Веретенников Владимир Адольфович : другие произведения.

Исповедь перед Концом Света. 1. Моя родня по отцу и по матери

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Это моя подробная автобиография, которую я пишу уже много лет...

  
  Исповедь перед Концом Света
  
  1. Моя родня по отцу и по матери
  
  Мир - это Род
  
  Род и Природа - родители народа, как разумели наши древние родичи, радея родному и радуясь ему. Радуясь животворящему Солнцу и Свету - и продолжая в самих себе творить и воспроизводить Единую Жизнь...
  
  Родовое Начало - Солнечное Начало - оно и творит Природу ("весь белый свет"), и оно же непрерывно само воспроизводится ею, присутствуя и раскрываясь с неисчерпаемой творческой силой в каждом её атоме. Они одновременно - и супруги друг другу, и друг другу родители. А поскольку друг другу родители - то друг другу и дети...
  
  Мир - это и Вселенная, и Община. История человечества началась с первобытного коммунизма - с Родовой Общины. Как Солнечная система строится вокруг Солнца - так и первобытная община стала строиться вокруг общего Огня - превращаясь в Общество как в Единую Семью.
  
  Семью можно разрушать сколько угодно - но её всегда будет возрождать общий Огонь.
  
  Человека можно убивать сколько угодно - но его всегда будет воскрешать - в каждом утре, и в каждой весне, в каждой росинке на каждой сосне - бесконечно живое Солнце...
  
  ...
  
  Каждый человек на все 100% состоит из своих предков, из всех своих родителей и прародителей, которые жили и тысячи, и миллионы лет назад, и в каком бы виде и качестве они ни существовали. Нет такой вещи в Мироздании, или такой силы, которая бы не участвовала в рождении и формировании каждого из нас - каждого из нас как разумного микрокосма и живой голограммы и фотограммы (гелиограммы). И это рождение и становление - непрерывно...
  
  Можно ли гордиться своими предками, своим родом, своей национальностью, своей расой? Можно, если сознаёшь в себе, в своей крови, в своих генах, в самых глубинах своего существа, полученную от твоих предков Родовую Программу, Натальную Программу, и если ставишь целью и смыслом своей жизни продолжать осуществление этой Программы. А это в конечном счёте есть программа бесконечного развития и совершенствования, и соединения не только всего человечества, но всего живого и сущего - в единую Мировую Семью.
  
  "...Народы, распри позабыв,
  В великую семью соединятся..."
  (А.С.Пушкин)
  
  И очень древняя идея Мировой Империи, возникшая, как только появилось первое государство на Земле, и христианская идея Вселенской Церкви Христовой (или исламская идея Мирового Халифата), и большевистская идея Мировой Коммуны в рамках этой Абсолютной Программы суть только промежуточные формы осмысления этой грандиозной всечеловеческой и всемировой задачи, которую должен будет осуществить рождённый общими усилиями человечества и Природы - грядущий Большой Человек, Космический Человек.
  
  И это закономерно будет - сквозь все бури и катаклизмы предстоящих веков - просветлённый и просвещённый своей титанической внутренней работой Солнечный Человек, творец единой общечеловеческой гелиоцентрической цивилизации, открытой всему Мирозданию, и устремлённый своей крылатой солнечной душой - в сияющую бесконечность безграничной мысли и безграничной жизни...
  
  ...
  
  Русский и Советский Космизм в своём закономерном и последовательном развитии уже давно становится не просто уникальным культурным явлением - а совершенно целостным, универсальным и интегральным Мировоззрением, соответствующим наступившей космической эпохе, становится естественным и гармоническим синтезом всей Мировой Культуры, от самых первобытных времён - и до самых невероятных последних научных открытий, раскрывающих подлинно волшебную природу реальности. Целостная Картина Мира формирует и Целостного Человека, которому будут не страшны уже никакие силы разрушения.
  
  И каким будет человек - таким будет и общество, то есть - действительным и осознанным микрокосмом, равно - живой и раскрывающейся голограммой и фотограммой (гелиограммой), проекцией как Солнечной системы, так и единой Вселенной, космограммой (как и каждый человек, и каждая вещь), где любая часть заключает в себе Целое и является живым и разумным диалектическим Целым.
  
  И где каждая брачная пара - это Небо и Земля, творящие единый Космос...
  
  Цель всего - это Целое. И это Целое есть Мир как растущий Род, непрерывно рождающий Мысль и Жизнь во всё более новых и во всё более совершенных формах...
  
  И где рождение - там и возрождение...
  
  ...
  
  Натализм - это и родство, и родительство, это бьющееся сердце космизма, его динамический стержень, его единая живая космическая вибрирующая, подлинно музыкальная, внутренняя струна (отсылка к теории музыки и к "теории струн"); это сам космизм - как Абсолютная Идея и Абсолютная Программа - в своём живейшем светоносном самораскрытии; это - культ единого Родового Начала, создавшего всё и раскрывающегося во всём.
  
  Натализм - это единая изначальная сущность - родовая сущность - вселенская сущность - всех локальных национализмов и патриотизмов, всех подлинно живых индивидуальных и социальных интересов и устремлений, осознание и раскрытие которой положит конец всякой классовой и расовой войне в истории человечества, положит конец как всякому насилию человека над человеком, так и всякому насилию человека над Природой.
  
  Натализм - это всечеловеческая Мировая Мечта о Мировой Семье, где торжествует изначальная космическая любовь, разрешающая все противоречия и преодолевающая все преграды...
  
  Вглядись в Мир - сквозь всю его боль и радость - всем сердцем и всем существом - и ты увидишь Мировое Счастье!..
  
  И будет только одно желание - продолжать рожать и совершенствовать - вместе со всеми родными существами - всемогущую Мысль и бесконечную Жизнь!..
  
  Здесь сила - побеждающая смерть!..
  
  И что это, если не любовь?..
  
  
  Моя родня по отцу
  
  Об отцовской родне я уже писал довольно много в своей "Исповеди перед инфарктом" (это моя 1-я, ещё очень краткая, автобиография). Особенно про деда Нестора. Писать о себе и о своей родне можно бесконечно, как и раскрывать в истории себя и своего рода всё более глубокие пласты и измерения единого Смысла (он же суть Мировой Разум, Абсолютный Человек, Христос-Логос) и получать от этого Смысла всё более могущественные импульсы к продолжению жизни - к продолжению и развитию единой Мировой Мысли и единой Мировой Жизни (что суть одно) и к раскрытию её неисчерпаемых потенций - потенций познания, творчества и любви. Здесь напишу - сколько ещё успею...
  
  Благослови, Господь!
  
  
  Дед, Веретенников Нестор Евдокимович
  
  Дед Нестор говорил мне, что родился он в 1879 году (хотя потом было много путаницы в документах) в селе Петровский Посад (или Петровское) на Вятке, а уже позже они переехали в Уржум, и по документам он родился в Уржуме...
  
  Помню, дед рассказывал мне об одном из самых своих первых детских впечатлений. Знакомым мужикам (кажется, соседям) очень надо было куда-то ехать, но был очень сильный мороз, и ехать было невозможно. И вот эти мужики сидели у них в доме на лавках, обсуждали это дело, жаловались на мороз; и один из мужиков от досады швырял об пол свою шапку и ругался. А потом, как они ушли, его отец (мой прадед) решил показать деду "фокус": они вышли на двор с ковшом воды, и отец зашвырнул эту воду вверх - а назад уже со звоном упали ледышки...
  
  Рассказывал, что когда ему исполнилось шесть лет, отец надел ему на шею кнут - и отправил пасти скотину. Дед плакал, страшно было одному управляться с коровами и быками, да ещё где-то в лесу, но пошёл, куда денешься...
  
