Вертюлин Павел Игоревич : другие произведения.

Шиповник

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:


   1
  
   Свет в зале медленно гаснет, и на сером экране начинают проявляться странные, вначале неясные, но по ходу дела, проясняющиеся и обретающие некие более или менее внятные формы образы. Издалека они похожи на древние иероглифы, но на самом деле являются названием нового фильма, премьера которого была назначена именно на этот день. Люди устремили свои заинтригованные взгляды на экран и ждали, когда слова растворятся, и начнется долгожданная картина.
   Вот на экране появилась девушка в тонком розовом платьице, с длинными волнистыми волосами, которые при каждом дуновении летнего ветерка развивались, отражая солнечные лучи. Лица ее не было видно, но всем было ясно, что перед ними настоящая красавица. Она шла по какому-то глухому лесу, переступая через поваленные березы и заросли папоротника, и все ближе приближалась к светящемуся объекту в глубине леса. Она медленно подошла к нему и опустилась на колени. Мягкий голубоватый свет освящал ее волосы, ее гладкие плечи, ее руки и гладкое лицо.
   Зал вздрагивает, когда к девушке подходит человек в сером плаще и молча смотрит на нее. Особенно внимательные зрители замечают приятную улыбку на его губах.
   В этот момент один парень в зале прищурил глаза, сглотнул и почувствовал, как с хрустом сжимаются кулаки и по всему телу пробегает неприятный холодок. Он как будто знал девушку: в ее тонких чертах отражалось что-то родное, близкое его сердцу, то, что он так давно растерял, позабыл и добровольно выбросил на помойку своей памяти. Теперь ему хотелось вспомнить, но из этого ничего не выходило. Образ витал перед глазами, мысли роились вокруг единственно верного ответа, но все это было в темном сумраке сомнений и неизвестности. Ему казалось, что вот еще секунда, еще одно легкое напряжение мысли, и он вспомнит ее имя, что она в одночасье станет перед ним отрыто и честно, как будто он жил вместе с ней долгие и долгие годы.
   Эта неизвестность раздражала его не меньше, чем холодная потная рука блондинки, которая сидела рядом и влюбленными глазами смотрела на ровный профиль парня. Ему было ужасно неудобно рядом с этой влажной и даже немного скользкой блондинкой. Хотелось встать и уйти, но глаза не отрываясь смотрели на экран, на котором девушка взяла из рук человека блестящую ягоду и положила в рот.
   Ропот пробежал по залу, парень впервые за долгое время повернул голову и увидел испачканное черной грязью лицо блондинки. Она медленно тянулась к нему губами, и в ее зеленых глазах отражалось столько ангельского смирения и любви, что парень вздрогнул и проснулся.
  
   2
  
   Иван Святославович провел рукой по лицу и зажмурился. Он лежал на маленьком диванчике в своей крохотной, но чистенькой комнатушке в центре крупного города и смотрел на белый потолок, какие обычно бывают в больницах. Но сейчас, в вечернее время, потолок казался не столько белым, сколько рыжеватым.
   Рядом, на столике, были разложены инструменты для рисования: кисти, краски и смятые холсты. Чуть подальше, около окна, стоял книжный шкаф, в котором находились некоторые весьма занятные издания. Все это было подернуто сигаретным дымком, который на самом деле являлся туманом лени и отвращения ко всему свету, застлавшим покрасневшие от тупого напряжения и раздумья глаза Ивана.
   Но ведь еще совсем недавно, неделю назад, он сидел на этом самом диване и жадно впитывал знания из только что взятой в библиотеке книги. Это казалось ему смыслом жизни: читать, познавать и чувствовать удовольствие от вечного, непрекращающегося учения, удовольствия от ощущения разливающегося по мозгу могучего, иногда мягкого, а иногда острого знания. После прочтения двадцати или тридцати страниц он бросал книгу и брался за кисть с красками. Он рисовал все, что придет ему в голову: людей, которых ему довелось увидеть, пейзажи, что рождались в его голове, да и просто беспорядочные образы, размашистые, несимметричные, а порой просто безумные. Он жил и наслаждался этой деятельной и полной познания жизнью. Все, что существовало за пределами творчества, науки и философии, было также за пределами его жизни. Эти внезапные вспышки появлялись всякий раз, когда ему удавалось на короткое время избавиться от картины, стоящей перед его глазами. Но проходил час, другой и руки опускались от гнетущей безнадежности и грусти, вдруг разом завладевавшей каждой его мыслью. Больше ничего не хочется, ничего не надо и опять, словно на прозрачном экране проявляются эти глаза и эти напряженные руки. Дыхание прерывается, тело напрягается, и Иван впадает в нечто очень похожее на транс.
   В комнату вошла девушка. Она была высокого роста, с длинными черными волосами, большими голубыми глазами, под которыми синели морщинистые мешки, и странным выражением лица, которое было насмешливым и одновременно презрительным, словно оценивающим. Кончик ее рта всегда был чуть опущен, а на подбородке дрожал легкий пушок.
   Девушка осмотрела комнату, тяжело вздохнула и грустным голоском пробормотала:
   - Что, все еще не нашел работу? - она неловко достала из кармана джинсов пачку сигарет и закурила. К потолку взвились витиеватые облака зловонного дыма. Но девушку это, похоже, не смущало, она медленно курила и, прищурившись, смотрела на Ивана, словно складывая в уме фразы, которые нужно было для приличия сказать.
   Он как будто ее не слышал. Тогда она села на краешек дивана и положила холодную руку ему на плечо. Человек вздрогнул, но ничего не сказал. Он хотел, чтобы она ушла и одновременно, чтобы осталась и продолжала держать руку у него на плече и вместе с ним смотреть на потолок. Но у него не хватало ни духу, ни силы признаться ей в этом и в итоге она сказала:
   - Ладно, лежи. Только потом не говори, что тебя никто не поддерживал, - раздраженно бросила девушка и забегала глазами по комнате, ища пепельницу, чтобы затушить сигарету.
   Иван не хотел смотреть девушке в глаза и потому воспользовался ее замешательством и украдкой посмотрел на ее красивое лицо и чуть приподнятый уголок рта. На секунду ему стало как будто даже легче, в глазах посветлело, и в теле появилась энергия, но перед глазами опять вздрогнула страшная сцена и ему начало казаться, что руки ее покрыты черной грязью и по щекам текут слезы. Иван отвел глаза, и картинка на время размазалась в памяти.
   - Все. Хватит. Ты уже здесь неделю сидишь и в потолок пялишься; нельзя так больше. Пошли, погуляем, в кафе сходим.
   Последние слова она проговорила мягким трогательным, но таким уверенным голоском, что сердце его дрогнуло, он повернул к ней голову и прошептал, едва двигая губами:
   - Не сейчас.
   Девушка развернулась и вышла из комнаты. Через несколько секунд в прихожей щелкнул замок и наступила полная тишина. Иван смотрел в потолок и не мог даже вздохнуть от тоски и одиночества. Эта тишина и этот потолок сводили его с ума.
   Неизвестно, какая сила подняла его с дивана, и повел по сырым улицам. Ноги несли его по дорожкам, заставляли переступать через бурлящие весенние пороги и прочего рода препятствия, встречающиеся на городских улицах.
   Легкий ветерок трепал блестящие на солнце волосы девушки. Издалека она казалась еще красивее, чем с близи. Нечто дикое, но одновременно притягательно было в ней в эту минуту. Ему хотелось подойти к ней, заговорить, но ноги не слушались, голова гудела, а на языке каждое мгновение были разные слова, фразы и выражения, обращенные более к самому себе, нежели к кому-либо еще.
   Девушка остановилась около небольшого бара, светящегося тысячами огней и вибрирующего своими подземными недрами. Она посмотрела на Ивана, улыбнулась и поманила своей тоненькой бледной ручкой. Ему ничего не оставалось, кроме как идти за ней.
   Они спустились по крутой лестнице в подвальное помещение. Человек не смотрел по сторонам, но, тем не менее, различал стоящие в полутьме смутные силуэты людей. Едва улыбающиеся лица, бледные губы, сигаретный дым и женские груди мелькали перед ним; он никак не мог сориентироваться в этом мягком, почти физически ощутимом пространстве. Он смотрел на шедшую впереди девушку и вздрагивал от ее взгляда. Несмотря на темноту, он хорошо видел ее блестящие дьявольским светом глаза, изогнутые брови и двигающееся губы; что она говорили ему, о чем шептала, об этом он мог только догадываться.
   Человек плохо помнил, как добрался до деревянного столика в углу зала и сел на удивительно мягкий кожаный диванчик. На его плечо легла тяжелая рука Сергея.
   Это был первый человек эпохи и последний истории человечества. Собравший в себе все прелести и все пороки современности, он был зеркалом, в котором отражалось все, что невозможно выжечь, не уничтожив ту самую ничтожную искорку, воспламеняющую огонь людского движения. Он был искренней личностью, заблуждающейся, но всегда, не смотря ни на что, желающей этому миру счастья. Пусть прольются реки крови, пусть погибнуть миллиарды людей на земле, главное, чтобы, в конце концов, восторжествовала правда и внуки или правнуки выживших миллионов с благодарностью склонились над могилами тех кровопийц, что жгли и душили целые города, истребляя людей и строя на их костях светлое будущее. Ради этого глиняного столпа он готов был сложить и свою голову. Но, не смотря на искренний идеализм и максимализм, он не гнушался утолить собственную жажду физических удовольствий. Им он предавался так же, как и своим фантастическим мечтаниям. Для него не было никаких препятствие в виде принципов, моральных установок и норм; все позволено, все достигаемо. Внутренняя свобода давала ему силы, на первый взгляд, в безвыходных ситуациях; когда все опускали руки и, заручившись поддержкой нравственных отговорок, отступали, Сергей бросался на врага, рвал его в клочья и выходил победителем. За это его все уважали, девушки были от него без ума, а он, справедливо ощущая себя всесильным богом, хозяином этого рабского мира, должного склониться перед столь свободной и независимой личностью, надменно обводил всех взглядом и окунался в бездонную пучину разврата.
   Рядом с ним сидела блондинка. Ее изумрудные глаза вдруг посветлели, уголки рта слегка приподнялись, и краска залила все лицо. Тут стоит добавить, что она была до странности красива, в чем-то даже больше Натальи, которая сидела, кстати, тут же, напротив, и доставала из своей блестящей сумочки пачку сигарет. Вся она была какая-то воздушная, хрупкая, словно собранная из прозрачного фатума, дрожащего и невесомого; к ней было неудобно прикасаться; казалось, одно неловкое движение и она рассыплется на части.
   Иван посмотрел на нее и почувствовал, как страх и ужасная боль пронзает его тело. Ноги подкашиваются, он падает на диван в дружеские объятия Сергея и сквозь запах дешевого одеколона видит зеленые глаза блондинки, ее длинные волосы и улыбку, сквозь которую на него смотрит сам сатана, прибывший на эту землю, чтобы в очередной раз пронзить душу несчастного Ивана вилами стыда и горького сожаления. На ее лице и бледных руках холодная, покрывшаяся изморозью грязь. На мгновение она растворяется в пространстве, но секунда и она опять здесь, вновь чистая, улыбающаяся и шепчущая всего одно слово. Иван не слышит его, но понимает смысл: каждая буква врезается в его сознание и прожигает в нем очередную дыру, которая тут же заполняется тупой апатией.
   Ему кажется, что к щеке прикасаются душистые локоны девушки, что она в нескольких сантиметрах от него, смотрит, дышит ему в ухо и шепчет так медленно и проникновенно, что он закрывает глаза и чувствует, что диванчик превращается в невесомое облако, а сам Иван уже не человек, а лишь призрак, наказанный вечным наблюдений своего преступления.
   Сергей нервно смял сигарету и достал из внутреннего кармана своей серой толстовки точно такую же, вот только цвет бумаги был немного желтоватого оттенка. Он протянул ее сначала Наталье, которая посмотрела на нее и в свою очередь передала ее Ивану. Даже не поднося ее к носу, он понял, что это была самая первосортная трава, которую ему только доводилось нюхать.
   Иван без раздумий принял папироску и медленно затянулся, чувствуя, как блондинка растворяется в густом дыме и на ее место приходит приятная пустота. Решетки на окнах растворяются, тюремные стены превращаются в мелкую пыль, и голубое небо заполняет все пространство. Рядом с ним Сергей, который уже не раздражает, а наоборот развлекает своими разговорами; Наталья, такая веселая и приятная девушка сидит рядом с ним и они все вместе, довольные и забывшие все свои проблемы.
   Иван не помнил, но они еще много выпивали, гуляли по ночному городу, буянили и творили разные безумства, глядя сквозь плесневелую дымку бреда на свою простецкую жизнь.
  
   3
  
   На крохотной кухоньке, на которой вряд ли бы уместились и три человека, сидел мужчина с короткой черной бородкой и крутил в руках граненый стакан. Он смотрел через его мутное стекло на горящие огни засыпающего города и пытался представить историю этого стакана, ведь у всего есть своя история.
   Дело происходило далеко от этих мест, в далеких и холодных землях, близь одного приморского городка. Со всех сторон окруженный непроходимыми сибирскими чащами, он был похож больше на большую деревню, чем на полноценный город. Тем не менее, люди в нем жили и больше радовались, чем горевали.
   Рядом с городом был небольшой стекольный завод, который обеспечивал стеклянными изделиями все соседние области. Именно на нем работал "отец" нашего стакана, уже не молодой, но еще довольно подвижный и энергичный работник пятнадцатого цеха Герасим Прокопьевич.
   С утра до вечера, отходя от станка лишь на несколько минут, чтобы справить свои естественные потребности или слегка перекусить, Герасим Прокопьевич напряженно работал. Изготовив один стакан, он утирал пот со своего красного морщинистого лица и, прищурившись, принимался за другой. Он старался быть трудолюбивым и ответственным, как послушный муравей, которому лишь одна отрада в жизни - труд, без которого он не может существовать.
   Шли годы, пришла пора уходить на заслуженный отдых. Уставший и подслеповатый, он подписал все необходимые документы, пожал руки своим товарищам и в последний раз вышел с завода. Тогда была осень, под ногами шуршал мягкий лиственный покров, и пахло прелой гнилью. По дороге домой Герасим забежал в маленький магазинчик, что располагался прямо в его доме и спросил у продавщицы в сером свитере:
   - Мне бы один стакан.
   - Один? Что так мало то? Может, лучше оптом возьмете, по десять штук?
   - Нет. Мне один нужен.
   Продавщица пожала плечами и достала из помятой коробки один единственный стакан и протянула его Герасиму. Он расплатился и вышел на улицу, держа в руках граненый стакан. От него еще пахло теплым стеклом. Видно, производства он был недавнего.
   Дома Герасим застал пустоту. Он налил в свой новый стакан холодный чай и вдохнул тонкий запах бергамота.
   Шли долгие годы одиночества, приближалась смерть. Прошло уже, наверное, лет двадцать, а стакан все так же стоял на своем месте. Обращались с ним хорошо: не роняли, не пытались разбить, не выращивали в нем укроп, словом, берегли и использовали лишь только для ежедневных, но непродолжительных одиночных чаепитий.
   Родственников у престарелого Герасима не было, так что квартира после смерти своего хозяина была вскоре продана одной молодой семейке, с одного из представителей которой и началась эта глава.
   Человек с черной бородкой сидел на кухне и крутил в руках граненый стакан, тот самый, немного помутневший, но, со временем как будто даже закалившийся. Заходящее солнце отражалось в его ровных гранях и попадало в напряженные глаза человека. Губы его дрожали, то ли от счастья, то ли от большой скорби, широкие ноздри судорожно раздувались. Человек был явно не в порядке.
   За стеной что-то неприятно скреблось, ворчало и чуть заметно шипело. В тишине пустой комнаты было не трудно различить этот глухой, но явный звук, как будто идущий из другого измерения, всего на несколько минут соприкоснувшегося с нашим жалким мирком. Человек грустно посматривал на стену, вдыхал затхлый воздух, чувствовал запах свежего разведенного цемента и влажной побелки над своей головой. Сжавшись в один безмолвный и бесчувственный комок, он тупо смотрел на стакан в своих руках. Эта бездушная, мертвая материя повидала больше него, она ощутила на себе больше чем он, человек, с душой и разумом. На мгновение человек захотел встать и со всего размаху разбить этот треклятый стакан об стену, так, чтобы он навсегда исчез с этого света, но в последний момент он одумался, хлопнул ладонью по столу и опустил голову.
   В этот момент в дверь позвонили. Это был Алексей. С покрасневшими глазами он завалился в квартиру и, не дождавшись приглашения, прошел на кухню и как-то неестественно медленно сел на деревянный табурет.
   Некоторое время он сидел неподвижно, потом начал изредка поглядывать на человека и, наконец, решился и рассказал своему другу произошедшую с ним трагедию.
   Начал он с позапрошлого дня, когда, вернувшись домой в не совсем трезвом состоянии не обнаружил дома свою жену, обычно не удаляющуюся далеко от места своего проживания. Вначале он подумал, что есть какая-то банальная причина, вроде внезапно появившихся дел, которые, по причине его отсутствия не были ему разглашены, была даже теория, что женщине надоела такая жизнь, и она благополучно скрылась и живет сейчас где-нибудь вдалеке отсюда, в местах, жизни в которых позавидовал бы, наверное, и сам Алексей. Но прошел еще один день, и неизвестность стала давить с удвоенной силой, волнение все усилялось, и параллельно с ним укреплялась мысль, что с женой произошло нечто нехорошее. Потому он и пришел к своему другу Евгению Ковальскому, капитану полиции и просто хорошему человеку.
   Было время, когда Алексей, вернувшийся их мест не столь отдаленных, нашел поддержку и помощь у этого человека, который смог рассмотреть в нем человека, встающего на путь исправления. Действительно, прощаясь со своим темным прошлым, Алексей дал себе зарок измениться, повернуть весь ход своего существования и превратиться из гадкого червя в человека, прошлое которого навсегда стерто из его биографии.
   - А что милиция? Что там сказали?
   - Следствие должны начать, ну как говорят. Я боюсь, случилось плохое. В последнее время она очень странно себя вела, уходила куда-то, пропадала по ночам и возвращалась, чтобы ты не подумал, печальная что ли. Помоги мне, дружище, поговори со своими коллегами, пусть побыстрее ее найдут. Тяжко мне без нее.
   - Да вы вроде не очень то ладили.
   - Было, да и что, все равно тяжко.
   - Я в милиции маленькая сошка: что мне там подвластно? Ничего. Я вообще думаю, это... в отставку подать. Чувствую, дальше мне не подняться: сломаюсь, а тут сидеть, мух кормить - нет, лучше свобода. А насчет твоего дела, ладно, посмотрю...
  
