Dark Window : другие произведения.

Я - оборотень (версия 2005)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Оценка: 7.04*14  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    (Версия 2005 - дописана новая глава и переработан стиль остальных). Два деревенских паренька, зарабатывающие мелким бизнесом на проезжающих мимо интуристах, и не подозревали, какую встречу готовит им судьба. Вернее, одному из них, оказавшемуся один на один с разъярённым могучим волком. Укушенный волком, подлечившись, уезжает из деревни в областной центр, где собирается учиться в обычном ПТУ. Не зря говорят, что самая дикая дедовщина вовсе не в армии, а в ПТУшных общагах. Нет никого безжалостнее детей. Особенно, по отношению друг к другу. Окунувшись во все ћпрелестиЋ ПТУшной жизни, герой, получив прозвище ћСверчокЋ, оказывается на низшей ступени общаговской иерархии, понимая, что теперь надо, стиснув зубы, терпеть до конца учебного года, чтобы затем самому стать ћстаршакомЋ. Но последствия волчьего укуса пробуждают в нём тёмную силу и неограниченные способности. Теперь он не просто забитый всеми пацан, теперь он ещё и волк, умеющий за себя постоять.
   Я - оборотень
   I"m Werewolf
  
   "ОБОРОТЕНЬ, - тня, м. В сказках:
   человек, превратившийся в кого-что-н.
   с помощью волшебства".
   (С.И. Ожегов "Словарь русского языка")
  
   "Всяк сверчок - знай свой шесток".
   (русская народная пословица,
   не имеющая, впрочем, к этому роману
   никакого отношения)
  
   "Отбросьте всё невозможное,
   то, что останется, и будет ответом,
   каким бы невероятным он ни казался".
   (Артур Конан Дойль "Знак четырех")
  
   От автора :
   Хотелось бы выразить благодарность Юрию Шинкаренко за невероятно удачный цикл очерков о подростках, позволивший мне создать каркас первой части. И реальным людям, чьи рассказы наполнили этот каркас конкретными фактами.
  
  Часть первая
  
   Глава первая
   Случай на дороге
  
   - Сейчас попрёт, - прошептал Колька, с визгом дёргая молнию потрёпанной сумки. - Помяни моё слово.
   Я молча топтался рядом и улыбался. Глупо и беспечно. В тот момент я свято верил, что попрёт. И крупно. Колька всматривался туда, где серое полотно дороги, истончившееся до ниточки, коснулось безмятежно лазурного неба. Колька ждал автобус. И я ждал автобус.
   А он, ещё невидимый, уже ехал навстречу. И кто-то в нём ждал меня. Или просто кого-то на обочине дороги. Кого-то, кто молча стоит и улыбается глупо и беспечно...
  
   Шли последние летние дни. Погода на дворе - лучше некуда, но шататься по лесу или удить рыбешку в пруду уже надоело. Вот Колька и уговорил меня пойти на шоссейку. С Колькой я сидел за одной партой с третьего класса. С тех пор мы накрепко сдружились, но через несколько дней пути наши расходились.
   Девятый класс позади, и я с нетерпением ждал осени, чтобы уехать в областной центр. Месяц назад я подал документы в одну из пэтэушек на токаря. А Колька решил махнуть в мореходку. В какую именно неведомо, ибо о своих делах Колька рассказывал с неохотой, поэтому я не знал, выгорело у него с поступлением или нет.
   А на шоссейку мы шли за "зелененькими". Наше село стояло неподалеку от дороги на Питер, по которой то и дело сновали красочно разрисованные автобусы с иностранцами на борту. Они ездили в город, чтобы полюбоваться двумя захудалыми церквушками или, как их теперь торжественно называли, соборами.
   Дорога от Питера неблизкая. Кроме того, не все средства передвижения были оборудованы должными уборными. Поэтому автобусы останавливались, пассажиры рассредотачивались по окрестностям, а уж тогда не зевай.
   Пока мировое сообщество мечтает лично взглянуть на страну только что победившей демократии, все западные туристы падки на "рашен соувенирс". Поэтому в такие моменты из объемистых сумок извлекались расписные ложки, деревянные медведи и куча подобных мелочей, символизирующих загадочную русскую душу.
   С выручкой мы ехали в город, где, не спеша, осматривали валютные киоски и закупали красочную мелочевку. А на чердаке или в сарае у каждого из нас бережно хранилась коллекция цветастых баночек из-под "Фанты", "Пепси" или "Кока-Колы", расставленных на самом видном месте.
   Вот только с сувенирами в последнее время шли обломы. Теперь, когда толпы жаждущих устремились за рубеж и буквально вымели прилавки, отыскать что-либо стоящее было нелегко. Приходилось усиленно крутиться по деревням и сёлам. Городские пацаны, завидев уже отоваренных туристов, просто лопались от злости и всё намеревались разнюхать, кто же вставляет им палки в колеса. Но до конкретных расследований, благо, не доходило.
   Тяжеленная сумка, набитая воинской амуницией, стукала меня по ноге. Все эти петлички-звездочки надыбал Колька. Ростом он не вышел, зато сноровкой наделил его бог за двоих.
   "Тетенька, продайте, - канючил он чуть ли не каждый день в магазине у воинской части, - брат в отпуск приезжает, просил купить". И продавщица, скрепя сердце, выделяла ему всё запрошенное, хотя продавать что-либо лицам, не имеющим отношения к воинской службе, настрого запрещалось...
  
   Потом мне хотелось вспомнить, предчувствовал ли я неизбежное? Но ничего такого вспомнить не мог. Бегая зимой по округе, я редко обращал внимание на следы серобоких. И волчий вой волновал меня куда меньше гудков поездов дальнего следования. Услышав поезд, мое сердце сладко замирало. И в дрёмах я частенько видел себя в этих слаженно стучащих вагонах, уносящихся в дальние страны. Я знал, что, выйдя на перрон, окажусь в большом городе. По-настоящему большом. Иногда мне казалось, что им непременно будет Питер. Но снились мне и другие города, наполненные то домищами с крышами выше облаков, то бесконечными кривыми улочками из древних избушек, за которыми закатными отблесками пламенели высотные коробки из стекла и бетона.
   А волки мне не снились. Волки были таким же обыденным делом, как покосившийся плетень или прохудившийся валенок. Где-то были они, а где-то я. Мы не требовались друг другу. И ничто не указывало, что дороги наши пересекутся...
  
   Я взмок уже на дальних подступах к шоссейке. Солёные капли обильно стекали по лицу. А Кольке было все нипочем. Он весело гнал по пыльной дороге громыхающую консервную банку, стараясь попасть в телеграфные столбы, что удавалось весьма редко. Поэтому Кольке частенько приходилось сворачивать в поле и разыскивать там свою банку, бережно прижимая к груди небольшую коробку, в которой перекатывалось десятка два матрёшек.
   Военную продукцию, которой у нас хватало, брали не очень охотно, а вот матрешки шли нарасхват и были самой ходовой частью товара, зато достать их было практически невозможно. Матрёшек этих притащил откуда-то Лёша, и теперь выручку за них предстояло делить на троих.
   От избытка чувств Колька засвистал во весь дух, а я, задумавшись, запнулся о бугорок и чуть не грохнулся в густую дорожную пыль.
   - Э, э, осторожней! - испугался Колян за товар. Но я спас свою репутацию, вовремя подхватив вырвавшуюся сумку. И обычные излияния о том, кого не надо брать с собой в дело, и о тех, кто испортит всё, к чему ни прикоснется, так и остались невысказанными.
   - Ну что, братан, решил куда поступать? - Колькино настроение моя неловкость не испортила.
   - В училище, куда еще, - вздохнул я.
   Хотя город и манил меня, но с замиранием сердца думалось, что предстоит покинуть село и жить невесть где и невесть с кем.
   - А то давай со мной, в мореходку, - Колька сплюнул на дорогу. - Хорошо моряку. За сезон - тыщи четыре-пять.
   Я понимающе кивнул и погрузился в свои мысли.
   - А на кого учить будут? - не умолкал Колян.
   - На токаря, - коротко ответил я.
   Подобные вопросы Колька задавал чуть ли не ежедневно и мигом забывал мои ответы. Но порассуждать о моих планах он никогда не ленился.
   - Была охота, - и сейчас Колька явно настроился поговорить, - скукота.
   - Почему же? - возмутился я.
   - Работа, телевизор, сон и снова здорово.
   - Каждому своё, - ограничился я.
  
   Я уже тогда не тратил много слов. Знал ли, что наступят времена, когда мне не с кем будет поговорить? Чувствовал ли, что не захочется вести разговоры, которые мне предложат? В обществе, где каждое необдуманно брошенное слово может стоить тебе жизни, молчание становится золотом. Нет, не мог я этого предвидеть. Не знал, что люди будут казаться мне злобным зверьём, волками, не ведающими жалости и пощады. А я в их кругу буду выглядеть перепуганным кроликом с прижатыми от страха ушами. Я не подозревал о правилах жестокой игры жизни, на пороге которой стоял.
   И уж тем более не мог представить, что правила эти вывернутся с точностью до наоборот...
  
   Колькой с детских лет владела мечта - срубить кучу деньжат по лёгкому. Но попробуй, развернись с такой мечтой в селе. Колька жаждал простора и свободы действий, и поэтому он долгие годы слонялся по округе как неприкаянный, тоскливо заглядывая в глаза каждому встречному.
   Но вот по телику показали, как ловят пацанов, продающих сувениры у гостиниц "Интуриста". Весь вечер Колька летал по селу окрылённый, рассказывая о баснословных выручках малолетних торговцев.
   На следующий день Колька занял боевой пост на обочине шоссе. Так как в сельмаге не было ничего подходящего, а средств на балалайку пока не хватало, он, не долго думая, стянул валенки старика Пахомыча и решительно бросился навстречу новой жизни.
   Завидев первую машину, Колян радостно заорал и замахал обеими руками. Но когда из машины высунулся здоровенный мужик и пробурчал: "Чо надо, малец?" - Колька понял, что продать товар можно далеко не всем.
   Первый блин не охладил Колькин порыв. Не требовалось большого ума, чтобы догадаться голосовать лишь машинам с иностранными номерами. И вот счастливая звезда объявилась на его туманном небосклоне в образе серебристой чудесницы. Открылась сверкающая дверь с затемненным стеклом, показался очкастый иностранец. Ошарашенный успехом Колька сунул ему под нос валенки. Тот критически потыкал их пальцем и, наконец, вымолвил: "Ту долларс фо ту синг". Дрожащий от предвкушения золотых гор Колян не понял ни слова, но тут в руке иностранца появились две зелененькие бумажки, а уж деньги Колька узнал бы даже в темноте.
   Иностранец давно загрузился в авто и скрылся за горизонтом. А Колян всё похрустывал полученным капиталом и пытался рассмотреть водяные знаки. Так, со старых, изъеденных молью валенок началась колькина торговая карьера, результаты которой сказались уже через две недели.
   Именно тогда Колян напросился в город вместе со своим дядькой. Про валютные киоски он достаточно слышал от старших парней. Поэтому в первую очередь он ринулся туда.
   Возвратившись, Колька собрал нас в сарае, где ночевал все лето, и вытащил коробку, с которой скалились счастливыми улыбками Том и Джерри. Это был блок, целый блок жвачки, о которой до этого мы только мечтали. Находясь на вершине славы, Колька проявил неслыханную щедрость и раздал каждому из нас по одной штуке, не забыв поведать, какими путями они у него появились.
   Случилось это в мае прошлого года. За минувшее время коммерция Кольки резко пошла в гору. После школы Колян уже не маялся от безделья, а рыскал по округе в поисках товара, который мог привлечь внимание иностранцев. А по воскресеньям он весь день пропадал на шоссейке. Выручка составляла от десяти до пятидесяти долларов. Возвращался Колька усталый, но счастливый.
   Звал он и нас, но по началу к его предложениям никто всерьёз не прислушивался. И тут грянуло повышение цен. Теперь над Колькой уже никто не смеялся, а когда он привез замечательные вареные штаны с вышитым рисунком на заднем кармане, о которых вздыхали даже довольно обеспеченные из нас, то стал самым почитаемым пацаном в селе. И многие теперь тоже рыскали по окрестным магазинам и выходили на дорогу в поисках ощутимой выручки.
   Не все приживались. Некоторым надоедало всё свободное время тратить на куплю-продажу, не всем везло, и после двух-трех неудачных попыток они отсеивались. Это в основном были новички. И все же число втянувшихся в коммерцию росло. Дорога была разбита на участки, соблюдение границ которых строго контролировалось, а нарушения жестоко карались. Колька забил себе самый прибыльный участок. Лучший знаток дороги - он вычислил место, где чаще всего останавливались автобусы. Теперь он ходил на дело не один, а брал одного-двух помощников, которые тащили за него сумку и голосовали проезжавшим иномаркам. Звал он и меня.
   Я, честно говоря, торговлей не интересовался, надеялся, что вырасту, выучусь и обеспечу себя всем, чему Колян посвящает любую свободную минуту. На шоссейку я ходил с ним всего два раза.
   В первый заработали всего по три доллара на душу, а во второй - не повезло совсем. Несмотря на все наши старания ни одна машина возле нас не тормознула. Но хуже всего было то, что автобусы, на которые так надеялся Колька, молнией проносились мимо, одаривая нас бензиновыми выхлопами. Колька ругался и махал им вслед кулаком, а на обратном пути злился на меня, говоря, что это я накликал порчу, и божился, что больше меня с собой не возьмет ни разу. Но перед самым отъездом загорелось ему сходить в последний раз - попытать счастья. А был это самый разгар работ - все в поле. И Кольке пришлось снова упрашивать меня.
   Особых трудов это не составило, так как я потеряно убивал время в оставшиеся до отъезда дни. Все мысли мои были уже в городе, и я был вообще-то не прочь приехать туда не с пустыми руками.
   Мы, не спеша, двигались по пыльной дороге на заветное Колькино место у небольшого леска, со всех сторон которого на многие километры раскинулись поля. Еще две недели назад зелёные, они теперь стали золотыми. И этот контраст - залитое солнцем жёлтое море, по которому ходили невысокие волны, и небо, голубизну которого не омрачало ни облачка - создавал неповторимое ощущение волшебного праздника. Я уже нисколько не жалел, что Колька вытащил меня в небольшое путешествие - нескоро придется мне вновь пройтись по этой пыльной дороге...
  
   Волки не снились. И всё же один сон я помню чётко. Мне даже кажется, что я видел его несколько раз. Огромная-преогромная луна с недобрым оранжевым светом над острыми верхушками притихшего леса. Я давно не верил в сказки. Во всяких там домовых да кикимор. Но в этом сне боялся до жути. Трясся от непередаваемого животного страха. Совершенно необъяснимого. Я твёрдо знал, что там, в лесу кто-то есть. Он ждёт, он смотрит на меня. Он знает, что я обязательно зайду в его владения. У него голодные глаза. Ему ведомо, что я не могу отказаться от этого пути. И я, содрогаясь от ужаса, на полусогнутых ногах ковыляю к лесу. Светит громадный оранжевый диск, одаривает мёртвым светом чёрные ели. И стелятся по павшим травам длинные уродливые тени.
   Я знаю, что тени оживут. Но никогда не дожидаюсь этого ужасного мгновения. Успеваю проснуться. И потом лежу в спасительной темноте. За стеклом мерцают звёзды. И даже если в окно заглядывает Луна, то она ничуть не злобная. Добрая и серебристая.
   Но оранжевый диск, изборождённый трещинами, ещё долго стоит перед взором и не даёт спасительным волнам следующего сна захлестнуть меня с головой...
  
   Дорога щедро рассыпала пыль, взбиваемую нашими ногами. Я давно подвернул штаны, а Колькины варенки поменяли исконный сине-голубой цвет на грязно-серый.
   - Не жалко? - я кивнул головой в направлении варенок.
   - Жалко у пчелки, - огрызнулся Колька и посмотрел на свою обновку. - А, плевать. Новые куплю.
   Я с сомнением покачал головой, и в этот момент на нас упали тени высоких елей того самого леска, где располагалось Колькино доходное место. Солнце то скрывалось за верхушками немолодых уже елей, то вновь выглядывало в просветы и осыпало нас своими жаркими лучами. Мы пришли.
   Колька поправил завязанную узлом на животе рубаху и, выйдя на обочину, стал зорко всматриваться вдаль. Я осторожно поставил сумку с товаром на землю и присоединился к нему. Здесь совсем не было жарко. То и дело откуда ни возьмись возникал прохладный ветерок, приятно касавшийся наших разгоряченных тел. Кое-где солнечным лучам удавалось прорваться сквозь густую поросль мягкими световыми линиями света и тени. Место и впрямь было замечательным.
   Торговля наша шла тоже неплохо. Не прошло и часа, как в результате нашего усиленного голосования возле нас мягко остановилась "Тойота-королла" вишневого цвета. Из нее вылез полный мужик с надутыми щеками и вопросительно уставился на нас, догадавшись, что мы вовсе не путешественники автостопом.
   Колька мгновенно разложил перед ним образцы товаров и стал всячески их расхваливать на языке, состоящем из смеси английского с нижегородским. Иностранец вытащил несколько купюр, незнакомых ни мне, ни даже Кольке. Брать незнакомые деньги Колька остерегался после того, как два негра сунули ему в уплату две бумажки, которые привлекли его большим количеством нулей. Их отказались брать везде. Колька так и не узнал, какой страной была выпущена такая неблагонадежная валюта, и требовал теперь в уплату только доллары, в крайнем случае соглашаясь на бундесмарки.
   Иностранец, видимо, понял его и вытащил пачку, в которой преобладали "зеленые". Оба они стали ожесточенно торговаться, а я стоял в стороне и учился. После долгих и упорных торгов, в течении которых то Колька сворачивал имущество, то покупатель поворачивался к машине, было куплено четыре матрешки по три доллара за штучку и два сувенира "Мужик и медведь", которые Колька уговорил за семь.
   Партия этих сувениров появилась в начале лета в нашем сельмаге. Колька тут же скупил её, невзирая на тридцатирублевую цену за штуку. Он угрохал на эту операцию весь свой наличный капитал, зато теперь затраты сторицей окупались.
   Иностранец извлек из пачки две десятидолларовых бумажки, после чего стал требовать сдачи. Ни минуты не думая, Колька всучил ему сувенир, изображающий маленькие козлы с бревном на них, куда воткнули пилу с затейливой надписью "Делу - время, потехе - час". Затем они разошлись вконец изнуренные, но удовлетворенные собой.
   Таким образом, в актив можно было записать двадцать, из которых четыре полагалось Леше, шесть мне и десять Кольке, как организатору и идейному вдохновителю.
   Я уже было подумывал о том, чтобы потихоньку отправиться в обратный путь, но Колька был непреклонен. Он ждал автобус.
   - Вот сейчас он остановится, вот сейчас, - бормотал себе под нос возбужденный Колька.
   Но очередной автобус проезжал мимо, оставляя у Кольки горячее желание - запустить ему вслед булыжником. Надежды наши становились все призрачней, солнце пробежало добрый кусок небосклона, а я уже намеревался обрушить на Кольку каскад предложений, ненавязчиво намекающих на возвращение в село.
   Колька злобно зашипел в ответ, когда я выдал первое из них - дух коммерции был неистребим.
   - Сейчас попрёт, - пообещал Колька. - Помяни моё слово.
   И я поверил. Не успел разуверится. Потому что слуха коснулся дальний рокот автобусного мотора. Манящий звук, который не перепутать ни с фырканьем легковушки, ни с рычанием большегрузов.
   И, наконец, мы увидели его, уже сбрасывающего скорость. Дикая радость удачи захлестнула мысли и не дала заметить, что автобус был не совсем обычным.
   Вернее, Колян разглядел.
   - Глянь, - ткнул он меня в бок. - Стёклышки-то! Чисто твои зеркала. Моща!
   Я впервые видел такие окна в автобусе. Совершенно непрозрачные. Отражающие лишь лес, небо и два наших прыгающих силуэта. Зеркальными были даже стёкла водительской кабины. Но нам плевать было на зеркала. Мы ждали, когда дверь мягко отъедет в сторону, и наружу посыплются толпы, балакающие на чудном непонятном говоре.
   Автобус замер метрах в пятидесяти впереди. Солнце безмятежно отражалось от его стёкол, разбрасывая зайчиков по всей округе. Колька мигом расцвел и ринулся к мечте. Мне ничего не оставалось, как подхватить сумку и следовать туда же.
   Но странное дело - из автобуса никто не вышел. И ни звука. Оглушающая тишина и мощный корпус, замерший монолитом. Лишь с другой, невидимой нам стороны негромко хлопнула дверца. Показалась одинокая мужская фигура, которая медленно двинулась к лесу, не обращая на нас внимания, и через полминуты скрылась за придорожными кустами.
   Колька безуспешно штурмовал дверь, тщетно пытаясь пробиться на второй этаж, где по его расчётам удобно расположились иностранные туристы.
   А я остановился на полпути, догадавшись, что через эту дверь в автобус не пробраться. Я думал перехватить одиночку, по всей вероятности водилу, который теперь заседал где-нибудь неподалеку. Хотя водители таких автобусов наверняка могли приобрести сувениры в любом другом месте, я решил всё же попытать счастья и доказать Кольке, что он не зря взял меня сюда. Поэтому я с надеждой вглядывался в придорожные кусты, за которыми исчез таинственный шоферюга.
   Шелест деревьев прорезал странный треск. В густом переплетении веток что-то шевельнулось. Я уставился в кусты, ожидая увидеть невысокого мужчину в серой куртке.
   Оттуда злыми глазами таращилась оскаленная звериная морда.
   Я в испуге отшатнулся, а хищник выпрыгнул на дорогу и, ощерив пасть, приготовился к прыжку.
   Это был огромный великолепный волк. Шерсть его лоснилась и переливалась в лучах солнца. Глаза, освещаемые багровым закатом, казалось, горели голодным кровавым сиянием. Но ярче всего мне запомнились клыки, - ослепительно белые, они приковывали взгляд, поражая размерами. Не в силах оторваться от этого гипнотического взгляда, я не двигался. А волк, издав зловещее рычание, понесся ко мне.
   Я не успел даже повернуться. Он сбил меня с ног мощным ударом передних лап и впился клыками в грудь. Боль пронзила тело почти до сердца, а зверь отпрыгнул и, перескочив меня, бросился вперёд. Упав лицом к автобусу, я увидел, как волк, пролетев в двух шагах от Кольки, скрылся за кабиной. Кровавая пелена затопила глаза. Я еще разглядел автобус, плавно тронувшийся с места и постепенно набирающий скорость. Закатное солнце наполнило зеркальные стёкла кровью...
  
   Очнулся я в незнакомом месте, в котором постепенно узнал палату нашей сельской больницы. Смотреть на белый потолок с желто-серыми разводами было скучно, но едва я чуть-чуть шевелился, как жгучая боль снова просыпалась внутри, хотя теперь она была уже слабее, чем там, на дороге. Я предпочитал побольше спать, забывая на время обо всем. Ничего не хотелось, единственным желанием было: лежать в полусне, не двигаясь, и думать о чем-нибудь отвлеченном.
   Мать неотступно находилась рядом. Изредка заходили и другие. Оказалось, что в беспамятстве я провалялся трое суток. Но и теперь положение мое оставалось довольно неопределенным. Рана не хотела заживать, кроме того, были сломаны два ребра.
   Забежал перед отъездом в мореходку и Колька, молча остановившись у койки.
   - Уезжаешь? - чуть слышно спросил я, с трудом приподняв голову.
   - Угу, - ответил Колька и замолк.
   После этого мы долго смотрели друг на друга, и оба молчали. Говорить было не о чем.
   Я уже знал все подробности того вечера. Меня, потерявшего сознание от боли, оттащил с дороги Колька. На мое счастье мимо проезжал наш сельчанин Федор, живущий по соседству со мной. Увидев знакомых парней, он остановил свой "Москвич", загрузил меня с Колькой и доставил в больницу. Удар волчьих клыков встретила грудная клетка, поэтому и обошлось все только двумя ребрами да обширной рваной раной. Если бы волк прыгнул чуть повыше и полоснул по горлу, все было бы кончено прямо там, на дороге.
   Через неделю, когда состояние мое заметно улучшилось, зашёл председатель.
   - Ну, воин, как живешь-дышишь? - спросил он и, видя, что я пытаюсь сесть, поспешно добавил. - Лежи, лежи.
   - Да я ничего, Петр Иванович, я на поправку пошел, - вновь приняв горизонтальное положение, ответил я. Санитарка, стоявшая рядом, согласно закивала.
   - Поймали его, Петр Иванович? - с надеждой спросил я.
   - Нет, - сокрушенно вздохнул он. - Наши охотники все поля цепочкой прочесали, а уж тот лесок раз пять досконально проверили, - пусто. А собаки волка чуяли лишь от первых елок до дороги - больше нигде следа нет! Непонятно, откуда такой волчина взялся и куда потом девался. Таких огроменных-то в наших местах почитай что с самой войны не видывали.
   Постояв еще немного, Петр Иванович попрощался и вышел. Но, когда он проходил мимо окон палаты, я снова услышал его голос. Председатель разговаривал с кем-то невидимым:
   - Да нет, не следы. Самое странное, что волк посреди бела дня на дорогу вышел и на человека напал, а затем не утащил добычу. Бросил и скрылся.
   - Так может, испугался волк? - уже издалека донесся голос механизатора с МТС дяди Васи.
   - Напасть не испугался, а тащить испугался, так что ли? Вот, что странно. Не волчьи это повадки.
  
   Глава вторая
   Первые дни
  
   Последний раз он взглянул цепко, проникая глубоко в душу. Я не умел читать взгляды. Я не знал, что притаилось в них: жалость или серые камни стены, начавшей отгораживать меня от огромного мира. Вернее, пока ещё кажущегося огромным. Иллюзия бесконечности пропадает, когда чуткий нос по обидному больно врезается в неприступный бастион. И понимаешь, дальше хода нет. И никому нет дела, что мне хотелось бежать и бежать вперёд. Только вперёд.
   А выходило, что пора сворачивать. Что мир снова закончился, что вселенная сжималась до размеров крохотной комнатёнки.
   Быть может, стенами это казалось лишь мне. А другие видели просто натянутую нить. Струну, на которой под напором безжалостного ветра смешно трепыхаются алые лоскутки.
   Но я думаю, что флажки натягивал не он. Почему-то хотелось так думать. Да я и подумать-то толком не успел. Встретились, глянули друг на друга и разбежались. С глаз долой - из сердца вон. Но прежде вам надо знать, чем начинался этот день, и чем ему довелось завершиться.
  
   Серое, сумрачное небо и мелкий противный дождь, мокрые крыши и грязь, в неимоверных количествах налипшая на мои ботинки, - вот и все, что запомнилось мне в то прощальное утро, когда я покидал село. Мать проводила меня до автобуса и побежала на работу - картошку теперь убирали в любую погоду. Оказавшись в не очень уютном, зато сухом салоне автобуса, я прильнул к окну, за которым раскинулась картина, видимая мною сотни, тысячи раз.
   Невысокие одноэтажные дома, за исключением промтоварного магазина, имевшего на этаж больше, да дом культуры на взгорке, где каждую среду показывали кино, а по пятницам мигали огни дискотеки. А дальше только поля. Поля, уходившие в бесконечность. Унылые поля под хмурым осенним небом.
   Автобус тряхнуло, и дома за окном медленно поехали, оставаясь позади. Водитель зорко смотрел вперед, опасаясь грязных луж. Забрызганный глиной "ПАЗ", переваливаясь с боку на бок, неуверенно продвигался по размокшей дороге, вполне надежной в сухую погоду.
   Появилась ноющая боль, но не в месте укуса, а глубже - казалось, что больше мне сюда не вернуться. А автобус тем временем выбрался на уже знакомую вам шоссейку и помчался в направлении города.
   Промелькнул и исчез лесок, у которого напал на меня огромный и непонятный волк. Темные ели теперь не казались могучими и таинственными, а выглядели на фоне пасмурного неба убого и жалко.
   Дождь усилился. На лобовых стеклах усердно прыгали "дворники", а по моему окну прокатывались грязные дождевые волны, косо стекавшие в левый угол, пропадая затем в неизвестности. За окном сразу все стало неясным и расплывчатым, и я углубился в собственные мысли.
   Из-за волчары я две недели провалялся в больнице и поэтому безнадежно опоздал в колхоз, куда должен был поехать со своей, пока еще неизвестной группой на уборку картофеля. Я отправил справку в училище, указав причину неявки в прилагаемой к справке заяве, и с чистой совестью отдыхал дома еще четыре дня, ожидая понедельника - начала занятий. Но я решил пропустить первые часы и зайти в канцелярию училища - узнать, что и как.
   Автобус тормознул и замер. Смотри-ка, уже приехали. Народ поднимался со своих мест и выходил из автобуса на сырую площадь городского автовокзала, изобилующую бегущими ручьями и объемистыми лужами.
   Я поспешил покинуть салон автобуса, прихватив свой небольшой чемодан, в котором лежали две пары носков, вполне приличные джинсы, подаренные двоюродной теткой, теплый вязанный свитер из грубой серой шерсти, да разные мелочи вроде тетрадки, ручки и зубной щетки.
   Дождь закончился. Ботинки поднимали веера брызг из окрестных луж. Серые, хлопчатобумажные штаны, имевшие довольно потрепанный вид, в автобусе почти высохли и только по швам еще холодили ноги. А на синей болоньевой куртке вообще не было заметно никаких следов от утренней непогоды.
   Угрюмое серое небо неприветливо нависало над высокими пятиэтажными домами. Мимо проносился поток машин. В редкие секунды, когда желтый цвет светофора преграждал дорогу на все четыре стороны, чуть слышно доносился шорох влажной листвы деревьев, которые ровной линией были высажены вдоль улицы. То и дело мимо лица пролетал желтый, либо красный лист и уносился в даль.
   Я плохо еще разбирался в автобусных маршрутах и поэтому решил пройтись пешком. Было часов десять утра - будильником я пока не обзавёлся, а спрашивать время у прохожих стеснялся. Зато дорогу к училищу я уже знал, хотя раза два чуть было не забыл свернуть куда надо...
  
   Второй поворот я едва не пропустил по причине столкновения. Ёжась от тоскливого одиночества, я уткнул глаза в лужи. Но не видел даже стремительные потоки, уносящие горелые спички и мятые коробки от сигарет. Поэтому и врезался в чей-то жёсткий бок, словно в камень. Грубая ткань плаща проехалась по щеке чуть ли не наждачкой. Я торопливо отскочил, но не извинился. Комок от волнения напрочь заткнул горло. На свободу вырвалось лишь першащее покашливание. Но извинений и не ждали. Высоченный дядька с бледным лицом лишь скользнул по мне настороженным взглядом и зашагал дальше. Я оторопело уставился в покачивающуюся спину, охваченную шоколадно-коричневым плащом, стянутым ремнём на талии. "Шлёп, шлёп", - печатали по лужам чужие ботинки. И кто-то затравленным взглядом смотрел на меня с фотографии намокшей газеты, зажатой подмышкой незнакомца.
   Чтобы согреться, я зашёл в магазин. Покупать ничего я не собирался, поэтому и толкался в отделе, где помятые мужики отоваривались бутылками с вином. Глаза лениво скользили по разноцветным рядам сигаретных пачек. Комок в горле не исчезал. То ли я так и не избавился от волнения, то ли покалывал жгучий табачный дух, пропитавший всё помещение. Когда мне показалось, что крошки от табака набились в ноздри, и я сейчас оглушительно расчихаюсь, ноги сами понесли меня к выходу.
   Первое, что я увидел, оказавшись на улице - то самое затравленное лицо на фотке. Газета плавала у берегов лужи необъятных размеров. И невезунчик распахнутым ртом словно взывал о помощи. Я уже нагнулся, чтобы подхватить газету, но краем глаза ухватил в стороне пятно шоколадного цвета. Выпрямившись, я стрельнул туда взором. Незнакомец в коричневом плаще прислонился к дереву на той стороне дороги. Откуда он тут взялся? Ведь мы разбежались разными направлениями, или нет?
   Впрочем, а кому какое дело? И я неторопливо побрёл к училищу, надеясь отдалить невесёлое начало новой жизни. Я тащился по вымокшему городу и глядел под ноги. Там жил и боролся мир маленьких существ. Спичечные коробки превращались в корабли. Треугольные молочные пакеты белели на газонах загадочными египетскими пирамидами. И отовсюду выползали миллионы розовых колышущихся червей. Я не любил их, но теперь почему-то хотелось превратиться в такого же, чтобы беззаботно ползти куда-то и не думать о том, что впервые остался в полном одиночестве.
   Оглянувшись при переходе дороги, я вновь заметил знакомый плащ. Незнакомец топал за мной. Извинений ждёт, что ли? Я хмыкнул и стрельнул глазами по сторонам. Не дождётся! Потому что я стремительно нырнул в узкий проход между серой стеной и железной клеткой, до верху набитой полуразломанной тарой.
   Пролетев пустой двор с угрюмой детской площадкой, я притормозил у арки, обернулся и снова увидел преследователя. Теперь сомнений не оставалось. Этот точно следовал за мной. Ну-ну, посмотрим ещё, кто кого. И я припустил прочь, что есть силы. Верно мне говорили: большой город - большие проблемы. И в памяти разом всплыли сотни историй о том, как хитрые горожане запросто обманывали доверчивых деревенских мужиков...
  
