Заснеженный и затуманенный Стокгольм погружался в сумерки - холодная ночь, словно гигантская птица, расправляла над городом свои огромные черные крылья, пытаясь объять весь мир. С высоты пятидесятого этажа одного из небоскребов деловой части города Стокгольм напоминал муравейник на закате дня: нескончаемая река идущих внизу машин ослабевала свое течение, чтобы с утра усилить его вновь, похожие на мурашек люди спешили укрыться в недрах этого муравейника. Начиналась другая жизнь города, совершенно противоположная дневному рабочему ритму...
Пер-Юрген Христиансен, фигура достаточно известная в кругах банковского бизнеса и аудита, сидел в кресле и, раскуривая дорогую сигару, смотрел на муравьиную жизнь внизу сквозь стекло окна.
Обычно в это время он уже находился дома в окружении жены и дочери, около небольшого камина, выложенного вручную им самим. Но сегодня его задержал небольшой пакет от безымянного дарителя, доставленный юношей-посыльным из курьерского ателье (последний факт был очень важен, так как уважающие себя люди давно отказались от услуг автоматической почты, которая, как известно, контролируется и агентами отделов промышленного, банковского и прочего шпионажа, и конкурентами, и любителями легкой наживы, шантажистами и другой проворной братией).
Христиансен распечатал желтый пакет, и извлек оттуда коробочку, упакованную в розовую с синими цветами бумагу, и по мраморному лицу банковского магната проскользнула улыбка: давным-давно именно таким образом запаковывала свои рождественские подарки ему дорогая мамочка.
Мама умерла, когда Пер-Юрген учился в университете в США и из-за забастовки авиадиспетчеров он опоздал на ее похороны. Может именно поэтому в нем живо утверждение, что мама где-то рядом и всегда готова придти на помощь к сыну с советом.
Отца Пер-Юрген потерял еще раньше, во время "Северного конфликта", когда неофашисты сожгли несколько деревень беженцев на Шпицбергене - отец тогда работал в комитете гуманитарной помощи беженцам с Юга и был убит вместе со своими товарищами, получив клеймо "разносчика заразы"...
Христиансен налил себе еще немного бренди.
Отца он почти не помнил, а обрывочные воспоминания и рассказы матери слабо рисовали портрет этого человека, с годами еще более идеализируясь, затмевая порой простые, человеческие качества отца.
Магнат посмаковал глоток, сделал еще один и рука невольно, словно сама по себе взяла коробочку. Эта рождественская символичность возродила в человеке-камне какие-то далекие теплые чувства, какую-то сентиментальность, которую он не привык раскрывать, и, прежде всего себе, а поэтому нотки тревоги и самосохранения потонули в океане раздумий, воспоминаний, теплых надежд. Рука вскрыла коробочку, стараясь не повредить ее, и извлекла похожий на жетон голографический слайд. Для воспроизведения изображения с матрицы слайда был необходим лазерный бликстер, который имелся в кабинете магната, в стенном аппаратном шкафу.
Христиансен подключил бликстер, вставил слайд в щель и нажал кнопку воспроизведения. Над прибором возникла проекционная сетка, а затем и само изображение.
Увидев картинку, Христиансену стало плохо - он хотел закрыть глаза, но не смог, казалось, что все силы покинули его, и Пер-Юрген мог лишь как загипнотизированный змеей кролик смотреть на картинку, чувствуя, как голову начинает сжимать тугой стальной обруч, как начинает закипать в сосудах кровь, как вспыхивают в глазах красные пятна, обволакивая сознание тяжелым, темным покрывалом небытия, как разбивается на осколки целостный комплекс "человек", а сами осколки - остатки человеческого "Я" начинают растворяться в возникающем и пожирающем сознание хаосе.
***
Толстяк Дюмер сплюнул пожеванную сигарету на дорогу и процедил сквозь зубы:
-Он похож на студента из Сорбонского скворечника, а не на профи из агентства!
