Ланхолин Олег : другие произведения.

Zaunteвитх

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Эксплозии повреждают хрестоматийную для людей тишину. В замешательстве сгоняя свёртком ценные пожитки и удостоверения, потомки Адама заполняли погреба. Юноша один-одинёшенек последовал за ними. Но не в подвалы, а в пространство иное, но не менее трагичное. Для кого - трагичное? Для всех.
   Пролог
  
  Руины изломавшихся пристанищ усеяны фрагментами истерзанных стёкол, рвотно-свинцовом дымом и почившими снарядами. Царствие пыли в одной композиции с омертвевшей человеческой кожей и костяным пеплом; груды разлагающихся останков обречённые в апофеоз войны - довеку ушедшие, но никем и ничем не вычеркнутые из наследия. Бок о бок испускают дух калеки-винтовки, которые нерасторопным вальсом зарастают снежным покровом.
  На капоте, утаивающем сердца и лёгкие накрест сложены: рыхлые ладони юных суженых, ласковых сестричек и причитающих матерей. Одни ревом ревут и посылают заоблачным обитателям проклятия; прочие молчком вглядываются в опустошённые и полые зеницы ушедших в лучший мир. Вовсеоружные патрули позволяют женщинам распроститься с родимыми; ратники стоически ожидают завершения панихиды, великодушно стоя поблизости. Навздрыдные воздыхания, вцепившиеся в мундиры обшарпанные руки - точно лев, жалящий гортань добычи, как медведица, оберегающая потомство.
  Однополчане шмонают интерьеры впродоль, перебирают утварь неприятелей, сгребают найденное в комок и забрасывают сквозь тенты.
  Наиболее зелёного капрала отправили перетрясти чрево районного банка. Стальная дверь вполовину разрушена; замест компонента потолка простирается мечтательный вид на угрюмые звёзды. Цивильные, которые таились в недрах помещения, лишились дыхания, от их тушек струится смрадное зловоние. Придирчиво исследуя всякий ящик, полку и ларец, - солдат столкнулся с окоченевшим плечом мужчины. Подле него, оперевшись о стену, остолбенел деревянный костыль. Замершие пальцы безведомого человека обнимали записную книжку, легонько напоминающую дневник. Со стороны бульвара в уши нагрянули прокуренные голоса - члены отряда решили закапать животы хлебом насущным.
  Любопытство мысли победило волю желудка.
  Ажурный блокнот изношен временем, на его наружней части увянула капля чёрствой крови. На корочке выцарапаны слова, ночного цвета карандашом - Zuanteвитх, А.Т.
  13 февраля
  
  Меня разбудил знакомый рокот раскатной каронады. По дворам едва ли проплывал карминный рассвет, камелии укутаны в белёсую изморозь, а соседи в паническом дурмане затрепетали по комнатам. Некто из них вопит: "Началось!", "Я же тебе говорила!", оставшиеся выплёвывали косноязычные фразы, неподвластные дешифровке.
  По прошествии нескольких мгновений, когда я впопыхах отправлял лодочку на молнии в поездку от пупка до подбородка - прозвучал свежевыжатый залп, который осязался в радиусе прикосновения. Трепет нахлестом одолел переживания, заикаясь, задрожали кисти, отчего надевание рукавиц не поддавалось, хоть я и норовил держать ситуацию в узде.
  Впоследствии бо́льшая доля моих нейборов оставили насиженные апартаменты одиночеству и рассы́пались по полису кто-куда. Некоторые, принуждённые неволей-волей остаться у домашних очагов - намеревались притаиться в серванте и гнилых тепидариях.
  Прокладывая дорогу скрозь мерклый коридор битком набитый чемоданами, - покорный слух приступил к загребущему поеданию нотного треска карабинов. Преодолев порог, дробящий парадную плитку и бульварную брусчатку, - мои зенки уверовали - рассудок им не лжёт. С эмпиреи навзничь нисходили гирлянды из водяного пара, а за компанию с ними на макушки народам капал воск Гражданской войны.
  14 февраля
  
  Четвероногий холод и беспросветность Марены - отныне они правят бал-маскарадом. Шоссе заграбастано ополчившимися зверьми с обоих берегов, а засечные баррикады схоронились за позвонками. Отзвуки розни распеваются по окрестностям до притока лучезарных в своё лоно, затем под натиском усталости беседы между пулями и патронами умолкали. Правда, пролётом.
  Обтоптанные тропы: знойная смесь битума, гравия и песка. Палатки да шатры, прохожих кнутри не допускали. Пустынные магазины и каюты засорялись гражданами пёстрых сортов и социальных классов. Опекуны и родители обнадёживали плоть и кровь; истошный плач и призывы вернуться к родным пенатам - вот и всё, что у них осталось.
  Мне довелось исчезнуть в малом корпусе новенького банка. Рука об руку тамо угодили и другие прогадавшие. Нас в серёдку втолкнул один из военных. На ключице сияла повязка, обозначающая политическую принадлежность; лик оброс тоненькой рубашкой пота.
  Коллектив красных крестов носился от гиппократской кибитки к полю боя туда и обратно. Полурослики. Возвращаясь королями с севера - они волочили носилки с плотью. Вновь и снова, стан за тельцем, покойника за упокоенным.
  15 февраля
  