  Когда отец отправлял его, ещё почти мальчишку, куда-то далеко на заработки, да и вообще "в люди", в какой-то один из волжских городов (возможно, в Казань), и посадил на пароход - и пароход уже отошёл - то крикнул ему с пристани своё последнее напутствие:
  
  "Нестор, береги копейку!.."
  
  Прадед Евдоким умер в Гражданскую войну, в 96 или 98 лет, от тифа, как говорил отец...
  
  А прапрадед Максим прожил 115 лет. Вернулся из своих суворовских походов почти глухим, от грохота своей пушки, женился поздно, но детей было много; и дед помнил, что на дворе он появлялся редко и очень не любил громкого детского крика: сильно болели уши...
  
  ...
  
  Дед Нестор был, наверное, самым близким мне человеком из всей моей старшей родни. Самым добрым. Никто, как он, не стремился так что-то рассказать мне (в том числе и о нашей родословной), чему-то научить...
  
  Показывал мне большой альбом с разными старыми картинками, открытками и фотографиями про Гражданскую войну, что-то рассказывал про каждую. Я особенно запомнил большую красочную картинку, где Красная Армия сражается с белополяками в 1920 году: сцена рукопашной схватки поразила меня своим драматизмом...
  
  Дед сажал меня себе на колено и качал, энергично напевая известную, очень бодрую, песню из времён Гражданской войны:
  
  "Мы красные кавалеристы, и про нас
  Былинники речистые ведут рассказ..."
  
  Помню, как он, сидя за нашим, ещё дореволюционным, пятиугольным столом в большой комнате, чинил какие-нибудь редкие старинные часы (часто карманные), разложив и расставив перед собой огромное количество самых разнообразных часовых инструментов и прочих атрибутов часового дела, включая разные скляночки, как в какой-нибудь лаборатории или мастерской. Он разрешал мне сидеть рядом и смотреть, только строго запрещал шевелить стол. Иногда что-то объяснял по ходу дела. Но долго так сидеть я не выдерживал и куда-нибудь убегал...
  
  И не один раз случалось, что он вдруг звал меня:
  
  "Володька! Давай сюда, ищи скорей: колёсико маленькое упало, где-то под столом! Только осторожней, не раздави!.."
  
  Зрение у меня в детстве было превосходное, и я легко и быстро находил под столом это колёсико...
  
  Все дедовские и отцовские часовые инструменты мать, после смерти отца, продала какому-то мужику, за тысячу рублей... Но у меня остался часовой молоточек деда, с его инициалами "НВ"...
  
  ...
  
  Деду Нестору я обязан не только своим именем (а он настоял, чтобы меня назвали Владимиром в честь Ленина), но, можно сказать, и самим своим рождением: именно он настоял, чтобы отец ушёл с военной флотской службы (а отец свою морскую службу очень любил), вернулся домой, поскорее женился и родил ему внука. Выбор отцом невесты (моей будущей матери) он одобрил...
  
  В его очень не простой жизни (а уж такова была эпоха... хотя, впрочем, какая эпоха бывает простой?..), в его личной судьбе, в силу закономерностей самой нашей российской истории, последовательно и противоречиво сочетались и поиски личного благополучия, и материального, и семейного, и стремление к высочайшему мастерству в том же часовом деле, и эксперименты на писательском и поэтическом поприще, и поиски правды (и в религии, и в атеизме) и социальной справедливости, сочетались и христианство, и коммунизм, благоговейное уважение равно и к Христу, и к Ленину.
  
  И я много раз удивлялся, насколько его духовные поиски, и поиски его поколения, перекликаются и с нашим нынешним историческим моментом (а уже давно 21-й век...), и с моими собственными духовными поисками, с необходимостью неразрывно соединить все вещи в Абсолютной Картине Мира...
  
  ...
  
  За что ещё я очень благодарен деду - так это за то, что он был единственным из всех моих старших родственников, кто мог обсуждать со мной, мальчишкой, подростком, самые интимные проблемы, о которых тогда вообще было совершенно не принято говорить в советском обществе, о чём никогда не говорил со мной отец и никто другой.
  
  Я хорошо помню его разговор со мной об онанизме. Он сказал мне, что иногда этим нужно заниматься, потому что иначе это может быть просто вредно, может "моча в голову ударить". Говорил, что и взрослые мужики этим занимаются очень часто, и это нормально. И увидеть это можно, например, в бане, он сам это сколько раз видел.
  
  Этот разговор имел для меня огромное значение, ведь даже с близкими друзьями у меня никогда не было разговора на эту тему. Советская медицинская, гигиеническая, педагогическая литература по этому вопросу утверждала, что онанизм - вреден для здоровья, и физического, и психического, и что вообще - это нечто очень постыдное и недопустимое, с чем необходимо бороться, например, с помощью занятия спортом.
  
  Что существует и женская мастурбация - и что девчонки тоже могут страдать от аналогичных проблем - я тогда вообще не подозревал и представить себе это не мог; я тогда полагал, что это лишь проблема мальчишек-подростков в определённом возрасте. И что это лишь проблема - очень "нехороших" мальчишек. Очень постыдная проблема.
  
  Я ведь до этого разговора с дедом пытался - в самом буквальном смысле - калёным железом выжечь из себя этот "грех". Прижигал себе запястье раскалённым ножом, протыкал себе кожу на груди острым концом напильника. И следы этих аскетических самоистязаний остались на моём теле на всю жизнь. Дед спас меня от дальнейшего самокалечения и от многих моральных мук, связанных с этой проблемой.
  
  ...
  
  Дед был единственный из всей моей родни, кому я, кажется, в 5-ом классе, дал почитать тетрадку с моим первым литературным фантастическим творением "Тайна метеорита Сирасколья-12". И помню, с каким серьёзным вниманием, без тени улыбки или какой-то иронии, он читал при мне, тёмным вечером, при свете настольной лампы, за нашим пятиугольным столом, этот мой труд. И сделал, по ходу чтения, цитируя мой текст, несколько очень толковых замечаний, которые я принял к сведению.
  
  Он сделал эти замечания с самой искренней и серьёзной уважительностью, без тени какого-либо критического негатива, как взрослому человеку, который всерьёз занялся литературным трудом, как собрату и сотоварищу по творческой работе. Лишь позже я вспомнил, что он и сам когда-то пытался писать и стихи, и прозу.
  
  ...
  
  После смерти матери, я нашёл записку отца, где он говорит, что дед был не только знаком с Дзержинским, но и был сотрудником ВЧК в 1918 году, по личной рекомендации Ворошилова (у которого дед в 1918 году был в Петрограде шофёром). Раньше я этих подробностей не знал, хотя и помнил, что он работал в ЧК. И сколько ещё можно было бы узнать!..
  
  Сотрудником ВЧК... В 1918 году Петроградской ЧК, после убийства Урицкого, руководил Глеб Бокий, загадочный "красный эзотерик", чья секретная структура внутри ВЧК конкурировала в поисках и разработках с оккультной организацией "Аненербе", созданной потом Гиммлером в Германии...
  
  И, конечно, тут невольно вспоминается эзотерическая легенда, что чаша Святого Грааля, которую искала и нацистская СС, находится где-то в Санкт-Петербурге, и что за ней охотились ещё во время Гражданской войны, в том числе, и ЧК...
  
  Есть и версия, что Святой Грааль - это камень ("философский камень"?)...
  
  Да, Санкт-Петербург - Город Священного Камня...
  
  ...
  
