-Господин полковник! Нас догонят через пару часов. Самое большее, через два с половиной, три.
Усталый, с воспалёнными глазами человек в потёртом мундире махнул рукой.
- Значит, хватит убегать. Окапываться. Готовиться к бою.
Добавил про себя: "К последнему..." Козырнув, адъютант поспешил к голове колонны, чтобы передать распоряжение командира. Приказ быстро облетел ряды измученных солдат, и, остановившись, люди первые пять минут отдыхали, переводя дух, затем быстро принимались за работу, словно и не было изнурительного многосуточного марша. Звенела замёрзшая земля, гулко бухали кирки и ломы, подвезённые из обоза, откалывая глыбы земли. Завизжали пилы, когда в соседнем небольшом леске заработали кашевары. Распоряжение было чётким - больше продуктов не жалеть. Умереть, но перед боем солдаты должны поесть досыта. Ни слова, ни лишних разговоров. Только мрачная решительность усталых до смерти людей, собирающихся принять свой последний бой с врагами. Позади, почти полная дивизия сытых, прекрасно экипированных океанских солдат, вооружённых до зубов. Впереди - неизвестность, в которую уходит большой обоз беженцев из Русии, бескрайние северные просторы тундры. Они, Шестнадцатый полк Русийской Императорской Армии, верные присяге и долгу, примут свой бой, став заслоном на пути тех, кто хочет уничтожить их страну, их людей. Полковник Сван шёл вдоль быстро вырастающей линии окопов, солдаты при виде его бросали работу, вытягивались во фрунт, но офицер махал рукой, уж не приказывая, а прося выполнять работу. Все знали, что бой будет последним. Их - едва полторы тысячи измотанных непрерывными стычками и голодом бойцов. Позади - почти пять тысяч сытых, откормленных, а самое главное, беспощадных убийц, которые не станут брать пленных. Просто уничтожат всех, а раненых добьют после изуверских пыток для потехи. Командир остановился возле лёгкой батареи полевых пушек. Всего четыре орудия, к которым по десять снарядов.
- Берегите огнеприпасы. Взять их нам больше не откуда, ребята.
- Да нешто мы не понимаем, господин полковник?
Ответил старый фейерверкер, командующий расчётами. Офицеров среди артиллеристов не было. Когда их командующий предал Русию, многие из его бывших подчинённых оставили его. Поэтому и выжили. Остальных высадившиеся океанцы просто уничтожили... Так что за пушкарей Сван был спокоен полностью. Эти ребята будут драться до последнего. А когда кончатся снаряды, возьмутся за свои короткие карабины... Время летело с ужасающей быстротой, начал брезжить хмурый северный рассвет, когда по жиденькой линии укреплений пронеслось:
- Обед! Обед! Обед!
Кашевары умудрились успеть сготовить еду. Отдуваясь, тащили на руках большие котлы с дымящимся супом и кашей, горячей наквой, щедро оделяя всех работающих и несущих службу. Адъютант почтительно поставил на перевёрнутый ящик из-под патронов парящий котелок, вручил чисто вымытую в снегу ложку. Сван зачерпнул, жмурясь от удовольствия проглотил пахнущую мясом кашу. Спохватился:
Замер, ожидая разноса, потому что над конями полковник трясся больше, чем над людьми. Но тот, против ожидания, на миг замер, потом заработал челюстями снова.
- Правильно. Нечего трофеи оставлять. А люди хоть напоследок наедятся досыта...
Молоденький офицер военного времени облегчённо вздохнул. Правда, про себя. Пронесло. А полковник тщательно пережёвывал пищу, погрузившись в свои мысли и время от времени поглядывая по сторонам. Не нравилась ему позиция. Чистое поле, продуваемое всеми ветрами. Крошечный лесок позади, в полуверсте, начисто сведённый на костры и укрепление стен окопов. Даже ему на блиндаж не хватило. Ничего страшного. Будет со всеми, в первой линии. Всё-равно отступать некуда. За их спинами многотысячный обоз гражданских. Там все - мужчины, женщины, дети, старики. Аристократы и простолюдины, рабочие и крестьяне, среднее сословие и подлый люд. Но все они русийцы. Его сограждане, жители страны, которой он приносил присягу тридцать лет назад после окончания Военной Императорской Школы. И которой не изменял никогда. Менялись владыки государства, но полковник Сван Раттер честно исполнял свой долг, почему и не выслужил ни высоких чинов, ни больших и денежных должностей. Не любил лизать зады, не гнул спину, ни наушничал на друзей и сослуживцев... Отставил в сторону опустевший котелок, сделал из услужливо поданной ему молодым человеком кружки глоток ароматной наквы. Тепло прокатилось по жилам, тело, впервые получив достаточно топлива для организма за последний месяц, быстро разогревалось изнутри. Седлав ещё глоток, вытер ладонью седые усы, затем обратился к юному штаб-ротмистру:
- Вы откуда родом, Алей?
Парнишка, которому едва исполнилось семнадцать лет, смутился:
- Из Ырова, ваша честь. Это...
- Знаю. На Востоке Русии. Небольшой город.
- Так точно, ваша честь. А вам откуда известно?
Полковник едва заметно усмехнулся:
- Офицер обязан знать свою страну не хуже, чем вероятный театр военных действий.
Парень опустил глаза. А полковник снова сделал большой глоток, прислушался к ощущениям, затем отставил чашку.
- Начинается.
