жив, то жив. Если тебя убили - тебя убили, и не всё ли равно, стычка это один на один или подобное побоище...
   - Наши-то подошли на тот берег? - поинтересовался я. Лаури снова зевнул:
   - Подошли, подошли...
   Подвалили Тиль и хромающий Карди. Тиль успел уже где-то умыться, мокрые волосы блестели, голландец улыбался:
   - Привет.
   Карди сказал досадливо:
   - Ты лишил меня возможности поучаствовать в грандиозном побоище, русский.
   - Что вы с ним не поделили? - шёпотом спросил Лаури. Я поморщился:
   - Да так, мелочи, - и встал. В тумане странно и раскатисто прогудел рог. - Кажется, нас.
   - Нас, нас, - с ленцой ответил Лаури. - Тиль, помоги бригантину надеть...
   ...Туман рассеялся мгновенно, даже странно. И первое, что я услышал - как присвистнул Олег, Крыгин.
   Да. Было отчего.
   Негры спускались к воде. Они двигались сплошной, монолитной чёрной массой, расцвеченной яркими точками перьев на масках. Масса выливалась из нескольких скальных проходов, как некая паста из тюбика. Рокочущие бубны сливались с визгом труб в дьявольской какофонии, давящей на мозг.
   Передняя часть гигантской толпы, лязгая металлом и взрёвывая, начала спускаться в воду на перекате брода.
   - Молись, кто верует... - прошептал Вадим, кладя на плечо клинок своего бастарда.
   - Ровней ряд! - закричали на левом фланге. По нашему строю прошло короткое движение, он уплотнился и выровнялся. Кто-то и правда явно молился, некоторые целовали клинки или что-то говорили соседям, другие неотрывно смотрели на негров.
   Я натянул на левую руку крагу, вытащил из ножен палаш. Подумал и поднёс к губам его рукоять - то место, где на яблоке была выдавлена свастика. Поцеловал холодный металл, покосился вправо-влево. То ли никто ничего не заметил, то ли не увидели мои ребята в этом ничего странного... Я опустил палаш и достал дагу.
   И начал смотреть, как на наш берег рвано и резко выбегают гряд волн, рождаемых ногами негров, добравшихся уже до середины реки.
   Краем глаза я заметил, как из строя выходят ребята с луками и прочим метательным оружием. Джек тоже вышел... Деловито, хотя и вразнобой, защёлкали тетивы. Негры взвыли, хотя едва ли обстерл причинял им такой уж большой ущерб.
   - Чёрт побери, сколько же их... - услышал я голос Видова и заметил в ответ:
   - Мы пришли бить, а не считать, - а Басс философски добавил:
   - Чем гуще трава - тем легче косить.
   - Косы бы не затупить, а то и подточить будет некогда, - проворчал Мило.
   - Скорей бы, - прошептал Иван.
   - Да уже сейчас, - я подвигал лопатками под бригантиной. И угадал. Условленным сигналом прокричал рог, и я начал пятиться вместе с остальными к лесу, который на миг в самом деле показался мне спасительным. Словно мы и вправду собирались рассеяться в нём без боя...
   - Живей! Живей! Живей! - уже торопил кто-то. Рог снова закричал - длинно, переливчато, подавая сигнал уже тем, кто ждал, стискивая оружие, в засаде на том берегу Куры, ниже по течению. Негры этого не знали. Они уже выходили на берег. Первым оставалось до нас метров тридцать, и я видел маски - оскаленные, раскрашенные, увешанные перьями, пустоглазые, с провалами ртов...
   - Быстро - в лес! - крикнул я. - На группы! Скорей! Ну?!.
   ...Завернув за дерево, я зажал палаш в зубах, высвободил из перевязи первый из своих ножей. Негры ломились через низкий спутанный кустарник. Напротив меня сидел, пригнувшись за палым стволом, Раде, и я, встретившись с ним взглядом, увидел в его глазах восторг и ужас. Я кивнул: "Давай!" - и Раде, волчком на колене вывернувшись из-за укрытия, коротким взмахом врубил бартэ в пах оказавшемуся рядом негру и вскочил, выхватывая накрест ландскетту и тесак.
   - Оппа! - я метнул нож, и другой негр свалился тычком - попадание в затылок, в основание черепа. - Оппа! - другой рухнул поперёк первого, раскидав руки - рукоять торчала у него из глазницы маски. Раде, всадивший ландскетту в живот одному из противников, растаял в кустах. За спинами негров мелькнули Вадим и Видов, из их рук, разворачиваясь чёрными змеями, вылетели кистени... Я плавным движением убрался за дерево и нырнул под нижние ветки кустов, согнувшись втрое. Негры ползли где-то рядом, ругаясь так, что было похоже - пилят деревья в лесу. Им мешал кустарник, а ползти под ним такой толпенью было глупо. Наш план работал - во всяком случае, начал работать, и лес нам в этом помогал. Дальше он поднимался на склоны кавказских предгорий, становился ещё гуще - туда мы и оттягивались, а негры шли вслед за нами, видя только одно: мы отступаем, практически бежим. Оно, в сущности, так и было...
   ...Третий - последний - нож я вогнал сзади под лопатку одному из четверых оказавшихся около меня негров.
   - Хах! - в сторону отлетела рука одного из них с частью плеча. Я нырком уклонился сразу от падающего тела, разбрызгивающего кровь - и от ятагана второго негра, врезал ему локтем назад - в солнечное - и, отбив дагой ятаган третьего, проткнул его палашом в грудину. У последнего в руках был топор, он крестил им воздух перед собой. Приближались ещё десятка два негров, но за их спинами возникли двое незнакомых парней, и об этом противнике я перестал беспокоиться. Топор со свистом прошёл над моей макушкой, но уже через миг голова негра соскочила с его плеч от удара моего палаша и, вертясь, улетела в кусты. Тот, которого я угостил локтем в солнечное, так и не успел разогнуться - набалдашник даги в моём кулаке, обрушившись на затылок, сломал ему позвоночник.
   ...За что мы дерёмся? За что я размахиваю клинками здесь - здесь, где каждое движение чужой руки может принести смерть? За какие такие ценности и идеалы? Неужели только ради того, чтобы испытать вновь и вновь это пьянящее чувство опасности, от которого замирает всё внутри и хочется жить ещё сильней, чем обычно? Может быть, это самое чувство и оправдывает в какой-то степени весь этот мир?..