  А в одну из наших с дедом последних встреч, если не в самую последнюю, уже в Сестрорецке, в его последней квартире, у нас зашёл с ним - впервые в жизни - разговор о Библии, и он показал мне свою: страшно старый, совершенно растрёпанный экземпляр, небольшого формата, стянутый поперёк резинкой. Ещё дореволюционное издание (жаль, что я не рассмотрел всех данных).
  
  И помню, как дед мне сказал, и с каким чувством:
  
  "Володя, я ведь был благовестником!.."
  
  Как это много значит для меня теперь!..
  
  Дед всю жизнь старался понять Библию, христианство, религию. Хотя никогда со мной, почти до самой смерти, об этом не говорил: не то было время, мы жили в государстве с официальной атеистической идеологией. Дед говорил, что очень со многим в Ветхом Завете он не может согласиться. Говорил, что царь Давид был страшный человек, казнил своих врагов самой безжалостной и страшной смертью, и многие другие ветхозаветные персонажи поступали подобным же образом. И что только Христос учил настоящей любви...
  
  Приводил, тогда уже хорошо известные мне, слова из Нового Завета:
  
  "Бог есть любовь, и пребывающий в любви пребывает в Боге, и Бог в нём".
  (1-е послание от Иоанна 4:16)
  
  ...
  
  Дед прожил 102 года. Ровесник Сталина, односельчанин эсера-террориста Егора Сазонова (убившего министра внутренних дел Плеве), детский приятель Кирова и его сотоварищ по революционному кружку. Современник и участник великих исторических событий, до сих пор так мало понятых и осмысленных, но которые в огромной степени определяют то, что происходит сейчас...
  
  И определяют, и будут определять... Впереди ещё столько войн и революций!..
  
  И ещё столько раз надо будет понять: ради чего это всё...
  
  
  Бабушка по отцу, Вера Гансовна Веретенникова (урождённая Сахкенберг)
  
  Она была строже, чем дед. Но я всегда чувствовал в ней какую-то особую правду, она никогда меня не обманывала (в отличие от матери), и я ещё в самом раннем детстве понимал, что она всегда стремится поступать со мной по справедливости. Если она сердилась на меня - то это было всегда по делу. Ремнём она меня ударила только один раз в жизни, на даче, в Песочном, и это тоже было по делу...
  
  Раз очень горячо, и очень сильно волнуясь, она заступилась за меня, на кухне, перед матерью, когда та била меня из-за какой-то ерунды, а больше от плохого настроения, а я сильно плакал; я это запомнил на всю жизнь...
  
  Да, баптисты и евангелисты решительно были - и против всякой войны, и против всякого насилия; это было и у деда...
  
  Бабушка Вера (как и дед когда-то) была баптисткой, но тогда об этом нельзя было говорить. Я просто знал в детстве, что она верующая, и что иногда к ней приходят какие-то тихие и добрые старушки, о чём-то тихо беседуют. В ней была очень сильная традиционная протестантская закваска - но это я смог оценить лишь после того, как сам в 1970-е годы близко познакомился не только с тогдашними опальными православными священниками и активистами, но и с протестантами: баптистами, адвентистами, пятидесятниками...
  
  Она первая из людей - и единственный раз - что-то попыталась рассказать мне о Боге. На даче, в Песочном, летом 1959 года (мне ещё не было восьми лет), когда мы были с ней одни. И это было для меня чем-то похожим на какую-то очень серьёзную и важную сказку, меняющую мои представления о мире. Сказка - это уже что-то знакомое и привычное, и, вроде бы, понятное (с мифами Древней Греции я тогда ещё, кажется, не был знаком). И в то же время я видел и чувствовал, что бабушка Вера говорит о Боге не как о чём-то сказочном, а как о какой-то высшей реальности; и мне хотелось задать ей о Нём много вопросов. И ей, не только ей... Но мать, приехав в выходной на дачу, и услышав от меня слово "Бог", устроила бабушке Вере большой скандал, и больше этих разговоров у нас не было...
  
  И поскольку бабушка Вера была единственным верующим человеком в моём окружении, то тема религии вообще очень надолго ушла из сферы моего внимания. Хотя, будучи атеистом, журнал "Наука и религия" я всегда читал с огромнейшим интересом ещё с детства...
  
  ...
  
  Целых пять летних каникул, по почти полных три летних месяца, я и сестра Рита провели на разных дачах в Песочном (всего их было три) именно с бабушкой Верой, родители приезжали только с субботы на воскресенье, отпуская бабушку на сутки (как я теперь понимаю, хотя бы просто и для того, чтобы она могла сходить в баню).
  
  За продуктами там ходил, по её поручению, обычно я, особенно последние три-четыре лета. Все наши дачные траты на продукты она аккуратно записывала и давала мне каждую неделю, чтобы я подсчитал общую сумму. И помню, что мать удивлялась в разговоре с родственниками или знакомыми (не в присутствии бабушки), как она умудряется тратить так мало. А я помню, что у бабушки Веры на даче я ел ровно столько, сколько хотел и никогда не переедал, и она никогда не заставляла меня есть насильно, в отличие от матери, и еда у нас не выбрасывалась...
  
  Помню, как ещё в первые два лета ходили с ней на карьеры, через железную дорогу, чтобы купаться. Она сидела на траве, прикрыв голову от Солнца какой-нибудь газетой, и с тревогой смотрела, как бы со мной и сестрой там, в воде, чего-нибудь не случилось. Я уже тогда видел и чувствовал, что вся эта дачная возня с нами для неё довольно большая нагрузка, уже тогда у неё было довольно плохо с сердцем...
  
  ...
  
  Нашёл в Сети документы.
  Веретенникова Вера Гансовна, 1894 г.р.
  Место работы: 2-е Дзержинское районное жилищное управление (РЖУ), домохозяйство No221, уборщица.
  Награждена медалью "За оборону Ленинграда".
  Дата решения о награждении: 03.06.1943.
  Медаль вручена: 26.11.1943.
  Место вручения: Ленинград.
  
  В списке короткое пояснение:
  
  "Тушила пожар и оказывала первую помощь пострадавшим".
  
  ...
  
  Мои умершие в блокаду родственники по линии бабушки Веры (нашёл эти, поразившие меня, две записи в Сети в 2015 году, после смерти матери):
  
  Сахкенберг Дарья Георгиевна, 1870 г. р. Место проживания: В. О., 16-я линия, д. 39, кв. 10. Дата смерти: апрель 1942. Место захоронения: Пискаревское кладб. (Блокада, т. 26)
  
  Сахкенберг София Гансовна, 1917 г. р. Место проживания: В. О., 16-я линия, д. 39, кв. 10. Дата смерти: май 1942. Место захоронения: Смоленское лютеранское кладб. (Блокада, т. 26)
  
  Я об этих двух женщинах ничего не знал! Это абсолютно точно - родственницы моей бабушки Веры: Веры Гансовны Веретенниковой (Сахкенберг). Я хорошо помню, что её сёстры Елизавета и Мария жили на какой-то из линий Васильевского острова, в большой коммунальной квартире; в детстве меня возили к ним в гости, и они угощали меня чаем с вишнёвым вареньем...
  
  София Гансовна - это явно её младшая сестра, хотя я о ней никогда не слышал. И разница в возрасте больше двадцати лет. Но слишком всё совпадает! У них была очень большая семья, кажется, десять человек детей, как говорила мать...
  
