Леса уже почти совсем освободились от разноцветья листьев и потускнели. Только хвоя на лиственницах еще держалась, они ярко желтели своими кронами, внося праздничное разнообразие в осеннюю скучную палитру. Очередной снегопад прошел два дня назад. На этот раз белый покров окончательно укутал поверхность широких долин с редкими куртинами ивняка и тянувшихся вдоль них пологих склонов и вершин таежных сопок, не растаяв, как предыдущие.
След, замеченный издалека, оказался свежим. Полчаса назад, не более, здесь прошел человек. Четкие отпечатки стоптанных кирзовых сапог, огибая заросли мелколесья и пни старой лесосеки, тянулись неровной цепочкой поперек распадка в сторону от железной дороги. Их еще не прихватило морозом.
"Интересно - кто бы это мог быть?" - приглядевшись внимательнее, я немного вернулся назад, где человек проходил через участок бурелома. Отметил сломанную, видимо на уровне лица, ветку и широкий шаг через валежину. "Рост - чуть повыше меня, следы неглубокие, худой, хромает на правую ногу". В нескольких метрах дальше находился почти ровный, низкий сосновый пень. Снег с него был сметен, вокруг притоптано. Сразу за пнем лежала скомканная тряпка, пропитанная засохшей, почерневшей кровью. Несколько отдельных белых ниток, струились по ветру, зацепившись за куст шиповника. "Поранен, перевязывался", - напрашивался очевидный вывод. Незнакомец пришел в распадок прямо из Серафимовой мари, значит не местный, не в курсе, что высокий кочкарник легче обойти. "От железной дороги ушел километров семь. Без собак, выходит, что не охотник. Хотя могли и отстать, как сейчас мои... Кровь, что к чему? Если повредился где - должен идти к жилью, а не наоборот. Может, заблудился? Маловероятно - звук от проходящих поездов хорошо слышен, трудно перепутать направление".
Бичи, по моим наблюдениям, последние несколько лет нигде поблизости не зимовали. "Мутное дело, но помочь надо, мало ли что с человеком приключилось", - придя к этому выводу, я покурил и двинулся по следу. Через полкилометра цепочка отпечатков привела на широкую просеку вдоль ЛЭП, за которой сохранился небольшой участок густого ельника. Выйдя из-за высокого края просеки с завалом, сдвинутым тракторами при ее расчистке, я внезапно остановился и замер. Откуда-то возникло острое чувство опасности, холод прокатился снизу вверх по спине и растекся мурашками по голове. Какая-то сила, наверное, ангел-хранитель, заставила упасть на снег и тут же откатиться за валежину. Пуля ударила рядом в вывороченный валун и, отрикошетив, ушла в чащобу. Почти сразу донесся сухой звук выстрела. Тот, в ельнике, не шутил.
Нетолстый ствол лежащего дерева лишь частично прикрывал от прицельного огня, который, не исключено, мог в любой момент возобновиться. Это было явно не самое удачное место для начавшегося общения. Не задерживаясь, я рывком метнулся за большой кедровый выворотень. Второго выстрела не последовало. Новое укрытие казалось понадежнее. На просеку смотрела широкая и толстая подушка земли, пронизанная извилистыми корнями упавшего дерева и щедро нашпигованная камнями.
Спина с момента выстрела сразу взмокла, в горле першило. Не задерживаясь, сбросил рюкзак, переломил ружье, два желтых патрона, снаряженных мелкой дробью, упали на снег. В стволы нырнули новые патроны, уже с крупной картечью. Достав из бокового кармана фляжку, сделал несколько жадных глотков холодного чаю. Затем закурил, переводя дыхание, успокаиваясь и прислушиваясь. Недружелюбный незнакомец на той стороны просеки не давал о себе знать. Время шло. Холод промерзшей земли и сырость тающего снега уже ощутимо проникали сквозь одежду. Дальше так лежать смысла не было, следовало что-то предпринимать.