Юрий Энтин

   Шпаги звон, как звон бокала,
   С детства мне ласкает слух!
   Шпага многим показала,
   шпага многим показала,
   Что такое прах и пух!
   Вжик! Вжик! Уноси готовенького!
   Вжик! Вжик! Кто на новенького?!
   Кто на новенького?!
   Кто на новенького?!
   Подходите! Ближе, ближе!
   Вам урок преподнесу!
   Подлецов насквозь я вижу,
   подлецов насквозь я вижу,
   Зарубите на носу!
   Вжик! Вжик! Уноси готовенького!
   Вжик! Вжик! Кто на новенького?!
   Кто на новенького?!
   Кто на новенького?!
   На опасных поворотах
   Трудно нам, как на войне...
   И, быть может, скоро кто-то
   и, быть может, скоро кто-то
   Пропоёт и обо мне:
   "Вжик! Вжик! Уноси готовенького!
   Вжик! Вжик! Кто на новенького?!
   Кто на новенького?!
   Кто на новенького?!"
   Юный друг! В бою открытом
   Защитить готовься честь
   И оружием забытым
   и оружием забытым
   Соверши святую месть!
   Вжик! Вжик! Уноси готовенького!
   Вжик! Вжик! Кто на новенького?!
   Кто на новенького?!
   Кто на новенького?!
   Эх, народец нынче хилый!
   Драться с этими людьми?!.
   Мне померяться бы силой
   мне померяться бы силой
   С чёртом, чёрт меня возьми!
   Вжик! Вжик! Уноси готовенького!
   Вжик! Вжик! Кто на новенького?!
   Кто на новенького?!
   Кто на новенького?!

