Услаждайся разрушением, но не задерживайся подолгу у своих развалин
В. Набоков
- Что это? Чья книга? - спросила она, прикуривая сигарету, как только я вошел.
- Моя. Первый сборник стихов, недавно друзья первые экземпляры прислали, - ответил я официальным тоном.
- Ого! Наконец-то! Ладно, оставь на столе, потом почитаю. Присаживайся.
Это была маленькая однокомнатная квартира на окраине и, судя по местным радио новостям, находилась она в самом криминализированном районе города. Единственная комната была обустроена скудно, но со вкусом. Повсюду на стенах висели самопальные плакаты Joy Division, The Cure, Sex Pistols, Nirvana; на письменном столе советских времен, кроме огромного количества мелкого сора, лежали толстые книги и пластинки; в углу, напротив входной двери (на которой бордовой помадой было написано "fuck"), стояла узкая деревянная кровать с одной сломанной ножкой, которая была бережно подперта "Доктором Живаго". Все остальное просто валялось на полу - ноутбук, зеркало, радио, лампа, виниловый проигрыватель, вещи. Плакаты заменяли обои, но некоторые начинали рваться, и из-за них виднелась голая бетонная стена. В комнате пахло сигаретами и очень сладкими женскими духами.
Ее звали Алиса. Двадцатидвухлетняя вегетарианка небольшого роста с милым, еще будто детским лицом, короткими черными, как сама ночь, волосами, исхудавшая от сигарет и алкоголя. Работала в местном бюро переводчиком французского. Еще она была обладательницей очень тонкого, почти певчего голоса, который проникал куда-то намного глубже души. В тот момент на ней были круглые черные очки, спизженные из H&M, безразмерная футболка с надписью "find what you love and let it kill you" и красные лосины. Мы сидели на полу, пили красное вино по очереди из бутылки, разговаривали о концертах, которых каждый из нас посетил вдоволь, обсуждали музыкальные новинки. Потом она включила IAMX (не помню, что именно), и мы начали целоваться.
***
На то время я работал техническим писателем (мне хотелось в это верить). Занимался заказными статьями, редактированием текстов, и еще много чем, напрямую связанным со словом. За статьи я получал хорошо, но не постоянно, и чувство попросту растрачиваемой писательской энергии на неинтересные и претенциозные статьи не покидало меня. Так или иначе, выбора не было, более приличной работы я найти не мог, а сидеть на шее у Алисы казалось мне попросту непристойным. Как-то раз у нас состоялся неприятный разговор на эту тему, который прочно въелся мне в память и не покидает ее до сих пор.
"Я заебался писать о всякой херне, забивать ею голову, выхваливать какие-то компании по производству упаковок для подарков или бумажных открыток, выслушивать замечания, в каком стиле и каким языком я должен писать. Весь мой мозг уже оброс экономическими понятиями и терминами. Хочется плюнуть в лицо и сказать - блять, да я же поэт, какого черта ты, быдло, будешь указывать мне, как писать? А потом думаю - какой там поэт, я за свои стихи паршивые не могу девочку в кафе сводить, сижу как дебил по ночам перед пустым листом бумаги, и не знаю, как дальше жить. То ли рассказ отредактировать, то ли нажраться, то ли перевести чего-нибудь, то ли в петлю".
"Не ной ты, как маленький. Все у тебя получится, нужно только больше писать, писать, все время писать. А ты же целыми днями не делаешь ни хера, сидишь в соц. сетях и фильмы смотришь. А статьи не забрасывай, это тоже какой-никакой, но опыт".
"Много ты там понимаешь. Ты вообще не представляешь, каково оно, чувствовать свою абсолютную несостоятельность в том, ради чего готов жизнь положить".
"Все, я не хочу об этом разговаривать. Делай то, что считаешь нужным. Зачем окружающим-то мозги ебать".
"В том-то и дело, не знаю я, что нужно".
"Все, закройся, плакса".