...С треском лопнула ракета где-то далеко. Затем, спустя долгую минуту донёсся еле слышимый звук выстрела.
- Это?..
- Дозор подаёт сигнал, хорунжий. Нам пора.
Командир полка чуть нагнулся, забирая стоящую рядом с импровизированным столом обычную пехотную винтовку Гота, стандартного оружия русийской армии. Штаб-хорунжий с сожалением взглянул на недопитую накву, но раз полковник говорит, что пора - значит, пора. Двинулся следом за широкоплечей фигурой, идущей к большому, необычной формы, полевому укреплению. Выдолбленный в грунте круглый окоп, в котором установлена стереотруба. Несколько солдат в касках и с короткими карабинами, массивный неуклюжий пулемёт на большом колёсном лафете. При появлении офицеров, сидящие на обрубках брёвен и дымящие самокрутками солдаты вскочили, но полковник быстро произнёс:
- Вольно. Разрешаю курить.
Взглянул на старшего унтера, с которым был знаком с самого начала Большой Войны.
- Что там, Вольга?
- Дозор пытался уйти, господин полковник. Но не смог. Перехватили их. Ракета была белой. Значит, пехота с бронеходами. Видно, кавалерия в обход пошла. А может, отстала. Так что дело плохо, господин полковник.
Острый взгляд из-под неуклюжего мехового колпака в ответ:
- Думаешь, в обход пошли? На перехват обоза?
Унтер кивнул. Говорить плохое перед боем он считал плохой приметой.
- Скорее всего, они, всё-таки, отстали. Дорог тут нет, единственный путь тот, что пробили мы. Справа - скалы. Слева - сам видишь. Обзор на десятки вёрст. Океанцы далеко не глупы, и зря гнать лошадей по целине, расходуя драгоценный корм не станут.
- Тоже верно, ваша честь. Но кто знает, что им в голову взбредёт?
- Правильно. Но пусть две смотрят по сторонам, и если заметят что подозрительное...
Унтер снова кивнул, скороговоркой назначив двух бойцов ответственных за наблюдение над указанными командиром секторами.
- Идут!
Раздался голос приникшего к обзорной трубе солдата. Тот торопливо подался назад, освобождая место. Сван прильнул к тёплому, согретому лицом солдата окуляру, чуть подправил резкость по своим глазам. Да. Это противник. Голубые с жёлтым мундиры, широкие плоские каски, длинные штыки, мрачные лица. Хороший трофей. Гонведской работы. Сколько он уже с ним? Отвлечённая мысль скользнула и исчезла без следа, когда океанцы начали быстро и ловко разворачиваться в цепи. Как же их много... Внезапно сильный удар больно долбанул по ушам. Сван оторвавшись от линз, успел заметить, как справа опадает высокий фонтан разрыва. Артиллерия. Значит, точно конец. Сейчас солдаты подойдут на линию прямого выстрела, пока пушкари будут давить все попытки ответного огня. Дальнобойность оружия врага больше, чем у нас. Они просто не дадут стрелкам высунуться из окопов, и, подойдя в упор, закидают нас ручными бомбами. Кто уцелеет, вырежут. Что же придумать? С сожалением окинул взглядом чернеющую линию окопов, протянувшуюся влево и вправо. Снова грохнуло. На этот раз почти накрытие. Первый пристрелочный снаряд ударил саженей за сто до укреплений. А теперь - на фронте это можно считать и накрытием, потому что окаймлённые жирной копотью воронки оказались буквально в метре от окопов. Повезло, что никого там не было. Впрочем, противник давно доказал, что умеет воевать. В отличие от армии Русии, заокеанские правители денег на войну никогда не жалели... Спустя минуту на окопы обороняющихся обрушился настоящий град снарядов. От того, что это были полевые пушки, легче не стало. Даже они разваливали наспех выдолбленные в промёрзшей земле неглубокие траншеи, ранили и убивали людей. Снарядов враги не жалели. Под прикрытием сплошной стены огня пехотные цепи, прикрываясь штурмовыми щитами от собственных осколков, медленно продвигались вперёд. Время от времени самые смелые высовывались на мгновение, стреляли, тут же ныряя вниз и перебегая на другое место. Но ни результатов, ни того, впустую ли пропал их отчаянный порыв, никто из смельчаков не видел. Сван видел, как земля буквально кипит под градом пуль океанской пехоты. Впрочем, На Большой Войне бывало и хуже. Это только кажется, что все погибли. Опытные солдаты спокойно ждут, когда стихнут орудия, вжавшись в крысиные норы, выдолбленные в стенках окопов, обращённых к врагу. И как только наступит тишина - покажут, на что способны...
- Ваша честь, что за нечистая сила?
Унтер тронул полковника за рукав, указывая на затянутое серыми облаками небо.
- Что там?
- А вон, гляньте.
Утре-офицер вытянул руку, указывая пальцем направление. Сван проследил взглядом и несколько мгновений разглядывал чёрную чёрточку, парящую в небе.
- Птица?
- Нет, ваша честь. Обратите внимание, она на месте стоит. Не летит никуда. Ни одна птица так не может.
- Тогда не знаю. Даже в мыслях ничего нет...
