Последние раскопки экспедиции Иерусалимского университета в районе Веред Йерихо (Иудея) обнаружили интереснейшее погребение, датируемое примерно началом шестого века до н.э. В нем - вместе с костями пожилого мужчины (состояние костей и зубов позволяло предположить, что он умер на шестом десятке лет) - находился длинный железный меч, прекрасно сохранившийся в сухом климате Восточных Иудейских гор. Подобные мечи не находили ранее в районе нынешнего Израиля, но изображения этого грозного оружия донесли до нас ассирийские барельефы. Меч выставили в Музее Израиля. Дополнительной находкой - намного более ценной - был большой кувшин из хорошо обожженной глины, типичный для этого периода, в котором к своему удивлению археологи обнаружили более ста глиняных табличек, сохранившихся неплохо, за исключением небольших лакун на десятке из них. Текст табличек был написан клинописью на ассирийском диалекте аккадского языка, но три последние таблички содержали ивритский текст, неумело выписанный на глине, со многими орфографическими ошибками. Создавалось впечатление, что автор текста изучал иврит в сравнительно позднем возрасте. Поначалу археологов удивило это явление, но после дешифровки таблиц, все стало на свои места. Ниже мы приводим перевод текста (в скобках даны пояснения непонятных мест).
Примечания переводчика:
Текст таблиц Синнар-этель-илани составлен на северо-аккадском диалекте, называемом также и ассирийским. Автор - человек очень грамотный, антиклерикал, и если взывает к богам, то скорее ради красного словца. Мы сталкиваемся здесь с известной привычкой упоминания имени богов, которая весьма характерна для Передней и Средней Азии, где , в отличие от нынешней агностичной и атеистической просвещенной Европы, показная набожность является неотьемлемым атрибутом жизни. Большую часть повествования занимают чисто военные аспекты, из таблиц мы узнаем много ценной информации о строении и количественном составе ассирийского экспедиционного корпуса. Эти места особенно трудны для перевода, ибо изобилуют терминами, которым не найдено параллелей в других ассирийских текстах, иногда нам приходилось догадываться о значении некоторых слов. Большую и добрую службу в этом сослужили копии барельефов из дворца Синнахериба, любезно присланные нам Рэйчел Бромли, сотрудницей Восточного отдела Британского музея. Некоторые особо тяжеловесные выражения автора были заменены нами наиболее подходящими по смыслу современными выражениями, так царь Синахериб назван в подлинном тексте "человеком, видящим настоящую жизнь", что переведено нами как "прагматик". В скобках даны редакторские пояснения перевода текста.
В целом, текст писем генерала Синнар-этель-илани во многом подтверждает исторические сведения о войнах царя Синахериба на западной границе его империи. Следует заметить, что в ту эпоху Иудея была на волне государственного подьема и претендовала на часть земель уничтоженного Саргоном II Израильского царства (722 г. До н.э.). Это способствовало укреплению антиассирийских настроений в обществе и дало царю Хизкиягу почву для поднятия восстания против Ассирийской империи. Поддержка восстания филистимским городом Экроном (не упомянутая в тексте таблиц) и египетским фараоном, несомненно, вдохновляла иудейского царя, а хитрая политика свергнутого за несколько лет до этого Мардук-Аппал-Идина - царя Вавилона - окончательно толкнула Иудею на путь вооруженного противостояния Ассирии. Призрачные надежды обернулись жесточайшим поражением. Ассирийские летописи говорят о взятии 46 городов в Иудее и выплате дани ассирийцам. Тем не менее, судя по таблицам Синнар-этель-илани , дело обстояло несколько иначе (см. текст). Поэтому существуют мнения (проф. Альтшулер, кафедра семитологии, Иерусалимский ун-т), что данные таблицы - простая фабрикация. С другой стороны профессор Идан (кафедра семитологии, Иерусалимский ун-т) считает, что информация таблиц совпадает с Книгой Царств, и этим усиливается историческая правота Библии. Наше мнение склоняется больше к теории Альтшулера, принимая во внимание тот факт, что ТАНАХ прошел несколько, с позволения сказать, редакций (а, точнее, строгих цензурирований) в масоретскую эпоху и его текст нельзя считать правдоподобным исторически. Тем не менее, гипотеза Идана имеет право на существование в свете плюрализма западной исторической науки.
Как бы то ни было , перед нами ценный документ, подлинность которого подтверждена кропотливыми анализами, как физическими, так и лингвистическими.
Профессор Сукеник (кафедра семитологии, Иерусалимский ун-т).
(Надпись на кувшине) Таблицы Синнар-этель-илани, генерала войск царя Ашшура Син-ахер-риба, да пребудет с ним слава богов!
--
Я, Синар-этель-илани, генерал царя Син-Ахер-риба, да сохранят его Ашшур, Нинурта, Абу, Энлиль и другие великие боги! В день пятый месяца нисану Царь (да будет славиться имя его во веки веков) собрал нас на военный совет в своем дворце в Нинвэй. Кроме меня присутствовали еще полководцы, а именно - Шамашмузи, начальник легкой пехоты...(лакуна в тексте) и сыновья Великого Царя Ардамалик, Сарассар и Ассархаддон. Я видел церемонию лобызания правой руки царя сыновьями, из которых Ардамалик - первенец - наиболее почтителен к отцу , Ассархадон был грустен и что-то видимо терзало его. На вопрос Царя, что произошло, он сказал, что потянул связки на левой ноге во время последней охоты на львов, и, несмотря на искусство придворных врачей, нога болью своей не дает покоя царевичу. Царь усадил Ассархадона по правую руку от себя, оказав ему внимание.
--
Царь обсудил с нами международное положение Ашшура (да хранят страну нашу великие боги!). Он упомянул, что мятежный царек Бавэля Мардук Аппал Иддин мечтает отторгнуть свое царство от Ашшура, несмотря на недавнее страшное поражение, нанесенное ему нашим экспедиционным корпусом; что , дескать, есть связь между последними волнениями на эламской границе (мне лично пришлось участвовать в небольшой стычке с колесницами Кудур-Наххунте, повелителя западных пограничных областей Элама. Мы, хвала Нинурте, вышли из нее, как всегда, с крупной победою) и поездкой оного Мардук Аппал Иддина в Яхуд и Мицраим. Царь считает, что как всегда враги замышляют недоброе против великих богов Ашшура, но силою руки своей он уничтожит врага. "Так было, есть и будет!" - провозгласил царь - "как говорит пословица - роющий ближнему яму сам в нее и попадет!". Эпильсуэн, начальник службы лазутчиков сказал, что ему известно о замыслах коварного царя Мицраима, вступившего в переговоры с послами Мардук Аппал Иддина в покоях дворца своего в Но-Аммоне.
--
Однако, возразил я, Царь , да продлятся его дни на земле, пусть обратит внимание на недостаточно усмиренных его отцом Шаррумкеном урартов, ибо последние все еще представляют опасность пограничным областям Туме и Килхи. Да и Элам скорее претендует на роль врага, нежели далекий Мицраим! Тем более, что мы имеем с ним общие рубежи, а эламиты всегда были воинствены и завидовали нашей славе. Их войско достаточно боеспособно, а царь Элама жаждет реванша. На это Сарассар возразил мне, что урарты ослабели достаточно, чтобы не принимать во внимание угрозу с их стороны, а Элам после того как мы разбили армию Мардук Апал Иддина убоялся силы ассирийского оружия, тем более, что низкие урожаи этого года вызвали голод в Шушим, Аване и Симашки - областях эламских. Он, Сарассар, дескать, более беспокоится о народе Яхуд, владеющим малыми и неплодородными землями в горах и берегом Соленого Моря. Земли эти, однако, лежат точно на скрещении всех караванных путей из Ашшура в Мицраим! Яхуд, по его мнению, представляют опасность не только военную, сколько торговую (их торговцы всегда ухитряются обвести наших тамкаров (торговые агенты - прим. Редактора) вокруг пальца и выгодно сбывать свои товары и покупать ассирийские по бросовой цене. Это (по мнению Сарассара) угрожает нашей торговле в Араме и
--
Мицраиме. Кроме того - по словам Сарассара (не в пример отцу, набожного, как старуха!) - этот народ страшен тем, что не признает наших богов, ни богов Мицраима, ни богов Аххиявы, ни Хатти, но верит в какого-то невидимого бога, которого не именует иначе, как "Бог Воинств", "Бог Великий" - одно это говорит об агрессивном характере, злобной заносчивости и нетерпимости Яхуд к другим народам! Кроме того - Яхуд, это то последнее царство (если, о Мардук, можно назвать царством этот выжженный клочок земли, недостойный даже названия провинции великой Ашшурской Империи), которое отделяет нас от границы с Мицраимом, и для подготовки плацдарма для похода на Мицраим надо бы его покорить и внушить строптивым яхуд ужас перед имперским войском. Но - возразил Ассархаддон - как может столь малое и ничтожное государство угрожать империи, которую сам Ашшур и другие великие боги почтили своим благом? Или народ яхуд отличается от других покоренных Царем народов? Или его не сможет уничтожить меч Царя множеств?