Осторожно потянувшись, чтобы не высунуться ненароком из своего убежища, я отломил ближний прут таволги. Нацепил на него свою вязаную шапочку и стал потихоньку высовывать над краем земли. Немного покачав приманкой, опустил ее вниз. Несколько раз повторил, но реакции не последовало. Тем не менее, было понятно, что противник никуда не делся, лежит где-то в том же ельнике, метрах в тридцати отсюда.
"Или просто пугнул, чтобы отваливал, или патроны бережет, а может быть - и то и другое", - успокаиваясь, решил я, но тут же вспомнил про своих собак. Они отстали где-то в верховьях Савельевского ключа, погнавшись за спугнутыми козами. На выстрел должны прибежать. Минут через десять-пятнадцать будут здесь. Учуют этого, в ельнике, выбегут на открытое место, начнут облаивать. Кто бы там за просекой не сидел, раз стреляет в людей, значит может и собак застрелить. Тогда и его придется убивать. Брать такой грех на душу... Надо срочно уходить, спасать своих лаек. Переползя за соседнюю валежину, под ее прикрытием мне удалось, почти не подставляя себя, перебраться за толстый ствол высокой лиственницы. Немного передохнув за ней, где опять ползком, где перебежками, от одного укрытия к другому, я постепенно удалился в глубину леса. Незнакомец больше не стрелял, хотя его колючий взгляд физически ощущался спиной. Спустившись по распадку метров на двести, пару раз коротко свистнул. Из-за ближней куртины молодого кедрача почти сразу появились запыхавшиеся Тайга с Туманом.
- Вперед, псины! - скомандовал я и, ускорив шаг, двинулся к поселку. Опять пошел снег, сначала слегка, как бы примериваясь, но уже через полчаса разошелся не на шутку. Непонятный человек в тайге не выходил из головы. Охота сегодня, конечно, не выдалась, но то, что удалось избежать пули от неизвестного бродяги в тайге и сохранить собак, было очень даже неплохо.
...
Началась вторая декада октября, очередной отпуск быстро шел к завершению. Ночами уже серьезно примораживало. Пришлось перенести свои охотничьи вылазки на другие участки тайги, подальше от места встречи с сомнительным типом, стреляющим в людей. После того случая прошло несколько дней. За окнами рассвело. С час назад я затопил печку, в доме было тепло, но вылезать из-под одеяла все равно совершенно не хотелось. Лежа на кровати, неторопко размышлял - куда бы сегодня направиться, где же меня ждет переменчивая охотничья удача?
Печка затихла, распространяя вокруг мягкий жар еще тлеющих углей. Издалека послышался отчетливый шум автомобильного мотора. "Ну вот, кто бы это мог быть?". Лето давно закончилось. Дачники, собрав урожай, все повыехали в город, появляясь здесь лишь изредка, по выходным. Шла середина недели, и, кроме соседей-пенсионеров, проживавших через два участка от моего, никого в поселке не было. Я встал, оделся и, накинув телогрейку, вышел через сени на двор. Глаза резануло вышедшее из-за сопки солнце, мириадами блестящих искр отражаясь от белоснежного ковра, укутавшего все вокруг. Легкий морозец чувствовался, без шапки голова быстро стыла. Вокруг стояла тишина. Когда вернулся к двери, из-за дома вылетела Тайга и, вслед за ней, Туман. Обе лайки закрутились вокруг, вставая на задние лапы, взвизгивая от нетерпения и заглядывая в глаза.
Зайдя в сени, я взял собачьи миски, начерпал в них из большой кастрюли холодное варево из куриных лап, овсянки, мелкой картошки и капустных листьев. Плеснул горячей воды из ведра, стоявшего на печке, булькнул в каждую подсолнечного масла, размешал и выставил за дверь. От мисок шел пар. Собаки заметались, бдительно оценивая, у кого еды больше и чья вкуснее, и стали аккуратно есть, опасаясь обжечься.
Едва перешагнув порог, услышал за спиной недовольное собачье рычание и, почти сразу, стук в дальнее окно. Это был Валера - пенсионер, вместе с женой круглогодично проживавший в поселке. Сосед выглядел озадаченным и взволнованным голосом быстро заговорил:
- Дима, тут это... Такое дело... Менты приехали. На уазике. Стоят у меня возле ворот. Ищут беглого какого-то. Ты же по тайге ходишь? Не видел никого? Да пошли, сам им все растолкуешь - что и как, а то мы с Валей после брусники вообще никуда не ходили. Баньку же все ремонтирую...