В результате я продолжил писать статьи, у меня даже открылось какое-то второе дыхание. К тому же, закончил первый сборник стихов и договорился с друзьями, что они напечатают его самиздатской книжкой. Все вроде бы начало налаживаться, ниточки сворачиваться в понятный мне клубок, ростки прорастать в красивый цветок. Но вскоре снова нагрянул непонятный ступор (псевдопоэты называют это творческой передышкой, отпуском, а я не знаю, как назвать, пусть будет ступор), и Алису это раздражало. Я снова сутками сидел в ее квартире, ждал окончание рабочего дня - рисовал, пил, ходил по квартире, играл в игры, слушал пластинки, смотрел фильмы. Когда она приходила домой, всегда уставшая (иногда она даже с порога заговаривала со мной на французском), мы ужинали, трахались (опять же иногда) и ложились спать. Так продолжалось недели две, после чего мне в жесткой, бескомпромиссной форме был поставлен ультиматум: либо я за два дня пишу хороший рассказ или стихотворение, либо иду вон и больше сюда не возвращаюсь. Я выполнил требования даже раньше крайнего срока, написав рассказ про одного своего знакомого поэта, который повесился полгода назад. Через две недели рассказ напечатали в местном журнале "Ум и творчество", даже какой-то гонорар прислали. Понемногу все снова начало складываться, мы накопили денег, немного позанимали у друзей и уехали на неделю в Прагу.
***
За все время нашего алкотрипа по чешской столице я не написал ни строчки, но Алиса настолько увлеклась бесконечными рейвами, вписками у старых друзей и безумным количеством алкоголя и травы, что даже не упрекнула меня в этом (хотя нет, один раз случилось все-таки). Мне вечеринки особого удовольствия не доставляли, я скорее был увлечен ночными прогулками по темным манящим пражским закоулкам, чтением бесконечного "Улисса" на скамейках цветущих весенних парков и общением с местными панками. Как-то нас с Алисой угораздило посетить местный литературный вечер, где презентовали свои сборники сразу три поэта.
Был теплый, свежий после дневного ливня вечер, мы ехали на трамвае с двумя моими знакомыми в клуб, где вот-вот должны были начаться чтения. Я ожидал увидеть нечто вроде современного арт-пространства, собирающего в своих просторах пражских интеллектуалов, с маленькой сценой и большим баром. Но перед нами оказался полузаброшенный сквот без окон, вывесок, вообще всяких опознавательных знаков, только с одной разбитой деревянной дверью на входе. Перед нами предстала довольно мрачная картина, как для литературного вечера. В округе тусовались какие-то маргиналы, кто-то блевал, что называется, не отходя от кассы, кто-то безостановочно вливал в себя бехеровку, кто-то орал песни под гитару или стихи. В общем, атмосфера мне понравилась сразу, тем более, мы все были уже подшофе. Алиса, вцепившись в мою левую руку, аккуратно переступала пьяных представителей современного искусства и постоянно шептала что-то мне на ухо, чего я не мог расслышать (видимо, просила побыстрее валить оттуда). Когда мы вошли внутрь, один из поэтов уже распинал себя на кресте поэзии, и, к нашему удивлению, стихи его звучали на русском языке. Вот здесь-то меня и расперло. Нелепый, скучный кисель из Цветаевой и раннего Пастернака с претензией на романтичность и жеманность - вот что представляли собой его стихи. Уверен, что он все заглавные буквы пишет с маленькой. Я высказался Алисе.
"Блять, ну это уже ни в какие рамки не лезет. Где улица, где напор мысли, где искренность, где язык, в конце концов? Этот постмодернизм меня доведет скоро, будешь мне передачки носить".
"Не умничай, гений, он хотя бы что-то пишет. А ты когда последний раз стихи писал?"
"Не помню, да и какая разница. Я же не конвейер тебе, чтобы в день по десять стихотворений строчить. Вон, первый сборник вышел, и хорошо".
"Ну ясно, ясно, вечные отмазки. То ты сконцентрироваться не можешь из-за соседской музыки, то настроения у тебя нет, то времени, - это вообще полный бред! - то ты просто ведешь себя, как последний мудак".
"Давай не будем на личности переходить, мы, по-моему, это обсуждали уже".
"Отъебись, дай стихи послушать".