Между тем вражеская артиллерия резко прекратила огонь, полковник высунулся из-за бруствера и похолодел - линия щитов была буквально в одном броске от их окопов. Но русийцы не дремали и не рассусоливали понапрасну. Буквально через считанные секунды окопы опоясались стволами винтовок, и грянули первые выстрелы, буквально вынесшие стену дырчатых металлических пластин, обагрив снег первой кровью. Но океанцы в очередной раз доказали, что не зря считаются хорошими солдатами. Ответный их залп был силён и точен, а превосходство в живой силе едва не поставило точку над обороной русийских солдат. Если бы не чудо... С низким гулом из нависших над полем боя облаков вынырнуло нечто. Огромные разлапистые механизмы скользнули к земле с высот, подкравшись за сплошной пеленой облаков. В их брюхах грязно серого цвета раскрылись двери, из которых к земле устремились непонятные предметы, и через миг, едва первые из сброшенных устройств коснулись поверхности, земля вспыхнула жирным пламенем. Грунт под ногами полковника заходил ходуном, барабанные перепонки едва выдержали дикую боль, внезапно надавившую на них. Одного из солдат буквально швырнуло на землю порывом воздуха. С воем пропели осколки, а плотные ряды нападающих исчезли в грязном чадном пламени.
- Мать Богов...
Зачарованно протянул унтер-офицер, не в силах оторваться от разворачивающейся перед ним картины. Там, откуда били батареи врага тоже бушевало всепожирающее яростное пламя. Чёрный дым слился с облаками, и одновременно полковник услышал низкий непонятный гул, переходящий в свист. Но самое страшное, что шум раздавался сзади линии обороны. Сван резко развернулся и винтовка бессильно выпала из внезапно ослабевших рук на землю - с тыла к линии укреплений неслось нечто. Широкие приплюснутые бронеходы, окрашенные в белый цвет, шевеля стволами невиданного калибра, огромного даже отсюда, с дистанции в версту, не останавливаясь ни на миг, изрыгали из своих орудий языки пламени. Высоченные столбы мёрзлой земли и пламени взлетали ввысь, разбрасывая вокруг себя куски тел, обломки техники, ошмётки непонятного происхождения. Океанцы, кто уцелел и не потерял присутствия духа, пытались сопротивляться, ведя по механизмам огонь из своих винтовок, но бронеходы даже не замечали их жалких попыток. С лязгом и режущим уши свистом, не останавливаясь, с ходу чудовищной величины машины перемахнули через окопы, словно не замечая их, и ринулись дальше. К грому пушек прибавился ужасающей частоты треск пулемётов, установленных на обтекаемых надстройках машин. Причём, что успел заметить полковник, рубчатые стволы шевелились и выбирали себе цели совершенно без участия людей, само по себе. Неизвестные символы на башнях, знаки, непонятно что обозначающие. Кто это? Или что?! Ясно одно - это враги Океании. А значит, враг моего врага - мой друг? Поговорка не всегда верна. Иногда враг моего врага и мой враг... Неизвестный механизм широкий, на куда более узких гусеницах, и издающий совсем другой звук, чем промчавшиеся через линию обороны бронеходы, качнувшись, замер позади их командного пункта. Адъютант смело шагнул вперёд, прикрывая собой Свана, но полковник отстранил юношу в сторону, и прыжком выбрался из окопа. Остановился перед острым носом. Даже на глаз была видна ужасающая мощь этой машины. Небольшая круглая башенка, переходящая в конус, из которой торчала короткоствольная пушка, превосходящая даже полевые пушки Русии с пулемётом сбоку. Через узкие бойницы выглядывали кончики стволов винтовок с непривычными взгляду большими набалдашниками. Звук двигателя, а ничем иным гул, издаваемый бронеходом быть не мог, резко стих, перейдя в плавное ровное урчание. Послышалось короткое шипение, и сзади вдруг показалась небольшая металлическая створка с непривычной формы рукояткой, из-за которой вышел... Сван затаил дыхание - неизвестный был одет в совершенно незнакомую форму, поверх которой наброшен короткий жилет. На голове - простая меховая шапка-ушанка, украшенная неизвестным символом. Вопреки принятому в Русии и других странах обычаю, знаки различия были на широком отложном воротнике и матерчатых полосах, расположенных на плечах неизвестного. Пронзительные глаза зелёного цвета, приятные черты волевого лица, широкие, даже очень, плечи. Но самое главное - рост. Чужак был выше Свана, да и любого другого руса, минимум на полторы головы. На боку - явно кобура, из которой торчала рукоятка пистоля, а не револьвера. И тоже непривычной формы, облитая совершенно непонятным материалом. Неизвестный сделал какой-то жест, приложив раскрытую ладонь с сомкнутыми пальцами к виску, затем произнёс с незнакомым жестковатым акцентом:
- Лейтенант армии Нуварры Вовк Зван. С кем имею честь?
- Полковник Сван Раттер. Командир Шестнадцатого Сводного Полка Русии. Командую теми, кто остался верен долгу и присяге.
Никаких эмоций не было. Просто облегчение от того, его люди останутся живы, и сожаление о том, что его никчёмная жизнь всё ещё продолжается. Нуварра... Никогда не слышал...
- А что это такое, Нуварра? Ни разу не слыхал, лейтенант? И ваше звание... Ваши машины...
Короткая усмешка на лице, затем чёткий ответ:
- Господин полковник, Нуварра с недавнего времени является союзником Империи Русия, и наши части прибыли в вашу страну для наведения порядка, освобождения от вторгшихся захватчиков, ну и, естественно, для возвращения власти в стране законному представителю Династии Ургов.
- Слова. Всего лишь слова...
- Я понимаю ваше недоверие, полковник. Но надеюсь, императрице Аллии вы поверите?