  Свежевылупленным днём привели новоприбывших пленных. Два моложавых юнца, на них переполосованный доломан в крапинку. С ними гладко выбритый офицер сорока пяти лет от роду, может статься что крошечку древнее. Они явились шуганными джентльменами, - с блуждающими, со стекольными, с воспалившимися и со степными капиллярами. Их возвели в гастатскую шеренгу и припёрли лбами к аварийной, терракотовой стене. Велели тихой сапой ждать у моря погоды, - не учиняя фокусов и не возделывая подводных камней. Денёчек они потрясли измученными коленками и практически не колыхались - лишь нет-нет да ветра страсти чуть гнули их в сторону. Иной раз зуботряска обязывала попарусить стопами затем, чтоб отогреться. Один из пойманных недругов вымолил глоток водицы, - караулящий узников ефрейтор сжалился и потянул флягу к пересохшим устам.
  Из вагончика вождей вприпрыжку вышел: впечатляюще высокий, взбито вязкий, властно выпуклый, важно вальяжный, вдумчиво встревоженный и воистину воинственный мужчина. С ним четыре-три салаги нижнего чина, во взаимном сопровождении они устремились к судебной сцене военнопленных. Мой/наш транзитный кров уселся на дистанции, каковая не потворствовала подслушиванию.
  Капитан, чёрт знает что втирал им битый час при этом засучив рукава, он сверлил ядовитым взором парнишу посерёдке. Кажется, начальник вне таинств явствовал подлинное омерзение. Мимика, как никогда возрастного языка, осенилась чистосердечной насмешкой: постфактум храбрец харкнул прямо-таки в физиономию командира. Числом, которое чтит вездесущий, завопили винтари и в одночасье прервали жизни люда на полуслове.
  Штатская баталия подоспела двумя днями вспять. Мои ушные раковины осязали немеренный контингент грохотов и выстрелов, потому-то уже принюхались к подобному, но туша моя всё одно дрожала, вздрагивала, колотилась, дребезжала и трепыхалась.
  "Господи, за что", - отметила тетенька, восседающая на громадном дровяном стуле. Она мёртвой хваткой прижучила к бюсту беспрестанно плаксивое дите. С альтернативного острия банка дедуля проворно поставил ногу и потопал к выходу, мимоходом гавкая грубостью. Спутница его странствий, корпевшая под самцовым покровительством - ужаленно-ошпаренно соскочила с нагретого местечка и возложила лапку супругу на оплечье, а после приступила заклинать его бросить якорь ради частного дыхания. Они постольку-поскольку переговорили, поговорив, затем возвернулись к прожитому три с половиной четверти и одну десятую метра тому назад. По ланитам фрау лавой делали ноги слезы, а по щекам старика слёзы стекали стократ хлеще.
  16 февраля
  
  Интенсивность перестрелок то обретала спокойствие, то вскипала сызнова. Знахари и лекаря натаскивали вдвиредный метраж культяпок, свисающих с кушеток. Победоносность в ликах, военизированных ходко, была такова на спад, зрилось сие безоружным наблюдением.
  Господа далече не валенки и не чайники, они безоблачно фиксировали ползучий строевой дух в ряду штыков. По той вине комбриги порой цицеронили с пламенными проповедями, посему вояки накоротко окрылялись сиюминутным пафосом и рвались в матку геены огнестрельной за правое дело. Минуя какую-то эру они одиссеировали опаленно-опустошенными как материально, так и идеализированно. Я же без излишеств грезил оледенением ада.
  Уйма недорослей преподносили поддержку, натаскивали робу защитников или нападающих. В преториях массовой концентрации вшей учащённо появлялись подстрекатели-агитаторы, призывающие заснуть сердцам за правду. Ну и за энное вознаграждение, разумеется. Множественные на эдакий расточительный промисив соглашались, прочие же отходили в реверс от купюр и размахивали оскаленными зубами, в корне предавая забвению то, что их родичи не обернутся никогда.
  Числились числами в книге чисел и брюзгливо негодующие происходящим. Таковых приневолив под угрозой паяльника, пичкали в таранные отряды, вручали мушкеты и по-волчьи закидывали скотом в путь - крайний для одних и последний для остальных. Воззрения по швам избыточные тревогой и кошмаром вовек не запылить.
  Поставлю-ка трость прямиком сюда, абонементщикам на ретроспективное обозрение.
  Окунаясь в искусительский шёпот Гипноса, - я приклонил затылок к ворчливо-скрипучей части стола чёрт-те какого и слеплённого из бог знает чего-то. С бухты-барахты, с оттенком восклицательного и вопросительных знаков, меня жиманул бессорным кирзачом экспромтом ввалившийся легионер. "Вставай, нам нужны люди", - наказной интонацией факсировал депешу солдатик, попутно глядя на меня со спесивой чванливостью напыщенного плебса. Одной из рук я эйфолировал к его портрету костыль, опосля он удручающе поглазел на меня и сцепился прочь к Армитажам за гостинцем.
  17 февраля
  