Последняя фраза меня зацепила, я резко встал из-за стола и сразу вышел из этого культурного центра. На улице уже было зябко, стояла невообразимой красоты ночь, я добежал до остановки и запрыгнул в первый остановившийся трамвай. Кроме одной целующейся парочки, никого в вагоне не было. От выпитого я задремал, тем более, что в вагон был слегка как бы приглушенный свет, а когда открыл глаза, то увидел в окне знакомые места и решил выйти. К моей радости оказалось, что я вышел прямо напротив хостела, где мы снимали двухместный номер с балконом. В круглосуточном ларьке взял литр пива и отправился в комнату. Допив, достал блокнот и сразу записал:
У меня за плечами
огромное ничто
и горы пустых
сигаретных пачек.
Реальность - обман,
оптический вор.
А иначе б я зря
все это начал.
Не знаю, во сколько пришла Алиса. Весь последующий день мы не проронили друг другу ни слова.
***
Вернувшись из прекрасного (не считая случая на чтениях) путешествия, я снова пустил корни в Алисиной квартире. В Чехии мы успели потратить все накопившиеся деньги, к тому же нужно было отдавать долги, поэтому теперь меня по-прежнему ожидали скучнейшие статьи, трата словесных оборотов, выслушивание критиканства со стороны заказчиков и вечное недовольство своей девушки. Она-то продолжила работать на прежнем месте (хотя были мысли уволиться), домой приходила злая, уставшая и капризная, мне доставалось по полной программе. Бывало, доходило даже до отчетности. То есть я составлял дневной отчет, чем занимался и по сколько времени, а потом Алиса со строгим выражением лица читала его и выносила мне приговор - неделя без секса, или без ноутбука (забирала с собой на работу, а статьи, говорила она, можно и от руки писать), или без алкоголя, или она со мной не разговаривает. Последний вариант меня устраивал больше всего. Я воспринимал все это с большой долей юмора, она, видимо, нет.
За это время случилась еще одна отвратительная история. Я уже несколько лет крутился в литературных кругах города, время от времени посещая поэтические вечера и просто общаясь с поэтами, чьи стихи меня интересовали. Алису старался не брать с собой, чтобы окончательно не разрушить наши отношения (позволял себе лишнего), но на одно чтение она все-таки напросилась. Проходило сие действо в арт-кафе "Слово" на другом конце города. Своих знакомых я предупредил заранее.
Мы опоздали (вместо обещанных мне пяти минут я прождал полчаса под подъездом), но умудрились найти свободный столик. Людей было достаточно, особенно для такого заведения и мероприятия, очень накурено, так, что даже лица с трудом можно было рассмотреть, и кто-то уже успел разъебать один монитор. Под скудные аплодисменты на сцену вышел мой давний друг, мы с ним практически одновременно начинали писать и вливаться в литературную тусовку. Стихи у него были неотесанные и небрежные, жесткие, но искренние, чем и подкупали. Мы с Алисой взяли по пиву.
Спустя сорок минут я начал замечать, что Алиса косится на соседний столик. Сначала я предал этому большого значения, так как увлекся выступлением, на мой взгляд, лучшего прозаика нашего города Саши Емельянова (читал свою новую повесть). Но потом это переросло в откровенные гляделки с незнакомым мне парнем лет двадцати, в кепке ньюэра и квадратных пластиковых очках.
- Алиса, прекращай, - сказал я, не отрываясь от сцены.
- Что перестань? У тебя какие-то проблемы?
- Да, проблемы. Хватит, блять, пожирать глазами соседний столик.
- У тебя галлюцинации, ненормальный, - сказала она, улыбаясь, и опустошила свой бокал.
- Пожалуйста, давай мы не будем ссориться из-за этого. Неужели нельзя спокойно провести вечер вдвоем, без всякой херни. Мы оба устали за сегодня.
- А давай ты не будешь мне указывать, как я должна себя вести и на кого можно или нельзя смотреть! - неожиданно выкрикнула она и ударила бокалом стол. На нас обернулись.
- Алиса, успокойся. Здесь мои друзья.