   Наконец, цель близка. Войдя за ограду из металлических прутков, я очутился на территории училища. Слева блестело огромными стеклянными окнами новое здание мастерских. От попадания случайных мячей из раскинувшегося рядом спортгородка окна надежно закрывали решетки. А прямо передо мной высилось трехэтажное здание учебного корпуса, простоявшее здесь не один десяток лет.
   Оказавшись под защитой каменного козырька, крепившегося на мощных стальных трубах, я потянул тяжелую дверь, выделявшуюся темным пятном на желтом фоне стены. Дверь легко открылась, и я оказался в сумрачном пустынном коридоре с высокими потолками. Поднявшись на второй этаж, скорее по наитию, чем по памяти я свернул вправо и в небольшом закутке обнаружил искомый кабинет с табличкой "Канцелярия".
   Несмело постучав, я толкнул дверь и вошел в небольшую светлую комнату, у правой стены которой стоял высокий до потолка шкаф, а у левой стоял стол. На нем сверкала пишущая машинка, а за ней находилась женщина лет сорока с высокой, но короткой стрижкой.
   - Тебе чего, мальчик? - тут же спросила она.
   - Здравствуйте, - решил поздороваться я. - Я по поводу общежития.
   - Фамилия? - вновь спросила женщина.
   Я назвался. Секретарша уточнила мою специальность, вытащила соответствующую папку, долго копалась в ней и, наконец, найдя нужную карточку, углубилась в чтение.
   - Болел что ли? - последовал вопрос, когда она дочитала.
   Пришлось молча кивнуть. Секретарша взяла ручку и что-то написала на клочке бумажки.
   - Здесь название и номер твоей группы, - пояснила она и, добавив к написанному еще несколько слов, закончила, - а также адрес общежития. Подойдешь к коменданту.
   Дальше последовало долгое и нудное объяснение - как до него добраться. Я пытался запомнить все это, но безуспешно. Я даже немного расстроился.
   И все же опасения оказались безосновательными. После пятиминутной прогулки я стоял перед четырехэтажным зданием, сложенным из белого кирпича. С помощью бдительного вахтера я без труда нашел коменданта, по счастью оказавшегося в своем кабинете.
   - Зовут меня Степаном Егоровичем, - представился он, настороженно взглянув на меня, как бы прикидывая в уме все виды проступков, которые я мог совершить в ближайшее время. Я молчал.
   - Отбой в одиннадцать часов, - продолжил он. - Двери на ночь закрываются, так что опаздывать не рекомендую. Курить только в отведенных для этого местах. Пить, играть в карты и приводить девок категорически запрещено. Схитрить и не пробуй. Нарвешься - сразу будешь выселен. А чемоданчик твой, давай-ка, в ту комнату определим - там у нас камера хранения. И не вздумай что в комнате держать - уведут моментально.
   Я кивнул и безропотно отдал чемоданчик коменданту. Он склонился над планом общежития, выискивая свободное место, затем вписал карандашом мою фамилию в один из квадратиков.
   - Комната твоя - 412, - объявил он, - ключ на четырех человек. Иди туда, ключ уже выдан. Да, не забудь получить у кастелянши постельное белье.
   Он крупно начертил мелом цифру 412 на моем чемодане и засунул его под стол.
   А я пялился в окно. Потому что с улицы на меня так же внимательно пялился знакомый фрукт в коричневом плаще. Смотрел пристально, не отрываясь. Как же ему удалось меня вычислить? И вдруг шоколадный плащ скакнул в сторону и пропал.
   - Понял, нет? - комендант сурово смотрел на меня, наливаясь недовольством. Он не любил, когда сказанное им пролетало мимо ушей.
   - Там это, - попробовал оправдаться я. - Глядели.
   Комендант, не спеша, подобрался к подоконнику и прошерстил взглядом опустевший газон.
   - Ходят, - понимающе кивнул он. - Зырят чего бы стибрить, - и, закрывая тему, добавил. - Ужо я им.
   Причина моего невнимания была признана уважительной.
   - Да, стой! - остановил он меня у самой двери, - насчет курения я тебе уже говорил. Давай-ка, распишись, что с правилами противопожарной безопасности ознакомлен.
   Я черкнул закорючку в ведомости и вышел из комендантского кабинета. Пройдя по коридору в другую сторону, я обнаружил лестницу. По ней я без приключений поднялся на четвёртый этаж и добрался до серо-зеленой (под цвет стен) двери, на которой четко выделялось "412".
   Дверь была чуть приоткрыта. Я немедленно раскрыл ее полностью и вошел в комнату. Навстречу мне поднялся белобрысый паренек ростом чуть повыше меня и вопросительно уставился мне в лицо.
   - Привет, - поздоровался я, - комендант сказал, что здесь есть свободная койка.
   - Правильно сказал, - хмуро подтвердил он, - вон та верхняя справа.
   Указанная койка единственная из всех имела вид незанятой. Если остальные кое-как заправили чистым постельным бельем, то на этой в наличии имелся лишь серый матрац и черная, весьма помятая подушка.
   Здесь мне предстояло жить почти два года. Большую часть комнаты занимала пара железных двухъярусных кроватей, когда-то имевших светло-голубую окраску. Но теперь от нее остались небольшие островки, словно светившиеся на черном фоне. В комнате также присутствовали слегка поцарапанное зеркало и чуть покосившийся шкаф, который тоже был покрыт серо-зеленой краской, сквозь которую ясно проступало выцарапанное ножом короткое слово из трех букв. Прямо напротив меня располагалось широкое окно. Во избежание всяческих эксцессов в его рамы были забиты большущие гвозди. Только благодаря максимально раскрытой форточке в комнате чувствовался приток свежего воздуха.
   - Простыни знаешь где получать? - прервал молчание парень.
   Я кивнул, прокручивая в памяти указания коменданта.
   - Иди, получай, пока она на обед не ушла, - добавил парень и уставился в окно.
   По грязному стеклу скользили капли вновь начавшегося дождя...
  
   Кабинет кастелянши я нашел быстро, но, несмотря на все мои старания, открываться он не хотел. Когда мне надоело стучать, я замер у неприступной двери в ожидательной стойке. Наползала тоскливая скука с печальным пониманием, что жизни хотелось какой-то другой. Только вот какой, я и себе не мог объяснить толком. Не знаю, сколько прошло времени, но кастелянша в образе грузной шестидесятилетней женщины в белом, сильно потертом халате всё же изволила появиться.
   - Тебе чего? Белье получать? - сразу накинулась она на меня. - А раньше нельзя было прийти.
   - Я только что приехал, - но оправдания мои в душу не запали.
   - Мне какое дело! - возмутилась кастелянша. - Я что, должна из-за вас тут до ночи сидеть? Всем было ясно сказано: получить белье до двенадцати!
   - Я, видите ли, болел...
   - Он болел! - кастелянша повернулась чуть в сторону, словно приглашая невидимого собеседника полюбоваться на кретина, не получившего белье исключительно по своей идиотской забывчивости.
   Я скромно молчал, понимая, что любое дополнение вызовет очередь гневных обвинений в мой адрес. Наконец, кастелянша смилостивилась.
   - На! Держи! И не дай бог хоть что-нибудь пропадет! - и она, записав мою фамилию, сунула мне две простыни, наволочку, полотенце и синее одеяло, повидавшее не одно поколение учащихся.
   Ободренный, я мигом взлетел на четвертый этаж и застал в комнате уже не одного, а двух парней, одним из которых был мой белобрысый знакомый. Они о чем-то тихо переговаривались, но при моем появлении одновременно подняли головы и взглянули на меня. Белобрысый, видимо, не успел еще меня забыть и поэтому приветливо кивнул. Показав рукой на собеседника, он вымолвил:
   - Это вот Леха...
   Сам представиться он уже не успел. Дверь за моей спиной резко распахнулась, и на пороге появился высокий плотный парень с вихрастым, отливавшим чернотой, чубом и юркими глазами, по-хозяйски оглядывавшими комнату.
   - А, Пахан, уже приехал. Тебя тоже помню, - он указал пальцем на Леху и пробуравил меня взглядом. - А это что за шкет?
   Парень резко повернулся ко мне:
   - Кто и откуда?
   Я представился. Он внимательно выспрашивал обо всем и все время будто что-то прикидывал, да просчитывал. Затем он повалился на нижний ярус свободной кровати и сказал, обращаясь ко мне:
   - Пойди-ка сюда.
   Я чуть помедлил, и он добавил:
   - Да ты не бойся, бить не буду.
   Я тут же подошел к кровати и недовольно пробурчал:
   - Чего мне бояться.
   - Вот и правильно. Да ты не стой, сядь.
   Ловко согнув ногу, он вытащил из-под кровати опрокинутую табуретку. Я молча сел и уставился на крашеные доски неровного пола. Парень уверенно вытащил начатую пачку "Столичных", щелчком выбил две сигареты, одну прикурил от зажигалки сам, другую сунул мне. Я закурил, глотая горький дым, и старался не закашляться этим дымом, жегшим с непривычки всю глотку. Леха и его белобрысый товарищ, сидя на соседней койке, молчаливо поглядывали на меня.
   - А ты - ничё, стоящий пацан, - заметил развалившийся на кровати парень, - а зачем в нашу учагу попер, а?
   - На токаря хочу учиться.
   - Да ну? А чо не на автослесаря?
   - Чего я там не видал.
   - И то верно. А слышь, зёма, у меня сапожки не грязные?
   Парень задрал ноги и внимательно оглядел сапоги:
   - Смотри-ка, действительно грязные! А надо чтобы сверкали от чистоты. Непорядок.
   Я смотрел на его ухмыляющееся лицо еще не понимающими глазами.
   - Ты, слышь-ка, сними их и помой хорошенько.
   - Вот ещё, - хмыкнул я и напряженно повернулся к окну, вполглаза наблюдая за парнем.
   Наглую ухмылку с его лица как ветром сдуло. Оно сразу стало злым и жестоким.
   - Да ты борзый? - с оттенком удивления спросил он и вдруг резко, как на пружинах, сел.
   Желтозубый рот с бычком, зажатым в дырке рядом с поблескивающей фиксой, оказался на уровне моих глаз. Я молчал. На народном языке эта операция звалась "проверкой на вшивость".
   - Ты, гнильё, откуда такой выискался? Чё-то я тебя раньше не видал, а? Пока твои товарищи в колхозе пахали, ты, падла, дома на кроватке полеживал. Самый основной выискался, а?
   Я снова молчал - не рассказывать же про волка, про рану, которая только-только зажила. Не имело смысла. Для каких-то своих, непонятных мне целей парню выгодно было считать, что я отсиживался дома, представив липовую справку.
   Внезапно лицо его стало печальным. Словно ему очень и очень было меня жаль. Он встал, стряхнул на пол пепел с сигареты и, выходя из комнаты, произнес:
   - Ладно, братан, живи! До вечера! А вечером мы тебе прописочку организуем. И за колхоз, и за опоздание, и за борзость твою великую.
   Хлопнула дверь. Я выкинул в форточку давно потухшую сигарету с намокшим от внезапно вспотевших рук фильтром.
   - Ты вот что, - произнес Леха. - Если деньги есть, избавься от них до вечера. На сохранку отдай или проешь что ли, а то пропадут. Ворон ничего не оставит.
   - Это тот чернявый, с чубом?
   Оба одновременно кивнули.
   - А почему Пахан? - решил уточнить я у белобрысого.
   - Да Пашка я, - ответил он. - А Паханом старшаки прозвали. Тебе тоже при прописке кликуху дадут...
  
   Я медленно вышел из общежития с чрезвычайно подавленным настроением. Денег у меня оставалось не густо - десятка с мелочью. Талонов на питание я еще не получил и поэтому проесть ее не составило труда. Я плотно пообедал в первой попавшейся столовой, а на оставшиеся два рубля купил кооперативное эскимо, оказавшееся на вкус довольно пресным.
   Покинув столовую, я увидел большие часы, привинченные к фонарному столбу, стоявшему неподалеку. Большая стрелка стояла напротив четырех, а маленькая только-только, качнувшись, подскочила к цифре "12". Идти в общагу, чтобы нарваться на новые неприятности, не хотелось, и я отправился осматривать город, еще такой незнакомый.
   Серое небо уже потеряло свой темный дождливый оттенок и стало светлым, почти белым. Но это унылое бесконечное однообразие в совокупности с предстоящей неведомой пропиской, от которой не ожидалось ничего хорошего, приводила меня в отчаяние.
   Так хотелось, чтобы в этой сплошной серой пелене проглянул хотя бы один, самый-самый маленький кусочек чистого неба. Но серая завеса, отгородившая меня от желанной голубизны и сверкающего желтого шара солнца, рассыпающего повсюду теплые лучи, была непреодолима и монолитна. Дул прохладный ветер, по внушительного вида лужам пробегала легкая рябь.
   Тогда я снова столкнулся с ним. С тем самым верзилой в плаще шоколадного цвета. Теперь он смотрел не насторожено. Понимающе смотрел, по-доброму, словно уже был в курсе всех проблем, навалившихся на меня в учаге. Газета исчезла, но я подумал, что затравленный взгляд никуда не делся. Просто он теперь взывал о помощи не с фотографии, а прямиком с моего лица. И я вдруг почему-то поверил, что незнакомец мне поможет. Я потянулся к шоколадному плащу. Я даже дотронулся до обшлага, и ткань мне показалась не наждачкой, а шёлком.
   Вот тогда он и глянул на меня в последний раз. Цепко. Проникновенно.
   Губы дрогнули, словно он собирался что-то сказать. Но потом взгляд вдруг скользнул в сторону. А рука махнула отстранённо: мол, разберёшься сам. И незнакомец потопал прочь. Его прямая фигура словно развеивала любые сомнения. Незнакомец уверился, что у меня всё образуется.
   А я смотрел вслед и не смел верить.
   Больше я его не встречал. И не знаю, зачем он шёл по моему следу. Может, хотел предостеречь, призвать затаиться. Но разуверился во мне, и махнул на меня рукой. А может, встречи со мной искал посланец уже с той стороны.
   Проплутав часа четыре, я порядком замёрз и повернул к общежитию, куда так не хотелось возвращаться.
   - Ладно, чего там. Не съедят же в конце концов меня на этой прописке, - сказал я себе и решительно зашагал в выбранном направлении.
   Направление это привело меня прямо к дверям общаги. Набравшись смелости, я приоткрыл дверь и пристально осмотрел пустынный вестибюль. Тихо и спокойно. Я пулей взлетел по лестнице и оказался у двери своего нового обиталища. Тут запас смелости закончился, и я тихонько замер, чутко прислушиваясь к звукам, доносившимся из комнаты. От волнения мое сердце гулко билось, в ушах стоял неясный шум, и разобрать, что творилось за дверью, было затруднительно. Так ничего и не поняв, я робко открыл дверь и вошёл...
  
   В уши сразу же бросился гул, а глазам представилось огромное количество народа, сидевшего на нижних ярусах кровати и неизвестно откуда появившихся табуретках. Кроме Лехи и Пахана здесь была куча незнакомых людей. Множество глаз впилось в меня напряженными взглядами. Разговоры сразу смолкли, и только за первыми шеренгами, где-то в дальнем углу комнаты продолжали резаться в карты.
   - О, явился, - насмешливый голос Ворона разорвал напряжение, а через секунду он сам стоял передо мной, разглядывая презрительно прищуренными глазами. Человек десять громко загоготали, остальные упорно сохраняли мрачное молчание.
   - А мы то уж думали, мальчик забоялся, - видимо Ворон решил взять роль ведущего на себя. - А мы то уж думали, мальчик домой покатил, к маме.
   Смех усилился. Я терпеливо ждал дальнейших событий. Впрочем, я не мог придумать ничего более оригинального.
   - Ну что ж, раз мальчик вернулся, то надо принять его в наш дружный коллектив, - редкие черные волосики над верхней губой Ворона находились в непрестанном движении, - А так как мальчик отдыхал дома вместо того, чтобы со своей дружной группой участвовать в спасении урожая, то прописочка будет ему покруче.
   На этот раз засмеялись все или почти все, потому что за общим ржанием не было слышно: закончилась или нет игра в карты.
   Я уже не видел отдельных лиц. Все они слились в сплошную однородную массу. Серая чужая толпа, словно гигантский отвратительный спрут, стояла напротив меня, и одно из её ужасных щупалец, называемое Вороном, крутилось рядом, резвилось, играло, не предвещая конца развлечениям...
  
   И тогда я резко отпрыгнул назад, ударил под дых одного и оттолкнул второго из двух шестерок, охранявших выход. Затем я рывком распахнул дверь, сшиб с ног фишку, дежурившего в коридоре и загрохотал ногами вниз по лестнице, всеми силами стремясь к свободе...
  
   Все это я проделал, разумеется, мысленно. А на деле как стоял, так и остался стоять, даже не пошевелившись. Ноги у меня стали ватными, душа наполнилась пульсирующим страхом, и теперь я при всем желании не смог бы сдвинуться с места.
   - Начнем, - Ворон покровительственно кивнул головой публике. - Пусть будут гонки. А, мальчик, наверное, не знает, что такое гонки? Ну-ка, быстренько, освободим арену для мальчика.
   Толпа расположилась между мной и дверью, очистив кровати и перенеся за собой табуретки.
   - Гляди, пацан, - обратился ко мне Ворон. - Гляди сюда, говорю.
   Он встал ногами на первый ярус кровати и держался руками за второй. Затем прыжком перебросил ноги на спинку первого яруса, а руками ухватился за верхнюю спинку. Потом, подтянувшись на руках, зацепился ногами за верхнюю койку, встал на нее, перепрыгнул на соседнюю и проделал те же операции, но сверху вниз.
   - Понял? - почти ласково спросил меня Ворон, вновь оказавшись на полу. - В быстром темпе каждое движение занимает секунду. Итого шесть секунд. Сделаешь десять кругов за минуту - свободен. И упаси тебя бог ступить на пол. За каждый промах скидывается по десятчику.
   Наступившую тишину вновь прорезал смех, который, однако, быстро умолк. Все замерли в ожидании.
   - На старт, - руководил Ворон, - внима-а-ание. Пошел!
   Времени на раздумья не оставалось, и я заскакал по койкам, стараясь делать движения как можно быстрее и умудряясь не коснуться пола. Крутанувшись по кроватям десять раз, я с тупой надеждой взглянул на Ворона.
   - Не успел! - Ворон горестно развел руками и сочувственно покачал головой. - Да ничего, попробуй еще. Должно получиться. Но за то, что не успел, снимаю пять секунд. Ну, пошел!
   Ворон склонился над часами, по циферблату которых резво прыгала секундная стрелка, а я вновь пошел мотать круги, вкладывая в это все силы. Оказавшись на полу, я осторожно посмотрел на толпу.
   - Пятьдесят семь секунд, - гордо заявил Ворон, словно сам проделал этот нелегкий путь. - Ты бы так в первый раз прыгал, а теперь снимаю еще пятачину.
   Проявляя все чудеса ловкости, я открутил еще одну десятку, но безуспешно. На этот раз я не уложился даже в минуту.
   А когда я не попал в заветные уже сорок пять секунд, Ворон вновь включился в игру.
   - Плохо, плохо, - процедил он, - придется добавить ускоритель. Ну, кто хочет быть ускорителем? Может ты, Пахан?
   Но Пашка мигом затерялся в толпе, а на роль ускорителя вызвался здоровенный шкаф, сидевший в первом ряду. Теперь, чуть народу казалось, что я задерживался, ускоритель отвешивал мне такого чувствительного пинка, что мои ноги пулей взлетали или опускались на следующую ступеньку мучительной трассы.
   Подгоняемый страхом и пинками ускорителя, я добрался до очередного финиша.
   - Пошло дело, - обрадовался Ворон, одобрительно поглядев на меня. - Лучше, чем прежде. Но ты, брат, снова не уложился. Снимаю пять секунд.
   И я вновь включился в эту проклятую гонку. Однако, на пятом кругу, когда Ворон выносил на всеобщее обсуждение идею - не придать ли мне еще одного ускорителя - я зацепился за спинку верхней кровати и рухнул вниз головой.
   Я лежал, молча скрючившись на полу. Легкие с шумом ходили туда-сюда, высасывая кислород. Сердце колотилось так быстро, что, казалось, выскочит из грудной клетки и умчится подальше от этой мрази.
   Похоже, что на теле не было ни единого места, которое бы не болело. Но жгла не боль, а обида. Обида на то, что я ничего не мог сделать, на то, что все были против меня, на то, что толпа диктовала здесь свои условия, а я не мог ей противостоять, на то, что эта кодла могла заставить меня делать всё, что было угодно ей. И от этого на душе становилось невыносимо погано. Сюда бы Брюса Ли, раскидывающего врагов пачками... Но силой я не блистал. А остальное здесь цены не имело. Против толпы приемов не предусмотрено...
  
   Легкий пинок возвратил меня к действительности.
   - Не заснул, братан? - осведомился Ворон и вздохнул. - Ладно, с гонками закончим.
   Тяжело дыша, я поднялся и оглядел насмешливые лица толпы.
   - Чё бы тебе еще впиндюрить? - не унимался Ворон. - А! Шахматы! В шахматы играть могёшь?
   Я молча кивнул.
   - Э, Федя, тащи шахматы.
   Худенькая фигурка выскользнула в дверь. Пока ходили за шахматами, я отдышался и постепенно пришел в норму. В шахматы я играл неважно и довольно редко. Теперь же я усиленно вспоминал свои старые ошибки, чтобы не допустить их в этой, такой ответственной для меня игре.
   Тем временем вернулся Федя. Раскрыв принесенную коробку, Ворон возмущенно заорал:
   - Ты чё принес, падла? Я разве тебя за этой туфтой посылал? Беги, неси старые!
   - Может не надо, Ворон, - чуть слышно произнес Федя.
   - Во даёт! Да ты, бычара недобитая, кого защищаешь. Шакала, который с девочками балдел, пока вы все месяц в колхозе умирали. Ты меня чё, учить вздумал?
   Понурив голову, Федя вновь скрылся из комнаты. Обрадованный непредвиденной передышкой, я почувствовал себя более уверенно. Похоже, что жизнь налаживалась. Но тут появился Федя с другой коробкой.
   - Во! То, что надо! Видал такие? - Ворон сунул раскрытую коробку мне под нос.
   Шахматы, действительно, были старыми. Могучие фигуры были искусно выточены на станке. Конские морды смотрели как живые, а остальные фигуры оканчивались конусовидными башенками. Даже пешки в этой коробке были остроконечными, а не круглыми, как делают теперь.
   - Ну, давай, лезь на шкаф, - Ворон захлопнул коробку и прогремел шахматами у меня над ухом. - Да, ботинки сними, не забудь, а то наследишь там. И носки, пожалуй, тоже.
   - Зачем? - не понял я.
   Толпа вновь захохотала.
   - Ты, мальчик, здесь вопросы не задаешь. Ты только исполняешь. Понял?
   Я кивнул, скинул ботинки и носки и полез на шкаф. Тот натужно заскрипел, затем угрожающе затрещал, но выдержал.
   - Чё сел-то? Вставай!
   Я поднялся, сгорбившись под потолком, и посмотрел вниз. На полу Ворон в произвольном порядке расставлял фигуры на принесенной доске.
   - Во комбинация! - сказал он, закончив, и даже прищелкнул языком от восхищения. - Ну, чё встал? Прыгай давай.
   Такого поворота событий я не ожидал и поэтому замер в нерешительности на краю шкафа. Только теперь до меня дошло, почему не подошли новые шахматы.
   - Прыгай, или тебе тут не жить! - зловеще пообещал Ворон. Комнату заполнила тишина. Толпа замерла в предвкушении нового зрелища. И тогда я, крепко зажмурив глаза, прыгнул.
   Словно раскаленные иглы впились в ступни. Я вскрикнул от боли и повалился на пол рядом с разрушенной "композицией".
   - На сегодня всё! - торжественным голосом объявил Ворон конец представления. - Да, чуть не забыл. Погоняло тебе будет - Сверчок.
   Скорее всего, он выбрал первое, что пришло в голову. Но мне было наплевать. Я лежал, вглядываясь в пыльное пространство под кроватью, и крепко закусил губу, стараясь не взреветь от боли и обиды, пережитой мною за этот вечер.
  
   Глава третья
   День получки
  
   Бегущий по лесу волк, наткнувшийся на флажки, замирает в недоумении. Ведь так не бывает. Ведь весь мир - подвластная ему территория. А тут на тебе!
   Красные лоскутки издевательски насмехаются. Мол, тебе, серый, ведомо - за нас нельзя. И волку нечего сказать в ответ. По той простой причине, что словам он не обучен, рыком пугают лишь врагов, а долгий плачущий вой - это как-то не по-волчьи.
   Смирившись с утраченной бесконечностью, бывший владыка леса поворачивает обратно. Чу! Что за странные звуки. Кто-то, не таясь, идёт по волчьим следам, гремя и грохоча. Волк сбрасывает скорость. Так ведёт себя лишь враг, более сильный и могучий, чем он. И вперёд путь закрыт, и назад уж нельзя. Взор выискивает боковые тропинки. Но каждую из них уже пересекли злобными флажками.
   Нет, невозможно, чтобы враги успели перекрыть все потайные тропки. Есть! Намётанный глаз выцепляет спасительный путь. Мостик к свободе. Дорогу жизни.
   Волк ликует. Иллюзия грядущего спасения притупляет нюх. Он ещё не знает, что в конце оставленной ему дороги его трепетно и терпеливо ждут...
  
   Потянулись серые однообразные дни, как небо в день приезда. Подъём, учага, шатание по городу, вечер в общаге, сон. Круг замкнулся. В учебе я особо не выпрягался, чтобы не прослыть прогибщиком, и числился твердым середняком. Учиться было скучно и тягостно. Я уже начал жалеть, что так рано вырвался из дома. Впрочем мне и после одиннадцати классов ничего особенного не светило.
   Отсидев положенное время в учебном корпусе или на скамейках в кустах за мастерскими, я отправлялся бродить по городу, стараясь не нарваться на какую-нибудь местную шоблу. В общаге сидеть - скукота, да и не безопасно. Если ты не попал под руку коменданту и не угодил на уборку территории под окнами, щедро усыпанной обломками стульев, осколками, бычками и разным другим мусором, то тебя мгновенно вычисляли старшаки, и весь вечер приходилось проводить у них на побегушках.
   Вычислить тебя могли и в столовой, где каждый учащийся бывал в среднем два раза в день - то завтрак проспишь, то на ужин опоздаешь или перехватишь что-нибудь на стороне. Денег водилось мало, поэтому на кино и более солидные мероприятия рассчитывать не приходилось. Благо питание организовывалось по бесплатным талонам, а ими старшаки не интересовались, им нужны были наличные деньги.
   Пахан с Лехой тоже где-то пропадали целыми днями и появлялись почти одновременно со мной - перед самым закрытием дверей. Меня с собой не звали, а навязываться я не хотел, хотя одиночная жизнь давила, что бетонная плита. Я их совершенно не интересовал. Оба они смотрели сквозь меня, как на пустое место.
   Четвертый обитатель комнаты - Андрей - не вылезал с третьего этажа, где в 305 жили четыре его земляка. Все они перешли в разряд старшаков, жили до учаги в одном районном центре и хорошо знали друг друга. Поэтому он все время проводил там, ходил по общаге без опаски и заявлялся в 412 лишь спать.
   Рана, полученная в конце лета, совсем было успокоилась, если бы не злосчастный день получки...
  
   Получив жиденькую стопочку купюр, я грохнулся за парту. Радужные мысли переполняли меня. Я решил, что оставлю себе тридцатку, а остальное отошлю матери. Нет, оставлю лучше себе сорок - тогда хватит и на пару вечеров в видеосалоне. А может предложить Пахану и Лехе втроем сходить в кафешку, что неподалеку от нашей общаги? А вдруг познакомлюсь с какой-нибудь девчонкой! А мать-то обрадуется, наверное, когда получит от меня первые, заработанные.
   Восторженным взглядом я окинул всех, кто находился вокруг. Однако радости моей никто не разделял. Напротив, шли негромкие разговоры о том, что наши и местные супера давно ждут во дворе. Я тихонько выскользнул из толпы, прошелся по коридору и осторожно выглянул в окно.
   И правда, едва какой-нибудь лопух выходил из учаги во двор, как к нему незаметно подходили трое или четверо крепких пацанов и культурно, спокойненько уводили его куда-то по направлению к пустынному скверику, расположенному между задней стеной мастерских и трансформаторной будкой. Там его спокойно, без помех, освобождали от наличных и возвращались обратно. Постепенно я уже стал узнавать некоторые примелькавшиеся компахи.
   Я, разумеется, не рискнул выйти, а решил отсидеться в учебном корпусе до вечера. Но только схлынул основной поток учащихся, как началось второе действие спектакля, где мне отвели весьма незавидную роль. Несколько незнакомых парней решительно поднялись на крыльцо и скрылись под навесом. Внизу хлопнула дверь.
   Это были наводчики. Они искали лохов по учебным кабинетам, но не трогали, а сообщали приметы суперам. И только указанный объект появлялся вблизи училища или общаги, супера выцепляли его из толпы и безопасно бомбили где-нибудь в сторонке.
   Оставаться в коридоре было нельзя. И я двинул искать более надежное укрытие. Ноги привели меня на чердак. Но только моя голова поднялась над квадратным отверстием, как по чердаку прокатился шорох и наступила напряженная тишина. Меня разглядывал десяток невидимых глаз.
   - Да это наш, - раздался знакомый голос.
   Из-за двух поваленных бочек показался Леха. Следом за ним высунулась белобрысая голова Пахана.
   - Тебе чего, Сверчок? - нервно спросили меня откуда-то справа.
   - Там во дворе наших стригут, - пояснил я, хотя это знал каждый, иначе бы никто из них здесь не прятался.
   - Ты-то что сюда приперся? - недовольно раздалось из темного закоулка слева. - Не видишь, тут и без тебя народу тьма. Гони отсюда, а то наведешь кого-нибудь своим базаром.
   - Да, да, шел бы ты отсюда, - посоветовал Леха, - тут и так все места заняты.
   Огорченный, я спустился на площадку, медленно прошел пролет вниз и уже намерился вернуться в широкий коридор, как вдруг услышал оттуда уверенные шаги, по звуку приближавшиеся ко мне.
   Я немедленно втиснулся в узкий треугольник, ограниченный двумя стенами и распахнутой дверью, ведущей в коридор, и замер, уставившись в узкую щель между стеной и дверью. Секунд через десять в ней показался парень, старше меня года на два. Он неторопливо прошествовал к лестнице, ведущей на чердак, солидно поднялся на площадку, а затем, размеренно ухватываясь за железные перекладины, полез наверх.
   Я максимально напряг слух, но бесполезно. Слышались только уверенные шаги, безошибочно выбиравшие нужное направление, вычисляя все новых и новых дойных коров, безуспешно пытавшихся уклониться от стрижки в самых укромных закоулках чердака.
   В скором времени из люка показались ноги, обутые в такие шикарные колеса, что я с горестью оглядел свои заношенные ботинки. Не спеша, наводчик отправился в обратный путь. Через две минуты в том же направлении ушли шестеро унылых пацанов, обиженно вздыхая и тихонько поругивая старшаков. Из нашей группы было трое - Леха, Пашка и Ваня. Остальных я не знал.
   Наводчики продолжали рыскать по училищу, разыскивая уклонистов. Заглянуть в мое убежище они пока не догадывались. Но, стоять там было довольно неудобно, и у меня уже порядком затекли ноги.
   Поэтому я решил выбираться из учаги. Но, разумеется, не через главный вход, а через чёрный, которым редко кто пользовался. Он находился под лестницей в крохотной комнатке с тремя дверями. Войдя из коридора первого этажа в одну из них, я оказался в темном и тесном помещении.
   Рядом со входной дверью располагалась вторая, ведущая в подвал. На ней присутствовал внушительный замок, и поэтому никакого интереса она для меня не представляла.
   Оставшаяся дверь обычно всегда была завалена грудой носилок, лопат и наполовину поломанных метел. Но в этот день весь хлам был отодвинут от двери и разбросан по всему полу. Пару раз споткнувшись то ли об грабли, то ли об лопату я пробился к двери. Тонюсенькая полоска дневного света проникала в щель между створками. Я потянул за плохо прибитую ручку, и дверь со скрипом открылась.
   Выход вел на спортплощадку. На ней никого не наблюдалось - мне все-таки удалось ловко выкрутиться. Я осторожно выбрался на свежий воздух и спокойно, как подобает солидному человеку, зашагал по направлению к дырке в заборе.
   - Э, пацан, стой! - фраза, подобно молотку ударила в голову. Я чуть развернулся вправо. Со скамейки в кустах поднялись три парня и, не спеша, направились ко мне.
   - Сюда иди, - позвал один из них.
   Э нет, ребята. Я знаю, что вам надо. Поэтому я ускоренно рванул, но не к дырке, где в спешке можно накрепко застрять, а к проходу, ведущему к воротам учаги, которые выходили на оживленную улицу.
   Надо заметить, что по физкультуре у этих ребят стояли одни пятерки. Они без проблем догнали меня у ворот, но мне все же удалось выскользнуть на улицу. Там они кольцом обступили меня, прижав к забору.
   - Ну, пацан, на хрена ты бежал? - поинтересовался один из них, самый высокий. На нем была красивая темно-синяя болоньевая куртка, на которой повсюду были рассыпаны золотистые заклепки и кнопки. Его голову украшала спортивная шапка синего цвета с белой полоской. Серыми стальными глазами он бесстрастно разглядывал меня и, видимо, ждал ответа.
   - Ну ты, козел. Мы что бегать за тобой должны? - вступил в разговор второй. Он был одет поскромнее: в затертую кожаную куртку и спортивные штаны, судя по угловатой, размашистой надписи, кооперативного производства.
   - Чего, мразь, молчишь? Щас дам в хлеборезку, мигом язык вывалится, - пообещал третий парень в фирменном спортивном костюме и жокейке, что никак не вязалась с довольно прохладной погодой.
   Высокий решил вернуться к основной теме нашего разговора:
   - Воздух есть? Давай сюда! Ну, живо!
   - Ка-акой воздух? - не понял я.
   - Вот тормоз! Ну фишки, бабки.
   - Нету! - решил схитрить я и рванулся сквозь кольцо.
   Чувствительный удар в грудь остановил меня на месте...
  
   Со стороны казалось, что трое друзей повстречали старого товарища и теперь дружески хлопают его по плечам, искренне радуясь встрече. Немногие из прохожих натыкались на несчастный, затравленный взгляд этого четвертого. А если и натыкались, то сразу отводили глаза и спешили дальше. В конце концов, у каждого были свои собственные важные проблемы и дела, не позволяющие отлагательств. У каждого была своя собственная и единственная жизнь, которую нужно прожить достойно, а поэтому некогда останавливаться, разбираться, вникать. А те парни? Да пусть они сами разберутся между собой. Чего именно мне лезть в чужие дела, я то ведь тоже не самый крайний? И - наверняка! - этот мальчик сам виноват, и бьют его за дело! Тем более, в одиночку, конечно же, здесь не справиться. А если и можно что-нибудь сделать, то потом, в следующий раз, когда не буду так сильно занят. А мальчику надо самому учиться постоять за себя. И ободренный такой приятной логикой случайный прохожий спешил дальше, не обремененный больше никакими заботами...
  