Итару, худощавому некрасивому блондину, Джозеф Керски тоже не понравился, однако из желания возразить Дюмеру он сказал:
-Этот скворец укокошил троих "шишек" оригинальным способом, и ни МСБ, ни спецы по антитеррору в США не могут взять эту птицу. А что о внешности, то она часто обманчива. Впрочем, не наше это дело обсуждать профи из таких агентств, это же не девочки по вызову, - Итар засмеялся своей шутке, - Начальство всегда умнее кретинов!
Дюмер не раскусил тонкий намек Итара и, достав из помятой пачки еще одну сигарету, направился к ожидающему у турникета Джозефу Керски. Выглядел Керски на двадцать с небольшим, хотя был на десять лет старше: пышная, похожая на гнездо птицы, копна светло-рыжих волос; тонкое лицо с обманчиво невинным выражением; худая и слабо развитая атлетически фигура в неброском сером плаще. В руках у него был небольшой кожаный чемодан.
Пока Дюмер здоровался с прибывшим профи, Итар внимательно изучал людей, находящихся в небольшом зале, не заметил ничего подозрительного: ни чьих-то скользких взглядов, присущих агентам ДСТ (французской службы безопасности), ни постных лиц жандармов, даже таможенники не особо интересовались встречей двух людей у эскалатора, занятые просмотром деклараций и багажа прибывающих.
Дюмер и Керски прошли в арку выхода, освещенным неоном тоннелем спустились к стоянке машин. За ними, чуть отставая, следовал Итар.
Джозефу Керски его встречающие не понравились - с такими лицами в третьесортных боевиках играют бандитов, и поэтому любой мало-мальски думающий агент полиции обязательно остановит их.
Блондин сел за руль, рядом с ним бухнулся на сидение жующий сигарету толстяк, так что Керски расположился на заднем сидении с комфортом.
-Ваш босс ознакомлен с условиями моей работы? - поинтересовался Керски, когда они выехали на автостраду, ведущую от аэропорта в сердце Франции - Париж.
Толстяк повернулся к Джозефу, исказил лицо в улыбке:
-К сожалению, патрон дал нам указание лишь доставить Вас на место назначения, где секретарь господин Бутрагеньо сделает все, что Вы пожелаете!
Больше Керски вопросов не задавал, правильно рассудив, что следует ждать встречи с секретарем таинственного заказчика, которого ателье боготворило, но имени коего Джозефу не сообщило.
Вероятнее всего, думал Керски, этот секретарь никакой не Бутрагеньо, а какой-нибудь Дюран или Леблан, прикрывающийся чужим именем для проведения сомнительного рода дел. Сколько таких уже встречал Керски!..
Машина влетела в Париж, когда над городом зарядил дождь вперемешку со снегом. Было темно от густых стального цвета туч, а всплески неоновых вывесок искажали окружающий мир до абсурда театра теней.
Керски бывал ранее в Париже и даже вследствие одного события полюбил этот город романтиков и влюбленных, но не всегда узнавал мелькающие мимо улицы.
Когда они остановились у светофора, Керски из окна заметил знакомую вывеску аптеки на улице Ришелье.
Машина свернула на какую-то улицу, а оттуда въехала в подземный гараж одного из неприметных серых домов на Сен-Рок.
На лифте толстяк и Керски поднялись на третий этаж, где их встретил маленький седой человек неопределенного возраста.
-Здравствуйте, мистер Керски, - улыбнулся он рядом белоснежных, похожих на акульи, зубов. - Я секретарь Вашего заказчика, господин Бутрагеньо. Все контракты Вы будете вести через меня. Первое, что я хочу сообщить: на счет агентства в Бернском Национальном Банке переведена половина оговоренной суммы, другая половина будет перечислена по факту исполнения работы. Второе: Ваша работа должна быть выполнена в течение недели, иначе мы откажемся от Ваших услуг.
Керски кивнул - об этом ему сказали в агентстве.