* * *

   - Хах!
   Выпучив глаза и выплёвывая кровавую пену, падает негр с раскроенной грудью. Второй, получив удар ногой в щит, отлетает к дереву, и белокурый парнишка, вывернувшийся из-за ствола, деловито и быстро перерезает ему горло коротким кинжалом... Ясо оттаскивает в чащу, закинув его руку за шею себе, кого-то из мальчишек Тиля в забрызганной кровью чёрной коже, и палаш, намертво зажатый в кулаке раненого, чертит в траве извилистый след...
   - Хах!
   Брызгами, крошевом разлетается маска вместе с безлобым черепом... Кажется, попали в плечо? Плевать, бригантина выдержала...
   В школе, на уроках истории, и дома, зачитываясь книжками, я удивлялся тому, что рыцари чаще всего не знали верности Родине, сражаясь за веру, за верность присяге, ради приключений... Мне было непонятно, как можно рисковать своей жизнью иначе, чем для защиты Отечества - как мой дед. Но сейчас, кажется, я их понимал. Если они испытывали в бою то же чувство пьянящего восторга - стоило сражаться, не спрашивая: за что? "Ах, не всё ли равно, за кого и за что воевать?! - всплыли в моём мозгу слова одной из тех книжек. - Только бы снова ощутить упоение восторгом битвы и полётом коня над травой..."
   - Хах!
   Распоротым мешком валится под ноги ещё один. Сзади - движение; удар дагой над плечом назад - со скрежетом кусают сталь, вошедшую в глотку, зубы ниггера.
   - Олег! Уходи! Уходи!
   Чей голос - неясно, зато ясно, что берут в кольцо... Это "низзя" - назад! Броско, удар кулаком в маску, прыжок... Слева-справа выскальзывают двое ребят, умело перенимают на себя горластую погоню...
   ...За деревьями - два трупа мальчишек, над ними дерутся ещё несколько, в том числе - Мило и Боже.
   - Рось! - крикнул я, бросаясь со спины на наседающих негров. - Рось, суки! - они раздались в стороны, словно овечья отара. Правда - только сперва, но мне этого "сперва" хватило на несколько круговых ударов, и ребята прорвались из охватившего их кольца, развернулись к неграм лицами и исчезли за деревьями. Я метнулся в другую сторону, пригнулся, сжался и втиснулся в щель скалы, рядом с которой оказался. Целая кодла пробежала мимо, гомоня и визжа. Я выбрался из своего укрытия, плюнул им вслед - и, краем глаза заметив падающее на меня сверху тело, извернулся. Ударом ноги в голову сбросил в расщелину не успевшего подняться с корточек негра, увернулся от брошенной толлы, но сильнейший удар щитом отбросил меня к скале обратно - негр пропёр меня, как тараном, и прижал. Я задёргался, понимая, что сейчас меня приколют из-за края щита, но задёргался не просто так, а уходя от слепых ударов толы, направленных мне в живот. Сам пустить в ход оружие я не мог, и это закончилось бы плохо, но негр вдруг коротко икнул, содрогнулся и повалился прочь от меня. В спине у него торчал топор, а метрах в десяти стоял Иван. Он крутнулся вправо - и шагов за двадцать от него рухнул с топором в шее ещё один негр.
   - Вань! - заорал я, видя, как за спиной болгарина появился, занося ятаган, ещё один. Если бы у меня был хоть один метательный нож... но их не оставалось, я бросил дагу - бросил в прыжке. Иван пригнулся, выхватывая палаш...
   Он не успел. Я не успел. Негр не успел.
   Никто не успел.
   Иван не успел отбить удар ятагана. Я не успел помочь. Негр не успел отразить дагу.
   Я видел, как светлые волосы болгарина залило потоками алого, и он рухнул к ногам негра, который, выпустив ятаган, пытался, выпучив глаза, вырвать из горла дагу - но уже не смог и завалился головой в кусты. Нагнуться к Ивану возможности у меня не было - подбегали толпой негры, но сбоку, со склона, вылезли один за другим трое наших, хотя я их в упор не узнал...
   ... - Хах!
   Негр неверяще смотрит на отрубленную в бедре ногу, и, завыв, падает вбок. Ударом кулака я отбрасываю ятаган, палаш разрубает маску наискось - достал, не достал - не важно - хах! Клинок палаша змеёй обвивается вокруг ятагана негра, тот, не повинуясь уже хозяину, прыгает в сторону, как живой, а палаш тонет на ладонь между ключиц негра и тут же отскакивает - есть! Кто-то ревёт рядом по-немецки:
   - Клинки наши пламенем были
   В кипящих недрах земных!
   Их быстрые реки калили
   В глубинах гор ледяных!
   ВПЕРЁД, СЕВЕРЯНЕ!
   На дне синеструйных потоков
   Белеют кости врагов,
   Напоминая потомкам
   О доблести наших отцов!
   ВПЕРЁД, СЕВЕРЯНЕ!
   - Хах!
   Эфес палаша врезается в лоб негру - глаза в кучку, харррррашоооо!!! Лёгкое движение кисти вправо - ещё один забулькал перерезанным горлом... Над моим плечом змеиным телом скользнула шпага, рухнул негр, замахнувшийся на меня топором. Незнакомый мальчишка широко мне улыбнулся, а голос продолжал реветь:
   - Прольётся кровь на камни
   И грудь пронзит клинок -
   Но мести вскинут знамя
   Все те, кто выжить смог!
   ВПЕРЁД, СЕВЕРЯНЕ!
   - Хах!
   Отвесно сверху - в левое плечо. Левая сторона отваливается, как ломоть переспелого арбуза, в треске и брызгах, гулко звучит спружинивший щит. А вот это меня Танюшка учила - правым кулаком в землю, ногой вверх - апп! Словил... Веером по ногам под щитом - держи!
   - Хах!
   - Пусть пытка вспыхнет болью,
   Ударит рабства плеть -
   Сердец свободных волю
   Врагам не одолеть!
   ВПЕРЁД, СЕВЕРЯНЕ!..
   ...Иван был мёртв. Ятаган раскроил ему череп. Я молча опустился на колено рядом с ним, всмотрелся в неожиданно спокойное лицо с кровавым, густым, ещё не успевшим застыть потёком в левый глаз. Что я о нём знал? Застенчивый. Тихий, даже и не поверишь, что он тут четвёртый год. Влюблённый в паруса... Вот и всё. Недолго я побыл его князем. Только и успел, что позвать за собой - на смерть. И он пошёл. И успел только спасти мне жизнь.
   Всё.
   Я протянул руку - закрыть глаза. И не сделал этого.
   Пусть смотрит в небо. Оно красивое. Чистое.
   - Скорей, скорей! - крикнул мне, тряся за плечо, незнакомый парнишка. - Да потом, скорей!..
   ...Боец редко видит всю картину боя. Казалось, горный лес выбрасывает мне навстречу всё новых и новых негров, и конца им не будет. Как не было страха, и не было боли, хотя у меня, кажется, разошлись швы в боку и кто-то, похоже, сумел-таки достать меня в левую руку повыше локтя. Текло и в перчатку, и к рукаву, и никак не переставало - уж не вену ли перешибли?
   - Хах!
   Негр с проколотым горлом боком падает со скалы, телом проламывает кустарник внизу. Сталь звенит о сталь - вот кстати, откуда у них сталь? Откуда всё-таки? Дагой - остановить ятаган в свистящем полёте, укол палашом прямо в щит, изо всех сил, так, что ломит руку - насквозь! Ударом ноги в щит я освободил палаш, увернулся от топора, подбил пинком ноги негру, размахивавшему этим оружием. Куда он там делся - я не знаю, потому что вокруг и других по-прежнему хватало. Вадим и Джек, оба с бастардами, крутили вокруг себя сверкающие лезвия, не успевавшие окраситься кровью от скорости ударов. Я не сообразил даже, откуда они взялись, хорошо было и то, что взялись вообще.
   На юге пронзительно и ясно закричал рог - не наш, но это был и не сигнал негров.
   - Идут! - завопил Вадим в мою сторону.
   Да, идут. Вот теперь всё и решится. Или негры побегут - или мало кто из нас унесёт отсюда ноги. Да и стоит ли их тогда отсюда уносить?
   - Хах!
   Перекосив рот, садится, раскинув руки, негр с перерубленной шеей. Слева - блок дагой, удар ногой; рукоять в рукоять направо - переламывается ятаган, конец палаша входит в глазницу маски... Что такое?! Зацепили, кажется?!. Н-на!
   - Хах!
   Кто-то - возле дерева, приколотый к нему ассегаями, рядом - драка... Вперёд! удар ногой в бедро, рукоятью даги в висок, остриём даги назад, ногой в щит, палашом - отвесно - в голову - мокрый треск!
   - Хах!
   - Бегут! Ре-бя-та-а-а-а, они бегу-у-у-ут!!!
   Дикий, истошный вопль, даже не человеческий крик, а вой волка, загнавшего добычу. И - эхо катится, дробясь на десятки таких же голосов, по всему горному лесу, отражаясь где-то впереди, возле Куры...
   - Бегут!!! - подхватил я. - РО-О-О-ОСЬ!!!
   Спины. Одинаковые спины чёрных крыс, наискось вскипающие кровью. Розовой пружиной выскакивает наружу позвоночник, коротко хрустят рёбра.
   Не дано им будет убежать. Ноги их ослабеют и подломятся, руки их опустятся и не смогут держать оружие. Страх пригнёт их за шеи к земле тяжёлыми гирями.
   В мокрым ошмётках взрывается курчавый затылок. Ноги сами собой переносят через пролом, в который, объятые запредельным ужасом, сыплются негры. Я, кажется, научился летать?.. Ничего невозможного...
   Небо. Солнце. Бронзовый щит в синеве. Луч - уколом меча. Танцующий диск. "Коловрат," - вот слово, вот название - откуда оно всплыло в памяти?!
   Прыжок - вслед за живым клинком.
   В небо. Гром музыки. Голоса внизу.
   Полёт.

Николай Гумилёв

   О да! Мы из расы
   Завоевателей древних,
   Взносивших над Северным Морем
   Широкий крашеный парус
   И прыгавших с длинных стругов
   На плоский берег нормандский -
   В пределы дряхлеющих княжеств
   Пожары нести и смерть!
  
