Аннотация: рассказ участвовал в конкурсе на www.mirrorshades.ru
Этого звонка все в семье ждали давно. Ждали и боялись. Мягкий вкрадчивый голос попросил к экрану главу семейства и что-то передал ему, после чего Иоахим бессильно опустился в кресло и сказал:
- Майотис покончил с собой!
Потом Иоахим быстро оделся и вышел. А Ева, жена его, просто закрыла лицо ладонями.
***
Еще два месяца назад я, рядовой солдат второго класса, переодевшись в гражданский костюм, выкинул в утилизатор свою форму, оставив себе лишь нашивки второго класса. Жетоны солдата позволяли мне целый месяц ездить в общественном транспорте бесплатно. Потом я заказал билет на трехчасовый рейс стратосферного самолета, вылетающего с аэропорта вблизи северного трансгресса.
И закрыв глаза, провалился в воспоминания...
***
Маленький городок Стеллевато был оставлен бунтарями буквально пару часов назад. Следы их спешного отступления были видны кругом: груды ящиков с рассыпанными банками, анкерными бочонками и пакетами с одеждой. Я не бывал ранее по ту сторону трансгресса, но видел объемные фотографии и ролики в Интернете. Маленькие городки колонии человечества ожерельем опоясывали территорию трансгресса. Колонистом мог стать далеко не каждый - батарея тестов и серия собеседований пропускали в этот мир только лучших. Тех, кто подготовил бы для человечества новую площадку. Почему именно эти люди взбунтовались против человечества, мне было непонятно...
Этот городок носил имя первого человека, проложившего дорогу через трансгресс. Как писал кто-то позже в блоге: "он был Гагариным от трансгресса, человеком, спасшим мир от космической депрессии"...
По ушам резанул вопль - это сержант заорал на Бюрлова благим матом, когда тот, разглядывая дно воронки от бомбового удара, растянул цепь.
Я поправил маску, но зуд от пыли не проходил - она въедалась в кожу, непонятно как попадая между маск-фильтром и лицом.
- Господин сержант, - рявкнул рядовой первого класса Кренек, - Я обнаружил еще одну тварь!..
Тот час картинка на экране шлема дернулась - от чипа связи пришла новая: Кренек, кажется еще и Хенкель, со спины не разобрать, и сержант смотрят в дыру проема стены. Оттуда показалась плешивая голова старика. Старый житель был одет в рясу, в руке он сжимал крестик Вселенской церкви.
Кренек коротко замахнулся и ударил прикладом в лицо старика. Тот рухнул на колени, не промолвив ни звука.
Кренек осклабился и посмотрел на сержанта, тот сухо кивнул - Кренек вскинул свой резонатор и нажал кнопку.
Я зажмурился, но в глазах по-прежнему стояло увиденное: брызги крови, безголовое тело глухо падает на обломки стены.
Сам Кренек был убит чуть позже - словно возмездие настигло его.
***
... Андреас со своей новой подружкой встречал меня в аэропорту. И поначалу не узнал. А когда узнал - проявил небывалую веселость, пытаясь скрыть чувство неловкости.
Он сказал, что звонил Мартине, но та (к сожалению!) не смогла приехать. Мне же было все равно.
Я понимал, что сейчас мой братишка пытается понять, точнее пытается найти во мне те черты, которые могут быть губительны для него. Этот момент неосознан, но очень легко читается во взгляде, в движениях, в той осторожности, которую он проявляет по отношению ко мне и моим вещам. В машине, пока мы ехали из аэропорта до города, он сначала хотел выведать какие-нибудь сведения о мирах по ту сторону трансгресса, но я молчал.
Что я ему мог рассказать, если видел только войну. Что прекрасная идея экспансии человечества через придуманную природой сеть станций мгновенного перемещения на далекие пространства преломилась через призму человеческих страстей и эмоций?
Андреас тем временем переключился на свою подружку и начал рассказывать ей историю войны, составленную на основании источников из телевизора и Интернета.
Я терпел, пока он рассказывал об "так называемой автономии секторов", когда бунтари захватили и блокировали несколько лифтовых шахт трансгресса, молчал, пока он говорил о "попытках европейских чиновниках договориться о мире", но когда он начал рассказывать о "мощи миротворческих сил в конфликтном регионе", я не выдержал и попросил Андреаса заткнуться.
"Что ты знаешь, мальчишка, о тех событиях, что произошли в чужих плоскостях, сидя тут в тепле и уюте? Что ты понимаешь о желаниях тех людей, бросивших вызов системе, при этом четко представляющих ее ответную реакцию?.."
Дома нас ждал праздничный ужин, но мне было тошно смотреть на лица людей: отец с гипертрофированным чувством собственного достоинства, уверенный в своей правоте, несмотря ни на какие доводы с другой стороны. Мачеха, озабоченная только своим внешним видом. Андреас, преисполненный мнимого благородства и бахвальства оттого, что является бакалавром наук Берлинского университета, но совершенно не заинтересованный в учебе. И эта его глупая подружка, не воспринимающая ничего кроме экстремального секса, больших доз алкоголя и легких наркотиков.
Я испортил этот дурацкий ужин и удалился в свою комнату. Ночью ужасно болела голова, я метался по кровати, пытаясь найти место, но боль острыми иглами била по нервам, не давая покоя...
Утром я не встал на утреннюю молитву, за что имел неприятный разговор с отцом. В ответ на мои грубые слова, он влепил мне пощечину.