   Пацанам, вероятно, надоело торчать у всех на виду. И хотя они твердо уверились в своей безопасности, но все же клиента предпочитали обрабатывать наедине.
   - Пошли-ка, отойдем, - предложил высокий.
   - Ну, двигай, - потрепанный сплюнул на мой ботинок и больно пнул по ноге.
   Понурив голову, я двинулся вперед. Троица, держа меня в плотном кольце, оказалась в пустынном тупичке, где уже никто не мог им помешать.
   - Гони бабки! - заявил спортсмен, - за пробежку с тебя три чирика. Моральная конпетсация.
   Я понял, что без жертв не обойтись, и без раздумий расстался с тремя десятками, отдав их высокому.
   - О, падла, косач! А нам говорил, что нет ничего. Ты че нам навоз за воротник закидывал? - зашипел потрепанный.
   - За брехню знаешь что полагается? Два угла! - авторитетно заявил спортсмен, начиная проверять содержимое моих карманов. Я молчал и тихо надеялся, что все не заберут.
   - Двух червонцев не хватает, - заявил высокий, подсчитав выручку и проявляя большую осведомленность о размере моей стипендии. - Повтори!
   Это уже относилось к спортсмену, который начал повторный осмотр. Ну и пусть ищут! Все равно ничего не найдут.
   Однако поиски вел далеко не мальчик. Спортсмен внимательно обследовал подкладку моей куртки, отогнул плотно прижатый воротник рубашки, а затем нагнулся и обхватил ладонями резинки моих носков.
   - Нашел! - победно сообщил он и вытащил запрятанные купюры.
   - Ты что, падла, зажать хотел? - потрепанный пнул меня по второй ноге. - Дайте мне, я его урою!
   - Пусть живет, - великодушно разрешил высокий.
   Все трое, высоко подняв головы, с чувством выполненного долга гордо зашагали из тупика.
   Я остался стоять на месте. Из всего наличмана сохранилось только семьдесят шесть копеек, не заинтересовавшие упорную троицу. Домой посылать было нечего. На кино, видак и девочек в ближайшее время рассчитывать не приходилось.
   Раньше я много читал в газетах и журналах о подобных случаях, но почему-то никогда не думал, что это может случиться со мной. Я поплелся в общагу. Настроение было настолько паршивым, что по городу бродить не хотелось. Хотелось поскорее добраться до 412, упасть на кровать и заснуть, чтобы хоть на несколько часов покинуть этот проклятый чужой мир.
   У общаги возле крыльца сидели старшаки и высматривали недоенных еще лохов. Мой унылый вид не вызвал у них сомнений, что к категории нужных людей я уже не отношусь.
   - Нулевой чувак, - заявил один из них, оглядывая меня с ног до головы. Остальные засмеялись.
   - Что, Сверчок, ощипали как цыпленка, - заржал Ворон, и все подхватили громкий смех.
   Настроение у меня чуть улучшилось - хоть этим от меня ничего не перепало. Я поднялся на четвертый этаж, зашел в комнату, забрался на свой второй ярус и постарался заснуть. Леха и Пахан были уже здесь и, судя по всему, тоже совершенно пустые. Андрей снова отсутствовал. Благодаря землякам, положение его было гораздо устойчивей. И хотя большая часть капитала тоже ушла наверх, но кое-что осталось и у него. Поэтому ему переживать было не о чем, и в это время он, вероятнее всего, вместе с зёмами угощался в какой-нибудь забегаловке или кооперативной пивнушке.
   Заснуть вскоре удалось, но, как оказалось, прелести сегодняшнего дня еще далеко не закончились. Не знаю, сколько прошло времени, когда меня разбудил легкий толчок в плечо. Я поднял голову. У кровати стоял Леха.
   - Пошли, Сверчок, старшаки зовут.
   - Куда?
   - Куда! К ним, конечно, не к теще на блины.
   - А почему именно меня?
   - Да не боись, не тебя одного. Всех нас зовут.
   Пришлось слезать с кровати. Впрочем, спать уже не хотелось. За окном разлилась темнота, но это еще ни о чем не говорило. На дворе вторая половина октября - темнеет рано. Чтобы определить время, я выглянул в окно. Судя по освещенным окнам было не больше одиннадцати вечера.
   Мы с Лехой вышли в коридор, где нас поджидал Пахан. Вместе мы отправились к местной блат-хате.
   Блат-хата располагалась на третьем этаже, в комнате за номером 310. Там испокон веков жили самые крутые старшаки. Свет там горел до глубокой ночи, но коменданта это не волновало, так как Степан Егорович, проследив, чтобы вахтерша заперла дверь изнутри, с чистой совестью отправлялся домой, а вахтерша тут же укладывалась спать в небольшой кладовой. Зато в 310-й шел пир горой.
   Но загляните в эту комнату днем и поразитесь идеальной чистоте и порядку. Сказывалась усердная работа первогодков, которые шуршали тут до завтрака, а если не успевали, то и вместо него. Некоторые ненавидели эти утренние уборки, но имелись и такие, что рвались сюда чуть ли не ежедневно. Ловко припрятывая пустые бутылки, они сдавали их в магазины и получали там хоть и слезы, но на безрыбье и рак рыба - на видак хватало.
   Пока вы все это читали, мы уже спустились на третий этаж и подошли к нужной двери, затем остановились - никто не решался открыть ее первым. Но сколько не стой - заходить все равно придется. Отдалив опасное мгновеньице на целую минуту, Пашка медленно потянул дверь на себя. Я прищурился от яркого света, ослепившего меня после сумрачного коридора, и переступил порог.
   Комната была полна народу, явно разделенного на две категории. Первая в непринужденных позах валялась или сидела по всей комнате. Вторая скромно сосредоточилась в левом от меня углу. А вокруг был сплошной бардак.
   Сдвинутые вместе кровати стояли почти в самом центре. На верхнем ярусе поперек кроватей лежал и храпел какой-то посторонний небритый тип. Внизу развалился Кирпич - самый главный супер в учаге. Любой знал, что за ним стоят мощные авторитеты, которые не раз приходили к нему и о чем-то тихо договаривались.
   Поэтому Кирпич жил, как хотел. В данный момент он лежал, согнув одну ногу в зимнем "адидасе", а другой упирался в спинку кровати. Руками он обхватил двух полураздетых девчонок. Одна из них была крашенной блондинкой с яркими алыми губами. А у лежавшей справа от Кирпича, волосы были ни то, ни се, да и лицо невыразительное, овечье. Я ее вообще даже не запомнил. В память врезалась лишь дырка на чулке - ослепительно белая кожа на черном фоне. Я тут же стал вспоминать, где видел их раньше, но оказалось - нигде; такую шикарную блондиночку я бы запомнил надолго. Скорее всего, к нашей учаге они не имели ни малейшего отношения.
   По бокам от кроватей в выжидательных позах стояли подручные Кирпича - Бахыр и Стопарь. Бахыр был нерусским, но замечательно умел махаться, за счет этого и выдвинулся на столь высокое место. "Адидасовская" футболка, штаны "Мэвин" и зимние кроссовки "Голд кап" без слов говорили об этом. Стопарь был известным хроником и, напившись, злобно гонял всех первогодков по этажам хотя бы раз в неделю. Сейчас он уже был под градусом, о чем красноречиво свидетельствовала цветастая порванная рубаха, свесившаяся на широченные джинсы "Пирамида", уже где-то вывалянные в грязи. Справа от Бахыра, в углу сидел Ворон в чистенькой белой, даже отутюженной рубашке с фирменной наклейкой на кармане и беспощадно драл в карты какого-то денежного чайника. Слева от Стопаря стояло ведро с пивом, из которого угощались несколько других старшаков. Из них я знал только Жеку и Рудика.
   Вторую категорию представляли первогодки, среди которых я узнал Мотора (Ваню) и Слизняка (Федю).
   - Во, Кирпич, еще подошли, - отметил наше прибытие Стопарь и с треском двинул табуретку. За ней обнаружился ящик с водкой, три пустых бутылки из которого уже вовсю катались по комнате.
   - Все пришли? - спросил Кирпич.
   - Всэ, - ответил Бахыр, подергивая тонкую полоску своих черных усов.
   - Начнем, - сказал Кирпич, приподнялся и сел, затем крепче обхватил девчонок и посадил их рядом с собой.
   - Что ж вы, пацаны, старших подводите? -торжественно обратился он к нам. - Бабки получили, а где они? Нету! Отдали! Кому отдали?
   Мы дружно молчали.
   - Нехорошо! Мы для вас стараемся, никто вас в округе не трогает, а вы башли на сторону! Как это называется?
   Я уставился в потолок, украдкой посматривая на блондинку. Звякнула кружка о ведро с пивом.
   - Западло! - вынес приговор Кирпич. - По вашей милости разоримся скоро, бескультурными станем. На театр денег нет, на цирк тоже нет. Ну что ж, сами виноваты - сами и будете нас развлекать. Девочки, хотите кино?
   - Хотим, хотим! - подтвердили девочки.
   Старшаки заржали. Мы продолжали упорно молчать.
   - Ну, кто самый смелый? - спросил Кирпич.
   Вперед вышел высокий худой паренек и уставился на Ворона, который насмешливо оглядывал нас всех.
   - А, Бондарь! Считай, повезло тебе. Иди в коридор, стой на фишке.
   Когда за Бондарем закрылась дверь, Кирпич продолжил:
   - Ну, девочки, какой фильм будем смотреть?
   Девочки захихикали, но ничего не сказали.
   - Стопарь, а?
   - Чапаев, - пробасил Стопарь и глухо заржал.
   - Отлично! - возликовал Кирпич. - Ты, Пахан, будешь белым пулеметчиком, ты, Хилый - его помощником, а Сверчок - Чапаевым.
   Через минуту я изображал Чапаева, из последних сил переплывавшего Урал. Пахан строчил из пулемета, сделанного из табуретки, а Хилый заправлял и поддерживал невидимую ленту с патронами. Старшаки веселились вовсю, закидывая меня кружками и рваными носками. Я продолжал широко размахивать руками, лежа на полу, и старался увернуться от летящих предметов.
   - Поможем герою, - засмеялась блондинка и, освободившись от объятий Кирпича, запустила в пулеметчиков пустой водочной бутылкой. Поллитровка угодила Хилому по голове, отскочила от его коротко остриженного затылка и разбилась о стену.
   - Конец первой серии, - объявил Кирпич, - про что будем смотреть дальше, девочки?
   - Про любовь, - запищала вторая.
   - Хорошо, - согласился Кирпич. - Вторая серия. Хилый, табуретку на место. Стопарь, какие знаешь фильмы про любовь?
   - Чапаев, - пробасил Стопарь и снова впал в транс.
   - Замечательно, - обрадовался Кирпич. - Смотрим продолжение. Хилый, занавеску.
   Хилый залез на подоконник и снял занавеску.
   - Итак, кто у нас еще не участвовал, - начал распределять роли Кирпич, - Крючок, Бурый, Мотор и Слизняк. Да, ещё Сверчок, а то он плохо старался.
   - Да ну, вполне нормально, - вступилась за меня блондинка.
   - Плохо, я сказал! Сверчок, держи занавеску, делай из нее юбку, будешь Анкой-Пулеметчицей.
   - Не буду, - я бросил занавеску на пол.
   - Чо такое? Бахыр, Ворон, разберитесь.
   Ворон встал, сказал лоху: "С тебя, братан, стольник и еще восемьдесят колов", и подошел ко мне. С другой стороны приблизился Бахыр. Он неожиданно и резко ударил меня в живот, Ворон сделал подножку, и я упал. К Ворону и Бахыру присоединился Рудик, и они спокойно и методично стали пинать меня ногами.
   В какой-то книге год назад я прочитал, что в каждом человеке есть что-нибудь хорошее. Но как трудно найти это хорошее в тех, кто запинывает тебя, корчащегося от боли на полу, и считает, что так должно быть всегда.
   Тем временем Бахыр наступил на ногу Рудику, тот заматерился, старшаки засмеялись. В общем всем было весело, кроме меня. А я валялся у стены. Из носа и разбитой губы текла кровь. Жутко болела грудь в месте укуса.
   Ворон продолжил игру в карты. Бахыр встал на свое место. Роль Анки досталась Феде.
   Надев юбку, сделанную из занавески, Федя под оглушительный хохот изображал любовь Анки с Петькой и Чапаевым одновременно. Их роли исполняли Бурый и Леха.
   Сцену эту я пересказывать не намерен. Ее может представить себе каждый, кто слышал анекдоты о знаменитой троице. Я лежал и глядел на этот содом невидящими глазами. Кто знал, что полнолуние, внезапно перевернувшее всю мою жизнь, уже не за горами.
  
   Глава четвертая
   Полнолуние
  
   Иногда в нашу жизнь приходит чудо. Подмигивает со стороны, маячит перед глазами, пляшет в призрачных лунных лучах. Мы не замечаем, мы смотрим сквозь него. Глаза видят лишь привычные ориентиры. Всё, что выбивается из нормы, мгновенно низводится до привычного. "Новый дом? Эх, квартирку бы в нём отхватить!" "Ой, какой красивый мальчик! А есть ли у него машина?" "Девочка - просто отпад! Что за талия, что за ножки! - и грустно-проникновенный финал. - Такая красивая куколка, и не моя!"
   Чудо пугается заезженных штампов, неслышно вскрикивает от боли и тает. Остаётся изнанка. И мы горько вздыхаем, что опять не успели схватить мечту за хвост.
   Но в душе верим... Да что верим! Знаем твёрдо и бесспорно, что уж завтра мечта свалится прямо нам в руки. Надо лишь дождаться рассвета. И глаза смыкаются, упокоенные блаженным сном. Тикают часы, двигаются стрелки. Чудо стоит рядом, но нам его не разглядеть.
   А надо всего-то проснуться в неурочный час. Чудо ищет встречи с нами, когда мысли заняты совсем иным. Но спросонья мысли ещё не успели заполонить сознание, и краешек глаза успевает ухватить неведомое. Вслед поворачивается голова: "Неужто?!" И мы протягиваем руку чуду навстречу.
   И лишь потом понимаем, что в гости явилось Чудовищное Чудо...
  
   События того дня складывались крайне неудачно. Сначала две "пары" на занятиях. Затем запорол проходной резец, за что получил втык от мастера и "неуд" за испорченную деталь.
   А после занятий в общаге у 412 меня поджидал Кирпич:
   - Эй, Сверчок, куда девал стольник?
   Разумеется, я не въехал, о каком стольнике шла речь. Тогда Кирпич собрал кулаком мой свитер на груди и притянул меня к себе.
   - Стольник Ворона! - пояснил он.
   Тут я сразу вспомнил события недельной давности, когда я возвращался после вечернего шатания по городу. А на площадке третьего этажа курил Кирпич.
   - Хе, Сверчок, пойдем со мной.
   Мысленно ругнувшись, я последовал за ним в 310-ю. Там Кирпич вытащил из недавно починенной тумбочки учебник по обработке металлов и извлек из его середины сторублевую бумажку. Я смотрел по сторонам, - было так непривычно видеть 310-ю тихой и пустой.
   - Смотри сюда, Сверчок, - сказал он, - отдашь этот стольник Ворону. Я и сам бы занес, да Ворона сейчас в общаге нет. А мне уходить пора. Понял?
   Я молча кивнул, приняв купюру и, согнув ее вчетверо, спрятал в карман брюк. Вечером, разыскав Ворона, я вручил ему деньги и почти сразу забыл об этом, как оказалось, совершенно напрасно.
   - Я его Ворону отдал, - заверил я Кирпича.
   - Он сказал, что ему никто ничего не передавал, - мрачно заметил Кирпич, намекая на грозные последствия для того, кто замылил чужой стольник.
   - Пошли, спросим у него, - предложил я.
   Кирпич согласился, и мы двинулись к лестнице. Ворон жил в 314-й, которая располагалась посередине коридора третьего этажа. Кроме Ворона здесь жили Жбан - довольно мирный парень, и Артур с Коськой, которых обычно было не видно и не слышно. Вот и теперь эти двое отсутствовали, зато Ворон был здесь. Он валялся на нижнем ярусе и читал потрепанный журнал. На соседней кровати сидел Жбан и старательно пришивал заплатку на штанину. Увидев Кирпича, Ворон сел, вытащил пачку "Ту-134" и закурил, уставившись на нас.
   - Отдавал он тебе катеринку? - спросил Кирпич, выталкивая меня вперед. На лице Ворона появилась обычная насмешливая улыбка, и он отрицательно помотал головой.
   - Куда дел деньги, Сверчок? - повернулся ко мне Кирпич. - Чего молчишь?
   - Отдал ему, - хмуро кивнул я на Ворона.
   - Ты чего гонишь, падла, когда? - возмутился Ворон.
   - Да в прошлый вторник, - пытался доказать я.
   - Кто видел? - прервал наш спор Кирпич.
   Я замолк. Когда я передал сотню, свидетелей не было. И теперь Ворон этим умело воспользовался.
   - Никто, - тихо ответил я.
   - Ну, друг, так дело не пойдет, - сказал Кирпич. - Кто теперь тебе поверит? Придется вернуть катеринку.
   Разумеется, лишнего стольника у меня не было. Да что говорить, у меня не было вообще никакого стольника, и даже на петрофан едва ли бы набралось мелочи. Мысли лихорадочно скакали в мозгу, срочно требовался выход из этого скользкого положения.
   - А кто тебе поверит, что ты мне стольник дал, - обратился я к Кирпичу, - там тоже никого не было.
   Ворон дико заржал, Жбан тихо усмехнулся, а Кирпич, приблизившись ко мне, угрожающе-ласково сказал:
   - Ты, шмакодявка, не по годам борзый стал. Сколько тебе надо свидетелей? Три, пять, десять?
   - Хотя бы двух, - неуверенно произнес я.
   Кирпич моментально скрылся за дверью и приволок из коридора двух незнакомых мне пацанов, потом встал в позу, повернувшись к одному из них.
   - Ты видел, как в прошлый вторник я этому, - Кирпич кивнул в мою сторону, - давал сто рублей.
   Парень покосился на меня и после некоторой заминки сказал:
   - Да, видел.
   - А ты? - спросил Кирпич второго.
   - Угу, - не моргнув глазом, ответил тот.
   - Все, пацаны, свободны, - отпустил их Кирпич и снова повернулся ко мне.
   - Ну, все понял? Хоть сотню свидетелей надыбаю.
   - Но ведь в комнате никого не было, - еще сопротивлялся я.
   - И что с того? Просто пацаны знают, что должны видеть и что говорить. А какие свидетели у тебя?
   Я подавлено молчал. Кирпича и Ворона знала вся общага, а кому надо впрягаться за меня?
   - Как же с катеринкой-то, а? - подал голос Ворон.
   - Да, братан, должок вернуть нужно! - поддержал его Кирпич.
   - У меня нет стольника, - уныло пробубнил я.
   - Тогда включаем счетчик, - пригрозил Кирпич, - завтра будет сто десять, послезавтра - сто двадцать...
   - Ладно, пожалеем его, - сказал Ворон, - может, вещами возьмём. Тащи-ка, Сверчок, сюда свой чемоданчик.
   Я поплелся вниз. Как назло, комендант оказался на месте, поэтому спасительную версию о закрытой камере хранения пришлось отбросить. Впрочем, я уже понимал, что и закрытая камера не спасла бы меня от неминуемой расплаты.
   - Степан Егорович, выдайте чемодан, пожалуйста, - попросил я, оторвав коменданта от кроссворда.
   Степан Егорович недовольно встал и, пройдя в камеру, долго копался там. Наконец, он показался оттуда с моим чемоданом.
   - Не украдут? - побеспокоился комендант.
   - Да нет, - уныло возразил я.
   Моим вещам не суждено стать украденными. Я их отдам сам. И для истории обозначится, что по своему собственному желанию. Подхватив багаж, я поплёлся обратно.
   - Ну-ка, заценим, что у тебя там, - потер руки Ворон, принял у меня чемодан и грохнул его об стол. Открыл его, он пошарился внутри и вытащил свернутые джинсы.
   - Бэ-Ушные, - разочарованно произнес он, - ну да ладно. За дешёвку загнать можно.
   Он развернул их. И на стол выпал кулек с конфетами. Надо сказать, что я, открывая чемодан, джинсы не трогал - не было повода наряжаться. Поэтому и не догадывался о спрятанном кульке. Скорее всего, мать, желая сделать сюрприз, сунула его в чемодан перед самым отъездом.
   Как ни странно Ворону пришла в голову такая же догадка.
   - О, мамочка о сыночке позаботилась, - он покачал кульком в воздухе, выудил одну конфету. - Печеньки-бараночки... Лучше бы деньжатами, - и россыпью бросил остальные в форточку
   - Держи, Жбан, угощаю, - Ворон швырнул последнюю конфету ему на колени.
   Если дорогой вам человек когда-нибудь дарил пусть даже незначительный подарок, а затем кто-то по-борзому отбирал его, высмеивал, наплевав в душу, а потом деловито разламывал, будто так и нужно, или, что еще хуже, присваивал себе, то вы знаете, как тяжело и пакостно становится внутри.
   Я не выдержал и с кулаками бросился на Ворона. Но сзади мне дал подножку Кирпич, а когда я упал, Ворон метко пнул меня в живот так, что я согнулся, как перочинный кнопарь.
   - Запомни, Сверчок, ты здесь - никто, - сказал Ворон, прихватив джинсы и скрываясь в данный момент за дверью, - будь счастлив, что пока нам ничего не должен.
   Дверь захлопнулась. Жбан, закончив со штанами, взял оставленный Вороном журнал и углубился в чтение. Я с трудом поднялся и выбрался в коридор, не забыв прихватить теперь уже почти пустой чемодан.
   И все же, несмотря на обиду, я понимал, что мне дико повезло. Я теперь ничего не должен! А в это самое время сотни, тысячи пацанов бегают по городу, разыскивая деньги, чтобы хотя бы погасить набегающие проценты. И если бы у меня не оказалось тех самых, почти новых джинсов, то долг мой в короткое время вырос бы до астрономических размеров. И мне бы пришлось воровать, грабить или доставать деньги другими незавидными путями, чтобы долг не переключили на солидных людей, которые занялись бы мной более основательно. Но к счастью этого не случилось, и я пока мог спокойно перевести дух.
   Вот именно, что пока. Нет, так дальше нельзя жить. Мысли сумбурно носились в голове, я понимал, что долго в общаге не протяну. Что же делать? Мне вдруг ясно представилось, как я эффектно знакомлюсь с дочкой директора училища, она по уши влюбляется в меня, мы женимся и переезжаем к ней на квартиру. Моя жизнь и учеба идет без проблем. А по окончании училища я становлюсь обеспеченным человеком, развожусь и начинаю жизнь заново. Захваченный блестящими перспективами, я замер посреди коридора. Исполнению желаний мешали две проблемы. Во-первых, я не был уверен, что у директора есть дочь подходящего возраста, а во-вторых, я не умел знакомиться с девочками и даже не решался с ними заговорить.
   Но все же и из несчастья при желании можно вынести что-нибудь полезное. Утомленный горестными раздумьями мой мозг быстро устал, и вечером, когда я бухнулся в койку, то уснул моментально, не прилагая ни малейших усилий...
  
   Среди ночи будто что-то меня толкнуло. Комнату заливал серебристый свет Луны. Серебряное полотно протянулось широкими полосами. Свет падал на дверь и зеркало, захватив краешек шкафа и Пашкиной кровати.
   Спать не хотелось. Я осторожно слез с койки и подошел к окну. Два светлых окна в пятиэтажке подтверждали, что время уже далеко за полночь. Пустынную улицу освещал ровный ряд фонарей. На чистом небе ледяными крошками переливчато сверкали звезды. Прямо передо мной на темном фоне ночи ослепительно холодным светом сияла полная луна.
   Мельком зацепив её взглядом, я уже не мог оторваться. Бледный круг таинственным образом притягивал внимание. Я словно знал, что в этот момент должен стоять у окна и неотрывно смотреть в лицо ночному светилу.
   Я никогда не любил луну. Где-то я читал старую поговорку, что луна - это солнце для влюбленных. Но минули сотни лет, высказывание давно потеряло свой изначальный смысл. Влюбленные теперь предпочитают встречаться под ярким и теплым светом настоящего солнца, не рискуя гулять по ночным пустынным улицам, таящим в своей темноте опасность. И если раньше парочки разгуливали ночи напролет, то теперь романтика ушла - остался лишь инстинкт самосохранения. И мягкий свет луны стал твердым и холодным, словно впитал в себя злобу всех черных дел, вершащихся под покровом ночи.
   И ещё тот багровый потрескавшийся диск над страшным лесом. Смутный сон теперь прорезался ярким воспоминанием. Испугал дрожью до костей и стал ненастоящим. Ненужным. Потому что сейчас я смотрел на Луну широко раскрытыми глазами и чувствовал в ней что-то родное. Что-то шевельнулось в душе, сжавшейся в последнее время в серый невзрачный комок. Что-то повернулось и приподнялось, стремясь разогнуться и разорвать тяжёлые цепи невгод и неудач. И вот уже все беды-несчастья позади. И даже утраченные джинсы уже не терзали воспоминаниями.
   Но нет, не внутри, а снаружи творилось непонятное и необъяснимое. Мелкой дрожью затряслись руки, а мышцы лица резко задергались. И только глаза пребывали в неподвижности. Их взгляд намертво приковала Луна, пока он вдруг не упал вниз, на пустынную улицу.
   Я очнулся, покачав головой и стряхивая колдовское оцепенение. Во внешнем мире ничего не изменилось. Беспечно посапывал Пашка. На темном, недоступном Луне пространстве кровати чуть заметно угадывались очертания его тела. С верхнего яруса свешивалась рука Лехи.
   Свет луны потерял власть надо мной, но руки продолжались противно трястись, а мышцы лица дергались все сильнее. Резкие запахи внезапно наполнили комнату. Я, не спеша, подошел к зеркалу и уставился в темное стекло, на котором ярко сияло отражение луны.
   Странно, но глаза явно стали лучше видеть. Лицо в зеркале теперь виделось не смутным пятном, а отчётливо, до мельчащей родинки. Вот выступ носа, вот темнеют губы, а вот глаза... Глаза, наполненные неяркими, глубинными сполохами багрянца.
   Я даже не успел удивиться, когда почувствовал удар, исходящий изнутри дёсен. На тёмном фоне распахнутого рта два зуба верхней челюсти плавно становились огромными клыками. То же самое происходило с парой зубов снизу. Клыки располагались симметрично, через четыре зуба друг от друга. Остальные пока ничуть не изменились.
   Теперь я не мог закрыть рот, боясь прикусить язык. Я пощелкал пальцами по маленьким клыкам снизу, подергал за большие верхние и заметил, как руки стремительно обволакивает плотный волосяной покров. Чернота густела с каждым мигом. Ногти, к моему ужасу, за пять секунд выросли втрое, скрутились, обернувшись когтями громадных размеров. А пальцы уменьшились, словно густая шерсть их затопила. Лицо отражения (если это ещё можно было назвать лицом) почти заросло шерстью. Лишь глаза полыхали мрачным блеском на фоне темного, зловещего силуэта.
   Не в силах вынести подобное зрелище я отшатнулся прочь и после того, как в горле раздался чувствительный толчок, уже без помощи зеркал увидел, как нос и подбородок поехали вперед. Это было настолько необычно, что я с трудом удержался на ногах. Вернувшись к зеркалу, я вновь заглянул в круг тьмы, разбавленный монеткой Луны. Оттуда на меня смотрел волк!
   Да, именно волк, стоящий на задних лапах. Его грудь распирала белую майку, но от этого он не переставал быть волком. Из злобных глаз исходил едва приметный красный свет, а в морде, пожалуй, была какая-то странная особенность. Она определенно выглядела не по-волчьи.
   Подробно задуматься о странностях я не успел. Стоять на задних лапах дико неудобно, и, сохраняя равновесие, я опустился на передние. Где-то внутри меня родилась и тут же взорвалась вселенная, ибо в этот миг я осознал, что стал оборотнем.
   Те из вас, кто насмотрелся ужасов, с нетерпением ждут, когда моё сознание затопит кровавое зло, и я наброшусь на спящих, дабы в клочья растерзать пол-общаги. Ага, размечтались. Мысли текли спокойно и ясно. Я полностью контролировал себя. Я помнил номер ученического билета. Я твердо знал, что учусь на токаря, хотя вряд ли кто поверил бы в данную гипотезу, взглянув на меня этой минутой.
   И я не хотел оставаться волком. Я желал лишь одного - скорее превратиться обратно, пока никто не проснулся и не увидел меня в жутком обличии. Я не помню, откуда пришла догадка, но мгновение спустя мне уже было ведомо, как вернуть прежний облик. Все напряглись мышцы, и через полминуты я с облегчением почувствовал, как тело, поросшее темной шерстью, завибрировало мелкой дрожью. Вытянутая морда стремительно сокращалась в размерах. Шерстяной покров рассасывался, и по зуду тела я понял, что волоски скрываются под кожей. Когти, секунда за секундой, превращались в обычные, немного отросшие, человеческие ногти. Я уже не чувствовал резких запахов, тревожащих мой нюх. Перерождение шло полным ходом.
   Внезапно я понял, что скрючился на четвереньках в весьма неудобной позе, и встал на ноги. Зеркало вновь блеснуло Луной. Глаза уже не светились, руки не дрожали, мускулы лица не дергались, а тихонько перекатывались с места на место. Взор с огромным трудом различал черты лица и детали обстановки. Я снова ничем не отличался от самого себя, каким был несколько часов назад.
   Захотелось подойти к окну. Луна уже уплыла с середины небосклона и не приковывала к себе внимания. В теле чувствовалась усталость, сильно хотелось спать, глаза закрывались сами собой. Заплетающимися ногами я добрался до кровати и с трудом залез наверх.
   В горизонтальном положении меня охватил поток мыслей. В комнате царила тишина, чуть слышно нарушаемая сопением трех человек. За окном изредка шуршали одиночные машины, но они не могли помешать нервно скачущим рассуждениям.
   Итак, я - оборотень! Оборотень в полном смысле этого слова. Человеко-волк или наоборот - научного названия своей сущности я, разумеется, не знал. Прежде всего, следовало вспомнить, что я мне известно об оборотнях. Ничего! Да, да, совсем ничего. Со всех сторон полезли посторонние мысли, и я вновь напряг память. Ну, разве что сказки о мужике, который в полнолуние втыкал ножик с рукояткой из меди в пень, перекидывался через него три раза так, чтобы в третий раз упасть на сторону луны, и становился волком. А, затем, побегав по лесу и славно поохотившись, тем же путем превращался в человека. И ни пули его не брали, ни дубины. Стоп! Ну нету никакого пня в 412-й комнате нашей общаги, да и у меня, к слову сказать, отсутствовал заветный ножичек с медной рукояткой. Из всех условий выполнялось лишь одно - полнолуние. Тем не менее, теперь я - оборотень.
   Мысленно проанализировав путь от кровати к окну и от окна к зеркалу, я выяснил, что не переступал ни таинственных огоньков, ни железных или медных полосок. Значит, следовало искать другие причины. Дёсны продолжали немного ныть под исчезнувшими клыками, да побаливала рана на груди. Рана? Стоп! Рана, полученная от волка! От волка ли? Теперь я сильно сомневался, что на меня напал настоящий волк. И картина летнего дня снова нарисовалась чётко и ярко.
   Хлопнула дверца на противоположной от нас стороне автобуса в то время, когда Колька штурмовал основную. Значит, покинувший салон мог быть только водилой. Водитель скрылся в лесу, и все - больше я его не видел. Зато из леса выскочил волк, прокусил мне грудь и исчез за автобусом. А автобус взял и поехал. Стоп! Ведь автобус без водилы бы не уехал, и, тем не менее, он завелся и спокойнёхонько покатил дальше. Следовательно, водила вернулся. Но как?
   События выстроились логической цепочкой. Если, скрывшись в лесу, водитель превратился в волка, кто мог ему помешать обратно перекинуться в человека, когда он очутился на невидимой нам стороне? Вернул облик и полез в кабину. Хотя, не случись событий, происшедших полчаса назад, я скорее поверил бы, что за пять минут водила обежал вокруг земного шара, а волк огромными прыжками умчался за границу нашей области.
   Хорошо, допустим, водитель и волк - одно целое. Но почему и я стал оборотнем? Неужели через рану на груди? Так я вывел один из основных законов двуликих: "Если укушенный оборотнем выживает, то становиться оборотнем сам".
   Открытие сильно потрясло меня, и я несколько минут валялся в ступоре. Что дальше? Ведь, не дай бог, раскроется, кто я теперь. Дернул же черт именно меня встать на пути оборотня.
   Постой-ка, ведь автобус был заграничный, значит и водила - не наш. С чего бы он стал проявлять свою активность здесь? А может, его задание - сделать кого-нибудь оборотнем в нашей стране? Железная стена рухнула, и теперь контакты налаживают не только политики и бизнесмены, а и таинственные силы зла! Почему бы и нет? Масштабная гипотеза увлекла меня. Ведь я теперь - первый и единственный оборотень огромной страны! Прежние неудачи отступили на второй план, мрачные прогнозы будущего рассеялись, откуда-то появилась твердая уверенность. Вот теперь заживем! Теперь все будет хорошо! Разве может быть что-либо плохо у оборотня, тем более у первого оборотня в Советском Союзе!
   Гордость переполняла меня. Я повернулся к стене и закрыл глаза. Через пару минут к сонному сопению трех человек в темной комнате за номером 412, чуть освещенной краешком луны, прибавилось сопение четвертого.
  
   Глава пятая
   Волк выходит на тропу
  
   Луна являет свою власть по ночам. Но её подданные помнят о ней всегда. Никто не ведает, когда даётся присяга на верность. И кто её принимает. Ты просто чувствуешь, что Луна - это твоё. Твоё... Стрелка компаса, подрагивая, указывает на твой личный север. Твой личный ветер ворошит шерсть на спине. Луна становится Полярной Звездой. И ты знаешь, что она указывает единственную оставшуюся дорогу. Дорогу, по которой тебе бежать всю жизнь. До самого её конца, скорым он будет или затянувшимся. Дорогу, с которой не свернуть, неважно, сам ли ты принял решение ступить на её поросшую злыми травами поверхность, или тебя туда грубо вытолкнули.
   Но пока присяга не принята, Луна к утру теряет магические силы. Солнечные лучи бегут по застиранному одеялу. В комнате прибавляется тепла. Глаза готовятся открыться. И ночные страхи рассеиваются. Кажется, что это всего лишь липкий сон.
   Из тех снов, что забываются сразу после пробуждения...
  