   О да! Мы из расы
   Завоевателей древних,
   Которым вечно скитаться,
   Срываться с высоких башен,
   Тонуть в ледяных океанах,
   И жаркой кровью своею
   Поить ненасытных пьяниц -
   Железо, сталь и свинец!
  
   Уже не одно столетье
   Вот так мы бродим по миру,
   Мы бродим и трубим в трубы,
   Мы бродим и бьём в барабаны:
   "Не нужны ли сильные руки,
   Не нужно ли верное сердце
   И жаркая кровь не нужна ли
   Республике иль королю?!"
  
   Но всё-таки песни слагают
   Поэты на разных наречьях,
   И западных, и восточных;
   Но всё-таки молят монахи
   В Мадриде и на Афоне,
   Как свечи горя перед богом;
   Но всё-таки женщины грезят
   О нас - и только о нас!

* * *

   - Олег, Олег. Олег.
   Что, опять? Нет меня, я умер. Дайте же отдохнуть.
   Вода лилась мне на лицо, и чья-то жёсткая, но осторожная ладонь растирала её по коже.
   - Поливай, поливай...
   Что ещё за новости-то?!
   - Я вам что - морковка?! - чужим голосом спросил я, открывая глаза. Надо мною маячило лицо Серого - это он окатывал меня из фляжки. Рядом был Вадим - а он меня за каким-то дьяволом умывал. Отовсюду слышались близкие и отдалённые крики, лязгал кое-где металл, торжествующе и возбуждённо звучали голоса. Заревел рог - победно и яростно. - Что со мной? - я попытался сесть, но голова резко закружилась, сознание отступило куда-то в темноту, и я бы треснулся затылком о камни, не подхвати меня мокрые руки Вадима. Вокруг стояло ещё несколько человек - и моих ребят, и просто знакомых, и совсем незнакомых - и в их взглядах я прочёл восторг и страх. - Что случилось?! - требовательно спросил я. Серый, нагнувшись сбоку, осторожно развёл мои пальцы на рукояти палаша - я с интересом наблюдал, как он их разгибает - ничего не ощущающие, совершенно чужие, белые, с кровью под ногтями. Клинок палаша был тоже в крови - весь, и гарда в крови...
   - Оглянись, - попросил Вадим, помогая мне развернуться корпусом. - Вон там ты бежал. Оцени.
   Негры лежали позади, как деревья на хорошем лесоповале - влево-вправо, в лужах сохнущей крови, среди ломаного и раздробленного оружия, чётко обозначая мой путь к берегу Куры.
   - Не помню, - сказал я, отворачиваясь. - Помню музыку... солнце танцевало с мечом... как горящая мельница в "Они сражались за Родину"...
   - Заговаривается, - сказал кто-то, и я, тряхнув головой, снова уставился на Вадима:
   - Ты зачем меня умывал?
   - Ты был весь в пене, Олег, - негромко сказал Серый.
   - В какой пене? - спросил я. Серый усмехнулся:
   - В обычной. Изо рта. Вон, ребята видели, еле успели в стороны отскочить. А ты долбанулся в дерево, - он кивнул на изрядно выщербленный по бокам дуб, - начал его рубить, потом свалился...
   - Дай попить, - попросил я. Припал к фляжке, не отрывался от неё, пока не высосал всё. - Негры где?
   - Остатки утонули в Куре, - криво улыбнулся Вадим. - Если кто и спасся - так сотни две-три, не больше. Трупами весь лес завален.
   - Ну и хорошо, - я огляделся. - Дайте ещё попить! - ко мне протянулись сразу несколько фляжек, я, не глядя, взял одну, долго пил. Все молча ждали. - Я посижу тут, - наконец сказал я. - Найдите наших.
   - Да, князь, - Вадим поднялся на ноги. Серый тоже встал и повторил:
   - Да, князь.
   - И ещё, - добавил я. - Иван убит, учтите это.