Бутрагеньо продолжал:
-Нам известно о Ваших условиях: лаборатория, полностью изолированная от внешних воздействий, находится здесь же, где, собственно, Вы и будете жить. Информация о жертве уже имеется...
-Да, -откликнулся Керски,- это самый важный момент, так как если информация не вызовет интерес, то жертва больше не клюнет на этот "крючок", и тогда пиши пропало. Необходимо знать не только о его хобби, пристрастиях, мечтах, но и о его слабостях (женщины, алкоголь, не прощеные мысли, слабость к кому-то...).
-Ну, в этом случае это будет легко, - улыбнулся Бутрагеньо. Но причину улыбки не объяснил, хотя Керски ждал.
-Давайте поужинаем вместе и тогда более подробно обсудим наши дела, - сказал секретарь.
***
-Мой интерес чисто любительский, - произнес Бутрагеньо, когда ужин был поглощен, и господин секретарь угостил гостя рюмочкой коньяка, - Однако хотелось бы знать, каким образом Вы выполните заказ?
Керски мог бы сказать, что килл - технологии - это конфиденциальная сторона работы агентства, но, во-первых, после душа и отличного ужина он был в хорошем состоянии духа (а это он очень ценил), а во-вторых, ему очень уж хотелось удивить секретаря с манерами аристократа (Америка не любит аристократов!).
-Видите ли, господин секретарь, - начал Керски, - Человечество давно доказало, что психика и физиология связаны крепкими прямыми и обратными нитями, и что через тело можно влиять на психику человека (например, боль сильно подчиняет человека), но полностью подчинить душу через тело не удавалось никому, так как природой (или Господом Богом) были предусмотрены специальные физиологические механизмы, сдерживающие силу связей тела и духа. Эти своеобразные ингибиторы тормозят действия как стимулов из внешней среды, так и реакций душевной конституции человека.
Керски пригубил коньяк (чуден, чуден!), наблюдая за мимикой господина секретаря, тот держался молодцом, хотя лицо чуть побледнело от мыслительного напряжения.
-В прошлом веке один ученый, назовем его Ирвинг, вывел теорию ингибитор-механизмов и информационных блоков. Вы, конечно же, знаете, господин Бутрагеньо, что нас окружает мощный естественный информационный фон, и если бы человек родился без способности внутреннего сопротивления к этому фону, то он был бы в раз раздавлен мощью информации. К тому же кроме естественных информационных полей человек создал множество искусственных. Но и в силу самосохранения создал и системы их блокирующие, или трансформирующие эти информационные "шквалы" в "ручейки", которые способен воспринимать человеческий мозг.
Дальше Ирвинг предположил, что если мозг человека используется лишь на 5-10%, то, чтобы заработали все 100% возможностей усвоения информации, нужно "отключить" все механизмы ингибиции. Так каким образом это сделать?.. - задав вопрос, Керски вновь пригубил коньяк, Бутрагеньо ждал ответа, никак не реагируя.
-Далее работало агентство, и Ирвинг мог спокойно уйти на пенсию, - продолжил Керски. - Для "отключения" ингибитор-механизмов необходим своеобразный набор информационных единиц, так называемый "кодон" или "имплозив", то есть некая волшебная формула вроде "сим-сим, откройся!", которая при запросе механизмов на "свой-чужой" выдаст необходимый пароль. Пройдя снятый барьер ингибиции, информация, оставшаяся "шквальной", не переработанной, может вызвать только необратимые спонтанные нарушения в психических структурах, а это всегда смерть. И человек гибнет, так и не поняв причины своей смерти...
По тому, как побледнело лицо господина секретаря, расширились зрачки, Керски понял, что достиг нужного эффекта.
-А как?.. Как МСБ?.., - пытаясь придти в себя, спросил Бутрагеньо.
-Теория Ирвинга никогда не публиковалась, и все материалы по работе находятся в сейфах агентства, а подобных гипотез пока еще не высказано, а если где-то они и высказаны, то до практического применения им еще очень далеко - за это агентство несет ответственность. К тому же человека с расплавленными мозгами трудно будет отличить от умершего от инфаркта миокарда. Поэтому ни патологоанатомы из медэкспертизы, ни спецы из отделов МСБ не смогут делать никакие предположения относительно истинной смерти "взорванного" человека.