   4
  
   В квартире было пусто. Наталья, частая гостья этого дома, сейчас отсутствовала; напоминанием о ее недавнем присутствии был сладкий запах женских духов, которым была пропитана практически каждая вещь в комнате.
   Мысли разбегались, чувствовалась невыносимая усталость, горечь и тягучая, ощутимая всем телом тоска по чему-то невозможному, что безвозвратно утеряно. И еще эта тишина, такая невыносимая жуткая, создающая ощущение пустоты, вакуума, поглотившего все живое в зоне своего присутствия.
   Но вот он чувствует, как на его плечо ложиться рука и начинает его гладить, и слышатся легкие напевы. Ему стало невыносимо притворяться спящим, но и поднять голову было тоже очень сложно. Она словно налилась горячим железом и дробила череп изнутри, пробиваясь сквозь кость длинными щупальцами. Иван не хотел видеть лица, но отчетливо представлял его в тот момент в уме и доходил даже до того, что протягивал руку к волосам и пытался прикоснуться к ним, но у него ничего не выходило. Руки проходили сквозь волосы и окунались в прохладный пар неведомого никому на земле состава. Но вот на место нежности приходила холодная нервность, которую Иван хорошо почувствовал, когда по его шее прикоснулась ледяная жидкость. Он притронулся к ней и посмотрел на покрытые кровью пальцы. Иван вздрогнул и проснулся.
   Перед ним рыжеватый потолок его комнаты. Тусклый свет. Пусто. Глухой хлопок в глубине уха и мир начинает пестреть многообразием самых разнообразных звуков. В голове еще не улегся безумный трепет прошлой ночи и ужасно болел левый висок.
   Вдруг рядом что-то пронзительно пискнуло и глухо зашипело. В абсолютной тишине раннего утра это казалось странным и одновременно жутким, неестественным. Иван прислушался и как раз в этот момент раздался второй писк, но уже не такой, как в первый раз. Теперь в нем отдавало легким звоном. Тогда Иван вскочил, скинул со столика холсты и бумаги и достал сотовый телефон. Он уже давно про него позабыл. Жизнь распорядилась таким образом, что Иван обходился и без телефона: он мало с кем встречался, а тем более разговаривал.
   Причиной такого внезапного объявления была коротенькая "смска": "Нужна твоя помощь. Надеюсь, не откажешь. Хотя, дело твое. Улица Ламанского. Твой брат, Тарас".
  
   5
  
   Наталья стояла за газетным ларьком и мелкими глотками пила холодное пиво. После каждого глотка она прищуривалась и смотрела на черное небо, на котором, если присмотреться, можно было увидеть пенящееся отражение всего, что было в этом мире доброго и светлого. На глаза наворачивались слезы, оттого, что небо было абсолютно чистое и эта черная бездна, словно засасывала ее, кружила ее голову, и пыталось оторвать от земли. Наталья испугалась и бросила почти полную бутылку на землю. Она шла по вечерней улице и боялась людей, которые ее окружали и себя, страшную и до сих пор до конца не исследованную. В одни яркие мгновения казалось, что за спиной вырастают крылья, но такие, которые сами решают, когда надо лететь. И сейчас, когда ей так хотелось подняться в черное небо, почувствовать эту бездну, окунуться в смолистую пустоту, крылья не подавали признаков присутствия, чем и убедили Наталью в их отсутствии. Начался дождь. Сначала мелкий, он перерос в настоящий ливень и погнал девушку прочь с улиц.
   Она дошла до квартиры Сергея и постучалась в деревянную дверь, до тех пор, пока она не открылась и на пороге не показалась растрепанная голова парня.
   Он впустил ее. По его лицу можно было сказать, что он не очень то рад ее появлению. Его заботило совершенно другое. Он сидел на краешке кровати и смотрел на куст шиповника, растущий в глиняном горшке. Нынче он один в этом мире и даже куст отворачивает от него свои цветы в сторону окна. Рядом на столике лежала свежая рукопись, которой не хватало всего одного листа, последние строки которого Сергей дописывал в тот момент, когда раздался стук в дверь. Теперь ему приходилось смотреть на неоконченное предложение и одновременно разговаривать с Натальей.
   Это было скорее публицистическое произведение, нежели художественное, но, тем не менее, он вложил в него всю свою душу и теперь, когда до последнего слова оставалось всего одно крохотное усилие, появилась Наталья и ему начало казаться, что произведение от первого до последнего слова полная лажа. Когда он был один, ему казалось, что изменить в нем ничего нельзя, стиль был идеально гармоничен, чист и благозвучен, а каждая мысль остра и тонка, но появилась девушка и все пороки текста внезапно вышли на поверхность. Как можно написать подобную чушь, думал он и содрогался, понимая, что ее написал именно он, а не кто-либо другой.
   - Тебе что, некуда больше идти?
   В ответ она лишь молчала и продолжала смотреть, словно пытаясь передать ему мысль, что идти ей действительно некуда и его крохотная комнатушка единственное место в мире, в котором она еще может находиться. Но он не получал этих сигналов и все больше раздражался ее присутствием.
   Тем временем, в паре улиц от Сергея, к перрону подошел старый пыхтящий поезд и Иван, спрятавшийся от потоков холодного дождя под козырьком, запрыгнул в трясущийся вагон.
   Будущее покрыто туманом разнообразных предположений, сказочных и порой просто фантастических фантазий. Оттого все кажется расплывчатым, неясным, но в то же время и каким то особенно притягательным. Ясное будущее всего сухо; оно лишено тайного предчувствия великой развязки, существа, которое должно, если не изменить, то уж точно прикрасить жизнь несколькими резкими мазками. В этом и есть прелесть будущего. Все меняется, трансформируется, скрещивается между собой и рождает замечательные чувства; чувства, которые, наверное, каждый житель этого мира не раз испытывал, пропускал через себя и наслаждался их бархатистыми прикосновениями.
   Иван хорошо помнил тот пасмурный день, когда он с крохотным рюкзачком садился в троллейбус и ехал в неизвестную ему землю. А еще он помнил Тараса, стоящего в паре метров от него и смотрящего такими грустными и грозными глазами, что Иван даже не решился подать ему руку. Так они и расстались, не попрощавшись и не подав друг другу руки.
   Он мало, что помнил из своих детских времен. Золотые поля, запах озерной тины, тепло земли и треск просыпавшихся кузнечиков. Над всем этим благозвучием стояло чистое голубое небо, без единого облачка, светлое и глубокое. Потом простые лица деревенских жителей, запах навоза и пыль, много пыли. Больше ничего, лишь смутные ощущения из прошлого и мягкая тоска.
   Но сколько не вспоминай, не тоскуй и не чувствуй, от реальности не убежишь; сволочь догонит тебя и докажет, что лишь она одна имеет право на власть в этом мире.
   Не успел поезд двинуться, как в купе зашел молодой пацанчик в спортивной куртке и сел напротив Ивана. Глаза его страшно дергались, и вообще он был похож на человека, попавшего в сети очень серьезных неприятностей. Но вот поезд вздрогнул и медленно покатил по мокрым рельсам. Иван смотрел на расплывшиеся в дожде контуры скачущих деревьев, холмов и лугов и думал: "Вот они, русские просторы, лишь одна растительность и больше ничего, совершенно ничего. И ведь кто-то еще видит в этом нечто прекрасное и великое. Остались еще в нашем мире странные личности, предпочитающие эти просторы полосатым городским будням. Но ведь началось это совсем недавно. В памяти еще сохранились солнечные картины тех ушедших времен, когда все было открыто, когда улыбка на лице была обычным делом и не вызывала, как сейчас, удивленных взглядов прохожих. Тех времен уже не вернуть, ветер подул в другую сторону, тучи заслонили собою солнце, и уже нет прикрас на земле. Нет сквозняка жизни, нет дрожания и многоголосия бегущего бытия. Возможно, ли вернуть все это? Очевидно, что нет".
   - Слышь, ты куда едешь то? - раздался вдруг хриплый голос парня.
   - К брату.
   Пацанчик грустно улыбнулся:
   - Понятно. А я за кустом.
   - За кустом?
   - Да. Ты разве не слышал? Куст.
   - Первый раз слышу.
   - Ну, короче, есть такая легенда, что где-то на юге растет куст, который может исполнять желания.
   Иван не удержался и улыбнулся.
   - Брехня, - пробормотал он сквозь улыбку и добавил, - не знал, что в наше время кто-то еще верит в легенды.
   Пацан резко изменился в лице и схватил Ивана за воротник куртки. В его глазах светилась самая настоящая ярость, которая может быть только у очень отчаянного человека.
   - Это не брехня, понял!? Я точно знаю! Исполняет он желания, точно исполняет!
   Иван мог поспорить, но ему не нужны были проблемы, и он согласился с пацаном, который, впрочем, быстро успокоился, но больше не о чем не говорил. На предпоследней станции он резко вскочил и вышел из поезда.
   Сутки подряд шел непрекращающийся дождь. Наталья сидела на кухне и пила горячий чай. Сергей находился в комнате и смотрел на последнюю точку своего творения. Теперь он раздумывал над тем, как его назвать. После тяжелых размышлений, он плюнул и вывел: "Завещание пеплу".
  
   6
  
   Прямо со станции в маленьком придонном городке Иван пересел на автобус и еще несколько километров ехал вдоль реки и остановился только возле бетонной остановки.
   Иван вышел из грязного автобуса и осмотрелся. Это были глухие степные местности, в которых было очень сложно найти хоть бы один небольшой лесок. Бесконечные хлебные поля тянулись от одного края до другого, и невозможно было найти выхода из лабиринта узеньких тропинок, вылезающих со всех концов и соединяющихся подобно паутине в самых разных местах.
   Иван посмотрел на полуразвалившуюся остановку и вспомнил Тараса и все сопутствующие ему события и чувства. В голове сразу стали бегать тревожные и стыдливые мысли. Они доходили даже до того, что Иван начинал подумывать, как бы отсюда побыстрее уехать. Но нет, уже невозможно, он сделал этот шаг сознательно и не в его принципах менять направление своей жизни из-за каких-то временно сверкнувших в глубине серого вещества мыслей.
   Пришлось пройти несколько километров под палящим южным солнцем, чтобы обнаружить на горизонте едва различимую полоску, которая при чуть большем приближении оказалась небольшим лесом.
   Окруженный со всех сторон вековыми деревьями, чрез кроны которых едва проникал солнечный свет, Иван осторожно шагал по мягкой почве и любовался дрожащей в прохладном воздухе растительностью. Остролистные папоротники, небольшие деревца, спрятавшиеся в многочисленных кустах, все едва заметно вибрировало и жужжало. Иван совершенно не знал куда идти, он брел по тропинке и не следил за маршрутом, в этот момент, совершенно не боясь заблудиться. "Да пусть даже и заблудиться, - вдруг дрогнула в его голове мысль, - ведь жили же раньше древние люди в этих условиях, жили и не сетовали на свою судьбу, для них это было естественно. А разве я не они, разве во мне не осталось их духа, разве я другой человек, неужели я потерял связь с теми людьми и трансформировался настолько, что уже не могу даже пожить некоторое время в диком лесу, среди всех этих папоротников, кустов и деревьев и первозданной дикости и при этом не сойти с ума, не отчаяться и даже не помыслить о своей незавидной судьбе? Ведь разве это не чудо, созданное природой на этом крохотном шарике?". Так думал Иван, бродя рядом с этими многоликими существами, именуемыми по научному пошло "деревьями".
   Вдруг его внимание привлек отдаленный звук шагов, и легкие позвякивания метала. Иван насторожился и решился проверить, что или кто, находится помимо него в этом сказочном святилище. Если это человек, то не будет лишним спросить у него о местонахождении города.
   На небольшой полянке, посреди которой можно было увидеть бесформенный иссохший пень, держа в одной руке топор, а в другой сухую чурку, стоял седобородый старик. На старике была белая рубаха; причудливые узоры украшали ее воротник и широкие манжеты. Босыми ногами он потоптался на еще не совсем высохшей траве и повернулся к Ивану. Чистые голубые глаза старика сверкнули пугливым огоньком, и хриплый голос спросил:
   - Тебе что?
   - Извините, я ищу один город, он вроде как должен был быть где-то в этих местах.
   - А он на карте есть?
   - Нет, - немного смутившись, промямлил Иван.
   - Ну, тогда все ясно. Тебе, зачем это нужно?
   - У меня брат там живет. Давно не виделись. С детства. Вот решил повидать его.
   Иван хотел сказать еще и про сообщение, но вежливо промолчал. Старик, чуть прищурившись, смотрел на него, и, казалось, улыбался. Но улыбка это была не насмешливая, а скорее презрительная.
   Начался прохладный мелкий дождь. Старик неохотно пригласил Ивана в хату.
   В полутьме можно было рассмотреть деревянный стол, кровать и печь. На столе стояла грязная керосиновая лампа, запотевшая бутыль, алюминиевая кружка, тарелка с недоеденной вареной картошкой и банка с маслянистыми грабами.
   - Садись, не стесняйся, я сейчас картошки достану. Меня, кстати, Доброслав зовут.
   Иван пожал холодную морщинистую руку Доброслава и зашел в почерневшую от времени крохотную хату.
   Доброслав выкинул из котелка несколько еще дымящихся картофелин прямо Ивану в тарелку и подвинул к нему грибки.
   - Спасибо конечно, но мне все-таки хочется узнать про город.
   - Да тут такое дело, даже не знаю, как сказать... лучше в тот город не ходить, понимаешь?
   - Нет. Не понимаю. Почему нельзя? Это что, запрещено?
   - Не даст он тебе счастья. Только пострадаешь.
   Естественно, после таких слов, о картошечке с грибками, даже не смотря на жуткие голод, не могло идти и речи.
   - Ну уж нет, я через всю страну ехал не для того, чтобы в самом конце развернуться и пойти назад.
   Доброслав нахмурился и совершенно серьезно заключил:
   - Хотя, на самом деле, делай, как хочешь, мне все равно. Но я предупредил.
   Погода с каждой секундой все ухудшалась. Неизвестно откуда взявшиеся темно-синие тучи закрыли все небо. Деревья качались, запахло холодной сыростью приближающейся бури.
   Старик уговорил Ивана остаться, пока не утихнет стихия, и чтобы скоротать время, решил заварить крепкого чая. Этот человек был очень похож на Ивана: и формой носа и большими глазами и даже голосом. Чувствовалось, ему не хотелось оставлять у себя Ивана, но вежливость не позволяла выгнать человека под дождь.
   - Вот. С шиповником. У нас тут этого шиповника - ух! Целые леса...
   Чай был действительно удивительного вкуса: немного кисловатый и одновременно пряный, отдающий таким многообразным букетом ароматов и привкусов, что Иван даже зажмурил от удовольствия глаза.
   Ветер на дворе шумел со страшной силой. Свист и гомон разгорячившейся природы болью отдавались в душе Доброслава. Он искоса поглядывал на качающиеся в разные стороны стволы плакучих ив, на мелкие, дрожащие в исступлении кустики и судорожно напрягал веки. Он понимал, что все это затянется на несколько часов, а значит, ему придется делить с незнакомцем свою хату.
   - Затянуло-то как все. К утру думаю, рассосется. Хотя... тут когда как, по разному.
   Иван прислонился к печи, закрыл глаза и Доброслав облегченно улыбнулся.
  