Сван вскинул голову:
- А разве она жива?! Ведь было объявлено, что все представители царствующего рода уничтожены Советом Спасения Русии!
Снова короткая усмешка:
- В нашей стране был великий писатель, который как-то раз сказал - Слухи о моей смерти сильно преувеличены, полковник Раттер. Так что я могу со всей ответственностью заявить, что Императрица Аллия, как и её дочери, жива и здорова. Сейчас она находится на территории Новой Руси, которую вы знаете под именем Нуварра. Ну а теперь, господин полковник, прошу...
Лейтенант, вот же непонятное звание, сделал жест в сторону своей машины.
- Нам надо побеседовать. И лучше это сделать в тепле. Сейчас подойдут тыловики, позаботятся о ваших людях.
- А беженцы?
Нуваррец махнул рукой, затем произнёс наполовину непонятную фразу:
- Вертолёты уже перебросили туда спасателей, так что о них найдётся, кому позаботиться...
Глава 1.
...Я просыпаюсь и вначале не могу понять, где нахожусь, но ровное тепло рядом со мной, тёплая ладошка на груди и бархатная тяжесть на ногах подсказывает, что первое - я не один. Второе - если со мной спит женщина, поскольку ориентирован я в этом вопросе нормально, значит, я в безопасности. Потому что иначе бы мы не спали так спокойно и безмятежно. Третье - поскольку рисунок потолка мне знаком, значит, я дома... Дома? Поворачиваю, чуть оторвав от подушки голову вправо - соломенная макушка густых волос. Кто это? И тут с памяти словно кто-то срывает покров, и перед глазами мелькает всё то, что происходило со мной последние три года... Вот похороны моей жены, нелепо погибшей при нападении туземцев планеты, на которую мы бежали с Земли, обнаружив проход, ведущий сюда. Я вызываюсь стать резидентом в чужом государстве на дальнем материке, в стране, удивительно напоминающей нашу царскую Россию в одна тысяча девятьсот семнадцатом году... Убийство правящего государя Русии, где я работал, собирая информацию для нашего поселения, и последовавшая за этим вакханалия переворотов, всех желающих получить власть над огромной и сильной страной. Тогда ко мне в дом пришла вдова одного из власть предержащих, в поисках спасения для себя и своей дочери. Нехотя я согласился предоставить им убежище, а потом не заметил, как незаметно молодая женщина и её ребёнок вошли в мою жизнь. Затем - очередной переворот и, как апофеоз всего, показали своё истинное лицо соседи Русии, страны Океании. Материка, расположенного по другую сторону планеты. Террор, переходящий в геноцид, пришлось уходить с немногими, ставшими близкими мне людьми, преследуемыми по пятам врагами. И последний бой в древнем заброшенном поселении, когда нас спасли солдаты Новой Руси, как мы назвали образованное нами на недоступном для аборигенов в силу природных условий и технической отсталости материке государство беглецов с Земли. И вот я дома, а рядом со мной спит женщина, которая станет матерью моего ребёнка... Всё, наконец, стало на свои места, Хвала Богам... Отвожу прядь мягких волос от лица Аоры. Она мирно спит, безмятежно и спокойно, пожалуй, впервые за последний год. Точёные черты, огромные зелёные глаза, сейчас прикрытые длинными ресницами, чуть оттопыренная нижняя губа, придающая ей особое очарование... А ещё - скрытое одеялом и невидимое поэтому потрясающей красоты тело... Осторожно, чтобы не разбудить, вдыхаю её запах, такой приятный и так нравящийся мне, затем касаюсь губами волос. Надеюсь, что мы обретём счастье, которого были оба лишены злой судьбой... Всё-таки она почувствовала, что я уже не сплю. Распахивает бездонные озёра глаз, ещё сонные, и потому особенно милые. Приподнимает головку, утыкаясь мне в плечо, потом забавно брыкается, кое-как приподнимается на локтях и животе, снова плюхается на меня, и наши глаза смотрят друг на друга в упор. Мягкая высокая грудь лежит на моей груди. А женщина, которая стала моей женой, вдруг пугается. Её лицо искажается страхом, она подаётся было назад, забыв про всё, но тщетно. Потому что мои руки уже обнимают её, прижимая к себе.
- Доброе утро, малышка.
Говорю я на русском, и Аора морщит лобик, пытаясь догадаться, что же я сказал. Затем, вспомнив, что между нами было решено вчера, в день возвращения, переспрашивает на русийском. Несмотря на океанское происхождение её рода, родилась она и прожила всю свою жизнь в Русии.
- Что это значит?
Перевожу, и женщина смущённо краснеет. Всё-таки местное воспитание довольно, чтобы не говорить слишком, чопорно и пропитано пуританским духом. И ей стыдно лежать сейчас совершенно обнажённой на таком же одетом в костюм Адама мужчине, даже если он её муж... Тянусь губами к ней, желая ощутить вкус поцелуя. Она пытается отодвинуться - увы. Проще покориться. Вначале скромный, поцелуй быстро становиться страстным и горячим, потому что... Из скромности умолчу об остальном... Наконец мы просто лежим рядом, остывая после бурного утра...
- Ты всегда такой ненасытный?
Бормочет она. Смеюсь, правда, негромко.
- Только с той, которую люблю.
Аора, забыв про скромность, снова приподнимается, внимательно смотрит на меня.
- Пытаешься понять, лгу я, или нет? Нет. Зачем мне это?