--
В совет для дачи разъяснений Эпильсуэн приказал привести некоего Нериягу, принадлежащий племени яхуд, той части его, которой правил Бит Омри (династия Омри, то есть Израильское царство - прим. Переводчика), которую великий Шаррумкен (благословенно имя его!) сумел недавно покорить и изгнать в северные провинции Империи. Когда Нериягу вошел, меня поразил его вид. Конечно, нам ассирийцам не в диковинку видеть представителей различных народов, ибо мы владеем почти всем известным миром. Да и проклятый яхуд вроде бы не отличался от арамейца или тирянина, но его взгляд говорил о полном отсутствии почтения к властелину Ашшура и его высшим сановникам. Даже гордые послы Элама не вели себя так, как раб из ничтожного племени. С трудом двое стражей повалили его на пол, чтобы он целовал пыль у ног Великого Царя...Речь Нериягу отличалась множеством странных выражений - видимо он пытался перевести со своего примитивного языка некоторые понятия, которые отсутствовали в аккадском. Голос его был гулок и неприятен для слуха, слова , казалось , с трудом выходили из дыры между клочковатой бородой и густыми усами. Еще удивили меня длинные космы, растущие над ушами яхуд и тщательно завитые в какие-то подобия косиц. На помятой и грязной рубахе пленник нёс небольшую квадратную накидку с дырой для головы, с концов накидки свисали странные веревочные кисти, в которых голубые веревочки переплетались с белыми.
--
Мы,- начал он,- народ, что отдельно живет и меж народами не числится (признаюсь, я никогда не слышал более странной фразы, и непонятный холодок прополз у меня по животу!). Кто исчислит нас , народ , избранный Богом (он как-то странно произнес наше "Илу" (божество - прим. Редактора), при этом казалось, что он корит себя за святотатство, интересно, какого "Илу" имеет в виду яхуд?). Предки наши вышли из Мицраима (Сарассар радостно прищелкнул языком, глядя на меня, наглец!) и наш вождь Моше говорил с Богом лицом к лицу...Тут его остановил Ассархаддон. Кто ваш Бог!? - спросил принц, глядя прямо в глаза яхуд. Тот пустился в пространные рассуждения, из которых следовало, что их бог, дескать, не имеет ни лица, ни формы, ему нельзя ставить статуй в храмах, но он любит жертвы, а народу, который он избрал, он даровал вечное существование и в будущем - власть над миром.
--
Царь Царей рассмеялся в лицо яхуд - "Ты говоришь, презренная тварь, что твой убогий народец будет владеть нами?". "Вас не станет, как не станет многих других народов, чьи имена появятся и сотрутся!" - отвечал наглец, - "Израиль же вечен!" Ардамалик вскочил с места с криком: "Убить наглеца!". Синахерриб остановил сына со смехом. "Они все таковы, сынок!",-сказал он,-"пусть он говорит о вечности Израиля, ты ведь знаешь, что их главный город Шомрон разрушен до основания и народ его переселен в наши северные области, говорят, что они плохие работники и слабы костью, мрут как мухи...". "А все равно убить его!"- кричал красный от гнева Ардамалик. Но Царь царей (да будет имя его благословенно) с истинно царским благородством знаком приказал увести пленника и предложил нам угоститься блюдами с царского стола. Поданы были барашек на вертеле, мясо молодой серны и множество сортов пива - местного и вавилонского, и ниппурского, и урского. Воистину, мудры были предки наши шумеры, и только истинный гений из них мог понять, что вкус этого напитка из перебродившего ячменя может не только радовать душу, но и врачевать тело (видимо, генерал знаком с шумерскими рецептами, в которых пиво является одним из ингридиентов для изготовления лекарств - прим. Редактора).
--
После трапезы, когда животы приятно наполнились, а возмущение наше несколько улеглось, Царь царей продолжил прерванное собрание, объявив, что он желает заслушать придворного летописца. Надо сказать, что мы - ассирийцы - любим историю народа нашего и при каждом царе поощряли ведение летописей, описывающих героические деяния наших царей и героев. Некоторые из них я успел прочесть, благо архивы храмов и дворцов открыты человеку моего ранга, а отец мой не жалел серебра для моего обучения чтению и письму. Натурально, что зачастую летописцы угождают царям, но, в целом, излагают интересно и содержательно. Итак, царский летописец Пузур-Суэн был вызван в собрание для рассказа о народе яхуд. Вот что я понял из его изложения. Яхуд появились неожиданно из степей и перекочевали в земли, где ныне живут. Они управлялись вождями, под руководством которых проводили мудрую политику истребления жителей покоренных областей (мы, сыны Ашшура, делаем то же, чем достигается спокойствие и процветание ашшурских колонистов в чертогах Великой Империи). Однако, как сообщил наш летописец, слабость Яхуд в их вере - они верят в некое божество, совершенно отличное от наших Аннунаков (собирательное название богов аккадского пантеона - прим. Редактора) , причем их жрецы совершенно не допускают существования других богов, считая это грехом. Такая однобокость и примитивизм веры яхуд свидетельствует, по словам Пузур-Суэна, о слишком простом нравственном устройстве народа, как видно, недалеко продвинувшегося в своем развитии по сравнению с могучей цивилизацией Ашшура. Мне совсем непонятно, как можно не видеть логики и гармонии в существовании многих богов, олицетворяющих собою все природные силы и явления, которые иногда щедры к нам, а иногда насылают всяческие беды, которые дружат и ссорятся меж собою, являя этим пример общества, мало отличного от нашего и поэтому столь близкого нам. Смешно представить, скажем, что столь разные светила как Шамаш (Солнце - прим.Редактора) и Суэн (Луна - прим. Редактора) могут управляться одним только богом. Натурально, Шамаш есть царь богов, так же, как есть Царь у народа ашшурского, но как может быть царь без подданных? Впрочем, хотя меня можно назвать человеком образованным, болтовня и пустословие - не моя стихия, а суеверия я представляю старым ведьмам, собирающим милостыню у храмов , и иеродулам (жрица, занимающаяся при храме "священной" проституцией - прим.редактора). Я- воин, устроен я просто, и мне приятнее обсудить диспозицию войск, нежели спорить, кто из богов более мудр. В этом я весьма похож на нашего Царя, прагматика и реалиста, который ведет ожесточенные споры с жреческой верхушкой, выпестованной его отцом Шаррумкеном. Син-ахер-риб (да славится имя его!) мудро доверил армии главные посты в государстве, прекрасно понимая нашу роль в строительстве могучего государственного организма. Для владения империей недостаточно молитв и жертв - потребны многочисленные войны, для устрашения врагов и попрания пятой Ашшура всех земель от Верхнего до Нижнего моря. Впрочем, поток военной добычи, из которого лишь малый ручеек вливается в храмовые хранилища - вот основная причина жалоб наших жрецов.
--
Итак, яхуд владели ранее частью Арама, Финикией, землями вокруг соленого озера, и малой частью южной пустыни, гранича с Мицраимом с одной стороны и со страною Хатти - с другой. Одно время ими правили вожди, потом народ избрал себе царя, при котором яхуд начали экспансию в пределах своей смехотворно - малой территории и захватили Арам, Моав, Амон и другие сопредельные государства (если можно назвать государством городишко с куском земли вокруг; впрочем, и Ур , и Бавэль были когда-то такими "Государствами"). Однако, царство их быстро ослабло и развалилось на две провинции. Северная - Бит-Омри - нанесла нам немало бед в битве при Каркуре, где мы впервые столкнулись с тяжелыми колесницами и великолепно обученной конницей яхуд, нанесшей нам огромные потери. Впрочем, слава Нинурты не дала врагу победить нас, хотя с ним плечом к плечу стояло мощное войско Арама. Совсем недавно, после трехлетней осады нам удалось взять столицу Бейт-Омри, которую яхуд называли Шомрон (тут по лицу Царя царей пробежала тень, он знал, каких потерь стоила эта осада, и сколько войска и стенобитных машин нам пришлось переправить для взятия города).
--
По мнению летописца...............(лакуна), но следует отметить их упорство, воинскую доблесть, умение наносить неожиданные удары и стойкость в бою. Их армия может стать сильным соперником, хотя она перед армией Царя Царей мала, как горсть пыли перед песками пустыни. "Чушь!" - воскликнул Сарассар - "если мы разбиваем войска Элама и Бавэля, что нам Яхуд! Если нам покорились горные гнезда урартов и страна Эллиппи - нам ли бояться крепостей ........(лакуна). Ассархаддон устало возразил, что можно было бы обойти Яхуд по берегу Великого моря, тем более, что тирийцы обеспечат нам поддержку флотом, а филистимские города Экрон и Аза откроют ворота при нашем виде. А далее - и тут он привстал, и голос его загремел - надо разрушить Мицраим, захватить его богатые города и навсегда положить конец его поползновениям на гегемонию над Арамом! "Мы не можем владеть миром, пока Паро Мицраима сидит на троне своей страны. Дай мне войско, отец, и титул твоего наместника в Но-Аммоне, я положу Мицраим к стопам твоим, как жнец кладет сноп сжатых колосьев у ног своих!" - воскликнул горячий юноша. Я преисполнился радостью, и подумал, что был бы непрочь служить Ассар-Хаддону так же верно, как я служу его отцу.