Бутрагеньо, бледный и сгорбившийся, сидел и молча осмысливал слова американского "мясника", поэтому лишь со второй попытки услышал желание гостя прогуляться по городу.
-Будьте осторожны! - пробормотал он, - в Париже полно жуликов.
***
Набродившись по промозглым улицам, закоченев от холода, Керски вошел в кафе и, усевшись в углу, в самой глубине зала, откуда была видна серая, чуть подернутая мглой улица, он пил жидкий, обжигающий шоколад- любимый напиток парижан, грея о бока огромной чашки ладони.
Когда перед ним мелькнула в белом плаще девушка, то он подумал, что как она похожа на Олиф и вдруг... сердце яростно заколотилось в груди, пытаясь вырваться из тесной клетки, дыхание сбилось, - эта девушка и есть его любимая Олиф. Чуть старше, суровей, красивей, желанней.
-Олиф!.. - выдохнул Керски.
-Здравствуй, красавчик, - сказала она, - я часто вспоминаю тебя... А ты не изменился, все такой же...
-Взъерошенный, милый и... странный немножко, - она отвела пальцами вылезшую на глаза прядь волос назад - и Керски понял, что это любимый им жест.
-Я искал тебя, Олиф!..
Все казалось сном, сказкой, мармеладной мелодрамой со слезливым хэппи-эндом. Более двух лет назад, когда Керски впервые был в Париже, он познакомился с этой милой девушкой. Те пять дней, что он провел во французской столице, были посвящены встречам с Олиф. Сегодняшняя встреча тайфуном всколыхнула душу американца, окончательно доказала, что Керски влюбился бесповоротно и навсегда.
-Искал, чтобы сказать... я люблю тебя, Олиф! Я не мыслю себя без твоего голоса, твоих рук...
Она наклонилась и поцеловала его, Керски окунулся в запах духов любимой женщины... Джозефа повело... С трудом, придя в себя после контузии любовью, он поднялся и обнял Олиф за талию.
Как дошли до квартиры, Керски помнил смутно. В голове все смешалось, прошлая и нынешняя встречи слились воедино. Только тихий-тихий голосок, где-то очень глубоко внутри предательски шептал: не верь, ты никому не должен верить!..
Однако эйфория настолько охватила Керски, что он уже был не властен над собой, а последующая ночь возвысила его на такие незримые высоты блаженства, что он был словно пьяный, слепой, подчиненный движению к одной единственной цели - движению к Олиф...
Утром расставались неохотно. Олиф выпорхнув из постели, убежала в душ, а затем на работу, Керски же заправлялся горячим кофе и размышлял о скоротечности ночи. Мысли от философствования перетекли к конкретным делам, пока Керски вдруг не понял, что пора наконец-то заняться заказом.
Пакет информации обнаружился на рабочем столе в маленькой лаборатории. Развалившись на диванчике, Керски вскрыл пакет. Прочитав несколько листов с напечатанным текстом и фотографиями, Керски был весьма удивлен. Жертвой был преподобный отец, сановник Ордена, командор религиозной организации, кичащейся пройти крестовым походам по душам атеистов, сатанистов, представителей сексуальных меньшинств и поклонников "свободной веры", то есть всех тех, кто набожность считает чудачеством, мистикой, грехом или же способом манипулирования сознания трудящихся. Жертву звали Франсуа Д' Абор. Сын католиков и политических консерваторов, окончил теологическую школу (магистр теологического права), получил благословение на дальнейшую учебу и выступил на конгрессе информационных технологий связи с докладом о теократическом будущем планеты.