* * *

   Над берегом Куры, в серой тощей земле несколько десятков схваченных негров под присмотром хмурых мальчишек складывали огромный костёр. По мере того, как он рос, удлинялся и выложенный двойной ряд убитых ребят. Их несли и несли из леса... несли и несли... А на скале над костром несколько парней, закрепившись верёвками и то и дело переспрашивая, выбивали крупными буквами столбцы имён и дат.
   Убитых клали одинаково - ногами в разные стороны, голова между двух других голов, руки сложены на груди, на клинке. Прежде, чем уложить очередное тело, с него смывали кровь, стягивали самые страшные раны полосками коры. Делалось всё это, в основном, молча.
   Я, если честно, в поисках не участвовал. Как оказалось, у меня и правда разошлись швы в боку. На левой руке - чуть ниже локтя - была глубокая рубленая рана (чудом уцелели кости), а в левом бедре рана - тоже глубокая - оказалась колотой. Какая-то девчонка-казачка, спеша, зашила дырки - я почти не ощутил боли, и она ушла куда-то к другим раненым, а я остался сидеть, бездумно глядя, как укладывают и укладывают трупы, как спускаются за окрестные деревья стаи грифов, слетевшиеся, наверное, со всего Кавказа...
   Подошёл и тяжело сел рядом Лаури. Он опирался на самодельный костыль из свеженького деревца.
   - Живой? - спросил Лаури, неловко вытягивая вперёд правую ногу, обмотанную размокшей от крови тряпкой. - Хорошо... Меня вон топором хватили, кость над коленом - пополам... А ещё знаешь, - он помолчал, - Джерри моего убили. Уже в самом конце, Олег... Вот так, - он наклонился чуть вперёд и, как-то странно покачиваясь, то ли запел, то ли застонал. По-английски, я понимал:
   - Эй! Сдвинем чары!
   Трещат пожары,
   звенят клинки и мчатся скакуны.
   Милорды, где вы?
   Заждались девы,
   хоть мы бывали девам неверны...
   Тенью жизнь промчалась!
   Тенью жизнь промчалась!
   Тенью жизнь промчалась!
   Бешено умчалась
   на белом скакуне...
   Тенью жизнь промчалась -
   не плачьте обо мне...
   И уже не наши
   и мечи, и чаши,
   под тобою пляшет
   белый аргамак,
   знающий дорогу
   к чёрту или к богу.
   Конь мой белый, трогай... - он оборвал песню и стиснул виски кулаками.
   Подошёл Олег Крыгин. Правая рука у него была на перевязи. Остановился рядом и тихо сказал:
   - Андрей убит...
   ...Андрюшку Соколова принесли одновременно с Михелем ванСпрэгом. Следом за телом Михеля шёл Анри и плакал, не стесняясь, но я даже не очень на него смотрел. Я пытался узнать Андрея, а это было трудно. Топор ударил его в лицо...
   - Это точно он? - спросил я Боже, который держал труп на руках.
   - Его убили при мне, - сказал Олег. Я кивнул и положил ладонь на плечо Анри. Михеля я знал даже ещё хуже, чем Ивана. Он спас Анри и здорово помог с ремонтом корабля. Теперь его тоже нет. Всё.
   - Это... нечестно, - сказал Анри и вытер глаза рукавом. - Это нечестно, Олег.
   - Посмотри туда, - я указал на растущую насыпь костра. - Это всё несправедливо, Анри. Но что делать? Надо жить... Несите их, ребята, - обернулся я к Боже и Басу. Задержал двинувшегося следом Олега. - Остальные?..
   - Живы, - так же негромко ответил он...
   ...Принесли Кольку. Голова атамана была распластана ятаганом наискось, но выражение лица осталось спокойным и светлым, как небо. Больше он не мучился одиночеством и воспоминаниями. Кто-то - я так и нее понял, кто - положил к моим ногам мои метательные ножи, уже очищенные от крови. Или, может, и не мои - но такие же... Мне хотелось есть, ещё больше - спать, и совсем не хотелось хоть что-то делать. Вадим подвёл рыжеволосого парня, державшего на локте аркебузу, и я какое-то время не мог понять, чего от меня хотят, пока не сообразил, что парня зовут Фергюс, он ирландец и просится к нам. Причин я так и не уяснил, если честно, но кивнул. Потом кто-то сказал: "Сто семьдесят три," - и я очнулся.
   Был вечер, темнело быстро. К костру больше никто никого не носил, и я понял, что назвали цифру убитых.
   Сто семьдесят три.
   - Командиры отрядов, зажгите факела, - послышался голос, и я увидел протянутый мне факел в руке незнакомого мальчишки. У его ног такие факела - незажжённые, конечно - лежали горкой, их разбирали, поджигали, и я, подойдя, зажёг тоже. Следом за мной прихромал Лаури, и я спросил его тихо:
   - Где Тиль?
   Я почему-то был уверен, что он ответит: "Убит." Но Лаури мотнул головой, и я увидел Тиля, как раз наклонившегося за факелом. Чёрной куртки на нём не было, в поясе и поперёк груди тело властителя Терсхеллинга охватывали пятнистые от крови повязки.
   Мы выстроились вокруг погребального костра. На небе алым наливалась полная луна. Плотным кольцом стояли вокруг нашего редкого кольца сотни ребят, поблёскивали глаза, блестело оружие.
   Ещё я увидел пленных негров. Тёмной грядой лежали они по периметру костра. Уже прирезанные.
   Факелы взметнулись синхронно - я даже не понял, что заставило и меня вскинуть руку вместе со всеми. Потом кольцо пляшущих огней опустилось - и огонь с радостным гулом охватил погребальный костёр сразу со всех сторон, вскинувшись на огромную высоту.
   Звонкий мальчишеский голос вплелся в гул пламени, и я, вскинув голову, увидел на той скале, где теперь вечно будут белеть строки имён и дат, одетую в багровую тень фигуру. Мальчишка пел, раскинув руки, и его голос летел над лесом, скалами и рекой:
   - ...кто идёт?
   Вольный народ,
   Отважный отряд молодых партизан!
   Что поёт
   Вольный народ?
   Песню
   о вольном
   ветре!!!
   ...Я помнил эту песню - из кино! Помнил! И сейчас не смог удержаться, сам толком не поняв, что начал подпевать. Да и не один я пел...
   - Друг мой, песню
   Верности и чести
   Вольный ветер в горах поёт...

Михаил Кузнецов

   Веет, веет в небе чёрный пепел.
   Высылает бездна чёрный полк.
   Улетай отсюда, белый лебедь!
   Убегай отсюда, серый волк!
  
   Дрогнет воля и исчезнет радость,
   Этот город будет битвой стёрт.
   Я один на рубеже останусь -
   Божий воин против грязных орд.
  
   Звон мечей качнётся над округой,
   Но неправым - в схватке счастья нет.
   И врагов укроет серой вьюгой
   Переставший плакать белый свет.
  
   Вот утих над степью неба трепет,
   Крик бойцов отрывисто умолк.
   Надо мною снова кружит лебедь
   И к ногам прижался брат мой - волк.

