Аннотация: Многие вещи, сделанные руками человека, тоже могут чувствовать и ощущать.....если мы что-то создали и вложили в наше творение душу, оно оживет, и...
Зеркало
Первое, что я увидел в своей жизни-девочку. Маленькую девочку, ребенка мастера, создавшего меня. До этого я наблюдал лишь самого мастера, немолодого уже человека, пропадающего в мастерской даже ночами. Он постоянно что-то творил, и для себя и для дочери. Как и другие его творения, я стоял здесь же, у входа в мастерскую. С моего места мне было удобно наблюдать за его работой. Это завораживало. Я очень любил смотреть, как рождалась из камня, стекла или дерева очередная задумка. Сначала он долго сидел здесь же, передо мной, в глубоком кресле за столом. В эти моменты он всегда старался остаться один. Он думал. Думал, размышлял, рука что-то рисовала на бумаге, глаза смотрели то на нарисованное, то куда-то вдаль.
Он творил, а мы смотрели. Он думал, что один, а мы наблюдали и переживали. И нож на поясе, и каменная горгулья около входа, и деревянная лошадь-подарок для его дочери, и многие другие его творения, мы смотрели и ждали.
Первое, что я услышал в своей жизни, были слова приветствия. "Ну, здраствуй!"-сказал мастер, с довольной улыбкой всматриваясь в чистую, прозрачную глубину зеркала. Впервые услышал я голос человека, и он мне понравился. Глубокий, низкий, со множеством оттенков-бликов. Потом я узнал, что этот голос может быть и ласковым, как первый дождик и грубым, как кожа. Порой он гремел раскатами грома, проносился ураганом вслед за хозяином по мастерской, а потом затихал, до еле слышного шелеста, успокаивая и ободряя. Все эти слова, "сравнения", я узнал от дочери нашего мастера. Эту бойкую, подвижную, как ртуть, девочку любили все обитатели мастерской. Она говорила, мы хорошие, добрые, рассказывала нам о мире за стенами мастерской, о людях, что живут в этом мире. Не все слушали ее одинаково, но все помнили ее рассказы.
Мы, "предметы", как называли нас люди, очень любили слушать. Правда, не все из нас рождались живыми, многие не знали, что это такое. Ножу это не казалось странным, он повидал больше меня, или, скажем, горгульи. Нож рассказывал, в мире людей все по- другому. Там творения не всегда живут , они бездумны и не умеют чувствовать. Я тоже не умел так, как люди. Но мне были знакомы любовь, привязанность, благодарность и даже обида.
Девочка очень любила бывать в мастерской. Она часто прибегала, раскрывала окна, и в свете закатного солнца или золотистой луны мы беседовали. Точнее, не так. Она рассказывала, а я слушал и отвечал отраженным светом. Радость-сноп света в волосах, удовольствие-лучики на щеках и одежде, грусть-бархатная тень, и свет тонул во мне, что бы чуть позже вернуться. Не умею говорить звуками, но умею чувствовать то, что чувствует смотрящий в меня человек и отразить это. Улыбку -еще радостней, смех-еще чище, слезы-более прозрачными. Так мы и проводили дни.
Я уже знал, что люди живут быстрее нас, вещей. Наш мастер никогда не спешил, как другие, приходившие к нему за заказом, он жил живой нитью, никуда не торопясь и никуда не опаздывая, и так же перестал быть.
Слово "умер" я впервые услышал от его дочери, уже не девочки, замужней девы. Она прибежала к нам, и долго молчала, глядя в отражение, а я впервые смутился. Я не мог ее успокоить, ничего не мог сделать для нее. И тогда я забрал ее печаль. Она ушла светом, затерялась где-то в глубинах стекла, оставив грусть от ухода и память. Мы знали, что такое смерть, мы тоже умирали. Когда ни один мастер не может починить, все. Значит эта вещь больше не хочет жить. Или не может. Слово "сломленный" ведь произошло от нас. Когда нет прочности, ты не можешь больше восстановиться, ты сломан. Сломанный для нас значит мертвый.
Первый раз я испугался, когда они ушли. Я и раньше слышал это слово, "война", но не представлял, что это. Для меня война была испуганными нотками в голосе дочери, грустью и тревогой в глазах ее отца. Но я не знал, что война-это еще и огонь, грубые голоса, насилие и жестокость.
