Недвижная бухта с причалами, пирсами, кораблями, корабликами, яхтами, шхунами, лодками, лодочками, лодченками и еще Бог знает чем, и ? мачты, мачты, мачты, лес мачт.
Ничто не вздрогнет, не шелохнется, не выдаст...
Отражения берега с желтым, через силу горящим фонарем, то ли забытым, то ли слишком рано включенным. Глицериновая дорожка на воде прошита серебристой рябью. Рябь дождалась, вздрогнула гусиной кожей, разбежалась и исчезла в ближайшей тени. Так разбегается стайка мальков, заметив темное движение у дна.
Проступали, словно чай через салфетку, ближние и дальние острова, над ними-облако, похожее на крылатый сандалий.
То ли плеснуло, то ли качнулось, то ли показалось.
Взлетело две чайки, оказавшиеся чайками.
Туманным пятном проплыла лодка, не оставив следа, мерно, как во сне, поднимались и опускались весла.
Мутные фигуры с борта яхты кормили толстых рыб кусками греческого бублика в форме буквы омега. Наверху еще несколько силуэтов и странный зверек, похожий на большую белку.
Блеснуло то здесь, то там, загорелись верхушки мачт. Свет вынимал из утренней мглы корабль за кораблем: "Аполлон", "Дафна", "Одиссей", "Посейдон", "Персей".., и вдруг ударил по всему сразу, рассыпав цветную мозаику порта.
Это хорошо видно на фотографиях. Вот сонные туристы заходят на трап, а вот здесь их нет, разбрелись по палубам, вот группка на носу смотрит на толстых рыб, на белокостные городки в складках островов, на облако, превратившееся в белую корову на сферическом небе Эллады.
День, день, день который есть, день, в котором все четко до осязания, четче, чем все, что было до сих пор. Точно ли я здесь, точно ли я, точно ли видел я белую корову в лазурном воздухе Эгейского моря.
Шелестнуло, гоготнуло гусыней, хохотнуло в углу, доставалось из сумок, звякало... Рвануло где-то рядом моторкой, словно разодрали холст, затрещало и лопнуло на верхней палубе, ударило из громкоговорителей:
Сиртаки-и-и-и!
Выскочил из рубки усатый грек, до того подвижный и вертлявый, что и сказать о нем нечего, кроме как - "усатый грек".
Истерически засобачил лай бывшей белки... Изгибалось турецким станом с чем-то бирюзовым, навязанным на голове, затряслось животами и подбородками, завизжало, запрыгало, две скромницы в углу, хихикающие в кулачки, бросились на верхнюю палубу, сбрасывая майки, затопал в палубу щаркающий старичок в шортах ? и все это понеслось по палубам, трапам и проходам, уцепившись друг в дружку, вслед за усатым греком. И дрожал Аполлон... Сиртаки-и-и-и!
Дионис, Дионис, Дионис.., отдавалось эхом, эхо терялось и гасло в лазурных гротах, где слышен далекий лай гончих псов Артемиды, среди черных сосен Самоса, где осыпаются камешки из-под крылатых сандалий Гермеса, и сквозь золотой дождь на острове Сериф видны плавные хороводы Нерид, оставляющих маленькие следы на перламутровых пляжах Эгейского моря.