Трое, в милицейской форме, один из них с коротким автоматом на плече, стояли возле желтого уазика, курили и о чем-то спорили. Подойдя, я поздоровался и поинтересовался - что случилось.
Представители власти цепко осмотрели меня и объяснили, что два месяца назад из исправительного лагеря в Плишкино сбежали четверо. Троих уже поймали, четвертый - в розыске. Несколько дней назад засекли его в тайге, возле Слюдянки. Но взять не удалось, куда-то сюда ушел.
На уточняющие расспросы парни не стали темнить и рассказали, что, получив нужную информацию, участковый вызвал из райцентра опергруппу. Не дожидаясь приезда спецов, он, молодой же, "шило в заднице", решил отличиться. Явившись к зимовью, где заметил беглого зека кто-то из его осведомителей, лично арестовал разыскиваемого. Повел его к дороге. По пути задержанный элементарным приемом отвлек молодого милиционера, оглушил, пистолет забрал и попытался скрыться, но, почти сразу, наткнулся на подоспевших оперов. Стал отстреливаться, одного ранил. Его, вроде, тоже зацепили. Но все же как-то сумел от погони оторваться, к железной дороге вышел и на площадку проходящего товарного поезда смог заскочить. Рации у группы захвата с собой не было. Пока добрались до отдела, пока на дистанцию передали, время прошло. Товарняк на Рассохе встретили, там, конечно, уже никого не оказалось. Соскочил он где-то на перегоне. Пятьдесят километров тайги. Только начали плотно искать, все вокруг снегом завалило. Где-то прячется, скорее всего, на какой-нибудь даче. По ориентировке - десантник бывший, теперь еще и вооруженный пистолетом.
Делая вид, что пытаюсь хоть что-нибудь подозрительное вспомнить, я лихорадочно размышлял. История про этот побег не так давно красочно излагалась в местных и центральных газетах и запомнилась. Уже наступили и гласность и перестройка, пресса просто гонялась за сенсациями, стараясь привлечь читателей. Случай группового побега заключенных из ИТК строгого режима, описали довольно подробно. Из лагеря зеки ушли традиционно, через подкоп из рабочей зоны. Только вечером на разводе спохватились. Двое - урки, магазин в ближайшей деревне ломанули, их пьяных с местными девицами на следующий же день засекли на окраине в каком-то сарае и тут же повязали. Третий, по второй хулиганке сидел, до Красноярска добрался, там, в отчем доме, его соседи и заметили, настучали. Четвертый как сквозь землю провалился.
Они жили с матерью вдвоем в бараке на окраине города. Отца убили по пьяному делу у магазина еще до того, как он пошел в школу. Служил срочную в десантуре, полтора года провел в Афгане. Вернулся, работал на стройке, поступил на вечернее в институт. Поздно вечером на автобусной остановке четверо выпивших молодых людей пытались затащить в тонированную "волгу" припозднившуюся девчонку. Парень этот, год после дембеля, проходил мимо, вступился. Началась драка. Один из противников достал монтировку, другой - нож. Психика у бывшего афганца неустойчивая была, планка упала. Двоих он этой же монтировкой отправил на тот свет, двое выжили и стали основными свидетелями на суде. Развлекающаяся молодежь детишками важных родителей оказалась. Другие свидетели от своих слов открестились, девица тоже. Влепили парню четырнадцать лет строгача. Отсидел два и вот, ушел.
Милиционеры выжидательно молчали. Приняв решение, я, наконец, сокрушенно помотал головой и развел руками.
- Нет, ребята. Ничего такого не видел. По лесу нынче много бегал, следы чьи или дым от костра заметил бы всяко. Зимовья пустые. Где-то этот зек в другом месте. Скорее всего, действительно, на какой-нибудь даче ховается - куда ему еще зимой.