В двадцать два года получил разрешение продолжить учебу в теологической академии (Италия) среди десяти других молодых французских католиков. Именно в академических аудиториях он познакомился с двумя будущими идеологами Ордена: американцем Дэвидом Йенсом и немцем Рихардом Баумом. Благодаря воспитанию в духе католического аскетизма, Франсуа быстро влился в секту мистико-религиозного толка. Последующие тридцать лет Д' Абор посвятил как идеологическому развитию Ордена, так и материальному обогащению организации. Используя родительские связи с французским истэблишментом, Франсуа смог добиться финансирования программ Ордена из средств, направленных на развитие национальных культурно-образовательных программ. Именно Франсуа Д' Абор вовлек в аферы этой мистико-идеологической машины многих представителей французского бомонда, а Орден вышел на арену политических страстей, весомо влияя на результаты выборов.
Д' Абор не был скован узами брака, не имел детей, а от родителей отстранился, впрочем, к ним он не питал никаких теплых отношений. Единственной его привязанностью была вера. Именно набожность привлекало к себе большое внимание Керски: "если единственная ниточка к сердцу господина Франсуа лежит через его непоколебимую веру в бога, то именно лик божий вызовет наиболее сильный всплеск внимания".
Работа предстояла сложная: при помощи мощной фотооптики и лазера создать голографический слайд с правильным узором, служащим спусковым курком орудия убийства. В качестве узора следует поискать фотографии икон.
Порывшись в библиотеке, Керски сделал заказ на микрофильм с изображением церковной утвари.
Основой слайда сослужил рисунок скорбящего лица иудейского царя с терновым венком на голове - Керски перенес его в операционное поле голографического проектора. Затем приступил к самой сложной процедуре: впаять в матрицу слайда "взрывоопасный" узор - императив немедленного мысленного приказа изменить химический состав архитектоники головного мозга, с которым не способны справиться защитные механизмы организма.
Работа подходила к своему логическому завершению, когда в дверь позвонили, а когда Керски решил не отвлекаться, даже забарабанили.
Проклиная нежданного гостя, Джозеф вышел из лаборатории и открыл дверь.
На пороге стоял, тяжело дыша, бледный Итар.
-Твоя сучка нас предала! - воскликнул он, брызгая слюной.
Керски втянул Итара в квартиру, запер дверь и принялся ждать, когда француз отдышится.
Захлебываясь словами, Итар попытался рассказать:
-По требованию Бутрагеньо я следил за твоей шлюхой после того, как она вышла отсюда. Она тут же кинулась звонить из кафе, потом долго беседовала с каким-то парнем, типичным шпиком. Он ей дал пачку сигарет (скорее всего это видеокамера) и улизнул на такси.
-Олиф курит сигареты, - тихо сказал Керски.
-Что? - не понял Итар.
-Она курит сигареты, - повторил Керски. Джозеф не то, чтобы сразу поверил или подверг сомнению слова Итара, скорее он находился в некой прострации, словно смотрел на происходящее со стороны, словно это происходит на экране кино, а он знал, что любое кино имеет свое логическое завершение. Джозеф сейчас ждал как раз окончания этого фильма.
Итар взглянув на Керски, продолжил:
-Я следил за ней до полудня, она сидела в этом кафе, затем передал эту пачку сигарет этому недоучке Дюмеру. По-моему, они в сговоре! Надо обязательно сообщить все Бутрагеньо! Бутрагеньо поможет!
-Мне нужно сорок минут, чтобы завершить работу, - сказал Керски, - Если хочешь, подожди.
Джозеф вернулся к операционному оборудованию, отрезал все ненужные рефлексии, чтобы сосредоточится на работе. Итару он поверил - Итар был слишком напуган, он не скрывал своего страха перед полицией и ДСТ. В то же время Керски доверял своим чувствам, ему трудно было усомниться в нечестных стремлениях Олиф.
За час Керски "вживил" узор имплозива в фактуру слайда, упаковал слайд в небольшую коробочку, которую специально подготовил Бутрагеньо. Она была белого цвета, по краям были запечатлены рисунки цветов, фигур святых апостолов и слова на иудейском языке.