Её глаза вдруг наполняются слезами, и я рывком сажусь, прижимаю ставшую бесконечно дорогой мне женщину к груди, ласково глажу по голове, по вздрагивающим плечикам, пытаясь утешить, бормочу ласковые, глупые и совершенно ненужные слова, не силах понять, что происходит. Почему моё признание вызвало такую реакцию?..
- В первый раз...
Разбираю я ответное бормотание...
- В первый раз в жизни...
Боги! Она впервые слышит слова любви?!. Наконец моё воздействие немного её успокаивает, и она отрывается от меня, пытается вытереть ладошкой мою мокрую грудь.
- Извини. Не знаю, что на меня нашло...
- Не страшно. Только прошу - никогда больше плачь. Я не могу переносить, когда моя женщина проливает слёзы.
- Это слёзы счастья, мой... Муж... Счастья, а не горя...
Я действительно ощущаю искренность, счастье, облегчение, любовь, которые сейчас переполняют её... И не хочу отпускать её снова. Но гибким движением Аора выскальзывает из моих объятий, пытаясь утащить к себе одеяло. Увы. Ей опять не везёт. Она обиженно говорит:
- Мне надо одеться... Юница сейчас встанет.
Но я не отдаю ей покрывало, ложась на бок:
- Мне нравиться смотреть на тебя.
- Но мне стыдно!
Пожалуй, женщина права. Слишком много потрясений для одного дня. Точнее, суток. Переворачиваюсь на другой бок.
- Можешь одеваться.
Мягкое шлёпанье босых ножек по натёртому воском паркету, шуршание пластика, в котором лежит принесённая вчера старшей дочерью одежда для мачехи. Затем я слышу удивлённое восклицание:
- Как это можно носить?! Оно же бесстыдно коротко!
Не выдерживаю, поворачиваюсь к жене. Ух!!! Чуть не упустил самое интересное! С нижним бельём она разобралась, и сейчас возмущённо вертит в руках короткий сарафан. Намётанный глаз сразу определяет длину - до середины бёдер. Натягиваю на себя фиговый лист, именуемый нижним бельём, затем встаю с кровати. Аора пунцовеет, что делает её неотразимой. Протягиваю руку:
- Ты просто не умеешь его носить. Дай.
Она покорно отдаёт.
- Подними руки.
Ладошки послушно замирают над головой, раз! Одним движением я надеваю платье, чуть поддёргиваю ткань.
- Всё.
Моя жена возмущённо смотрит вниз, затем снова выдаёт:
- Но как я в таком покажусь на людях?! Я же со стыда сгорю!
Делаю шаг назад, открываю шкаф с одеждой, достаю бриджи, привычную для Новой Руси одежду мужчин, футболку без рукавов. Набрасываю всё на себя. Затем возвращаюсь к красной от стыда неподвижно застывшей Аоре, беру её за руку. Она упирается, но я всё же подвожу к окну. Чуть отдёргиваю занавеску:
- Смотри.
Пугаясь, она одним глазком выглядывает на улицу, затем порывисто возвращает ткань назад.
- Вижу... Но я... Стесняюсь...
Дверь спальни открывается, мы оба оборачиваемся - на пороге стоит отчаянно трущая кулачком глаз Юница, наша дочка, одетая в длинную ей мужскую футболку с Дартом Вейдером. Аора стремительно алеет, ощущая мою ладонь на своей талии, а дочка спокойно смотрит на её новый наряд, затем выдаёт коронную фразу:
- Ой, мам... Наконец то ты оделась по-человечески... А вообще, завтрак у нас будет?
Женщина, кажется, сейчас сгорит от стыда. А девочка деловито поправляет сползающую с плеча футболку, затем смотрит на смятую после утренней побудки постель, и снова выдаёт:
- Ну, дождалась, всё-таки... Мам, кто у меня будет? Сестрёнка или братик?
- Не знаю, милая.
Вступаю я в разговор. Юница морщит лобик, затем изрекает:
- Хорошо бы оба...
- Мы постараемся, милая. Но если сразу не получится, ты не станешь возражать, если мы с мамой сделаем их по очереди? Братика и сестрёнку?
Она смотрит на нас, потом на окошко, и вдруг зевает:
- Есть хочу.
Переводит взгляд на меня:
- Пап, я подумаю, и потом скажу. Ты, главное, больше старайся...
Ну что тут остаётся? Подхватываю дочку на руки, и, несмотря на довольно большой возраст, ей это нравится. Она обнимает меня за шею, уютно устраивается на плече.
- Идём, милая.
Зову я Аору, и та, по-прежнему алая, словно мак, нехотя двигается за мной. Бросаю взгляд в зеркало, стоящее в зале - поскольку моя половина идёт следом, не желая предоставлять мне сейчас полный обзор фигуры, обтянутой сарафаном, то хоть там полюбоваться. Жена меня просто взрывает, так хочется опять заняться любовью. Но приходится сдерживаться. Подхожу к кухне и слышу радостное приветствие:
- Привет, па! Ого! Как я понимаю, это моя младшая сестрёнка?
Юница мгновенно соскальзывает с моих рук и, замерев, смотрит на Светлану, хозяйничающую на кухне. Следом за нами входит Аора, тоже застывает на месте. Укоризненный беспомощный взгляд на меня:
- Ты обманул... Ты уже женат...
- Дорогая, позволь представить тебе мою дочь, Свету.