Приехавшие, на всякий случай, все же обошли поселок, осмотрели окна-двери домов, проверили бани и сараи и, разочарованные и злые, отбыли восвояси.
...
Хорошее быстро проходит, окончился и мой отпуск. Прошло с полмесяца. В середине недели я очередной раз собрался на дачу. Надо было, как обычно, протопить дом, накормить собак и оставить им еду до выходных. Перед этим два дня снова валил сильный снег. Почитав пару часиков в электричке томик Валентина Катаева, я вывалился с рюкзаком и большими сумками из вагона на край короткого перрона. Справа в полукилометре прилепились непосредственно к железнодорожной насыпи два старых полуразвалившихся барака. Сейчас там обитали человек семь-восемь бичей. Жили они тайгой, сбывая ее дары в городе и обменивая вырученные деньги на технический спирт. Этим изысканным напитком жители "бич-поселка" регулярно травились, но, в силу дешевизны и забористости, альтернативы ему все равно не видели. Покупалась, естественно, и самая необходимая еда, и одежда и другое, нужное для жизни. Но основной статьей расходов у всех, конечно, был "технарь".
Прямо перед перроном простиралась широкая заболоченная пойма маленькой речушки, через которую к виднеющимся на той стороне домам вели несколько узеньких тропинок. Приречная равнина, когда-то довольно открытая, теперь сильно заросла ивами, елями и кедрами, на сухих буграх теснились стволы молодых сосен и лиственниц.
Еще спускаясь с перрона, я заметил на своей тропинке чьи-то следы. Хотя и сильно засыпанные снегом, они были хорошо различимы - какой-то человек в начале снегопада прошел в сторону домов, а потом вернулся назад, на железную дорогу. За свой участок мне не приходилось особо беспокоиться - собаки, какие-никакие, но есть, и вряд ли кто при них полезет во двор. Тем более что на левом краю поселка постоянно жили Валера с Валентиной, а их огромные овчарки были необыкновенно злы к чужим людям. Но три двора справа находились на отшибе, на самом краю поселка. Заросли черемухи, насаженной вдоль заборов, с выросшими густыми елями хорошо заслоняли их от обзора. Зимой на своих участках хозяева-горожане почти не появлялись. Примерно раз в десять лет эти дачи, расположенные в стороне от остальных, вскрывались пришлыми людьми и основательно чистились ими от всего, что могло пригодиться в хозяйстве или быть продано на городской барахолке.
Дойдя до развилки, я обнаружил, что засыпанные следы, как собственно и ожидалось, повернули направо, к удаленным домам. Решив разобраться с этим чуть попозже, я направился прямо, к своей усадьбе, из-за забора которой уже слышался счастливый лай собак.
...
Часа через полтора в доме стало тепло. Налив собакам еще по одной миске похлебки, решил, что, все-таки, надо узнать - кто и зачем посещал соседние участки. Взяв бинокль, залез по лестнице на крышу. С конька открылся отличный вид на окрестности, а также хорошо просматривались дома, заборы и вся территория соседей. Неизвестный посетил все участки, заходя к домам со стороны леса, следы также вели и к сараям и кладовкам. Стало понятно - дачи опять обчистили. На всякий случай я прошелся до ближайших соседей. Так и есть - ставни были плотно прикрыты, но окно за ними оказалось выбито. "Скорее всего, опять какой-то городской бич промышлял. Приехал на утренней электричке, спокойно отобрал все, что могло быть продано, упаковал в несколько мешков, сунул сверху для маскировки по пучку еловых веток и уехал в город на вечерней".
...
Приехав в следующий раз уже в выходные, в воскресенье я сходил в бичевский поселок. Из его населения обнаружил только Генку Рыжего и его сожительницу Люську. Оба находились в приподнятом настроении и суетились по хозяйству. Генка пытался наладить телевизор, Люська раскладывала в шкафу вещи, приводя его содержимое в порядок, и, одновременно, помешивала какое-то варево на плите. Вкусно пахло мясным. Печка весело трещала, но в доме еще было прохладно - видимо, хозяева вернулись из города только на утренней электричке, пришедшей час назад. На столе находилась раскрытая банка с недоеденной килькой в томате, на газетке нарезан лук и хлеб, здесь же стояли и два заляпанных отпечатками ладоней стакана. В середине гордо торчала початая бутылка с разбавленным спиртом. На продавленном старом диване в углу в куче одеял и другого тряпья играла новенькой куклой чумазая и счастливая Сашка - дочка Люськи, лет пяти возрастом.
