Когда на счётчике твоём, вот-вот мелькнёт с нулём пятёрка,
Мы вспоминать не устаём, как всё нам было ни по чём,
Хоть десять тыЩь, хоть стометровка.

Себя дразнили но ночам, мечтами розового цвета,
Считали всё нам по плечам, и рожи строили врачам,
И не нужна была диета.

А летом, ночи у костра, незабываемы и сладки,
Для веселения нутра, орали песни до утра,
В разгар гитарной лихорадки.

Джон Леннон душу бередил, они с Маккартни были в моде,
Мишел и Миссис Вандербилд, но ярче не было светил,
Звезды Высоцкого Володи.

Как будто просто, без труда, рукой сдавив кадык гитарный,
В миг, образ приняла "Беда" и стала смыслом лабуда,
Он был во всём неординарный.

А хриповатый баритон, был многим очень неугоден,
За правду глотку вырвал он, не бил чинушникам поклон,
Душой, поскольку, был свободен.

Его прищщурые глаза, всегда глядели не моргая,
Он ход не возвращал назад, не ныкал под полой туза,
Играл вабанк, не уставая.

Конь привередливый его, стал символом ему и тенью,
Хватило силы у него, содрать опальника клеймо, 
Но слишком поздно, к сожаленью.

Вот так всегда, как масть попрёт, подкатит, в раз, к тузу десятка,
Все сбросят карты, ёшкин кот, И ждёшь, опять когда придёт,
Хоть два червонца, для порядка.

Виски седеют, а года, летят, как бешенные кони,
Или сквозь пальцы - как вода, вот, блин, такая ерунда,
Вся жизнь, как будто, на ладони.