   Проснувшись утром, я мгновенно вспомнил о своих (вернее уже не своих) джинсах, и поэтому меня уже не радовали ни прекрасная погода, ни исправленная пара по алгебре. Настроение в конце занятий подпортил и Перец (тоже старшак). Когда я проходил мимо него по коридору, он ловко пнул меня, да так, что я чуть не размазался по стенке.
   Он хехекал и тыкал в меня пальцем. А я, сгорбившись от унижения, приготовился явить миру привычную скорбь неудачника.
   Но в ладонь мою впились мои же острые когти, а во рту стало тесно от внезапно выросших клыков. Перед глазами сразу же встала вчерашняя колдовская луна, и я с ужасом понял, что превращаюсь в волка. Чтобы не допустить этого, все мысли я направил на сохранение настоящего облика - и мне это удалось. Но мое лицо выглядело столь жалким и измученным, что все стоящие рядом старшаки громко ржали, а я поспешил скрыться подальше от их злобных нападок.
   Но нет худа без добра. Так я узнал, что становиться волком можно в любое время суток, а не только в полнолуние, как упоминалось в старой, полузабытой сказке.
   Бегом добравшись до общаги, я пулей взлетел в 412-ю и замер перед зеркалом. "Мне нужно стать волком, мне нужно стать волком", - мысленно твердил я, убеждая себя все больше и больше. Но... никакого результата. Я разинул рот пошире, пощелкал по зубам, тщательно обследовал их на ощупь. Они и не думали увеличиваться! Чтоб вас всех, не того я ждал.
   Огорченный, я повернулся от зеркала к окну. Сквозняк за спиной приоткрыл дверь, а затем громко хлопнул ею об косяк. Я аж подпрыгнул от испуга. Ногти снова впились в ладонь. Резко развернувшись, я отчетливо разглядел мощные клыки у своего отражения. Выглядел я, конечно, по-идиотски, но мне сейчас было плевать. Не убеждения и не внушения меняли мой облик, а что-то иное, просыпающееся, когда на оборотня нападают, разозлят или напугают, словно инстинкт самосохранения, действующий в минуты опасности.
   Я не стал останавливать этот процесс. Плечи расправились, рост увеличился, в глазах появился знакомый злобный блеск; словом повторялись события минувшей ночи. И через минуту на меня снова смотрел волк.
   Результаты опыта оказались плачевными. Штаны не выдержали напора могучей волчьей фигуры и с треском лопнули. Уже не по отражению в зеркале, а по внутренним ощущениям я понял, что процесс потек в обратную сторону. К моему счастью никого не занесло в незапертую комнату в эти минуты.
   Остаток дня я кропотливо зашивал брюки. К счастью лопнули они по шву, иначе положение было бы совсем незавидным. Сами понимаете - как остаться без штанов, когда у тебя ни подменки, ни денег.
   С этого дня я изменил режим. После занятий я спешил в 412-ю, быстро делал письменные задания, а часов с четырех или с пяти, прикинувшись больным, ложился спать и просыпался лишь в полночь. Драгоценные ночные часы я тратил на тренировки. Скинув с себя одежду и накрывшись одеялом с головой, я шаг за шагом проходил все стадии превращения в волка и обратно, стараясь удержаться на промежуточном уровне - самой середине процесса.
   Надо сказать, это было нелегко. Я то не дотягивал до нее, то передерживал и, когда процесс становился неуправляемым, стремительно превращался в волка. Но я чувствовал, что именно в этой промежуточной стадии, где воедино слились две противоположные сущности - слабый, незащищенный, пасующий перед условиями человек и могучий, приспособленный к борьбе, беспощадный с врагами волк - и кроется полученное мной могущество. Снова и снова я мысленно включал таинственную кнопку, и потусторонние силы начинали загадочное перерождение.
   К старым ощущениям прибавлялось что-то новое, названия которому я не знал. Но оно было! И вслед за тем, как оно появлялось, начинался зуд в дёснах, и прорастали клыки. Как только вся четвёрка занимала положенное место, глаза расширялись, зрение усиливалось многократно. Я скользил взором по мельчащим трещинкам потолка, а ногти на дрожащих пальцах, тем временем, вырастали в крепкие и цепкие когти. Лицо принимало уродливую и злую гримасу, глаза западали и светили из черной глубины впадин красными зрачками. Потом начинало... Стоп! Вот она - вершина! Мигом раньше я ещё человек, мигом позже - хищник. Но этот ускользающий миг, достигаемый упорным трудом, стоил целого дня. Счастье, свобода, сила, уверенность плескались во мне освежающим потоком. Хотелось выпрыгнуть на улицу и бежать, бежать, бежать... Неважно, куда и зачем.
   А мгновение проскакивало, становясь в шеренгу таких же, образующих стройные ряды секунд, минут, часов, составляющих Время, в безбрежном океане которого неуклюже барахталось маленькое, беспомощное существо, случайно вторгшееся в загадочный мир, правила и законы которого были непонятны и неизвестны.
   Лицо снова разглаживалось, возвращая человеческий облик, пропадало сверхъестественное зрение и обоняние. Усталость заполняла тело, но я вновь напрягался, учась управлять неведомым механизмом внутри меня.
   Я знал, что мне надо выжить в мире, где держат власть старшаки и районные супера. Я знал, что глупо надеяться на толпы равнодушных людей, коротко замкнувшихся на себя. Здесь, чтобы выжить, необходимо давить других, иначе раздавят тебя. И сейчас ничего нельзя этому противопоставить - третьего просто не дано.
   А там? Что меня ждет там, я не знал. В том мире царила спокойная, безмолвная пустота. Там я был один и мог отдохнуть от неудач, от всех толчков, которыми щедро награждала меня жизнь этого мира. Но была ли пустота на всем протяжении той жизни? Этого я тоже не знал. Ведь мне приоткрылась пока только маленькая частичка. Я словно стоял в углу неведомого пространства, затянутого туманом. Пальцы крепко упираются в холодные мраморные стены. Я боюсь ступить шаг в сторону, боюсь потерять опору. Туман не пугал меня. Меня останавливала неизвестность. Что ждало мою сущность там, в мглистой пелене? Пряталось ли там зло, или добро укрывалось от него в туманной бесконечности? Хотя была ли там бесконечность? Впрочем, путь к знанию всегда бесконечен - это мы проходили в школе. А мой крохотный огонек знаний освещал пока лишь угол, где я стоял. И никто не поможет. Только я сам могу, накапливая багаж знаний, бережно раздувать факел, увеличивать его мощность и освещать всё новые и новые метры неведомого мне мира, заставляя отступать грозную неизвестность.
   Вот поэтому я тренировался и тренировался. Я засекал время позаимствованными у Андрея часами и старался достигнуть вершины за строго определенный период, постепенно его сокращая. Теперь я мог приобрести устрашающий облик за десять секунд, а полностью стать волком за тридцать три. И хотя это был не предел, я тихо радовался и с некоторым даже неудовольствием встречал утро. В комнате зажигался свет, приходилось подниматься и влачить прежнее жалкое существование, с нетерпением ожидая ночь.
   День шёл за днем. С каждой ночью я все больше совершенствовал мастерство и, затаясь, ждал крутых перемен в жизни.
   И час пробил. Ясным ноябрьским вечером я возвращался в общагу. В этот день я решил устроить себе выходной и побродить по городу. Уже выпал снег. С утра мокрые хлопья слепили глаза, но после занятий снегопад утих. Я ходил по городу, вдыхал по-зимнему леденящий воздух и тихо, степенно размышлял всё о том же.
   Я - оборотень! Но что мне это дало? Да ничего! Другие нашли бы тысячу применений новым способностям. А я? Я ничего не мог придумать. Но ведь не зря же я стал оборотнем? Наверное, не зря.
   - Стоп, Сверчок, - огонек сигареты выплыл из темноты и чуть не уперся мне в лицо, освещая мрачное лицо Кирпича.
   Я замер на месте, сердце испуганно застучало.
   - Хорошо жить хочешь? - спросил меня Кирпич приглушенным шепотом.
   - Кто не хочет, - сдавленно ответил я.
   - Ну так слушай. Завтра стипёха - деньги отдашь лично мне. Понял?
   Я, конечно, не знал, что Кирпич вчера крупно проигрался заезжему катале и теперь тянул деньги по всем возможным каналам.
   - Ты - мне, я - тебе! - хохотнул Кирпич. - Зато будешь жить, как положено.
   И вдруг я решился. Я вспомнил раздумья сегодняшнего дня и понял - не зря!
   - А если нет? - твердо спросил я, трясясь всеми внутренностями.
   - Не понял! - красивое лицо Кирпича вытянулось от удивления. - Я тебе не ясно сказал?
   - Ясно, - ответил я.
   - Доходчиво?
   - Доходчиво!
   - Так ты что, дерганный в рот, тут горчицу на хлеб размазываешь? Ты, крыса дойная, в кого такой борзый пошел? - голос Кирпича обрел прежнюю уверенность.
   - До тебя еще не дошло? - удивился я.
   Кирпич выдохнул воздух и ухватил меня за воротник куртки:
   - Я тебя, падла, сейчас убивать буду.
   Глаза зыркнули по сторонам. Слева пусто, а справа вдали пара темных силуэтов медленно двигалась в нашу сторону.
   Рванувшись, я хотел освободиться, но чужая рука мертвой хваткой вцепилась в куртку. Тогда я резко толкнул Кирпича в бок. От неожиданности он поскользнулся и полетел в кусты, крепко держась за мой воротник и увлекая меня за собой. Но теперь я твердо знал, что делать. Пока летящие навстречу ветки хлестали меня по лицу, мозг, вооруженный могучей силой, сработал как надо.
   Кирпич уже вскочил и готов был продолжить экзекуцию, но я уже предстал во всеоружии. Клацнули громадные клыки, сверкнули глаза, тело налилось мощью. Когтистая лапа впилась в горло Кирпичу. Тот со всей силы ударил по ней руками, сжатыми в замок. Лапа и не шелохнулась, а потом сжала горло сильнее. Кирпич затравленно захрипел. Я чуть отпустил захват и, наклонившись к самому уху, зашептал:
   - Слушай сюда и слушай внимательно. Все изменилось. Теперь ты, лично ты, отвечаешь за мою безопасность. Мои деньги остаются в целости и сохранности. Меня не будет трогать никто из старшаков, понял? Да, чуть не забыл, и районные бухарики тоже. Я теперь на особом положении. Если кто меня тронет, я убью не его, я убью тебя! Понял?
   Произошло небывалое. Кирпич, неустрашимый Кирпич - глава старшаков нашей учаги - растерялся. Даже больше, испугался самым обычным образом. Куда испарилась блатная уверенность и недоступность. Передо мной стоял пацан. Просто пацан старше всего на год. И он боялся: я на данный момент был сильнее, и он это чувствовал.
   - Понял? - повторил я, сжимая хватку.
   - Лады, - пробормотал он, - но с районными я не связан. Тут гарантировать не могу.
   - Меня не касается, - пояснил я, сжав горло сильнее, и заглянул прямо ему в глаза...
  
   Кирпича затрясло от бессилия. Завидя его, любой пацан старался сбежать с глаз долой, но сейчас... Сейчас - случай особый. Холодная нечеловеческая рука цепко держала его горло. Из темного провала рта страшного существа, которое недавно являлось всего лишь каким-то Сверчком, злобно торчали белые острые клыки. Мрачные морщины придавали лицу зловещее выражение, совсем как у мертвецов из видеофильмов. Но ужасней всего были кровавые глаза на темном фоне глазных впадин, окаймлявших эти адские зрачки. Это было! Это существовало!! Это стояло здесь!!!
  
   - Понял? - я убрал руку с горла, сводимого судорогой.
   - Понял, - утвердительно кивнул он.
   Я выбрался из кустов и двинулся к общаге.
   - Только в другие районы не ходи, - раздался позади меня голос Кирпича, - за них я не отвечаю.
   Кровь радостно бухала в голове, зубы давно приняли подобающие размеры. Я торжествовал - она пришла - первая, но значительная победа. Я выиграл сражение, потому что стал оборотнем. Начало положено, но я был готов и к новым схваткам.
   На следующий день давали стипендию. Старшаки весело кружили с утра по коридорам, напоминая о правах и обязанностях. Кирпич не отставал от других, но, увидев меня, понимающе кивнул.
   Не дожидаясь конца занятий, три пацана из нашей группы скололись из учаги, надеясь проскочить до прихода основных сил местной мафии. Как впоследствии выяснилось, это им удалось, но какими партизанскими тропами они выбирались из плотного кольца осады, так и осталось неизвестным.
   Зато старшаки затаили злобу на остальных.
   После занятий основной поток учащихся уныло потянулся во двор учаги, где их уже ждали. Более хитрые не упускали возможности спрятаться получше. По слухам кое-кому в прошлый раз удалось укрыться от бдительных глаз наводчиков. Правда половину из них потом изрядно потрепали старшаки, но появилась надежда.
   Я стоял в пустынном коридоре и ждал, нарываясь на неприятности. После вчерашней стычки с Кирпичом я вовсе не собирался пасовать перед районными суперами. Теперь я мог постоять за себя.
   На лестнице послышались четкие шаги, и в коридоре появились два пацана. Они понимающе кивнули друг другу, за тем один из них скрылся за дверью, ведущей на лестницу и, судя по шагам, начал подниматься на следующий этаж. Второй, сплюнув на пол, направился ко мне.
   - Чего ждешь, пацан? - спросил он меня.
   Я молча уставился на него.
   - Чо молчишь? - не унимался он.
   Я продолжал молчать.
   - Чтоб тебя в рот! Там на дворе тебя, дохляка, заждались.
   Наконец, я открыл рот и послал пацана подальше. Он явно не ожидал такого поворота, угрюмо посмотрел сквозь меня и, злобно бормоча под нос какую-то неразбериху, загрохотал вниз по лестнице. Не спеша получив в гардеробе куртку, я вышел на холодное пространство двора.
   Сразу же рядом оказалась четверка мощных парней в ярких турецких куртках.
   - Вот он! Вот он, козёл, - захлебываясь, заорал наводчик, появившись откуда-то справа. - Не хотел идти, гад. Посылал меня, падла!
   Он мельтешил возле моего лица кулаками в черных перчатках и едва сдерживался, чтобы не вмазать мне по морде.
   - Сбрызни! - повернувшись к нему, лениво сказал ближайший ко мне парень, схватил его за плечо и оттолкнул.
   - Дайте же проучить эту корову! - наводчик не удержался на ногах, сел в невысокий сугроб и теперь во всю глотку орал оттуда.
   - Заглохни, - добавил тот же парень, по-видимому, старший в четверке, - этого оговорено не трогать. Не того выцепил, Сухарь. Гони обратно в учагу. А то опять план сорвёшь.
   Сухарь зашипел и поплелся обратно. Впрочем, такова была его судьба. А четверка, завидев следующего пацана, который огородами пытался выбраться с опасной территории, ринулась за добычей, оставив меня одного.
   Я не верил своим глазам. Не знаю, когда Кирпич успел показать меня районным суперам, но результат был налицо. Свершилась вторая и довольно весомая победа. Теперь я приобрел материальную независимость.
   Помятуя о многострадальных брюках, я решил купить спортивные штаны, где талию охватывала резинка, а ткань могла растягиваться, что являлось очень немаловажным достоинством при экстренных превращениях в волка...
  
   - Волк - зубами щёлк, - на меня смотрел улыбчивый мальчуган лет пяти.
   Я вздрогнул. Это что ж, теперь любому сосунку известно, кто я на самом деле.
   Мальчуган продолжал улыбаться. Он не боялся меня. Он радовался. Он ликовал, словно встретил настоящего героя из сказки. Того самого серого волка, доставившего Иванушку к молодильным яблокам.
   - Пойдём, Вова, - полная женщина настойчиво потянула мальчика прочь, - не надо мешать...
   Она запнулась. На "дядю" я ещё не вытягивал, а для "мальчика" выглядел слишком нахально. Сейчас за "мальчика" могли и послать, а при ребёнке ей этого хотелось меньше всего.
   - Это волк, мама, - счастливо объяснил малыш.
   - Ты его ещё Коньком-Горбунком назови, - рассердилась мамаша.
   После она смерила меня оценивающим взглядом, вывела, что какие-либо извинения излишни и потерялась вместе с не в меру догадливым сыном среди гомонящей толпы. К выходу уже тянулись и продавцы, завершившие нелегкий трудовой день. Они изо всех сил топали ногами об заснеженный асфальт, стараясь разогреть замерзшие за многочасовое стояние ноги. Чуть больше было покупателей, которые или имели средства, или не имели возможности обойтись без приобретенной здесь, на рынке, вещи. Однако подавляющее большинство не принадлежало ни к первой, ни ко второй категории. Это были экскурсанты, которых интересовало что, где, когда, почем.
   Вокруг колыхалась рыночная стихия. Цены комков с их "адидасами", "пумами" и "аренами" сверкали нулями не для моего кармана. Поэтому я и явился на толчок, где в изобилии раскинулись кооперативные киоски, чтобы купить за вполне сносную цену просторные брюки в спортивном стиле.
   Рядом торговали кассетами три-четыре мужика со связями на базах, еще не накопившие пока на постройку собственного киоска с гордым названием "Студия звукозаписи".
   Врубив на полную мощность укрытую целлофаном технику, они зорко наблюдали за чемоданами, набитыми кассетами, и хмуро поглядывали на окружавшую их толпу. Недовольство продавцов можно легко понять - товар брали неохотно, а шум и гам сильно действовал на нервы.
   Между ними приткнулись юркие мужички как бы из общества глухонемых. Они торговали фотографиями Шварценеггера, Сталлоне, индийскими знаменитостями и порнокалендарями в чёрно-белом исполнении. Пройдя их лотки, я очутился в книжном царстве. Здесь было все, начиная от красочно изданной "Анжелики" и заканчивая солидными томами "Мастеров детектива". Когда-то я мечтал затовариться увесистыми томами и запереться в сарае, чтобы читать круглые сутки. Но сейчас я очутился в иной жизни. Каким смешным и неловким казался мне теперь я сам, тот, оставшийся в прошлом сельский пацан, которого я теперь легко поставил бы в тупик одной метко брошенной фразой. Тот любил читать. Тому было дело открывать чужие миры. А мне, теперешнему, разобраться бы с собственным. И не могли мне в этом помочь ни "Мастера детектива", ни "Анжелика". Окинув беглым взглядом книжные россыпи, я вздохнул и двинулся дальше.
   Всюду сновали смуглые ребятишки и цыганки в цветастых юбках, настойчиво предлагая жвачку, сигареты и губную помаду. Оставшись равнодушным к их приставаниям, я нырнул в раскрытую дверь рыночного павильона. Многоголосый шум, оставшийся за спиной, едва проникал за толстые стены. Здесь расположились гости из среднеазиатских республик и Кавказа.
   - Дэвушка, дэвушка, купы дыню, - гортанно зазывали они. - Вай, какой нэхороший дэвушка! Дыню нэ бэрешь.
   Торговля шла плоховато. Половина прилавков пустовала, там расположились самые хитрые и умеющие постоять за себя книготорговцы, не желающие мерзнуть под открытым небом. Миновав их, я вышел на противоположную сторону рынка. Справа, в дальнем углу шел обмен видеокассетами и дисками. Прямо передо мной ровной шеренгой выстроились желанные кооперативные киоски.
   Повышение цен не обошло и их. Поэтому, чтобы купить сносные штаны, пришлось выложить почти все наличные. Качество товаров было крайне паршивым, внешний вид терялся после первой же стирки, но меня привлекла крепкая ткань. Держа в руках пакет с завернутой покупкой, я пробивался к выходу, медленно рассекая плотный поток людей.
   Обычно я любил толкаться на рынке, рассматривая красивые вещи, мечтая о том, как придет время, и я солидно пройдусь по ряду и накуплю всего, что душа пожелает. Но мечты оставались мечтами, а пока я шагал, ограничась спортивными штанами.
   Когда я вернулся в 412-ю, уже начало темнеть. Ноябрь, короткие дни. Леха что-то наскоро записывал в тетрадку, вероятно, домашнее задание. Скинув с заледеневших ног ботинки, я натянул теплые шерстяные носки на голые ступни. Шерсть тихонько покалывала, заставляя кровь усердно бежать по сосудам, разогревая ноги. Когда ступни отошли, я примерил обновку. Штаны действительно оказались просторными и вместительными. Теперь можно не бояться, что мощная волчья фигура лишит меня последних штанов...
  
   И всё же я не мог усидеть на месте. Не мог завалиться спать, ибо не уснул бы ни за что на свете. Меня тянуло на волю. Хотелось отпраздновать освобождение, но так как денег осталось всего ничего, я готов был довольствоваться огнями вечернего города. Однако имелась одна накладка - в десять часов двери общаги запирались. Тогда я решил вздремнуть, чтобы обдумать сложившееся положение на свежую голову, забрался на койку и проспал до одиннадцати.
   В комнате по-прежнему горел свет. Леха читал какую-то книжку. Я спрыгнул с койки, вышел из комнаты, прошелся по пустынному коридору и стал спускаться вниз по лестнице. Не знаю почему, но мои ноги вдруг сами привели меня к 310-й. За её дверью, как обычно, раздавался веселый шум. Там вновь шел пир горой на народные деньги учащихся - первогодков. Я решительно открыл дверь и зашел. Казалось, ничего не изменилось с вечера месячной давности. Те же лица, те же персонажи. Старшаки гоняли пацанов, среди которых было немало из нашей группы, включая Пахана.
   - А, Сверчок, заходи, присоединяйся, - заорал с койки Кирпич. Голос его был не таким уж борзым, а скорее приветливым.
   Я развел руками, показывая, что рад бы, да вот дела, и внимательно оглядел комнату, ища глазами красивую блондинку, запавшую в память с прошлого раза. Я не нашел её, и меня это почему-то обрадовало. Впрочем, могла быть просто не её очередь, так как в комнате снова красовались две девицы: чернявая и с соломенными волосами, похожая на подружку блондиночки. Кивнув на прощание, я покинул комнату.
   Все текло своим чередом. Пацанов гоняют старшаки. Затем первогодки вырастут, сами станут старшаками и будут гонять следующее поколение, которое через год выплывет наверх, когда сюда придут новые пацаны. Пройдет через эту комнату вереница брюнеточек, блондиночек, шатеночек. И только старые двухъярусные кровати будут безучастно взирать на это, намекая на вечность существующих ныне порядков.
   А девочки... Стоп! Я остановился посреди затемнённого коридора. Каким образом они сюда попадают? Это становилось интересным. Я быстро добрался до лестницы и посыпался вниз.
   Верхние этажи можно отбросить сразу, как совершенно непригодные для лазеек. А вот на втором хранилась длинная деревянная лестница. Я завернул в коридор второго этажа и чуть не запнулся об нее. Отбросив мысль о девушках, я задумался о том, как нам обустроить выход из общаги. Стучаться кому-либо в комнату не хотелось. Да и, по всей вероятности, ни одна рама под бдительным надзором Степана Егоровича не избежала знакомства с крепкими гвоздями. Оба окна в конце коридора постигла общая участь. Уже ни на что не надеясь, я рванул за ручку створки окна в уборной, и, к моему удивлению, оно со скрипом открылось.
   В лицо мне ударил свежий морозный воздух, приглушив специфический запах. Теплый воздух клубами пара повалил наружу, бесследно растворяясь на черном фоне ночного неба. Я мигом сбегал за курткой, одел ботинки и вновь оказался на втором этаже. Путь вниз был открыт.
   Как бы не так! Длиннющая лестница не желала влезать в дверь; ей мешала развернуться узость коридора. Через три минуты упорных попыток лестница с грохотом вырвалась из обессиленных рук. Я по-быстрому слинял на первый этаж, чтобы не привлекать всеобщего внимания. Какому еще дураку, кроме меня, взбредет в голову упражняться с лестницей среди ночи.
   Второй этаж тоже приходилось откинуть. Да и девочки явно пробирались не через него. Не будут же они скакать по деревянной лестнице, рискуя поломать тонкие каблучки сверхфирменных сапожек. Такие сапожки сейчас стоят дай боже!
   Итак, оставался лишь первый этаж. Пробираясь в полумраке вдоль стен, я запнулся об ведро, упал и больно расшиб локоть. Добравшись до двери, я безуспешно подергал раз десять массивную ручку и успокоился. Девушки прошли не здесь, или у Кирпича был свой ключ. Я исследовал обе уборные, одна из которых оказалась запертой. Окна второй открывались вовнутрь, но пролезть мешала фигурная железная решетка. Волком я мог, конечно, выдрать решетку с корнем. Но тогда получался одноразовый выход, а мне необходима постоянная лазейка. В который уже раз я пыхтел, двигаясь по темному коридору. Справа и слева темнели закрытые двери. Не существовало ни единого прохода, дающего хотя бы маленькую надежду. Отчаяние захлестывало меня, и я со злобой пинал проклятущие двери. Отлично продуманные планы всегда рушатся из-за какой-нибудь мелочевки. И когда безысходность торжествовала, нога вдруг не отскочила от удара, а ушла в пустоту. Чуть шаркнув по полу, дверь бесшумно и таинственно раскрылась, приглашая меня окунуться в теплый воздух, наполненный темнотой.
  
   Глава шестая
   Спасение
  
   Тогда я и увидел её воочию. Кровавую Луну. Не оранжевую, но такую же страшную. Громадный шар, набухший кровью, изрезали тёмные трещины. И больше ни звёзд, ни серебряных ночных облаков. Вокруг лишь пульсировала плотная тьма. Я едва не бросился прочь. Единственное, что меня остановило - Луны не светят внутри зданий. Не могло быть здесь никакой Луны.
   Но ведь и оборотней не бывает.
   Где-то неподалёку фыркнул мотор, а Луна вдруг исчезла.
   И только тогда я догадался, что сам перепугал себя чуть не до смерти. Не было никакой Луны. Был свет задних фар автомобиля. И были голые ветки кустов, рассекавшие красный свет, лившийся на стену через круглое оконце. А теперь машина уехала, погасив то, что казалось мне Кровавой Луной. Шумно выдохнув с облегчением, я принялся озираться, оценивая, куда меня занесло...
  
   А занесло меня в бойлерную. Я стоял на площадке из тонких железных прутьев. Сделав шаг, я нащупал лестницу, ведущую вниз. Там, окутанные тьмой, вели бесконечный разговор разнокалиберные трубы. От непрерывного бега воды внутри них тьму пронизывало приветливое многоголосое журчание, словно гостеприимный король приглашал меня спуститься в его владения. Я не замедлили принять приглашение и затопал вниз, осторожно нащупывая ступеньки. Скоро я оказался в настоящем лабиринте из труб, расходившихся во все стороны. Возможно, при наличии света я без труда выбрался бы отсюда, но, не догадавшись обследовать стену на предмет выключателя, заплутал и не знал даже, где лестница к выходу. Меня окружало пыхтение, шипение, бульканье. Особенно неприятно было наткнуться на трубу с горячей водой - обжигало дай бог! В голове вертелся законный вопрос: почему при исправно работающих батареях в кранах почти никогда не бывает хотя бы теплой воды? Я бесцельно бродил по темному пространству, как вдруг вытянутые руки коснулись прохладной шершавой стены. Облегченно вздохнув, я двинулся вдоль нее, цепляясь за стену обеими руками. Внезапно, разогнав теплый, затхлый воздух, лицо охватила холодная струя. В тот же миг руки потеряли опору, ударились обо что-то деревянное, и я повалился, выбив головой полуприкрытую дверцу, в сугроб снега.
   Приятного в ледяном нырке, конечно, мало, зато теперь я знал, где выход. Однако я мог дать сто процентов на то, что девочки пользовались иным путем. Скорее всего, у Кирпича все-таки имелся ключ от одной из дверей, которые я так безуспешно пинал в эту ночь.
   Я вскочил на ноги, отряхнул голову от снега и вытянул из кармана вязаную шапку. Надо мной простиралась тыльная сторона общаги. Высоко над моей макушкой располагались окна первого этажа, а я топтался на заснеженной площадке, куда постоянно бегал курить техник-смотритель. С трудом поднявшись по сугробистым ступенькам, я оказался в двух шагах от дорожки, по которой вся наша шарага ходила до учаги и обратно. Разумеется, я не раз замечал эти ступеньки, но не предполагал, что когда-нибудь воспользуюсь их услугами.
   Я застегнул куртку на все пуговицы, натянул шапку на уши, спрятал замерзшие руки поглубже в карманы и уставился на небо. Иссиня-чёрное, оно огромным куполом раскинулось над городом. И только почти полная луна освещала вблизи себя его небольшой участок странно-голубоватого цвета. Неподалеку от шара, лучащегося мягким спокойным сиянием, клубились серебристые облака. Но они вовсе не собирались закрывать луну, а величаво уплывали вдаль. На освободившееся пространство одна за другой выпрыгивали мерцающие звездочки, и я бы бесконечно мог глядеть на раскинувшиеся над городом небесные просторы.
   Однако ноги весьма неуютно чувствовали себя в старых ботиночках на ноябрьском морозе. Постучав ими друг об дружку, я решил выдвигаться в сторону пустынных улиц. Город ждал.
   Для большей уверенности я напряг мозги и тут же ощутил во рту надежные клыки, а на пальцах крепкие когти. Затем расслабился и вновь принял человеческий облик. Стукнув раз-другой нога об ногу, я быстрым шагом стал удаляться от общаги, чтобы поскорее разогреться и не жалеть, что не лежу сейчас в теплой постели.
   В прогулке по ночному городу есть свои удовольствия. Особенно в зимнее время. Ночная мгла плотно окутывает город. Фонари освещают пустынные улицы мягким сиреневым светом. Ближайший из них ярко пылает над головой. Не обращая внимания, я иду от него прочь. Тень моя быстро растет и достигает поистине громадных размеров. Но вот я попадаю в сумерки - участок между двумя фонарями. Гигантская тень, расплывчато описывающая мои контуры, становится бледной и постепенно исчезает, сливаясь с поверхностью снега. А позади зарождается новая, которая все четче и четче вырисовывается на снегу с каждым шагом, приближающим меня к следующему фонарю. И вот я прохожу прямо под ним, тень моя на мгновение теряется и появляется снова, уже впереди, затемняя собой снег, и снова вырастает в два, в три, в четыре с половиной раза. Но я знаю, что пропадет и она, а на ее место придет та, которая сейчас еще едва виднеется за моей спиной гигантским призрачным шлейфом.
   Словно поколение за поколением, сменяя друг друга, следуют за мной тени, сопровождая безмолвным эскортом. А я забираюсь всё дальше и дальше, вдоль оград, заборов и, конечно же, домов.
   Дома. Какие они все разные. Безучастно смотрят на меня темные глаза-окна. И только одно-два сияет желтоватым электрическим светом. С близкого расстояния различается еще десяток, мерцающих голубоватым, слегка радужным оттенком - там смотрят ночные программы чужие, незнакомые мне люди. Что мне до них? И что им до меня? Мы и не встретимся никогда, хотя, быть может, пересечемся завтра, взглянем мельком друг на друга и тут же позабудем о встрече.
   Но сейчас передо мной лишь дома. Трех, пяти, и даже девятиэтажные - они окружают меня, закрывают всё кроме неба над головой. Но исчезни они, как тоскливо было бы без них, посреди огромного поля, пронизываемого жутко завывающим ветром и мглой, заполняющей мир. И я тихо радуюсь, что многоэтажные исполины крепко стоят на местах и не собираются никуда падать, оставляя меня в темноте и одиночестве.
   Диск бледной луны медленно катился по небу. Он упорно не отставал, то скрываясь за коробками домов, то вновь появляясь в просветах. Из темного двора выскочила "Волга", обдала теплым воздухом с привкусом бензина и умчалась вдаль, словно понимая, что она чужая среди тишины и спокойствия.
   Вспыхнуло светом окно на первом этаже. Два желтых прямоугольника вытянулись на снегу, смешиваясь с сиреневым уличным светом. На одном из них возник силуэт женской фигурки. Длинные руки потянулись за чем-то невидимым, расположенном за пределами световых контуров, и вдруг пропали вместе со всей теневой картиной. Вновь только сиреневые лучи фонарей, освещали сугробы. Впрочем, тени обманчивы. Выплывшая на секунду из ночного мрака изящная таинственная незнакомка на поверку могла оказаться искаженным отражением здоровенного мужика, который, включив свет, быстро нашел припрятанную поллитровку и, снова скрывшись от посторонних глаз, быстро отхлебнул оттуда, а потом завалился спать дальше.
   Тени от деревьев, образованные светом множества фонарей, раскинулись по стенам, по сугробам, по дороге впереди и позади. Любое дерево хвастало десятком разноцветных теней, начиная от контрастно-чёрного и заканчивая нежно-голубым, почти не заметном на искрящемся блёстками снеге. Они переплетались друг с другом и создавали такие причудливые узоры, что, казалось, самому искусному художнику не удастся повторить эти красочно замершие сочетания. Я часами рассматривал бесконечный орнамент, тянувшийся по заснеженному городу. И не было там ни одного повторяющегося участка.
   Фонари ласково пронизывали светом округу. Синяя куртка казалась теперь темно-фиолетовой. Впереди вырастали все новые и новые тени, а я все шел и шел вперед по пустынным улицам ночного города.
   Но хорошо никогда не бывает слишком долго. Очарование снежного безмолвия исчезло, разорванное громкими голосами. Из помещения с огромными освещенными окнами первого этажа повалила толпа. От удивления я замешкался и чуть не протаранил головой большую круглую афишную тумбу, на которой, кстати, таилась разгадка этого ночного шума.
   "Ночная дискотека!!! - огромными буквами взывала внушительного вида афиша, наклеенная поверх остальных полузатертых, полуоборванных реклам. - Приглашаем всех 16, 17 и 18 ноября во Дворец культуры имени Ф. Э. Дзержинского. Начало в 23 часа. Приходите, не пожалеете!"
   Судя по радостному базару собравшихся, они действительно не пожалели. Я мысленно представил себя среди густой толпы пацанов и празднично наряженных девчонок. Со всех сторон сверкают разноцветные прожекторы и бегущие огни. Из мощных динамиков оглушительно гремит музыка, что-нибудь вроде "Фристайла", "Каролины" или "Радиорамы". А рядом со мной Она...
   Но мечтами не насытишься, и, разогнав их, я снова вернулся в реальность, замерев в тени густо сплетенных веток неподалеку от тумбы.
   Поток молодежи разбивали мощные колонны, поддерживающие карниз. Но за колоннами пацаны и девчонки вновь сливались в монолит, а потом рассасывались в разные стороны. Просто удивительно, как столько народу умещалось в одном зале, хотя, судя по размерам дворца, зал дансинга тоже был не маленьким.
   А размеры дворца и впрямь поражали солидностью. Три этажа его здания находились вровень с крышами окрестных пятиэтажек. Восемь колонн, уносившихся ввысь, придавали торжественность. Перед дворцом возвышался гранитный кирпич с бюстом Дзержинского, которого кто-то уже успел окатить зеленой краской.
   Наконец, толпа иссякла, и я двинулся в сторону, куда ушло меньше всего народа. Не то, что я боялся ненужных встреч, но лишние неприятности не нужны даже волку.
   Скоро впереди осталась лишь тройка пацанов, да невысокая девушка. Пацаны прибавили шаг, а один из них вдруг резко оглянулся. Меня он заметить не мог; я в ту секунду нырнул в тень пятиэтажки и потерялся на ее фоне.
   "Темнота - друг молодежи". Не я сказал. Но, действительно, темнота, став лучшим другом, надежно скрывала меня от посторонних взглядов. Я уверенно чувствовал себя под покровом ночи и был здесь, как говорится, в своей тарелке.
   На минуту оторвавшись от философии, я обнаружил, что троица даром времени не теряла. Три фигуры догнали девушку и окружили ее. Нехорошее предчувствие овладело мной, и я скачками понесся к месту будущего происшествия, придерживаясь, однако, теневой стороны.
   Парни, видимо, имели серьезные намерения. Они уже сдернули с девушки дубленку и теперь пытались справиться с юбкой. Девушка извивалась как змея и не кричала лишь потому, что ее рот крепко зажимала умелая рука.
   - Чего вошкаемся, вали на землю, - донеслось до меня.
   Кто-то из них тут же пнул девушке по ногам, и та упала на утоптанный снег. Освободившись от липкой руки, она закричала изо всех сил. Казалось, весь город вздрогнул от ее пронзительного крика. Но лишь темные окна смотрели на эту душераздирающую картину.
   Единственный светлый квадрат на третьем этаже тут же потух и затаился. Девушка продолжала отчаянно сопротивляться и кричать. Но все спали за толстыми стенами домов, а если и нет, то благоразумно предпочитали принимать в общем сюжете лишь созерцательное участие, даже не включая света - ведь так удобней, так лучше видно. Какая то парочка кончала у окна, возбуждаемая происходящим внизу.
   И девушка замолкла, уяснив, что кричать бесполезно. Нехорошая тишина вернулась на улицу, лишь слышались отрывистые поругивания - судя по всему, девушка сдаваться не собиралась.
   Но что же я? Вы, наверняка, негодуете над тем, что я спокойно стою в сторонке. Да, затаившись в тени, я стоял и смотрел, не двигаясь с места. У меня не было желания впрягаться. Такие истории сейчас творятся на каждом шагу, и я вовсе не обязан...
   А впрочем... Впрочем, почему бы не проверить свои силы. Честно сказать, я раньше вряд ли бы вмешался в подобное мероприятие, но сейчас меня вдруг что-то толкнуло из тени на освещенную луной дорогу. Я вдруг понял, что бояться нечего, и уверенно зашагал вперед.
   Подойдя на десять шагов, я уже ясно мог видеть завершение схватки. Обязанности мальчиков разделились: два пацана, стоя на коленях, изловчились и крепко ухватили несчастную девушку за руки и ноги, а третий готовился приступить к тому, ради чего они весь вечер торчали на дискаче.
   - Ну быстрее... Быстрее, козёл, - вполголоса говорил один из охранщиков другому. - Я бы уж на его месте не копался. Зачем ему первому дали?
   - Ничего, пусть поучится, - солидно заметил второй. - Ему простительно. Он в первый раз.
   - Вот черт, молнию заело, - плаксиво оправдывался третий, безуспешно дергая замок на джинсах.
   Девушка изловчилась и укусила за руку шептуна. Тот отдернул руку и прибавил свой озлобленный мат к восклицаниям третьего. Девушка наполовину вырвалась, борьба грозила принять упорный затяжной характер. Третий, наконец, справился с молнией, и тут шептун, обернувшись, заметил меня, стоящего чуть ли не за его спиной.
   - Чтоб тебя в рот, - удивленно вымолвил шептун. - Чё тебе надо, пацан? Гони отсюда!
   Я безмолвно ждал, когда они перейдут к активным действиям.
   - Удалась сегодня ночка, - хмыкнул второй, поднимаясь, - сначала с мальчиком разберемся, а затем девочку забалуем.
   "И у меня удалась, - подумал я, наблюдая за ним. - От Кирпича и суперов отделался, выход из общаги нашел, да еще в такую историю влип. Не многовато ли для одной ночки, хотя и такой весёлой".
   Шагнувший ко мне выглядел покрепче остальных и был года на три постарше. Из-под серой, наполовину расстегнутой куртки виднелся цветастый шерстяной свитер. Враг презрительно смотрел на меня, как на щенка, и твердо верил, что все закрутится по его плану.
   Прыщавое лицо его помощника кривилось. Фиолетовая куртка (впрочем моя в свете фонарей выглядела аналогично) казалась угрюмой тенью от скособоченного сарая. Прыщавый в одиночку едва сдерживал девушку, продолжая шептать в наш с ней адрес что-то угрожающе-матерное.
   Третий, совсем ещё пацан, стоял в стороне и, полностью расстегнув джинсы, счастливо и глупо улыбался.
   Старший вплотную подошел ко мне.
   - Мальчик не въезжает? - произнес он, проведя влажной, вспотевшей пятерней мне по лицу.
   Наглый жест я почти не отметил, впав в знакомое состояние половинчатости. Тело наливалось силой. В нос ударил запах пота и табака, а глазами я теперь различал номер дома следующего квартала.
   Острые костяшки чужого кулака вдарили между глаз. Я лишь покачнулся, хотя в глазах заплясали озорные звездочки, а затем мощно двинул его в плечо. Он неловко упал, но тут же вскочил.
   - Дай, дай ему Эдя, - шептал прыщавый, все с большим трудом удерживая девушку. - А ты, козел, чо стоишь?
   Призыв к действиям относился к третьему. Тот шмыгнул носом и неуверенно двинулся помогать.
   - Он у меня сейчас отсосёт, - заверил шептуна Эдя и подскочил ко мне.
   Острое лезвие ножа блеснуло под холодным светом луны, а после вонзилось мне в живот. Боль пронзила меня, но я твердо стоял на ногах, несмотря на все изумление супера. И тогда он ударил еще раз. И ещё.
   Я даже не предполагал, что инстинкт самосохранения так развит у оборотней. Острые когти прошлись по лицу врага, вспахав его кровавыми бороздами. А когда он отшатнулся от боли, клыки впились в его нежное горло, порвав тонкую кожу и разрывая упругие мышцы.
   Пацана, уже почти подобравшегося ко мне слева, как ветром сдуло. Последнее, что я отметил своими сверхзоркими глазами - он так и не успел застегнуть штаны обратно. А шептун...
  