  А Дарья Георгиевна - неужели это мать бабушки Веры?.. Моя прабабка?.. Выходит, так!.. Да, кажется, она была русская, замужем за Гансом Сахкенбергом, шведско-эстонского происхождения, у которого была какая-то мебельная фабрика в Питере (об этом тоже тогда было не очень принято говорить). И Георгием, значит, звали деда бабушки Веры по матери, как и её брата. И, значит, своего 2-го сына, моего дядю, младшего брата моего отца, не вернувшегося с войны, пропавшего без вести в 1941 году, она назвала и в честь своего деда по матери, и в честь своего брата Георгия, который в войну тоже погиб...
  
  Сколько открытий о самых близких тебе по крови людях!..
  
  
  Георгий (Юрий) Веретенников, брат моего отца, погибший в 1941 году
  
  В семье его звали Юра...
  Нашёл кое-что о нём в Сети, на сайтах, посвящённых погибшим в ВОВ...
  Родился в 1921 году в селе Вавож Вятской губернии (ныне Удмуртия).
  Место работы: завод 231.
  Призван Дзержинским РВК 16.12.1940 года на действительную военную службу.
  Военное звание и должность: красноармеец-артиллерист.
  Начало боевого пути: город Луга Ленинградской области (отмечено на карте, других сведений не нашёл).
  Письменная связь прекратилась с августа 1941 года.
  Воинский адрес по последнему письму: город Новоград-Волынский (Украина, Житомирская область), п/я 227, п/о 2.
  Пропал без вести в октябре 1941 года.
  Разыскивала Веретенникова Вера Гансовна, мать (1894).
  Сведения из анкеты 2.2.1947 года.
  
  Я слышал от родных, что он был политрук. И помню его единственную военную фотографию, где он в военной форме, с отложным воротником и со знаками отличия на нём: кажется, это была не форма рядового. Эта фотография, наклеенная на синий картон, стояла у нас в доме на видном месте. Под фото, рукой деда, было крупно написано: "Веретенников Георгий Несторович". И ниже, более мелко, что пропал без вести в 1941 году. И, кажется, там был указан не только месяц, но даже и день, хотя в точности уже не помню. И было указано место: какое-то двойное название, похожее на Великие Луки. Но, кажется, это был не Новоград-Волынский; да и к октябрю 1941 года фронт откатился уже гораздо дальше на восток...
  
  А под Великими Луками шли очень долгие, очень упорные и очень сложные бои...
  
  ...
  
  Бабушка Вера рассказывала матери одну историю про своего Юру в детстве. Где-то в 1920-е годы ехали они на поезде (не то из Ленинграда в Вятский край к родне деда - не то возвращаясь оттуда назад). Было ему тогда лет пять или шесть; кто ещё ехал с ними - не помню. И Юра на какой-то станции пошёл с чайником за кипятком. И только успел набрать кипятка - как поезд тронулся. Он бежит к поезду - потом за поездом - и уже не успевает...
  
  Бабушка Вера кричит ему с подножки вагона:
  
  "Юра, Юра, да бросай ты чайник, бросай!.."
  
  А он бежит, спотыкается, но чайник не бросает - хотя уже совсем отстаёт - поезд всё больше и больше набирает ход... И тут какой-то военный соскочил с поезда, подхватил его, и - передал его, вместе с чайником, ещё кому-то на руки на подножке последнего вагона...
  
  Бабушка потом очень благодарила этого военного...
  
  ...
  
  Говорили, что Юрий был парнем скромным, активно занимался комсомольской работой, но к девушкам подходить боялся...
  
  А тут ещё и дед стращал обоих сыновей, говорил:
  
  "Если какая-нибудь девка придёт ко мне с дитём в подоле и скажет, что это подарочек от кого-то из вас, то - глядите у меня, выгоню из дома!.."
  
  Отец мой как-то сагитировал младшего брата сходить с ним в поход на яхтах, но идти в следующий раз тот отказался, не понравилось...
  
  Сказал, отмахнувшись:
  
  "Да ну, не уговаривай, больше не пойду: у вас девки наглые, так и норовят в штаны залезть..."
  
  ...
  
  Отец вспоминал про брата редко. Что-то запомнила мать из рассказов его и свекрови...
  
  Бабушка Вера, когда летом 1941-го года провожала обоих сыновей на войну, предчувствовала (по рассказам матери), что старший вернётся с войны, а младший нет...
  
  
  Тётя Инна, сестра отца
  
  Моя тётя Инна - дочь деда Нестора и бабушки Веры, сестра моего отца. Родилась в Ижевске (как говорил дед), в Удмуртии, после отца (отец родился в 1919 в Кильмезе), но, кажется, когда ещё шла Гражданская война.
  
  Она была темноглазая брюнетка, совершенно не славянской внешности (скорее можно было заподозрить Ближний Восток), и это, как я начал понимать ещё в детстве, создавало ей много проблем в жизни. Страдала близорукостью, носила очки. Я не смог прояснить очень смутное семейное предание, что бабка или прабабка бабушки Веры по материнской линии была пленная турчанка (и, кажется, из города Дмитрова), но тётя Маруся, сестра бабушки Веры, по рассказам, в молодости была жгучей брюнеткой.
  
  Замуж тётя Инна не вышла, детей не имела. Окончила Ленинградский государственный педагогический институт имени А.И.Герцена (ЛГПИ), но ехать по распределению отказалась и диплом не получила, по специальности в дальнейшем не работала. Работала долгое время в библиотеке Ижорского завода в Колпино.
  
  Книги она очень любила, и в нашем доме было много интересных книг в значительной степени именно благодаря ей. По мере моего взросления, она приносила мне из своей библиотеки очень многое из классической детской и подростковой литературы. Здесь были, после множества разных сказок, Чиполлино, Незнайка, Том Сойер, Робинзон Крузо, "Хижина дяди Тома" Гарриет Бичер-Стоу, "Овод" Войнич и ещё множество разных известных замечательных авторов и персонажей.
  
  Характер у неё был довольно тяжёлый, с моей матерью у них были отношения очень натянутые, тётя очень не любила, когда мы с сестрой "шумели" при наших детских играх; но сейчас я понимаю, что она в моей жизни сыграла очень положительную роль именно благодаря хорошим детским книгам, которые столько раз вдруг оказывались у меня в руках, а я очень часто, особенно в более раннем детстве, даже и не думал о том, что это благодаря тёте Инне. Она регулярно привозила мне библиотечные книги и на дачу в Песочное...
  
  Какое-то время они с бабушкой Верой (уже после ухода из семьи деда) жили у нас в маленькой комнате на улице Халтурина (Миллионной). Потом переехали на улицу Тамбасова (Сосновая поляна, Красносельский район), и я у них почти ни разу не был. Там она и умерла, в одиночестве и почти слепая, где-то в 2016 году, через год после смерти моей матери (я об этом узнал от двоюродного брата Коли только года через два). Тогда я ещё, вроде бы, был в состоянии передвигаться, и корю себя, что так и не приехал к ней ни разу, а мог бы ещё узнать много интересного о нашем семействе. Последний раз я видел её, когда умерла тётя Оля...
  
  
  Тётя Оля, сестра отца
  
  Тётя Оля была младшей сестрой отца. Внешне совершенная противоположность своей старшой сестры: круглолицая светлоглазая блондинка, очень похожая на эстонку или финку. Я ещё помню время, когда дед, бабка и она с тётей Инной жили у нас на Халтурина в большой комнате, а отец, мать и я в маленькой. Семь человек в небольшой двухкомнатной квартирке без ванной и прихожей, с крохотной кухней и с туалетом в общем коридоре, и нам не было тесно. Я, во всяком случае, никакой тесноты, тогда, в детстве, не испытывал и не помню, чтобы взрослые на это тогда жаловались.
  