   7
  
   Утром, проверив сохранность своего багажа, Иван спросил работающего в огороде Доброслава про дорогу, ведущую к городу.
   Старик утер пот и с облегчением ответил:
   - Ну, ладно, мое дело предупредить. Человек ты хороший, мало людям горя принес. Там твой город, - Доброслав указал в глубину леса.
   Иван поблагодарил Доброслава, попрощался и отправился по жидкой лесной грязи в сторону темнеющих лесных массивов. Дикие лесные чащи приняли Ивана с распростертыми объятиями: ботинки утопали в жидкой лесной грязи, сухие ветки, листья липли к брюкам, ноги вязли, и с каждым шагом громко хлюпали. Глухим щебетаниям им отвечали многочисленные пташки.
   Но вот лес закончился. Снова пошли голые степи, луга, удушающий ветер. Солнце в зените; ни одного звука. Иван остановился на половине дороги и внимательно присмотрелся к дрожащей в знойном воздухе полоске горизонта. На ней вырисовывались неясные очертания деревянных крыш и кривых антенн. Иван облегченно улыбнулся. Селение было слишком маленьким для города и большим для деревни. Иван подошел поближе и за деревянными крышами проступили прямоугольные коробки кирпичных домов. Повело чем-то диким, родным, с легким запахом дыма, свежего, еще дымящегося черного асфальта и почему-то сладкими женскими духами. Голова закружилась. Иван ускорил шаг и вскоре вышел на асфальтированную дорогу.
   Первыми его встретили ухоженные пригородные улочки. Двух или трехэтажные кирпичные дома, изредка выглядывающие деревянные избушки, крохотные дворики, на которых играли дети, и редкие магазинчики, все это было так чисто и аккуратно, что Иван невольно шел медленнее, дабы насладиться необыкновенной красотой и тишиной этого места. Людей можно было сосчитать по пальцам, все они или улыбались или задумчиво смотрели в одну точку, расслабившись и умиротворившись.
   Вдруг Ивана окликнул звучный голос за спиной. Он оглянулся и увидел мужчину сидящего на лавке. Одетый в белую рубашку с короткими рукавами и кожаную фуражку, в руках он держал толстую книгу в темно-зеленой обложке.
   - Эй, парень, подойди-ка сюда!
   Иван без неудовольствия подчинился. Ему хотелось поговорить с местными жителями.
   - Ты откуда это здесь взялся, парень?
   - Да я к брату приехал, из города.
   - Из города? Вот ведь совпадение - я ведь тоже из города недавно приехал, неделю назад вроде... да, неделю.
   - Плохо в городе?
   - Хреново. Надоело мне все это, одна мразь шастает. Зарплаты низкие, цены растут, говорят, скоро выборы, может измениться что, но какие гарантии - я так давно им верить перестал, лучше жить себе в тиши да покое, людей лечить.... Да, кстати, я в городе врачом работал, хирургом, книгу писал, да бросил потом, скучно стало, жизнь душить начала, вот я сюда, в родные просторы ринулся. Сколько я их не видал, даже не припомню сразу. Хорошо, все-таки.
   - А про что книга то? - спросил Иван, обрадовавшись, что можно побеседовать с ученым.
   - Про шиповник, - сначала смущенно начал человек, но потом разговорился и начал энергично, с чувством увлеченного своим делом человека, - я хотел доказать, что шиповник незаслуженно забыт и отодвинут на второй план, хотя на самом деле представляет огромное значение. Это я имею в виду в плане медицины. Понимаете, шиповник содержит в себе такое огромное количество полезных веществ, что способен излечить практически от любой болезни, даже от рака. Главное распознать все его возможности, получше исследовать и тогда.... В этих краях очень много шиповника, так что я планирую заняться исследованиями и главное, - независимыми исследованиями, так, чтобы не от кого не зависеть и возможно когда-нибудь мои исследования станут достоянием общественности. Главное последовательность и расчетливость. Спешить мне некуда, - человек сладко потянулся, - хотя ладно, мне уже пора. Кстати, вот мы тут с вами разговариваем, а до сих пор не познакомились: я - Алексей.
   Иван свернул на узкую улочку, которая ловко тянулась между двумя плотными рядами старых деревенских домов. Вся дорожка была усеяна лепесточками белых цветов. Солнце почти не пекло, по крайней мере, уже не так, как утром. Тропинка все шла и шла, в стороне от нее, утопая в черемухе, яблонях и прочих плодоносящих деревьях виднелась массивная постройка местного жителя. Разговор про шиповник все никак не выходил у него из головы. Возможно, потому, что повсюду, куда падал взгляд, краснели налившиеся соком ягоды, и пахло удивительно сладким запахом только что распустившихся цветов.
   Медленно запахи черемухи, мяты и крапивы выдавили из его головы мысли о сообщении, и он уже просто шел и наслаждался красотами деревни, позабыв обо всем на свете. Ноги сами несли его по дорожке, словно знали, куда ему надо. Голова закружилась, ноги заплелись и он, зацепившись за корягу, торчащую прямо из земли, повалился в пыль. Он лежал несколько секунд, словно не понимая, что произошло, потом медленно встал и увидел перед собой мужчину в полосатой рубашке. Это был невысокий и чуть полный человек, с короткими прядями черных волос, открытым взглядом и добродушной улыбкой.
   - Ты это, осторожней тут будь, на каждом шагу коряги разные, да и еще чего только нет, - человек помог Ивану подняться и отряхнуть пыль.
   - Это вряд ли. Я сам здесь лет десять не бывал.
   - Куришь?
   Иван покачал головой.
   - Молодец, - человек размеренно закурил, чем показал, что не против пару минут поболтать на свежем воздухе, - здесь места хорошие, тихие: шиповника тьма тьмущая, речка рядом - загляденье.
   - Не знаешь, кстати, где тут Тарас живет?
   - Ну, во всем городе только, как я знаю, один Тарас и это я, - мужчина весело улыбнулся, бросил сигаретку под ноги и растоптал ее, - что надо то?
   Иван улыбнулся в надежде, что Тарас догадается, но он только удивленно смотрел и видимо ожидал от Ивана первых слов.
   - Ну, ты же мне сообщение посылал?
   - Какое такое сообщение?
   - Да на телефон.
   Иван полез в карман, но вспомнил о странном исчезновении сообщения и смущенно опустил глаза. Тарас выражал полное непонимание.
   - Ладно, я Иван. Не узнаешь меня?
   Тут нотки сомнения начали мелькать в глазах Тараса. Кончик рта поднялся, глаза загорелись, и он стиснул Ивана в своих объятиях. Не дав Ивану опомниться, он буквально затащил его во двор.
   Дорожка, выложенная скользкой плиткой, ровный домик с зеленой крышей, огород, оградка, даже эта скрипучая калитка, все, подобно фениксу из пепла вновь воскресло в его памяти. Здесь, под этими благоухающими кущами, за десятью печатями тишины и покоя, на плодородной земле, тут его прошлое, а теперь и настоящее. Слезы навернулись на глаза при виде милой картины давнего прошлого. Сердце захватило, дыхание остановилось, секундами прорываясь из онемевшей груди. Хотелось вот так просто стоять на теплой земле и смотреть на чертоги своего детства.
   Дом Тараса состоял из двух этажей. Первый был разделен на крохотную кухоньку, столовую, со стоящим посреди нее большими столом, печью и несколькими шкафами. На старом, но крепком полу, по всей площади был расстелен толстый и удивительной мягкий ковер. На нем был изображен сухой куст, вокруг которого порхали языки голубоватого огня, хватающие жутковатых птиц, будто пытающихся выбраться за пределы ковра.
   Рядом с печью, проходя мимо двери в кладовку, располагалась длинная дверь на второй этаж. Наверху была спальня. Широкая двухместная кровать, покрытая полосатыми одеялами, стояла посреди нее. Рядом - шкаф с одеждой, картина и книжная полка. Еще были две табуретки, одна белая, другая темная, на которой стоял горшок с укропом.
   Ивана сразу поразила неестественная чистота в доме. Ни одной пылинки, не одного пятнышка или бумажки, лежащей на полу. Все блестит и светится чистотой. Даже запах там стоял какой-то деревянный, как от только что спиленного дерева, еще теплого и дымящегося. К этому запаху подмешивался едва уловимый аромат меха и укропа.
  
   8
  
   - Вот, познакомься, моя жена - Леся. Можешь ее так звать.
   Леся была на несколько лет моложе Тараса, чуть полная, при смущении она всегда заливалась густой краской, прятала лицо и уходила. Иван сразу узнал девчушку, с которой провел так много беззаботный детских дней. По глазам, он понял, что и она узнал его.
   Леся поставила на стол большое блюдо с горячей дымящейся картошечкой, легким движением посыпала ее укропчиком. В свертке лежало еще холодное сало, с прожилками розового мяса, вареные яйца и бутыль. Все это она разложила перед братьями и так же ловко улыбнулась Ивану. Тарас посмотрел на нее, утер усы и спросил, берясь за картофелину:
   - Выбрался, значит, в люди, разжился...
   - Да как разжился, не говори, брат.
   - Не скромничай, Ваня, меня не проведешь. Ведь говорил же я тебе тогда - разживешься, в свет выйдешь, город покоришь. Ну и вот. А я все здесь, в дыре сижу.
   - Хочешь сказать, здесь хуже?
   - Ясно дело - лучше. Там - город, возможности, дороги. А здесь... да что здесь. Тебе то всегда везло...
   Иван слегка ударил кулаком по столу:
   - Перестань, Тарас. Я думал за столько лет ты уже забыл эту тему.
   - Ладно, ладно. Все мне равно. Что бог дал, тем и пользуюсь.
   В хату забежала Олеся, неся в руках полную корзину яблок. От пряного яблочного запаха Иван даже закашлялся. Каких только яблок не было в корзине: ярко красные, местами желтые, сладкие как мед, все в холодной влаге, они лежали друг на друге и блестели на солнце.
   Иван взял яблоко и вышел в сад. Но там ему было не легче. Тарас напомнил ему сцену пятилетней давности.
   Сад был шириной в квадратную сотню, разделенный аккуратными дорожками, которые расходились в разные стороны и вели в строго определенные участки. Деревья так тесно переплелись с ветвями вишни и роскошными кустами малины, что пройти сквозь эти заросли было практически невозможно. Ровными грядочками, одинаково чистыми и ухоженными шли длинные ряды огуречных, кабачковых и помидоровых гряд. Особенно сильно пахло от укропа, которого тут было очень много.
   Ночью он долго не мог заснуть. Шуршали заросли малины и крыжовника, дул ветер и от этого стекло в старых деревянных рамах тревожно дрожало. Иван вышел из хаты и пошел по пустым улицам. Стрекотание кузнечиков и размеренные движения ветвей деревьев настраивали его на сентиментальные, но вместе с тем тоскливые мысли. Ему вспомнилась бедная Наташа, ее холодные руки, бледное лицо, покрасневшие от наркотиков глаза, потом Сергей и все его окружение. Над всеми ими витало какое-то премерзкое облако, не синеватое, предвещающее страшную грозу или дождь, а уныло-серое, пустое и темное.
   Иногда ему начинало казаться, что по противоположенной стороне улице идет блондинка и, опустив ослабшие руки, смотрит по сторонам. Тогда Иван замедлял шаг и съеживался, молясь, чтобы девушка не повернула головы и не увидела своего подлого соседа, червя, что шевелится у нее под ногами и никак не подыхает. Она на секунду остановилось около поворота в темный двор, прилегающий к высокому пятиэтажному жилому дому, и нырнула в темноту. Иван протер глаза и вздрогнул оттого, что ему показалось, будто девушка появилась за его спиной.
  
   9
  
   Он стоял около подземного перехода и крутил в руках почти выкуренную сигаретку. Заметив ее, лицо его изменилось; улыбнувшись, он размеренно произнес, умышленно растягивая слова:
   - Ну что, принесла?
   - Да, а ты? - хрипло выговорила девушка и схватилась за горящее горло.
   Парень достал из кармана маленький пакетик, показал его и положил на раскрытую ладонь.
   Секунду девушка неуверенно стояла, всеми силами стараясь побороть в себе проклятое желание, но сила воли дрогнула, на глаза навернулись слезы, и она сдалась. Дрожащими руками она достала несколько мятых купюр и протянула их мужчине, но он даже не взял их.
   - Послушай, красавица, ты ведь отлично понимаешь, что здесь нет и половины той суммы, за которую я могу дать хоть что-нибудь, - сказал он, и взял девушку за ослабевшую руку.
   Она почти не помнила, как зашла в холодную, пропахшую алкоголем комнату. Подняв тяжелую голову, она разглядела сидящую напротив девушку, примерно такую же, как и она, темноволосую, едва приподнимающую уголок рта. Ее пустой взгляд блуждал в холодном пространстве, разглядывал скачущие фигуры и переходил от одной фантазии к другой.
   Вонзив иглу в омертвевшую плоть, Наталья закрыла глаза и почему-то представила Сергея, только не такого, какого она привыкла видеть почти каждый день в баре или у него дома пьяного или убитого своими бредовыми идеями. Нет, это был другой Сергей. Он и ходил перед ней совершенно другой походкой. Он не бросался из стороны в сторону, словно боясь или прячась от кого-то. Подняв подбородок, словно выпиленный из мрамора, он шел напрямик и подал Наталье руку, предлагая ей пойти вместе с ним.
   Как долго она этого ждала, как приходила поздними вечерами домой и обнаруживала его за своим столом, вырисовывающего некие странные формулы в своей толстой тетради или паяющего разноцветные проводки. Она ложилась на кровать, чувствовала спиной его тяжелое болезненное дыхание и пыталась представить, что делает он в эту минуту, о чем думает. И всегда ее мысли заканчивались тем, что начиналось казаться, будто он поворачивает голову, смотрит на нее, потом подходит, обнимает, целует... Дальше она уже не могла думать, становилось невыносимо тяжело на душе и сон забирался в ее голову.
   Но сейчас было все по-другому. Сон не шел, ибо она уже была во сне, и этот сон был для нее прекраснее всякой реальности. Она стояла в нескольких сантиметрах от Сергея, она даже чувствовала запах его парфюма. Уверенные глаза скользили по ее лицу и находили лишь глупую улыбку, ибо больше она не могла выжать из себя ни одной эмоции.
   Они сели на краешке высокой скалы, с которой открывался прекрасный вид на безбрежные морские просторы, и прижались друг к другу плечами. Раньше она не находила времени даже подумать о таком великолепном и тихом месте. Но это было тогда, когда она еще не была знакома с этим великолепным человеком, который дал ей все, о чем она так долго мечтала. Здесь, на скале, она, наконец, обрела истинное счастье, и ничего уже не могло его разрушить. Ничего, кроме скорого пробуждения.
   Ветер трепал его волнистые волосы и гнал в сторону высокого здания, рядом с которым, длинными рядами стояли железные заграждения, используемые стражами порядка с целью отгородить людей от чего-то важного. Этим важным являлась сцена, над которым были развешены разноцветные шары, растянуты трехцветные флаги, плакаты и знамена. Все это развевалось на прохладном ветру, покачивалось, и на глаза наворачивались колючие слезы.
   Он достал из урны стеклянную пивную бутылку, размахнулся и со всей силы метнул на площадь перед сценой. Звон болью отозвался в его сердце; ослабшие руки дрожали. Знобило. Тогда встал посреди площади, прямо на то самое место, где лежали осколки, и закрыл глаза. Несколько прохожих, прогуливающихся рядом, с удивлением и страхом смотрели на него, отворачивались и, ускоряя шаг, исчезали за ближайшим поворотом. Сергей стоял и пытался представить, как тело его разбивается на множество осколков и раскидывается по всей площади, как плоть сгорает, кости обугливаются, и он перестает существовать в этом мире. Затем следует вечный сон, вечность. Две противоположности; сон - мгновение, вечность - бесконечность мгновений. Потому это не могло быть сном. Но чем тогда? Голова закружилась, и он пошел домой. В картонной коробке его ждало дело последних месяцев. Он посмотрел на него и сел на краешек кровати. "Нет; я никогда этого не сделаю".
  
  
   10
  
   Страшная возня, какой-то шепот, скрип половиц и треск ломающегося дерева заставили Ивана вскочить со своей лежанки. Он вышел во двор, ступил босыми ногами на холодную влажную траву, поднял с земли яблоко и шагнул в сад. Холодом обдало его при входе во влажную келью из веток, кустов и плотных зарослей. Жизнь, невидимая, беззвучная, но такая ощутимая, была повсюду, и ничто не могло ее изменить или подчинить. Лишь она была единственной хозяйкой над этой землей, она держала этот мир, и только у нее было право распоряжаться обитающими в нем существами.
   Иван поднес ко рту красное яблоко и ужаснулся: оно все было покрыто уродливыми червоточинами; белые, шевелящие тонкими хвостиками, черви копошились в почерневшем плоде, извивались и дышали гниением и смертью. От него пахло женскими духами; сладковатые тона хорошо чувствовались на фоне прохладного дуновения распада и гибели. Он помнил этот запах. Так пахла земля и холодная грязь под ногами, бетонные стены и ржавая арматура, об которую она рвала руки и вопила в пустоту. Иван бросил яблоко в кусты и зашагал по городу.
   Около того дома, где прошлым вечером ему привиделась блондинка, собралось несколько человек. Они взволнованно переговаривались, вздыхали и показывали на третий этаж. Иван спросил у одной из старушек, что здесь произошло.
   - Петра Филипповича убили...
   В белой футболке, раскинувши руки, он лежал на кухне, а вокруг ходили два молодых парня, осматривающих помещение. Рядом стоял стол, на котором было всего два предмета: железная коробочка и стакан с чаем.
   - Хороший был человек, царствие ему небесное, - говорил потом Тарас, - Вот так вот знаешь человека, помогаешь ему и тут раз и все, ничего нет и ведь страшно сказать, ничего. Он мне буквально два дня назад рассказывал про то, как его недавно убить обещали. Ну, как обещали, один сумасшедший, пациент его вроде бывший, накричал на него. Это когда он еще работал. Да и как вообще можно такого человека убить, врача, хирурга, который мог чью-нибудь жизнь спасти. Я его хорошо еще со своего детства знал, честный такой человек был, всегда помогал. Вот кому помешал...
   После этих слов Тарас напился, а Иван бросился туда, откуда только что вернулся и обнаружил, что полицейские ушли и опечатали за собой дверь. Старушка, которую Иван видел при первом посещении этого подъезда, сидела на лавке возле подъезда.
   - Странные у вас тут дела происходят, бабушка.
   - Да и не говори.... Сколько живу, но такого еще не видела: людей уже стали просто так убивать.
   - Ну, а если предположить, что не просто так?
   - Да за что ж еще то, странный ты человек? Сразу видно не наш, многого не знаешь, не видишь. Нашу деревню с большой земли сложно найти; почти невозможно. Потому, значит, и убил местный. Заходи-ка лучше в дом, я тебя чаем напою.
   Иван последовал за старушкой в ее крохотную, но плотно заставленную самым разнообразным скарбом квартирку и тут же прошел на кухню.
   - Филиппович тут был лицо уважаемое. Всегда, помню, пойдет в лес, глубоко туда, леса-то у нас дремучие и на неделю пропадет, а вернется уже с целым рюкзаком свежего шиповника. Бывало даже кому по знакомству настойки разные, отвары, да мази разные продавал. Ангел, а не человек. Знать бы только, за что его так.
   - Должна быть причина. У него были враги?
   - Да какие враги; он же врач: людей лечил.
   - Иногда и этого достаточно.
   Старушка вздохнула, а Иван крепко призадумался. Они еще немного поболтали на отвлеченные темы и распрощались.
   Домой идти не хотелось; клонило вздремнуть, но внутреннее волнение, не подчиняющееся приятному расположению климата, никак не давало ему расслабиться. Это странное убийство пошатнуло его веру в тишину и абсолютную гладь этого крохотного мирка, так ловко укрывшегося в безбрежных пространствах Руси. Но вместе с тем, пока он думал об этом деле, в памяти не всплывала блондинка, и можно было жить.
   За ближайшим поворотом, когда он уже устремился к переходу через улицу, за руку его крепко схватили и оттянули в темный дворик.
   В полной темноте, ничего не видя перед собой, деморализованный страхом и неожиданностью, Иван прислонился к кирпичной стене. Мужская рука крепко держала его запястье и твердый голос, немного хрипловатый с нотками легкого раздражения, проговорил почти на ухо:
   - Два дня тебе, чтобы собрать манатки и убраться восвояси, пока тебе кишки вокруг шеи не намотали...
   Иван не стал дослушивать фразу до конца. Одним резким движением он освободил свою руку и ударил нападающего в грудь. Удар оказался удачным: человек упал и, пятясь, отполз в сторону. Иван приблизился к нему, чтобы разглядеть лицо, но в этот момент человек вскочил и со всех ног бросился бежать. Мгновение и его уже и след простыл.
   Теперь ему стало действительно страшно. Ладно, сейчас ему удалось отбиться: нападающий был один. Но он ушел, и следующее нападение вряд ли будет столь неудачными. По ощущениям нападающий был молодым, слабым, но отчаянным и, похоже, не совсем нормальным.
  