- Да мне насрать, кто здесь! Тебе-то всегда было наплевать на меня, моих друзей и родственников! Поэтом он себя возомнил, Аполлинер херов! Как же мне все это надоело! - прокричала она еще громче, уже на весь зал, так что выступающий даже прекратил читать. По ее щекам начали скатываться маленькие прозрачные слезинки.
- Успокойся. Давай поедем домой, ты отдохнешь, выспишься, а завтра поговорим на трезвые головы, - виновато сказал я, стараясь приобнять ее.
- Я не хочу с тобой разговаривать, - отрезала она и быстро удалилась из помещения. Чтения продолжились, все вновь переключили свое внимание на сцену. Потом я пошел на квартиру к друзьям, где и заночевал. После этого вечера мы с Алисой не виделись четыре ебаных дня.
***
В следующий раз мы встретились на вписке у нашего общего знакомого. После очередного расставания с Алисой я забросил статьи, стихи, рассказы, переводы, повести, забросил есть, пить, спать, выходить на улицу, чистить зубы, смотреть фильмы, забросил слушать, осязать, смотреть, забросил жить. Через три дня меня понемногу начало отпускать, я вдруг почувствовал острую внутреннюю необходимость с кем-нибудь пообщаться по душам и тотчас напросился к знакомому на пьянку.
Она была как никогда прекрасна, в отличие от меня, двое суток не спавшего и не видевшего свет дневной. Ее духи пахли карамелью, губы были накрашены моей любимой бордовой помадой, черные ногти, короткое красное платьице в мелкий горошек и, как всегда, черные круглые очки. Когда я вразвалку вошел в насквозь прокуренную гашишем комнату, она даже не обернулась. Знала ведь, кто должен прийти. Я сел на пол, скрестил ноги и открыл бутылку "Балтики 7". Вообще, компания была довольно веселая, алкоголя и травы море, играли в бутылочку на раздевание, в покер на деньги, смотрели какие-то смешные видео в интернете, смеялись, мацали друг друга. Я не сводил с нее глаз.
Наконец, после, наверное, трех часов кутежа, все начали утихомириваться. Кто-то уходил, не попрощавшись, кто-то засыпал на кухне под скрежеты радио, одна парочка ускользнула в туалет. Так получилось, что мы остались с Алисой наедине.
- Может, хватит уже дуться? - начал я неуверенно.
- Я не дуюсь. Просто мне нужен был отдых. Без тебя, понимаешь?
- Понимаю.
Оба уставились в пол. Пауза.
- Что дальше? - начал я снова.
- Пойдем ко мне. Я соскучилась.
- Пойдем.
Мы быстро собрали вещи и вышли из квартиры. Снова ночь, снова холодно, снова пешком. По дороге домой мы говорили обо всем на свете, точно как на втором свидании.
К трем часам ночи доползя до дома, мы сразу завалились в постель. Я обнимал ее, как в первый раз, целовал шею и спину, дотрагивался до нежных, изящных плеч. И все это с чувством неизбежно скорого конца. Будто с тех минут начался обратный отчет времени; словно эти страстные объятия стали точкой невозврата.
Утро выдалось не менее великолепным, чем ночь. Проснувшись пополудни, мы сразу решили пойти на улицу. Все будто способствовало нашему примирению - ясный погожий день, ослепительно сияющее, но не палящее, солнце, мало людей, машин, животных - одни цветы кругом. Мы прошли через двор и сели на скамейку в соседнем.
- Прости меня, ладно? Я знаю, что сделала тебе больно, - начала она таким виноватым и одновременно смущенным тоном, которого я прежде не слышал.
- Ничего, я привыкший. Нужно позвонить сегодня заказчику и снова начать писать. Денег совсем мало.
- А я уволилась, - радостно сообщила она.
- Как уволилась? А живешь на что?
- У мамы покамест заняла. Завтра иду на собеседование, вроде обещают платить больше и работа несложная.
- Блять, Алиса, мне кажется, такие вопросы нужно решать вместе, ты так не думаешь? Я не собираюсь жить на деньги твоей матери.