--
Тут Царь Царей хлопнул в ладоши, и установилось молчание. Он сказал, поглаживая рукой свою роскошную завитую бороду: "Я решил уничтожить и совершенно истребить Яхуд! Так как отец мой поступил с Шомроном, я поступлю с Урусалимом! И если надо, я буду осаждать его 30 лет! Нет оправдания существованию такой мерзости, как этот нечестивый народ, который ниоткуда пришел и в никуда вернется! Дабы убить змею, гнездящуюся в доме Ашшура, следует раздавить ее поганую голову!.......(часть таблицы отстутствует).
--
Объявленная назавтра мобилизация войска длилась 17 дней. Мне пришлось спать совсем немного, так как главнокомандующий направил меня в инспекционную поездку на царские кузницы, где ковалось многочисленное новое оружие. Страна Хатти, которую мы простертой десницей Ашшура покорили, дает хорошее железо, из которого мечи в меру упруги, а панцири прочны. Так , побывал я и на колесничном заводе, где видел новые модели колесниц, в которых три воина помещаются с удобством, а также есть в них специальные колчаны для метательных дротов и ,против старых колесниц, новые бронированы тонкими листами железа и бронзы спереди и с боков, что делает их неуязвимыми. Тройка лошадей мчит такую колесницу без усилий и на огромной скорости врывается в ряды врагов, которые как спелые колосья пред серпом, валятся по обе стороны, пораженные метательными орудиями. Окованые колеса гремят , словно гром, по каменистой почве, и один их грохот наводит ужас на врага. Коней для таких колесниц мы выращиваем особо, выбирая наиболее рослых и сильных, но пождарых, дабы несли они колесницу быстро и не утомляясь от резвой скачки. Меня потянуло попробывать новую модель колесницы на львиной охоте, и вот, в выдавшееся свободным утро, мы с царскими сыновьями и многочисленной свитой выехали в степь, а к полудню возвратились с трофеями, убив трех крупных львов и одну львицу. К сожалению, поголовье этих красивых, хищных богоподобных тварей стремительно редеет, благодаря охотничьим забавам царского двора...
--
Войско в походе. Пыль поднимается к небесам. Земля дрожит под ногами наших воинов. Города открывают ворота, и их правители изъявляют знаки покорности. Кажется, что даже горы склонили головы и реки расступаются перед войском. Слава тебе, повелитель мира, великий Царь Царей Син-аххер-риб. Дивное величие твое окутало твои воинства. Царства склоняют пред тобой головы! Тир и Сиддон, Экрон и Азза, паро Мицраима разбит с войском своим у Аззы! Десницей простертою уничтожаешь ты врага, склоняешь под ярмо головы непокорных.
--
Войско паро Мицраима встретило нас южнее Аззы. Сомкнутым строем стояли солдаты, выставив вперед лес длинных копий, прикрывшись огромными высокими щитами. Я прикинул их число около 15000, строй данного вида, хорошо разработанный генералами Мицраима, довольно тяжело сокрушить На флангах паро держал отборные колесничие части, но мицраимская колесница очень легка, запряжена двумя лошадьми и в ней умещаются лишь возница с копьеметателем. Кроме того, в Мицраиме не любят защитного вооружения, из-за ужасной жары, царящей в этой безбожной стране, поэтому ни колесницы, ни пешие воины не прикрыты как следует бронёю, чем уступают одетым в кольчуги солдатам ашшурской тяжелой пехоты и нашим закованным в железо колесницам. Тем не менее, невзирая на веру в силу войска своего и надеясь на помощь богов, я не стал торопиться и избрал тактику выжидания. К полудню нетерпеливый паро ударил на нас первым. Мы легко остановили натиск его колесниц, после чего правое крыло войска ашшурского, где я предусмотрительно поставил митаннийскую конницу, сумело обойти паро с фланга, после чего его воины дрогнули и показали тыл. Мы преследовали их до того времени, когда солнце стало склоняться за горизонт Нижнего моря. Этим мы достигли полного рассеивания сил врага - теперь паро не сможет придти на помощь своему союзнику - царю Яхуд, и тому ничего не останется, как смириться с мудрой политикой Ашшура.
--
Яхуд, день первый. Благодарение великим богам Нинурте, Адду и Суэну мы, пройдя форсированным маршем из Ашшура через покоренные нами Миттани, Хатти и Арам, Тир и Экрон прибыли в недавно еще населенную землю Яхуд, где , в районе их разрушенной северной столицы был организован первый лагерь. Я восхитился искусству нашего оружия, глядя на огромные руины стен города Шомрон, уничтоженного царем Шаррумкеном . Толщина стен достигала в отдельных местах 10 локтей, а желтый камень, из которого были построены эти сооружения, обладал чудовищной твердостью. Я совершенно затупил острие своего меча, пытаясь отковырять себе на память осколочек от стены. Тем славнее победа Шаррумкена! Три с половиной года осаждали наши воины непокорный город, прежде чем исхитрились пробить таранами брешь в стене. Я не видывал таких искуссных фортификационных сооружений ни в Араме, ни в Урарту, ни даже в славных городах Элама (где в молодости своей служил лазутчиком царя ашшурского). По донесениям разведчиков, Урусалим - столица яхуд - еще неприступней. Царь яхуд - Хизкиягу - приказал отстроить заново стены Урусалима. Сколько же мы будем осаждать его? У меня нет сомнений, что боги даруют победу, но какой ценой?
--
Свершилось! Оставив часть войска в Бит-Омри, мы выступаем против яхуд. Войска нашего 130 тысяч, из них колесниц 2000, отборной конницы 20000, фортификационных войск 3000 с 14 баллистами и 5 таранными машинами, 45000 легкой и средней пехоты и лучшие отборные отряды тяжелой пехоты - 20000. Остальные - лазутчики, повара и прислуга - тоже вооружены и могут ринуться в бой по первому приказанию. Лагерь охраняет 5000 человек легковооруженных и 1000 отборных всадников. Оружие наше наточено, луки натянуты, запас камней для метательных машин готов. Лагерь являет собою зрелище, потрясающее сердца. Лучшие полководцы командуют войсками. Не забыта и помощь богов - на алтари возносятся жертвы, жрецы молят Нинурту и Ашшура о заступничестве и даровании скорейшей победы могучему воинству. Сарассар с корпусом в 30000 послан взять крепость Лахиш - ключ к городам побережья.
--
Яхуд, 25 день. Сарассар вернулся с победой. Он принес трофейное оружие яхуд и много пленных - от мала до велика, в основном, женщин и детей. Мы уведем их в горы Урарту, где они будут добывать камень. По словам сына Царя, осада Лахиша была крайне тяжелой. Яхуд прекрасно стреляют из луков. Они сражаются до конца, женщины и дети дерутся наравне с мужчинами. Я смотрел на пленных - часть из них держала в руках музыкальные инструменты, они плакали и играли грустные песни, языка которых я не понимаю. 4000 войска легло под стенами Лахиша, мы потеряли один таран , сожжены 3 баллисты. В моем сердце волнение. Небольшая крепость отняла столько жизней! Что за баба этот Сарассар! Жрец, а не полководец. Ему бы быть служкой при иеродулах в капище Иштар-блудницы. Царский сын...Только бы не стал царствовать.
--
Я жду похода на Урусалим. Да помогут Великому Царю боги! (написано дважды, в табличке имеется дырка для ношения на шее, в качестве талисмана. Внизу оттиски печати - бык и лев сражаются друг с другом. Прим.редактора)
--
День двадцать седьмой. Войско на марше было атаковано конными отрядами яхуд. 127 раненных и 42 погибших. Все отряды яхуд уничтожены. У убитых яхуд отличная экипировка - кожаные панцири с железными бляхами, полукруглые шлемы, очень тугие луки из рога. Кони их в целом хуже наших, но сыты и сбрую имеют довольно прихотливую. Мы прошли через город, который на языке яхуд зовется Бетэл. Город предан огню, добыча невелика. Мало питьевой воды. Посланы особые отряды фуражиров к источникам воды. Жара стоит как в Бавэле, ночью становится прохладно. Войско преследуют стаи птиц, криком своим будящих спящих воинов. Что-то странное творится с людьми. Сегодня мне показали группу солдат тяжелой пехоты, родом из Арама. Они отказываются идти дальше. Они говорят, что бог Яхуд простер над нами свою десницу и с пальцев его капает наша кровь. Вздор! Их повесят на рассвете следующего дня. Мятеж должен быть подавлен. У местных оливок странный терпкий вкус, после которого еда кажется пресной. Местный козий сыр горчит немного, но приятен. В лесах множество диких кабанов - яхуд, по странным своим суевериям, не едят мяса этих животных. Города малы, но аккуратно построены , во многих домах бассеины для омовения! Удивительно видеть, что этот непонятный народ цивилизован...