   11
  
   Человек в сером пиджаке смахнул со лба пот и улыбнулся молодой девушке, которая шла с ним под руку. Высокая, но чуть ниже его, стройная, с длинными светлыми волосами, она смотрела в сторону от своего спутника и хлопала грустными глазами.
   Они зашли в столовую и расположились возле окна. Там же, за соседним столиком, сидел Иван и завтракал холодной ухой. Шел третий день его пребывания в деревеньке.
   Мужчина взял девушку за руку и посмотрел в ее глаза. Она отвернулась и с отвращением прищурилась. Тогда он, собравшись с духом, приблизился к ней и что-то прошептал прямо на ухо.
   - Нет, - почти крикнула девушка, - я не ничего не понимаю. Как ты, офицер, полицейский, мужчина, наконец, позволил им себя запугать. Вот я чего не понимаю.
   Мужчина смутился и грустно нахмурился.
   - Разве так сложно не бояться, не прятаться по углам, и хоть раз открыто посмотреть проблеме в глаза? Ты ничуть не изменился.
   - Иногда очень сложно, милая, очень. Но ты не переживай, скоро все забудется, и мы вернемся, обязательно вернемся, и все будет по-прежнему.
   Девушка вскочила и выбежала из столовой, оставив своего спутника в молчаливом одиночестве. Секунду он смотрел ей вслед, желая, похоже, пойти за ней, но не решился и пошел в уборную.
   Иван застал мужчину склоненного над раковиной. Бледный, с покрасневшими глазами, он стоял и смотрел, как шумит бьющая из крана вода. Этот человек был капитаном, всего два дня назад еще сидящим в своем уютном кабинете, а теперь вот пребывающим здесь, окруженным и вынужденным прятаться от собственной тени. Ковальский достал из кармана белый платок, намочил его и провел им по своему лицу. Только тогда ему стало лучше и он, глубоко вздохнув, вынули из кармана бутылочку в темной жидкостью, сделал из нее пару глотков, поморщился и тут заметил, что рядом умывается Иван.
   - Что это вы такое пьете? - спросил он, стряхивая с рук холодные капли, пахнущей ржавчиной воды.
   - А тебе что?
   - Ничего. Просто, кажется, это шиповник.
   - Тоже был у Филипповича? - полковник слабо улыбнулся, - настойка. Отлично помогает, между прочим. Я последнее время только ее и пью. Лекарства выбросил к чертовой матери.... Все эти смерти.... Кажется, как будто за мной следует туман из бед и несчастий. Больше всего мне страшно за Настю. Боюсь, она заблудится в нем, если пойдет за мной.
   - Она ваша девушка?
   - Нет. Дочь.
   - Ладно. Кстати, а где эта лавка?
   - Филипповича? А разве ты не знаешь? Ну, ладно: напротив, вход со двора. Только зачем она теперь тебе.
   Ивану не стоило больших усилий найти нужную квартиру. На секунду ему показалось, что в ней что-то тихо скребется, движется и шипит, но позвонить он так и не решился. По всем законам логики, быть там никого не должно. Но что тогда это за звуки? Ивану вдруг стало жутко; казалось, кто-то смотрит не него через глазок и вот-вот сейчас выйдет и нападет на него. Естественно, мысли эти были надуманны, но Иван все равно почему-то почти бегом вышел из дома и лишь на свежем воздухе смог выдохнуть и расслабиться.
   Неожиданно перед ним появилась блондинка. Она улыбнулась и протянула Ивану большой розовый цветок. Не надо было быть доктором наук по ботанике, чтобы понять, что это был шиповник. Только у него есть такие причудливые и яркие цветы. Широкие, ярко розовые, с темной сердцевиной, они словно загипнотизировали Ивана и заставили его искать в них некий тайный смысл. Девушка схватила его за руку и повела вглубь узкого двора. Вокруг мелькали розовые цветки шиповника, сладко пахло, а уши закладывало от однотонного жужжания шмелей.
   - Мне нужна твоя помощь. Ты ведь приезжий, я права? Тогда ты сможешь мне помочь.
   - Ты об убийстве?
   - Именно. Филиппович сам виноват. Я его предупреждала, но он не слушал. Говорил, что не верит во все это. Так ведь и я раньше не верила.... Вижу, и ты не веришь.... Но ладно. Представь, что есть такой объект в этом мире, который способен абсолютно на все, вообще не все.
   - Нет такого объекта.
   - Я говорю, представь! Он может исполнить любое твое желание, в одно мгновение преобразить этот мир, сотворит кучу всего самого великого, на что неспособны десятки поколений.
   Иван с удивлением посмотрел на девушку, но представить не соизволил.
   - Это нормально, что ты не веришь. Я тоже не верила, тоже сомневалась, но потом провела свое расследование и поняла, что намного сложнее и запутаннее, чем, кажется на первый взгляд. Это все из-за шиповника. Понимаешь, это уже не первое убийство. Я следила за новостями в Москве, Питере и еще в некоторых городах и сомнений у меня не осталось: за всем этим стоит мощная группировка, которая уничтожает людей по определенному принципу, а не просто так. Мне кажется, все движется вокруг этой странной легенды про куст, который может исполнять желания. Блин, здесь очень неудобно разговаривать, пойдем ко мне, я расскажу тебе про все это поподробнее.
   В крохотной квартирке, заставленной по большей части книгами и разнообразными цветочками в горшочках, Иван разместился на диване и, натянув на лицо маску скептицизма, принялся слушать.
   - Смотри, - девушка повернула к Ивану экран ноутбука, - вот они.
   Несколько молодых людей стояли на фоне высоких деревянных идолов и держали в руках по розовому цветку. Они были одеты в белые длинные рубахи и производили впечатление довольно приличных личностей. Один из них был вообще усатым мужичком в очках, которых держал подмышкой какую-то толстую книгу, а рядом с ним стояли лысый мужик в накинутом поверх рубаки пиджаке и девушка со шрамом на щеке. Многие из них улыбались, стояли в расслабленных позах и были совершенно не похожи не убийц или темных сектантов.
   - На их счету было до пятидесяти человек, это еще не считая нескольких пропавших без вести. И мне кажется, группировка продолжает свою, так называемую деятельность в этом городе, убивая людей, которые как-то связаны с шиповником.
   - Да тут половина города с ним связана. Им придется тогда всех перебить, - с неловкой усмешкой сказал Иван.
   - Я тоже об этом думаю, и пока не пришла к однозначному выводу. Но... если мы объединим усилия, то возможно сможем узнать больше, а может, вообще разгадаем эту загадку.
   - Интересно, но это не повод подвергать себя опасности, ради глупой авантюры, уж извини меня.
   - Я тебя отлично понимаю. Все это очень сложно и я сама раньше в это не верила. Но потом я столкнулась с одним человеком; он показался мне немного сумасшедшим, таким же, каким сейчас я кажусь тебе. Он рассказал мне очень интересную историю, в которую я тоже не поверила, обозвала ему дураком и вообще, похоже, очень его обидела. Тогда я еще не знала всего и не верила. Его фамилия была Васильев, и он был членом той секты. Вот он, лысый, рядом с девушкой. Все это происходило лет пять назад. Я была еще совсем девчонкой, ничего не понимала, но очень хотела выделиться и общалась с разными готами, сатанистами, ну и другими подобными. Понимаешь ли, это общество очень закрыто, туда принимают под подписку о неразглашении и если человек выдает тайны общества, его находят и убивают. Причем убийцами выбирают левых людей, с улицы, то есть: наркоманов разных, гопников, ну ты понял. Ток вот я думаю, что здесь тоже происходят не просто убийства, а целенаправленные казни.
   - Но какие могут быть у него тайны?
   - Я не знаю. Все это очень странно и также очень интересно.
   - И что ты предлагаешь делать?
   - Узнать, кто следующая жертва и предупредить ее об опасности. Смотри, Филиппович прибыл сюда совсем недавно, кто же еще сюда приезжал, ты не знаешь?
   - Вы, ну... и я.
   - Ну, нет, - задумавшись, сказала Настя, - мой отец не может быть с ними замешан, это ужасно, если так. Он много времени проводил на своей работе, однажды даже проговорился, что расследует какое-то очень запутанное, но очень простое дело, но больше ничего не сказал. Да я и не пыталась особенно его расспрашивать. Возможно, он расследовал дело именно этих убийц.
   - Все может быть. В любом случае он один из подозреваемых, и один из возможных жертв.
   Настя испуганно на него посмотрела и задумалась.
  
   12
  
   - Вы замечали на улице каких-нибудь подозрительных людей в последние две недели?
   - Да у нас то вообще людей не так много на районе. Большинство спилось давно, а остальные так просто ходят, туда-сюда. Иногда в магазин выйдут, иногда просто походят да назад. Хотя был тут у нас один придурок, подозрительный такой, сразу видно пьяный или больной. Бродил с мусорными мешками по району и оглядывался все так боязливо, словно боялся кого.
   - С мешками?
   - Да. Обычными, черными.
   - Черными... Ясно. Во что одет был?
   - В кожаную куртку. Вроде еще что-то на голове было, но я точно это не помню: много времени то прошло.
   - И вы не можете сказать, зачем он так ходил?
   - Да говорю же - не знаю: ненормальный какой-то.
   Капитан отпустил свидетеля и отправился в тот двор, еще раз осмотреть местность, на которой еще могли остаться улики. Честно, он и сам не верил, что можно что-либо обнаружить, просто одна крохотная идея все бродила в его голове, и он не мог спокойно жить, не проверив ее.
   Полицейский начал судорожно соображать все версии преступления. Черные мешки. Что можно несколько раз выбрасывать в черных мешках? Мусор? Возможно, только вряд ли он мог скопиться так быстро. Остается только одно - следы преступления, улики, которые преступник с дьявольской тщательностью уничтожил. Прошло уже две недели, мусорные баки давно очистили; там ничего не осталось.
   Тогда полицейский зашел в квартиру убитой и хорошенько осмотрелся. Все было аккуратно разложено по своим местам трясущимися руками мужа; во всем присутствовал дух смерти и разложения, которое еще теплилось в темных, окутанных плотной сетью черных пауков, углах. Рядом с кроватью стоял глиняный горшок, из которого рос невысокого роста куст, на котором можно было разглядеть распускающиеся розовые цветы. Это был шиповник. При обыске на него не обратили никакого внимания, но полицейский вдруг вскочил, схватился за стебель и вытащил с корнем. На дне горшка лежала маленькая железная коробочка. В ней полицейский обнаружил несколько крупных купюр и "флешку".
   Он тут же бросился в участок. На "флешке" было всего десять фотографий и везде люди в белых рубахах. Они были то на фоне деревьев, то на фоне кустов, а то и просто темноты. Но самым странным было то, что абсолютно на всех фотографиях была убитая женщина. Она улыбалась и держала в руках нечто похоже на окровавленный кусок детской плоти, но на самом деле являющееся ярко красным цветком шиповника.
   Мысли у полицейского забегали, он судорожно набрал адрес страницы в социальной сети, которая принадлежала женщине, и пробежался по фотографиям.
   - Палыч, посмотри, к вам месяц назад девушка заявление не подавала? У нее еще фотографии должны были быть.
   Усталый голос в трубке лениво растянул:
   - Сейчас посмотрим, вот... еще секундочку, - послышался стук клавиш, - да, приносила доказательства трехгодичного дела... ну, ты помнишь, секта эта... короче, ты понял.
   - А вы что?
   - Домой отправили, дело закрыто, да и ты сам, наверное, помнишь, что нам начальник тогда сказал. Мне проблемы не нужны.
   - Черт...
   - А что там у тебя?
   - Ничего.
   Ковальский положил трубку и откинулся на спинку кресла.
  
   13
  
   Ивану стоили больших усилий, чтобы найти школу, которая оказалась, запрятана глубоко в городских садах и парках. Она находилась в пятидесяти метрах от крутого обрыва и являла собой живописнейшее место, которое Ивану только доводилось видеть. Школа не была окружена забором, и пройти к ней можно было с любой стороны.
   Большое, трехэтажное здание, а вокруг него - дивные сады, парки, дорожки, спутанные дорожки, тропинки, беседки и многочисленные скамеечки на каждом шагу. На таких скамеечках сидели школьники, с сумками на плечах или просто так, перелистывающие электронные страницы на планшетах, разговаривающие и улыбающиеся. Иван так и остановился посреди двора, наблюдая за его бурной жизнью. Вот чуть поодаль растет яблоня, рядом - вишня, черная смородина, крыжовник, сливы. Но чего было больше всего в этом огромного саду, так это шиповника. Сложно конкретно сказать, сколько кустов было всего в нем посажено. Иван насчитал десяток больших с распустившимися цветами, горячими плодами. Шмели роились над ними и играли такую ясную и одновременно сложную музыку, что хотелось остаться тут, среди кустов, дерев и ягод, как Адам, в радостном ожидании Евы. Больше ничего ему и не надо было, все и так ясно и понятно. Дорожки очищены, дрожат на солнце, как раскаленные ступеньки у порога школы.
   На дворе начало мая. Сказочное время для любого школьника, время, когда душит тоскливый восторг. Все нутро изворачивается от ощущения свободы и свежести на души. Как тут взять и не побежать; благо все чисто, гладко и свободно. Побежать без остановки по садовым тропинкам, под наблюдением молодых листочков, под сенью ярких плодов, в тишине и радости от осознания приближающихся каникул. И ведь каникулы тоже будут проведены здесь, в этих милых сторонках, только тогда будет еще теплее, еще свободнее и еще свежее на душе. Привольный пир души, молчаливое созерцание... Можно вечно жить здесь, без забот и без печалей. Просто жизнь, без лишних слов и размышлений. Здесь нет бдения, нет распрей и споров. Здесь все просто и оттого легко.
   Иван прошел чуть вглубь сада и, найдя одиноко стоящую беседку, разместился в ней. На часах было без десяти двенадцать. Прошло минут двадцать; Иван задумался. Веселье и бушующая радость современности напомнили ему его собственное недалекое детство.
  