Я ушел и бродил бесцельно по городу до ночи. Спускался на эскалаторах в торговые этажи, освещенные рекламной иллюминацией, поднимался на подвесных лифтах над глубокими ущельями улиц, полных праздно шатающихся людей. Мне было тошно смотреть на них, зажравшихся и беспечных, совершенно не озабоченных тем, что в другой параллели нашего мира идет бойня, что "миротворческая армия каленым железом выжигает заразу", насилуя и убивая людей, решивших стать свободными...
Мне становилось хуже, голову обхватила когтистая лапа боли
Я старался избегать людских потоков, стороной обходил пешеходные мостики и площадки развлекательных центров.
Я не задумывался, где нахожусь и куда иду. Но когда лифт поднял меня на знакомый этаж, с удивлением узнал дверь в квартиру Мартины. Казалось, что боль немного стихла.
Постучаться я не смог, стоял неподалеку и смотрел на дверь, словно чего-то ждал.
Когда собирался уходить, то вновь нахлынул приступ такой головной боли, что потолок угрожающе приблизился ко мне, а стены наоборот разошлись в стороны. Слепо нащупывая кнопку звонка, я в дверном проеме заметил танцующую фигуру. Но лица разглядеть не успел и рухнул вниз...
***
... Следующим городком был Ялом. Полностью разрушенный городок с уничтоженными плантациями цитрусовых. На городском гербе был изображен апельсин. Из Ялома планировали переправлять к нам огромные партии апельсинов. Сейчас же здесь не осталось ни одного неповрежденного здания.
Именно в Яломе погибли Кренек и Хенкель, они зашли с проверкой в пустующее здание, которое бунтари заминировали пластикой на гравитационные изменения. Мы не смогли даже похоронить их, просто сложили в погребальные сумки-холодильники пару камней, тряпок и остатков человеческих тел и отправили оказией к трансгресу для отправки на родину...
***
Я смотрел в глубокие серо-зеленые глаза, рассматривал ее полные губы, пытался своей непослушной рукой коснуться ее щеки. Я чувствовал, что нахожусь в неком состоянии между сном и явью, между мертвым безразличием и кошмарами реальности. Боль начинала отпускать, но я чувствовал себя полностью опустошенным и обессиленным.
Когда я вернулся домой, отец первым встретил меня и устроил скандал. Я послал его и спрятался в своей комнате.
***
Я еще раз увиделся с Мартиной спустя два дня. Мы сидели за столиком открытого кафе, и пока я молча рассматривал ее, она вспоминала нашу поездку в альпийское предгорье трехгодичной давности, но мне это казалось столь не существенным. Я пытался ее поцеловать, укусил за губу - она вскочила и сбежала, обозвав меня "действительно сумасшедшим".
На работу я не устроился. С отцом не разговаривал. Приходил поздно, стараясь не попадаться на глаза домочадцам. Один раз нарвался на мачеху, которая в желании проявить заботу предложила мне сходить к психологу, дескать, он поможет справиться с ночными кошмарами и дневной депрессией. Я в ответ высказался, что ей самой стоит посетить психолога, чтобы избавиться от комплексов "добренькой мамочки". В разговор встрял отец, а потом завязалась драка.
Когда отец, тяжело дыша и вытирая кровь со лба, сказал, чтобы моей ноги не было в его доме, я ответил, что задушу его.
Я слышал, как мачеха звонила в полицию, поэтому счел нужным скрыться через окно своей спальни. Больше я родительский дом не видел.
***
В тот день я не знал куда идти. Воротник и плечи куртки напитались ледяной влагой, ноги промокли - дождь лил стеной. Дома и силуэты людей проплывали мимо, исчезая за занавесом театром теней. Брызгающие серебром фонари начинали сумасшедший хоровод, затягивая в него и скрюченных в судорогах прохожих, и бьющихся в смертельной агонии деревьев, и дрожащие тени домов.
Все вокруг пронзилось безумной болью, заставляя мир крутиться водоворотом вокруг одного человека.
Кто-то скулил и всхлипывал, кто-то угрюмо ежился, а в глазах рябило, и ускорялось, и ускорялось, пока сознание не поплыло.
Меня замутило. Тротуар кинулся к лицу - рот наполнился кровью. Боль била кувалдой по вискам с некой ужесточающей силой, заставляя обхватывать голову руками, пытаясь сдавить ее. Единственным облегчением мне казалась смерть...
***
... На моих похоронах, кроме семьи, никого не было. Мартина тоже не пришла. Присутствовал только Бюрлов, заслуживший лычки сержанта в этой войне.
Священник произносил речь.
Мачеха плакала, а отец, еле слышно произнес:
- Мир твоему праху, сынок!..
Он помнил мой взгляд, когда я просил его дать денег, чтобы избежать призыва. Я хотел уехать в Швейцарию - единственную страну европейского союза, где не действовали нормы соглашения о военном сотрудничестве.
Но отец был непреклонен.
- Долг перед родиной превыше всего, сынок! - Сказал он тогда. - Иначе человечество загнется здесь от недостатка воды и перенаселения ...
Андреас тоже вспоминал. Вспоминал нашу последнюю встречу, которая состоялась в Берлине, на Александерплац, куда Андреас приехал по моей просьбе. Мне были нужны деньги, и братишка привез часть своих сбережений. Он тогда сказал мне, что я очень бледен и худ. Но я ничего не ответил и быстро ушел, неся в себе муки непрожитой войны...