Аннотация: Автор заранее просит прощения, но последнее время обстановка не слишком располагает к веселым рассказам.
Когда закончится война.
Пять лет назад она была восторженной девочкой в кружевном платье и роскошными бантами в золотых косах. Любила мороженное и кукол, или что там еще любят маленькие девочки. Он помнил, как звонко она смеялась, чуть морща конопатый носик, и очень хотела быстрее вырасти. Пять долгих лет тому назад...
Она и сейчас была почти ребенком, хотя в документах, напротив графы "возраст" стояла небрежная цифра восемнадцать, признавая ее вполне взрослым человеком. Достаточно взрослым, чтобы пойти на верную смерть. Сколько их еще будет на его памяти, детей, которые до времени выросли, но уже никогда не постареют?
- Лейтенант Сигма, номер двадцать шесть слеш пятнадцать, по вашему приказанию прибыла, - и голос ее хрипловатый, грудной, чуть простуженный, вырвал его из глубины воспоминаний.
Этот голос очень подходил к ее новому облику: потертой полевой форме, колючему ежику прически и скорбной, суровой складке у губ.
- Ваше оружие, лейтенант, - велел он, и принял в руки холодную тяжелую винтовку.
На гладком когда-то стволе красовалась множество зарубок. Не меньше сотни, прикинул на глаз Хет, проведя по ним пальцем, и снова вздохнул. Помнится, его в восемнадцать интересовали совсем иные вещи.
- Сколько?
- Девяносто три.
- Вот как. Вам есть, чем гордится.
- Так точно, майор, - вот только в голосе была не гордость, а бесконечная усталость, застарелая, как сама смерть.
- Расслабьтесь, лейтенант, - велел он, - давайте прогуляемся в сторону леса и поговорим о деле.
Деревья начинались шагах в пятистах от позиций, почти в недостижимой дали. Так что до леса они не дошли, просто обозначили направление.
- Мне сказали вы лучший снайпер, - прервал тягостное молчание Хет. - Не буду скрывать, задание опасное, но абсолютно необходимое.
- Билет в один конец?
- Думаю да.
Она чуть пошевелила бровями, размышляя.
- Могу я узнать подробности, майор?
- Только в случае согласия, лейтенант, - признал Хет, и долгие десять секунд смотрел в ее серьезные серые глаза.
Девушка сдалась первой. Перевела взгляд на небо, потом на собственные ботинки и, наконец, отвернулась. Спросила чуть глуховато:
- Сколько их было до меня?
- Пятеро.
- Сержант Омега двадцать три слеш пятнадцать, был одним из тех пятерых?
Она не имела права спрашивать такое, а майор не имел права отвечать, но все равно сказал:
- Да.
- Мы были из одного выпуска. - зачем-то пояснила, и сержант Омега, когда-то звавшийся Денисом, стал перед глазами в полный рост: вихрастый, нескладный, с хитро прищуренным глазом и щербатой улыбкой.
- Я пойду, - согласилась Сигма. - Так что надо сделать, майор?
- Город всего в неделе пути отсюда, ты хорошо его знаешь? - начал Хет, переходя на "ты".
- Я была послушной девочкой, и не лазила по темным подворотням, если ты об этом, - хмыкнула Сигма, - но да, довольно хорошо. Цель там?
- Да. У руководства есть причины полагать, что Главный штаб располагается там. И вся верхушка тоже.
- И как я, по-твоему, попаду в святая святых? - задала первый вопрос Сигма, настраиваясь на деловой лад.
И битых три часа, сидя на плащ-палатке, они обсуждали план во всех подробностях и мельчайших, самых грязных деталях от которых воротило с души, даже на словах. Он подозревал, что Сигму тоже тошнило, но она весьма ловко это скрывала. И все-таки мужчина не выдержал первым - спрятал глаза в ладони, вздохнул:
- Во что мы превратились, хуже грязи.
- Да уж, - не стала спорить она. - Бессеречные и ожесточенные, нет зверя опасней человека.
- Ты стала слишком мудрой, с нашей последней встречи.
- Мне тогда было тринадцать, и я мечтала стать принцессой, - сказала Сигма без улыбки.
- А я обещал, женится на тебе, - согласился Хет. - Думал, ты забыла.
- А сейчас?
- Что сейчас? - не понял он.
- Сейчас уже не хочешь?
Хет от такой прямоты даже оторопел. И еще раз взглянул на нее, внимательно, чуть насторожено. Признал, неожиданно для себя:
- Хочу. Пойдешь?
Она улыбнулась, открыто, как в прежние времена. Леля, Олечка, так ласково звали ее в той далекой мирной жизни. И согласилась.
- Пойду. Когда закончится война.
Поднялась с плащ-палатки, ушла, не оглядываясь, в лагерь.
Она покинула позиции на рассвете, только с маленьким заплечным мешком, в котором лежало женское платье и немного еды. Даже винтовку свою в лагере оставила: погладила бережно, как котенка, передала из рук в руки, спросила почти жалобно:
- Сбережешь?
- Сберегу, - согласился Хет. - Возвращайся.
Поцеловал на прощание в губы, крепко и ласково, объяснив зачем-то:
- На удачу.