  Тётя Оля тогда училась в Ленинградском финансово-экономическом институте (ЛФЭИ, куда именно с её подачи в 1968 году поступил и я), прибегала с учёбы домой радостная, весёлая, с какими-то книгами и тетрадями (учебник политэкономии, ещё сталинский, начала 1950-х годов, мне достался точно от неё), варила макароны и себе, и мне заодно; и я помню, что очень любил эти её макароны с томатным соусом, которые мы ели вместе на кухне.
  
  После института вышла замуж за Евгения Городенского (дядю Женю). Он был маленький, рыжий, не красавец, но в нашей большой семье его любили и уважали. Мать его, Анна Ивановна, строгая женщина, работала в Эрмитаже, в Зимнем дворце. Он был военный, служил в авиации по части военно-технического снабжения. Через какое-то время его перевели по службе на Дальний Восток, в Приморский край, недалеко от Владивостока (Артём), и они прожили там лет десять, пока не вернулись в Ленинград. Сын Дима родился у них ещё до этой командировки, в Ленинграде, а сын Коля в Артёме.
  
  Дяде Жене я особо благодарен за то, что он в детстве привёз мне почитать "Спартака" Джованьоли (я читал его упоенно, с фонариком под одеялом), а позже подарил на день рождения 10-томник Пушкина.
  
  А тёте Оле я, при всём прочем, как-то особо благодарен за чудесный Новый год, который она устроила мне, сестре Рите и Диме у них дома, когда мы были маленькими (они тогда жили на улице Красного Курсанта, на Петроградской стороне), с красивой ёлкой и с забавнейшей игрой, когда мы растянули перед этой ёлкой гирлянду, на которой висели на нитках конфеты, и за этими конфетами надо было охотится с завязанными глазами и с ножницами, и каждый старался "отчикнуть" самую большую, самую вкусную и самую дорогую конфету "Мишка на севере". Дяди Жени и Анны Ивановны дома не было, и мы с Ритой ночевали на свободных кроватях...
  
  Тётя Оля умерла в 2007 году. Вместе с её сыновьями, моими двоюродными братьями, Димой и Колей, и с сыном Димы, я нёс её гроб...
  
  Дима, потерявший на работе руку, умер в 2012 году. У него остались сын и дочь...
  
  
  Тётя Галя, которая так и не успела стать мне тётей
  
  У деда Нестора и бабушки Веры была ещё самая младшая дочь, самая младшая сестра моего отца, которую звали Галя. В семье её все очень любили. Ей было лет пять, или семь, когда она тяжело заболела. Пришёл врач, выписал ей какое-то лекарство. Через какое-то время прибегает назад, весь в ужасе, потому что сообразил, что выписал ей что-то совершенно не то, что ей нужно, а что-то смертельно для неё опасное. Но было уже поздно, девочка умерла...
  
  Бабушка с дедом никогда при мне о ней не вспоминали. Отец вспоминал о ней очень редко и неохотно, но всегда с какой-то особой теплотой. А почти все переданные здесь, столь немногие, подробности я узнал только от матери...
  
  Странно думать, что эта девочка жила у нас в квартире на Халтурина! Ходила, ещё задолго до меня, маленького, по большой и маленькой комнате, по кухне, что-то делала, как-то играла... Где она, интересно, спала? Не знаю... Но как будто действительно я чувствовал в этом доме моего детства её присутствие...
  
  
  Сахкенберги
  
  Ганс Сахкенберг (Сахенберг, Сакенберг). Отец бабушки Веры. Нашёл на эстонском сайте очень короткую информацию и не абсолютно уверен, что это он. Ганс Сахкенберг (1.11.1838-4.3.1917, Кийу, Харьюмаа, Эстония). 78 лет. По датам очень похоже, по отрывочным рассказам бабушки Веры, он умер как раз во время революции, в преклонном возрасте; но на сайте ничего нет о том, что у него была русская жена Дарья и дочь Вера, перечисляется только эстонская родня. Отец говорил, что он потомок какого-то шведского штурмана, перешедшего во время Северной войны на сторону Петра. По рассказам бабушки, у него была в СПб, как я уже писал, какая-то мебельная фабрика, но к 1917 году он сильно разорился. Прабабушка Дарья сама письменно отказалась от этой фабрики в пользу советского государства. Ещё помню, бабушка Вера говорила, что в их семье хорошо говорили по-немецки.
  
  Из Сахкенбергов (Сахенбергов, как позже писалась их фамилия) я знал троих: это остроносая тётя Нюра, жена одного из братьев бабушки Веры, Георгия, погибшего в войну, и два её сына Борис и Анатолий, двоюродные братья моего отца. Они жили на Большой Подьяческой, и мы (отец, мать и я маленький) довольно часто ездили к ним в гости, на трамвае, выходили на Садовой, и там ещё немного надо было пройти. У них была дверь не с электрическим, а ещё с механическим звонком, с колокольчиком. Надо было потянуть на себя ручку этого звонка - и внутри квартиры звонил колокольчик. Конечно, звонил всегда я...
  
  Самым первым нас встречал, с необыкновенно радостным восторгом, чёрный пудель Дик, самая добрая собака из всех, что я знал. С радостным и счастливым визгом он, прыгая, бросался ко всем нам, но больше всего ко мне, потому что меня можно было облизать. Потом он мчался в квартиру и притаскивал мне в пасти какую-то старую мягкую игрушку...
  
  Борис и Анатолий тогда ещё не были женаты. Они оба были художники, и я помню какие-то холсты, большие бумаги, рисунки, кисти, тюбики с краской и ещё разные атрибуты живописи в их квартире. Несколько позже они как-то разбирались в своих старых книгах и подарили мне несколько интересных довоенных изданий 1930-х годов. Помню, что среди них были: автобиографическая книга "Бронепоезд Гандзя" Николая Григорьева про Гражданскую войну на Украине, "Занимательная математика" Якова Перельмана и "Прыжок в ничто" Александра Беляева. Последняя книга мне особенно нравилась, она была про победу Мировой Революции на планете Земля (от которой кучка буржуев сбежала на Венеру); и я уже как-то тогда понял, почему в более позднее время она не переиздавалась: наша партия отложила саму тему Мировой Революции на неопределённо долгие времена...
  
  Борис потом работал в Лениздате на Фонтанке художником-иллюстратором и оформителем книг, а Анатолий преподавал в Мухинском художественном училище в Соляном переулке. Оба были женаты. Обоих уже давно нет в живых. У Бориса и его жены Натальи детей не было. У Анатолия, дважды женатого, кажется, было двое детей, девочка и мальчик...
  
  
  Моя родня по матери
  
  
  Родители моего деда Павла Артемьевича Артемьева
  
  Артемьев Артемий Артемьевич, дед матери, сирота, родители умерли от тифа в Гражданскую. Работал, по рассказам матери, завхозом в военной комендатуре на Садовой. Мать рассказывала, как бегала к нему, маленькой девочкой, на работу, это было совсем рядом от дома дедушки с бабушкой, как тяжело ей было открывать большую деревянную дверь с улицы...
  
  Эта комендатура соседствует тылом с моей 199-ой школой, где я учился в 9-ом и 10-ом классах, фасад которой выходит на площадь Искусств. От нашего школьного двора комендатура была отделена высоким каменным забором с колючей проволокой, и за этой проволокой была видна вышка, на которой всё время стоял часовой в шинели и с автоматом... А когда я служил в армии радистом, то у меня была связь с парнем из комендатуры, и он заранее предупреждал меня о разных готовящихся проверках...
  
  Артемьева Наталья Мироновна, бабка матери, работала до революции поваром у какого-то генерала. Муж звал её в шутку "генеральшей".
  