--
Донесение лазутчиков: "Мы ночью подошли к стенам Урусалима. Город воистину неприступен. Стена высока до сотни локтей в высоту, башни крепки, имеют многоугольную форму , из их бойниц хорошо простреливается из луков местность на 300 локтей от стен. Стены окружает ров. На стенах через каждые 50-60 локтей - баллисты, меньшие размером , нежели наши, дальность полета их снарядов неизвестна. Вокруг города совершенно нет воды. Окрестные городки разорены, и жители их ушли в Урусалим. С восточной стороны нет смысла атаковать стену, хотя можно расставить артиллерию на холме, что против восточных ворот. Южная стена кажется ниже остальных (около 50 локтей в высоту), но там больше баллист. Стража сменяется 4 раза днем, 5 раз ночью. Город, несомненно, готов к долгой осаде, простым приступом взять его невозможно. Подкоп труден для исполнения из-за необычайно каменистой земли".
Отступление первое: царь праведный.
Он был необычным мальчиком, Хизкиягу. Слабый телом, он родился таким крошечным, что повитуха сказала: "Нет ему жизни". Мать, еще багровая от усилий, заплакала горько, глядя на курчавые волосики младенца: "Господи, Боже наш, Царь Вселенной, даруй мальчику жизнь! Дай ему силы и разум, дабы был он под стать отцам своим, пусть подобен будет Ицхаку, человеку слабому телом, но сильному духом, с которым ты говорил и поставил его над сыном рабыни!". Малыш иногда тихонько похныкивал, но грудь брал и сосал с удовольствием. Он был обрезан - как и все его сверстники - на 8 день своей жизни и вступил в Брит Авраам. Его нарекли Хизкиягу, что значило "Укрепил меня Господь". Мальчишка был высоколобый с умными черными глазами. Он поздно научился ходить, и рано - читать. В три года он уже знал все 22 буквы, а в 5 лет читал Тору Моше и внимал учителям, говорившим с ним о праотцах его - Аврааме, Ицхаке и Йакове, о том, как Моше Рабейну говорил с Господом лицом к лицу , о шофтим и первых царях Израиля. Каждый камень Йерушалаима был знаком мальчишке по книгам - вот здесь Давид тайком наблюдал за моющейся в Кидронских водах Бат-Шевой, а тут был заложен фундамент Храма, который и поныне высится над Ерушалаимом, а тот водоем вырыл царь Шломо для того, чтобы поить своих коней.
Времена наступили тяжелые. Иудея стала маленькой страной, со всех сторон окруженной врагами. Дух народа был слаб, иудеи отворачивались от Бога Истинного. На холмах, покрытых лесом, стояли грубые деревянные столбы - Ашейры, а в долине Инном - огромная бронзовая статуя страшного божка Молоха, которому приносили в жертву новорожденных младенцев, бросая их в печь, день и ночь пылающую в ненасытном брюхе идола. Столб черного дыма поднимался из жуткой долины Инном, и матери прятали своих детей, когда по улицам проходила процессия нарумяненных и завитых жрецов Молоха. Даже во дворе Храма была небольшая статуя Ваала, тонкой финикийской работы, которую поставили при прежних царях. А еще где-то в притворах Храма прятали Нехуштана - медного змия, которого по преданию изваял сам Моше Рабейну. Ему молилась маленькая секта змеепоклонников, людей отвратительных, склонных к содомскому греху. Отец Хизкиягу - царь Ахаз, был человеком праведным, старался придерживаться веры отцов своих и искоренял, где возможно, ереси, казня ересиархов и побивая камнями лжепророков. Этих "служителей богов" расплодилось в Иудее великое множество. Они ходили из города в город, издавая гортанные крики и кружась в танцах, некоторые бились в припадке падучей, иные глотали змей и ящериц. Иные из них, плюя в сторону храма, вещали: "Быть граду сему пусту!". Их казнили публично. Ахаз, человек мягкий, в искоренении ереси не был последователен, поэтому змеепоклонников не трогал, а жрецов Молоха, как говаривали злые языки, даже побаивался, зная их богатство и могущество, их связи с Тиром и Сидоном, их тайные собрания , где среди безудержного разврата обсуждались планы крушения иудейского трона. Поэтому жрецы Бога Единого не любили Ахаза, и молодой царевич жил в постоянной атмосфере раздвоенности и страха. Учителя нашептывали ему одно, отец, метавшийся между разными конфессиями - другое. Смутные времена наступали, как - будто большая и серая волна подкатывала с севера к подножиям древних стен Ерушалаима, грозясь смыть все на своем пути. Жизнь в Ерушалаиме сделалась неспокойной. Боялись ассирийцев. Непобедимые армии Империи подбирались уже к Иудее, стремясь поглотить этот последний клочок независимой земли, как кость в горле сидевший между Ассирией и Мицраимом. С юга приходили отряды воинственного Паро, ночью врывались в незащищенные города, уводили иудеев в плен египетский. Вокруг городов Ахаз приказал строить стены, возводить башни, готовить гарнизоны к отражению неприятеля. Вскоре он умер. Два дня болел царь, метался на ложе своем, освещаемый неровным светом масляных светильников, и жена его Авия утирала ему пот со лба. За окнами бушевал зимний ветер, дико выл в узких улочках. Грозовые тучи собрались над Ерушалаимом и молнии яростно били в бронзовые острия на крыше Храма. В ту ночь молодой принц стал царем. Он сидел в дальнем уголке своей спальни, укутавшись в талит, и читал древние псламы, по преданию написанные Давидом. Вера в Господа проснулась в эту ночь в его сердце, он видел, как рушится мир, окружавший его, чтобы уступить место новому, еще более страшному миру. Когда в спальню вошла мать, вся в слезах, Хизкиягу понял - свершилось. Его отец, смиренный слуга Бога, царь иудейский , ушел в новый, лучший мир, где нет ни страданий, ни болезней, ни проклятых жрецов Молоха. Царство перешло в слабые руки молодого Хизкиягу, как яблоко, неожиданно упавшее с дерева. Новый царь, совершенно неожиданно для придворных, сразу же показал львиные когти. По его приказу был уничтожен Нехуштан, а всех змеепоклонников отдали на растерзание черни, которая с особой радостью забила камнями жрецов змеиного бога. Та же судьба ждала жрецов Молоха, чьи несметные богатства пополнили уже оскудевшую храмовую казну. Придворные дивились на лицо царя, еще недавно такое радушное и немного даже виноватое, оно сделалось страшным. Хизкиягу понял один древний принцип, по которому можно было править его жестоковыйными и своенравными подданными - массовые репрессии, публичные казни, твердая рука и безжалостное сердце. Кроме того, народу был необходим единый государственный культ, не языческие шашни с баалами и ашейрами, но тот древний и страшный культ Единого, с его тайными мистериями, с его школами, где дети и взрослые денно и нощно изучали Тору Моше, с его веселыми праздниками и неутомительными постами, с его четкой централизацией власти. Храм, выстроенный по приказу Соломона Мудрого, за многие годы пришел в ветхость, во дворе его, полном мусора и скотского навоза, жрецы отгородили себе места под курятники, и часто петух пел во время молитв, нарушая пение левитов . Да и жрецы стали уже не те, строгий отбор коэнов , как было принято во времена первых царей, канул в небытие, и частенько жрецами становились хитрые тороватые мужички, которым не терпелось набить карманы деньгами из жертвоприношений, которые стекались в Храм от богобоязненных и трусоватых иудейских купцов.
Но были еще достойные люди в Иудее, были сановники, происходящие из древних родов, которые оплакивали происходящее в государстве. Не перевелись еще юноши, верные Господу, изучавшие Тору Моше и готовые пойти за царем для очищения государства от языческой скверны. Войско -свежее , бодрое, готовое к подвигам, было послано в филистимский Экрон, давно уже не плативший дани, завязавший связи с Ашшуром, войско - первый раз за долгое время - вернулось с победой!
Но как мала и ничтожна была эта победа! Уже севера скакали всадники, одетые в чешуйчатую броню, сверкающую на Солнце. Их вел Шалман-ассар, царь Ашшура, неукротимый в ярости, жестокий в бою, свирепый к побежденным. За всадниками шли бесчисленные отряды пехоты, гремя колесами, неслись по пыльным дорогам колесницы, скрипя ползли запряженные волами грозные боевые машины - баллисты, катапульты и тараны. Царь Израиля Ошеа отказался платить дань Ашшуру, его казна опустела, его царство стало крошечным, и войско превратилось в горсточку плохо вооруженных людей. Но он решил биться, чувствуя, что ему суждено остаться последним царем Израиля, биться, не имея даже малейшего шанса на победу. Шалман-Ассар принял вызов. Не прошло и трех лет, как пал Шомрон, город великий, укрепленный искусно, чьи стены, сложенные из самородных камней, поднимались на 30 локтей, чей дворец, украшенный слоновой костью, почитался за чудо архитектуры, чьи грехи были красны, как кармин. Пал город греха, где Баал и Ашейра почитались богами, где псы лизали кровь Ахава, когда привезли его умирать после битвы в Рамат-Гилеаде. Шалман -ассар не увидел падения Шомрона. При свете факелов, метался он ночью на походном ложе своем, снедаемый лихорадкой и на рассвете Нергал забрал душу его. Царь - Шаррумкен - продолжал осаду с возрастающей яростью, бросая на неприступные стены новые и новые штурмовые отряды, днем и ночью сменялись солдаты у таранов, мерно бьющих в неприступные стены. И когда кончилась вода в цистернах, а жители Шомрона съели уже последних крыс и питались трупами, Ошеа дал приказ открыть окованные бронзой ворота, ибо некому более было оборонять многострадальный город. Ашшурская армия, как саранча, опустошила многострадальную землю Израиля, уводя в плен исраэльтян от мала до велика. Была пора сбора плодов, яблоки отягощали ветви, черные маслянистые оливки устилали ковром землю под деревьями, но некому было собрать урожай. Вереницы пленных, мужчин, детей, женщин, связанные веревками шли под охраной ассирийцев в страну, откуда не было возврата. Некоторые исраэльтяне бежали на юг, в Иудею. Их встречали, где молчанием, где надрывным плачем, обнимали, приносили нехитрую еду, селили в своих домах. Пост великий двухдневный был объявлен священниками в Ерушалаиме. Забыты были столетние распри между царствами, брат обнимал брата, брат брил наголо голову и посыпал ее пеплом , скорбя о Шомроне.
