Аннотация: Название Тхукан, каюсь, стянула с конкурса Минипрозы. Хотела поучаствовать, но тогда не решилась. А мир себе придумала, и вот пишу его хроники. Это - первая
Проклятый петух никак не замолкал; орал, перекатываясь с хрипа на присвист, точно соловей. Пта, не открывая глаз, потянулся за ковшиком. Сейчас он запустит им в чёртову птицу. Потянулся - и ткнулся локтем в мягкий бок брата.
-С ума спрыгнул, птицелов,- заворчал Баал,- дерёшься с утра. Петух ему помешал. Пусть бы горланил.
Старшенький выпрямился, задев головой низкий потолок, и громко чертыхнулся.
-Не призывай нечистых,- тут же скрипнула из-за печки мать,- и так место у нас плохое... вона, за домом пустырь. А шаман что говорит? Где пустота - жди беды, потому что пустого места быть не может. А ежели что пустым останется, непременно там демоны заведутся. Это Пта хорошо знал. Шага не ступишь без того чтобы наткнуться на бога или чёрта. Их тут, на Тхукане, видимо-невидимо: за каждым деревом прячутся, на каждом кусточке сидят, камнями да сучками прикидываются, а если ненароком обидишь кого из них - и насмерть заворожить могут. Вон, о прошлом годе соседский Ярилко побежал на спор в полночь к мосткам искупаться, так его речная Ёжка в омут утащила, и косточек не нашли. Шаман каждый день шамкает, палкой постукивая:
-Бойтесь духов, уважайте их. В лес входя либо в реку, поклонитесь четырежды на все стороны, да смотрите, неслухи, куда ступаете! Сказку о том как Сет улиточьено царя раздавил, небось, помните. А что потом со всей его деревней стало - помните?
Эту сказку Пта не любил. Она его в бессонные ночи мучила. Только закроет глаза, укутается в сон - ползут улитки-великаны громить деревню. Дома на рога поддевают, тащут на край мира, и с обрыва сбрасывают в Вечную Пропасть вместе с людьми и скотиной. Баал ударил брата по пяткам:
-Вставай уж. Топай в лес, капканы ставить.
-А ты чего ж? - покосился на него Пта.
-Будто сам не знаешь, я сегодня со старейшиной к соседям еду, стражником - выпятил грудь брат...- а ты смотри, не шастай по пустырю, богатырь, а то чего доброго пески позовут.
-Да что ж это вы с утра! Только и разговору, что о всяких страстях! - рассердилась мать - А ну, пошли оба из дому, накликаете ещё на нашу голову!..
Братья переглянулись: с матушкой лучше не шутить, а то ещё за скалку возьмётся, и молча вышли за порог.
-Через левое плечо сплюнь, дурак! - крикнула вслед Пта мать - а то ещё навееет это, о чём брат болтал, день-то нынче ветреный.
Ничего не было на Тхукане страшнее красных песков. Налетал вдруг вихрь; окрашивал ржавчиной небо, ломал деревья, создавал пустоту, и пропадал, как не было его. Никто не знал, откуда он брался, но все боялись алой пыли. Старики говорили, что далеко-далеко, на краю мира, есть огромная пустота. Десять пустырей вместе сложи - она больше, и сто сложи - всё равно больше. Ничего там нет, ни зверей, ни птиц, только страшные чудища-людоеды да злобные твари, на брюхе ползающие и жалящие насмерть. И пески, красные пески... Сильные они, эти пески, жадные. Если кого позовут, поманят простором - нет спасения. Потеряет человек разум и уйдёт в ночи к краю мира за песней песков, которая ему одному слышна. А оттуда ещё никто не возвращался. Да мало кто и доходит туда. Лютые звери разрывают путников на нехоженых доогах; лешие путают в чащобах; синие упыри идут по следу; оборотни-серые валуны душат, навалившись ночью на грудь.
Пта бежал в лес, перепрыгивая через заборы, чтобы тыновик за пятки не щипал. Но тыновик, вредный бес, тоже не дремлет. Высунул гусиный клюв - и ждёт. Только Пта через забор нацелился - хвать его за ногу!
-Сволочь! - мальчишка беса лягнул и дальше помчался.
А тыновик выпрыгнул, и скачет на лапках, косым брюхом потряхивая, ругается:
-Это я-то сволочь?! В морду ногами пинаешь да ещё и обзываешься! У, злыдень, пески тебя побери!
-Второй раз за день пески поминают,- думает Пта,- или вправду не ходить сегодня на пустырь?
А в лесу было шумно. Ежи скребутся, дятлы постукивают, сойки трещат, старый хромой кикимор во пне покряхтывает. Пта кикимору поклонился, и спелой земляники поднёс: дозволь, мол, поохотиться в твоих владениях. Кикимор волосатую лапу из-под трухи высунул, ягоды прибрал - дозволяет, стало быть. Лес у них большой, богатый, грех жаловаться. И хозяюшки, кикиморы да лешие, не особо шалят, всё больше спят, дряхлые уже. Это по молодости они, сказывают, куражились: мужиков до полусмерти пугали, с девками в прятки играли. Но то ж триста лет назад было. Тогда ещё даже шаман не родился! Силков Пта расставлять не стал, лень. Так, ягод собрал, яиц перепелиных. Погнался было за фазаном, но тот в заросли - шурх! - только его и видели.
-А и ладно,- думает Пта,- пойду на реку, рыбы наловлю, а то раков насобираю.