Когда Джозеф вышел из лаборатории, Итар прождал Джозефа более часа, развлекая себя содержимым стенного бара, но страх за собственную душу отрезвлял француза, и все попытки как-то забыться сводились на нет.
-Пора ехать! - произнес Керски.
***
Когда они подъехали к особняку Бутрагеньо, Итар немного успокоился - классический и монолитный фасад особняка внушал почтение и покой, и Керски покинул машину один, оставив Итара следить за дорогой и в случае опасности подать сигнал клаксоном. Впрочем, Керски ожидал, что если ситуация обостриться до появления полиции, то на Итара надежды будет никакой.
Керски поднялся на второй этаж, вошел в огромный зал, уставленный богатейшей атрибутикой эпохи русского классицизма. Бутрагеньо стоял у окна, наблюдая за улицей. По-видимому, паранойя охватывает всех парижан.
-Проходите, господин Керски, - сказал секретарь и поверенный таинственного заказчика.
Джозеф присел на витой стул времен то ли Екатерины Второй, то ли еще какой русской монархини. Они молчали, пока Бутрагеньо не повернулся к Керски и сказал:
-У вас нет причин волноваться - ситуация полностью под контролем. У нас хватит золотого банка, чтобы с честью выйти из любой ситуации, - улыбнулся Бутрагеньо.
-Я не боюсь ни МСБ, ни французских жандармов, - с уверенностью произнес Керски. Он действительно не испытывал страха перед силовыми структурами - жизнь еще никогда не сводила их на прямой дорожке.
-Вы что-нибудь слышали о методах Клауса Барбье? - спросил Бутрагеньо, - Или о методе "nerf de bocuf"?
Керски промолчал. Впрочем, секретарь Бутрагеньо не ждал ответа:
-Барбье был гестаповским палачом и придумал "ванну", когда погружают головой в воду, а в перерывах жестоко избивают или "воспитывают" оголенным проводом. Вы думаете, люди способны выдержать такие пытки? - улыбнулся Бутрагеньо.
"А ведь он боится меня, - подумал Керски, - считая, что МСБ в курсе всех вопросов между заказчиком и агентством. Сам он боится, что может быть уничтожен любой из сторон контракта как опасный свидетель! А может он так хитер, что хочет, чтобы я этому поверил?"
Размышляя об этом, он пропустил вопрос Бутрагеньо.
- Как продвигается заказ?
-Завершен! - ответил Керски.
-Замечательно, - воскликнул господин поверенный, - в таком случае вы можете покинуть Париж уже сегодня вечером, сейчас же забронируем место на шестичасовой рейс в Цюрих.
Его тонкие губы вытянулись в улыбку - все складывалось как нельзя лучше.
-Вам не стоит возвращаться на квартиру. Наш человек заберет ваши вещи. Вас доставят в аэропорт и восполнят материальные издержки. Вы уже можете ехать, Джозеф!
Он впервые назвал Керски по имени, видимо, известие о завершенности заказа, а значит, скором отбытии Керски в Цюрих, подняли ему настроение.
***
Машина вырвалась из цепких лап вечернего Парижа, быстро набирая скорость на почти пустынном шоссе. Водитель, угрюмый и молчаливый субъект, уверенно гнал машину, внушая ощущение того, что водитель доставит Керски в аэропорт любой ценой независимо от желания Джозефа и действия природных стихий.
Кроме всего прочего, Керски ощущал и горьковатый привкус того, что он что-то забыл, что-то оставил. И когда машина въезжала на территорию паркинга вблизи аэропорта, Керски понял, что не может покинуть Париж, не попрощавшись с Олиф.
Именно в этот момент эмоции, тщательно подавляемые Джозефом в последние дни, выплеснулись наружу, перейдя тонкую грань, отделяющую разум от животных инстинктов. Так или иначе, Керски осознал себя лишь спустя четверть часа. За это время он каким-то образом вырубил громилу-водителя, связал его ремнем и, развернув машину, погнал ее обратно в Париж. Впервые поступая вопреки логике, профессиональным инстинктам, он подчинился своим желаниям, которые гнали его к любимой девушке. Внутри горело обжигающее пламя желаний, в котором сгорали все профессиональные установки....