Царь перестал спать ночью. Его мучил неведомый доселе ему страх. Прохладные ночи Ерушалаима не несли облегчения, воспаленными глазами вглядывался Хизкиягу в горизонт, стоя на северной башне дворца своего. Там, за холмами Бетэла сгущалась гроза. Там стотысячное войско Ашшура, полное сил и жаждущее убийства, словно волны морские набегало на земли Иудеи. И даже после того, как Шаррумкен неожиданно ушел назад в Ашшур, камень остался лежать на сердце Хизкиягу, тяжелый, царапающий до крови острыми краями своими, камень. Царь знал - они вернутся...Царь боялся жить дальше...Царь понимал, что ждет народ его.
Только одно чувство несло облегчение Хизкиягу, наполняло его силой и давало желание жить. Простая земная любовь, которой подвластен и отрок и старец, и водонос и царь. Женатый на дочери вельможи , Хефцибе, царь не любил ее. Царица была глупа, сластолюбива, часто умащалась египетскими благовониями, от которых у Хизкиягу выступали на глазах слезы. Но хуже всего был их сын - Меннаше, злобный и плаксивый мальчик, унаследовавший у матери ленность и распущенность, не слушавший учителей , заводивший драки со сверстниками и гонявший голубей по крышам. Хизкиягу желал видеть в нем продолжение своей династии, достойного и богобоязненного отрока, но все надежды его разбивались как морская волна о берег....
А царь любил другую...С ним случилась та же история, которая произошла с предком его Давидом. Ему приглянулась жена одного из вельмож, Шуламит, дочь Авнера, высокая, стройная, необычайно красивая. Ее рыжие роскошные волосы сводили царя с ума, он вспоминал о ней, даже когда приходило время молитвы, становился невнимателен, уходил в грезы и мечты. Ночью царь перечитывал свиток "Песни Песней Соломоновых", думая о том, что сделал бы на его месте сам Соломон Мудрый, но ответ, сам собой напрашивающийся, таил в себе грех и нарушение заповедей, что томило Хизкиягу еще больше. И он удерживал себя даже от разговора с ней, даже от взгляда на нее, потому что, взглянув на ее слегка удлиненное, благородное лицо, с точеными чертами, с нежной матовой кожей, напоминавшей по цвету персики из Бетлехема, на ее прекрасные полные губы, которые так часто улыбались ему, на гибкое сильное тело, которое не могла скрыть узорчатая ткань, на тонкие грациозные руки, унизанные дорогими золотыми браслетами, терял совершенно рассудок и радостно улыбался, глядя куда-то в сторону, а как можно было терять рассудок, когда сгущались тучи на горизонте, когда войска Ашшура вновь шли в поход на Арам и Цор, когда поднимала голову Филистия...Как можно было терять голову, когда муж любимой был праведным царским слугой, да еще и ревнивцем впридачу. Постепенно Хизкиягу привык к своему чувству, и, когда все вокруг становилось невмоготу, когда учителя жаловались на новый проступок Меннаше, когда Хефциба устраивала сцену с рыданиями, прося мужа уделить ей хоть немного внимания, он поднимался на крышу дворца, как делал некогда Давид, и вспоминал о своей возлюбленной, перебирая бережно в памяти каждую черточку ее облика, мысленно разговаривая с ней, и боль на душе становилась все легче, все дальше уходил мир, куда-то вниз, туда, где звенел под древними желтыми стенами Кидронский ручей, где пасли стада пастухи Ерушалаимские, где за стенами виднелись вершины гор Моава и блестело сквозь дымку свинцово-синее зеркало Ям-Аммелах...Он не знал, любит ли она его, когда-то знать это было ему необходимо, но вскоре он смирился, повзрослел, и понял, что мал человек и ничтожен, и ничего своего не имеет в мире этом, куда приходит голым и голым уходит из него, и, хотя в руках его власть над народом, но не имеет он власти над сердцами женскими, и пусть течет время, вновь и вновь зацветает миндаль, и горлица поет в земле иудейской, а путь мужчины к сердцу женщины останется , как писал Соломон Мудрый, непонятным.
(продолжение таблиц Синнар-Этель-Илани)
--
Хвала Ашшуру! Осада началась по всем правилам, выработанным еще при царях древних. Мы выстроили два лагеря у восточной и западной стены Урусалима, окружив их частоколом. В большем лагере 60000 войска, он расположен с запада, откуда дорога ведет к морю в Яффо, Асдот и Аскалон - там наши базы снабжения, оттуда привозится каждый день достаточно зерна и иной пищи. С востока лагерь меньшего размера, но там находятся отборные силы, сам Царь Царей Син-Ахер-Иб обитает в этом лагере в своем походном шатре, а рядом шатры сыновей его. От обоих лагерей до стен Урусалима - 5 полетов стрелы. У восточного лагеря, как и указали лазутчики, удобно установили артиллерию, обстрел стен Урусалима ведется почти беспрерывно , но не дает видимого результата. Каждый день мы высылаем карательные отряды в близлежащие местности для планомерного уничтожения местного населения, такие конные отряды числом в 500-1000 человек полезны, ибо могут за короткое время внушить яхуд страх перед Ашшуром. В плен, кроме жителей Лахиша, угнано уже 20000 человек, десятой части из них Царь приказал вырвать глаза, как принято у нас делать с волами, вращающими водоподъемные колеса у оросительных каналов. Везде мы встречаем отчаянное споротивление. Яхуд, как кажется мне, совершенно не ценят собственную жизнь. Матери убивают своих детей, а потом закалывают себя, чтобы не попасть нам в плен.
--
Вчера я посетил одно из разрушенных селений, где с интересом наблюдал, как живут яхуд. В их селениях нет храмов. Самым большим домом является школа, в которой на стенах начертаны знаки их странного письма. Надо заметить, что яхуд поголовно грамотны и учат своих сыновей и даже дочерей читать и писать с раннего детства - все это принижает великую науку письмен, которой в Ашшуре занимаются только избранные или очень богатые люди. Осмелюсь предположить, что письмо яхуд очень примитивно, в нем , как рассказал мне один пленник , всего 20 или 22 знака. Что можно записать и передать столь малым количеством знаков - наверное только очень примитивные понятия! Несколько сот знаков развитой и совершенной аккадской клинописи могут передать намного больше слов и понятий, лишний раз подумалось мне, насколько примитивен этот странный народец! Один единственный небольшой храм в Урусалиме, который ясно виден из восточного лагеря, имеет малый размер, форма его напомнила мне подобные сооружения в Араме и Финикии, на крыше этого с позволения сказать, строения, торчат золотые острия, которые, по рассказам местных жителей, притягивают молнии.
--
Еще могу добавить в пользу яхуд (я, кажется, уже писал об этом), что народ этот очень чистоплотен, и, несмотря на нехватку пресной воды, проводит ритуальные омовения почти каждый день. У них много праздников. .. (лакуна в тексте)
--
Осада длится уже пятый месяц, подходит сезон дождей, неблагоприятный для войска, а результат пока весьма и весьма невелик. Яхуд отбивают атаки штурмовых отрядов, им удалось сжечь две баллисты. Но урон войску Ашшура не нанесен, солдаты жаждут победы. Тем не менее, Царь Царей выслал сегодня Сар-Ассара со свитой вести переговоры о сдаче Урусалима. В учтивых выражениях, Сар-Ассар сообщил яхуд, что бесполезны их усилия, ибо их бог - ничто по сравнению со славой богов Ашшура, давших в руки наши победу над богами Хаммата,Аррапхэ, Арама и Тира, войско яхуд столь ничтожно, что и двух тысяч воинов не выставит против нас царь Хизкиягу, что надежда его на Мицраим не оправдалась, ибо войско паро разбито. Взамен на капитуляцию, Царь Царей милостиво сохранит яхуд самое ценное, что у них есть - жизнь, и поселит их в Ашшуре у реки Гозан, где уже несколько лет живут их братья из Бит-Омри. Хитрый Раббасакай, вельможа Царя, передал слова эти, пользуясь языком яхуд, чтобы слышали его в Урусалиме и убоялись мощи Син-Аххер-Иба, и не полагались на бога своего больше . После передачи послания, Сар-ассар повернул коня к лагерю, довольный похвальбой своей, и за ним ехала свита, предвкушая близкую победу над презренным народом яхуд.