  Познакомились они ещё детьми, в детдоме, или в каком-то сиротском приюте, ещё до революции. И жили, как вспоминала мать, очень дружно.
  
  Умерли оба в блокаду в 1942 году, от голода. 75-и и 70-и лет, примерно. Мать рассказывала, как бабушка пыталась помочь дедушке надеть пальто, чтобы ему идти на работу, а он падал от одной только тяжести этого пальто; и бабушка плакала, когда рассказывала это, ещё живая, матери, 10-летней девчонке...
  
  Жили они на Манежной площади, в том дворе, на который прямо выходит Малая Садовая, на 1-ом этаже. Мать мне указывала на этот двор в детстве, когда мы ходили в кинотеатр "Родина" или ещё куда-то мимо этого двора, но вовнутрь мы никогда не заходили.
  
  Мать их очень любила, часто гостила у них в те 1930-е, предвоенные годы. Рассказывала, что особенно ласков к ней был дедушка, бабушка была строже. Ходили гулять с ним на Марсово поле, часто заходили там в мемориал жертвам революции, дедушка читал ей надписи на гранитных плитах и рассказывал, кто где похоронен. Мать никого не запомнила, но запомнила только, что там был похоронен мальчик...
  
  
  Павел Артемьев, мой дед по матери
  
  Артемьев Павел Артемьевич (1910, Ленинград - 1960, Москва).
  После школы кончил ФЗУ со специальностью разметчика, работал на "Русском Дизеле".
  В 1928 году познакомился с Валентиной (моей будущей бабкой) по комсомольской работе на заводе "Треугольник", где она работала. Вскоре и поженились.
  Развелись в середине 1930-х, потому что она не простила ему измену. Он не хотел этого развода и страшно тосковал по дочке, моей матери, плакал, когда встречался с ней...
  Поступил в Москве в высшее лётное училище (или академию, мать точно не помнила, когда рассказывала).
  В войну базировался со своей частью под Горьким. Полковник (последнее звание).
  Служил и воевал под командованием Василия Сталина. Говорил, любили вместе выпить, но и дело своё тот знал.
  Прислал в войну бабке и матери аттестат лётчика (хотя они были с бабкой давно в разводе) в Шумерлю, в Чувашии, где они были в эвакуации, это им очень там помогло.
  Воевал потом, в 1950-1953, лётчиком в Корее с американцами.
  От 2-го брака у него были, в Москве, сын Игорь и дочь Ирина.
  
  Дед Павел в молодости хорошо знал Кирова по своей комсомольской работе, исключительно его уважал. Тот его, фактически, и благословил ехать в Москву - поступать в лётную академию... Ездили с бабушкой Валей оба в Москву на его похороны в 1934 году, в декабре, после его загадочного убийства...
  
  Это - невольно думаю - надо очень уважать человека! Чтобы оставить маленькую дочку - и поехать... Правда, оставили у дедушки с бабушкой, на Манежной. Было, у кого оставить... И, возможно, что насчёт поездки на похороны Кирова в Москву было и какое-то распоряжение по комсомольской линии...
  
  Дед Нестор, как я писал выше, был с Кировым, в их родном Уржуме, в одном революционном кружке (хотя в разное время, как он говорил). Киров был постарше деда года на три...
  
  Особое уважение в Ленинграде к Кирову, к памяти о нём, я чувствовал в детстве очень сильно. И загадка его убийства до сих пор не раскрыта...
  
  
  Дядя Петя, брат моего деда Павла
  
  Артемьев Пётр Артемьевич, брат деда Павла, был младше его на 2 года, или чуть больше.
  "Пётр" и "Павел" они были названы, как говорила мать, по замыслу бабушки Натальи, в честь покровителей нашего города и Петропавловской крепости в частности.
  Мать звала его "дядя Петя" и вспоминала о нём очень часто. А я его почти совершенно не помню.
  В войну чинил подводные лодки в Ленинграде.
  Работал на Суворовском проспекте в институте кораблестроения (всё со слов матери).
  Женился на тёте Шуре в конце войны, в Мурманске.
  
  Тётя Шура была очень приветливая, высокая, черноволосая, довольно полная женщина, с низким густым голосом. Очень часто ездили к ним в гости на Новгородскую улицу, в "сталинский дом", принимала она нас всегда очень радушно. Мылись довольно часто там в их большой ванной (вместо обычной еженедельной бани на Чайковского), что тогда было для большинства советского народа роскошью...
  
  Сыновья дяди Пети и тёти Шуры: Миша и Саша. Немного постарше меня.
  Я их помню очень хорошо, Мишу и Сашу. Саша был где-то на год постарше меня, очень толковый, интересовался книгами, всё время рассказывал мне что-то интересное, показывал свой конструктор, ещё какие-то инструменты; а Миша был очень скромный. Оба были очень добрые ребята. Но виделись мы только в детстве...
  Миша умер по пьянке, страшной и глупой смертью, захлебнувшись в тарелке с супом, совсем молодым. Мой отец пытался устроить его у себя на работу, но тот проработал там недолго, уволился из-за пьянства...
  Саша прослужил в торговом флоте, на Балтике, был капитаном, плавал на пароме в Финляндию и Швецию. Потом жил в Сосново, на Карельском перешейке.
  
  Тётя Шура потом вышла замуж за какого-то охотника. Помню, что это был очень симпатичный мужчина с усами, что у него была двухстволка и большая охотничья собака.
  А дядю Петю я помню чрезвычайно смутно, хотя дома он у нас бывал, но я тогда был ещё слишком мал.
  Умер Пётр Артемьев в 1955 году. На работе, от сердечного приступа. Мать рассказывала, что в его похоронах участвовали сотни людей, очень его на работе уважали...
  
  
  Валентина, бабка по матери
  
  Горюнова Валентина Алексеевна (1912, СПб, пр. Газа - 1978)
  Горюнова - её девичья фамилия.
  По первому мужу (моему деду) она стала Артемьева.
  По второму мужу, Геннадию (Игнату) она потом стала Лановая.
  Когда вышла, уже после войны, замуж в третий раз, за дядю Лёшу (Симоненко), в 1950 году, фамилию уже менять не стала. Возможно, в память о погибшем 2-ом муже, которого очень любила и уважала.
  
  В молодости была очень красива, могу судить об этом по сохранившимся фотографиям. Но я её такой уже не помню, помню её уже сильно пожилой и сильно больной...
  
  Должен признаться, что я любил её меньше, чем бабушку Веру: было в ней что-то не просто строгое, но жёсткое. Хотя успел увидеть и от неё очень много доброго...
  
  Их было три сестры.
  Катерина, старшая сестра, (старше примерно на 5 лет).
  Ольга (Лёля), младшая сестра, (младше бабки на 5 лет).
  Валентину и Олю воспитывал потом в Ленинграде, после смерти их отца и матери, дядя по отцу Борис, старший его брат.
  
  Работала в Питере на заводе "Треугольник" на пошивке ботов и галош. Геннадий, её 2-ой муж, жаловался, что запах от неё - "как от химчистки"...
  
  Лёля жила с Валентиной, а Катерина тоже перебралась в Питер, но жила с семьёй отдельно.
  
  Родом они были из Псковской области, недалеко от Пушкинских мест. Давно ходят легенды, что в тех местах очень много потомков любвеобильного нашего Александра Сергеевича...
  
