Аннотация: Жил-был в мире в котором обоняние выпоняло ту же роль, какую у нас - зрение, человек, не ощущающий запахов
Черная рыбачка
Мне снился город с прямоугольными домами, с натянутыми меж столбов проводами, на которых сидят рядком птицы необычайного оттенка. Представьте себе смесь пепельного С и черного Д, добавьте в эту смесь дымчатого П - получите цвет этих птиц. А над городом светилось необычайное небо, по оттенку в точности совпадающее с этими птицами. А в небе пылал ослепительный свет, для которого я не могу подобрать верного названия... правильней всего было бы считать его растворенным в сиянии чистым дымчатым. Проснувшись, я уперся глазами в привычный потолок - графитовый 23 плюс еще какой-то противный оттенок, который маляр уловить не смог, и на жалобы мои только махнул рукой: что возьмешь с дефективного.
Я стоял у круглого окна, выходящего на главную магистраль. По магистрали дребезжала бочка с молоком. Я всегда ее пропускал по утрам, если не караулил у окна, несмотря на то, что молочник пускал аромат топленого через ретранслятор на всю улицу. Любой услышит. Если он не лишен полностью обоняния, как я. Самые разнообразные запахи кричат вокруг меня, надрываются на разные голоса - а я их не ощущаю... Я даже не в состоянии отличить абрикосовую улицу от сливовой, несмотря на аккуратно развешенные саше - указатели. Детей с подобными дефектами обычно сразу же отдают на попечение государства. Мои родители так и сделали. Они понимали всю сложность воспитания "безносого" в обычном мире. И, наверное, были правы: если бы со мной не возились в специальном интернате, компенсаторные механизмы могли бы и не выработаться.
В автобусе все, кроме меня, заткнули ноздри фильтрами. В основном фильтры были набиты новостями или популярными детективами. Я слушал бормотание диктора в наушниках и поглаживал Чета, прижавшегося к ноге лохматым боком. Чет ощущал себя на службе: он прядал ушами и поминутно деловито втягивал носом воздух. Нам нужно было выходить где-то между Томатной и Укроповй, в районе восточного базара. Ватку с закрепленным на ней адресом я с утра еще сунул Чету под нос - пес запомнил. Мы ехали в контору социального обеспечения, где мне два раза в месяц задавали обычные вопросы:
-Скажите, уважаемый, а почему бы вам, не устроиться на службу, не приносить пользу обществу? М? Можно клеить коробочки на зефировой фабрике.. или, например, отправиться на завод, производящий указатели. Вы для них - неоценимый человек, у вас ни к одному запаху нет повышенной чувствительности... Будете себе сортировать сашетки. Хотите? Нет, мы не имеем права настаивать...Нет, мы не собираемся настаивать... Но все-таки?
Я вежливо отказывался от подобных предложений и напоминал клерку о соответствующих пунктах уложения. Мне хотелось побыстрее убраться из этой конторы, где в коридорах стояли автоматы, наполненные недостаточно черным кофе - он должен быть угольным 7, а у них едва - едва антрацитовый 4.
На улице Чет бодро устремился вперед, натянув поводок, - он унюхал нужный оттенок автобуса, и помчался, спеша перевести меня через дорогу, пока на светофоре корица не сменила мяту.
А дома ожидало все то же: мягкий овал стола, ненавистного цвета потолок, ковер оттенка "серый чистый", и каталог.
-Давай поработаем, Чет - сказал я.
Пес послушно уселся у стола. Вот он уставился на меня круглыми глазами того неповторимого цвета, который у нас так и называют "собачий" и ждет, когда я поднесу ему под нос бирочку аромата. Уже много лет мы с Четом составляли каталог соответствий запах - цвет. Дело у нас почти не двигалось. Я понятия не имел, как кратко и емко определить основные ароматы, вроде мяты или апельсина. Дымчатый в них стирается, с другой стороны, черный еще не образуется и вообще, по моему ощущению, все скрыто сиянием бесцветности. Чет терпеливо ждал, когда я предложу ему следующую ватку, пропитанную устойчивым запахом, а я повторял, глядя в проклятый потолок:
-Мята... мята... Как же нам обозвать мяту?
В это время на стене пискнуло запрограмированное на послеобеденные новости радио. Я вспомнил, что ничего сегодня не ел толком, и поплелся на кухню. Чет бодро застучал когтями по коридору - за мной. На кухне я варил рассольник и слушал новости. Все как обычно: антимонопольная компания в парфюмерной индустрии, недопустимые полупорнографические аллюзии к мускусным запахам в бульварной прессе, вымирание бесцветных полусияющих орхидей на южном берегу... После новостей началась познавательная программа о загадках природы. В этот раз рассуждали о черной рыбачке.