Отступление второе: Разговор с Богом
Царь Хизкиягу , осведомленный об ассирийском вторжении, созвал во дворце своем главных сановников и генералов , хотя в душе он знал, что никаких добрых новостей и правильных советов не услышит. Стояло жаркое лето, ночи были душными и темными, со стороны моря часто поднималась мгла, окутывая к полуночи стены Ерушалаима, так, что даже огни костров на башнях были едва видны. Всюду виделись царю зловещие предзнаменования - так, бык, приносимый в жертву вчера, неожиданно грузно осел на каменные плиты двора, на глазах его выступили слезы, животное замычало и околело, не дав принести себя в жертву. Кроме того, произошло землетрясение, от которого дала трещину стена малой дворцовой цистерны, и часть воды успела просочиться и уйти в сухую и истомившуюся от жары землю. Зима в этом году выдалась сухая, дожди лили вяло, Кидронский ручей едва журчал под стенами города. Солнце на закате было огненно-красным и повисало на зубцах стен , как отрубленная, сочащаяся кровью, голова.
В восточной комнате, окна которой смотрели прямо на горы Моава, вместе с царем сидели на брошенных на пол подушках шестеро. Царь созвал только самых близких людей, опытных в жизни, искусных в делах военных и дипломатических. Молчание давило тяжелой ношей. Никто не пытался начать разговор. Наконец, заговорил Эвьятар, генерал конницы, сухощавый, со страшным изуродованным ударом египетской палицы, лицом: "Ассирийцы наступают с двух направлений, о Хизкиягу. С северо-востока, со стороны покинутого жителями Бэт-Эля идет сам Санхерейв, царь ассирийский, и с ним отборные части миттанийской конницы и тяжелая пехота. С юго-запада, взявши Лахиш, подошел к стенам Сарэцер, сын Санхерейва, да сотрется имя его, с колесничими войсками и пехотой. У ассирийцев много осадной артиллерии, мы насчитали, по меньшей мере, четыре десятка баллист, впрочем, царю уже известно об обстреле стен города. Ассирийский воин воистину неуязвим! Их броня состоит из бронзовых чешуек, нашитых на толстый кожаный панцирь, щиты окованы медными пластинами, шлемы целиком из бронзы, хорошей работы. Кроме копий, мечей и боевых топоров, ассирийцы вооружены пращами и луками, луки у них хуже наших, но достаточно совершенны, чтобы послать через стены десятки тысяч стрел. Ассирийская колесница окована толстой броней и неуязвима ни для метательных снарядов, ни для копий. Наши конные вылазки против ассирийской армии увенчались разгромом, хотя я по твоему, о царь , приказанию выбрал самых отчаянных воинов. Вот теперь, когда ассирийцы построили два лагеря вокруг Ерушалаима, нам ничего не остается, как признать поражение. Мы не выстоим более года. Несмотря на то, что воды в городе достаточно, запасов продовольствия не хватит на год, число беженцев, скрывшихся в Ерушалаиме, доходит до пятидесяти тысяч."
Шевна , писец царский, комкая бороду в кулаке от волнения, прошептал "Но ведь если мы откроем ворота - нас просто выведут в рабство. Вспомните, что стало с Шомроном, когда Ошеа приказал открыть ворота! "
Никто не проронил ни слова более. Сгущалась темнота в узких окнах. Неожиданно поднялся холодный, пронизывающий ветер, выл в узких улицах Ерушалаима, бросая горсти пыли в глаза прохожим, сметая с крыш голубиный навоз. Луна - кроваво-красная, огромным диском вставала из-за хребта Моавского плоскогорья на востоке. С холмов, окружающих Ерушалаим, слышался беспрерывный гулкий шум, производимый огромным войском ассирийцев. Днем, в моменты яростных штурмов, этот шум бывал так силен, что в городе невозможно было разговаривать иначе, как крича друг другу в ухо. К вечеру этот страшный гул становился тише , и напоминал басовитое жужжание шершня. Иудейские воины, видимые на стенах из окон зала совещаний, тихо сидели группками, чиня помятые панцири, точа затупившиеся наконечники копий, перебирая стрелы. Среди них было много еще юных, почти безбородых отроков, только что ставших совершеннолетними, кое где поднимались на стену жены и матери защитников города, приносили нехитрый ужин, перевязывали раны и молча сидели рядом с мужчинами, стонов и причитаний, столь свойственных иудеям, не было слышно. "Пойдет ли в рабство народ Ерушалаимский?"- спросил царь негромко, словно бы обращаясь сам к себе-"смотрите, как серьезны и сосредоточены эти люди! Они не боятся смерти. Они боятся позора! Нам нельзя сдавать город, что бы не случилось! Молитесь Господу, ибо Он, господь Цеваот, Бог воинств Израиля, единственная надежда наша, последнее убежище силы нашей. Помолившись, идите говорить с ассирийцами. Может статься, Господь смягчит сердце злобного Санхерэйва. Если же нет - ни слова о сдаче Города. Значит, Богу угодна смерть наша у стен Храма, Обители его святой, за грехи отцов и дедов наших! А теперь, друзья мои, давайте пойдем на вечернюю молитву, ибо время уже пришло, три звезды давно стоят на небе!"
Хизкиягу проводил царедворцев до дверей, задернул узорчатую завесу за ними и еще долго мрачно смотрел перед собой, и в голове его проносились слова древнего пророчества: "Трубите в рог на Цийоне и поднимите тревогу на святой горе Моей, пусть трепещут все жители этой земли, ибо наступает день Г-сподень, ибо он близок. День тьмы и мрака, день пасмурный и туманный; как заря растекается по горам народ многочисленный и могучий, подобного которому не бывало от века и после него не будет во веки веков. Пред ним пожирает огонь, а за ним сжигает пламя; пред ним земля, как сад Эйдэнский, а за ним - пустыня необитаемая, и нет от него спасения.С виду похож на конницу, и мчатся они, как всадники. Будто с грохотом колесниц скачут они по вершинам гор, будто с треском пламени огня, пожирающего солому, как могучий народ, готовый к битве. При виде его трепещут народы, все лица мрачнеют. Как воины бегут они, как ратники взбираются на стену; идут они каждый путем своим, не смешивая путей своих. И не теснят они друг друга: каждый идет своим путем; и бросаются они сквозь мечи, но остаются невредимы. Снуют по городу, взбегают на стену, взбираются в дома; как вор входят они в окна. Трепещет пред ним земля, содрогаются небеса; солнце и луна тускнеют, и звезды теряют свой свет..." Оно исполнялось на глазах, это пророчество. Ерушалаим, обложенный с двух сторон, был обречен. Дань, тайком выплаченная Санхерэйву, не удовлетворила ассирийского деспота. Он должен был взять Ерушалаим во что бы то ни стало. Если того хочет Бог...
Царь Хизкиягу стоял на стене Ерушалаима, вглядываясь в две группы людей, стоявших у Восточной башни, слушая их переговоры. День был тихим, ашшуряне не атаковали сегодня город и из баллисты перестали метать камни. Но подходило уже к концу продовольствие, воины устали оборонять стены, много было раненных. Бог отвернулся от Ерушалаима.
Когда к воротам подъехали несколько всадников и просили говорить с царем, Хизкиягу оробел и не мог спуститься к ним. Тщетно призывал он Господа дать ему силы, пытался уговорить себя спуститься со стены. Он знал, какое послание несли ашшуряне. Он воочию видел , как открываются ворота Ерушалаима, и из них вереницей выходит весь народ и идет под присмотром солдат Санхереэйва в изгнание, так как уже изгнаны были их братья-израильтяне. И послал Хизкиягу Эльякима, сына Хилькиягу, ведавшего дворцовым управлением, Шевну - писца своего, человека многомудрого и искусного в переговорах, и Йоаха, сына Асафа, царского летописца для переговоров с ашшурянами, надеясь, что они смогут отвести беду от Ерушалаима.