На расспросы - кто бы это мог бомбануть дачи, бичи ничего определенного сказать не смогли. Хотя, кто знает - какой расклад, могли и стемнить. Не принято среди народа, проживающего вдоль железки, сдавать кого-то. Так-то всех здесь судьба потрепала изрядно, почти каждый отмотал по несколько сроков, у многих и документов никаких, но живут, существуют, иногда, как сейчас, и жизни радуются. Впрочем, время от времени, когда районной милиции надо было какое-нибудь сложное дело срочно закрыть, наведывались они в поселок, отбирали самого подходящего кадра, увозили, прессовали, шили ему дело и этим успокаивались.
Понятно, что про следы и стрельбу в тайге я говорить не стал. Насчет обчищенных дач Люська с Генкой даже немного обиделись - новеньких никого нет, а из остальных с их поселка никто на это не пойдет. Соседи же, кто же будет у своего дома пакостить. "Заезжий гусь, однозначно". С города, скорее всего. Летом много за ягодой-грибами приезжает. Высмотрели - где что, вот и навестили осенью, выбрав непогоду. А свои, они только от полной безысходности могут на такое пойти, когда уж совсем край. Пообещали клятвенно - если что вдруг узнают, сразу дадут знать.
...
Минула зима. Начал прибавляться день, становилось все больше проталин на припеках, запели свои весенние песни синицы. В начале мая в жизни бичей, да и всего остального населения железнодорожного перегона, наступало важное время. В эти сроки на водоразделе Олхинского хребта, на нескольких десятках небольших полянок, разбросанных среди тайги, прямо из-под снега появляются крохотные ярко-зеленые пучки таежного лука - черемши. Наиболее заинтересованные представители местного населения ставят балаганы в лесу и каждый день линейкой замеряют длину ростков. Четыре-пять-шесть сантиметров - это еще мало, но семь-восемь - уже в самый раз!
Первая черемша! Пять рублей за пучок из десятка или чуть поболее крепеньких молодых растений... Бледные после зимы горожане с жадностью расхватывают только-только появившиеся лесные витамины. Четыреста, а то и пятьсот рублей за первый выход с ранней черемшой на рынок! Далековато, конечно, до железной дороги идти почти тридцать километров, но дело того стоит. Через неделю повезут черемшу из Байкальска, из Абакана, спрос упадет, и цена резко просядет. Денежку местным, конечно, еще долго будет этот бизнес приносить, но уже не большую, а так, по мелочи. Первые два выхода - они самые важные и самые прибыльные!
Как раз в тот год решился и я немного поправить скудный семейный бюджет. Уже на обратном пути, перешагнув ручей, я сбросил с плеч рюкзак возле большого пня и привалился к теплой коре. До станции оставалось километров пятнадцать. И четыре часа до электрички. Нормально. Недалеко, всего в сотне метров отсюда, тропа выходила на хорошую торную дорогу, по которой уже шел постепенный спуск до самой железной дороги. Там скорость можно будет прибавить. Да так и так успеваю. Можно даже сварить чай для последнего рывка. Через пару минут костер уже весело плясал, обнимая языками пламени донце жестяной банки, подвешенной на конце длинной жерди.
В ожидании, когда закипит вода, я снова прилег возле пня, наслаждаясь свободой от рюкзака и коротким отдыхом. Неподалеку на тропе хрустнула ветка, заставив сразу насторожиться. Кто-то шел моим следом. Зверь? Или человек? В подлеске что-то мелькнуло, потом снова и, наконец, на тропе между деревьев появился бородатый мужчина, с понягой за плечами. Дойдя до открытого места, он присел на колено за невысокой пихтой и дальше не пошел.