  
   Морозное утро. Иван выходит из серого здания на окарине города. Это трехэтажное здание называется университетом и по воле случая рядом с ним находится крохотная общеобразовательная школа. Он идет по хрустящей из-за осенней изморози дорожке и старается не глядеть на мертвеющие стволы деревьев и возвышающиеся монументальными скалами фасады старых панелек. Вдруг приглушенный женский крик заставляет его вздрогнуть и посмотреть в сторону заднего двора. Крик, а точнее даже не крик, а громкий стон, повторился. Иван собрался с силами и пошел в другую сторону, но мрак и холод, исходящий от мутных лужиц, погнал его прямо на звук. Он отлично чувствует, что есть другой путь, что ему не стоит туда идти, что крик есть последнее, на что нужно обращать внимание благоразумному человеку. Но ветер гонит его по тропинке в обглоданные смертью заросли.
   Уродливые гаражи, вокруг них несколько покосившихся деревец, спутавших свои ветви прямо над головами нескольких человек. Девушки и несколько парней в черных куртках стоят вокруг плохо различимой фигуры. Слышится смех и сквозь него - жалостливый плач. Женский плач. Ивану кажется эта картина ужасной. Разве возможно такое уродливое сочетание: мужской смех и женский плач? Мурашки пробегают по спине. Приблизившись, Иван различает в окруженном человеке Марину, которая только неделю назад перешла в эту школу.
   Невысокая, светловолосая, с немного рыжим лицом, глазами, почти незаметными и улыбкой, которую, впрочем, Иван не видел, она стоит, прижавшись к бетонной стене гаража, и исподлобья смотрит на окруживших ее людей. Не будь гаража, она, наверняка упала бы, не сумев удержаться на одной ноге. Одна из девушек, брюнетка, с острым носом и довольно приятным лицом (по крайней мере, она всегда нравилась Ивану), смотрела полными презрения и надменности на жертву и сжимала кулаки. Неизвестно, что сделала она ей, как может такой человек сделать что-либо другому человеку худого, вот только на нее затаили страшную и непримиримую злобу. Брюнетка (ее звали Мария) не может больше сдерживать гнев; она хватает Марину и со всей силы бьет ее головой об гараж. От удара та падает в холодную, покрывшуюся тонким слоем льда грязь. Попытки встать пресекаются крепкими ударами. Бьют только девушки, пацаны не находят нужным вмешиваться. Одна из подруг Марины хватает лежащую в черной грязи за волосы и начинает, бешено трясти ее, пинать ногами, старясь вбить поглубже в грязь. Она уже и сама едва держится на ногах, но все равно продолжает яростно колотить лежащую на земле и непрерывно материться. Блондинка уже не в состоянии встать, она беспомощно двигает ногами, зачерпывает пальцами холодную, колючую от крохотного инея землю и смотрит на небо. Удар каблука дробит ей нос, лицо заливает кровью и она начинает глухо хрипеть, не находя сил даже закрыться от ударов. Но это как будто только еще больше злит глумящихся девушек, они начинают с еще большим ожесточением наносить удары и вот одна из них решает, что одними кулаками и ногами много не сделать, и подбирает кусок арматуры. Парни стоят в небольшом отдалении и, держа в руках смартфоны, переговариваются: "Поверни камеру. Давай я с другой стороны встану" - говорили они, едва сдерживаясь, чтобы жители соседних домов не услышали грохочущий смех.
   Иван в тот момент совершенно забылся, впал точно в ступор и никак не мог понять, что делать. На мгновение у него мелькнула мысль заступиться за девушку, он поглядел по сторонам и почувствовал, как перед глазами потемнело, и задрожали колени. Странное чувство заставило его улыбнуться сквозь оцепенение: ему показалось, что вся эта картина доставляет ему удовольствие, заставляет расслабиться и посмеяться. Рядом с ним находятся его товарищи, друзья, которые никогда с ним такого не сделают. Иван начинал чувствовать себя частью большого организма, способного уничтожать и унижать, разрушать и создавать. Некие сверхчеловеческие силы проснулись в нем; ему показалось, что все по плечу и нет проблем в жизни. Что если он заступиться за нее? Все вдруг оборачиваются на его призыв, смотрят в его испуганные и благородные глаза с насмешкой и начинают смеяться. Тут же, автоматически он становится наравне с этой несчастной девушкой, вся его репутация в среде местной молодежи резко падает. Над ним все смеются, тычут пальцами, а на следующий день издеваются и напоминают об этом никому не нужном благородстве. Он боится посмотреть девушке в глаза, то ли оттого, что боится увидеть в них понимание, то ли очередную насмешку. Насмешку от той, кого спас, кого избавил от мучений и унижений. Она сама презирает его, павшего на один с ней уровень, причем добровольно. Это мучает его еще очень долгое время, пока он не мирится с этой печально действительностью и уже сам соглашается со своим положением.
   После этого случая он часто вспоминал этот взгляд, эти изогнутые брови, эти раздутые ноздри и эти посиневшие губы, искривленные и изображающие своим неестественным положением всю глубину постигшего душу несчастия. Она лежала в холодной грязи, сжимала ослабевшими руками воздух и смотрела вокруг на своих мучителей и в ее глазах отражалась такая полная глубина смирения и непротивления, что на глаза невольно навернулись слезы. Ее длинные ресницы дрожали, а зеленые глаза, обрамленные покрасневшими веками, блуждали между миром живых и миром мертвых и, не находя между ними разницы, то и дело судорожно закрывались.
   Иван хватается за голову и заваливается на бок. Этот взгляд был снова перед ним, как тогда, только теперь еще сильнее и острее. Каждая деталь стала еще острее и тоньше, объемнее и ярче. Он уже не может дышать, грудь сжимает какая-то нервная тяжесть, голова мутнеет, в глазах темнеет и он падет в безмолвный океан жгучего стыда и воспоминаний. Там он беспомощно размахивает руками, кричит, но голос его не слышен никому, кроме него и просыпается в поту, сжимая края одеяла и не имея сил поднять голову с горячей подушки.
   Тогда он был страшнее этих мелких и глупых людишек, которые возможно в полной мере и не осознавали своего поступка. Он был сущим дьяволом, антихристом, сошедшим на землю, чтобы приносить одно лишь страдание. Имеющий возможность помочь, разрушить этот мир, вытоптать это крапивное поле, одним разом, одним словом, одним движением. Но рука дрогнула, голос сорвался и он пал, пал ниже всякой ползучей твари, что кормиться гнойными трупами погибших в муках насильников.
  
   14
  
   За этими неприятными раздумьями его застала Настя. Она ловко приземлилась рядом. На плече висела небольшая беленькая сумочка, глаза светились, уголки губ напряженно дрожали, и вообще она выглядела прекрасно. Иван вздрогнул и встал.
   - Долго меня ждешь? Не обижайся, конец года, работы много, приходится задерживаться.
   - Да... - улыбнулась Настя полной светлой улыбкой, - здесь хорошо. Никакого шума. Можно полной грудью вздохнуть, расслабится. Но не нам. Пошли, я кое-что придумала.
   Под теплым весенним солнцем, убаюканная жужжанием шмелей Настя заложила руки за голову и смотрела на идеально чистое небо. Иван сидел рядом, принюхивался к запахам и откровенно радовался жизни. Все его существование в эту одну конкретную минуту обрело ранее скрытую от него форму. Город, из которого он приехал, Сергей, странная блондинка, которая все больше и больше начинает тереть черты своей внешности, Сергей и Наталья, все закрылось и залилось одним сплошным светлым чувством. Последние, между прочим, иногда и вспоминались им, в памяти всплывали приятные черты Натальи, грубость и жестокость Сергея, даже мутная фигура Филиппа, мысли о котором уж точно должны быть на самом последнем месте во внимании Ивана, все равно изредка вспоминался. Эти персонажи остались там, в грязном городе, в болоте мелких проблем, раздумий и пресных дискуссий.
   Ему никогда до этого момента не приходило в голову, что все это как будто не реальная жизнь, что это все фантазия или сон? На этой земле, на этой почве, когда где-то на другом конце света пылают пожары войны, гибнут люди, политики строят хитроумные планы, идет борьба за жизнь, здесь, на небольшом клочке земли, можно просто расслабиться и наслаждаться минутой. И он живет в нем. Ему повезло оказаться в этом городке, не на Ближнем Востоке, не в Хабаровске и не где-либо еще, а здесь. Разве возможно такая удача? Или это что такое?
   Иван молчал и смотрел, как вокруг него кружится большой полосатый шмель. Насекомое село на деревянные перила и, дрожа яркой шерсткой, осматривалось по сторонам. Под ярким солнцем все в этом местечке было хорошо. Недалеко парила бабочка, в муравейнике кипела жизнь, птицы всех мастей щебетали в кронах деревьев и лишь в нескольких сотнях километров от него, холодные руки мертвеца сжимали горло сидящего в напряженном безмолвии Сергея.
   Иван проводил девушку до дома и направился в сторону небольшой пристани, состоящей всего из нескольких деревянных лодок и одного ржавого парохода, наполовину забравшегося на холм и во многих местах уже поросшего разными травами. С нее открывался отличный вид на противоположенный берег, совершенно такой же, за исключением того факта, что растительности на нем практически не было. Вместо нее берег был усеян большими и малыми камнями, которые издалека были похожи на кладку икры огромной лягушки, что может в любой момент выпрыгнуть и рассказать Ивану историю этого места, рассеяв все его сомнения. Иван сел на берегу и задумался. Ему казалось, что на другой стороне реки идет блондинка. Уверенной походкой она подходит к самому краешку воды и смотрит на Ивана чистыми глазами; в них нет даже малейшего намека на упрек или сожаление. От этого ему становится еще хуже; если бы она обрушила на его голову тысячу проклятий или пообещала отомстить, ему было бы намного легче, чем смотреть в эти спокойные глаза и ощущать свою безнаказанность, словно ничего и не произошло, словно его и не за что наказывать. Все прелести сада вмиг разрушились; вокруг была прохладная влажная темнота и запах гнилых водорослей, перемешанных с копошащимися в песке уродливыми насекомыми. Воспоминания всегда идут в ногу с человеком и ему никогда не избавиться от них. Иногда Ивану даже казалось, что эти воспоминания и есть его наказание. Безмолвное, тихое, превращенное в экстракт чистого переживания, оно всегда было при нем, то порхая, как невесомая бабочка, то ударяя по сознанию копытом многотонного мастодонта, но всегда это было невыносимо больно и ужасно.
   - Можно присесть? - раздался над ним голос.
   Иван оглянулся и увидел перед собой Ковальского. Он был как будто не в себе: покрасневшие глаза глядели куда-то в пустоту, руки дрожали, а ноги неуклюже подкашивались. В руках у него была бутылка.
   - Хорошо, что ты тут. Мне тебе сказать нужно... про все. Я не писатель, понимаешь? Мне выговориться надо, а ты тут, так же как и я, приезжий. Нам тут всю жизнь не жить, потому говорим свободно, без всего этого, ну ты понимаешь. Мне так вообще не долго осталось, одно плохо, не знаю, что с девочкой моей будет, куда ее жизнь забросит. Я ведь ради нее все это, мне то что, я пылинка, куда ветер дунет, туда и полечу. Это вот у нее там планы какие-то, жить хочет, а потому бежит от меня, от пыли, чтобы я ее вместе с собой по воздуху то не понес. Она все правильно говорит, точно и ясно, всю мою душу мне в глаза тычет, а я как будто вроде и не понимаю, прячусь. Ведь главное понять и тогда и жить станет проще и смерти в глаза глянуть не страшно, просто становится на душе и свободно, - Ковальский хлебнул из бутылки и продолжал, - надо было мне оставаться в городе, не бояться, и пусть, что убили бы, пусть, не для того живем, чтобы бояться.
   - Вас что, убить хотели?
   - Ну, сказали так. Не знаю, что они на самом деле сделали бы, но испугался я, не за себя, мне терять нечего, за нее испугался. Ведь с нее бы начали, сволочи, как пить дать с нее. Я ведь не трус то на самом деле, мне за нее страшно. Пусть даже не родная она мне, приемная.
   Капитан достал из кармана бутыль с настойкой и отхлебнул.
   - Дрянь, какая.... Чувствую, не спасет меня, зря только этому черту Филипповичу заплатил. Хотя, про мертвых или хорошо или никак, так что лучше промолчу. Жалко на самом деле его, - решил все-таки не молчать Ковальский, - я же с ним еще раньше был знаком. Он меня и здесь решил достать. Иногда мне кажется, что это какое-то дьявольское наказание за мои действия, которые я совершил. Куда бы я не побежал, они всегда рядом, ходят и смотрят мне в спину, попадаются в самых неожиданных местах и все постоянно шепчут, заставляют меня вспоминать. Тебе повезло, если они не охотятся за тобой.
   Иван отлично его понимал и знал, что охотятся.
   - И как же вы с ним познакомились?
   - Не думал, что ты начнешь задавать вопросы, но отвечу, ладно, мне уже все равно. Разве я не мужчина, разве я мелкая тварь, которая боится сказать свое слово? Нет. Филиппович проходил свидетелем по одному очень тяжелому для меня делу. Убили человека. Убийца скрылся и, самое главное, меня поставили следователем по этому делу. Надо было мне сразу отказываться и вообще уходить из органов, потому что после этого жизнь моя пошла под откос.
   Ковальский рассказал Ивану всю свою историю от начала, до конца, не забыв даже упомянуть про "флешку" и фотографии. Между словами Ковальский давал Ивану глотнуть из бутылки, так что через некоторое время Иван заснул глубоким сном и проснулся лишь утром, со слабостью во всем теле и раскалывающейся головой. Поднявшись, он медленно побрел домой, цепляясь по дороге за бордюры и старясь не делать лишних движений.
   Даже не заходя в хату, Иван почувствовал, что произошло нечто очень нехорошее.
   Тарас, сидевший за столом, встал и отвел его в сторону и шепотом сказал:
   - Полковник умер. Только что нашли. Говорят, онкология; давно уже болел.
   Иван похолодел от этого известия. Он знал, что это не онкология.
   - Слушай, Тарас, я хочу тебя попросить, следующие несколько часов, а может даже и суток не выходить на улицу и запереться в доме. Это очень важно, поверь, в городе происходит нечто очень нехорошее и лучше сейчас вам не высовываться и сидеть дома.
   - Не понимаю, Иван, почему? Что с тобой? Выпил, что ли? Ты же не пьешь вроде...
   - Нет, я не пил. То есть пил, но не в этом дело. Просто все эти люди были убиты.
   - Убиты? Что ты хочешь этим сказать? Кем?
   Тарас недовольно и хитро улыбался.
   - Смотри, Филиппович продавал разные лекарства из шиповника, его убили. Капитан покупал продукцию Филипповича и его тоже убили. Это один человек, но за ниточки дергает другой, более скрытый и неизвестный, которой возможно даже сейчас сидит и готовит новое убийство, и, возможно даже тебя или меня.
   Тарас смотрел на Ивана как на сумасшедшего и ничего не говорил, только медленно качал головой и тяжело раздувал ноздри, отчего был похож на разъяренное животное. Иван узнал в нем себя, когда выслушивал рассказы Насти. Такое же пренебрежение, удивление и призрение. Он словно смотрел в свое зеркало. Но отступать он не желал и, не дав Тарасу вымолвить и слова, он на одном духу выложил все события произошедшие с ним за последние дни. Он рассказал про нападение, про встречу с Настей, про все размышления по поводу всех происходящих событий и, выдохнув, посмотрел на брата полными надежды и ожидания глазами.
   - Знаешь, я вот тебя сейчас слушаю и вспоминаю наше детство. Отрывки на самом деле, воспоминания разные. До семи лет ты почти постоянно болел, думали, помрешь, хронические болезни были, неизлечимые. Мы уже готовились, дни считали, место на кладбище нашли. Переживали, конечно, все страшно. Мне тогда десять было, я побольше тебя кумекал, как и что. Помню, рано еще, засветло, петухи еще не закричали, пошла мать куда-то и не вернулась, - Тарас помолчал, напряженно вспоминая, - с тех пор стал ты быстро выздоравливать. За несколько месяцев стал здоровее нас всех вместе взятых. Думали чудо, бог помог... да, много чего думали, да и как не думать, странно же все-таки.
   - А что с мамой?
   - Да так и не нашли. Говорили, заплутала, да в болота угодила. С ума сошла...
   Все время, что говорил Тарас, Иван не дышал, вслушиваясь в каждое его слово. Он действительно не помнил свое детство, совсем, полностью, не одного четкого воспоминания и образа не сохранила его память. Только к годам семи он начал воспринимать эту реальность во всей ее полноте и объеме. Но еще более загадочным был факт того, что за все время своей сознательной жизни он никогда не болел. Никогда, даже во времена, когда свирепствовали страшные эпидемии, когда болело почти все его окружение, он оставался здоровым и бодрым и совершенно не чувствовал даже симптомов болезни. Насморк, боль в горле, высокая температура, все это было для него неизвестно. Раньше он не думал об этом, не сейчас отчего-то резко вспомнил и даже испугался своего открытия.
  