   ...Это была ужасная ночка. Водяры не было, пойманная девочка так и не далась, но то пустяки.
   Монстр! Ужасный монстр, словно сошедший с экрана, подключенного к видюшнику с ужастиками. Да можно поставить саму душу на то, что этот монстр был настоящим.
   Мертвое лицо, огненные глаза, сверкающие клыки, но самое невыносимое - кровь... Кровь, стекающая струями из черной дыры раскрытого рта.
   И Эдя неподвижно лежащий на снегу...
  
   ...Шептун мгновенно выпустил девушку и, непрестанно оглядываясь, ринулся в темный двор.
   Повернувшись к девушке, сидящей на снегу, я протянул ей руку, чтобы помочь встать. Но девушка, увидев моё лицо - окровавленную маску оборотня, испуганно завизжала и быстрее ветра унеслась в противоположном направлении от шептуна и его ранее дернувшего товарища.
   И вот я снова один, если не считать Эди, распластавшегося у ног, и дубленки, сдёрнутой с девушки. Девушки... Бежит она сейчас домой, радуется наверное, что так дешево отделалась, а может ругает себя на все корки за то, что оставила дубленку, убегая от монстра. Хм, монстр! Я - монстр. Скажи мне кто полгода назад, что я стану чудовищем, от одного вида которого все разбегаются. Ни за что бы не поверил!
   А девушка все же была хорошенькой. Интересно только, зачем потащилась на дискач в одиночку? Не было с кем идти? Или хотела познакомиться с парнем? Вот бы со мной! А может, и не одна была. Поссорилась с подружками и отправилась домой сама по себе. Теперь-то остережется ходить по ночам, дома сидеть будет.
   Благо мимо проходил я. И как вовремя!
   А ведь не будь я оборотнем, наверняка остался бы сторонним наблюдателем. Да что я говорю, спал бы сейчас спокойно, четвертый бы сон видел. Видать и от меня какая-никакая польза имеется.
   Взгляд уперся в распростертого Эдю. Он бы, пожалуй, так не сказал.
   И вдруг я замер.
   Глаза Эди открылись - он был жив и пытался отползти. Рана на шее обильно кровоточила.
   Страшная догадка пронзила меня. Ведь я его укусил, значит, и он стал оборотнем. Первой моей мыслью было сбежать. Ноябрьский мороз сделает свое дело - к утру здесь найдут смёрзшийся труп. А если живучесть оборотня не даст ему умереть, если он продержится до утра? Его доставят в больницу, вылечат и тогда... Тогда он, вооруженный могучей силой, вновь продолжит ночные вылазки. Станет безжалостным, жестоким, злым монстром. Монстром в полном смысле этого слова. И виноват буду я. Я выпустил джинна из бутылки, значит, мне и загонять его обратно.
   Я склонился к нему. Эдя, поняв мои намерения, злобно, но беззвучно заматерился. Содрогаясь от омерзения и ужаса, я вгрызся клыками в его горло, затем еще раз, но поглубже. Кровь казалась самым противным лекарством в мире. Я чувствовал, что меня сейчас стошнит, просто вывернет наизнанку. Склизкие лохмотья сырого мяса скрипели на зубах. Рвота уже плескалась вблизи глотки, но иного выхода не существовало.
   Жизнь ушла из поверженного тела. Оно медленно остывало. От горячей крови шел пар. Ее резкий запах задумчиво щекотал ноздри. Я отошел в сторону, чтобы умыться снегом. Нагибаясь, я почувствовал резкую боль в животе и, схватившись за него рукой, испачкался чем-то липким. Кровь... Моя кровь. Раны казались глубокими, но боль уже затихла. "Ни нож его не брал, ни пули", - вспомнил я слова старой сказки. Что за черт, мне уже давно следовало подохнуть. От трех таких ран загнулся бы довольно приличный шкаф. Тем не менее, я чуть не забыл про раны и, только потревожив, обнаружил, что они никуда не делись.
   "Заживет как на собаке", - проснулся злобный смешок.
   По крайней мере, это уже про меня. Выживем? А то! Я шагнул раз, шагнул другой. Боль все же щипала. И кровавые кляксы всё разрастались.
   Путь мой лежал к общаге. Какой бы насыщенной на приключения ни получилась эта ночь, но и ей наступал конец. Где-то вдали прогрохотал первый трамвай. Теперь я уже не жалел Эдю. К своей наглости он бы приобрел практическую неуязвимость. И ничто тогда не смогло бы остановить его. Всесильный оборотень стал бы грозой города, как полуфантастический Джек-потрошитель. А ведь эти слова вполне подходят и к моей персоне. Сила, ловкость, быстрота, неуязвимость - вот перечень далеко не всех преимуществ, которыми я теперь обладал.
   Бог мой, тогда я еще свято верил в то, что оборотни неуязвимы.
  
   Глава седьмая
   Новое дело
  
   Кабинет майора Колбина славился спокойствием и тишиной. На стенах и аккуратно побеленном потолке ярко отпечатались солнечные прямоугольники. Жужжал вентилятор, разгоняя духоту, навеянную жаркими батареями и солнцем, лучи которого щедро раскинулись на полкабинета. Кабинет размерами не впечатлял, зато Колбин сидел здесь один, тогда как в большинстве других комнат располагались по два, три и даже четыре сотрудника. Светло-зеленые стены с долей изумрудного оттенка успокаивающе действовали на глаза. Мебели было немного: стол, кресло, два стула, шкаф и холодильник. Его упросили поставить женщины из соседней комнаты. Колбин особенно и не спорил, а летом и сам нередко пользовался его услугами, жалея что в наличии всегда только одно из двух: или холодильник, или пиво в свободной продаже.
   Колбин ценил свой кабинет. Тут всегда можно было расслабиться, когда нужно, и, собравшись с мыслями, сосредоточиться на чем-нибудь одном, наиболее важном в данный момент, не отвлекаясь на посторонние разговоры.
   Вот и теперь Колбин сидел, подперев рукой подбородок, и задумчиво смотрел на раскрытую папку, где лежала отпечатанная на машинке сводка о происшествиях. Красный карандаш жирно обвёл строчку, повествующую, что в ночь с 18 на 19 ноября около трех двадцати в центре города на улице Большевистской было совершено убийство Полынцева Эдуарда Сергеевича 1972 года рождения. Именно это происшествие и предстояло расследовать майору Колбину, а так же его подчиненным - лейтенанту Соколову и Бахареву.
   На оперативке майор кратко охарактеризовал дело и подвинул к лейтенантам папку, в котором находился отчет об осмотре места происшествия. Многого узнать не удалось, хотя тело обнаружили уже в пять утра. Дворник Микин, который и вызвал оперативную группу.
   Эксперты, обследовавшие место преступления, установили по отпечаткам следов, что ночью там побывало по крайней мере пять человек, из них одна женщина (узкий фигурный след женских сапожек). Четкие отпечатки легендарного трилистника определяли еще одного участника. Известен был и след финской "Нокии", но она оказалась на ногах убитого. Остальные два следа не идентифицировались с более-менее известными видами обуви, кроме того, их изрядно затоптали валенки Микина. Недалеко от убитого валялась почти новая женская дублёнка. Это все, что было известно в данный момент о самом преступлении.
   - Ну, Саша, - обратился Колбин к Соколову, - что намерен делать в первую очередь?
   - Вижу два варианта, товарищ майор, - ответил тот. - Первый - друзья Полынцева, возможно они были с ним в ту ночь. Второй - дубленка.
   - Верно, - согласился Колбин. - Вот ты и займись, нет, не дубленкой, а друзьями погибшего. А с дубленкой у нас будет работать Лёня.
   - Да что я буду с ней делать, товарищ майор, - заныл Бахарев, - в бюро находок понесу что ли?
   - В бюро не надо. Лучше - объявление в газету: нашлась такая-то дубленка, обращаться по такому адресу и так далее...
   - Да вы знаете, сколько сейчас объявление в газету стоит? - недовольно возразил Бахарев.
   - Знаю, знаю, но если хозяйка найдется, то обязательно возместит. Можете приступать.
   - А если не найдется, тогда как? - неугомонный Бахарев продолжил ворчания в коридоре.
   Он ещё не подозревал, какую гору взвалил себе на плечи.
   Колбин вздохнул - отношения с подчиненными не ладились. Он вспомнил прежнее место работы. Там был, как это любили писать в газетах, дружный и сплоченный коллектив, где каждый чувствовал себя нужным, необходимым. В общем, неотъемлемой частью работы отдела, будь то составление длиннющих отчетов, беготня по адресам или опрос множества людей, имевших хоть малейшее отношение к расследуемому делу.
   Так все четко и гладко катилось до повышения, пока его не назначили на должность начальника отдела, вот этого самого отдела. А здесь... Колбин не знал, что именно послужило причиной отчуждения - то ли отдельный кабинет, то ли разница в возрасте. Но вся жизнь подчиненных проходила мимо него, оставаясь в предоставляемых ему сообщениях, отчетах и докладах. Соколов и Бахарев - ребята хоть куда, и Колбин даже жалел, что нельзя скинуть десяток-другой лет, чтобы быть наравне с ними.
   Он еще раз вздохнул, откинулся поглубже в кресло, пододвинул стопку папок и принялся их листать. Повисшие дела. Дела, месяцами не сдвигавшиеся с мёртвой точки. Отчеты и свидетельства, показания и снова отчеты. Одно и то же. День за днем...
  
   Соколов потоптался у серого от пыли коврика и решительно позвонил, а затем уставился на жёлтую обивку двери, затейливо украшенную темными узкими полосками, которые пересекались в строгом геометрическом узоре. На ярком фоне такая композиция, надо сказать, смотрелась.
   - Кто? - тихо раздалось за дверью.
   - Милиция, - гаркнул Соколов.
   Щелкнул замок, дверь отворилась вовнутрь, на пороге показалась невысокая женщина в синем потрепанном халате с кляксами когда-то белых цветов. Лицо её выражало настороженность, и Соколов, чтобы успокоить хозяйку, неловко улыбнулся.
   - Проходите, - женщина повернулась к нему спиной и скрылась в квартире.
   Соколов перешагнул порог, наскоро скинул зимний плащ и сапоги и поспешил за хозяйкой. Пройдя темный коридор, он оказался в просторной комнате, успев отметить, что попал в трехкомнатную квартиру с довольно приличной кухней.
   В гостиной под ногами Соколова оказался изумительно мягкий ковер. Посредине комнаты стоял овальный невысокий столик, где лежала стопка "Работницы", из-под которой торчал одинокий "Крокодил". К стене напротив прислонился уже не новый мебельный гарнитур "Европа-А". По центру стенки матово поблёскивал экраном цветной "Славутич". В боковых отделениях виднелись книги, небогатый набор хрусталя и парочка невзрачных сувениров. Широкое окно располагалось справа от Соколова. Слева пристроилось черное пианино с фарфоровой статуэткой стоящего на шаре сине-белого слона.
   - Садитесь, - женщина протянула руку к дивану, а сама опустилась в кресло. Соколов ухнул на мягкие подушки, как в облако. Диван впечатлял, и Соколов даже стал мысленно располагать его в и без того тесной комнате, где сидели они с Бахаревым, да Муромцев из соседнего отдела. Но, быстро отбросив ненужные измышления, Соколов внутренне собрался и задал первый вопрос:
   - Извините, как вас по имени-отчеству?
   - Мария Никифоровна, - ответила она, глядя в упор потухшими глазами.
   - Так вот, Мария Никифоровна, я пришел, чтобы поговорить о вашем сыне.
   - Я уже все, слышите, все сказала, - почти крикнула она.
   Соколов это знал. Он внимательно прочитал отчет дежурной группы, которая отвозила тело в морг, где его опознала Мария Никифоровна Полынцева. Он вдруг увидел за сухими глазами женщины с трудом сдерживаемые слезы, а в твердом голосе надрыв, чуть не преходящий в рыдание, и приготовился к длительным излияниям...
  
   Но она выдержала. Она прекрасно понимала, что незнакомый лейтенант не поймет всю горечь утраты, когда единственного восемнадцатилетнего сына лишил жизни какой-то подонок. В одну ночь счастливая семья была разрушена чьей-то безжалостной рукой. Она ничего не могла сказать людям, кропотливо расспрашивавшим ее и допытывавшимся, кто именно и за что расправился с Эдиком. Они не знали, что её сын запросто находил друзей и товарищей. Они не верили, что у Эдика не могло быть врагов. Они не понимали, что Эдик... Они не хотели понять. Их интересовал теперь только убийца, а ее сын, жизнь которого так ужасно прервалась, был им уже безразличен.
   Она замкнулась в себе, вспоминая как долго они с мужем ждали ребенка, как заботливо растили его. Эдик уже учился на последнем курсе техникума, через полгода готовился пойти в армию. И вот, когда все складывалось так благополучно, жизнь рухнула. Все пережитые годы казались теперь ненужной пылью. А ведь ей давно были не по душе эти ночные гулянья. Сколько раз она остерегала его, но Эдик лишь отмахивался. Сердце как чувствовало...
  
   - И все же, Мария Никифоровна, - прервал затянувшуюся паузу Соколов, - нам придется поговорить о нем. Я хочу знать все об его друзьях. Все, что вы знаете.
   - Что друзья, - удрученно сказала она. - Разве он мне их представлял. Придут, поздороваются и в его комнату. А кто они, где живут, не знаю.
   - Так-таки никого? - переспросил Соколов.
   - Постойте, разве что Валерку. Вон из того дома, - она показала на окно. - Он тут часто бывал. Мы с его матерью в одном цехе работаем.
   - И квартиру знаете? - обрадовался Соколов.
   - А как же, двадцать восьмая, - объяснила она. - Мой-то года на два постарше был.
   Соколов быстро записал в блокнот, вернее в шикарную записную книжку - подарок от Лены на день рождения - полученные сведения и снова взглянул на притихшую женщину.
   - А девушки у него не было? - спросил он, вспомнив про отпечатки женских сапожек.
   - Нет, не было, - твердо сказала Мария Никифоровна, но тут же поправила. - Вообще-то приходила одна. Из группы его. Зовут, кажется, Людой.
   Соколов записал и это. Из коридора раздался щелчок захлопнувшегося замка.
   - Извините, муж пришел, - Мария Никифоровна поднялась с кресла.
   - Да я, пожалуй, уже пойду, - Соколов вскочил и направился за ней.
   В коридоре оказался мужчина чуть повыше Марии Никифоровны. Под шапкой у него обнаружилась небольшая лысина. Он аккуратно положил шапку на полку и извлек из портфеля "Комсомолку", "Труд" и "Московские новости".
   - Чего дверь открыта? - недовольно проворчал он, покосившись на Соколова. - Воры залезут, а милицию разве дозовешься.
   - Здесь милиция, - произнес Соколов.
   Мужчина уставился на него.
   - Про Эдика спрашивал, - объяснила Мария Никифоровна.
   Соколов кивнул, в темпе оделся и загрохотал вниз по лестнице, сказав на прощание: "Всего доброго".
   Ему уже приходилось расследовать убийство. И сейчас, как в прошлый раз, на него давил комплекс неосознанной вины за то, что произошло; словно это из-за него, из-за какого-то его недосмотра случилось так, что оборвалась жизнь человека, словно в этом он виноват сам. Соколов отлично понимал, что в большом городе такие случаи неизбежны. Но, как и в прошлый раз, Соколов готов был приложить все силы на поиск преступника. Нет, не из-за повышения процента раскрываемости, а просто, чтобы преступник, который вечером, может, ездит в одном автобусе с Соколовым, не слишком радовался своей находчивости и безнаказанности.
   Впрочем, сейчас случай иной. Тогда произошло убийство с целью грабежа. Убийство, после которого осталась вдова с маленьким ребенком. Сейчас явно просматривался не грабеж - даже дубленка, за которую без проблем можно отхватить не меньше пяти кусков, осталась на месте. Карты путал и нож, найденный возле трупа. На лезвии осталась кровь второй группы, тогда как у Полынцева оказалась первая.
   Спускаясь, Соколов похлопал по записной книжке, спрятанной во внутренний карман пиджака. Это уже было кое-что. Теперь путь его лежал в техникум, где еще неделю назад учился Эдуард Полынцев.
   Так незаметно и пролетел этот день. В конце его, уже около четырех, Соколов отогревался в кабинете и наскоро выписывал повестки. Крохалеву Валерию Юрьевичу и Самантской Людмиле Васильевне. Рядом недовольно сопел Бахарев:
   - Дал я это объявление в газету, и знаешь, во сколько мне это обошлось?..
   - Кому другому расскажи, - буркнул Соколов и пулей вылетел из отдела. Конечно, Лёнька был неплохой парень, но если его что-то раздражало, он буквально зацикливался на этом. В другое время Соколов может и выслушал его до конца, но в этот вечер Лена должна была прийти ровно к шести и опоздать на встречу казалось немыслимым...
  
   В повестках значилось "14:00", поэтому до обеда Соколов собирал свидетельские показания по серийному делу квартирных краж и грабежей. В отделе он появился лишь около двух. Там его встретил злой и уставший Бахарев.
   - Чего такой красный? - весело спросил Соколов.
   - На демонстрацию собрался, - буркнул Бахарев.
   В дверь раздался осторожный стук.
   - Войдите, - крикнул Бахарев и тихо прошипел. - Сейчас сам увидишь.
   Соколов кивнул и устроился на стуле поудобнее. Дверь раскрылась.
   - Разрешите, - в проём просунулся плотный мужичок, на щеках которого горел морозный румянец. - Это у вас тут объявление насчет дубленки?
   - Присаживайтесь. Как она у вас пропала?
   - Да если бы у меня, а то у жены. Ехала в химчистку сдавать, да и оставила в трамвае. А люди-то сейчас сами знаете какие. Читаю сегодня газету, вдруг - бац - ваше объявление. Ну, думаю, нашлась родимая. А то ведь цены теперь сами знаете...
   - Ну, и какая она была из себя, ваша дублёнка?
   - Как какая? Обычная! Ну, не новая уже...
   - Приметы есть особые? Цвет? Мех?
   - Вишневая, а на правом боку...
   - С этого и надо начинать! Нет у нас вашей дубленки!
   - Да как же нет?! А объявление!
   - Там же ясно сказано - желтого цвета, а у вас вишневого.
   - Э, да там, наверное, напутали в объявлении. Сейчас ведь кто работает в газете, сами знаете. Вы мне лучше покажите её. Я точно скажу - моя или нет.
   - Гражданин! Это! Не! Ваша! Дубленка!
   - Да как же не моя. Тьфу ты! Действительно не моя.
   По комнате разливалось блаженство внезапно наступившего взаимопонимания.
   - Ну, поняли теперь? - Бахарев откинулся на спинку стула с таким видом, словно только что доказал необычайно сложную теорему. Или разгрузил пару вагонов гравия.
   - Конечно, товарищ следователь, как не понять. Не моя это дубленка, жены моей, она потеряла!
   - ??!!...
   - Так как же, товарищ следователь насчет показать?
   - Я покажу! Я сейчас что угодно покажу! Иди, подожди в коридоре и хорошо подумай, может ли быть здесь твоя дубленка!
   - Конечно, конечно, товарищ следователь, я подожду, - закончил мужичок, плотно прикрывая за собой дверь.
   Бахарев пыхтел как чайник. Казалось, что вот-вот засвистит. В душе Соколов смеялся изо всех сил, но сохранял на лице серьезное выражение, чтобы понапрасну не травмировать товарища, балансирующего на грани нервного срыва.
   - И вот так с утра, - раздраженно гремел Бахарев, - можно подумать, полгорода потеряло свои дубленки. Все, ты представь, все идут сюда как в стол находок. Объяснишь людям, докажешь, что не их это дубленка. А они тебе телефончик суют. Мол, эта, конечно, не наша, а вот если наша найдется, позвоните обязательно.
   За ревом Бахарева Соколов не расслышал деликатного стука в дверь. На пороге появилась симпатичная девушка с чуть подкрашенными губами и полной гаммой теней вокруг глаз.
   - Вы, девушка, тоже насчет дубленки? - прорычал Бахарев, чувствуя, что блаженный миг отдохновения безвозвратно оборван.
   - У меня повестка, - девушка протянула листок бумаги, на котором Соколов различил свой почерк.
   - Это ко мне, - объяснил Соколов.
   - Слава богу, - облегченно вздохнул Бахарев. - Пойду, покурю.
   Лишь только Бахарев скрылся за дверью, оттуда моментально послышался знакомый голос: "Товарищ следователь, а с дубленкой как же?". Вслед за этим понеслась ругань окончательно выведенного из себя Бахарева.
   - Пожалуйста, садитесь, - предложил Соколов и, когда девушка села, продолжил. - Вам знаком Полынцев Эдуард Сергеевич?
   - Эдик? Конечно, знаком. Вообще то мы уже почти год как разбежались. А чего, он жаловаться на меня вздумал? Да он должен благодарить меня, что я аборт сделала, а не жаловаться! Тоже мне, платил бы сейчас алименты как миленький!
   - Уже не платил бы, - не удержался Соколов.
   Он не мог терпеть девушек, которые, не краснея, сообщали о себе такие подробности.
   - Это еще почему?
   - В ночь с 18-го на 19-е ноября Полынцев Эдуард Сергеевич был убит.
   - Как убит?
   - Насмерть, - цинично съязвил Соколов.
   - Вы серьезно?
   - Здесь, девушка, не шутят!
   - Ну а я-то при чем?
   - Где вы были в ночь с 18-го на 19-е?
   - Дома, где же еще?
   Соколов хмыкнул, показывая, что у подобных девиц место ночлега далеко не всегда совпадает с местом прописки.
   - Кто может это подтвердить? Свидетели есть?
   - Родители, сестра.
   - Проверим. У вас в гардеробе нет случайно дубленки?
   - Чего нет, того нет. Вообще-то я давно уже хотела прикупить...
   Соколов два раза кашлянул, ненавязчиво намекая, что его не интересует: кто чего и за сколько намеревался прикупить.
   - А о нынешней девушке Полынцева не в курсе? Есть, нету?
   - Откуда мне знать? - пожала плечами девушка. - Я что, над ними свечку держала? Может Любка Астахова? - худосочное лицо скривилось гримасой презрения. - Да нет, она со Светлухиным ходит. Не-а, не было у него никого! По крайней мере, из нашей технушки.
   - Ладно, вы свободны. Понадобитесь, вызовем.
   Покачивая бедрами, Самантская удалилась. Сразу же дверь открылась, и в проеме показалась вихрастая голова шестнадцатилетнего парнишки.
   - Можно, а? - осведомился он.
   - Заходи, - разрешил Соколов. - Крохалев Валерий?
   - Угу, - мальчишка просунулся целиком.
   - Проходи, садись. Где ты был в ночь с 18-го на 19-е?
   - А-а... Вы уже убийцу поймали?
   - Пока нет. Для этого тебя и позвали. Вопрос повторить?
   - А чё, думаете, я его знаю. Зверя этого?
   - Вопрос повторить? Где ты был в ночь с 18-го на 19-е?
   - Ну... В общем... Я был там.
   Соколов не стал уточнять, где именно "там".
   - Вместе с Полынцевым?
   - А чё? Ну да, вместе.
   - Откуда вы шли?
   - Ну это... Там... Колбасились... С ночной это... дискотеки.
   - Кто еще был с вами.
   - С нами-то. Ну там... Баранка!
   - Какая-такая баранка?
   - Это... Борька. В общем... Шевченко Борис. Он типа это... вместе с Эдей учился. Во.
   - Так, а девушка?
   - Чё за девушка? - мигом заныл Крохалев. - Не было это... девушки.
   - Ты мне зубы не заговаривай! Дубленку ты что ли там оставил?
   - Ну... в общем... Девушка это... впереди шла. Ну Эдя это... предложил познакомиться. Типа того.
   - Хорошие у вас методы знакомства. Дубленку девушка тоже сама сняла?
   - А чо? Думаете это... Мы что ли? Не! Не мы снимали, не!
   - А кто же?
   - Ну... Я не знаю... Оно само...
   - Так как же было дело-то?
   - Ну... в общем... не совсем... - и парень, утомлённый множеством выдавленных слов, затих.
   - Ладно, пока проехали. Выкладывай, кто убил Полынцева.
   - О, жуть! Как бы сказать, чтобы это... - оживился мальчишка. - Знакомимся... ну, это... мы с девушкой. И тут выбегает этот. Зверь - не зверь и не человек. Глаза горят. Клыки - во! Как бросится. А Эдя ему перышком под дых - на! Тот это... стоит. Ничего ему вроде типа того. А потом как Эдю по лицу лапищей. А зубами по горлу - раз! Ну мы с Баранкой и дёру.
   - Слушай, мальчик, ты когда последний раз на видео ходил? Сказки не надо тут...
   Дверь раскрылась, и на пороге появилась исключительно красивая девушка, которую сопровождал сияющий Бахарев. Причем Крохалев так испуганно покосился на входивших, что Соколову ничего не оставалось, как догадаться, что девушка и есть хозяйка почти новой желтой дубленки.
   - Ладно, иди, - наскоро бросил он Крохалеву. - отдохни, подумай, а послезавтра жду тебя в это же время.
   Девушка оказалась пустым номером. Её дубленку украли в химчистке, и была она югославской, тогда как неопознанная дубленка имела монгольское происхождение. После ее ухода Бахарев, выпросивший телефончик в целях "производственной необходимости", продолжал сиять начищенным пятаком. Соколов же огорчённо расхаживал по кабинету и даже в сердцах два раза стукнул кулаком об стол. Не надо было отпускать Крохалева, посидел бы в коридоре. Сказочка его получилась довольно складной, и если бы Соколов надавил посильнее, правда, несомненно, выплыла бы на поверхность. Теперь же приходилось ждать послезавтра, а кто знает, что может случиться за это время...
  
   Неизвестно, как сложился бы дальнейший ход следствия, если бы исключительно красивая девушка не пришла бы в кабинет Соколова совсем или хотя бы задержалась на полчасика. Но вечером того же дня состоялся серьезный разговор между Валеркой - Хомутом и Баранкой - Шевченко Борисом Петровичем.
   - Слышь, Боря, меня это... следак вызывал... насчет Эдди, во.
   - И чо ты ему наплел?
   - Да я это... как есть... всё рассказал.
   - Крыша поехала, чувачок? Сколь лет живу, такого дурака не встречал. Что всё? - и, не услышав ответа, Боря добавил:
   - Ну ты, козёл. Знаешь, что тебе за бабу срок впаяют, а?
   - Так ведь это... ничего же не было типа того.
   - "Так ведь это", - издевательски передразнил Борис. - За попытку тоже дают. Понял, "не было"?
   - А что нам теперь?..
   - Молчи. Или говори как я...
  
   И вот теперь Шевченко угрюмо смотрел на лейтенанта, медленно перебирая ногами, на которых Соколов с удовлетворением увидел "Адидасы".
   - А чо рассказывать. Шли с дискача. Глядим, чувак к девчонке клеится. Подошли - надо же разобраться...
   - Стоп! Крохалев нам тут рассказывал по другому.
   - Он вам, наверное, и про зверюгу наплел, да? С горящими глазами и большущими зубами. У него сдвиг по фазе после того случая.
   - А что, никто Полынцеву горло не рвал?
   - Да этот типчик один с собакой гулял.
   - Какой тип? - заинтересовался Соколов
   - Ну там... - испугался Шевченко вспыхнувшего интереса, а потом улыбнулся довольнёхонько. - Да который к девахе клеился!
   - Что-то ты неправ немного. Собака была, а следы тю-тю?
   - Следы-то... Ну ладно, пошутил я, - и Шевченко снова улыбнулся. - Извиняйте уж, в темноте чо только не почудится.
   - Странные у вас шутки с Крохалевым.
   - Дайте, скажу всё, как было.
   Соколов даже придвинулся поближе.
   - Ну, подошли мы, тот пацан орёт, чтобы катились подальше и не мешали разборке с его шалашовкой. А Эде, видать, понравилась шалава эта. Шасть к пацану. Пацан руку протянул, из руки что-то прыгнуло и Эде по лицу, а затем в горло вцепилось. Мы, конечно, долго ждать не стали - ноги в руки и домой.
   - Что же это вы: слиняли, а товарищ ваш пропадай?
   - А тут уж как получится. Время такое - каждый сам за себя. Что же нам вместе с Полынцевым помирать прикажете?
   - А в милицию почему не заявили?
   - Ха, заявишь! Вы его поймайте сначала, а уж мы показания дадим какие надо. А самим нарываться - себе дороже. Хомуту не верьте, у него шарики за ролики закатились - какой из него теперь свидетель.
   - А вот указывать здесь не надо. Иди, завтра придешь вместе с Крохалевым...
  