  Про родителей бабушки Вали знаю по рассказам матери. Отец её умер рано. Поехал в голодные годы в Питер за хлебом, простудился, и вскоре умер. Бабушка Валя тогда была ещё совсем маленькая. Ухаживала за совершенно больной матерью и за младшей сестрёнкой Лёлей (Ольгой). Старшая сестра Катерина уже вышла замуж и им совсем не помогала; бабушка Валя затаила тогда на неё очень сильную обиду. Но Катерина умерла в блокаду со всеми своими тремя детьми: легли спать на ещё тёплую плиту на кухне и угорели...
  
  Жили бабушка Валя и дядя Лёша с их дочерью Люсей, моей ровесницей, на улице Смолячкова, на Выборгской стороне, на 1-ом этаже, в 3-комнатной коммунальной квартире, в каждой комнате по семье. И чаще всего в гостях мы бывали именно у них, едва ли не каждые выходные...
  
  Ходили гулять в сад имени Карла Маркса...
  
  А ездили к ним, и обратно, на трамвае No2 (на "двойке"), самый запомнившийся мне с детства трамвайный маршрут. Наша остановка была у Марсова поля...
  
  Последний раз в жизни я её видел 2.9.1970-го года, когда мне исполнилось 19 лет, и она, уже совершенно больная, приехала ко мне в армию, в Бугры (к северу от Питера, сейчас, практически, это уже часть города, хотя административно это Всеволожский район Ленинградской области). Приехала, едва живая, с какими-то пирожками, чтобы поздравить. Кроме неё тогда никто не мог ко мне приехать из родни. Несколько минут с ней у дверей КПП за пределами части, я их запомнил...
  
  
  Тётя Лёля (Ольга Горюнова), младшая сестра моей бабки Валентины
  
  Я её звал "тётя Лёля". Она была невысокого роста, голос у неё был очень высокий, и у неё было очень больное сердце, ходила она медленно и с трудом. Очень к нам ко всем была доброй...
  
  В войну её занесло в Донбасс, там и осталась. А занесло, потому что в эвакуации, в Чувашии, подруга соблазнила её заняться спекуляцией "мануфактуры"; один раз их, ограбив, выкинули на ходу из поезда, она чудом уцелела; а потом она попалась "органам", какой-то срок отсидела и устроилась затем в Донбассе. Работала в шахтах, потом на разных работах (в 1969 году, когда мы жили у неё, сторожем).
  
  Вышла там замуж, но муж вскоре умер. В 1950 родился сын; но в 1957 он погиб: был сбит грузовым автомобилем, по вине пьяного водилы. В одном из наших семейных альбомов хранится большая печальная фотография с его похорон, которую я помню с детства...
  
  Благодаря тёте Лёле, прекрасное и жаркое лето 1969 года я, вместе с бабкой, матерью, сестрой и Люсей, провёл у неё в Донбассе, в городке Ханжёнково, что к востоку от Макеевки и Донецка. Бегал купаться на ставок и делал там зарядку. Потом бегал по тропке через поле в большую, глубокую балку, заросшую лесом. И по нескольку часов в день изучал и конспектировал за столом в садике у тёти Лёли "Капитал" Маркса и "Анти-Дюринг" и "Происхождение семьи, частной собственности и государства" Энгельса (именно там я тогда стал убеждённым марксистом)...
  
  Донбасс!.. Сколько нового смысла после 2014 года появилось для меня в этом слове и во всех этих моих воспоминаниях!.. И сколько огромной боли!..
  
  Тётя Леля умерла через несколько лет после тех прекрасных дней, когда мы жили у неё. Бабушка Валя, сама очень больная и слабая, ездила в Донбасс, чтобы продать уже никому не нужный дом тёти Лёли...
  
  
  Геннадий Лановой
  
  2-ой муж бабушки Валентины, добрый отчим моей матери, которого она почитала так же, как родного отца. Практически всё знаю о нём только из многочисленных рассказов матери, она вспоминала о нём очень часто, и всегда с огромной любовью и уважением.
  
  Лановой Геннадий (настоящее имя, видимо, Игнат) Васильевич (1912 июнь, село Россоша, 50 дворов, Каменец-Подольская область Украины - 1941 август, Антропшино под Ленинградом). Каменец-Подольский - это сейчас Хмельницкая область.
  Брат Василий, 18 лет, погиб под Ржевом, в пехоте, раньше Геннадия. И Геннадий очень рвался на фронт, чтобы за него отомстить.
  Мокий, средний брат, остался жив. Жил с женой в Николаеве (мать к ним ездила немного пожить, очень тепло вспоминала и их, и город).
  Миша, самый младший, родился после войны.
  
  В 1938 или 39 году Геннадий приехал в Ленинград, работал на ГОМЗе. Там познакомился с Валентиной, моей бабкой, работали в одном, 10-ом, цеху. Был прекрасным специалистом, краснодеревщиком, его очень ценили.
  
  Ездили перед войной - он, Валентина и моя мать, девчонка - к нему на родину, на Украину, к его матери. И он очень просил мою мать, чтобы она всё время звала его "папа"...
  
  Ушёл на фронт добровольцем, хотя у него была крепчайшая бронь, и отпускать его очень не хотели, так как он делал оптические приборы для фронта (видимо, специализируясь на оправе из особых пород дерева, пластмасса тогда была ещё не в ходу). Мать не раз говорила, что он написал свыше 30 заявлений, прежде чем его отпустили в Народное Ополчение.
  
  Похоронен во дворе школы в Антропшино (это к югу от Пушкина и Павловска), в братской могиле...
  
  Об этом человеке я непременно должен написать, хоть сколько-нибудь, сколько успею, чтобы сохранить память о нём...
  
  ...
  
  Геннадий Лановой - он уже Кирова в Ленинграде не застал. Хотя чувствуется, что был проникнут огромным уважением к нему и памятью о нём, жившей и в Питере, да и во всей стране, часто говорил о нём...
  
  Он, по частым рассказам матери, страстно верил в близкое и неминуемое торжество коммунизма. Говорил моей матери, 8-9-летней девчонке, когда гулял с ней, когда ходили с ней вместе в магазин, что уже скоро наступит прекрасное и долгожданное время, когда денег уже больше не будет, они уже будут больше не нужны, и в магазинах всего будет вдоволь, и всё будет бесплатное. Пришёл в булочную - и бери хлеба, сахара или конфет столько, сколько хочешь, сколько тебе нужно, и без всяких денег. В людях уже не будет жадности - потому что всего и так будет вдоволь. А люди будут настоящими товарищами друг другу. И так будет во всём мире! И никаких войн, и никакой вражды между людьми больше не будет!..
  
  Мать говорила, что это были для неё очень счастливые годы перед войной, и именно, в огромной степени, благодаря отчиму...
  
  В 1941-ом началась война, но Геннадий, как ценный специалист призыву не подлежал, его просто не отпускали на фронт в действующую армию, не смотря на все его заявления и просьбы.
  
  Мать моя много раз вспоминала, как в эти самые первые недели после начала войны он вскакивал по ночам с постели и почти кричал её матери:
  
  "Ты пойми, Валя, ведь - там ребята умирают! А я тут - с тобой, в тёплой постели!.. Ну, не могу я так!.."
  
  Та пыталась сначала его отговорить - но потом смирилась с его непреклонной решимостью идти, во что бы то ни стало, на фронт (возможно, после смерти его брата Василия). И он добился, чтобы его, не смотря на его крепчайшую бронь, записали в Народное Ополчение. Где он и погиб, сражаясь под Ленинградом...
  