  Миска сокровенных платонических сил всецело разграблена, ввиду чего я не желал учиняться страждущим. Парировал в меру талантов думы о сущности грязни сородичей, но актуальная бодрённая ночь, канувшая в быль беседами с Нюктой - это воздаяние за акцидентальный подлеобеденный сон.
  Внимая тёркам дозорных, я слыхивал разноцветное: кто-либо хихикал во время чумы под аккомпанемент анекдотов, не те безмолвствовали, токмо набегом рассекая тишь гробовую тишину челобитными о папиросах. Я философствовал - на кой ляд им эта бойня?
  Тысячелетия междоусобиц, штрейкбрехерств, иудиных поцелуев, ренегатства, кинжалов в хребет, моллиблумств, адюльтеров и вероломств.
  Не сознавал, не сознаю, НИКТО не сознаёт.
  Стоят ли свечи брани парафина из гемолимф млекогубых и напористых юношей, намедни шагнувших в обиход зрелого бытия? Сложнее чтиво, не находите? Мучайтесь. Чувства раздирающий материнский вой, едва присыпанные чернозёмом вчерашние сыновья и братья.
  Во имя чего всё это, но нет ответа.
  18 февраля
  
  Провзирал битые сутки в отверстие, некогда бывшее окном, гонял нейроны всякими долгочасами напролёт. Добегали до ушиц трескасвисты и свистотрески издаваемые побоищем за перегородками, но я безбожно лез из кожи вон, силился миновать их наперекор органам чувств и однова абстрагироваться от зла укоренившегося.
  Сколь свербит сложить зрачки в ножны, выждав крохотку, почти айн секунд, и расстегнув зрение вразумительно глазезреть житейскую красоту Гемеры. День, пресыщенный мышиной вознёй, французский переплёт судеб и накипь из тлена. Пущай рассудок человеческий будет затравлен наболевшими династическими опухолями, канителью и сыростью, драпаньем из семейного теремка и репатриацией к отчему очагу.
  Амплуа галерочника не дарило перспективы очевидеть надзирателей над шахматной доской. Окрестные миряне акклиматизировались с прозой неправедной жизни; негусто, кто екает при вновь загорающихся обменах любезностями; ни одна натура не суетится помимо детишек, - они пролонгируют баллистофобию.
  19 февраля
  
  В червон рани танго пуль закрутилось Оливией, - апогей всякой розни таков. Дружины борцов мчались в чресла битвы; отзывались восвояси кабинетом изрядно осиротевшим. Налётом они таскали цинки с латунями и провиантом; иные распространяли драгоценные известия, уподобляясь фельдъегерям.
  В эквайере де-факто не уцелело исправных мужиков, которые горазды хранить штуцер; де-юре они значились в стации, вследствие того извлекали напоказ и чахлых доходяг. Признателен тебе, посох, за спасение.
  А ведь достоверно бог весть чей яр предпочтёт творец сущего.
  20 февраля
  
  Эфир разил раскалённым кардитом; вдоль-поперек сумрачное марево как выпуклый нарост на скелете пространства; всяческий ход обжигался об ангелов смерти. Мне доводилось до нитки горестней веровать в рецентный стук сердца этого чу́дного города - сердца, каковое садистски вынули и отняли.
  После полудня в поветь внесли персону, обширно брошенную ихором. Почто не переместили его к асклепиадам - не сведомо и таковым не станет. С него свинтили присохшую балаклаву, и пред нашим анфасом возникла предлетальная пантомима подростка; евонная культя претворилась в карикатуру на хлебную крошку. Он не вымер - к счастью, или, к сожалению.
  23 февраля
  
  Впервинку до сей поры я не выдернул на вывеску и литеры для пергамента.
  Столкновения гуляют так тесно к пенатам, что мерещится мне, - инцидент вот-вот завалится вовнутрь. Перводневная паника вторично воцарилась глыбой в аудитории зоба. Ума не приложу, что же засим станется и водворится ли вслед тишь да гладь. Евши очами супротивную толпу, поневоле шифрующуюся от марциальных содроганий, я созерцаю консеквенцию междоусобицы и уничижаюсь от шевеления эссенции.
  Зарисовать пассаж каллиграфией - и стар и млад моих опций. Всего-навсего передать мемуары завтрашней неизвестности или же мой труд есть пятая спица в колеснице...
  Возлагаю надежды, что сдюжу голосом личным поведать о столь печальных оказиях, а коль вышеозначенное не воспоследует, - то эйдетизм мой продолжит кислородить чернилами на обёртке, ведь манускрипты не пламенеют.
  ***
  
  Фабрить аденос, - конечные плетения словес в дайри под наименованием: "Zuanteвитх", некоего "А.Т.", кем бы он ни был. Разобрав писание, - ошеломленный капрал неведомый отрезок времени пребывал в смятении от прочитанного.
  "Капрал, ко мне!", - надрывал тенор сердитый подпоручик. Приказ воротил разумение в колею. Он без помарок свернул хранитель записей и определил его в эндогенный карман кителя.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"