И долго смотрел туда, где среди тумана растворялась ее спина в камуфляжных разводах, жалея, что не может, не имеет права пойти вместо нее.
Она не вернулась ни через две недели, ни через три. А в конце месяца Хета перебросили в другое место. Винтовку ее он увез с собой, не смог расстаться, и педантично наносил на нее черточки, продолжая счет. Из отрывочных слухов он знал, что город взяли после того, как главу штаба застрелила его же любовница, но точно никто ничего сказать не мог. Армия перешла в наступление, освобождая (или захватывая?) один за другим населенные пункты. Исхудавшие, усталые жители встречали их с равнодушием. Хет и сам жил по привычке.
Пару раз ему казалось, что среди одинаковых зеленых спин мелькала знакомая, но скорее всего это была игра воображения.
В середине осени им пришлось мокнуть в окопах, но как командир, он дотошно обходил все позиции и землянки, даже ту в которой спали заезжие разведчики из соседнего подразделения. Прибились в неразберихе боя. Разведчики спали вповалку прямо на полу, накидав на него еловых ветвей, и Хет глазам своим не поверил, увидев знакомую макушку.
- Я тоже, - почему-то шепотом сказала она, утыкаясь в его потное плечо. - Мы уезжаем завтра.
- Вот как. Давай тогда встретимся возле того фонтана на старой площади, - предложил Хет, чувствуя как под его рукой бьется на тоненькой шее жилка. - Я слышал, он уцелел.
- Давай. Когда?
- Когда закончится война, - повторил как заклинание Хет ее же слова, благодаря судьбу и богов даже за эту мимолетную встречу.
И все же прошла зима, весна и лето, до того момента как стороны подписали перемирие. И еще полгода, которые Хет валялся в госпиталях, заново учась ходить и привыкая к протезу вместо правой ноги. Он стискивал до крошева зубы от боли, хромал, но научился передвигаться без костылей. Получил документы и вышел на дорогу, свободный и не нужный.
К тому времени как Хет добрался до города, расцвела сирень. Она пахла одуряющее и роняла нежные лепестки в траву, высокую, густую, щедро проросшую на обильно сдобренной кровью земле.
В фонтане плавали юркие золотые рыбки и цвели кувшинки точно такие, как он помнил. Пенсии вполне хватило на то, чтобы снять комнату и обзавестись нужными вещами. Надо было искать работу, но он не мог заставить себя настроиться на нужный лад, таскаясь вместо этого к фонтану ежедневно, каждый раз в новое время, даже ощущая бесполезность этого действия. На месте ее прежнего дома были развалины.
Хет не был уверен, что она захочет видеть его, а если даже захочет, то вряд ли согласится выйти замуж за калеку, но уговаривал себя, объясняя, мол, просто хочет убедиться, что она жива.
Встреча состоялась в конце весны, когда он совсем уже потерял надежу.
- Здравствуй, Сергей! - сказала Сигма, присаживаясь рядом на иссеченный бортик и опуская кисть в воду.
Хет заворожено следил за ней. Последний раз его называли Сергеем много лет назад. Бесстаршные мальки собрались вокруг ее белой, без загара, руки.
- Здравствуй, Оленька! - пробормотал он, сглатывая комок. Про себя Хет давно называл ее Сигмой, и с трудом вспоминал теперь, что есть и другое имя.
Слова куда-то пропали, и некоторое время они молча наблюдали за детьми, играющими на солнце. И игры эти были тихие, странные, спокойные, словно даже дети боялись шумом потревожить такой еще хрупкий и непрочный мир.
- Я думала, что не доживу. Что когда закончится война, от меня останется кучка земли и несколько цветов. Ромашек. Мне всегда нравились ромашки.
- А я и остался частично там, - признался Сергей, приподнимая штанину. - Не в комплекте.
Она смотрела на его протез без страха, чуть склонив на бок голову, так что отросшие волосы, завивались золотистыми колечками на плече. Золото волшебно смотрелось на ее голубом, в крупный горошек, платье. Смотрела и молчала. И тогда Сергей решился:
- Я пойму, если ты передумала. - сказал севшим голосом. - Жить с калекой...
- Вот дурак, - возмутилась Оля почти весело, - зачем бы я тогда сюда приходила.
И сама поцеловала его. Прижалась крепко, и Сергей сцепил за ее спиной руки, поддерживая, отрезая путь к отступлению, чувствуя, как вместе с этими объятьями отступает в глубины памяти горечь потерь и бесконечная усталость.
Они сидели на площади, поминутно целуясь и хихикая, как подростки, наверстывая упущенную молодость. Ели мороженое, которому, конечно, далеко было до предвоенного, и выглядывали в вечереющем небе первую звезду, не желая выныривать на поверхность из только обретенного счастья.
Ночь спустилась плавно, окутывая прохладой, и Оленька прижалась ближе, согреваясь. Первой поднялась на ноги, и протянула руку, помогая ему подняться:
- Пойдем.
- Куда?
- Домой, - ответила она, чуть задумчиво, и уже с уверенностью повторила, - домой.
Они шагали вместе по полуразобранной мостовой, дышали в такт и думали о том далеком дне, в котором война еще не начиналась.