Тут же на русском обращаюсь к дочери:
- Светик, угадала. Это Юница. А это... гхм.. Твоя мачеха. Аора.
По лицу дочери пробегает тень, но лишь на мгновение. Понятно, что называть мою жену мамой она не станет ни за что. Для этого разница в возрасте у обоих слишком мала. Всего два года. Вот такая я скотина, нашёл себе молоденькую. Света несколько мгновений раздумывает, потом выдаёт:
- Уж лучше я её только по имени звать буду. И пусть на большее не претендует.
- Она не будет. Не волнуйся. Только я буду рад, если вы найдёте общий язык. И - да, учитывай, что моя половина беременна. Только срок пока очень мал.
- Ой, папка...
Света медленно опускается на табуретку:
- Да ты что?! Вот это обрадовал!
Вдруг срывается с места, в мгновение ока преодолев те три метра, что нас разделяют, повисает у меня на шее, болтая ногами. Затем столь же стремительно подлетает к мачехе, целует её в щеку, потом спохватывается:
- Так, пап, короче, сам понимаешь. У меня малая с мужиком, так что я на чуть-чуть. Завтрак на столе, здесь...
Кладёт лист бумаги, извлечённый из кармана такого же точно сарафана, как и на Аоре, только другой расцветки, на стол.
- Список курсов языка и адаптации. Все телефоны, адрес и прочее. Там же контакты специальной школы для сестрёнки. У нас таких детишек много, и пришлось вот организовать. Так что питайтесь... А, кстати, Аора готовить умеет хоть? Я вижу, она у тебя из высшего света?
Ехидно прищуривается, глядя на недвижимую по-прежнему мою жену.
- Дорогая, тут интересуются, ты готовить умеешь?
Она гордо вздёргивает точёный носик:
- Получше некоторых! Любая женщина должна уметь готовить! Иначе, как она может быть женой?
Обращаюсь к Свете:
- Умеет. Так что приходите завтра на обед. Похвастаемся.
Дочка кивает, и испаряется, удивительно ловко просочившись между мачехой и сестрой. Тишина. Я рассматриваю стол, заставленный кучей тарелок и чашек, когда Юница произносит:
- Пап, а что это было?
Вздыхаю:
- Твоя старшая сестра, милая. Света.
- Ой...
Неожиданно для меня дочка усаживается прямо на пол, скрестив ноги, как говорится, по-турецки, и подперев задумчиво щёчку:
- Она всегда такая быстрая?
Пожимаю плечами:
- Насколько я помню, всегда. Ни минуты не могла усидеть на месте.
Спохватываюсь:
- Так, хватит тут полы попой протирать! Бегом умываться, и за стол.
Аора спохватывается, подхватывает дочку с пола, бросает на меня злой взгляд - это ещё с чего? Убегает. Я включаю пока чайник, снова рассматриваю стол. Сухой перекус, принятый у нас в семье. Ни супов, ни каш, как заведено в Русии, только бутерброды, тонко нарезанная ветчина, сыр, колбасы. Ну и, как апофеоз всему - кусок гигантской клубники, нарезанный ломтиками на манер арбузных. Ещё - яблоки, груши, ваза сочной черешни. Аккуратно расставленные чашки, блюдца, всё на троих. А, вот ещё - кредитная карточка и короткая записка: "Папа, пока ты там ломал кровать наверху, приходил курьер. Тут твоя зарплата за время, проведённое в Русии." Чувствую, что предательская краска начинает наползать на мои щёки. Поэтому от греха подальше кидаю смятый клочок бумаги в мусорку. Слышу шаги - на пороге снова появляются мои дамы. Юница уже смотрит бодро, растрёпанные до этого длинные светлые волосы аккуратно причёсаны, и дочка шустро влезает на табурет, ожидая маму. Та всё ещё злится. Но видно, что уже отходит. Подхожу к ней, обнимаю за талию сзади и усаживаю за стол. Затем устраиваюсь сам, беру чайник:
- Девочки, у нас, на Руси, с утра не готовят. Так что давайте привыкать к нашим обычаям. Берите, кому что приглянется...
Открываю сахарницу, подвигаю вазочку с конфетами на середину стола.
- Тебе кофе или чай?
Аора задумывается на мгновение, потом решительно встряхивает головкой:
- Чай.
- А мне - кофе.
Тянет Юница. Достаю молоко из холодильника, развожу растворимый порошок в кипятке, добавляю сахар и доливаю молоком. Подвигаю дочери:
- Пробуй.
Она делает глоток, счастливо жмурится:
- Вкусно!