   15
  
   Народ бушевал, одна сторона была готова растерзать другую, все прилипли к экранам телевизоров, прибавили громкость радию. Старики, уставившиеся в круглые экраны старых телевизоров, либеральная, оппозиционная и лояльная к власти молодежь, смотрящая в экраны своих планшетов, все напряглись и готовились к страшной развязке. Кто победит, кто выйдет вперед и втопчет в грязь своего конкурента? Продолжится ли слава нашей родины, увидит ли свет новые подвиги наших бойцов, вздрогнут ли еще от грохота русских танков?
   Всего сутки. На телевидении не хватало места для фильмов и передач; крутились агитационные ролики кандидатов, постоянно шли долгие дебаты, спорили, брызжа слюной, и уходили с гордо поднятой головой. Люди, народные избранники, в чистеньких пиджаках, с галстуками, уверенные в свою победу излагали программы и при этом харизматично поднимали подбородки. При каждом их слове зрители в студии громко хлопали, но молчали и словно по команде останавливались.
   Если бы не его грандиозный план, Сергей давно бы сошел от этого движения с ума. Лишь вера в то, что вскоре должно было произойти, давало ему силы. Хотелось смотреть в будущее, с надеждой, верой. Да, для этого можно многое перетерпеть.
   У него уже все было подготовлено, настроено и выверено. Несколько последних дней он напряженно работал над орудием правосудия. Всего одно движение и ничего больше не будет; одно движение и этот мир изменится.
   Сергей бродил туда-сюда по комнате и, заложив руки за спину, напряженно думал. Именно тогда, когда, кажется, все предусмотрено, когда все ходы продуманны наперед, случаются грандиозные провала, когда как самое сумасбродное, решенное в последний момент действие оказывается выигрышным. Сергей думал, правильно ли он все делает и прав ли он, считая, что возможность удачи от непродуманного движения, больше возможности хорошенько просчитанного хода.
   Руки его вспотели, по всему телу бегали болезненные мурашки. На секунду он даже подумал, что заболеет, и с ужасом понял, что эта мысль принесла ему облегчение. Дух еще дрожал в сомнениях, а ведь это самое главное. Не будет сильного духа, все разрушится, не будет уверенности в собственных силах, можно сразу ставить на акции крест. Уверенность? Есть ли она у него? Могла ли она у него быть? Ведь все валится из рук, кроме ненависти и желания исправить все одним крохотным движением, одним несильным взмахом руки, ничего не было. Ожидания, смешанные с горячим желание победить, показаться и исправить мир, глодали мягкую душу Сергея, разъедали ее, а тело бросали в холодный озноб.
   Действительно, в комнате было холодно, окна были растворены, и в помещение врывалась легкая прохлада, которая казалась Сергею ледяной бурей, принесенной сюда ужасным будущем, в котором не будет места ему, бедному и несчастному.
   В надежде отвлечься от тяжелых мыслей, Сергей взял с полки томик Прилепина в мягкой обложке и принялся читать. Но на второй строчке он отложил книгу и выглянул в окно. Хотелось кричать, но голосовые связки словно сплелись в один гордиев узел, который невозможно было даже разрубить даже мечом безрассудной уверенности. Сергей захрипел и опустился на холодный пол.
   За стеной, на кухне, сосед прибавил громкость телевизора, и теперь бодрый голос слышался даже здесь. Сергей чувствовал, как в нем растет желание уничтожить все на земле, только бы прекратился этот звук, такой уверенный и счастливый, что все противоположенное в мире хором призывало уничтожить его.
   Не выдержав напряжения и разрывающего мозг раздражения, Сергей вскочил и отправился на площадь, где он проводил большую часть своего времени. Он адаптировался, пытался слиться с ней и начать чувствовать себя как дома.
   На всех столбах и фонарях развивались трехцветные флаги. Они трепетали в теплом весеннем воздухе и воодушевляли людей, которые готовились занять места поближе к дороге, чтобы увидеть кортеж президента. Дорога шла через половину города и заканчивалась в его центре, где уже заканчивали возведение огромной сцены. Вокруг нее было большое пространство метров в десять, которое патрулировали полицейские. Сейчас же они занимались установкой железных заграждений. Множество бронированных машин, людей с оружием, офицеров и рядовых полицейских запрудили центр города. У них был четкий приказ: все хорошенько распланировать, так чтобы не возникло никаких неприятных происшествий. Стоит признаться, работали они на славу.
   Наталья ехала в набитом автобусе и смотрела на проплывающие мимо него полицейские кордоны. В глубине души она понимала, какой конец ее ожидает, понимала и даже ждала его. Ей явственно представлялись смерть, но не такая, какая обычно обрушивает на людей. Забытая всеми, никем не оплакиваемая, одна одинешенька, среди лишь себя, она примет смерть в гордом одиночестве.
   Ее постоянно использовали, всегда бросали и предавали. Частота подобных взаимоотношений настолько въелась в ее сущность, что она уже не понимала себя без проклятий в свою сторону, без упреков и насмешек. Им постоянно удавалось найти в ней что-то отвратительное и мерзкое, хотя на самом деле она не имела в себе ничего плохого. Обычная девушка с непростой судьбой, симпатичная, даже, несмотря на свои пристрастия к курению. Ей постоянно не везло в жизни, как будто бесконечная черная полоса заполнила всю дорогу жизни, словно огромное нефтяное болото, оно тянуло ее все ниже и ниже на дно общества. Девушка не находила в себе сил сопротивляться среде и жила как получается, не храня в душе надежд на избавления от тяжкого бремени. Иногда существующий порядок вещей начинал ей даже нравиться. Нет, ну что, все ведь хорошо: ночлег есть, еда, развлечения. У многих более успешных и богатых людей жизнь намного сложнее. У нее же все стабильно и тихо, как у рыбака, обнаружившего рыбное место. Зачем тогда все менять, надо наслаждаться тем, что имеешь и не думать о том, что все рано или поздно измениться.
   Наталья отворила незапертую дверь и вошла в комнату Сергея. Отхлебнув из стоящей на тумбочке бутылки, она начала прогуливаться по пропахшему канифолью помещению. Она была здесь всего пару раз, еще давно, несколько месяцев назад. Сергей оберегал свое пристанище, не пускал в него никого, закрывался и всегда, когда уходил, закрывал дверь на два замка. Поэтому Наталью немало удивила подобная неряшливость Сергея. Она улыбнулась и полистала томик Прилепина.
   Несколько дисков с каким-то программным обеспечением, парочка папок, стопка бумаг с начертанными на них сложными физическими формулами, паяльник, куча разбросанных красных проводков, все это было в беспорядке навалено на рабочем столе, больше похожий на старый верстак. Наталья села за него и заметила завернутый в какую-то легкую материю странный механизм. Сначала она не хотела его разворачивать, но любопытство победило, и Наталья скинула с механизма ткань и остановилась, скованная ужасом. Два небольшие коробочки были крепко накрепко скреплены друг с другом скотчем, от одной к другой тянулись кривые, старые проводки.
   Девушка вскочила и, не отрывая глаз от странного механизма, попятилась к выходу.
   - Стоп, - тишину нарушил голос Сергея.
   Он стоял в дверях. В его дрожащей руке был зажат короткий, но острый нож. Наталье не хватило сил крикнуть, она ринулась назад, и тем самым загнала себя в ловушку. Она была в углу. Сергей мог добраться до нее с любой стороны. Он, естественно, не захочет оставлять свидетеля. Значит, выхода нет. Вдруг она почувствовала, что ей не хочется умирать, что эта жизнь, ею так проклинаемая, стала для нее всем. Ради своей жизни, она готова была забрать чужую. Но только не так любимого ею Сергея.
   - Ты куда это полезла, дура?! Нехорошо в чужих вещах рыться! Я тебе деньгами помогаю, от голодной смерти спасаю, а она в моих вещах шариться, тварь!
   Голос его срывался, на лбу появились крупные капли пота. Под конец своей речи он перешел на тупое бормотание.
   - Да по тебе психушка плачет! Террорист хренов...
   Сергей побагровел, одним резким скачком приблизился к Наталье и оглушил ее ударом кулака. В этот удар он вложил все свои силы: девушка упала и затихла.
   Сергей застыл в оцепенении. Несомненно, она была мертва. Удар был слишком сильным, он это хорошо понимал.
   И тут опять его озарило страшное понимание. Теперь на его счету уже два человека. Много ли это или мало? Сколько нужно положить человеческих жизней на алтарь освобождения он не знал. Но одно точно: до победы остались еще реки крови и горы трупов. Без этого нельзя, иначе смерть и возврат назад, в эту грязь в эту дикую безысходность.
   Ладно, с девкой то все понятно. Ее никто не хватиться: одинокая, без больших знакомств, ее исчезновение будет для всех пустотой, неизвестностью. Да и что могла она дать? Сколько жила она, столько потребляла и ничего не давала взамен. Вот теперь мир вздохнет спокойно, на одного паразита меньше.
   Сергей проверил сверток, положил его в карман и вышел на улицу.
  
   16
  
   Иван больше не мог не думать о шиповнике; он полностью захватил его разум. Подул ветер, и Ивану пришлось ускорить шаг, чтобы поскорее добраться до дома Насти.
   Он постучался, но ему никто не ответил. По телу пробежал холодок, и он одним мощным ударом ноги вышиб дверь и забежал внутрь. В доме никого не было. Темная комната освещалась экраном включенного ноутбука. На экране было написано: "Баржа на реке. Срочно".
   Иван со всех ног бросился к реке. Казалось, он не бежал, а летел по мягкому облаку, которое притягивало к себе и одновременно тянуло вперед.
   До берега он добрался за пару минут.
   На песке, смотря на другую сторону реки, стояла Настя. В руках у нее был пистолет, а за спиной стоял пацан, с которым Иван встретился в поезде. Он испуганно перебегал глазами с девушки на Ивана и кулаки его непроизвольно сжимались.
   - Настя... - пробормотал, задыхаясь от волнения, пробормотал Иван.
   - Стой на месте и не вздумай подходить.
   - Насть, что происходит?
   - Ничего личного, но мне придется тебя убить. Кстати, если ты не слышал, Ковальский моих рук дело.
   - Ты что, убила своего отца?
   - Он мне не отец и даже больше - просто отвратительнейший человек, от которого меня в последнее время просто тошнит. Я даже из-за него в одно время на иглу не подсела. Короче, извини, ты в отличие от него, хороший человек, но...
   Настя подняла пистолет.
   - Стой! Скажи только, зачем? Я хочу это знать, даже перед смертью.
   - Надеешься спастись. Если бы ты действительно был уверен в смерти, тебе бы уже ничего не хотелось. Но ладно, это все слова... Я скажу тебе. Я хочу сделать этот мир лучше, хочу облагородить его, наполнить смыслом и красотой. Хотя нет, вру. Мне просто нужны деньги. Признайся, тебе они тоже нужны. Старик обещал заплатить мне очень много, очень и очень много. Тебе столько и не снилось. И это еще не считая доли того полудурка, которую я получу, убив его. После тебе, конечно.
   Ей наверняка казалось, что пацан не услышит ее слов, а если и услышит, то не посмеет протестовать. Но он услышал и, схватив сухое, но толстое полено, со всего размаху ударил девушку в висок. Секунда, он схватил пистолет и, направив его в сторону Ивана, нервно прошептал:
   - Уходи отсюда, чувак! Я на это не договаривался! - и бросился к барже.
   Посмотрев на лежащую девушку, с виска которой тонкой струйкой текла черная кровь, Иван осторожно последовал за пацаном. Когда он открывал, не был сложностей найденный, наскоро забросанный сухими ветками люк в неизвестность, ему показалось, что за спиной слышится глухой стон. Но тут же нечто резкое и холодное зашевелилось в его груди, а потом разошлось по всему телу и повело в сторону земли. Там, в холодном мраке, находилось нечто, что тянуло Ивана с раннего детства, а если быть точным, именно с семи лет. С того самого времени между ним и теми силами установилась тесная духовная связь.
   Спустившись по ржавой лестнице, Иван оказался в темном туннеле. Достав зажигалку, он пошел по узкому коридору и через минут пятнадцать довольно долгого путешествия, оказался около лестницы, которая теперь вела уже наверх. Выбравшись, Иван осмотрелся и убедился, что находиться не нескольких сотнях метров от города в глухом лесу. Вокруг гордые сосенки, березки, через листву которых пробиваются желтые лучи заходящего солнца, освещающие аккуратную тропинку, ведущую вглубь леса. Иван заметил, что в чаще начинает появляться легкий голубоватый свет, словно исходящий от мистического костра. Но ведь все это невозможно! Бред, чистой воды бред. Как может все это существовать у человечества под носом и не быть обнаруженным. Это все одна большая постановка, глупое шоу. Ведь не может же это все быть реальностью. Так думал Иван, но факты говорили обратное. Пройдя еще немного вперед, Иван оказался на довольно широкой поляне, в середине которой яркими красками переливался горящий голубоватым огнем куст - шиповник.
   Вокруг него едва волоча ноги, бродил человек в белой рубахе, а за ним неотступно ходил пацан и что-то настойчиво говорил.
   Не желая рисковать, Иван шмыгнул в кусты и там затаился.
   Этот человек был Доброслав. Выражение его некогда приветливого и спокойного лица стало грозным и жестоким, в каждой клеточке пульсировала дикая ярость и нетерпение. Волосы выглядели еще более поседевшими, безжизненными, а в мутных глазах блестела вера. Да, но не светлая, проникнутая надеждой и ожиданием, а болезненная, как у преступника, глядящего на приготовленную для него виселицу. Он осознает, что скоро дням его бессмысленного существования придет конец и верит, что когда последняя капля его жизненного сока высохнет, он рухнет в более страшное или наоборот более чистое пространство.
   Старик глядел в чистое небо и что-то шептал, призывал к чему-то, ждал некого события и внутри себя сомневался в своей вере. От этого страшного чувства он трясся, сжимал кулаки и чувствовал, как ноги подкашиваются, и кружится голова. Нет более страшного ощущения для человека, чем сомнение в вере в нечто, для него важное и святое. Такому человеку остается либо сразу умереть или же собрать все свои силы в кулак и смириться. Пройдут долгие годы сожаления и воспоминаний тех славных времен, когда каждый прожитый день был наполнен надеждой в вечную жизнь и странное, необъяснимое и непередаваемое словами чудо.
   Но отвлечемся на минуту от происходящего на поляне и отправимся на три года назад.
  
   17
  
   Он ехал по пустынным улицам города и мял в кармане теплую от его рук рукоятку пистолета. Руль запотел, хотелось пить, на улице стояла адская жара, но выбраться из машины он не решался. Его жизнь висела на волоске от смерти, если он не сделает то, о чем его попросили, тогда конец ему: найдут и укокошат, это точно. Да и зачем он вообще согласился на это, разве у него не было денег, разве он нищенствовал? Нет, действительно, точно бес попутал.
   Назад дороги больше не было, нужно сделать все как надо и убраться побыстрее. Заказчик обещал договориться обо всем с милицией, так что с ней проблем возникнуть не должно. Вот только не обманул бы он его; это самое страшное.
   Машина остановилась около высотного здания, выпустила из себя человека в черной куртке, пискнула и затихла. Человек зашел в подъезд, поднялся на второй этаж и остановился перед дверью в злополучную квартиру.
   Был вечер, все давно спали и поэтому он, чтобы не привлекать лишнего внимания, осторожно достал из кармана связку отмычек, выбрал из них подходящую к замку и приступил к взлому. Механизм был старый, потому особых проблем не возникло. Человек бесшумно зашел в темную квартиру, закрыл за собой дверь и несколько минут стоял, не шевелясь, в прихожей, ожидая, когда глаза привыкнут к темноте. Когда он уже мог различать очертания углов и больших предметов, человек направился в сторону, в которой, как ему казалось, находилась спальня. По лбу скатывались крупные капли пота, во рту пересохло, на мгновение ему даже захотелось уйти, но он безжалостно уничтожил в себе эти мысли.
   Он превратился в полумертвую статую, когда увидел, что на кровати сидит женщина. Короткие рыжие волосы тонкими локонами прилипали к потному лбу и закрывали испуганные глаза. Она не замечала стоящего в коридоре человека и бродила покрытыми землей руками по коленям. Мужчина простоял так довольно долго, до тех пор, пока женщина не легла на кровать и немного прикрылась шерстяным одеялом. Лишь тогда он начал медленно к ней подходить. Каждый шаг был подобен перепрыгнутой пропасти, каждое движение сопряжено с огромным риском; старые половицы продавливались под его ботинками и великое чудо, что не вздумали скрипнуть в самый решающий момент. Оказавшись над своей жертвой, мужчина мельком взглянул на грубое, перетянутое грубыми морщинами лицо, достал пистолет и задумался, куда стрелять, в правый или левый глаз. Но тут в его голове мелькнула мысль, что будет глупо стрелять в квартире и тем более ночью, ведь тогда все услышат выстрел, сбегутся и тогда не помогут даже обещания заказчика. В момент, когда он хотел отправиться на кухню за ножом, женщина резко отрыла глаза и секунду смотрела в темные глаза человека, который, от страха потерявший неуверенность, ударил ее рукояткой пистолета прямо промеж глаз. Затем последовали еще удары и еще, до тех пор, пока уже не оставалось сомнений в окончательной смерти несчастной.
   Только тогда, когда возможности появления какой бы то ни было опасности исчезли, он взял нож и приступил к разделке. Все это он делал со всем возможным беззвучием, так, чтобы не было даже шанса быть услышанным. Он больше не волновался, на смену ему пришла тупое напряжение, которое отнюдь не было лишено некоторой чуткости мысли, которая, несмотря на все, помогала ему ориентироваться в пространстве и принимать решения. Осмотревшись и проанализировав произошедшее, человек решили расчленить тело на несколько кусков, расфасовать их по пакетам и выбросить.
   То же самое он сотворил и со всеми одеялами и подушками, которые задел кровавый поток. Их он тоже мелко измельчил и разложил по пакетам так, чтобы мяса было поменьше и распределено оно было так, что человеку издалека казалось, будто он несет обычное тряпье. Но потом, подумав, он решил уничтожить и уцелевшее белье, ведь как объяснить, что исчезла только часть постельного комплекта, а так хотя бы можно было подумать, что его не было вовсе. Потом он тщательно вымыл пол и даже немного навел в квартире порядок, как человек, удаляющийся на долгое время из квартиры. Он хотел создать видимость, что женщина просто оставила дом и уехала куда подальше. Тогда ему казалось, что все безупречно.
   Он выносил пакеты не сразу, а с некоторыми интервалами, чтобы случайные прохожие, которых становилось все больше и больше, ничего не заподозрили и в разные контейнеры, коих, на его счастье, по району было почти пять штук. Это должно было запутать следствие, или хотя бы растянуть его на время, за которое человек смог бы скрыться. Он уже приметил для себя место предполагаемого бегства, поэтому был по этому поводу полностью спокоен.
  