-Похоже, ретикулярный вихрь, обычно называемый черной рыбачкой, обладает зачатками разума,- скрипел диктор,- судите сами: он захватывает в свою сетчатую формацию людей. Люди эти пропадают на какой-то срок. Через некоторое время похищенные возвращаются. Но возвращаются, подчеркну, с сильнейшими расстройствами психики. Причем все, как один, говорят о не существующих в реальности оттенках пепельного, о растворимом сиянии, о краске... Куда попадают эти несчастные, угодившие в сеть черной рыбачки, и, главное, каким образом они возвращаются, никому неизвестно. Не так давно доктор К. высказал интересную гипотезу о параллельной вселенной, жители которой, по его остроумному выражению, "пытаются просверлить стенки мироздания" Доктор К. убежден, что похищенные выпадают из сети в антивселенную, откуда их потом выбрасывает назад. В общих чертах это напоминает реакцию отторжения чуждого организма, или, простите, рвотный рефлекс. Доктор Н, со своей стороны, назвал теорию многоуважаемого К. антинаучным бредом...
Я выключил приемник. Всегда в октябре болтают о ретикулярных бурях, потому что в ноябре в наших краях начинается "рыбачий сезон". Сетчатые смерчи налетают внезапно, вырывают с корнем тополя в государственных парках, слизывают с берегов озер искусственные дюны, срывают светофоры и уносят по ветру бесчисленные указатели, перемешивая запахи каменные и травяные, сладкие и холодные. Ретикулярные бури порой разрушают целые районы, оставляя соседние кварталы нетронутыми. Логики у рыбачки нет никакой. Меня лично именно эта особенность заставляет предположить наличие у нее зачаточного разума.
Мы с Четом любим гулять в сумерках, когда краски обволакиваются приятным нулевым дымчатым, а запахи, если верить нюху Чета, становятся мягче и нежнее. В этот вечер мы тоже выбрались на улицу и неспешно пошли вдоль традиционно-округлых домов нашего квартала, выкрашенных в оттенок "мягкий гранит", модный уже последних лет тридцать (хотя я лично его терпеть не могу и предпочитаю цвет горячего асфальта с едва уловимой ноткой смоляного и каплями сияния)
Больше всего меня удивило то, что Чет не почувствовал приближения бури. Мы заметили рыбачку только тогда, когда она уже стала мести своим черным вихрящимся подолом по горизонту, клоня вниз деревья и грохоча по крышам. Нам оставалось только действовать согласно инструкции безопасности. Мы с Четом вжались в мягкую стену ближайшего дома, вжались так, будто надеялись, что стена эта разверзнется и поглотит нас, скрыв от урагана. Но она, конечно, не двинулась. Ветер охватил нас своей сетью и попытался оторвать от стены, унести с собой куда-то, в ведомую только ему даль... Последним, что я увидел в тумане, был растерянно мечущийся по улице Чет.
Вы сейчас ждете рассказа о моих приключениях "по ту сторону". А что я вам, нюхачам, могу сказать о мире, живущем с широко раскрытыми глазами, о мире, в котором существует радуга? То, что мир этот невыразимо прекрасен, я понял сразу же, в тот миг, когда меня охватило сияние его красок. Здесь все цвета сверкали, и оттенок "полусияние" сочли бы тьмой, наверняка.
Она предстала передо мной в первый же день - с волосами собачьего цвета, с каштановыми волосами, с глазами сияющими так, как никогда не сияют ваши глаза, привычные к унылым гранитовым, графитовым и дымчатым тонам. Она спросила меня о чем-то. А я не знал ни слова из их языка. Но я молча сорвал с куста ветку цвета... как бы мне вам описать фиолетовый? - дымчатая основа, немного, совсем чуть-чуть нейтрального серого, и темнота, сгущающая оттенок... и все равно получится не тот цвет. Итак, я сорвал с куста ветку сирени, не зная, что это сирень,- и молча протянул ей. Мне не хочется рассказывать вам о том, как мы спали в дождливые ночи, прижавшись к друг другу, точно два испуганных зверька, о том, как сверкают в небе ослепительные молнии... О том, как я поначалу привязывал себя бельевой веревкой или полотенцем к кровати, опасаясь, что ночью черная рыбачка унесет меня так же, как принесла, выбросит из сети обратно в серую унылую воду, выхаркнет из моего счастья. А днем я боялся выпустить ее руку... Потом страх понемногу прошел. На кухне по выходным весело звенела посуда, в широкие, угольчатые, прямые окна било неутомимое солнце и совсем недалеко светилось море. Что я вам могу рассказать о мире, в котором существуют синий и бордовый, и охра, и множество оттенков зеленого, в котором ослепляют цветы и переливается щедрая вода?
Я исчезал, глядя на радугу, переливающуюся в апрельском небе семью неяркими полосами, с едва различимой нотой оранжевого, с голубым, сливающимся с цветом неба. Она держала меня за руку до конца. Мне почти не было больно. И я надеялся, что ухожу куда-то в глубину черного одинокого неба или красной земли... Но так меня выплюнуло из сети.
А вы говорите: поэт, фантазер, создатель словаря красок... Гений и сумасшедший...