* * *

   - Олег, вставай.
   - Уйди, рыжий, - попросил я, не открывая глаз. Было тепло, тихо, хорошо, никакие особенные проблемы не нависали, и я считал, что вполне могу расслабиться. Фергюс - а это был он - уселся рядом и, хлопнув меня между лопаток, рассмеялся:
   - Да всё равно же вставать придётся. Наши возвращаются. Раде и Видов их с перевала видели, часа через два будут тут.
   - Да, придётся вставать, - заметил я, открывая глаза и потягиваясь. - Наконец-то вернулись...
   ...Десять дней назад я, убедившись, что негры в окрестностях присутствуют только в виде быстро разлагающихся трупов, дал отпуск "семейным", как нагло выразился Вадим. Кроме него, на побережье к девчонкам отправились Ясо, Басс, Олег и Серый. С остальными я засел недалеко от Боржоми, где и правда били минеральные источники, и погрузился в длительный отдых, как индус в нирвану.
   Наша армия большей частью разошлась кто куда. Казаки ушли на северо-запад. Где-то на востоке осели Дидрих и Франсуа. Ромка, как местный, ушёл к себе на север - тоже не очень далеко. Тиль уплыл на юго-запад, а Лаури и Карди (Нэд) залечивали раны недалеко на западе.
   Я сам себя отпуска лишил, хотя и представлял, в какое состояние придёт Танюшка. Но я решил, что, когда вернётся Вадим, постараюсь наверстать упущенное и вымолить у Татьяны прощенья лично. Совесть до конца успокоить не удавалось, но в целом я эти дни провёл не так уж плохо...
   ...Вадим шагал первым, и по его широкой, видной издалека улыбке я понял - идут новости. Вид у него, как и у прочих отпускников, ещё за полкилометра начавших перекликаться с остальными, был вполне отдохнувший.
   - О, привет! - заорал Вадим, бросаясь обниматься. - Сколько лет, сколько зим!
   - Тебя слишком много, - заметил я. Он, хлопнув себя по лбу, полез в куртку и с откровенным наслаждением достал сложный вдвое листок блокнота. - Это от Татьяны.
   - Как она там? - поинтересовался я осторожно. Вадим положил мне руку на плечо, сочувствующе заглянул в глаза, покачал головой и зашагал дальше.
   Присев прямо тут на камень и кивками отвечая на приветствия проходящих мимо ребят, я развернул на колене записку. Несколько строчек, написанных аккуратным почерком Таньки, гласили безапелляционно: "Олег! С момента получения этой записки у тебя три дня! На четвёртый захватываю "Большой Секрет" и ухожу в неизвестность. Если успеешь - позволю тебе вымолить у меня прощение. Забытая тобой Таня Б."
   - Так, - я поднял голову и обнаружил стоящего передо мной Джека, подошедшего по своему обыкновению совершенно неслышно. - Иду прямо сейчас, - сообщил я ему, поднимаясь на ноги рывком. Джек посмотрел странно, потом уставился куда-то в сторону, пиная босой ногой траву. - Ты чего? - удивился я, и англичанин вновь взглянул на меня.
   - Не ходи, - тихо сказал он. - Сейчас не ходи. Завтра. Или хотя бы сегодня вечером.
   - Да что с тобой? - сердито изумился я. Джек невесело улыбнулся:
   - Предчувствие, Олег. Очень нехорошее... Или знаешь что? Давай я пойду с тобой.
   - Не сходи с ума! - я хлопнул его по плечу. - В той стороне Лаури с Карди, да и вообще - тут же всего три дня пути, а ниггерами уже две недели, как не пахнет... вернее, пахнет, - поправился я, - но это безвредный запашок. На кой ты мне чёрт при встрече с Танюшкой? Или, - я улыбнулся, - ты положил глаз на кого-то из наших девчонок?
   - Нет, - отрезал Джек. - Послушай, Олег. Если ты мне друг - отложи выход. До вечера. Я очень тебя прошу.
   Несколько секунд я размышлял. Потом пожал плечами:
   - Ладно. Хорошо. До вечера я как-нибудь вытерплю.
   Уже в эту секунду я знал, что обманываю Джека. Пусть успокоится, если его что-то тревожит. А больше не хочу откладывать встречу даже на час.