   Утро следующего дня выдалось солнечным и удачным. Два часа Соколов потратил по делу о серийных грабежах, а когда он снова появился в отделе, Бахарев во всю глотку заорал навстречу:
   - Нашёл!
   - Кого и где?
   - Хозяйку дубленки. Утром приходила. Вот у меня тут записано: Кузина Светлана Фёдоровна. Я ее после обеда попросил зайти, чтобы ты был в курсе.
   - Вот уж спасибо! У меня после обеда как раз вызваны Крохалев и Шевченко.
   - Ну не злись! Бог с ними, устроим очную ставку.
   - Ладно, чего там. Что успел узнать?
   - В общем эти трое - Полынцев, Шевченко и Крохалев - намеревались то ли грабануть ее, то ли поразвлечься. Но тут в действие вступил решительный незнакомец, который разогнал их всех.
   - А она почему убежала?
   - Говорит, лицо больно страшным показалось, все кровью забрызгано.
   - Да, ночью чего только не привидится. Вот и Крохалеву оно чрезвычайно странным показалось...
  
   Хомут и Баранка шли по коридору первого этажа ОВД к лестнице, как вдруг Баранка замер, словно наткнувшись на невидимую преграду, схватил за рукав Хомута и зашипел ему на ухо:
   - Гляди, та самая шалашовка.
   Невысокая девушка неторопливо шла шагах в десяти впереди.
   - Давай это... с ней побазарим, будто она нас типа того... не видела, - предложил в ответ Хомут. - Она ведь точняк нас заложит!
   - О, уберите от меня этого тупаря. Ясно, что идет она к следаку, значит, он все знает. Если она нас не видела, значит, поймал ее кто-то другой. А если ее заловил другой, то и мы спасли другую девчонку!
   - А мы разве это... кого-то спасли?
   - Вот идиот! Почему бы нам не спасти девчонку? Тем более, она и подтвердит.
   - А она это... подтвердит?
   - Подтвердит, куда денется.
   Баранка в три прыжка догнал Кузину и толкнул ее к стене. Девушка непонимающе улыбнулась и вдруг узнала.
   - Слушай, ты, - зашипел Шевченко, - не дай бог расколешься следаку - душу вынем. Если мы сядем - у нас друзей много, они быстро разберутся, кто нас заложил. Поняла?
   Девушка испуганно кивнула.
   - Скажешь, шла домой, начал приставать какой-то пацан. Ты его не знаешь. А мы втроем стали тебя выручать. А как Эдю убили - ты не видела. Поняла?
   Девушка вновь кивнула и стала подниматься по лестнице, испуганно оглядываясь на стоящих внизу парней...
  
   - Но послушайте, Кузина, ведь утром вы говорили совсем иначе, - Бахарев устало вздохнул. Соколов сочувственно взглянул на него.
   - А чо там! Девочке стало стыдно, - встрял прыщавый. - Увидела нас, и сразу вспомнила, кто нападал, а кто выручал.
   - Шевченко, вам слова не давали.
   - Молчу, молчу.
   - Ну что же будем делать с вами, Кузина. Почему вы так часто меняете показания?
   - Я испугалась, сильно испугалась.
   - Во, видали, она же это... тоже его видела! - издал торжествующий вопль Крохалев, но тут же смолк, получив чувствительный пинок от Шевченко.
   - В чём дело, Крохалев? Кого она видела?
   - Ну того, кто это... на нее напал, - замялся Хомут.
   - Очень ценное наблюдение, - заметил Бахарев. - Ну хорошо, кто видел, что находилось в руках у неизвестного в момент нанесения ударов Полынцеву?
   - Нет, я не видела, - замотала головой Кузина.
   По крайней мере на этот вопрос она ответила искренне.
   - Не видел, - промямлил Крохалев. - Чё-то это... острое... типа того.
   - Поди, разбери! Не до того было, - заверил Шевченко.
   Соколов крутанулся на стуле. Неувязочки! Но как от них избавиться, если свидетели спелись. Ни допрос Кузиной, ни очная ставка ничего не дала. Все сходилось на каком-то никому неизвестном парне, который владел непонятным и неизвестным оружием.
   Отпустив Шевченко и Крохалева, Соколов сунул Кузиной пачку фотографий, на которых мог быть изображен тот самый неизвестный. Но, просмотрев снимки, Кузина не опознала никого. Кто же напал на неё, и что находилось в его руках? В это время принесли подробное заключение экспертов.
   - Ого, они утверждают, что следы на горле Полынцева оставлены клыками крупной собаки или волка, - сказал Соколов, вскочив со стула и усаживаясь на краешек стола.
   - Ну не было там собаки, остался бы хоть один след. Ты ведь не хочешь сказать, что собаку спустили на веревочке с балкона, а затем подняли обратно.
   - Тогда чем это так изуродовали шею?
   - Да бог его знает. Чего только люди не придумают.
   - Я не бог, поэтому не знаю какое-такое оружие может разорвать горло подобным образом.
   - Предлагаешь поверить Крохалеву?
   Соколов пожал плечами и промолчал.
   Вечером собранные материалы представили Колбину. Тот задумчиво полистал принесенные бумаги:
   - Значит никто ничего?
   - Никто ничего, товарищ майор, не знают, не предполагают, но обещали опознать при очной ставке.
   - Фотографии показывал?
   - Разумеется, товарищ майор.
   - Хорошо, можете идти.
   Конец рабочего дня. Еще раз следствие зашло в тупик. Кто же он, таинственный незнакомец, перепугавший всех. По свидетельским показаниям это пятнадцатилетний пацан, хладнокровно убивший почти что сверстника каким-то таинственным предметом. Пятнадцатилетний пацан с неестественно уродливой физией.
   Колбин поднялся из-за стола, подхватил угрожающе накренившийся портфель, выключил свет и закрыл дверь на ключ. Потом медленно спустился по лестнице, прошелся по коридору первого этажа и вышел на улицу.
   Подморозило. Ветер гнал поземку по темной заснеженной улице. Колбин поднял воротник пальто и быстро зашагал к остановке автобуса.
   Итак, еще одно нераскрытое дело на его отдел. И это в тот момент, когда начальство требует как можно скорее разобраться с квартирными грабежами. Как не вовремя!
   Неясное кольцо вокруг луны предвещало морозы. На стене трехэтажного здания новой школы две девочки-первоклассницы выкладывали снежками огромные буквы матерных слов.
  
   Глава восьмая
   Ночные прогулки
  
   Назначившие себя царями природы люди очень не любят, когда их власть оказывается под вопросом. Власть царская - власть от бога. Но открываются потайные дверцы, и из чёрных теней выходят иные боги, не ждущие молитв от людей. Но ждущие жертв. И знающие, какими будут предназначенные им жертвы, и кто их им принесёт. Цари тоже не дремлют. Псарни надрываются от лая верных собак, леса прочёсывают опытные царедворцы, а проявившиеся дверцы ловко заколачиваются и замазываются под общий цвет стен.
   Будто ничего и не может случиться.
   Будто царствование будет вечным.
   Но нельзя успевать всегда и везде. Случается и так, что в распахнувшуюся дверцу удается кому-нибудь проскочить. Начинается паника! Вспыхивает переполох! Псари выводят собак, а верные оруженосцы заряжают мушкеты. Всё готово к облаве на того, кто даже просто своим присутствием может поколебать устои. Законы, в которые положено верить всем и навсегда.
   А тот, кто ненароком проскочил в открывшуюся дверцу, ещё щурится, ещё лишь оглядывает новый мир. Он думает, хватит ли ему жизни, чтобы изучить хоть малую часть этой удивительной страны, наполненной криками, воплями и суетливо мечущимися обитателями.
   Уже свистят первые пули. Уже несутся собаки, готовые вцепиться, рвать и кусать.
   А он, привыкший к злым лучам Кровавой Луны, продолжает щуриться, дивясь новому светилу, ласковому ветру, запахам, пощипывающим ноздри. Он ещё никуда не бежит. Он не знает, что заочно назначен главным врагом, всех тех, с кем так хотелось повстречаться в этом мире.
   И, быть может, выбрать из них верного друга...
  
   Не прочитав обо мне ни единого слова в предыдущей главе, вы, наверное, подумали, что у этой истории сменился главный герой. Как бы не так. Просто наиболее значительные события шли теперь без моего участия. Я не знаю, кем выгляжу сейчас в ваших глазах: последней сволочью или бездумным героем. Я убил человека, загрыз, растерзал и, честно говоря, не испытываю никаких угрызений совести. Как ни крути, мне пришлось его убрать. Ведь страшно подумать, что произошло бы, не сделай я этого. Ну да плевать. Неуловимые мстители постреляли раз в десять больше народа, за что им слава и почет. А мне не нужно ни первого, ни второго. Пусть лучше никто и никогда не узнает о моём подвиге.
   Утром следующего дня я не пошел на занятия, а отстирывал от крови свитер и неуклюже зашивал дыры от ножа. Рана к утру окончательно затянулась, лишь небольшие белые шрамы отмечали теперь места, где побывало лезвие. Я отлично понимал: афишировать ночное приключение не стоит. Безусловно, это подняло бы мою фигуру в глазах Кирпича и его команды, но их мнение меня уже не интересовало. Кроме того, длинный язык уже сгубил немало народа. У меня теперь была своя, особая, отличная от других жизнь, и мне требовалось только одно - чтобы в неё никто не вмешивался.
   Дни снова катились один за другим. Учага, общага, недолгий сон и встреча с городом.
   Я полюбил эти прогулки. Уже не ночное, а вечернее время, когда жизнь еще вовсю кипит или только-только начинает стихать.
   Море огней. Конечно не Лас-Вегас, но и наш городок имел достаточно световой рекламы, начиная от скромного зеленого обрывка "Б..очн.я" и заканчивая розово-голубой надписью, тянувшейся через весь дом, - "Пользуйтесь услугами межбанковского объединения МЕНАТЕП".
   Море людей. Каждый спешит, торопится, не обращая внимания на окружающих. Жизнь - не сахар. Большинство хмурятся, сморщив и без того недовольные лица, спины согнуты под грузом повседневных проблем, глаза отводят. И вправду, чего уставился, отойди, не мешай, у меня своё. Не лезь в душу, и без тебя погано. А если и слышался смех, то обычно это шла мощная кодла, от которой за квартал несло водярой. Впрочем, от хорошей жизни тоже до чертиков не надираются. Как я их всех понимал! Когда я еще принадлежал к числу дойных коров, мне безумно хотелось влиться в число избранных, тех, от кого шарахались прохожие, не успевшие заранее обойти их стороной. Какой прекрасной казалась такая жизнь: никого не боишься, все есть, любая проблема заведомо решена. И вот я не принадлежу ни к тем, ни к другим. Может, поэтому я сейчас спокойно иду и наблюдаю за ними всеми.
   Я свободен. Свободен от страха, когда идешь и трясешься от того, что не знаешь, как к тебе отнесутся два битюга, с грозным видом выдвигающиеся навстречу. Свободен от извечной проблемы, где взять деньги, которых всегда не хватает. Государство кормит, одевает, а волку между прочим все равно, во что он одет: в заштопанную робу или в приличную "фирму". Главное, чтобы тепло и уютно.
   Свободен от вопроса, который нет-нет, да и кольнет - зачем жить, когда жизнь течет мимо, когда день за днем одно и тоже - серо и скучно. В такие моменты я перекидывался в волка, и меня охватывало счастье. Счастье, что в желудке не пусто, что шкура греет как надо, что светит закатное солнце, и я знаю, что снег под его лучами красиво искрится. Счастье, что просто живешь. Каков смысл жизни - вопрос не для волка. Смысл жизни, чтобы просто жить.
   Разумеется, я не бегал в волчьем виде по городу. Если становилось трудно, я влезал на чердак пятиэтажки, замок которого научился ловко вскрывать, и, прильнув мордой к окну, вглядывался в чуть подрагивающий, опадающий в заснеженные крыши багровый шар светила. Или любовался серебряным мячиком Луны.
   После я снова обращался в человека, спускался вниз, не забыв затворить чердак, садился на первый попавшийся автобус и часами катался по городу. Особенно я любил кольцевые маршруты, когда не требовалось вылезать на конечных остановках. Появлялись всё новые и новые пассажиры: девушки, старики, дети. Но, проехав несколько остановок, они исчезали, растворялись в шумном пространстве многотысячного города. Лишь два человека неизменно оставались в согретой дыханьем множества людей коробке автобуса - водитель, отделенный стенкой кабины, и я, смотрящий в небольшое отверстие, отвоеванное у затянувшего окно льда. Там, в затягивающейся дыре, волшебно переливались мелькающие прямоугольники окон и фонари. Устав от мерцающего света, я переводил взгляд на пассажиров, вцепившихся в холодные от мороза стойки. Сотни людей проходили за вечер перед моими глазами. Некоторых я уже стал узнавать.
   Крепкий мужик в овчинном тулупе и черной нутриевой шапке появлялся с коричневым кожаным портфелем без десяти семь на одной и той же остановке у длинного гастронома. Никогда не садился, предпочитал стоять. Выходил у стадиона "Динамо" - вероятно, возвращался с работы.
   Девушку в пальто с беличьим воротником и белой вязаной шапочке я запомнил по круглому футляру для чертежей. Она наверняка училась в институте или каком-нибудь техникуме (благо мне не требовалось делать таких внушительных чертежей, мои всегда умещались в обычную сумку). У девушки тоже был постоянный маршрут. И только два раза, уже без чертежей, она выпрыгивала у кинотеатра "Октябрь", тут уж комментарии излишни.
   Красивая женщина лет тридцати появлялась в автобусе возле универмага. Может быть, работала там, а может и в совершенно другом месте, а в ЦУМ забегала только после работы. Два дня назад ее правая рука в лайковой перчатке сжимала букетик гвоздик - наверное, был день рождения, а может, просто собралась к кому-нибудь в гости.
   Так, перескакивая из автобуса в автобус, я прослеживал пути своих новых знакомых. Погруженные в себя, они не замечали пацана, чуть ли не ежедневно встречая его на своем пути, но мне это было только на руку. И таких знакомых я мог насчитать уже более десятка. Кусочки их жизни задевали меня, оставляя маленький след на моей. И, наблюдая чужую жизнь со стороны, мне становилось не скучно отматывать свою. Если ты вдруг оказываешься в тупике - не всё ещё потеряно, далеко не всё. Главное не зациклиться на собственных проблемах и несчастьях, а взглянуть на окружающее тебя с другой стороны. Счастье уже в том, что ты можешь смотреть, двигаться, думать. Хотя в такие моменты этого уже кажется недостаточным.
   С полнолуния, перевернувшего моё существование, я стремился как можно больше узнать о себе теперешнем и собирал любую информацию об оборотнях. Надо признаться, её оказалось куда меньше, чем я рассчитывал. Честно говоря, я отыскал лишь одну статью, в которой какой-то кандидат наук по фольклору на полстраницы газеты расписывал, что сказки про оборотней пошли со времен древних гуляний, когда кто-нибудь из парней накидывал на себя волчью шкуру и пугал доверчивых односельчан. Прошло около месяца, пока я понял, что единственным источником получения жизненно-необходимой информации являются видеосалоны.
   Но из всего, казалось бы огромного числа "ужастиков" приходилось кропотливо выискивать нужные фильмы. А их оказалось не так уж много, а если говорить откровенно - всего три. Это была трилогия "Вой", поставленная по одноименным романам Гарри Брэнднера (так по крайней мере я разобрал надпись, неясно мелькнувшую на экране телевизора). Отбросив мистику с мрачными замками и серебряными пулями, я изо всех сил стремился понять сущность оборотня в современном мире.
   Что ждало меня в будущем? Я пытался спланировать его хотя бы на ближайшие годы, исходя из своих необычных способностей. Что следовало делать? Обратиться к ученым? Они с радостью приняли бы меня. Но играть роль подопытного кролика я не хотел. Идти к военным? Зачем? Конечно, я мог стать величайшим суперагентом, неуязвимым, ускользающим от всех существующих спецслужб!
   Но, поразмыслив подольше, я пришел к выводу, что с таким же успехом я мог закончить остаток жизни в секретных лабораториях, где ученые с большими звездами скрупулезно копались бы в моем организме, допытываясь, как привить свойства оборотня тысячам, миллионам людей для создания непобедимой армии. Впрочем, я сомневался, чтобы подобная армия все-таки выстояла против атомной бомбы.
   Мог ли я жить обычной жизнью? Работать, жениться, обзавестись приличным хозяйством. Но кто согласиться стать женой оборотня? Кем будут мои дети? Чёткого ответа фильмы не давали. В фильмах оборотни жили стаями. Но где мне найти хотя бы несколько человеко-волков? Действительно ли оборотней не перечесть, или это фантазия автора разгулялась на целых три книги? Оборотни боялись огня - свою огнеупорность я ещё не проверял, не было случая, а нарочно лезть в огонь мне не хотелось.
   И вообще - что такое оборотень? Ошибка природы, неведомая мутация, ставка на сверхчеловека или на что-то неуловимое, пока ускользавшее от меня. Об этом я размышлял постоянно: и на прогулках, и в общаге, и на занятиях. Из-за вечных раздумий я хватал замечания за невнимательность, запорол кучу деталей и поломал два резца подряд, за что был отстранен мастером от станка. Работа не тяготила. Два дня, подметая стружку в мастерских, разгружая длинные шестигранные прутья и таская заготовки с места на место, я думал и думал. Был ли я игрой природы? Одиночкой-мутантом. Ну уж нет. Я знал твердо, кроме меня существует хотя бы один оборотень, тот самый, из-за которого я замучил себя этими тяжелыми раздумьями.
   А жизнь не стояла на месте. Дни становились короче, ночи длиннее. Старшаки по-прежнему гоняли пацанов, нещадно собирая деньги на предстоящий Новый год. Не избежали общей участи Пахан с Лёхой и даже Андрей. Его земляки тоже не собирались ударить в грязь лицом и запасались водкой впрок. И только я выпал из общего круговорота. Меня никто не трогал, и никого не заботило мое присутствие или отсутствие, разве что старосту, кропотливо выставляющего минусы за каждую пропущенную пару.
   Сначала свобода радовала меня. Я обрел уверенность в своих силах и полную независимость. Но она воздвигла высокую и непреодолимую стену между мной и более зависимой братией. В эти дни я осознал, что плохонький коллектив все же лучше полного одиночества. Пока это не сильно беспокоило. Старшаки мной не интересовались - что я им мог дать. Больших денег я не имел, а, значит, и не котировался выше, чем позволяла моя небогатая стипеха.
   А пацаны? Пахан с Лёхой, да и остальные видели, что меня не таскают на бесконечные разборки. Общие тяготы исчезли, исчезли и обсуждение перенесенных невзгод, а, значит, и разговаривать со мной не о чем. Я уже не принадлежал к их кругу и постепенно оказался в полной изоляции, хотя целый день и вертелся в гуще людей...
  
   В один из таких дней я, довольно замерзший, возвращался в общагу. Вернее сказать, это был уже далеко не день, а примерно полдесятого вечера. Я твердо намеревался воспользоваться услугами парадного входа, так как трудности поиска верного пути между трубами бойлерной уже давно меня не прельщали. Я предпочитал теперь не нарушать расписания, установленного комендантом. Мне только не хватало, чтобы кто-нибудь напоролся на меня ночью в темных коридорах, да еще в такой момент, когда моя скрытая сущность рвалась наружу, а облик соответствовал общепринятому лишь на половину, а то и меньше. Благо, Кирпич не трепался, а я соблюдал величайшую осторожность. Только благодаря этим двум причинам меня держали за обыкновенного, ничем не выделяющегося из толпы пацана.
   Занятый такими мыслями, я чуть не налетел на девушку, спешившую навстречу. Равнодушно окинув взглядом стройную фигурку, я проскочил мимо, как вдруг услышал странно-знакомый голос.
   - Эй, привет!
   Я обернулся. Ну конечно, это была та самая крашенная блондинка с довольно симпатичным лицом, которую я видел с Кирпичом в день моей первой получки.
   - Что, не узнаешь?
   - Ну почему же, - сдавленным от волнения голосом сказал я и замолк, с тупым удивлением обнаружив, что не могу придумать ни единой фразы для продолжения разговора.
   Блондиночка засмеялась. Так обычно делают девушки, когда надо убрать затянувшуюся паузу (впрочем, тут я не знаток, все это лишь мои собственные предположения). Такой звонкий голосок я бы слушал вечно. Тем не менее, назревала следующая пауза, так как тем для разговора явно не наклевывалось.
   И действительно, о чем я мог рассказать? О станках, о занятиях или о видах на будущий урожай? Всё это находилось слишком далеко от такой воздушной персоны и не вызвало бы ни малейшего интереса. Я в замешательстве тупо уставился на утоптанную дорогу, не зная, что делать дальше.
   - Почему мы стоим, может, ты проводишь меня? - предложила она, видя, что с моей стороны инициативы не ожидается.
   - Конечно, провожу, - собрался с духом я, внутренне обрадовавшись, что разговор моя собеседница взяла на себя, - а где ты живешь?
   - Пошли, покажу, - снова засмеялась она.
   Я молча кивнул и, набравшись смелости, взглянул ей в лицо. Она улыбнулась. В ее глазах сверкали блестящие шарики от уличных фонарей. Несмотря на мороз на ней не было шапки, и вокруг светлых волос сиял фиолетовый ореол.
   - Что же ты стоишь, пошли! - усмехнулась она, подхватила меня под руку и буквально потащила за собой.
   Я испытывал легкое головокружение. Ведь рядом со мной шла такая неземная и прекрасная девушка. Ощущение счастья билось в голове и растекалось по всему телу. Прикосновение маленьких пальчиков в кожаной перчатке к моей замерзшей руке было подобно электрическому разряду. Ее рука, обвивая мою, покоилась на локтевом сгибе, лицо было обращено ко мне, кокетливо прищуренные глаза изучали каждую черточку моего лица.
   - А ты красивый мальчик, - сказала вдруг она. - Скоро на тебя все девчонки будут вешаться.
   Я почти не воспринимал слов, находясь в каком-то блаженном оцепенении. Сказать, что мне было очень хорошо, значило - ничего не сказать.
   - Тебе что, никто этого не говорил? - нахмурив исключительно черные брови, продолжила она.
   - Нет, - едва вымолвил я.
   - Ну так знай теперь.
   - Хорошо.
   Она снова засмеялась, глядя на меня своими удивительными глазами. Мы шли уже минут десять, когда она вдруг резко остановилась.
   - Ну вот, мы и пришли, - блондиночка показала рукой на пятиэтажное здание, удивительно напоминающее мою собственную общагу.
   - Ты здесь живешь? - удивился я.
   - Да, а что?
   - Значит, тоже учишься?
   - Учусь, только в строительном.
   Я, честно говоря, не ожидал, что такая шикарная девушка может учиться в самой обыкновенной учаге, и не к месту растерянно спросил:
   - А чего с Кирпичом ходишь?
   - Тебе-то что? - недовольным голосом сказала она, и ее лицо сразу стало напряжённым и злым.
   - Просто так, - я едва нашелся, что ответить.
   - Просто так даже мухи не трахаются, - сказала она еще более злым тоном. - Слушай, не прикидывайся бобиком. Ты что, элементарных вещей не понимаешь?
   - Каких элементарных? - заплетающимся языком пробормотал я, не понимая, куда она клонит.
   - А ты меня так оденешь, что ли? - взорвалась блондиночка. - Ты мне весь этот прикид доставать будешь?
   Она крутанулась, предлагая полюбоваться фирменной упаковкой. Розовый плащ, действительно, был великолепен, на спине красовался большой белый прямоугольник с фигурной надписью "Fair Lady". Сапожки на высоких каблуках тоже смотрелись неплохо. Прикинув в уме общую сумму, я не решился ответить. Но она уже разошлась, и ничто не могло ее остановить.
   - Я что, должна лучшие годы жить в серости, да? Так по-твоему? Нет, дорогой, я знаю, что такое красивая жизнь и живу так, как хочу сама, а не так, как считает большой дядя, понял? Я получу от жизни всё, что мне нужно! Всё, понял? А такие, как ты, живут только, чтобы пахать с утра до вечера. Я так не могу и не буду!
   - А ребенка подцепить не боишься? - я, наконец, сумел пробиться сквозь бурю и прервать шквал гневных фраз, вылетающих в мой адрес из прекрасных губ с не менее прекрасной на них помадой.
   - Что я, дура? - спросила она уже более умеренным тоном и печально вздохнула. - Была у меня подружка, Милкой звать. Может слышал? А, да где тебе! Так вот: гуляла она с негром, а сейчас пацана воспитывает, черного. Теперь на нее все плюют. Меня на такой крючок не взять. Благо контрацептивы сейчас в достатке.
   Что такое контра... или как их там, я знал только понаслышке и поэтому не стал углубляться в этот вопрос, а рискнул чуть переменить тему:
   - А когда замуж выйдешь, как твой муж отнесется к тому, что ты... э-э... спала с кем-то?
   - Чего ты меня учишь? - усмехнулась она. - Я разве не знаю, как это делается. Найду какого-нибудь лопуха, поплачусь ему, скажу, что от подруги поздно возвращалась, а пацаны затащили в сквер и там... Он не только простит, он еще всю жизнь беречь меня будет, чтобы как-нибудь не напомнить, не поранить.
   Тут было не подкопаться, и я решил подойти с другой стороны:
   - Говорят от этих... ну ты их называла, детей может не быть. Что тогда мужу скажешь?
   - От контрацептивов? Да, бывает. Но я все на мужа свалю. Так бывает. Вот пусть и думает, что из-за него детей у меня нет. Понял, мальчик?
   Я теперь в состоянии был лишь молча кивнуть. Действительно, в отличие от меня, все варианты её будущего уже тщательно спланированы. Казалось, там уже учтено всё возможное и невозможное.
   Серое небо низко висело над головой. Над центром города по сплошной пелене облаков гуляли сполохи, вызванные обилием электрического света. Здесь на окраине, где стояли приземистые деревянные двухэтажки, да высилось несколько общаг, было темно и холодно. Морозный ветер продувал мою ширпотребовскую курточку, а ботинки без проблем пропускали зимний холод, от которого не спасали даже шерстяные носки.
   - Чего это я на всю улицу разоралась? - вдруг оборвала блондиночка сама себя и взглянула на меня заметно подобревшими, почти ласковыми глазами. - А ты все-таки очень красивый. В другой раз поболтаем в более спокойной обстановочке. Ну, до свидания!
   Произнеся заключительную фразу, она повернулась ко мне спиной и побежала к общаге. Хлопнула тяжелая дверь.
   Проводив девушку глазами, я тихонько побрел в обратную сторону, к автобусной остановке, повторяя про себя наш разговор, который не выходил у меня из головы.
   Может быть, вы подумали, что при следующей встрече я наставил её на путь истинный, а, закончив учагу, стал пахать в три смены на десяти работах и подарил ей красивую жизнь честным путем? Э нет, ребятки! Этот разговор не прошел для меня даром. По крайней мере, одним лопухом на свете стало меньше.
  
   Глава девятая
   Нервное знакомство
  
   На ловца и зверь бежит...
   Интересно, бывает ли так, когда стрелок, затаившийся в засаде на медведя, внезапно меняет планы и выскакивает на тропу, преследуя упитанного кабанчика? Я не ходил на охоту. Наверное, если бы и пошёл, мне было бы всё равно на кого охотиться.
   А здесь всё так и случилось. Не знаю, кого поджидали охотники, с которыми довелось столкнуться мне. Но после нашей встречи они решили поохотиться на волка.
   И довести охоту до победной точки.
  
   Только в кино главные события жизни героя капают одно за другим, не переставая, до конца серии. В жизни всё гораздо скучнее и прозаичнее. Следующий виток этой истории начался в конце января.
   С блондиночкой, как вы понимаете, встречаться у меня интереса не появилось. Новый год я отмечал дома к большой радости матери. Из трёх главных контрольных в учаге за две я получил четвёры, а за третью - трояк. За трудовое обучение едва не выбил себе пятак, да мастер заартачился, намекая на уйму загубленных резцов. Но по их количеству я не был самым основным, другие пацаны в меру сил и возможностей тоже не отставали. Выход нашёлся: на Новый год скинулись мастеру на бутылку, и он на радостях закрыл все наши прогулы. Жизнь моя шла прежним образом, и никаких перемен вроде бы не намечалось.
   В тот январский вечер... Да, дело опять было вечером. В моей теперешней жизни все значимые события случались ночами или, как здесь, вечерами. Впоследствии я много думал, что если бы я в тот вечер остался в общаге и тихо-мирно лёг спать. В общем, додумался, что моя персона, конечно, не напоролась бы на этот раз, но нечто подобное неминуемо получилось в какой-нибудь другой (и поделом мне, нечего шататься в позднее время).
   Итак, в тот вечер я уже держал путь к общаге. Подзадержался в видеозале (смотрел "Хищник" со Шварценеггером) и теперь мысленно приготовился к путешествию по бойлерной. Справа на пригорке высился жилой массив, слева располагался кооперативный ресторан "Калинка". В тот миг, когда я подходил к его дверям, они раскрылись и выпустили четырех мужиков, один из которых буркнул мне в лицо, испуская могучий запах водяры:
   - Эй, пацан, курить есть?
   Погрузившись в свои мысли, я никак не отреагировал на вопрос, обогнул компанию и двинулся дальше. Видать, мужика обалденно задело столь явное невнимание к своей особе. Он рванул за мной следом и, догнав, дернул за воротник так, что я чуть не опрокинулся.
   - Курить, спрашиваю, есть?
   Оглядев крепкую спортивную фигуру в серых брюках и дутой зеленой куртке с лежащим полумесяцем на нагрудном кармане, я понял, что попал в руки крутых людей, а не обычной пацанвы, которая так любит шататься по вечерам. Тем временем остальные трое тоже приблизились и плотно окружили меня со всех сторон.
   - Дай ему по зубам, Фэдя, - с акцентом сказал стоящий справа от меня, одетый в классную дубленочку. - Дай, и он заговорит.
   Федя решительно развернул меня. Я внутренне сжался: убить меня они, разумеется, не могли, но отделать на все краски, пожалуйста. Федин кулак состыковался с моими зубами, мою голову отбросило назад, но рука Феди цепко держала воротник куртки, не давая никаких шансов на спасение. Сзади в позвоночник врезался мощный удар. Кто-то добрый тоже не мог стоять в стороне и решил помочь Феде.
   И тут меня прорвало. С удесятеренной силой я рванулся, чувствуя знакомый переход. Даже такой шкаф, как Федя, выпустил меня и оторопело отодвинулся. Но меня уже было не остановить. Я бросился на того, кто так подло ударил сзади. Могучее волчье тело распирало и без того хлипкую куртку, трещали и лопались нитки, слетел с ноги ботинок. Мир завертелся в пёстро-багровой мешанине. Кругом стояли только враги, и я принял бой. Пусть говорят, что один в поле не воин, к оборотням это не относится. Я бил в бешеном темпе лапами во всех направлениях и только лишь не кусал, памятуя о том, что укус может быть только один - смертельный.
   Свет ослепил меня, и вдруг все стихло. Я замер, и в этот момент мне выкрутили руки и потащили в темноту.
   - Менты, - охнул кто-то из недавних противников.
   Судя по голосу, его тащили несколько впереди. Этот участок моего пути получился коротким, меня приподняли и швырнули в большую железную коробку. "Луноход", - понял я.
   Спустя два часа мы все сидели в большой, почти пустой комнате ОВД. На нас стоило посмотреть. Мое лицо украшал кровоподтек на правой скуле, из носа текла кровь, кровоточила и нижняя губа. Был подбит также левый глаз (он сейчас опухал, обзор местности становился всё уже, а я удивлялся, что полученные увечья не исчезают сами собой).
   Противники пострадали не меньше. У первого, по всей вероятности был сломан нос. Второй то и дело трогал грязным пальцем место, где еще недавно крепко рос зуб, к тому же у него были порваны штаны. Правую щеку Феди отмечали четыре борозды от моих когтей. Куртка его обвисла, из всех швов лез утеплитель, и даже фирменный полумесяц обрывался на половине. Лишь кавказец и его фирменная дубленка каким-то чудом остались целыми и невредимыми. К слову, мои штаны достойно выдержали серьезное испытание, а вот куртка превратилась в лохмотья (впрочем, тут не обошлось и без моих стараний). Из милиционеров пострадал только один; у него тоже был подбит глаз, но не левый, как у меня, а правый.
   Я поёрзал ногой, стараясь глубже забраться в ботинок. Благо, кто-то из милиционеров догадался забросить его вслед за мной. Но туда успел набиться снег, и сейчас ноге было сыро и неуютно.
   - Попрошу предъявить документы, - приказал восседавший за единственным здесь столом капитан.
   Все кроме меня и милиционеров, естественно, вытащили паспорта и отдали капитану. Даже его удивила такая организованность. Разглядывая первый, он хмыкнул чему-то, проверяя второй улыбнулся, беспристрастно просмотрел третий и четвертый, выписал что-то на бумажку и вручил ее молодцеватому лейтенанту, который сразу же исчез из комнаты.
   - А ты что? - обратился капитан ко мне.
   - У меня нету, - хмуро сказал я.
   - Как так, человек без документов, - улыбнулся капитан. - У нас в стране беспаспортных не бывает. Ты где живешь?
   - Первая общага техникума Попова, - не моргнув глазом, ответил я.
   Чутье подсказывало, что карты раскрывать не стоило.
   - Так, так. Техникум Попова значит? - осведомился капитан.
   Его юркие глазки на плоском лице внимательно осматривали мою изорванную куртку. Я кивнул.
   - Почему ученический билет с собой не носишь? Назови-ка свои более точные координаты.
   - Уваров Борис Никитович, группа РЭС-91-9, комната 305 в общежитии номер один, - чётко отрапортовал я.
   Называть четырехсотые номера было рискованно; бог знает, сколько этажей в той общаге. Зато во всем остальном я был вполне уверен. Дело в том, что на прошлой неделе в комнате у Фанеры сидели его зёмы из этого самого техникума. Я валялся на кровати Слизняка, который заболел и уехал домой, читал толстый журнал с детективом без начала и конца и по временам вслушивался в разговоры. Додумав кое-чего сам, я уже имел в голове правдоподобную картину чужой жизни и сейчас доходчиво излагал ее настырному капитану.
   Капитан подробно записал данные на листок и, подозвав одного из сержантов, сказал: "Проверь-ка, Костарев".
   Я мысленно порадовался, что на дворе ночь, а секунду спустя об этом же подумал и капитан, закричав вслед сержанту:
   - Костарев, Костарев, отставить! Завтра проверишь.
   Наступило молчание, которое прервал опять-таки капитан:
   - Ну, а теперь мы все подробненько расскажем, что же там такое приключилось.
   Я молчал, и тогда слово взял Федя:
   - А чего там рассказывать. Вышли мы из ресторана, гляжу, этот щенок крутится. Подошел он ко мне и говорит: "Дай, дядя, чирик". У меня сердце доброе, дал я ему десятку, а он "А больше?". Ну не борзый разве? Хорошенько, говорю, подумай, а он мне как даст в живот. Ну тут уж я не стерпел. Такого борзого шкета и не проучить. Он махаться стал - темнота же, не видно ничего. Ну тут вот они подъехали, - Федя кивнул на милиционеров, сидящих у двери и замолчал.
   Капитан оглядел остальных.
   - Истинно так говорит, - подтвердил кавказец.
   Остальные ограничились кивками.
   - Собака еще была, - добавил вдруг тот, со сломанным носом.
   - Собака? - взглянул на него капитан.
   - Овчарка вроде.
   - Да какая собака, - возмутился Федя.
   - Была, - твёрдо сказал "поломанный нос".
   - Пить меньше надо! - рявкнул Федя. - Тогда и собаки не примерещатся.
   - Ну а ты что скажешь? - капитан повернулся ко мне.
   - Да не так всё было, - возмутился я, - этот вот поймал меня, курить требовал, а я разве курю. Потом меня сзади ударил кто-то. Я стал драться.
   - Один заморыш против четырех бугаев, - усмехнулся капитан.
   - А что, драться умею, - сказал я.
   На заморыша я не обиделся. Теперь это играло на меня.
   - Я вижу, - капитан покосился на Федю.
   - Да ведь врёт же щенок, врёт, - заорал Федя, а огорченный взгляд Кавказца показывал, как горько ему слушать такую откровенную ложь.
   Тут в комнату вернулся исчезнувший лейтенант. Он протянул большой лист капитану.
   - Ага, вот это уже интересно, - ещё больше обрадовался капитан, - Вахидзе Шалва Гурамович кто из вас будет, и ещё... Шестопалов Степан Владимирович.
   Кавказец и его сосед с порванной штаниной встали.
   - Вы арестованы!
   Шестопалов замер, а Кавказец бурно запротестовал:
   - За что, гражданин начальник? Что же, мы законов не уважаем?
   - А название кооператива "Восток" ничего не напоминает? А то, что на вас двоих розыск объявлен, тоже не знаете?
   Этого Кавказец, видимо, тоже не знал и поэтому замолк, тяжело дыша. Дубленку он не расстегнул, и ему становилось слишком жарко.
   - Ваши документы в порядке, - кивнул капитан двум оставшимся. - Как вы познакомились с Вахидзе и Шестопаловым?
   - В ресторане, за столиком подсели, - вступил в разговор "поломанный нос". - Больше ничего про них не знаю.
   - А куда же это вы вместе направлялись? Посидели два часа и уже неразлучные друзья?
   - Выпили, поговорили, как не друзья! - удивился Вахидзе.
   - Ладно, проверим, а пока из города ни ногой. Жду вас завтра, вернее уже сегодня в комнате 205 в тринадцать ноль-ноль.
   - Я не могу, у меня работа... - начал было Федя, но капитан жестко оборвал его:
   - Будет выписана повестка.
   Федя принял угрюмый вид и смолк.
   - Лейтенант, Вахидзе и Шестопалова в дежурную машину. А вы, Жуков и Петраков, свободны, - распорядился капитан и тут же уточнил, - до тринадцати ноль-ноль.
   Мои недавние враги удалились. Милиционеры рассосались по своим делам. В комнате остались лишь капитан, да я. Капитан пил горячий чай и изредка поглядывал на меня. Я смиренно сидел в ожидании решения своей судьбы. Опухоль глаза стала постепенно рассасываться, губа и нос давно успокоились, боль в скуле почти не чувствовалась, когда капитан сказал:
   - Ну что, сам домой доберешься, или тебя подвезти?
   - Сам, сам! - горячо заверил я капитана.
   - Э, нет! А вдруг с тобой опять что-нибудь приключится. Лучше тебя дежурная машина подбросит, когда арестованных доставит.
   - А куда их повезли?
   - Куда надо, - ограничился капитан.
   Дежурная машина не заставила себя долго ждать. Лейтенант бодро отрапортовал, постукивая друг об друга замерзшими сапогами.
   - Отвезёшь его в общежитие, сдашь на руки вахтеру, да и проверишь, что возможно, - распорядился капитан, но этому не суждено было осуществиться, ибо в комнату, задыхаясь от бега, ворвался пока еще не знакомый мне лейтенант...
  