Делая вид, что ничего не заметил, я сел, пошарив в кармане рюкзака, достал начатую пачку чаю, на которой был изображен слон. Индийский чай был в страшном дефиците, мне эта пачка досталась только благодаря большому блату в соседнем гастрономе. Сняв банку с кипящей водой с огня, высыпал туда добрую горсть заварки, помешал, еще раз подержал над огнем и отставил в сторонку, прикрыв сверху куском коры. Затем встал, закурил и, повернувшись к пихте, из-за которой незнакомец изучал обстановку, сделал приглашающий жест и громко сказал:
- Эй, парень! Подходи, чай готов!
Помедлив, тот вышел из-за дерева. Его долговязая сухощавая фигура, едва заметно прихрамывая, приблизилась. Сняв с плеч увесистую понягу, незнакомец присел на корточки у догорающего костерка, бросил на меня пытливый взгляд и поздоровался:
- Доброго дня!
Трудно сказать - сколько ему было лет. Загорелое лицо густо заросло бородой, на голове располагалась серая вязаная шапочка. Одежда тоже была какой-то разномастной, телогрейка сверху, несмотря на худобу, казалась маловатой.
Тоже поздоровавшись, я отцедил чай в кружку и достал из кармана энцефалитки свой резерв - два соевых батончика. Один протянул вместе с чаем гостю. Тот взял кружку, подержал ее в руках, с наслаждением втянул ноздрями аромат, отпил мелкими глотками половину и передал кружку обратно. Допив чай, я достал папиросы. Мы закурили.
- Меня Дмитрием зовут. Можно Димой.
- Женька.
- С черемшой?
- Ага.
Новый знакомый оказался немногословен. Докурив, я поднялся:
- До станции вместе пойдем? Или как?
- Пошли.
По дороге двигались молча. Пару раз я пытался разговорить попутчика, но тот отвечал уклончиво и односложно. Подойдя к перрону, Евгений сказал, что ему надо туда, и кивнул на бич-поселок.
- Так ты что, в город-то не поедешь?
- Нет.
- А черемша?
- Здесь сдам.
- Понятно. Удачи!
- И тебе!
Так состоялась наша вторая встреча. Еще когда парень подходил к костру, я сразу заметил его хромоту. Сопоставил с информацией от Генки с бич-поселка, который с неделю назад, подойдя в электричке, как бы между делом, сообщил, что в верховье Никишинской пади в зимовье кто-то поселился. С Генкой мы были знакомы лет десять и он знал, что дальше меня базар не пойдет. Эта падь находилась всего в паре километров от того места, где в меня стреляли. Сомнений не оставалось - это был он, тот самый исчезнувший для всех беглый зек, единственный не пойманный до сих пор из тех четверых.
...
В июне Женька появился у моего забора. Его одежда была опрятна и ушита по размеру, сапоги начищены. Я даже не сразу его узнал - подстриженный и без бороды, он стал выглядеть совсем юным долговязым парнишкой. Попросил работы какой-нибудь, мол, согласен за еду и курево, ну, а если еще хоть чуть-чуть деньжат перепадет, то вообще хорошо. Немного поколебавшись, я согласился, сказав прийти завтра с утра. Хорошенько подумав, жену с детьми все же отправил на вечерней электричке на пару недель погостить к теще.
Дней десять мы с ним вдвоем ставили новый забор, затем отремонтировали протекающую крышу на бане, вскопали лопатами большой участок целины. Работы хватало, Женька не сачковал, старался. Вскоре я съездил на соседнюю станцию, купил шмат сала и приличный кусок мяса, чтобы питание было посытнее. Первые дни он уходил ночевать в свое зимовье. Потом я определил его на житье в гостевой домик.