- Так начинай, в конце концов, зарабатывать писательством, отправляй рассказы в журналы, печатай стихи в газетах, ты же всегда этого хотел. Или устройся уже на обычную работу.
- На писательские деньги долго не проживешь, это уж точно.
- Ладно, выкрутимся. Слушай, а ты заметил, что мы последнее время ссоримся только на поэтических вечерах?
- Да. Я же говорил тебе, что все это говно в могилу меня загонит, еще и тебя прихватит. Давай вообще о стихах больше не говорить. Пустая трата времени.
- Как скажешь.
И молчание. Не поссорившись, но изрядно подпортив друг другу настроение, мы вернулись в ее квартиру.
***
Мне срочно нужен был какой-нибудь резкий взрыв, встряска мозга, чтобы снова начать писать. Спокойная, размеренная жизнь, которую мы с Алисой благополучно проживали последний месяц, никоим образом не располагала к писательству. Мы даже ссорились очень редко, на литературные вечера перестали ходить, вообще никаких зацепок. Она устроилась на новую работу, получала еще больше, чем прежде, и я уже полностью финансово зависел от нее. Поначалу меня это не смущало, я тешил себя надеждами найти простую, но высокооплачиваемую работу, надеялся, что все это лишь временные неудобства. Но вскоре это переросло в обыденность, привычку, я совсем разленился, висел у нее на шее и довольствовался этим.
Днями я любил подолгу засиживаться на балконе, покуривая дешевые сигареты и наблюдая за разборками местной басоты, которой просто кишит это место. Двадцать третьего августа две тысячи одиннадцатого года я, не изменяя своим прихотям, находился на балконе и слушал винил, было около шести часов вечера, но Алисы все еще не было. Я никогда не нервничал по поводу ее якобы задержек на работе, ибо понимал, что при таком раскладе нашего сожительства это неизбежно. А может, и действительно работы много. Семь. Восемь. Девять. Я набрал ее номер, никто не ответил. Оделся, спустился на улицу, побродил по району, ее нигде не было. Я решил, что она могла пойти после работы к подруге, с которой вместе работала, а привычки отчитываться мне о своих похождениях у нее не было. Я начал перебирать телефонную книгу в поисках номеров каких-нибудь ее знакомых, отыскал три. "Настя", "Подруга А." и "Ворона". Звоню первой.
- Алло, кто это? - спросил женский, немного запыхавшийся голос.
- Привет, это Саша, друг Алисы. Скажи, ты не знаешь, где она?
- А, привет. Ну, вообще-то мы с ней уже месяца три как не общаемся, после той вписки у вас на квартире.
- А что случилось? Я что-то не припоминаю.
- Как не помнишь? Алиса нажралась, послала тебя подальше, ты психанул и ушел на улицу, а она начала клеить моего парня.
- А, понятно. Ладно, если что-нибудь узнаешь, позвони на этот номер. Пока.
- Давай.
На очереди был подозрительный контакт "Подруга А." Я надеялся, что он подразумевает под собой "Подруга Алисы" и неуверенно набрал номер. Длинные монотонные гудки. Ответа не последовало.
Начал моросить дождь, и вообще как-то резко похолодало. Я пошел обратно в квартиру и по дороге набрал "Ворону".
- Я сейчас не могу говорить, кто бы это ни был, - протараторил приятный женский голос.
- Подожди, подожди, пожалуйста, не вешай трубку, это срочно. Ты не знаешь, где Алиса сейчас?
- А, Саш, это ты. Я уже думала, очередной мудак по работе звонит. Еще раз повтори.
- Где Алиса, не знаешь?
- Какая еще Алиса?
- Как какая? Моя девушка и твоя подруга.
- Сколько ты выпил?
- Ничего я не пил, бля, че за вопросы. Так ты знаешь, где она?
- Сань, иди проспись. Я переживаю за твое здоровье. Тебе надо больше спать и меньше пить.