Вот, что сказал им Равшакэй - визирь Санхерейва, грузный евнух, с трудом сидевший на жестком седле коня своего: "Слушайте слово царя великого, царя Ашшура! Так сказал царь: Что это за надежда, на которую ты так надеешься? Ты говоришь, что одного слова уст довольно для совета и силы в войне? На кого же ты ныне надеешься, что восстал на меня? Вот, ты теперь полагаешься на опору, на эту трость надломленную, - Египет, - которая, если кто обопрется на нее, вонзится ему в ладонь и проткнет ее. Таков Паро, царь Египетский, для всех, полагающихся на него...Пусть не уговаривает вас Хизкийау, ибо он не сможет спасти вас от руки моей; И пусть не обнадеживает вас Хизкийау Господом, говоря: "Спасет нас Господь, и не будет город этот отдан в руки царя Ашшурского". Не слушайте Хизкийау, ибо так сказал царь Ашшурский: заключите со мною мир, и выйдите ко мне, и будет каждый есть плоды виноградника своего и смоковницы своей, и будет каждый пить воду из колодца своего, пока я не приду и не возьму вас в страну такую же, как и ваша страна, в страну зерна и вина, в страну хлебов и виноградников, в страну олив, дающих масло, и меда; и будете жить, и не умрете. И не слушайте Хизкийау, который подстрекает вас, говоря: "Господь спасет нас". Разве какое-нибудь из божеств народов спасло свою страну от руки царя Ашшурского? Где Боги Хамата и Арпада? Где Боги Сефарвайима, Эйны и Иввы? Спасли ли они Шомерон от руки моей? Кто из Богов всех этих стран спас страну свою от руки моей, чтобы спас и Господь Йерушалаим от руки моей? ". Равшшакэй говорил на иврите, который выучил от израильских изгнанников, говорил громко,почти кричал тонким и звонким бабьим своим голосом, обратив лицо свое к царю и к народу, высыпавшему на стены, чтобы лучше слышать. Молчание, тягостное и страшное, повисло в воздухе. Хилькиягу,Шевна и Йоах молчали, помня завет Хизкиягу - не отвечать на предложения о сдаче. Но сыны Ашшура и не ждали ответа на свой ультиматум - они развернули коней у удалились с лагерю, где уже пришли в движение солдаты у баллист, готовясь послать град смертоносных снарядов на лежащий перед ними город.
Хизкиягу отошел под прикрытие каменного карниза и спрятал лицо в ладони. Он тихо плакал, как плакал в тот день, когда отец его Ахаз ушел в мир иной. Растерянный, потерявший почти рассудок, царь мог думать только о Шуламит. Она как живая стояла перед его взором, ветер развевал ее рыжие роскошные волосы, и на ее губах, подведенных кармином, сияла улыбка, нежная, теплая улыбка, от которой Хизкиягу становилось так хорошо, как-будто бы к его пылающему лбу прижалась ее прохладная ладонь, и ее губы прошептали ему: "Любимый, все хорошо, ты можешь справиться с кем угодно, в тебе сила Господня, и я буду стоять рядом с тобой, чтобы ты не боялся!"...
Хизкиягу отер слезы и спустился со стены, опоясался в вертище и пошел в Храм. Он начал молиться, читая вслух все молитвы , которые знал, бился о каменный пол, посыпал пеплом голову. К вечеру ему принесли немного хлеба и кувшин вина, но он не притронулся к ним.
Ночью, когда луна светила кровавым светом из-за поднявшихся с запада туч, неслышно ступая, в Храм вошел Иешая , сын Амоца, пророк. Низкий, худой, с клочковатой серой бородой, он казался невзрачным, но его глаза, блестевшие на смуглом лице, поражали каждого, кто мог хоть на мгновение выдержать их взгляд. Он присел на корточки возле лежащего на полу царя. Он начал говорить, голос его был глух и низок, и , казалось, шел откуда-то свыше: Так сказал Господь, Бог Исраэйлев: "То, о чем ты молился Мне из-за Санхэйрива, царя Ашшурского, услышано Мною". Вот слово, которое изрек о нем Господь: презрела тебя, посмеялась над тобою девствующая дочь Цийона, покачала головою вслед тебе дочь Йерушалаима. Кого ты поносил и хулил и на кого поднял ты голос и вознес высоко ты взоры свои? На святого Исраэйлева! Через послов своих ты поносил Господа и сказал: "Со множеством колесниц моих взошел я на высоту гор, на пределы Леванона; и срублю я рослые кедры его, прекрасные кипарисы его," и приду к самому крайнему пристанищу его, в лес цветущий его; Копал я колодец и пил воду чужую; и осушу ступнями ног моих все реки Египетские. Разве не слышал ты, что Я давно сделал это, в древние дни Я это предначертал? А ныне выполнил это тем, что опустошаются укрепленные города и превращаются в груды развалин. И жители их стали слабыми: разбиты и смущены; стали они травой полевою и зеленью трав, былинками на крышах, колосьями, иссохшими прежде, чем налились зерном. И жизнь твою, и выход твой, и приход твой - знаю Я, и дерзость твою против Меня. За гнев твой на Меня и из-за шума твоего, что дошел до слуха Моего, вложу Я кольцо Мое в ноздри твои и удила Мои в рот твой; и возвращу тебя тою же дорогою, которою пришел ты. И вот тебе, Хизкийау, знамение: в этом году будете есть выросшее из осыпавшегося зерна, и на следующий год - самородное, а на третий год сейте и жните, и сажайте виноградники, и ешьте плоды их. И уцелевший остаток из дома Йеуды опять пустит корень внизу и принесет плод вверху. Ибо из Йерушалаима выйдет остаток и спасение - от горы Цийон. Ревность Господа Цеваота сделает это. Поэтому так сказал Господь о царе Ашшурском: "Не войдет он в этот город, и не бросит туда стрелы, и не приступит к нему со щитом, и не насыплет против него вала. Тою же дорогою, которою он пришел, возвратится, а в город этот не войдет", - говорит Господь - "И буду Я защищать город этот, чтобы спасти его, ради Себя и ради Давида, раба Моего".
(продолжение таблиц Синнар-этель-илани)
--
После того, как Сар-ассар вернулся от стен Урусалима, он был вызван к Царю Царей Син-Аххер-рибу, да будет прославлено имя его, царь говорил с сыном и Рабба-сакаем, визирем, чтобы уяснить себе , какое впечатление произвел ультиматум на вконец запуганного нашей славой, Хизкиягу. Син-Аххер-риб уезжает ночью из лагеря, с отрядом из 15000 воинов для окончательного покорения восстания в Араме, и считает, что оставшегося войска будет вполне достаточно, чтобы принять капитуляцию Урусалима, пересчитать яхуд и вывести их в приготовленные земли на реке Гозан, после чего часть воинов получит земельные наделы в Яхуд. Так принято поступать при завоевании любого города и любой страны. Благодаря этому мудрому правилу мы достигаем замирения наших провинций и даем их населению вкушать блага ашшурской цивилизации.
--
В конце разговора с Сар-ассаром, царь внял просьбам сыновей и взял их с собой в поход на Арам. Видимо, сыновьям не терпится показать перед отцом свою удаль и перещеголять друг-друга. Ничего хорошего это не несет. Начальником войск назначен Рабба-сакай. На ночь, как обычно, были расставлены караулы, опасаясь подлой выходки со стороны яхуд, которые, по мнению некоторых генералов, способны совершить самоубийственное нападение на лагерь, предпочтя смерть рабству. Впрочем..(лакуна в тексте)
--
Ночью я разбужен, пишу при свете факела, ужас душной ночи, бог Эрра - бог чумы посетил нас, огромный лагерь стонет от боли , как единое тело, люди катаются по земле, изрыгая кровь, не могут дышать, умирают один за другим. Тела их покрывают красные нарывы, сочащиеся гноем, они падают рядом и умирают, падают и умирают!! Жрецы у алтарей возносят жертвы и молитвы богам, Ашшуру, Суэну и Нинурте, но тщетно, они валятся тут же у алтарей в судорогах и отдают свои души тем богам, которым молились! В небе светят две луны, обе кроваво-красного цвета, Суэн раздвоился и окрасился кровью! Это наша кровь, это наши стоны и крики достигают лунного бога. Но он бессилен. Возле меня лежит солдат, изо рта его течет струйка крови, неожиданно он говорит мне, и я с трудом слышу голос его сквозь ужасный шум: "Бог яхуд простер на нас руку свою! Многие видели руку в небе, а в ней -меч Яхуд, как серп бронзовый, жнущий как колосья, людей наших! Не надо было гневить его!". Дальше я ничего не помню, точнее, помню отрывками, как-бы в тумане, что лежу на земле, а вокруг тишина, и страшная вонь и смрад, и какие-то желтоухие дикие собаки рыщут среди трупов, и стервятники кружат в белесом небе стаями, ибо лагерь превратился в одно огромное царство мертвых, и один я остался, пощаженный злобным и страшным, невидимым и неосязаемым богом Яхуд!..
Отступление третье: Лунный бог
Тэрах нервничал. Огромный, грузный , рано полысевший, он сидел во дворе дома своего на улице Водоносов, ерзая на глинобитной скамье, раскаленной летним солнцем Арам-Нагарима. В полуденный час, когда жара выпивает человека заживо, когда змеи, по глупости заползшие на камень, моментально зажариваются, когда иссякает вода в болтливом фонтанчике во дворе, ничего не остается делать, кроме как сидеть вот так во дворике, подливая себе из кувшина пиво, и думать. Думы не несли покоя Тэраху. Внешне все было благополучно. Вчера на закате вернулись из Киша просмоленные плоты, нагруженные калахскими тканями, медленно подплыли к пристани, расположенной у базарной площади. Сегодня поутру караван, движимый железной волей Тэраха вернулся, пройдя песчаные бури и суховеи, из далекого Кархемиша с грузом меди и самородного железа, столь ценимого у кузнецов Ура. Серебро и золото текло в казну , склады ломились от товаров, и каждый житель Ура, кто знал Тэраха лично, а знали его многие, говорил о нем: "Он очень богат, этот купец!"