Ухватывает здоровенный бутерброд с ветчиной, вгрызается своими зубками. Потом вроде как хочет опять высказаться, но поймав предостерегающий мамин взгляд, просто жуёт, запивая кофе. Аора, в противоположность ведущей себя расслабленно в домашней обстановке дочери, всё ещё немного напряжена. Держит спинку прямо, демонстрируя безупречную осанку, чуть отставляет мизинчик, когда подносит чашку к губам. Я просто улыбаюсь. Хорошо то как!.. Потом жена моет посуду, мы совместными усилиями подбираем дочери кое-что из имеющейся в наличии одежды, чтобы выйти на улицу и дошлёпать до рынка, находящегося на другом конце города, кстати. Наконец все готовы, и мы чинно выходим из дома. Жена держится за мою руку, алея смущением, а Юница весело топает впереди нас. Время от времени оглядываясь и проверяя, здесь мы, и правильно ли она выбирает путь. Я же - просто доволен. И тем, что дочка на удивление быстро и безоговорочно приняла факт того, что её мама теперь и моя жена, и делит со мной не только крышу дома, но и постель. И тем, что глядя на снующих по улице молодых девушек, которых на удивление много, по сравнению с теми временами, когда я покидал Новую Русь, Аора постепенно сменила смущение на любопытство. Вот и рыночная площадь. Впрочем, она просто так называется. Сейчас это громадный, по нашим меркам, торговый центр в два этажа. Первый - продовольственный, как я вижу. Отлично, теперь я знаю, да и жена теперь тоже, где можно пополнить холодильник. Ну а второй - вещевой, естественно. Там же и бытовая химия, косметика, и прочее необходимые вещи. Словом, всё, что непродовольственное. Мы поднимаемся сразу наверх по широкому пандусу, потому что продуктов дочь натащила на месяц, едва не сломав холодильник. Столько всего натолкала внутрь, что дверцы еле закрываются. И вот - торговые ряды. Висят на вешалках платья, блузки, рубашки, отдельно - носочки и носки, даже упакованные в целлофан дамские колготки и чулки. Моя жена снова заливается краской, но замирает на месте, потому что две молоденькие девчонки живо обсуждают между собой достоинства фасона ночных рубашек на русийском. Даже ушки шевельнулись. Эти двое явно из Империи, кто-то из наших себе добыл. Незаметно смещаюсь к ним, моя половина слушает, но когда те начинают обсуждать достоинства своих мужей, вспыхивает, утаскивает меня в детский отдел. Юница уже давно там и не может оторваться от невероятных по её мнению нарядов. И там действительно есть на что посмотреть - наши швейники стараются, вкладывая в работу всю душу. У меня просто поёт душа: мы не деградируем, наоборот! Как я вижу - работают люди, и дела у нас сдвигаются в лучшую сторону. Цены, кстати, довольно забавные. Для меня, привыкшего к многонулевым в России, здесь единичные цифры в три, пять, максимум - семь рублей, просто дики! Впрочем, они очень похожи на русийские. Там, правда, и меньше встречались, но ненамного... Выбираем одежду на первое время дочери, потом - жене. Она, правда, старается выбрать себе всё подлиннее, да посвободнее, но тут находит коса на камень. Скоро Аора станет выглядеть на семнадцать лет, потому что гигантская клубника - обязательное блюдо в рационе русов, то есть, нас. И носить платья "для старушек" я как то не собираюсь ей позволять. Тем более, имея такую фигуру и внешность... Могу я, в конце концов, похвастать своим сокровищем?.. Юница весело прыгает на одной ножке по выложенной камнями дорожке, когда вдруг замирает от удивления - ничего необычного, кроме одного, почему то знакомая мне девочка едет на дамском подростковом велосипеде. Дочка зачарованно следит за ней, а та, краешком глаза заметив нас, вдруг тормозит, затем велосипед летит в одну сторону, а девчушка прыгает на меня, опешившего от удивления, и радостно кричит:
- Дядя эрц! Ты вернулся!
И только тут я узнаю Гернару...
- Боги! Девочка, это ты?!
- Я, дядя эрц! Конечно же, я!
Она сильно изменилась за прошедшее время, вытянулась, загорела! Наконец отпускает мою шею, сползает вниз, не обращая внимания на задравшуюся свободную блузку, обнажающую крепкий загорелый животик. Потом всё же спохватывается, поправляет одежду, чуть поддёргивая шортики, с любопытством смотрит на Юницу и Аору. Спешу познакомить:
- Это мои жена и дочь.
Дочь императрицы приседает в книксене, затем представляется:
- Гернара Стрелкова.
Оба-на! Серый так и промолчал, чьей женой стала Аллия. Оказывается, его! Вот это новость! Улыбаюсь в ответ девчушке:
- А где родители?
Та расплывается в улыбке:
- В гости собираются. К вам, кстати, дядя эрц.
Мда... Похоже, мои мечты о том, чтобы провести отпуск с семьёй накрываются медным тазом. Причём, большим и начищенным. Между тем Гернара стрекочет:
- А я узнала, что вы вернулись, и поехала вас искать.
Что интересно, девочка щебечет на русском, перемежая его русийскими словами. Так что смысл моим понятен. Аора подозрительно косится на меня. Надо же, оказывается, моя половинка ещё и ревнива! И почему то мне от этого становится приятно. Делаю шаг в сторону, поднимаю лежащий на земле велосипед.
- Спасибо, что предупредила, Гера. Тогда нам надо поспешить. Кстати, твои родители не сказали, во сколько они собираются к нам?
- Не-а...
Мотает та головой. Потом что-то вспоминает:
- Вроде бы после обеда...
Уже легче. А то нагрянут без предупреждения, и Аоре придётся краснеть...
- Хорошо. Держи тогда свою технику и езжай домой. И мы тоже поспешим. Надо будет приготовиться.
Гернара согласно кивает, ловко седлает своё транспортное средство и уносится на бешеной скорости. Ну а мы продолжаем свой путь домой. Жена чуть сжимает мой локоть:
- Это дочь твоих знакомых?
- Да. Моего командира.
Женщина перестаёт давить на мои мышцы, успокаиваясь. Я чуть поддразниваю её:
- Ревнуешь?
- Угу. Не хочу, чтобы тебя увели у меня.
- А Хьяма?
Она надувает губки:
- Там особый случай... Но помотала она мне нервы хорошо...