Тогда я впервые увидел грязь.
Мастерская долго стояла пустой, люди бежали, окна, братья зеркал, погибли в самом начале войны. Их выбило взрывом. Я чудом уцелел. Девочка говорила: "Вещи, рожденные с любовью, обретают душу". А мастер любил повторять, что они более удачливые, чем остальные. Вот и моя удача защитила меня, когда десяток грязных солдатских сапог прогремело по лестнице.
Мастерская была разрушена, а я уцелел. Должно быть из-за рамы, которая приводила в восторг многих владельцев коллекций и необычного стекла.
Так я узнал жизнь. Она была разная, эта жизнь. Красивые дома и люди, говорящие на разных языках. Торговые дома и аукционы. Комфортные поезда и грязные грузовики. Удача хранила меня, я не разу не был разбит.
И ни разу не видел дома. Зато узнал много нового, запомнились реки и горы, времена года, блеклые из окна, и такие яркие на воздухе, все они были для меня бесценны. Прошлые-присутствием мастера и его семьи, Ножа и Каменной Горгульи, ощущением дома. Нынешние-яркостью красок, красотой новых земель, разнообразием мира.
Я был поражен красотой Земли, от восторга я даже мыслить не мог, лишь запоминал, запоминал,запоминал и отражал веселым, золотистым светом. Но иногда свет мерк, в стекле появлялись тени. Я вспоминал. Смотрел на людей, на тех, с кем долго и безуспешно пытался говорить, и вспоминал. "Мы с вами родились не в то время, ребята. Сейчас уже мало кто умеет разговаривать". И словно в подтверждение словам мастера, мне вспоминалась его дочь, маленькая девочка, взрослая женщина, до самого конца не потерявшая способность говорить, чувствовать и понимать. Она не видела нас инструментами, она не пыталась выдумать нам имена, она просто видела нас...и не удивлялась.
Так я узнал одиночество.
Так я впервые понял, что такое печаль.
***
В этот день, первый раз за всю дождливую неделю, выглянуло солнце. Оно радостно пригрело загрустившие без тепла деревья, котов, недовольно фыркавших на долгое отсутствие светила и людей, успевших немного соскучиться по его лучам. Часто принимая погоду ,и природу вообще как данное, люди с удовольствием скинули уже приготовленную осеннюю одежку и наслаждались почти летним теплом.
Мимо старой библиотеки, в одном из районов, которые очень любят ласково и не очень называть "спальными" шла девочка. С виду совершенно обычная, ничем не отличающаяся от своих сверстников, она оставляла странное впечатление. Средний рост, темные волосы и глаза, обычная подростковая фигурка, не толстая и не худая, начавшая просыпаться грациозность, присущая кошкам. И внимательный взгляд. Будто ее глаза видели не внешнюю сторону, а суть, что за ней стоит. Эти глаза с улыбкой ловили солнечных зайчиков, со смехом пробегались по высыхающим лужам, с легкой грустью останавливались на сохранившихся зеленых листах, словно жалея и желая скорейшего возвращения. И вот они остановились на зеркале. Зеркало очень походило на девочку. Такое же обычное, ничем вроде бы не отличающиеся от себе подобных оно сиротливо стояло возле стены. Туда обычно складывали ненужные вещи "на выброс". Девочка приблизилась. Да, действительно, они с зеркалом были очень похожи. Доставшееся в наследство великолепие и гордость рамы, оставленные опытом и жизнью незаметные, но глубокие отметины, в которых завязал и плескался лужами свет. И отражение.
Из зеркала на девочку смотрела печальная, погрустневшая память. В ее лице все еще угадывалась улыбка и нежность, но в губы уже тронул призрак ушедшей надежды, а душа устала ждать.
В окно плеснул свет, это луч закатного солнца желал спокойной ночи жившим в городах людям. В комнате напротив зеркала, протянув к нему руку, стояла девочка, девушка и из глубокого, чистого стекла на нее глазами, полными надежды и узнавания смотрела душа.
Переплелись пальцы.
Так я впервые встретился с судьбой.