Я ничего не ответил и бросил трубку. Что вообще за гон? Ворона - наша общая знакомая, которая нас и познакомила на подпольной презентации своей книги полтора года назад. Может, она колес наглоталась? Поэтессы, они такие, они могут. С этими размышлениями я поднялся пешком на девятый этаж, открыл дверь в коридор, прошел через узкое белое помещение до самой дальней двери, достал ключи. Не проворачивается. Вот сука, думаю, пришла и вставила ключ с внутренней стороны, чтобы я не смог открыть.
- Алиса, открывай, хватить угорать, - сказал я, постучавшись. Никаких движений. Я постучал сильнее. Послышались какие-то шорохи. Дверь открыла женщина лет пятидесяти, худая, в розовом халате и с сигаретой в руке.
- Тебе чего, мальчик? - прохрипела она голосом законченной алкашки.
- Вы вообще кто? Это наша с Алисой квартира. Где она?
- Ты че, нарик, совсем охерел? Какая Алиса, какая это "ваша квартира"? Мы с мужем здесь уже пять лет живем. Хочешь, я его позову, побеседуете? Только учти, он боксер у меня.
- Нет, спасибо. Извините.
Дверь резко захлопнулась. Я спустился по заблеванной и обхарканной лестнице вниз, открыл дверь подъезда, сделал шаг, но выйти так и не смог.
***
Яркая вспышка света. Будто арматурой въехали по затылку. Сначала я приоткрыл левый глаз, потом правый. Передо мной был белый потолок с одной небольшой люстрой посередине, стены белые, как мел, рядом с кушеткой небольшой столик. Хотел было пошевельнуться, но не получилось. Дышать невыносимо тяжело, руки сводит, голова резиновая. Через минуту вошла девушка во всем белом с какой-то женщиной.
- Вот, только-только очнулся. Вы с ним аккуратнее, ему сейчас нервничать нельзя, - сказала девушка и быстро удалилась.
- Алиса где? - с трудом выдавил я из себя.
- Какая Алиса, сынок? Вы вчера всей университетской группой праздновали окончание сессии, и ты в обморок упал, мне позвонил какой-то парень, попросил срочно за тобой приехать, - сказала женщина, утирая слезы из-под глаз.
- А что случилось?
- Тебе нельзя нервничать. Когда поправишься, тебе все расскажут.
Я прикрыл глаза и попытался заснуть, но не вышло, глаза болели так, словно их зажигалкой подпаливают. Ни тело, ни разум мне не подчинялись. В голове начали мелькать размытые картинки, обрывки фраз, образы. Какая-то девушка, грязный притон, окурки и бутылки повсюду, потом много-много разных людей, балкон, громкая музыка, девушка вся в слезах, суета, крики. Под плачущие всхлипы матери я с трудом перевернулся на другой бок и уставился в большое окно, за которым начинал моросить дождь.
"Где ты сейчас? Трахаешься с кем-то или читаешь очередную книжку из серии "Альтернатива", или слушаешь новую пластинку, или смотришь "Чаттахучи", который я давно тебе советовал, или просто сидишь на полу с бутылкой любимой "Балтики 7"? О чем думаешь? Я запутался, я окончательно стер границы между вымыслом и реальностью, сном и явью, но одно остается неизменным. Я всегда чувствовал себя виноватым перед тобой. За всю эту бессмысленную писанину, которой выносил тебе мозг, за постоянные скандалы на пустом месте, за измены с малолетними шмарами, за то, что в трудные для тебя моменты просто уходил в игнор, за молчание вместо ласковых слов и признаний в любви, за то, что накуренным пришел знакомиться с родителями, за свое равнодушие, за то, что унижал тебя перед твоими друзьями, за несбывшиеся мечты насчет нашей свадьбы и медового месяца в Таиланде, за драку с твоим отцом, за то, что в лицо посылал тебя на хер, а потом, как пес, стоял на коленях и просил прощения, за отсутствие интереса к твоим проблемам и переживаниям, за то, в конце концов, что познакомился с тобой. Все мои стихи, тебе посвященные, слишком глупы, наивны и бездарны, они и слюны твоей не стоят. Как сказал один поэт, любовь - это канализация сердца. Прости меня за все то дерьмо, которое тебе пришлось хлебнуть из-за меня. Если ты существуешь, знай, что я тебя люблю. И всегда любил".