Когда он подъехал к многоквартирному дому и поднялся на третий этаж, где находилась временная квартира Олиф (конечно же, временная, они же купят собственный дом!), он смог наиболее точно сформулировать свои чувства: "Я тебя люблю!".
Со сладостью этих слов на губах Керски позвонил в дверь, жалея, что нигде не купил цветов.
Олиф открыла дверь, удивленно взглянула на Керски и молча пропустила его в квартиру. Парфюм любимой женщины вскружил голову. Моторчик сердца наводил обороты, во рту пересохло.
-Тебе налить выпить? - спросила Олиф. Ее голос переливчатым фарфоровым колокольчиком отозвался в душе Керски. Он кивнул, и, не пытаясь, освободится от флера наваждения.
Олиф подала ему бокал.
-Джозеф, любимый, милый, у тебя есть лишь одна возможность помочь нам, - сказала Олиф.
-Что? - не понял Керски.
-Джозеф, я тебя сильно люблю, и я очень хочу сама все сказать тебе...
Внутри Керски все сжалось - у Олиф, очевидно, есть муж, она его сильно любит...
-Джозеф, МСБ вышло на агентство, сотрудником которого ты являешься, около полугода назад, а расследование убийства Христиансона помогло вычислить всю цепочку заказчиков. Нашу службу попросили помочь в задержании Джозефа Керски, обвиняемого в трех убийствах. ДСТ свою задачу выполнило, однако я не предполагала, что именно ты, Джозеф, и есть наемный убийца!
Из соседней комнаты вышел толстяк Дюмер с пистолетом в пухлой руке.
-И когда ты спала со мной, - тихо прошептал, почти простонал Керски, - ты знала все обо мне?
Олиф не ответила. А толстяк Дюмер пробасил:
-Каждый выполняет свою работу в меру своей профессиональной компетентности.
Керски хмыкнул.
-Джозеф, помоги нам, - попросила Олиф, - скажи, кто жертва? Не дай ему погибнуть в этой бесчеловечной игре!
Керски разжал пальцы - наполненный бокал, к которому он так и не притронулся, упал и разбился.
-Сейчас он разбивается точно так же, как этот бокал, - сказал Керски.
-Джозеф!.. - простонала Олиф.
Но Керски не слышал. Он не думал, как выйти из этой ситуации, не продумывал способы, как вырубить сознание у толстяка Дюмера, каким образом рассчитать шаги до человека с пистолетом и не задеть при этом Олиф. Керски было не до этого. Он сгорал. Сгорал без остатка. Сгорал, как и его жертвы, уничтоженные гениальным открытием, пущенное во вред человечеству.
***
Длинная темная машина с затемненными окнами свернула с освещенного проспекта на яркую от тысячи огней площадь Андре Мальро, в сердце самого шикарного квартала правобережного Парижа.
Покрытый глубокими морщинами на лице, с седым венчиком волос и умиротворенным лицом восседал на заднем сидении преподобный отец, командор Ордена Франсуа Д' Абор. Он с некоторым удивлением изучал пакет.
При помощи ножика для бумаг, Д' Абор вскрыл пакет и обнаружил прелестного вида коробочку с изображением лика Божьего в окружении святых сановников.
На мягком бархате покоился голографический слайд. Все было выполнено на таком уровне, что у преподобного отца не возникло и мысли о предосторожности.
Машина была оснащена по последнему слову техники, в салоне имелся и небольшой рабочий бликстер.
Срезая последние секунды жизни, вставляя в щель приемника слайд, господин Франсуа все ближе и ближе приближался к финишной ленточке, совсем не ожидая такого скорого конца, и позже, в агонии, он не осознавал своей гибели, нелепой, но четко спланированной профессионалом килл-технологий Джозефом Керски.