Парень оказался нормальный. Водку вообще не пил. Собаки сразу приняли его как своего. Почти ничего о себе Женька не рассказывал. В редкие моменты его прорывало, он мог долго и со знанием темы обсуждать известных путешественников, их маршруты и приключения. Как оказалось, он довольно хорошо знал литературу, историю и географию. Однажды, увлекшись, сказал, что очень хочет посмотреть другие страны. Когда-нибудь, все равно, побывает и в Италии и в Испании. И Патагонию увидит! А в Штатах, он тоже читал, есть тропа такая - по всем Аппалачам тянется. "Слушай - три с лишним тысячи километров по горам, представляешь? Вот было бы классно по ней пройти!" Потом спохватился, замолчал, о чем-то своем задумался.
Как-то раз, за ужином я поинтересовался:
- Слушай, Жень, а что ты именно ко мне насчет работы пришел? Обычно, кому надо, к дачникам побогаче идут, там хоть подзаработать можно, а ты тут у меня вкалываешь по полной, да еще, практически, за один хавчик.
Женька на несколько секунд замер, глядя в тарелку, потом прямо посмотрел на меня, помолчал и спокойно, подбирая слова, объяснил:
- Ты же меня не сдал. Ну, осенью, когда я в тебя стрелял. Извини, кстати. Ты же в камуфляже был, я думал, менты по следам идут. Да и соображал тогда плохо. Три патрона у меня оставалось. Последний решил для себя оставить. Повезло - на зимовье наткнулся, там и дрова и спички были, так бы точно замерз. И крупы немного тоже нашлось. Зайца потом подстрелил - тем и выжил. Ну а дальше, хочешь не хочешь, пришлось по дачам у вас продукты искать, не подыхать же - зима, и никуда не уйдешь. Черемша сейчас ничего не стоит, не берут, до ягоды далеко. Мне сейчас надо хоть немного подкормиться, сил набрать. Потом в город - домой загляну, мать проведаю и свалю.
Через пару дней я съездил по делам в город. Там удалось разжиться небольшими деньгами. Получив аванс, Женька попросился сходить до Перевальной - железнодорожной станции, расположенной в трех километрах от нас, там был магазин. Мол, прикупить кое-что надо, да и к людям нужно попривыкнуть, а то одичал совсем в тайге. Ушел, там его и повязали. Больше я никогда Женьку не видел. Через день, не дождавшись его возвращения, я сам пошел на Перевальную. Тогда мне все и рассказали.
Гопота, собравшись с полустанков на дистанции, несколько дней гуляла. Выпивки, как обычно, не хватило. Когда Женя вышел из магазина с покупками, его встретили эти отморозки, потребовав за проход выставить ящик водки. Их было человек шесть. Женька попытался объяснить, что они не правы. Не поверили, сильно пьяные оказались. Кто-то ударил сзади бутылкой. Затем толпой кинулись, пытаясь свалить и запинать...
Успевая утирать кровь с лица, чтобы хоть что-нибудь видеть, Женька раскидал и положил на землю всех, попутно ломая в запале пальцы, ребра и челюсти.
Последнего, рослого и жилистого парня, он загнал в угол между забором и магазином и там яростно метелил руками и ногами. И совершенно не заметил, когда из переулка вывернул канареечный "бобарь".
Милицию из райцентра вызвал по телефону с подстанции кто-то из местных жителей, которому с утра досталось у магазина от этой же шпаны. Подлетевшего сзади и попытавшегося заломить ему руку опера Женька легко стряхнул и в повороте врезал ему коленом в лицо. Сообразив, что корчащийся на земле тип в милицейской форме, а у машины стоят еще двое таких же, он, что было сил, рванулся за угол. Возможно, что Женьке и удалось бы уйти, но один из приехавших короткой очередью из автомата успел хлестануть его по ногам.
...
Через неделю у меня получилось выбраться в тайгу. Непонятно как, но ноги сами привели в верховье Никишинской пади. Все в зимовье оказалось аккуратно прибрано, пол подметен. Посуда чистая, на окне симпатичные занавески. На стене висела полка с десятком книг и несколькими журналами. Вытащив истерзанный временем и руками томик Хэмингуэя, я начал его листать. Неожиданно из книги выскользнул листок, заложенный между страницами. С небольшой фотографии, шесть на восемь, на меня смотрело улыбающееся лицо симпатичной юной девушки. На обороте шариковой ручкой было написано: "Женька, я люблю тебя!".