   Полчаса назад Соколов тащил в кабинет начальника груду папок. Колбин, разумеется, давно уже сидел дома, у телевизора, а, может быть, даже и спал.
   А вот ему, Соколову, выпала горькая доля приводить в порядок накопившуюся документацию за три последних месяца. Все приходившие в отдел документы по доброй традиции спихивались в ящик стола, исключая самые необходимые. Разбор откладывался на менее напряженное время, которое никак не приходило. А в этот день Колбина словно муха укусила - полчаса кропотливо рылся в ящиках, а когда поиски завершились безрезультатно, отругал Соколова за бардак и посоветовал все привести в порядок как можно скорее.
   Соколов опрометчиво пообещал сделать это к завтрашнему утру, но вспомнил об этом только часов в шесть, когда собрался идти домой. Пулей взлетев в кабинет, он вывалил все находившиеся в ящиках документы на пол и, глядя на получившуюся кучу, загрустил. Скорого конца работы не предвиделось, а оставлять такой беспорядок до утра нельзя: дал слово - держи. Бахарев лежал дома с ангиной и хотя уже вот-вот собирался выйти на работу, рассчитывать на его помощь явно не приходилось.
   Кляня службу, Соколов принялся за дело. А тут еще как назло кончились папки, и он целых два часа потратил на их розыски. Ночь затомила мглой окна, когда с пола исчезла последняя бумажка. Уточнив у дежурного по ОВД некоторые тонкости, Соколов снова поспешил к лестнице, чтобы внести завершающие штрихи в работу. Навстречу ему, по коридору размеренно шел Сашка Костарев, который должен был в данный момент разъезжать по городу в патруле.
   - Что, поймали кого? - поинтересовался Соколов.
   - Двух субчиков из списочка, - не упустил шанса поведать о своей удаче Костарев. - Понимаешь, какое дело. Едем, гляжу - драка. Подъезжаем, всех в машину. Оказалось, пацан против четверых махался. А как проверили, кто эти четверо, так двое из них в розыске числятся.
   - За что в розыске?
   - За грабежи.
   - Вот повезло кому-то. Мне бы кто так помог. А остальные двое?
   - Да так, чепуха. Вот они идут.
   Из глубины коридора показались двое: тридцатилетний мужчина и парень лет двадцати пяти. У мужчины неестественно распух нос, а парень закрывал правую щеку ладонью, словно у него болели зубы. Когда он на секунду отпустил руку, Соколов явственно увидел на его щеке четыре кривые, параллельные полосы, набухавшие кровью. Кивнув на прощание Костареву, Соколов поднялся наверх, аккуратно разложил папки по полкам, покинул кабинет, заперев его на ключ, и с чистой совестью отправился домой.
   Но он не отошел и ста шагов от здания ОВД. Четыре кровавые полосы на лице у незнакомца стояли перед глазами. Соколов замедлил шаг, потом остановился совсем. Он мучительно размышлял: почему полосы казались ему слишком знакомыми. И вдруг догадка вспыхнула, как молния: Полынцев, ночь с 18 на 19-е, прошедший ноябрь! Дело-то продолжало висеть на отделе. Круто развернувшись, Соколов бросился обратно, по направлению к ОВД...
  
   Капитан непонимающе взглянул на появившегося в комнате Соколова, пока тот окидывал глазами комнату: капитан Розов, незнакомый лейтенант, наверное, из новеньких, и хлипкий мальчишка. В общем, никого подходящего.
   - А где парень, который участвовал в драке с задержанными патрулем Костарева?
   - Да вот сидит, а тебе зачем, Соколов?
   Соколов облегченно вздохнул и радостно воскликнул:
   - Царапины, товарищ капитан, царапины. Его надо задержать.
   Видя, что его не понимают, Соколов махнул рукой и пулей вылетел из кабинета.
   - Царапины, царапины, чего это с ним? - удивленно пробормотал капитан, однако распорядился обождать.
   Я немного даже обрадовался, потому что предстоящая встреча с неизвестным мне вахтером чужой общаги в присутствии милиции особого восторга не вызывала.
   Буквально через минуту Соколов вновь стоял перед капитаном и показывал ему какую-то фотографию, которую я не мог разглядеть. А с обратной стороны - листок, как листок.
   - Это Полынцев Эдуард Сергеевич, - пояснил капитану Соколов.
   Я мысленно отметил про себя: Полынцев Эдуард как там его по отчеству... Эдуард, Эдик, Эдя. Эдя? Вот оно что!
   Я даже вздрогнул от ужасной догадки. Крыша над головой основательно зашаталась. Сейчас меня припрут к стенке. Что им сказать? Что я не мог поступить по-другому! Впрочем, кого это сейчас интересовало?
   - Ну, что скажешь, Боря? - обратился ко мне капитан.
   Я не сразу включился, услышав чужое имя, но потом все же взглянул на протянутую фотку. Чёрт знает, кто там был заснят, но работа моей пятерни виднелась налицо. Вернее, на лице.
   Капитан взял мою руку и внимательно осмотрел ногти.
   - Да, такими ноготками лица не оцарапаешь, - задумчиво произнес он. - И вообще...
   Что он этим хотел сказать, я не понял.
   - У тебя есть другая куртка, - спросил Соколов.
   - Нет, - горестно ответил я, разглядывая лохмотья.
   - Девчонка говорила, что у напавшего на нее куртка была фиолетовой, - обратился Соколов к капитану, - а у него синяя.
   - В свете уличного фонаря такая тоже выглядит фиолетовой, - возразил капитан.
   Дураком он не был, и это несколько меня огорчило.
   Вскоре я знал, что напал на Кузину Светлану Федоровну 1974 года рождения с целью завладения личными вещами (дубленкой), а когда трое прохожих попытались меня остановить, убил одного из них и сбежал с места преступления. Погибшим оказался Полынцев Эдуард Сергеевич тысяча девятьсот не запомнил какого года рождения. Орудие убийства пока установить не удалось, и мне предлагалось немедленно его сдать.
   У меня прямо руки опустились. Со всех сторон виноват. Мало убил, так ведь еще ограбить хотел. А поди, докажи теперь, что это не так.
   - И эта... Кузина так сказала? - хрипло спросил я.
   - Да, все показания сходятся. Так что, друг, придется тебе до утра здесь обождать, - подвел итог Соколов.
   - А ты, Соколов, свяжись с Костаревым и поищи на месте драки, - посоветовал капитан. - Может он оружие своё куда в сугроб кинул.
   Соколов быстро вышел из кабинета, а капитан спросил:
   - Ну что, больше ничего не хочешь рассказать?
   Я отрицательно мотнул головой.
   - Лейтенант, отведите задержанного в КПЗ, - капитана на данный момент я больше не интересовал...
  
   К приходу майора Колбина Соколов, не спавший всю ночь, проделал гигантскую работу в поисках неведомого оружия. К его большому сожалению оно так и не нашлось, хотя Соколов исследовал каждый сугроб в довольно большом радиусе от "Калинки". Однако отчаяние от неудачи в поисках не в силах было затмить радостного возбуждения - "глухарь" сдвинулся с места. Доложив об успехах майору, он отправился на розыски Кузиной, Крохалева и Шевченко. Если с первыми двумя проблем не оказалось, то Шевченко бесследно исчез. И хотя Соколова успокоили тем, что такое происходит чуть ли не каждый месяц, когда Баранка уходит в загул, потеря исключительно важного свидетеля могла оказать серьезную задержку следствию...
  
   В десять ноль-ноль, судя по часам на руке невысокого, начавшего седеть майора, я отогревался в его кабинете.
   - Зовут меня Колбин Александр Филиппович, - внятно пояснил майор. - Веду твое дело. Расскажи подробнее все, что ты делал в ночь с 18-го на 19-е ноября прошлого года.
   Я рассказал все, умолчав только о времени, когда был волком. В свете полученных ранее показаний рассказ мой большого доверия не вызвал.
   - Скажи-ка, куда тебя ранил ножом Полынцев?
   Я демонстративно встал, задрал свитер и рубаху и показал три шрама на животе.
   - Во-первых, по внешнему виду они явно десятилетней давности, а во-вторых, если бы удары были нанесены туда, куда ты показываешь, то дворник нашел бы тебя, а не Полынцева.
   Я вытянул свитер и показал три грубых стёжки, исполненных черными нитками, а затем аналогичные места на куртке.
   - Ну, с куртки теперь какой спрос, а вот свитер... Сними-ка его. Соколов, отнеси на экспертизу.
   Отдав свитер задержавшему меня ночью лейтенанту, я зябко поежился. В КПЗ я проспал всего двадцать минут, а все остальное время трясся от холода. Соколов уже исчез, а майор продолжил допрос (или снятие показаний, не знаю, как точнее назвать).
   - Самый интересный вопрос: что у тебя было в руках?
   - Ничего не было!
   - Так-таки ничего?
   - Перчаток-то нету! А попробуйте нести что-нибудь без перчаток в такой мороз. Вот и держу руки в карманах.
   - Чем же ты тогда убил Полынцева?
   Этот вопрос застал меня врасплох. Срочно требовалось хоть что-нибудь придумать.
   - А ножиком! Его ножиком, - нашелся я.
   - Сам себе противоречишь. Какая у тебя группа крови?
   - Вторая, - заявил я (при поступлении проверяли, и я не забыл).
   - Хм, вторая... Так вот, на ножике была как раз вторая, а у Полынцева - первая. Как ты это объяснишь? Или, может, он вдруг встал после смерти и ударил тебя три раза?
   Молчание. Мне подстроили ловушку, и я в нее угодил. Тем временем вернулся Соколов со свитером и что-то зашептал майору.
   - Странно, - удивился Колбин, - но шрамы у него, видит бог, не новые. Вызваны свидетели?
   - Только Крохалев и Кузина. Шевченко я не нашел.
   - Плохо! Ладно, вызывай Крохалева...
  
   Хомут неуверенно вошел в комнату и опустился на предложенный стул. В кабинете находился уже знакомый ему молодой лейтенант, майор и какой-то пацан, хмуро глядевший себе под ноги.
   - Не узнаешь его? - послышался вопрос майора.
   Хомут пристально взглянул в лицо этого худого пацана и вдруг с ужасом увидел, как глаза его вспыхнули злобны красным светом.
   - Ва! Оборотень! - заорал от страха Хомут и забился в самый дальний от монстра угол.
   Колбин мгновенно перебросил взгляд с Крохалева на задержанного, но красные огоньки уже потухли, и в лице не было ничего зловещего, неестественного. Дальнейший разговор с Крохалевым ничего не дал. Он только невразумительно мычал, непрестанно повторял "ну... это..." и опасливо косился на "оборотня". Удачной ли получилась очная ставка, Колбин не знал, но с нервами у Крохалева, действительно, не ладилось.
   Сразу после его ухода впустили Кузину.
   - Узнаете его? - кивнул на задержанного майор.
   Кузина оглядела парня с головы до ног...
  
   Он! Ну точно - он! Тот самый пацанчик, что так смело вступился за нее. Боже, каким страшным показалось ей его лицо в ту ночь. А сейчас он выглядел очень симпатичным. Что-то сразу подсказало ей; это он и никто другой! Вот сейчас она все, да все, расскажет о событиях той ужасной ночи.
   Но... пожалуй, нет. Что она могла сделать? С другой стороны на нее давила сила, представитель которой сидел рядом с ней в коридоре и злым взглядом напоминал ей об обещании, данном в ноябре.
   Нет. Она не могла сказать, просто не могла. Каким бы замечательным не был этот дурачок, оказавшийся тогда рядом, - он всего-навсего один. А их было много, и если они снова изловят ее, то точно доведут дело до конца. Ее сковали мрачные предчувствия. Она решилась - лучше молчать. Тем более, пацан казался малолеткой, и большой срок ему все равно не дадут. Пусть всё идет, как есть. Всё, что ни делается, к лучшему.
   - Не знаю, - проговорила она. - Вроде похож, но точно утверждать не могу. Темно было.
   Майор расстроено посмотрел на Кузину. Она напряженно уставилась на угол стола...
  
   Когда девушка покинула кабинет, майор повернулся ко мне:
   - Может, хочешь что-нибудь добавить?
   А что я мог добавить? Девушку явно заставили говорить против меня. Вот только кто? Я ждал, когда введут Шептуна, чтобы послушать, какую лапшу он будет вешать на уши. Но его все не было. Может быть, он убежал так далеко, что его не разыскали до сих пор?
   - Я уже рассказал вам, как все было. Чего там ещё добавлять!
   - Тогда придется тебя задержать до выяснения некоторых обстоятельств, - сказал майор и взял телефонную трубку.
   Вскоре я уже стоял перед желтым газиком в сопровождении двух сержантов: шофера и охранщика (или конвойного, а может еще как). Меня посадили в коробку. Охранщик хотел влезть вслед за мной, но постоял, подумал, захлопнул дверь и направился к кабине.
   - Отогреюсь хоть немного, а то замерз за ночь. Куда пацану убежать... - донесся до меня обрывок их разговора. Заурчал мотор, и газик поехал.
   Одиночество мне было сейчас просто необходимо. Я знал, что делать дальше. Пришлось вспомнить, как Эдди из "Воя" запросто сбежал из морга, порвав далеко не тонкую железную дверь. После бессонной ночи меня мутило. Я едва стоял на ногах. Собрав все силы в кулак, я приготовился. Шум в голове неприятно вибрировал, но я вновь и вновь концентрировал волю на единственном желании - стать выше всего этого, вырваться из замкнутого пространства на свободу, а там пусть ищут...
  
   Острые когти прошлись по дверце лунохода, разрывая ее как фольгу. Обнажился замок. Могучая лапа схватила его и вырвала. Газик мчался по пустынной улице, заполненной заснеженными одноэтажными домами. Задняя дверь резко распахнулась. Вывалилась жуткая полуволчья-получеловеческая фигура и покатилась черным лохматым мячиком по дороге, исчезнув в занесенном снегом кювете...
  
   - Сбежал? - каким-то чутьем угадал Колбин, увидев запыхавшегося Соколова. Тот согласно кивнул. Через три минуты оба разглядывали изуродованную дверцу газика.
   - Царапины!!! - воскликнул Соколов, ткнув ладонью в продавленные места.
   Следы удивительно напоминали кровавые борозды на лицах Полынцева и Жукова.
   - Да, почерк характерный, но это ж какую силищу иметь надо? - удивился майор.
   - Вот координаты общежития, - Соколов сунул в руку Колбина листок, принятый вчера от дежурного капитана (вернее, уже сегодня ночью).
   - Думаешь, побежит туда?
   - Попытка не пытка, товарищ майор. Ведь это мальчишка. Кто может сказать, куда он кинется в следующую минуту?
   - Поехали, - коротко кивнул Колбин, и дежурная машина понеслась к общежитию Љ1 техникума А.С. Попова.
   - Все, что имеется на Уварова Бориса Никитовича из 305 комнаты, - переводя дыхание, выпалил Соколов коменданту, поднимающемуся из-за стойки.
   Колбин, не теряя времени преодолевал пролет за пролетом в направлении третьего этажа; давно уже он не совершал подобных пробежек.
   - Есть такой Уваров, - комендант, покопавшись, вытащил какую-то тетрадку. Только вовсе он не Никитович, а Константинович, и живет не в 305-ой, а в 215-ой комнате.
   - А где он сейчас может быть? - нетерпеливо вставил Соколов.
   - Воскресенье сегодня. Домой, наверное, уехал. Впрочем, подниметесь на второй этаж, да сами проверяйте.
   Добравшись до площадки второго этажа, Соколов столкнулся со спускавшимся Колбиным. Вместе они ринулись к искомой комнате. Дверь была приоткрыта. Опасение закралось в душу майора, и он притормозил. "Приготовиться", - шепнул он и, рывком распахнув дверь, оказался в комнате. Соколов без промедления последовал за ним.
   За столом в полном одиночестве сидел толстый невысокий парень в старом тренировочном костюме и с копной рыжих волос на голове. Он отламывал от батона большие куски, запихивал их в рот и старательно пережевывал.
   - Милиция, - отрекомендовался Колбин. - Уваров Борис в этой комнате живет?
   - Ну я - Уваров, а чо?
   Такое заявление настолько потрясло Колбина и, особенно, Соколова, проведшего бессонную ночь, что они не смогли вымолвить ни слова. Уваров в недоумении хлопал глазами с длинными пушистыми ресницами. Колбин и Соколов понимающе переглянулись - здесь больше можно было не тратить времени. Однако, о таинственной личности, которая могла с легкостью разломать дверь милицейского газика и убить человека непонятным зверским способом, им было известно ровно столько, сколько и два месяца назад.
  
   Глава десятая
   Тихая погоня
  
   Ты бежишь, бежишь, бежишь, наматывая километры. Бег бесконечен. До Луны допрыгнуть невозможно, и так же невозможно оторваться от всего, что казалось безвозвратно оставленным позади. Тебя догоняют. Тебе дышат в спину. Несутся по сторонам. Готовятся к прыжку, чтобы ударить в бок, повалить и рвать на мелкие клочки.
   Чтобы и памяти о тебе не осталось.
   Ты бежишь, бежишь, бежишь. Ты ещё боишься. Ещё не смеешь поверить в могучую силу, пробуждающуюся внутри. И боишься выпустить её на свободу. Но ещё больше опасаешься удара, после которого не встать. Удара, который готовятся нанести те, кто бегут по следу.
   И вдруг понимаешь, что больше не надо убегать. Что надо, сжав ужас в кулак, остановиться. Что зубки во рту давно стали клыками.
   Ты замираешь. А потом поворачиваешься. Медленно так, по-хозяйски.
   И те, кто бежал по следу, тоже останавливаются.
   А после приходит уверенность, что сейчас улепётывать будут они. Если успеют.
   Но вера придёт потом.
   А пока ты бежишь, бежишь и бежишь...
  
   Падение из милицейского газика прошло вполне благополучно. Я ничего не сломал, только сильно ушиб правую руку. Отлежавшись в канаве, я вылез оттуда и пристально огляделся. Деревянные дома, словно вросшие в снег, не порадовали взгляд, но вдалеке виднелся прикрученный к дереву желтый прямоугольник, обозначающий автобусную остановку. Я поспешил туда и, как оказалось, не напрасно.
   На мое счастье подкатил автобус. И я вместе с тремя тётками, лохматой девчонкой и двумя парнями чуть постарше меня с трудом втиснулся в тёплый салон. Автобус был набит на все сто. Воскресенье - народ спешил на рынок. На какое-то мгновение два мужика, стоявшие слева от меня, раздвинулись. В образовавшуюся щель я увидел окно, а за ним дорогу и дома, уплывающие вдаль. Улица по-прежнему пустовала. Я тихо обрадовался - ведь если милиция и вернется, то обнаружит лишь следы, обрывающиеся на автобусной остановке.
   Неделя пролетела как миг. Если первые дни после занятий я безвылазно сидел в общаге, боясь показаться на улице (вот-вот откроется дверь, и группа захвата из ОМОНа блестяще продемонстрирует свои способности), то к пятнице уже сообразил, что бояться пока нечего. Если бы милиция знала, где искать, то давно вытащила бы меня отсюда, несмотря на всю конспирацию.
   Я догадался, что розыски, конечно же, зашли в тупик. Что знали они обо мне? Ничего! Ни адреса, ни имени, ни места учебы. Если нажмут на настоящего Уварова, то я его видел всего один раз, а он меня, разумеется, не запомнил, а, может, и не заметил вообще. Так что эта ниточка тоже не могла привести ко мне. Я успокоился и с субботы возобновил прогулки по городу. Прошёл февраль. Наступила весна.
   Правда, зима не собиралась сдавать позиции. На улицах высились всё такие же высоченные сугробы, воздух пронизывали всё те же зверские холода. Зато дни уже стали заметно длиннее. А я продолжал всё так же учиться, и на душе моей было всё так же спокойно.
   Но опасность всегда приходит именно с той стороны, откуда не ждешь. Так произошло и на сей раз. Подбираясь в сумерках к общаге, я не обратил никакого внимания на силуэт, маячивший неподалеку от входа. А зря! Меня то он и поджидал. Я это понял, когда незнакомец в мгновение ока очутился рядом со мной. Крошечный огонек сигареты с трудом освещал его лицо. На правой щеке резким контрастом чернели глубокие рытвины. "Федя!" - догадался я.
   Это действительно оказался Федя. По суровому выражению лица виделось, что шутить он не намерен. Я уже начал надеяться, что с одним Федей управлюсь без особого труда, как вдруг сзади возникли четыре фигуры, обступившие нас. Две слева и две справа.
   Бежать некуда. Да я и не собирался убегать, а незаметно расстегнул потрепанную черную куртку, купленную недавно на барахолке, и приготовился к атакующему прыжку.
   Откуда-то издалека долетали слова Феди - угрозы, пересыпаемые матом. Он, видимо, решил напутствовать меня перед нелегким концом. Я не питал особых надежд на примирение (в лучшем случае мне порвали бы правую щеку, как у Феди - я уже говорил, что ребята повстречались серьезные), но был уверен, что вырвусь. И когда, зачитав приговор, Федя махнул рукой стоящим вокруг, глаза мои вспыхнули, из пасти вырвался замечательный грозный рык, и я, оттолкнувшись ногами от земли, ударил передними лапами тех, кто преграждал мне путь.
   От неожиданности и сильного толчка они рухнули на дорогу, а я бросился вперед. Полностью волком я становиться все же не стал - боялся потерять ботинки. Выскочив из переулка, я оказался на довольно людном месте и поэтому в максимально короткие сроки придал лицу человеческий вид.
   Федя тоже не растерялся. Упустив меня у общаги, теперь он умело вел погоню, ловко огибая прохожих, не имевших отношения к предмету его поисков. Пятерка крепких парней готовилась использовать любой шанс, чтобы взять меня в кольцо и отбуксировать в менее оживленное место.
   Они думали, что я выдохнусь и сдамся. Ага, как же! Я рыбой лавировал в толпе, мельком оглядывая полупустые витрины. Волшебный неоновый свет - зеленый, голубой, фиолетовый - мягко освещал пирамиду красиво уложенных выключателей. В этот миг мне до ужаса хотелось оказаться там, внутри, где сейчас спокойно и темно, но ничуть не страшно, а наоборот - совершенно безопасно (вот бы взбесились мои преследователи). Но это было не в моих силах, и я продолжал продираться сквозь толпу, чувствуя затылком злобные взгляды.
   Вновь и вновь, шаг за шагом уже почти бесцельно я переставлял ноги. Зачем? Куда можно скрыться от навязчивой погони, от неизбежной расплаты? Уклоняясь от идущих навстречу прохожих, я не смотрел в их лица, не мог. Что им до меня? Кто я им? Никто из них не сумел бы меня выручить. Находясь в толпе, я вновь и вновь чувствовал страшное одиночество, заполнившее, казалось, каждую клетку тела. Тупое безразличие овладело моей человеческой половинкой, и только волчий инстинкт заставлял двигаться вперед, одновременно наблюдая за пятеркой, неотступно следовавшей за мной. Начали уставать ноги, дико болела шея, которую я постоянно выворачивал чуть ли не на 180 градусов.
   А мои новые "друзья", похоже, пребывали в полной уверенности, что никуда я от них не денусь. Но цепко держали минимальную дистанцию, не оставляя мне ни единого шанса улизнуть в неприметные переулки.
   Краем левого глаза я отметил автобус. Обычный рейсовый "Икарус". Посадка уже завершилась, и я обостренным от напряжения слухом услышал шипение сжатого воздуха, предшествовавшее закрытию дверей. Словно какая-то пружина ударила под ботинки и забросила меня в автобус. Дверь захлопнулась за спиной, отделив меня от преследователей. Они явно не ожидали такого поворота событий. Резко повернувшись, я разглядел сквозь стекло их растерянные лица, искаженные изморозью.
   Вот и все. Как поется в таких случаях: мы ушли от проклятой погони, перестань, моя крошка, рыдать... Автобус медленно набирал скорость, унося меня от этой, действительно, проклятой погони. Я немедленно успокоился и прошел вперед по салону. Несмотря на скопление пассажиров, большинство мест в автобусе пустовало. Пассажиры предпочитали стоять, избегая заледеневших сидений. Я протолкался к кабине водителя и уставился вперед.
   Окно водителя было идеально чистым, словно на улице не свирепствовали морозы. За ним стремительно разворачивалась, пролетая, панорама ночного города. Нервы уже давно пришли в порядок, но настроение ничуть не улучшилось. Куда теперь? У общаги, наверняка, засада. А впереди еще вся ночь. Я сильно устал и замерз, но идти было некуда. У меня не было дома.
   Но если бы даже у общаги меня никто не ждал - мог ли я назвать ее своим домом? Когда вместе на крохотных метрах комнаты живут четыре чужих человека, когда в комнате нельзя хранить приличные вещи, иначе в ваше отсутствие они с чистой совестью бесследно испаряются, когда в вашу комнату в любой час ночи может ввалиться пьяная толпа и избить или устроить импровизированный "театр" - такое место нельзя назвать своим домом. Нет, дом - это совсем другое, это там, где хозяин ты, только ты и никто другой.
   Я был чужим в этом городе, где у жителей существовал свой обособленный мирок, теплый и надежный. И там не было места мне - голодному и оборванному пацану. Я сам должен был построить свой дом - свою крепость, чтобы замкнуться в ней, успокоиться и не обращать внимания на тех, кто мечется по ночному городу, убегая от опасности. Заслужить тихий островок, работать и мирно вращаться в круговороте жизни. Но я не мог...
   Я стал оборотнем, но что с того? Жизнь крутила и бросала меня как хотела. Пусть я вывернулся сейчас, что дальше? Кто позволит мне создать свой мир, чтобы и мне было тихо и хорошо? Не потом, сейчас... Почему я не могу получить свою порцию счастья? Можно было бесконечно отвечать на этот вопрос. Не те обстоятельства?! Обстоятельства... На них кивают только слабаки, это я знал. Впрочем, я и был одним из них. Ибо, получив огромную силу, я не знал, как ей воспользоваться.
   Усилием воли я откинул пораженческие настроения. Не время расклеиваться, особенно сейчас. Нужно отыскать решение. И позволив мозгам работать на всю катушку, я вновь взглянул вперед, в темноту позднего мартовского вечера.
   Из дальней точки возникли крохотные домики со светящимися звездочками окон. Они росли, разбегались в стороны, выстраиваясь кто справа, кто слева. И вот уже окна взмывали вверх, а крыши исчезали на недосягаемых взору высотах. Дома проносились мимо автобуса и скрывались позади. Смотреть на город я был готов бесконечно, лишь бы маршрут не повторялся. Для меня уже не существовало иного мира, кроме темноты за окном, разрываемой сиреневыми фонарями, желтыми прямоугольниками окон, да неоновыми вывесками. Некоторое разнообразие вносили подмигивающие светофоры или лампы дневного света в витринах. И вдруг все это исчезло. Лишь тьма царила вокруг. Автобус выскользнул из жилого массива, проехал по короткому мосту через небольшую, скованную льдом речку и, увеличив скорость, понесся в гору, навстречу новым домам.
   Проехав еще несколько остановок, я, наконец, решил куда податься. Разумеется на вокзал. Я недоумевал, почему эта мысль не пришла в мою голову раньше. Однако вокзал находился в обратном направлении. Тогда я сделал шаг к дверям, они распахнулись и выпустили меня на промерзшую улицу. А отнюдь не весенние холода словно ждали моё прибытие. Зябко поёжившись, я осмотрелся.
   Вокруг высился район пятиэтажной застройки. Автобус окатил меня теплой струей бензиновых выхлопов и уехал. В его окнах таинственно мерцал свет, пробиваясь сквозь замерзшие стекла.
   Сзади зашуршали, разбрасывая измолоченный снег, колеса, и вблизи автобусной остановки остановилось такси. Я чуть не заплакал от бессильной злости. Из желтой "Волги" неторопливо вылезали знакомые мне лица. Ребятки, действительно, взялись за меня всерьез, и теперь вряд ли что-нибудь могло им помешать. Я сам заманил себя в ловушку.
   Здесь было пустынно. Только вдалеке маячила парочка, да старик переходил дорогу, еле слышно стуча палкой по мостовой. Такси, включив зеленый огонек, скрылось за поворотом. Федя засунул руку в карман, а затем резко выдернул ее оттуда. В руке оказался пистолет.
   И тогда я побежал. Я не знал, за что должен умереть, но знал, что умереть должен. Может быть за то, что из-за меня посадят двух фединых корешей, но скорее из-за порванной фединой щеки. Шрамы, конечно, украшают мужчину, но перепаханное лицо выглядит уродливым, а не героическим.
   Я нырнул в проход между двумя домами, пронесся мимо трансформаторной будки. Погоня не отставала. За спиной я услышал хлопок выстрела и внутренне сжался. В книжках часто пишут, как главный герой "...бодро шагал, не обращая внимания на свист пуль над головой". Странно, мои уши не уловили никакого свиста. Тем не менее, я прибавил хода, так как последовал второй выстрел, а затем еще один. Я резко свернул вправо. Под ногами то и дело исчезала тонюсенькая тропка, а левым плечом я чуть не цеплялся за железные прутья изгороди, за которой раскинулась территория детского сада с угрюмыми темными окнами. Впрочем нет, от волнения я спутал стороны: слева высился пятиэтажный дом. За светлыми окнами его квартир отдыхали те, кому повезло со спокойной жизнью.
   Вновь послышались выстрелы - пушкой, судя по всему, располагал не только Федя. Я выдыхался и мечтал только дотянуть до поворота. И вдруг толчок, болезненный удар под правую лопатку. Пуля прошла навылет. Я схватился рукой за грудь и ощутил теплое, липкое прикосновение крови.
   За поворотом оказался двор, большой и темный. Лавируя между детскими горками и турниками, я быстро проскочил его и, обогнув дом, перебежал через дорогу, чудом не поскользнувшись и не угодив под колеса синего "жигуленка". Я бежал вдоль улицы, где слева тянулся ряд капитальных гаражей, а справа шеренга пятиэтажных домов, стоявших торцами ко мне. Дорога шла под гору. Я без особых усилий мчался по ней, старательно избегая скользких мест. И все же преследователи неумолимо приближались. Выстрелы раздавались один за другим, и федины парни радостными выкриками приветствовали каждое удачное попадание.
   Пули впивались в моё тело... Черт побери, красиво звучит. На самом деле всё было гораздо прозаичнее. Болезненные судороги сотрясали меня, кровь заливала одежду. Правая нога, в которой уже сидели две пули, почти не слушалась. Но я не сбавлял скорости и не позволял усталости и боли завладеть мной.
   Улица круто повернула, и передо мной раскинулся лабиринт гаражей. Железные коробки толпились не стройными рядами, а путаными переходами.
   Я без промедления нырнул в первый же проход. Преследователи, потеряв меня из виду, заматерились в пять голосов и ринулись на поиски. Но здесь обнаружить меня было не так-то просто. Я использовал каждую щель, каждый переулок. Мне сопутствовало дикое везение, и лишь благодаря ему я не застревал даже в самых узких местах. Погоня продолжалась, но федина пятерка уже не была командой. Они потеряли друг друга, заплутав в бесконечных поворотах. Тяжелое дыхание выдавало их присутствие, и я, заслышав его, вжимался в темные стены или исчезал в заснеженных закоулках.
   Внезапно гаражи остались за спиной, я оказался перед десятком деревянных домов, за которыми возвышались девятиэтажки. Я затравленно оглянулся, преследователи вроде отстали. Я перевел дух и пошевелил правой ногой. Колючая боль выросла в нестерпимую и я не сдержал стона.
   - Э, вот он, - донесся до меня торжествующий крик сзади. Я с трудом повернулся. Два темных силуэта, прыгая по крышам гаражей, приближались ко мне. Я бросился вперед к высоченному забору. Вдруг тихий шорох раздался оттуда. Я приготовился к неминуемому нападению, но лишь шепот выскочил из темноты.
   - Эй, иди сюда.
   Я замер и прислушался.
   - Быстрее же.
   Голос был незнакомый, но к беспощадной пятерке он не относился. Выбора у меня не оставалось; я из последних сил перемахнул через забор и приземлился рядом с сараем, из которого исходил неизвестный мне голос.
   На пороге сарая стоял пацан, мой одногодок. Уж на что я был худой, но он был еще более хлипким на вид. Впрочем, народная пословица говорит: не родись шкафистом, родись каратистом.
   Шатаясь, я едва смог сделать несколько шагов, чтобы добраться до сарая. Парень приоткрыл дверь, и я ввалился вовнутрь.
   Здесь было тепло. Горела лампа ватт на двадцать пять или пятнадцать. И в этом неярком свете я разглядел небогатую обстановку сарая: стол, два стула, полки, набитые железяками непонятного предназначения, полуразобранный мотоцикл в центре, диван, камин в углу и несколько цветных ящиков от стеклотары, поставленных вдоль стены.
   Мой спаситель заботливо прикрыл дверь. Он был в старых, вытертых джинсах, густо покрытыми темными пятнами (скорее всего от машинного масла), и в чёрном свитере.
   Теперь я мог оглядеть и себя. Вид у меня был такой, как будто я только что принял участие в Бородинском сражении. Левый рукав куртки располосован. На груди, животе и правой ноге расползались кровавые пятна. Еще три отверстия чувствовались на спине. По обычным меркам я уже полчаса должен был подыхать в сугробе. Но я был оборотнем.
   - Я сейчас, подожди минутку, - мой спаситель критически оглядел меня и исчез за входной дверью
   Не в силах стоять, я опустился на стул. Парень, действительно, скоро появился. Он притащил ведро теплой воды и поставил его предо мной.
   - Отвернись, - попросил я, и он понимающе сел спиной ко мне. А я принялся вытаскивать застрявшие пули.
   Ничего мучительнее этой процедуры я до сих пор не испытывал. Каждое прикосновение к ранам причиняло жгучую боль. Раздвигая живое, трепещущее мясо пальцами, я, стиснув зубы, продвигался внутрь, с трудом нащупывая твердые инородные куски. Это было не столько больно, сколько противно, но совершенно необходимо. Вытащив обе пули из ноги, я минуты три отдыхал, скрипя зубами, а затем принялся за спину. Вот где начались трудности. Выгнув руку неестественным образом, я извлек третью пулю, испытывая при этом неимоверные страдания. Мне оставалось только благодарить судьбу за то, что остальные две пули, попавшие в спину, прошли навылет. Закончив с этой неприятной процедурой, я промыл раны и деликатно кашлянул, намекая, что можно повернуться ко мне лицом.
   Он развернулся. Мы молча смотрели друг на друга, не зная с чего начать разговор.
   - Зачем меня спас? - решил я сразу пойти с места в карьер, так как не привык, чтобы кто-нибудь принимал такое деятельное участие в моей судьбе.
   - Просто меня один раз вот также гоняли по гаражам, - ответил он и с грустью добавил, - только поймали.
   - Расскажи, - попросил я, так как сам не в силах был что-нибудь пояснить, а сидеть в молчании было невыносимо. Дурное правило общаги: сидишь вдвоём, не молчи, базарь до бесконечности.
   - Когда родители разошлись, нашу двухкомнатку разменяли на комнату в пригороде и этот дом, - начал парень. - Отец с новой женой туда укатил, а нам с матерью эта вот развалюха досталась. Но не это оказалось плохо. Ребята тут слишком крутые, чужих не любят. Как только я появился, стали гонять, а гоняют они жестоко. Один раз форменную облаву устроили. Загнали меня в эти гаражи и большой кодлой ловить стали. Как кто-нибудь на меня напорется, сразу камнями закидывает. А потом окружили и стали запинывать. Думал, не выживу. Ничё, часок в грязи отлежался, встал кое-как и сюда, в сарайчик, чтобы мать не увидела. Потом уж наврал ей, что по стройке лазил, да сорвался. Худо мне было, не знал что делать.
   - А сейчас как? - поинтересовался я.
   - Сейчас все в норме. Я понял, что мне надо выжить, любым способом, но выжить.
   - И что? - спросил я, с трудом ворочая языком от усталости.
   - Штуку интересную придумал. Ведь эта компаха здесь не основная. Здесь всех в руках держат наци.
   - Кто? - не понял я.
   - Бритики! Ну, в кожанах ходят, со свастикой, с крестами, бреются налысо.
   Я кивнул, хотя видеть таких пацанов мне пока не доводилось.
   - Купил значок на толкучке за стольник, - парень достал потертую кожаную куртку коричневого цвета, на отвороте которой капелькой крови блестел значок: черная свастика на белом фоне, а вокруг красный с рельефными зубчиками ободок, и продолжил. - Стричься не стал. Значок нацепил и вышел. Гляжу, шагают. Я навстречу. Взглянули, увидели значок, расступились... И всё, больше никаких проблем. Так, с осени, и ношу его не снимая.
   - И что, никто и слова не скажет? - удивился я.
   - Да кто сейчас вообще на других внимание обращает! А кто заметит, пошипит только и все. Боятся! Не меня, конечно, а тех, - парень кивнул куда-то в сторону, - фашистов. А я теперь спокойно живу. Мотоцикл вот купил поломанный, да ничего, починю. Ездить будет.
   - Неплохо придумал, - согласился я.
   Парень еще раз сбегал в дом и принес котелок с жареной картошкой и бинты. Я моментально проглотил картошку, а от бинтов отказался - раны уже перестали кровоточить. После сытного ужина в тепле у меня уже слипались глаза. Мой спаситель заметил это и не стал ни о чем расспрашивать, а кивнул на диван и предложил располагаться. Сам он положил на ящик овчинный полушубок, лег на него и завернулся непостижимым образом так, что укрыл и голову, и ноги. На мою долю досталось темно-синее старое одеяло. Я вырубил свет и лег на диван.
   Парень уснул мгновенно, а я лежал в темноте, уставившись в потолок. В углу мерцала розовым светом спираль камина. Раны зудели, но я знал, что к утру от них останутся только красноватые следы.
   И мне вдруг подумалось, что парень имел полное право носить свастику на куртке. Ведь изначально в древнеиндийских иероглифах она означала добрый символ, кажется, знак счастья и благополучия. Пусть потом ее извратили, использовали люди, погубившие миллионы жизней. Пусть она стала символом большого зла. Но если теперь, в наши дни она спасла жизнь хотя бы одному-единственному человеку, значит, уже имела право на существование.
   Глаза мои сомкнулись, и я провалился в ослепительно яркий сон.
  