  
   Был отвратительнейший вечер: серое небо, мелкий моросящий дождь и какая то неприятная прохлада. Но внутри бара было тепло, пахло горьким хмелем и копченостями, потому человек сразу размяк и даже почувствовал себя в безопасности.
   Мужчина с бритой головой сел напротив и тут же, ничего не говоря, положил перед ним на стол пакет, в котором находилось что-то тяжелое, но при этом мягкое. По спине человека пробежал неприятный холодок: пакет был черный, непрозрачный, как раз такой, в подобные которому он совсем недавно складывал куски человеческого тела.
   - Вот. Здесь тебе до конца жизни хватит. Хорошо это ты с бачками придумал - ловко. Я бы на твоем месте не додумался, - и заулыбался, - с ментами, не беспокойся, они здесь черти битые - особо шерудить не станут, но ты первое время все равно не светись особо - это я тебе как друг говорю.
   Человек глядел на свои руки, где под ногтями еще можно было разглядеть запекшуюся кровь, и не мог вздохнуть от волнения. Он уже знал, куда отправиться и это не представлялось ему проблемой. Больше всего его занимала судьба семьи убитой женщины. Что будет с ней? Ведь у нее еще был сын, муж, какие то может быть еще родственники, знакомые, соседи. Сожаления не было, скорее досужие мысли и рассуждения над тем, как изменилась жизнь вокруг убитой и к чему все это может привести.
   Дома, в своей крохотной квартирке, он лег на диван и увидел на книжном шкафу маленькую фотографию, на которой была изображена молодая девушка. Это была его жена, пропавшая несколько лет назад.
   Произошло это далеко отсюда, на родине, в далеких южных землях. Он представил, что где-то еще один человек стал таким же, как и он, одиноким, но, только, в отличие от него, без денег. Он тоже ходит, ломает голову, клянется отомстить и, успокоившись, опускает руки, берет в руку бутылку и запивает свое горе, не зная других способов его победить.
   Человек встал, взял в руки фотографию в деревянной рамке и вспомнил времена своего далекого прошлого.
  
  
   Окрестности заволок густой туман - ничего не видно и не слышно, лишь одна сплошная белизна. Мужчина лет тридцати бредет по лесу и оглядывается по сторонам. Под ногами шумит сухая трава, а в голове стучит тупая напряженность. Отовсюду веет прохладой.
   Он ходит уже пятый час, промокший, замерзший, уничтоженный слабостью и безрезультатностью поисков. Все тщетно - ее здесь нет, а если и есть, ему не хватает сил и внимания найти ее в этом проклятом лесу. Он хочет найти ее уже только для того, чтобы схватить и в очередной раз обругать за ее веру во все эти суеверия, полные глупости, которые он бала предана все свою жизнь, а потом крепко обнять и поклясться не отпускать от себя не на шаг, защищать и хранить как зеницу ока. Но все это лишь пустые фантазии и глупости: он ничего не скажет ей, не обругает и не обнимет после, а лишь как всегда сухо посмотрит и займется своими делами. Как только она уходит от него слишком далеко, он начинает представлять, как бросится ей в ноги и изольет ей свою горячую душу, но как только она появляется, душа сохнет, и он опять строит из себя черствого мужика, боящегося показать свои истинные чувства.
   Домой он прибыл полностью уничтоженным. Нечто исчезло внутри него, и он как будто сразу помертвел, словно лишившись частички души.
   Вскоре после того события, мужчина собрался и уехал в город. В селении остались два его сына: Тарас и Иван. Вернуться ему было суждено только через долгих пять лет под выдуманным именем Доброслав.
  
   18
  
   - Я все сделал, как ты просил. Давай же, обратись к своему кусту, прошу вас, мне больше не на кого надеяться.
   Доброслав с трудом повернул к нему голову и пробормотал:
   - Где девка?
   - Я убил ее, - с небольшой задержкой ответил пацан.
   - Ну, молодец.
   Доброслав несколько секунд смотрел на пацана, потом указал на куст и сказал:
   - Вот, съешь одну ягоду и все у тебя будет. Только медленно.
   Если внимательно присмотреться, можно было заметить, как от куста расходятся разноцветные лучи, преломляющиеся в едва заметном пару и растворяющиеся в голубоватой дымке затихающего леса. Горизонт уже почти совсем поглотил темно оранжевое солнце и темнота, сначала рыжеватая, потом густо синяя и в самом конце пугающе черная, начала медленно окутывать окрестности. В прохладной тишине ранней ночи была особенно заметна странная пульсация, исходящая от куста и выражающаяся в легком синеватом свете, похожем на оторвавшихся от пространства крохотных светлячков, оставляющих за собою шлейф из невесомого тумана. Это грандиозное, хоть и локализированное в масштабы двух или трех метров дремучего леса, совершенно заняло все сознание пацана, он уже не думал о старике и своем прошлом, он чувствовал, что здесь больше его нет, нечто новое, что в миллион раз сильнее всего человечества вместе взятого, начинает править в этом мире. Он сорвал одну блестящую ягоду и положил ее в рот. Кисловатый вкус заставил его зажмуриться. Сначала он ничего не почувствовал; все было естественно и просто, но вдруг дыхание перехватило; по телу прокатилась волна оцепенения.
   Доброслав осторожно достал ружье и прицелился ровно в затылок пацана. Но в тот момент, когда он уже положил палец на курок, стоящий на коленях вздрогнул, схватился за горло и упал на бок. Секунды две он дрожал, а потом незаметно затих.
   На душе у Доброслава было удивительно легко. Во многом, оттого, что в ней уже больше ничего не осталось. Раньше он еще как-то жил, верил, прятался и надеялся на какие то положительные изменения, что просто обязаны были прийти, как только все устаканится и поудобнее уляжется. Вот все улеглось, все прошло, больше не надо прятаться, свидетели убиты, его, никому неизвестного старика Доброслава никто вроде даже не ищет и можно вернуться в большой мир. Но зачем и как он будет там жить.
   Только сейчас он целостно осознал, что у него никого нет, что он один, с окровавленными руками, поседевший, старый и больной, у которого нет будущего, что оно было убито еще тогда, когда он соблазнился на легкие деньги и лишил жизни ему совершенно неизвестного человека. Мало того, он еще и обманул безобидного мальчишку, сыграл на его чувствах и утопил в крови. Кто он после этого, даже с деньгами, даже безнаказанный?
   Доброслав отвернулся от куста и сел на камень.
  
   19
  
   Он сидит на краю глубокой пропасти, на которой не видно из-за густого клубящегося тумана, под которым трепещет орда уродливых троглодитов и бесов, копошащихся, словно орда червей в тухлых отходах и издающих отвратительные звуки. Очнувшись от недолго сна, он бросается прочь, но попадает в пустыню, в которой нет ничего, кроме выжженной кислотными дождями земли и густого удушливого дыма. Он бежит, не видя ничего вокруг себя, не зная, где конец этого страшного видения, и не попал ли он сюда навсегда. Эта мысль пугала его больше всего: оказаться здесь навсегда, представлялось ему самым ужасным. Тошнотворный дым забирался в легкие, раздражал слизистую и вызывал невыносимую жажду. Все горло оплела какая-то липкая сухая паутина, которую, как не силился пацан, никак не мог сглотнуть.
   Но вот сквозь дым проступают слабые очертания чего-то светлого, прохладного и бурного. Это небольшая речушка, тихая и удивительно прозрачная. Парень падет перед ней на колени, зачерпывает дрожащими руками прохладную жидкость, подносит ее ко рту и с ужасом выплескивает обратно в реку. Острый запах ударил ему в нос и на глаза тут же выступили слезы. Это была не вода, а чистый спирт, который начал распространять вокруг себя густой химический запах. Обуянный непередаваемым ужасом, пацан побежал назад. Он уже не был уверен, что выберется отсюда, ему хотелось только спрятаться куда-нибудь подальше, зарыться в прохладную землю чтобы избавиться от дыма. Он перестал замечать жажду, все его нутро в одно мгновение высохло и сморщилось. Надо было бежать, бежать, так еще чувствуется надежда, главное не останавливается, иначе все - конец.
   Он упал на горячую, обжигающую пальцы землю и почувствовал прикосновение женской руки. Он сразу узнал свою душу и всемогущий квант бытия. Ему сразу представилась маленькая кроватка и она, отдающая часть своей души ему, недостойному, презренному всеми существу. Сейчас, пройдя столько испытаний, он понял, как ничтожен был тогда и сколько нужно было иметь любви и доверия, чтобы отдать драгоценную жизнь прекрасного цветка, такому, как он. Он стоял перед ней и клялся в том, что исправится, бросит все свои старые увлечения, превратится в другого человека, и она поверила ему. Он навсегда запомнил ее улыбку, едва заметную, но такую искреннюю и любящую, что он еще сильнее укрепился в убеждении измениться. Времени у него было критически мало. Врачи утверждали, что если не провести операцию в течение ближайших двух месяцев, начнутся необратимые процессы и жить ей останется всего полгода. Естественно, за все это полагалось отдать колоссальную сумму, собрать которую за столь малое время, ему, безработному сироте, было просто невозможно. Он стоял перед ней на коленях, ждал чего-то, представлял, что будет делать, когда ее не станет, и все оканчивалось забытьем. Когда он случайно узнал о кусте, в нем пробудилась какая-то дикая, животная, даже можно сказать мистическая вера в то, что это ему поможет. Возможно, это была просто болезненная надежда в чудо, вот только он реально в это поверил и в тот же день собрался в дорогу, перед этим поклявшись своему идолу в том, что несмотря ни на что, он сделает, что должен сделать и найдет деньги.
   Он взглянул на вершину горы, где ярким огнем светился всемогущий кустарник, засучил рукава и полез. Запястья дико болели, ладони зудели, но он уверенно двигался к своей цели без малейших помышлений об отступлении. Гора была не крутая, но надо было прикладывать усилия, чтобы не поскользнутся на обмерзшей поверхности и не свалиться вниз.
   Когда он почти добрался до вершины, то заметил стоящего над ним человека в длинном плаще, который одним крепким ударом ноги ударил его в грудь и отправил на ту позицию, с которой он и начал свое восхождение. Слезы выступили на глаза, волна ужасной обиды захлестнула душу, но надежда не умерла. Он опять схватился за коренья, торчащие из скальных зазоров и, скрепя зубами, полез вперед. Почему-то, ему казалось, что странный человек опять скинет его вниз. Так и случилось; он опять оказался на самом дне, да к тому же стало ужасно темно и жутко. Остался лишь один источник света - куст, на фоне которого стоял человек в длинном плаще и с легкой улыбкой на устах смотрел на совершенно разбитого человека. Он бил кулаками о холодную землю, дрожал и когда мысли о невозможности поднять наполняли каждую молекулу его сущности, на ум сразу приходил милый образ самого родного существа на земле, и становилось еще тяжелее.
   И он снова полез. Без слез, без слов, без мыслей, просто держа перед глазами ее лицо. Человек наверху пристально смотрел в глаза и уже не улыбался. В секунду, когда должен был быть нанесен удар, он вдруг протянул руку. Пару секунд Филипп справедливо колебался, подозревая человека в недобрых намерениях, но чистая улыбка заставила его отбросить все мысли и схватиться за крепкую руку. Мгновение и он уже наверху.
   Оказавшись рядом, человек уже не казался Филиппу страшным, а после того, как тот похлопал его по плечу и, улыбнувшись, указал на чистенькую тропинку, он даже начал ему нравиться.
   - Посмотри по сторонам, что ты видишь, Филипп? Я вот уже несколько тысячелетий существую и все никак не могу понять, что все это такое и главное, когда это закончиться. Правда, раньше мне казалось, что все бесконечно долго и мне, как существу также бесконечно вечному, придется до скончания веков принимать подобных тебе. Вечность. Людям повезло не знать этого ужасного понятия. В отличие от меня, конечно. Но здесь мы для того, чтобы поговорить о тебе, а не обо мне. Признаюсь, я даже пустил слезу, когда ты в третий раз полез на эту чертову гору. Это все так красиво и нереально, что я даже не верю. Я видел разных персонажей и каждый был по-своему прекрасен и каждый, я говорю это серьезно, не выдерживал и нескольких минут в обществе пары сотен миллиардов, это я тебе как профессионал говорю.
   На берегу небольшой речушки они сели за небольшой столик, на котором стояла откупоренная бутылочка сухого вина, и ваза с горячим багетом.
   - Присаживайся, будь как дома, можешь даже выпить, если хочешь. Прекрасный багет, только из печки, божественный хруст, попробуй. Не хочешь? Ну как хочешь, твое полное право. У меня к тебе деловое предложение, касающееся тебя и ее.
   При ее упоминании Филипп поднял глаза и напрягся всем телом.
   - Именно про нее. У тебя было очень бедное, даже нищенское детство, тебе не хватало внимания, ты искал, как бы зарабатывать и даже иногда зарабатывал, не всегда честно, правда, но это тебя не смущало. Ты всегда мечтал о богатстве, когда все будет твоя, чтобы все расступались перед тобой, улыбались тебе и вообще всячески уважали. Но потом ты встретил ее и якобы изменились. Сейчас самое время осознать, что ты остался таким же, каким был всегда.
   Не успело раствориться в воздухе последнее слово человека, как на столе, прямо пред носом Филиппа появилась небольшая стопочка из пачек долларов. В глазах у него потемнело. Здесь было намного больше того, что требовалось для лечения. Миллион здесь был уж точно.
   - Что ты хочешь?
   - Я? Совершенно ничего. Ты забираешь деньги и уходишь тратить их по своему желанию. Планирую начать с похорон твоей девушки, потому что тогда ее уже ничего не спасет. Что тебе она, разве это повод уничтожать себя, убиваться и вообще строить из себя такого великодушного? Я не понимаю. Может, мне стоит немного пожить среди вас, людей, и на собственной шкуре почувствовать, что значить быть таким дураком. И не надо смотреть на меня такими страшными глазами, я не боюсь, не думай, мне совершенно все равно, ты здесь, чтобы я дал тебе то, что ты хочешь, и я дам, но только одно из двух. Иначе все это лишиться,... как бы это получше сказать... особенной изюминки нашей сделки.
   Филипп был слишком обескуражен своим положением, что сразу не знал, что сказать. Мысли не лезли в голову, а если и лезли, то представляли собой скорее ошметки прошлых, забытых или очень старательно забываемых раздумий, которые сейчас приносили больше неудобства, чем пользы. Зачем ему деньги, если нельзя употребить их на благо своего ближнего, жизнь которого он поклялся защищать и бороться за нее не щадя не себя, ни кого-либо другого.
   - Оставь свои деньги себе. Пусть только она будет жить.
   Человек смотрел ему в глаза, и легкая улыбка не сходила с его тоник губ. Подождав пару минут и так не получив ответа, он вздохнул и одним движением смахнув со стола ненавистные купюры, встал и положил руку на голову Филиппу. От его ладони исходило приятное тепло, которое тут же окутало пацана, и окунула в тихие воды глубокого сна.
  