Но богатство, столь желанное в молодости, не несло счастья патриарху.
Он вспоминал плетеную из веток корзину, в которой сидел шестилетним младенцем, покачиваясь на спине мула; в соседней корзине, перекинутой через спину животного помещался нехитрый скарб, поверх которого лежала лира, струны которой пели мрачную песню пустыни, тревожимые сильным горячим ветром. Впереди мула шагал отец его - Нахор, пот выступал на спине его темными пятнами, высыхая белою коркой на буром и выцветшем плаще. Вдруг отец остановился и показал рукой вперед - там, среди желтой песчаной равнины Арам-Нагараима, окруженный сетью каналов и зеленью полей и фруктовых садов, лежал великий город, посреди которого на платформе, обмазанной асфальтом, высилась рукотворная гора - зиккурат Сина, Лунного Бога Шумера и Аккада. Город напоминал огромное чудовище, хребтом которого являлась серая лента реки Прат, лениво катившая воды свои с далеких северных гор, а головою - храм Сина. Стена , ощетинившаяся кирпичными зубцами, окружала Ур-Касдим (так, по словам отца назывался город), три дороги вели в него , по ним, как кровь по жилам двигался поток караванов, пеших людей, воинских отрядов, повозок, ослов, мулов, шли усталые паломники, движимые желанием простереться ниц на мощеной обожженными кирпичами площадью у подножия престола Сина. Шли кочевые племена Арамеев, таких же номадов, как и семья Нахора, предвкушая спокойную и сытую жизнь после перехода гипсовой пустыни, граничащей с запада с плодородными землями Арам-Нагараима. Тэрах вспомнил,как унизительно ползал отец его перед сытыми солдатами у ворот, вымаливая пропуск, пока один из них, жуя веточку, не сунул руку в корзину, висящую на одном из мулов и не вытащил оттуда сверток ткани. Именно эта полосатая ткань, вытканная матерью, стала пропуском: солдат поправил горячий бронзовый шлем, смачно плюнул под ноги и жестом приказал Нахору пройти сквозь ворота, скорчив при этом гримасу от чесночного запаха, исходящего от номадов.
Син, Лунный Бог , бог Ур-Касдим, таинственный бог ночи, стал богом семьи Нахора. Ступенчатая пирамида, увенчанная храмом Сина ,возносилась на 120 локтей в высоту над древним городом, высота, невиданная доселе человечеством. Ночные мистерии в храме, сопровождаемые гулким ревом барабанов и взвизгами флейт стали привычными. Таинственный влажный, душный воздух урских ночей, напоенный запахами огромного города, запахами пряностей, свежей глины, канализационных каналов и гниющих отбросов совсем не походил на сухой и холодный ночной воздух пустыни. Лихорадки и чума были частыми гостями горожан.
Дни и годы, прошедшие после прихода семейства в Ур-Касдим, отличались редкостным однообразием, нарушаемым лишь храмовыми праздниками. Нахор быстро вошел в число торговой гильдии и начал завозить из Ашшура те прекрасные шерстяные ткани и ковры, которыми так славились эти дальние северные края. У Тэраха не было времени бегать со сверстниками, тем более, что они сторонились его и даже били пару раз, обзывая грязным кочевником, в 11 лет он стал за прилавок одной из отцовых лавок, в 13 лет - женился, в 14 появился на свет первенец, с 18 лет он начал водить караваны в Ашшур и Эблу.
Хотя шестилетним прибыл Тэрах в Ур, он остался чужаком на всю жизнь свою. Даже сейчас, когда его годы приближались к шестидесяти, он почти ни с кем не дружил и не разговаривал, каждодневно проводя время в торговых делах. Незаметно подросли сыновья и дочери. И только один сын - Авраам - черноглазый курчавый мальчишка, повергал отца в ужас.
Братья Авраама давно стали истинными жителями Ура, они не пропускали ни одной храмовой оргии, прилежно посещали проституток, были в курсе всех городских сплетен, торговали, дрались на кулачках с городским сбродом, играли в кости в тавернах, у каждого из них в доме стояли многочисленные статуэтки, грубо но с поразительным искусством изображавшие Сина и других богов Арам-Нагараима - Адду, Шамаша, Нергала, Бэла-Мардука, Эа,и демонов "галла", предназначенных оберегать дом и семьи от болезней , сглаза и прочих напастей. Такой же алтарь стоял и у Тэраха, хотя иногда домочадцы ловили злобный взгляд отца, бросаемый им на статуэтки, словно бы патриарх не проявлял должного уважения к ним.
И вот вчера Авраам, взявши палку, совершил неслыханное святотатство, он разбил всех богов, стоящих в домашней божнице. Осколки статуэток он собрал и вышвырнул в канализационный канал. А отцу он сказал: "Я вижу, что боги эти бессильны. Есть кто-то выше их, который управляет движением светил и потоком воды в Прате, и зарождением плода в беременной утробе".
Тэрах ждал сына, сидя на глинобитной скамье и наслаждаясь холодным пивом. Он волновался, но где-то внутри поднималось неизведанное им чувство, воспоминание о том, что в далеком Харане, где тоже молятся Лунному Богу, под храмовой пирамидой есть школа,где члены рода Тэраха и Нахора проходят обряд посвящения Эль-Эльону, Богу истинному, о котором не слыхал никто в Арам-Нагараиме, где ночью, вместо буйных оргий с храмовыми проститутками, дети и взрослые из рода Шема, сына Ноаха, сидят рядом и слушают старый надтреснутый голос великого жреца Эль-Эльона - Эвера, который помнил еще самого Ноаха, основателя всех родов человеческих. Видимо, Аврааму придется уйти в Харран. Ему не место в городе греха, Ур-Касдим, не место ему среди ленивых и тупых горожан. Ему не место и среди арамеев-кочевников, из которых он вышел, и к которым ему не суждено возвратиться.
Авраам постиг то, что Тэраху не дано было постичь, от чего он бежал, желая быть как другие, приобщившиеся к цивилизации братья и сестры из его племени. Авраам, сын его, плоть от плоти его, возвращался к Богу Высшему, отвергнув лунного бога.
--
( продолжение таблиц Синнар-Этель-Илани;начиная с 28 таблицы, автор пишет на иврите) Они нашли меня живым. Их Бог пощадил меня. И они пощадили меня, странные люди, ставшие теперь моим народом...Среди ста тысяч трупов лежал я, в рвоте и крови, затыхаясь от смрада. И вот - отрок молодой подошел ко мне и взглянул в глаза мои, и закричал, подзывая народ. И подошли ко мне иудеи, и смотрели на меня, дивясь, что я жив. И их женщины взяли меня, и обмыли, и ухаживали за мною как за ребенком, ибо стал я слаб, и руки мои не могли делать ничего. И учился я языку иудейскому, и увидел, что сложен он и в то же время прост, и выучил я язык иудейский. И стал я просить иудеев сохранить мне жизнь и не казнить меня, ибо врагом я был им, но вот, смягчилась душа моя, и пала завеса с глаз, и понял, что нет Бога , кроме Бога Иудейского, невидимого и страшного, а боги народов иных - не более чем истуканы и мерзость. И пришли ко мне учителя , присланные царем иудейским, и стал учить я Тору Моше, и доныне учу ее, и благодарю его, Господа Бога Цеваота, бога Воинств, царя Вселенной, что пожалел он меня и спас от казни своей и дал мне глаза, чтобы видеть величие Его и душу, чтобы любить Его. И стал я братом иудеям, и совершили мне брит-мила, и вступил я в Брит Авраам, и вот - теперь удалился я от дней суетных, купил виноградники к востоку от Ерушалаима возле Иерихо, города Пальм. И вот - женился, и детей у меня семеро, и радость сердцу моему дарует Господь, и я счастлив жить с народом своим, который так любит Бога своего, народом, который средь народов живет и меж народами не числится, и которому заповедал Господь быть народом святым (конец надписей на таблицах)...
Хизкиягу снова стоял на восточной стене Города. Наступала осень, тучи грузно шли с севера, неся долгожданную прохладу. Уже убрали трупы в одну ночь сгинувших ашшурцев, уже царь их - Санхерэйв - ушел назад в Ниневей, где в капище бога его Несроха был зарезан во время молитв сыновьями - Ардамаликом и Сарэцером, но и они не познали радости, ибо царствовать сел Эйсар-Хаддон, царь справедливый, установивший мир с Хизкиягу и не посягавший более на независимость маленькой Иудеи. Убран был урожай, богатый как никогда, успокоились люди иудейские и снова дымок курился над Храмовым двором, дымок воскурения Господу. Хизкиягу взглянул на свиту свою, на Хилькиягу, управителя, на стоящего в сторонке Иешаю, и долго смотрел, делая вид что глядит в даль, на Шуламит, стоящую рядом с мужем...