  Мать помнила, и не раз про это вспоминала, что Народное Ополчение, в которое вступил её названный отец, собиралось на Моховой. И они с её матерью, Валентиной, пришли туда провожать Геннадия на фронт. Ему тогда было 29 лет. И все его товарищи были такими же молодыми красавцами, прекрасными парнями. Он был назначен, кажется, командиром отделения, или командиром взвода (мать уже плохо помнила, да и не разбиралась в этом). Все женщины плакали, но он успокаивал и бабку, и мать, говорил, что война - не надолго, что уже через несколько месяцев будет наша неизбежная победа, и он вернётся...
  
  Говорил моей матери:
  
  "Ты теперь - маленькая хозяйка нашего большого дома! Помогай маме!.."
  
  А ей тогда было 10 лет...
  
  Потом их часть стояла в Антропшино, или где-то рядом. И один раз мать с бабкой ещё успели туда приехать, чтобы увидеть его живым. Он говорил, что у них одна винтовка на троих, что немцы стреляют так, что им головы не поднять, и ответить нечем. Рассказал, с преогромнейшей горечью, как у них один совершенно молодой ещё парнишка, совсем ещё пацан, залез к местной хозяйке, финке, в сад и нарвал яблок, и его за это приговорили к расстрелу. Но признавал, что дисциплина теперь необходима железнейшая, и без всяких поблажек кому бы то ни было, и без всяких скидок на возраст и прочее...
  
  Мать говорила, что, со слов его уцелевшего, тяжело раненого однополчанина, Геннадий долго лежал в воронке, смертельно раненый в живот, умолял, чтобы его пристрелили, и к нему невозможно было подползти из-за сильного огня фашистов... Потом их, нескольких тяжело раненых, всё-таки, вроде, удалось как-то подобрать и укрыть на время в каком-то блиндаже. Но этот блиндаж немцы потом закидали гранатами...
  
  Я нашёл в Сети фотографии памятника погибшим ополченцам в Антропшино. Местные ребята привели его в порядок...
  
  ...
  
  Да, это была - Священная Война... И именно благодаря таким людям - как Геннадий Лановой! Благодаря их - Священному Подвигу!..
  
  Но во что сейчас превратилась эта память!..
  
  
  Дядя Лёша (Лукьян Симоненко), 3-й муж моей бабки Валентины
  
  Я его звал "дядя Лёша". Он был очень худой, лысоватый. Был он человек не злой, но когда выпивал - бывал мрачен. Впрочем, оживал, когда вместе со всеми, во время застолий, пел украинские песни. Как я теперь вспоминаю эти песни!..
  
  Он был младше моей бабки Валентины, кажется, на два года. Родом с Украины, с Сумской области (хотя одно время родня жила на Херсонщине из-за известного "голодомора"). В войну воевал в Балтийском флоте, и падал один раз с мачты на корабле во время обстрела. Ходил и в Англию, на Оркнейские острова, на военно-морскую базу в заливе Скапа Флоу. Имел звание старшины (не помню, какой статьи; это со слов Люси).
  
  Во время наших семейных застолий у них с отцом практически всегда заходили разговоры и воспоминания о войне. Но это было у них уже, как правило, в состоянии довольно сильного подпития, и усвоить тогда что-то вразумительное о войне мне, мальчишке, было из этих их разговоров довольно трудно...
  
  Да, трудно. Но что меня поражало ещё в детстве - так это то, что они говорили о войне с таким чувством, будто это время было самым счастливым в их жизни!..
  
  У дяди Лёши была ещё дочка от первого брака, Валя, девушка постарше нас с Люсей. Родилась, значит, где-то вскоре после войны. Не помню, откуда она была родом и где жила, но одно время она гостила у отца, и мы с Люсей общались с ней. Запомнилось, что девчонка была общительной и доброй...
  
  Благодаря дяде Лёше, я, вместе с их и нашей семьёй, три незабываемых лета в детстве провёл на Украине: 1955 - в Херсонской области, 1962 и 1964 - в Сумской, оба раза у его родни. И принимали нас там как родных...
  
  Позже уже никто ни из их, ни из нашей семьи в тех местах не был...
  
  
  Люся (Людмила Алексеевна Симоненко, в замужестве Мазурина)
  
  Я её, естественно, звал просто "Люся". Хотя она была мне тёткой, что иногда вызывало смех и веселье среди нашей родни и знакомых: она была почти на два месяца младше меня. Была младшей сестрой моей матери: по матери, не по отцу. Отцом её был третий муж бабушки Вали дядя Лёша...
  
  С Люсей я играл с раннего детства, сколько себя помню, как с сестрой. Виделись тогда очень часто, благодаря регулярным (и можно сказать: ритуальным) хождениям наших родителей друг к другу в гости. Вместе проводили четыре лета на Украине, включая Донбасс (у тёти Лёли)...
  
  Помню, у неё была большая книга китайских и корейских сказок, хорошо иллюстрированная, она потом дала мне её домой почитать, и эта книга была у нас дома довольно долго...
  
  Помню, любили рассказывать друг другу, чаще в компаниях других детей, особенно летом, разные детские страшилки: про "мёртвую руку", про "летающую простыню"...
  
  Играли с их соседкой по квартире, Инной, нашей ровесницей, иногда на тесной кухне, а иногда в саду Карла Маркса, практически через дорогу...
  
  В школу мы с ней тоже пошли параллельно, в один год (её школа была почти напротив их дома). И кончили её так же, хотя виделись в это время уже гораздо реже...
  
  Замуж вышла за Бориса Мазурина, работали оба одно время в прокуратуре на разных должностях (Борис одно время водителем). Жили долго в Нейшлотском переулке, на Выборгской стороне, в квартире с очень странной конфигурацией (я там был всего один раз), потом куда-то переехали, не очень далеко, но я уже у них там не был. У Бориса был младший брат, умер от цирроза печени на почве алкоголя. Я его видел только на фотографиях.
  
  Очень долгое время я почти совершенно не видел ни Люсю, ни Бориса (как и многих других родственников), и был почти не в курсе, чем и как они живут...
  
  Сын Лёша. Внучка Варя. Видел их, кажется, только на отпевании Люси...
  
  Люся и Борис очень помогли мне, когда с матерью случился 1-й инсульт (в самом конце 2003 года), и пришлось отправить её в больницу, а потом, такую же парализованную и не ходячую, опять привезти домой...
  
  И мать, страшно больная и едва живая, пережила свою сестру, которая была младше её на 21 год и была тогда очень бодрой...
  
  Люся умерла после осложнений с сердцем и после страшного перелома бедра, в 2009 году. Я был, уже сам не сильно здоровый, на отпевании, в одной из "еретических" православных церквей. Борис очень уговаривал меня остаться на поминки, но мне надо было поскорее вернуться к матери, которая просто с ума сходила, когда меня не было дома, и даже на последнее прощание с Люсей она не хотела меня отпускать. Бориса я больше не видел...
  
  ...
  
  Мать, Веретенникова Тамара Павловна, умерла 13.9.2015 года после двух инсультов и 12-и лет тяжелейшей болезни, паралича и слепоты. Ей было 84 года...
  
  + + +
  
  Страшно подумать, сколько родственников - даже тех, кто младше меня - уже умерло. И родственников, и друзей... И продолжают умирать... И как мало потомства после себя оставляют... И как расходятся пути человеческие!..
  
  Сколько раз я хотел кого-то разыскать, увидеть, быть может, чем-то помочь - и почти всякий раз успокаивал себя тем, что самая главная от меня польза - в том, что я пишу. Или в том, что я ещё непременно должен написать, откладывая всё остальное, написать - нечто такое, что, пусть не сразу, должно стать настоящим спасительным Откровением для всего человечества...
  
  И ведь я действительно это пишу!..
  
  И все наши пути вновь сойдутся там - где рождается Солнце!.. Где рождается Свет!..
  
  3.9.2022
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"