Внезапно больно щипается:
- Ты её замуж звал? А как же я?
- Так ты тогда только молчала...
Она отворачивается, потом, выждав момент, когда Юница чуть отбежит вперёд, бормочет себе под нос:
- Знала бы - давно бы тебя соблазнила...
- Это как?!
Женщина краснеет:
- Ну, если бы ты так больно тогда не сдавил меня, то после первой твоей попойки... С Рарогом.
-Гхм...
Значит, ботинки с меня стаскивали не просто так, а с умыслом. Надо было выпить тогда чуть поменьше... Подходим к нашему дому. То ли мне кажется, то ли просто влияет настроение, но почему то он мне кажется другим. Или более светлым, или радостным. Словом, тот ровный фон, который я ощущал раньше, сменился более лёгким, прозрачным, и, пожалуй, счастливым... Распаковываем покупки, затем раскладываем всё по местам, я более подробно показываю дом и его пристройки, объясняю Аоре, как пользоваться имеющейся в нашем жилище техникой, Юница тем временем обустраивает комнату себе по вкусу, перетаскивая туда все свободные подушки. Под игрушки находим большой решётчатый ящик-комод, я вешаю полочку, кстати, надо заказать учебники и пишущие принадлежности. Но это после того, как оформлю документы на учёбу. Занятия начнутся, как и принято, в сентябре. А до этого... Звоню по оставленным дочерью номерам, и приятная новость - что жена, что дочь, могут приступить к обучению языку практически сразу. Договариваюсь на завтра, сегодня лучше нам побыть всем вместе. Пусть и супруга и дочь привыкают к новому месту. Аора хлопочет на кухне, и я убеждаюсь, что готовить она действительно умеет и любит. Ира обычно делала всё молча, спокойно, А эта женщина всё время улыбается, и получается у неё на диво хорошо и вкусно. Едим. Не успеваю нахваливать свою повариху. Она цветёт лёгкой счастливой улыбкой. Юница тоже довольна тем, как устроилась в комнате. Едва заканчиваем приборку после обеда, как за забором раздаётся сигнал машины. Вот и обещанные гости. Женщина спохватывается, но я просто спокойно говорю:
- Ставь чайник. Там Света натащила кучу тортов и печёностей, вот и попьём, и поедим.
- Но...
Машу рукой:
- Да брось ты, у нас всё просто...
Юница срывается с места, быстро набирает чайник из-под крана, затем включает. Молодец, уже осваивается. Слышу стук в двери, выскакиваю с кухни и кричу:
- Да-да, входите!
Решётчатые лёгкие створки расходятся в стороны, и на пороге появляется Серый с Аллией под ручку, а так же их дочери, выглядывающие из-за спин родителей. У обоих взрослых в руках какие то пакеты, девчушки тащат коробки. Я на миг теряюсь, но тут Серёга подводит ко мне поближе свою вторую венценосную половину, протягивает руку, предварительно опустив ношу на пол:
- Ну, здорово, Миша!
Не выдерживает, сгребает меня в охапку. Крепко обнимаемся, затем отступаем чуть назад.
- Ваше величество...
К моему удивлению, Аллия, расцветшая и помолодевшая так, что кажется совсем другой женщиной, чем во время нашего бегства, машет рукой:
- Ой, да оставь ты все эти формальности, Миша...
Затем звонко чмокает меня в щеку.
- Ах!..
Слышу изумлённый возглас с кухни, поворачиваюсь - в дверях застыли две фигуры: дочь и жена. Супруга Сергея тоже поворачивается на возглас. Потом вдруг охает и переходит на русийский:
- Боги! Аора ун Ангриц!
- Ва-вав-ва... Ваше Величество...
Гхм. А я и не знал, что они знакомы... Впрочем, не удивительно. Пост бывший муженёк моей половины занимал немалый, так что неудивительно, что дамы знают друг друга. Серый смотрит то на свою жену, то на мою. Потом толкает в бок:
- Кажется, сейчас что-то будет.
И верно, едва Аллия делает шаг к Аоре, как перед ней вырастает Юница, растопырив руки:
- Тётя государыня!
- Юница? Ты - говоришь?!
Девочка кивает в знак согласия, потом косится на дочерей Аллии, громким шёпотом, но так, что слышно на всю гостиную, спрашивает:
- А это - ваши?
- Наши.
Вступает в разговор Серый. Потом обращается ко мне:
- Ладно. Отойдём на крылечко, на пару сигарет. Пусть пока дамы пообщаются?
Я поворачиваюсь к своим:
- Я покурить, милая. Юница, веди себя хорошо, ладно?
- Конечно, папочка!
Сияет та улыбкой. А мы, мужчины, выходим на крыльцо, усаживаемся в кресла. Серёга достаёт пачку сигарет, кладёт на стол. Но я извлекаю сигару из кармашка своей рубахи:
- Извини, привычка осталась с Русии.
Он кивает, закуривает, прислушиваясь к невнятно доносящимся голосам из-за прикрытой двери, женским и детским. Затем выдаёт:
- Ну ты жук... Кого себе нашёл...
- А сам то? Ведь и не словом не обмолвился, что с Аллией сошёлся...
Он машет рукой.
- Ага. Сошёлся... Это она меня попросту за жабры взяла и в постель затащила. А потом...
Пародируя Чапаева добавляет:
- Куды крестьянину податься? Впрочем, я не против. Будем считать, что мне повезло.