* * *

   Утром третьего дня, когда вставало солнце, я натягивал сапоги, сидя на плоском валуне у тропинки, нырявшей в густую рощу. Я успел отшагать с той минуты, как проснулся, уже километров десять, да и сейчас остановился только потому, что на тропе появилось полным-полно колючек - идти дальше босиком было просто глупо.
   Я рассеянно думал, что уже после полудня увижу море, корабли - и Танюшку, а как же! Думал о том, что предчувствие Джека (а оно меня беспокоило, что греха таить, скреблось где-то в сердец, как мышь в норе!) оказалось пустышкой - и слава богу. Думал о том, что сейчас тепло и солнечно, и это - отличнейшая погода для того, что мне предстоит. И ещё кое о чём думал, отчего штаны в паху натянулись сверх всякого разумного предела.
   Затянув ремни, я попрыгал на месте и, на ходу поправляя перевязи, вошёл в рощу, где могучие красавцы-буки перешёптывались друг с другом несмотря на безветрие. Тропинка здесь была утоптанной, я не мог понять - зверями, людьми, или, может быть, неграми? От переизбытка кипевшей во мне радости я запел в такт шагам:
   - Раз, два - левой,
   Раз, два - правой,
   Вдоль по дороге столбовой!
   А то, что дырка в кармане - так это пустяк,
   Главное дело - что живой,
   раз, дв...
   Я оборвал песню так же резко, как и начал её. И тихо процедил:
   - Джек был прав...
   Да, Джек был прав. Так прав, что ему стало бы дурно от своей правоты, потому что впереди на тропку, раздвигая кусты подлеска длинными руками, похожими на лапы пауков, выходили негры. Я мельком оглянулся - сзади никого не было... но бежать едва ли удастся, убьют толлами в спину...
   Я посчитал негров взглядом - их было четырнадцать, и они старались максимально широко рассосаться по тропинке. При желании они меня могут обойти, но бесшумно им это не удастся - а там посмотрим.
   Я надел перчатку и, пошевелив пальцами, положил руки - крест-накрест - на рукояти клинков. Негры прекратили двигаться - у них ятаганы были в руках. Топоров и ассегаев ни у кого нет - уже хорошо...
   - Дайте мне дорогу, - ощущая злое веселье, возвысил голос я, не собираясь выяснять, понимают они меня, или нет. - Я сегодня не в настроении драться... но если вы не уступите, то я клянусь - с этой тропки не уйдёт живым ни один из вас!
   Я верил в то, что говорил. Это главное - верить в победу, даже если в неё верить нельзя. Это почувствуют и враги тоже.
   Ага - почувствовали, почувствовали, даже не понимая языка - зашевелились, запереглядывались... Нет, не уйдут, смешно надеяться. Их много, сейчас наберутся смелости, и будет свалка...
   ...а в таких случаях - свалку надо начинать самому!
   - Р-р-рось! - рыкнул я и метнулся вперёд, обнажая клинки...
   ...Первого из негров я убил одним страшным "московским" ударом - сверху вниз, раскроив ему череп, шею и грудь до середины. Пнул влево - вопль! Пригнулся, перехватывая дагой сразу два ятагана, подсёк кого-то ногой, рубанул снизу в пах между широко расставленных ног, всадил дагу в мелькнувшее сзади-сбоку тело... Отскочил спиной к кустам, широким ударом - полосой - заставил отступить врагов и, заложив за спину руку с дагой, закрутил "бабочку", быстро оглядывая тропинку.
   Один лежал неподвижно. Другой корчился, заливая кровью из распоротого паха тропинку. Третий слабо подёргивался - ага, я угадал ему дагой в селезёнку... Ещё один с трудом вставал - это его я пнул.
   Я опустил клинок и принял стойку. Это до первого ранения. Как только меняранят - их победа станет лишь вопросом времени...
   - Р-рось! - я сделал рывок. Негры отшатнулись, я засмеялся, отскочив обратно и покачивая кончиком палаша. За спиной хрустели кусты - ближе... ближе... ближе... ещё...
   Поворот! Я выбросил в длинном выпаде палаш и, почувствовав - попал! - отмахнулся дагой, повернулся, подрубил кому-то колено, всадил кончик палаша под челюсть ещё одному, рукоятью даги в кулаке свалил следующего, сбил попавшегося плечом, полоснул палашом - прорвался к другой стороне тропинки и снова махнул "бабочкой".
   Из кустов полувывалилось длинное неподвижное тело - убит. Ещё один полз в сторону, подволакивая ногу и бросив оружие - ага, а этого я не нокаутировал, поднимается, гад... ещё один держится за рассечённое левое плечо. О. а вот и тот, кого я под челюсть - тоже убит, кажется.
   Пятеро готовы, один выведен из строя, ещё один легко ранен. А я - даже не царапины.
   Пока неплохо.
   Негры не спешили нападать. Они разделились на две группы по трое, а ещё двое (один - раненый) держались позади. Я понял, что они собираются делать и засмеялся снова в их лица - смех рвался из меня, как пули из разрезного ствола аркебузы, смех холодный и беспощадный.
   - Идите сюда! - позвал я. - Идите, ну?! Трусы, ничтожества, ублюдки! Я один, так чего же вы боитесь, сволочи?! - я подкинул палаш и, поймав его за кончик лезвия, перебросил в руку рукоятью. - Кто будет первым - ты?! - я сделал выпад палашом. - Ты? Ты? - они отшатывались, а я смеялся.
   Первая тройка бросилась на меня дугой, а остальные ждали - точно, если я прорвусь через атакующую тройку, меня встретят и остановят те, а сзади нападут эти трое...
   Ладно.
   Я перехватил ятаган дагой и отклонил с такой силой, что негр, не желавший выпустить своё оружие, вместе с ним описал дугу и столкнулся с соседом. Третий взвыл, откатываясь - я пригнулся и отрубил ему большой палец на правой руке. Выскочил из-под клинков опомнившейся парочки, пнул одного в колено, встретил чью-то челюсть кулаком с дагой...
   ...есть! Ятаган остро, но почти не больно полоснул снаружи левое бедро - боль вспыхнула только когда я перенёс тяжесть тела на эту ногу. И оказалась резкой, огненной, отчего я на миг потерял подвижность - за что и поплатился. Ещё один клинок свистнул по плечу, другой - поперёк груди. Доспех выдержал оба удара, но уже на отскоке вражеский клинок вонзился в то же бедро - пониже первой раны. Стиснув зубы, я раскидал ятаганы, достал кого-то дагой - и, кажется, неплохо - он свалился в кусты. Но тут же что-то увесисто ударило в руку живым электричеством, и моя дага с ясным музыкальным звуком переломилась у рукояти. "Да будет проклят наш кузнец, не встать ему, не лечь!" - мелькнула в голове строчка из робингудовской баллады. Я отмахнулся палашом, вырвался. Горячие струйки стекали по ноге, уже добравшись до сапога. Я засмеялся, швырнул рукоять в негров. Выдернул из перевязи два ножа, сжал их в левом кулаке "бутербродом" - так, чтобы в стороны торчали широкие короткие ромбы лезвий.
   - Ну, - пролаял я, - кто из вас подойдёт и прикончит меня?!
   Они снова бросились тройкой. Стиснув зубы, я начал рубить - просто, грубо и примитивно. Один нож остался в чьём-то горле, я выхватил последний из перевязи, но тут же уронил оба - удар пришёлся по левой руке ниже локтя, и я услышал и почувствовал, как хрустнула разрубленная кость. Выше старого перелома.
   Вот и всё. Точным выпадом я проткнул в грудь слева подвернувшегося негра. Успел вырвать оружие, отбить удар, но другой клинок пробил толстые полосы кожи справа на груди, распорол доспех и скрипнул по рёбрам. Взмахом я снёс руку ранившему меня и вогнал палаш в открытый рот ещё одного.
   Их оставалось четверо, один - тот, раненый в руку. Ещё двое - с перерубленной ногой и однорукий - ползали по тропинке и выли. Кровь щекотно текла по рёбрам. А из руки брызгала струйкой при каждом движении. Рука противно немела.
   Они не нападали. Боялись. Видно, что боялись. Но сейчас их страх был их же силой. Каждая секунда уносила мою кровь, а с ней - жизнь.
   Слово надо держать. И я поклялся им, что никто из них не уйдёт отсюда живым.
   Мне почему-то показалось на секунду, что сейчас они побегут. И я, продолжая улыбаться онемевшими губами, скомандовал:
   - Стоять.
   Это очень важно и неплохо действует - когда противники считают тебя немного "сдвинутым по фазе". Негры, конечно, и без того считали... но вот стоит окровавленный мальчишка с оружием, только что уложивший десятерых из четырнадцати в их отряде. И предлагает что-то - непонятно, что, но с улыбкой.
   Страшно, конечно. Я бы вот сейчас на них и ломанулся... но куда там, нога меня не послушается.
   Плохо совсем.
   Как раз когда я об этом подумал - они на меня и бросились. Все четверо, разом...
   ...На ещё один "московский" меня всё же хватило - ятаган, который негр успел вскинуть над головой, брызнул чёрно-серебряным крошевом, и конец моего палаша распластал негру лицо. Он взвыл, но захлебнулся кровью. Меня в это время успели несколько раз ударить - доспех худо-бедно отразил удары... но не все. Я почувствовал, как один ятаган - попал в стык, пакость! - вошёл между ремней под рёбра слева.
   Я молча ударил негра в лицо кулаком в оплётке эфеса - с такой силой, что у него хрустнули сразу челюсть и шея, он повалился навзничь. Да, это мир меня силой не обделил... Ятаган остался торчать, обжигая сумасшедшей болью. Поворачиваясь на здоровой ноге, я круговым ударом достал замахнувшегося врага - тот открыл рот и рухнул на колени в груду вывалившихся под ноги кишок.
   Последним остался тот - раненый. Вон он побежал - не оглядываясь, изо всех сил побежал...
   ...В спине у него уже торчал мой палаш - кажется, прошедший насквозь - а он всё ещё бежал, упал только через несколько секунд.
   Я вырвал ятаган и метнул его в последнего живого - того, с подрубленной ногой, он сейчас уползал в кусты. Ятаган пригвоздил его к земле, и негр несколько раз дёрнулся, потом затих.
   Правая нога у меня подломилась, и я упал на бок, успев выставить руку, чтобы сберечь рассечённые рёбра. Левая рука ударилась сверху о раненый левый бок, как чужая, но обе раны отплатили такой болью, что опустилась чёрная пелена перед глазами.
   Когда она поднялась - я увидел негра. Того, которому отчекрыжил палец. Он шёл ко мне, зло щерясь, держа ятаган в левой руке и что-то скрежещуще приговаривая.
   Я холодно наблюдал за ним, не испытывая никакого страха. Краем глаза видел, как из руки кровь течёт неостановимым ручейком, пропитывая землю. Хана, что ли?
   Да, страха не было. Мелькнула мысль, что Танька остаётся одна, но тут же подумалось - о ней позаботятся все наши, не бросят. А всё остальное - не так уж важно.
   Кроме одного. Вот этот - он тоже не должен уйти.
   У меня есть складник (здорово сточенный - но это нож) и здоровая левая нога. Это немало. Подходи, подходи, дурачок, ближе...
   Правой рукой я - за спиной - открыл извлечённый из чехла нож. С трудом открыл - одна рука...
   Негр подошёл и встал надо мной - кретин, улыбающийся и счастливый - гадостно счастливый - при мысли, что сейчас он меня убьёт. Я махнул рукой - неловко - и выронил нож под смех отскочившего негра; тело вывернуло болью наизнанку. Но я улыбнулся и сказал:
   - Падай, дурачок. Ты убит.
   Всё ещё улыбаясь, негр шагнул ко мне - и с диким воплем рухнул.
   Когда перерезаешь подвздошную артерию - боль в первые секунды не ощущается совсем. А умирает порезанный от кровопотери через 10-15 секунд.
   Он ещё дёргался, пытался встать и выл, забыв обо мне начисто. Мне уже было всё равно.
   Кое-как - зубами и здоровой рукой - я перетянул перерубленную руку выше раны, и кровь остановилась... почти. До остальных ран мне было не добраться, и я понял, что всё-таки умру.
   Спокойно так понял и пополз, потащил себя по тропинке, обползая трупы и двигаясь по крови, не успевшей впитаться в землю или превратившей её в кровавую грязь.
   Четвёртое моё лето здесь...
   Я дополз до того, убитого палашом в спину. Неловко выдернул клинок и положил его себе на грудь, сжав эфес в правой руке. И стал смотреть в небо - высокое и тёплое, ласковое, солнечное - в прорезях ветвей над тропинкой.
   Если меня найдут наши - меня похоронят. Наверное, сложат песню, и её будут петь не только в нашей компании, но и во многих других - о четырнадцатилетнем мальчишке Олеге, который в одиночку перебил четырнадцать - по числу своих лет - негров и умер с оружием в руке... Что-нибудь вроде:

Чтоб было видно Карлу-королю,

Что граф погиб - но победил в бою...

   Четырнадцать лет - или семнадцать? Или сколько? Не важно; странно, но я прожил их полнее и интереснее, чем предыдущие четырнадцать. У меня были любовь и дружба, каких, наверное, уже не знают на Земле... той Земле.
   Я вспомнил маму. Неожиданно и ярко, как давно уже не получалось... Да, умираю. Берег реки, и мы с Танюшкой идём по вечерней траве по домам. Что делает тот Олег, та Танюшка? Живут, но я им не завидую...
   А неба-то я уже и не вижу... Ах, да это я просто глаза закрыл - но их трудно открывать, как трудно их открывать... Половины себя я уже не чувствовал. И снова тянуло закрыть глаза. Но нельзя - по тропинке шла Танюшка. Ищет меня? Я понял, что вновь закрыл глаза - и вижу это уже в уме. А снова поднять веки не было сил.
   Медленно проплывали картины прошлого - как на киноэкране. Может быть, я правда сижу в зале - тепло, тихо, темно, синий луч бегает над головами, Танюшка рядом, вокруг - друзья... Какой странный фильм, ни в одном анонсе не было такого... И звука не слышно, а луч тоже странный - световые кольца плавают, то сокращаясь, то расширяясь... и их всё меньше...
   Как в книжке "Король Матиуш I". Санёк давал мне её прочитать, а потом я сам её много раз брал в "библии" - так мы называли библиотеки.
   А Библию я ни разу не читал.
   Совсем темно и тихо. Только под пальцами - рукоять палаша...
   ...Таня, всё, что у меня есть - это ты!!!

???

   Верить мне своим глазам?
   Верить мне чужим словам?
   Может, просто снится он -
   этот странный сон?
   Стоит лишь открыть глаза,
   Чтоб проснуться - и сказать:
   "Прочь иди, уходи
   вон!"
   Но не слышит, не уйдёт...
   Сном застыл хрустальный лёд,
   Ни начала, ни конца
   ледяной стране...
   Не разжалобит слеза
   Те зеркальные глаза
   Вместо капель упадёт
   снег.
  
   Неужели в той стране
   Ты забудешь обо мне?!
   Там холодный ветер дышит,
   И меня никто не слышит...
   Отражает зеркала
   Злая северная мгла -
   Не расскажет, не откроет,
   Сколько я тебя ждала...
  
   В шар хрустальный мы глядим -
   Я одна - и ты один.
   Пусть тебе приснится сон
   о моей любви!..
   Не растают лёд и снег,
   Мы расстанемся навек,
   Лишь одной надежды свет -
   жди...
  
  
  
Оценка: 7.87*4  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"