   20
  
   Медленно, уже разглядев ружье, Иван вышел из своего убежища и сделал несколько шагов в сторону старика.
   - Ты то тут что делаешь? Так и знал, что куда-нибудь тебя да забросит, - едва двигая губами сказал старик, но никаких действий больше не предпринял.
   Как только Иван приблизился к кусту он засверкал множеством цветов и начал раскидывать вокруг себя яркие искры. Удивительное дело, Ивану нравилось присутствие рядом с собой куса и даже жгучие искры, падающие на его ладони, казались ему каплями живительного сока, выдавленного из вечнорастущего плода созидания. От куста исходило приятное тепло, как от батареи в холодные дни января. Иван чувствовал, как нечто зовет его, предлагает испробовать ароматную ягоду. Но плачевный вид пацана удержал Ивана от этого и он лишь притронулся к бархатистой поверхности розового цветка. Оттого было достаточно; по руке прокатилась волна слабости и буквально через несколько мгновений Иван упал на пружинистую землю.
   Иван очнулся в ту же секунду, протер слипшиеся веки и увидел над собой чистое голубое небо. Встав и осмотревшись, он понял, что находится в глухом бору.
   С первого вздоха он понял, что находиться в мире, отличном от того, в котором родился и дожил до того момента, когда оказался перед злополучным кустом. Листья были более зелеными, воздух был свежее; в нем витали новые запахи. Все жило в гармонии, мире и единственно возможном в этой вселенной порядке, по которому радовалось все, начиная от ползучей букашки и заканчивая Иваном, который вышел из леса и пошел по тропинке через поле.
   Огромное, кажущееся безграничным, с уходящими в горизонт спелыми боками, широкое и трепещущее под мягкими ударами летнего ветра, оно пугало размерами и одновременно притягивало своей невесомостью и бесконечностью. Поле ходило ходуном, дрожало и испускало тепло свежего хлеба, готового к уборке. Пахло пшеницей, клопами и жаром.
   Иван шел по полю до тех пор, пока оно не сменилось густыми зарослями березовой рощи и ему не пришлось пробираться сквозь плотную завесу из веток и острых кустов. Стемнело; кроны деревьев почти не пропускали сквозь себя свет заходящего солнца. Но он чувствовал, что там, где-то в глубине леса есть нечто, способное изменить всю его сущность. Он верил это и все ускорял ход.
   Вдруг нечто яркое заблестело в чаще. Иван присмотрелся и увидел куст. К нему медленно приближалась девушка в легком розовом платьице. Она опустилась перед ним на колени и слегка приподняла розовый цветок. На секунду у Ивана появилась идея подойти, но некая сила удержала его, и он остался за деревом. Она вздрогнула, почувствовав прикосновение мужской руки на своем плече. Это был человек в длинном плаще. С ласковой улыбкой на своем доброжелательном лице он сорвал с куста одну самую большую ягоду и протянул ее девушке.
   Она взяла ее и положила в рот. Несколько секунд ничего не происходило, лишь изредка из куста вылетали огненные шмели, поднимались над ним и разрывались сотнями ярких разноцветных искр. Они падал на сухую листву, что равномерно покрывала собою пахнущий перегноем и грибами почвенный слой, существующий своею особенной жизнью, жизнью не менее насыщенной, чем у человеческих существ. Но вот туманная пелена накрыла происходящее на поляне и рассеялась лишь тогда, когда Иван отошел на порядочное расстояние в лес и увидел ровный южный горизонт. Оказаться посреди чистого поля после долгих блужданий в темных лесах, было подобно глотку холодной воды в пустыне.
   Вдруг земля резко вздрогнула, все завибрировало, затряслось и запахло сырой землей. Пришел закономерный конец этот жизни. Иван почувствовал, как на его голову падают теплые комья сырой грязи, земли и песка, почувствовал как некая невидимая сила, управляющая всем этим величественным шоу, всесильная и безудержная, смыкает над ним свои лапы, приближает свои зловонные губы к его ушам и начинает шептать свои грязные проклятья. Острыми когтями она закрыла Ивану глаза и повела его по узкой лунной дорожке вперед, под земельным градом, под ужасом и зловонием разлагающихся под ними душ. Так прошли они не меньше двух или трех часов, без остановки, все с одними словами, с одними веяниями и чувствами. Но вот чудовище остановилось, убрало лапы с глаз Ивана и все неприятное разом исчезло. Перед ним стоял столик, за которым сидел человек в белоснежном фраке и хрустел багетом.
   Заметив его, он поднялся и с радостной улыбкой подал руку, после чего усадил Ивана за столик и спросил:
   - Выпьешь? У меня есть отличное вино.
   - Нет, спасибо. Скажи лучше, кто такой, и куда я попал?
   - Ты там, куда всегда мечтал попасть. Я лишь помогал тебе; так сказать, подбрасывал ниточки, по которым ты сюда и пришел. Но в основном, конечно, это твоя заслуга. Мне самому давно хотелось вот так вот сесть с тобой и поговорить, как с хорошим другом, как с сыном достойного человека.
   - Кого вы имеете в виду?
   - Я расскажу. Помню, это было ровно пятнадцать лет назад. Поверь, для вечности это чудовищно мало. Она сидела вот тут, где сидишь ты, и я честно был поражен ее красотой и духом. Нечасто встретишь таких людей, Иван, очень нечасто. Я выполнил ее просьбу.
   - И что же она просила? - спросил Иван, прищурившись от напряжения и внимания, хоть на самом деле уже догадываясь насчет ответа.
   - Жизни для своего младшего сына. Для тебя, Иван, для тебя одного.
   - Ты должен быть ей безмерно благодарен, Иван. Ладно, - человек слегка хлопнул ладонями по столу, - ты здесь не только ради праздных разговоров, которые я глубоко уважаю, но и для того, чтобы я выполнил твою просьбу.
   - По правде говоря, я даже не думал тебя о чем-то просить.
   - Ладно, пошли, пройдемся по моему саду. Я хочу тебе кое-что показать.
   Они встали и пошли по аккуратной дорожке вглубь сада.
   Они безмолвствовали, любовались благоухающими кустами и цветочными клумбами. Все незаметно преобразовывалось, дробилось и растворялось в воздухе. Несколько минут и сад бесследно исчез. На его месте появились кирпичные скалы, о которые с диким воплем ударялись людские волны.
   Это был центр города. Площадь, полностью забитая народом, окруженным сотнями полицейских, снайперов и вооруженных до зубов силовиков. Напыщенные от гордости лица мэра, министров, деятелей и просто известных чиновников. Они стояли в рядок, и по очереди выходя вперед, старательно выговаривали заученные фразы. Светило солнцем и пахло женским парфюмом вперемешку с сыростью и бензином. Играл национальный гимн.
   Иван стоял на крыше высокого здания, а человек рядом говорил:
   - Смотри, стада снова клянутся в верности своим пастухам. С таким народом, не надо и ворот. Достаточно одного слова и масса остановиться. Ведь куда ей идти? В пропасть, подобно свиньям, или на скотобойню? Им везде будет хорошо, поверь мне. Они счастливы и полны смысла жизни. Все, кроме одного. Одно движение, одно действие и несколько десятков человек навсегда исчезнет из этого мира, распадется на атомы, испепеляться. И все это по желанию одного помешанного человечка, который тоже погибнет, вот только ему то терять нечего, в отличие от других. Ты его хорошо знаешь; это твой друг, но есть и еще один человек, с которыми твоя судьба тесно переплелась.
   За торжеством момента Ивану удалось заметить, как руки покрываются толстой корочкой запекшейся крови. Кровь была темная, почти черная, сгустками забивающаяся в глубокие овраги ладоней. Иван испугался и, подняв глаза, увидел, как сцена с бушующим народом растворяется в теплом пространстве и на смену им приходит убогая квартирка, слабоосвещенная, тусклая, с красотой, уничтоженной плодами бескрайней лености ее хозяев. На полу, прижавшись к тумбочке, и, зажимая руками разрывающуюся на части голову, сидела Наталья и с чуть приоткрытыми глазами смотрела в окно. На подоконнике сидела страшная птица с большим толстым клювом, как у тукана и постоянно двигала головой из стороны в сторону, словно следила за происходящим на улице. Она, похоже, ничего не обнаружила и устремила свой проницательный взор на Наталью. Девушка тоже взглянула в ее черные глаза и почувствовала, что в этот момент она находится перед началом нового пути, пути в вечность. Смерть глядела на нее крохотными черными глазками огромной птицы. Она отлично понимала, что назад пути нет, что она по горло в дерьме, выбраться из которого у нее уже нет возможности. Взаимное лицезрение продолжалось несколько минут, после чего птица моргнула и навсегда улетела.
   - Еще не забыл ее? А ведь в одно время она была единственным человеком, кто тебя поддерживал. Ты отплатил ей равнодушием и пошлым, показным игнорированием. Но, даже не смотря на это, она поддерживала тебя, помогала и пыталась помочь. Теперь она там, откуда выхода у простого человека нет; ты это отлично понимаешь. Может, это то время, когда ты можешь отплатить ей сполна за все, что она для тебя сделала?
   Человек сделал паузу, чтобы обдумать свои мысли и дать Ивану еще немного посмотреть на Наталью, которая приподнялась на зудящих руках и попыталась безуспешно схватиться за подоконник. Упав на холодный пол, она еще сильнее почувствовала приближение скорой гибели.
   - Но вместе с тем, кто она с другой стороны: никто, ровным счетом никто; и как человек и как девушка, она сплошное ничтожество, слабое, глупое и гадкое, которое даже не меньшая тварь Серега отталкивает как страшное животное. Она проворонила свое будущее и теперь только мечтает, чтобы умереть, представляя в это время своего любимого. Разве она достойна жизни, разве она заслужила великой чести дыханием своим сотрясать тверди небесные? Тебе решать.
   Но вот комнатка шелохнулась, поехала и окуталась языками пламени, разлетающимися в разные стороны подобно стервятникам, вгрызающимся в деревянные дома, плотно сжившиеся около полыхающего пожаром леса. Огненные языки, захватив истомившиеся в жарком июньском прении стволы вековых дубов и сосен, взвивались в затянутое едким дымом небо. Дикое, давно не виданное жителями близлежащих селений чудовище раскрыло свою огромную пасть и жаждало поглотить весь мир без остатка. Огонь перескакивал с дерева на дерева, с куста на куст, с травинки на травинку, все ближе и ближе приближаясь к строениям. Люди собирали свои скромные пожитки, набивали багажники машин разным хламом и, собравшись, скоро уезжали. Старики роняли скромные слезы, молодые с вздохом готовились к встрече с неприветливыми серыми фасадами городских многоэтажек. Машины колоннами отходили от города, стояли в пробках, между ними слышался мат и самые меткие и остроумные проклятья в адрес лесного пожара, что был уже в паре сотен метров от их родных домов. Цвели сады, благоухание сочных бутонов хризантем и гвоздик вступало в неравный бой с адским смогом и проигрывало. Разнообразие запахов исчезало, на их место приходило одно единственное сладковатое тошнотворное чувство безысходности и однообразия. Домам суждено сгореть, людям - отправиться в новые для них места, а жизни - погибнуть. Ведь когда на живое разнообразие мира приходит отвергающее всякую гармонию и чистоту хаотическая однообразная буря смерти и разрушения, жары и тоски, всему приходит конец: старое сменяется безрадостным новым, люди выходят из берлог локального счастья и открывают глаза перед глобальной болью. Всякое чувство притупляется, смешивается с правилом тьмы, разрушается словом, подгоняется безвыходным положением и медленно разлагается, за долгие годы превращаясь в переваренную бесами кучу отвратительных отходов. Эта масса, сок будущего, своеобразный экстракт приближающейся гибели всего человечества. Он дрожит на кончике острого ножа, каждым своим атомом кипящий и готовый под воздействием катализатора, что зовется верою, разразиться громом своего всевластия и расшириться до размеров самого большого и необъятного на земле - души. Но душа, после слияния с этим экстрактом больше не является межгалактической силой. Она теряет свою тонкую и липкую нить, по которой вот уже не одно столетие ползет паук истории. Это ядовитое насекомое, несомненно, хищное и подлое, хоть временами и не брезгующее смелыми поступками чести, жило так же, как живет нищенский караван беженцев, спасающихся от огня. Он, медленно идет мимо выжженных полей, угнетенный видом погибшего урожая. Больше ему не вернуться сюда, жизнь кардинально изменилась, дорога, что под наблюдением всевидящего Ока, свернула и открыла перед идущим по ней страждущим поколением новые грани существования. Нога в ногу, как солдаты, только что узнавшие о свержении власти и поглощенные раздумьями по поводу будущего, так и эти погорельцы ехали на своих древних, повидавших не одно десятилетие, железяках. Все остальное было скрыто от них непроницаемой пеленой неизвестности. Убогие предположения разбивались с каждым новым наступившим днем. То, что еще совсем недавно казалось выдумкой, сейчас самая вероятная и логичная гипотеза, выраженная в процессе долгого плетения тонкой дедуктивной сети из липкой паутины событий и порой совершенно абсурдных происшествий. Все это смешивалось, сливалось и переплеталось с неприятными чувствами шествующих за смердящей смертью погорельцев.
   Иван внимательно пригляделся к людям сидящим в желтом, покрытом толстым слоем пыльной грязи автобусе и вздрогнул. На одном из передних сидений, прислонившись головой к дрожащему стеклу, сидела блондинка и смотрела на серое облако, медленно плывущее перед глазами, и нашептывала себе под нос классическую мелодию одного из немецких композиторов. На коленях лежали мешки с одеждой, разнообразной домашней утварью и прочим хламом, с которым родители девушки, не смотря на ее убедительные доводы, так и не решились расстаться.
   Иван не мог оторвать от нее глаз. Ему было приятно за ней наблюдать, зная, что она его не видит и даже не знает о его существовании. Он даже забыл о человеке в плаще, который стоял рядом и умиленно смотрел на всю картину.
   Вдруг резкий скрежет метала и свист шин, тормозящих о неровную поверхность дороги заставили его напрячь все внимание и акцентировать его на автобусе, который сначала, похоже желая остановиться, резко свернул влево, потом так же резко направо и окончательно потеряв управление встал боком по середине дороги. Некоторые машины, не успевшие вовремя затормозить, врезались в него и, в конце концов, отправили его в кювет, где он, на секунду остановившись на трех колесах, три раза с шумом перевернулся.
   Иван ринулся вперед, но рука человека остановила его:
   - Смотри.
   Караван остановился, и начали вылезать люди. Вернуть автобус в нормальное положение не представлялось возможным, оставалось вытаскивать пострадавших людей из разбитых окон и класть их прямо на дорогу. Расстроенные нереальность объехать место аварии, водители начали еще сильнее матюгаться и вопить из своих кабин. Спасти удалось всего десять человек, среди которых была шокированная происходящим блондинка, на тусклом лице которой нельзя было прочитать ничего, кроме боли и ужаса. Дальше были лишь человеческие крики, возня, шум и ругань.
   Пространство исказилось, и Иван переместился в другую локацию, как ему сперва показалось, вполне мирную. Но он ошибался. Местность, состоявшая преимущественно из старых хрущевок, да крохотных заросших растительностью двориков, имела дорожку, ведущую к небольшому четырехэтажному вузу, рядом с которых размещалась школа.
   - Нет! Нет! Только не это, прошу! Только не это! - закричал Иван, но человек рядом хладнокровно толкнул его в сторону гаражей, где разворачивалась картина, намертво вросшая в его память.
   Блондинка падала под ударами и хваталась за холодную землю.
   Тяжесть сковала напряженное тело Ивана. Ему было невыносимо в очередной раз смотреть на эту картину. Привыкшими глазами он скользил по лицам мучителей и заметил среди них одно до боли знакомое. Именно его он видел каждый раз, когда смотрел в зеркало. Это был он. Улыбающийся, насмехающийся над погибающим человеком, он стоял и ухмылялся самым отвратительнейшим образом. Но над кем? Не над собою ли, презренным?
   - А знаешь, кто среди вас больше всего достоин смерти? Сергей, не смотря на методы своей борьбы, все же стремится к справедливости; Наталья потерявшаяся, несчастная девушка... Святослав гнался за деньгами. Но за чем гнался ты, Иван? Тогда ты просто стоял и смотрел и даже не попытался помочь. И более того, ты не убежал, не отвернул головы, а лишь молча смотрел. Тебе это вроде даже нравилось.
   Иван смотрел в изумрудные глаза блондинки и глотал острый комок, который дрожал где-то чуть повыше груди, прямо под горлом и не давал ему дышать. Сердце замерло, стянулось пленкой какого-то стыдливого опьянения и жалости. Он не мог ничего сказать человеку, ибо он был во всем абсолютно прав. В нем живет чудовище, страшное и кровожадное и тогда оно захватило все его нутро. Что это, он не знал. Но это мучило его, рвало на части и так слабую душу и заставляло все больше сомневаться в существовании таковой.
   Блондинка, с запачканным грязью лицом, стояла перед ним и смотрела полными добродушия глазами.
   - Ты знаешь мои условия, Иван, и потому решай; будь достоин своей матери.
   Иван решил; блондинка взяла его за руку, и за долгое время Иван почувствовал приятное тепло и улыбнулся. Они засияли и пошли в сторону святящейся сферы.
  
   21
  
   Толпа взревела, увидев на сцене своего мэра. Это был уже не молодой, чуть сгорбленный человек в черном костюме и очках. Он прошел всего в нескольких шагах от Сергея, пахнущий дорогими духами и патриотическим пафосом. Дальше он видел лишь его спину, неуверенную и неровную. Ничего фантастического в нем не было. Совершенно обычный человек, которые каждый день попадаются ему на улице. Признаться, он ожидал большего.
   - Дорогие друзья, - начал президент, и в голове Сергея задрожал его уверенный голос.
   В эту торжественную минуту ему хотелось вспомнить нечто такое, что всегда озаряло его жизнь светом надежды и веры в радостное будущее. Он вспомнил тягостные мгновения, проведенные за сборкой своего орудия, размышления над смыслом всего этого начинания и улыбка непередаваемого торжества озарила лицо.
   Но мэр все говорил и говорил, прошло уже, наверное, три или четыре минуты, еще чуть-чуть и речь закончиться, мэр уйдет и все будет потеряно, месяцы напряжения, раздумий и планов канут в лету. Неужели он допустить этого? Неужели он настолько слаб, что даже когда удача почти в его руках, он сдается, бросает все на самом ответственном моменте и уходит, поджав хвост, как безродная собака. Верно, ему суждено последовать за своим отцом и погибнуть, так же как и он, в бедности, безверии в самого себя и самых последний стадиях нравственного разложения. Может даже он сопьется, и будет ходить в рваном ватнике и клянчить у прохожих жалкие копейки, это даже возможнее всего, но кончит он все же в петле, это точно.
   Но будет ли его жизнь более светлой, достань он из внутреннего кармана бомбу и метни ее в этого ничтожного человека. Тут же сбегутся полицейские, его схватят, его начнут проклинать, избивать в камере, выбивать признания и закончиться его жизнь так же как во всех остальных случаях: в мучениях и безысходности.
   По телу пробежал холодок, ноги покрылись острыми мурашками, а на спине выступил пот. Он решил уже бросить все и уйти, но вдруг голос, возникший из глубин межпространственных трубок, размеренно прошептал над его ухом:
   - Подними голову, Сережа. Видишь, над тобою летают птицы. Они вольные, но не потому, что у них есть крылья, а потому, что у них нет мозга, способного сгенерировать столь странные и бредовые идеи, вроде той, которую ты задумал несколько месяцев назад. Ты же обречен на вечные муки, откуда бы они не исходили. Забудь обо всем, что ты мечтал и подчинись законам логики и всего этого чертового мира.
   Грудь сдавило дикое волнение, но он, собравшись и в одно мгновение, выбросив все эти мысли из головы, пошел в сторону мэра, который уже заканчивал свою речь. Охранники двинулись в его сторону. Сергей залез в карман и к своему великому ужасу обнаружил, точнее совершенно не обнаружил в нем даже подобия своего оружия. Охранники взяли его под руки, оттащили за кулисы, посадили на деревянный ящик с песком и, удивившись его бледности, вернулись на свои посты.
   Он не совершил ничего запрещенного, возможно никто даже не узнает о его планах. Но все равно, неужели все закончиться так глупо и бессмысленно. Уже затихли аплодисменты, мэр сел в свою блестящую на солнце машину и укатил, толпа рассеялась так же быстро, как и собралась, а Сергей все сидел на ящике, уставившись в одну точку, и не двигался.
   - Так оно и должно было случиться, - послышалось ему.

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"