Короткая дорога к речным омутам - аккурат через пустырь. Постоял Пта, на небо посмотрел, ветер сегодня нехороший. Махнул рукой - и пошёл напрямик. И почти прошёл пустошь - как вдруг покраснело небо; завыло в дубах; полегли наземь травы; замолчали птицы. Алый вихрь летит! И некуда от него, проклятого, спрятаться! Упал Пта в пыль, дрожит. А в ушах у него - музыка, точно глиняные колокольчики переговариваются. Потом смолк перезвон, начался вой, будто северный ветер - только потоньше, пожалостливей. А после и вовсе не поймёшь что: будто птица плачет, за душу берёт, и стонет вместе с ней душа. Пропал ветер. Улетел в другие края. А музыка осталась.
Никому ничего не сказал Пта.
-Ты чего смурной? - спрашивает его мать
Он только головой помотал да к стене отвернулся. Пески позвали.
На другой день пошёл Пта к шаману. А шаман гремит глиняными фигурками богов, уж больше ста лет гремит, пыль с них стирает каждое утро. И разговаривают с ним боги. Только могущественный и страшный Ахма, верховный бог Тхукана, молчит. И каждый раз вздрагивал шаман, прикасаясб к его фигурке. А ну как великий пронзит пальцы пылающей стрелой - и полетит стрела, круша плоть, посвистывая меж рёбер, прямо к сердцу. Страх и обида стоят между шаманом и великим. Больше века назад, молодой, сильный, жестокий пришёл шаман в Капище и преклонил колени перед огромными высеченными из камня ступнями
-Я раб твой, Всемогущий.
И почудилось ему, что шевельнулся мизинчик: служи, раб.
Поначалу всё было хорошо. Вместе с другими жрецами ходил он по деревням, отбирая у матерей младенцев, чтобы напоить чистой кровью Великого; ловко, не глядя, одним ударом рассекал трепещущие тела священным топором. Пока раз не извернулся на жертвенном валуне ребёнок, и не заглянул шаману в глаза.
Колыхнулась у него под ногами земля, точно рябь речная, покатился в пыль священный топор. В глазах тех - будущее: дождь, жара, снежинки.. судьба.
И предал шаман своего бога. Бежал из капища тайком, как тать в ночи. И через много лет прижился в дальней деревне дрожащий вечным ознобом старик.
Кашлянул Пта. Глянул на него шаман белыми глазами, и говорит:
-Ничем я тебе не смогу помочь. Всё равно уйдёшь. Нынче же ночью. Жаль мне тебя. Пропадёшь.
И подарил ему шаман огромный нож, заговорённый, от диких тварей обороняться.
-Иди,- сказал,- иди. Может, не так оно и страшно, как рассказывают.
Отвернулся и заплакал. Слабым стал к старости, жалостливым.
Многое повидал Пта дорогой. Волчья стая шла за ним под молодым месяцом; демон-оборотень напал, хорошо удалось всадить ему нож меж глаз - единственное средство. Шёл он неделю, шёл месяц. Селения перестали попадаться ему по пути. Всё больше и больше пустого места, всё ближе и ближе край света, всё уродливей и корявей деревца, всё меньше птиц. Уже три дня как ночевал он под звёздами, волчьей шкуной обернувшись (волка дорогой убил), а над ним кружили, попискивая, странные крысы с перепончатыми крыльями и злыми зубастыми мордочками. Вот уж не думал он, что крысы летают!
И долго ли, коротко - но пришёл Пта в такую землю, где травы вовсе не было, и птицы не пели. Только песок и камни. Ни еды, ни питья. Лёг Пта на великую пустоту - в глазах красно от песка. Идти уже не может, сил нет. И заснул. Сниться ему дом. Мамка горшками гремит, братец Баал на лавке растянулся, орехи щёлкает. Клён в окошко стучит, будто разговаривает. Петух по двору похаживает, тот самый, крикливый.
Потянулся он взять у брата орехов - и проснулся, в руке камни. Заплакал Пта.
Вдруг зашелестело вокруг, загудело, зазвенело - и словно солнце спустилось на булыжники. Засияли камни. Свет ножом по глазам прошёл.
-Посмотри,- прозвучало среди песков, как эхо над обрывом,- посмотри, я - Бог, не бог,- Бог.
-Богов-то много,-думает Пта,- и разные они: добрые, злые, хитрые, наивные, глупые даже есть.
Но притянул болью переливающийся свет, заполнил огромную пустошь тихий голос, и стало ясно: такая Сила одна. Нет её больше и меньше, нет её могущественней и мягче. Мир из неё соткан, и её наполнен. И прикрыл Пта утомлённые сияньем глаза. А перед глазами - круги, уплывающие в бесконечную черноту. Мерцает в этой темноте звёздная дорога, и лютый ветер меж звёзд гуляет. Чем ближе дорога - тем больше звёзды. Сперва они - как соль; после - как мухи; после - как птицы; потом - хоровод разноцветных светил. Одни раскалённые, другие ледяные, и к каждому за ниточки земли привязаны. Разные земли: леса шумят, льды сталкиваются, водопады грохочут, океаны ревут; горы молча вулканы куют; боги мельтешат, и всё это - Бог.
Пал Пта ниц, лбом в песок уткнулся, истёртые пятки в бездонное небо смотрят.
-Велик ты, Бог.
Сколько времени провёл он в пустоте красных песков - неведомо, потому что не знает пустота счёта часам. Что ел и пил? С неба хлеб падал и вода лилась - всемогущ Создатель миров.
А потом Пта вернулся, единственный из всех. Он и не он. Суровый старец, целитель и провидец.