   Глава одиннадцатая
   Знак оборотня
  
   Вязь тайных посланий тянется по всей нашей жизни. Прищурь глаза, и буквы сложатся иначе. Сними книгу с полки и, раскрыв на случайной странице, прочти кинувшийся в глаза абзац. Прочти и почувствуй. Подумай, что хотят сказать тебе те, кто притаились по сторонам. Те, кого не замечают глаза, устремлённые вперёд и только вперёд до самой последней точки.
   Мы не умеем думать о ерунде. Мы решили, что время не стоит разбрасывать даром. Мы сами назвали ерундой сборище символов, подсунутых нам для понимания. Мы заслонили их суть аргументами и фактами. Мы так надеемся не дожить до того скорбного мига, когда то, что казалось нам делами, не требующими отлагательств, обернётся ничего не значащими пустяками.
   Но даже, если этот миг и придёт, мы не позволим себя обвинять.
   В чём наша вина?
   Разве нас водили в школу, где обучают языку тайных знаков?..
  
   Федя, нервно подергивая порванной щекой, в сотый раз обводил пристальным взглядом окружающую местность. Пацан не мог далеко уйти. Его темный силуэт еще две минуты назад маячил на фоне снега и вдруг исчез.
   Остальные четверо неторопливо курили, негромко матерясь где-то сзади. Федя повертел в руках бесполезную уже пушку и двинулся к забору. Четверка медленно, словно нехотя, направилась за ним. Нагнувшись поближе к заснеженной земле, Федя по следам выглядывал путь беглеца. Следы вели к забору.
   Один только Федя знал каких трудов ему стоило отыскать в большом городе нужного пацана. Другой на его месте уже давно плюнул бы на это дело и жил бы спокойно дальше. Другой, но не Федя. Никому ничего не прощай. Никогда. Федя и не прощал. Федя любил, чтобы расплата не задерживалась.
   Феде вдруг вспомнился случай школьных времен. Классе в четвертом они с другом весело толкались в школьном коридоре, и друг толкнул его как-то особенно сильно. Федя, разумеется, ответил ему тем же. Тогда друг толкнул его еще сильнее и вдобавок наступил на ногу.
   Прозвенел звонок, и друг, обрадованный, что последнее слово осталось за ним, улизнул в класс. Федя не расстроился. Федя готов был подождать. Ведь ждать оставалось недолго.
   После уроков Федя отвел друга в школьный сад и на глазах у всего класса отделал как следует, указав на должное место и другу, и всему классу. Дружба после не сложилась, зато пришло уважение. "Бей своих, чтоб чужие боялись", - правильная пословица. Федя это уяснил основательно. Потеряв одного, он приобрел многих. Мощная школьная компания приняла его в свои ряды. Теперь Федя устраивал дома вечеринки, на которые собиралась школьная мафия и классные девочки.
   Прошли-пробежали школьные годы, приятели разлетелись кто куда, но Федя уже определил свое место в жизни. И когда пришли трудные времена, он не стал плакаться в жилетку и жаловаться на жизнь, а пошел работать продавцом в "комок". К своей далеко не маленькой зарплате Федя прибавлял и солидную разницу между государственной и рыночной ценами, когда скупал оптом товар где-нибудь на базе и продавал в своем "комке" лохам, не видящим дальше собственного носа. Он успел приобрести квартиру и обставить ее еще до того, как цены резво поскакали в гору, и теперь с усмешкой посматривал на копошащихся вокруг совков, которые уныло тянули от получки до получки.
   И теперь, когда ему попался охреневший до невозможности пацан, Федя не собирался бросать начатое на полдороге. Он, нажав на все известные пружины, завязанные на старшаках в учагах и технушках, отследил весь путь настоящего Уварова за неделю до происшедшего. И всё же понадобилось немало времени, прежде чем удалось выйти на некоего Сверчка, обитавшего в одной из общаг, куда Уваров частенько забегал по вечерам. Была проверена почти сотня возможных кандидатур, но они отпадали одна за другой. Федя выкопал этого хрена по рассказу трех старшаков, которым их зёма постоянно закладывал какого-то пацана с кликухой Сверчок. Он будто бы уже четыре месяца не доен, и, самое смешное, будто бы за ним никто не стоит. Федя усмехнулся тогда, понимая какую ловкость надо проявить, чтобы ежемесячно увертываться от своей доли. Ловкость-то и обратила на себя внимание. Борзый пацан тоже был донельзя ловок, он наколол даже милицию. Это Федя понял по наводящим вопросам в ОВД, куда его вызывали потом ещё два раза. Интересным так же казалось, что основные старшаки упорно не кололись на этот счет, а только хлопали глазами, словно удивляясь, как же они могли просмотреть такой непорядок.
   Сам Уваров этого Сверчка, как ни странно, и в глаза не видал, но порванная куртка синего цвета фигурировала. Разумеется, рваных курток не счесть, но проверить адресок не мешало. Федя не сомневался, что парень из общаговских; домашних всегда видать с первого взгляда.
   Собрав четверых верных людей и достав три пушки и еще кое-что, Федя вечерком решил навестить намеченную общагу. Но в общаге Сверчка не оказалось, и Федя решил обождать у входа, махнув рукой остальным четверым, чтобы рассредоточились по окрестностям. Они, проклиная собачий холод, ждали и, как оказалось, не напрасно. Около десяти невдалеке показалась странно знакомая фигура. Выходя навстречу, Федя понял, что не ошибся, угробив на поиски чуть ли не месяц. С каким удовольствием он бы прикончил этого щенка, изуродовавшего его. Сладостная злость согревала в томительном ожидании, ибо Федя знал твердо: теперь для того, чтобы понравиться бабам, ему придется затратить гораздо больше шуршащих бумажек и разных других цацек, нежели раньше.
   И вот цель перед ним. Выплеснув в злобной ругани досаду, Федя приготовился помучить пацанчика, как вдруг тот, сделав прыжок вперед, ускользнул от них, опрокинув двух далеко не хилых корешей.
   Коротко обругав незадачливых охранщиков, Федя бросился в погоню. Пацан испуганно крутился в толпе, а потом юркнул в автобус. Мальчик, видимо, решил, что ему удастся избежать уготованной участи.
   Поймав первую попавшуюся тачку, Федя запихнул туда корешей, сунул шоферу для раскачки стольник и голосом, не терпящим возражений, приказал следовать за автобусом. Он зорко всматривался в пассажиров, покидавших автобус, и в нужный момент толкнул шофера. Тот резко затормозил, разбудив успевших закемарить дружков. Сунув шоферу полтинник сверх счетчика, Федя выскочил из машины, - цель вновь была перед ним. Обстановочка оказалась подходящей - темно, и вполне можно пошабашить, не откладывая. Поэтому, не став медлить, Федя выхватил пушку, чтобы припугнуть шакаленка, и рванул за припустившим снова пацаном. Стрелять он сначала и не собирался, но пацан упорно не хотел останавливаться, а этого Федя уже стерпеть не мог.
   Дальше события развернулись как в боевиках, которые Федя лениво просматривал на видаке по три за вечер, но теперь главным героем был он сам. Три пушки беспорядочно палили, стараясь поразить маленькую фигурку, бегущую впереди. Федя готов был клясться чем угодно, что по крайней мере две пули достигли цели (в спину и правую ногу). Но беглец, дернувшись от боли, даже не сбавил скорость, а потом нагло затерялся в гаражах. Переполненный праведной злобой Федя и тут нашел выход. Именно он догадался вскочить на крышу гаража и оттуда сумел вычислить неуловимого Сверчка.
   Но ушлый пацан опять ускользнул, и даже верные люди ничем не смогли помочь Феде. Теперь эти верные люди стояли невдалеке и переругивались, намекая, что не нанимались торчать здесь до утра. А Федя, пригнувшись, шаг за шагом повторял путь так и не пойманного беглеца. У забора следы обрывались, вернее сливались со множеством таких же. Какая-то многочисленная ватага прошла здесь совсем недавно, и следы Сверчка безнадежно терялись в перепаханном снегу.
   Федя попинал забор ногой и оценил его крепость. Потом измерил взором высоту. Метра два с половиной. Такой прыжок не всегда посилен и спортсмену мирового класса. Неужто дохляк в зимней одежде и с простреленной ногой сумел перемахнуть забор? Нереально. Несмотря на заманчивость, этот вариант приходилось откинуть и продолжать следовать вдоль забора к месту, откуда началась погоня. Остальные четверо безмолвно двигались за предводителем.
   И все же какой-то внутренний голос подсказывал Феде, что поиски должны быть продолжены в этом районе, ведь две (по крайней мере две) пули вывели бы из строя и не такого хиляка, как Сверчок. Но отсутствие крови возле единственных ведущих от гаражей следов вызывало недоумение и настораживало...
  
   И всё-таки я ушёл от него. Ушёл, провалявшись в сарае целый день и рассказав про себя всё, кроме, конечно, своей сущности оборотня. Я мог одним махом доказать ему самое невероятное, показав зажившие к утру раны или превращение в волка, но что-то удерживало меня. Нерешительность? Пожалуй. Кто знает, как поведет себя он, узнав во мне чужака. А оборотни и вампиры (теперь я был готов поверить в кого угодно, хоть в экстрасенсов, хоть в двухметровых крыс) всегда чужие в этом мире. Они не могут существовать среди людей, люди гонят их отовсюду, оставляя потомкам леденящие душу истории об их кровавых похождениях. Это я вынес из фильмов, которые мне удалось посмотреть о своих сородичах, да и вообще обо всей нечистой силе. Впрочем, я никогда не причислял себя к нечистой силе, я не был ее порождением. Я не собирался отыграть роль в мрачном фильме, где ужасные чудища внедряются в человеческое общество, прикрываясь улыбчивой оболочкой. Нет, ничего не изменилось во мне после того полнолуния. Я мог становиться волком, приобрел уверенность, сноровку, страх покинул меня. Ну и что?! Даже в волчьей шкуре я оставался всё тем же пацаном, учащимся первого года ПТУшки. Ведь днем я отсиживал положенные пары, зубрил теорию, решал задачки по алгебре.
   Но лестницу доказательств я строил лишь для себя. В мире и так мало хороших людей. Что будет, если и они оттолкнут тебя?
   Поэтому я покинул убежище, улучив минуту, когда мой спаситель (чёрт возьми, а я ведь так и не узнал его имени) потащил пустые тарелки в дом за ужином. Накинув совсем потерявшую вид куртку, я выбрался на крыльцо, плотно прикрыв за собой дверь.
   Зимний вечер обжёг щеки холодом, но небо было ясным, а за одной из девятиэтажек, наверняка, потерялась луна. Я подбежал к забору и, сконцентрировав всё внимание на зубчатом крае, без труда перескочил через него. Я был уверен, что спасший мне жизнь парень поймет меня, хотя в первую минуту страшно огорчится, что я не взял его с собой. Именно об этом шёл у нас разговор целый день. Он хотел проводить меня до общаги. Он свято верил, что отмазка со свастикой отпугнёт и Федю. Он ждал друга. И он увидел друга во мне. Он хотел быть вдвоём.
   Не спорю: вдвоём всегда легче. Но я не имел права брать его с собой. Здесь уже не поможет значок, слишком круты ребята. Они не признают авторитетов - они сами авторитеты. Это не мелкая шалава вроде Эди и его дружков, которые мгновенно разбежались, увидев силу куда более могучую, чем шесть их жалких кулаков, легкое перышко, да пара увиденных в кино приемов.
   Но почему против меня показала девчонка? Бог её знает. И он же ей судья.
   Опять я швыряюсь мыслями вместо того, чтобы заняться делом. Сейчас нужны не философские измышления, а настороженное внимание потревоженного хищника и волчья реакция. Благо и того, и другого имелось у меня в достатке.
   Вот я уже одолел улицу с капитальными гаражами, перешел через дорогу, где меня чуть не сбили вчера синие "Жигули". Снег под ногами перестал искриться миллионами разноцветных блесток. Свет фонарей остался позади.
   Я бодро шагал по тому самому, длинному двору, который так плохо разглядел вчера. Впрочем, и сегодня тут разглядывать было нечего. Самый обычный двор. Светятся окна домов, бросая на серый снег светлые угловатые фигуры. Темнеют силуэты запорошенных снегом деревьев, да покатая ледяная горка расположилась неподалеку от тропинки.
   Из-за нее вдруг вылетела, словно огненная муха, оранжевая точка и плавно поплыла навстречу мне. Она казалась особенно яркой на фоне черной фигуры, неотступно следовавшей за ней. "Опасность", - задрожали нервы. "Опасность!" - подтвердило что-то внутри. В иное время я не обратил бы на одиночного прохожего внимания, но истрепанные минувшими сутками нервы были натянуты до предела.
   Темнота скрывала лицо незнакомца, но чувство опасности уже охватило меня целиком. В правой руке чужака возник ослепительный круг, и я непроизвольно зажмурил глаза. Свет фонарика окатил меня с ног до головы, повернулся, пробежал по двору, беспорядочно освещая сугробы, и рассеялся в черной щели между домами.
   Тёмное пространство щели отозвалось таким же ярким кружком, только далеким и маленьким. Он сиял несколько секунд, а затем исчез, погаснув или развернувшись, чтобы оповестить о появлении кого-то третьего. Тем временем незнакомец приблизился ко мне вплотную и промолвил спокойным хриплым голосом: "Ну что ж, пацан, ты пришёл сам ".
   Не Федя, нет! Но один из его четверки. Видимо, они веером расположились по микрорайону, и если бы я двинулся другим путем, то напоролся бы на того, у щели, или на третьего, контролирующего другой лаз, по которому я мог ускользнуть.
   Крутые парни не заставили себя долго ждать. Я шел обратно маршрутом, по которому меня гнали прошлым вечером, рассчитав по артиллерийскому закону, что два снаряда в одну и ту же воронку не залетят. Но почему Федя решил, что я пойду именно вчерашней дорогой? По закону подлости? Впрочем, мне подлость, а кому, напротив, большая удача, это уж с какой стороны глянуть. Но все это опять же философские измышления.
   Я не стал ждать, пока один из них ухватит меня своими клешнями, а ловко ушел вправо и проскочил мимо. Я мог бы легко сделать его, но предпочитал оставить смерть на крайний случай и поэтому стремглав несся к узкому проходу между домом и детским садом. Местечко, где мне вчера влепили первую пулю. Сзади слышалось недовольное пыхтенье. С другого конца двора, из темной щели приближался второй охотник. Плевать, я уже достиг прохода и ринулся в спасительную темноту, но с ужасом увидел могучую чёрную фигуру, которая локомотивом уверенно неслась на меня. Третий преследователь? А может уже четвертый? Я оказался в центре хитро сплетенной паутины.
   Теперь выбора не оставалось. Перескочил через железные прутья забора, я оказался на территории детского сада. Сзади грохнул выстрел; кто-то пытался достать меня пулей, но безуспешно. Я окинул круговым взглядом громоздящиеся на площадке лесенки, горки, домики, две веранды и паровоз, полузанесенный снегом, но все же неутомимо волокущий два небольших вагона. После этого я, пригнувшись за сугробами, рванул по расчищенным аккуратной рукой дворника (вернее лопатой) угловатым дорожкам.
   Мой взор снова уперся в темные неживые окна здания. Они оставались такими же холодными равнодушными как вчера, только теперь находились несравненно ближе, и я ощутил неприятно пробежавший по спине холодок. Но не время было предаваться эмоциям, и я осторожно выглянул из-за сугроба. Преследователи осторожно перебирались через забор. Вот спрыгнула пара тёмных силуэтов, потом ещё трое. Треск материи пояснил, что последний ознаменовал спуск испорченным пуховичком. "Ну вот, - грустно подумал я, - теперь достанется еще и за куртку".
   Итак, их пятеро. Никто не потерялся вчера и ничего себе не отморозил. Жаль! Но с другой стороны радовало, что число преследователей не увеличилось. Учитывая пистолеты, высовываться не рекомендовалось. Попадания не причиняли мне особого вреда, но отнимали силы - вчера я бежал на запредельных возможностях. А сегодня я мог выдохнуться и рухнуть в первый попавшийся сугроб, и тогда преследователи могли делать со мной все что угодно. Я совсем не был уверен, что выживу, если мне, к примеру, отрубят голову.
   Тем временем мрачная пятерка, освещая сугробы фонариками, медленно приближалась к расчищенным дорожкам, на каждом шагу глубоко проваливаясь в снег. На дорожке мои следы исчезали.
   Дорожка разветвлялась влево, вправо и вперед. Федя с дружками на минуту замешкался, но потом решительно махнул рукой. Преследователи разделились: один налево, другой направо, трое вперёд. Как раз мне на руку - ветвлений у дорожки более чем достаточно. Даже если бы здесь рыскало вдвое больше преследователей, их всё равно не хватило бы на все закоулки. Здесь строили не лабиринт - просто большой прямоугольник, разбитый на множество маленьких. В центре стояло двухэтажное здание детского сада.
   Перебираясь от сугроба к сугробу, я осторожно обогнул здание и оказался на противоположной стороне. Здесь так же начинались дорожки - зимний парк разбили симметрично. Теперь преследователи могли отсечь его половину. Один из них мог встать у парадного входа в здание, другой - у чёрного, третий - на дальней дорожке, которую не прерывал корпус детского сада (от нее шло ответвление к выходу с территории), и четвертый - на симметричную ей дорожку с другой стороны. А пятый тем временем спокойно обшарил бы оставшиеся дорожки. Блестящий план, но такая комбинация сковывала основные силы, и вряд ли Федя станет действовать подобным образом.
   Затаившись за сугробом, я пристально наблюдал, как два светящихся кружка фонарей осторожно пробираются с правой (бывшей левой) от меня стороны здания. С другой, невидимой мне стороны, вероятно, шли остальные. Я начал понемногу отступать в глубину парка, а погоня, не спеша, рассредоточилась и стала методично прочесывать оставшуюся часть дорожек. Я сидел, сжавшись, за самым высоким сугробом.
   Вскоре мой чуткий слух уловил поскрипывание снега, становившееся все громче. Я замер в испуганном ожидании. В голове было пусто, словно страх вымел подчистую все копошившиеся во мне мысли. Чувство опасности пульсировало внутри, не давая сосредоточиться.
   Внезапно в проход сунулась рука с фонариком, и я, что есть силы, вдарил по ней. Пальцы разжались, а фонарик упал и покатился в мою сторону. Я, не медля, с силой наступил на него ногой. Корпус прогнулся, стекло хрупнуло, пучок света исчез. Мне дико повезло - этот парень был пустой. Поэтому он стремительно отпрыгнул за сугроб и махнул кому-то рукой.
   В этот момент из-за дальнего поворота вывернул Федя. Луна освещала его лицо и придавала ему мертвый оттенок, а рваные полосы лишь подчеркивали эту ужасную бледность. Он без промедления выстрелил в мою сторону. Что-то чиркнуло возле головы, и теплый воздух на мгновение согрел начавшее замерзать ухо.
   Я тут же скрылся за ближайшим поворотом и вскоре оказался на последней дорожке. За ней тянулись непролазные сугробы. Я уже начал подумывать о том, чтобы ринуться через них к забору, перемахнуть его и оставить преследователей в дураках, но опасался застрять и быть пойманным на полдороге.
   Выстрел слева оборвал суматошные раздумья. На беду я стоял точно посредине дорожки, метрах в трех от ближайших проходов. Тогда я подпрыгнул, погрузился в сугроб и вплавь, отталкиваясь руками и ногами от снежной массы, преодолел расстояние до следующей параллельной дорожки. Сзади вновь послышался выстрел, но пуля опять ушла в "молоко". Стреляли сегодня гораздо хуже, чем в прошлые сутки.
   Сильно оттолкнувшись ногами, я вдруг потерял опору и рухнул вниз. На мое счастье дорожка в данный момент пустовала. Я сильно ушиб затылок и не сразу смог встать. Глаза смотрели вперед и вверх. Там сияла полная луна.
   Полнолуние! Значит, я на пике возможностей. Еще один из законов оборотней был мной выведен сравнительно недавно. Именно в полнолуние я первый раз стал оборотнем. В полнолуние мне легче всего давалось обращение. И только в полнолуние я чувствовал себя легко и спокойно, как никогда.
   И тогда я решил - всё! Хватит играться. Я ведь могу их прикончить как щенков, но если всё и дальше будет катиться по их сценарию, к утру они меня достанут. Хватит дёргаться - надо наступать!
   Я вскочил на ноги, задрожал всем телом (не забыв, впрочем, расстегнуть куртку), облизал языком отросшие клыки, потер лапами замерзающие уши, постепенно перемещающиеся наверх, затем длинную морду, которая быстро зарастала густой серой шерстью.
   На сей раз я решил выложиться до конца. Сначала я скинул одежду и ботинки, вытряхнув из них снег. Потом я опустился на все лапы и приготовился к нападению. В этот самый момент на меня выбежал тот, с дальней дорожки, и замер, пораженный увиденным. Не рассуждая, я склонил голову направо и прыгнул, глубоко полоснув клыками его горло. Приземлившись, я обернулся - он лежал неподвижно с наполовину оторванной головой.
   Сразу стало тепло - покров шерсти надежно согревал. В пасти чувствовался вкус крови, пьянящий как самогонка, которую мы с Колькой не раз хлебали на сеновалах. На секунду воспоминания охватили меня, и я почувствовал лето, лучи солнца, потоком льющиеся из маленького окошка наверху... Не сейчас! В данный момент решался вопрос жизни и смерти. И я огромными прыжками понесся к зданию.
   Падая, моя вторая жертва испустила такой истошный вопль, что я не удержался и подвыл немножко, но сразу же раскаялся. Впрочем, на сотворенный шум народ не сбежится. Если ноябрьской ночью никто не откликнулся на пятиминутные крики девчонки, то на такой не слишком продолжительный и мелодичный вопль округа ответит затаённым молчанием.
   Но вопль заставил остальных преследователей сгруппироваться и затаиться, потушив фонари. Я без проблем достиг здания, встал на задние лапы и прислонился к прохладной стене. Мир окутала тишина и тьма, разрываемая лишь бледным светом луны и далекими фонарями. Я не знал, сколько прошло времени, для меня оно летело слишком быстро. Но тихо было вокруг, ни одна машина не беспокоила эту тревожную тишину. Редкие окна горели в окружающих садик пятиэтажках. Не слышалось ничьих шагов. Только ветер изредка свистел где-то над крышей. Я замер, уставившись вперед неподвижным взглядом.
   Но опустившееся спокойствие было обманчиво. Чёрные силуэты выбрались на расчищенную около здания площадку. Двое тут же перебежали на другой ее конец, двое остались на месте. Затем вся четвёрка медленно, не включая фонариков, двинулась ко мне. Я бегал по мрачным фигурам взором, намечая следующую жертву. Не дойдя до меня десяти шагов, они остановились и разом включили фонари. Сноп света окатил меня, и у троих из них вырвались возгласы удивления. Они явно не ждали такого зрелища.
   Только второй слева был спокоен. Лицо его, чернеющее рытвинами, словно замерло в каменной маске. Федя как будто рассчитывал увидеть нечто подобное. До меня дошло, что он если еще не понял до конца, то уже догадывался, сопоставив безвредные для меня пистолетные пули и мое таинственное исчезновение. Чем это мне грозило, я еще не уяснил, но знал твердо лишь одно: чем больше людей увидит мою истинную сущность, тем хуже для меня...
  
   Разумеется, и Федя удивился. Да и кто не удивился бы, увидев вместо Сверчка огромного скалящегося волка. Могучий волк... Но Федя точно знал, что эта зверюга не кто иной, как Сверчок, иначе почему возле волчих лап лежит аккуратно связанный узелок с одеждой. Сверчок стал волком, хрен с ним - это не повод отступать. Сунув в карман маломощную пушку, Федя пристально взглянул на волчару, то и дело разевающего зубастую хлеборезку, и махнул рукой на противоположный край площадки. Один из парней, стоявших там, с треском рванул вниз молнию и вытащил спрятанный АКСУ...
  
   Очередь гулких выстрелов взорвала тишину. В живот вдавило четыре расплавленных камня. Меня вплющило в стену, мир замутился, но устоять удалось. Мало того, секунду спустя я уже летел к этому долбанному стрелку. Увидев мои огненные глаза, он трясущимися от ужаса руками выпустил еще одну очередь, но она прошла в стороне, разбив стекла огромных окон. Мой удар предназначался не горлу, а груди. Вражина попытался прикрыться автоматом. В последний момент я резко нагнул голову и врезался черепом в корпус АКСУ. Он буквально вдавился в грудь стрелка, с хрустом ломая ребра. Изо рта неудачника хлынула кровь, и душа его (если та у него имелась) вылетела из тела.
   Предел выдержки есть даже у крутых парней. При виде волка с окровавленной пастью, скачущего в нескольких шагах от них и готовившегося напасть снова, ребята бросились врассыпную. Преследовать их не стоило - я выиграл. Рядом со мной лежал мертвый стрелок, напоминавший в темноте груду старого тряпья, а на перекрестке дорожек, вдали, затерялся еще один мертвец. Черт побери, все произошло так стремительно, и я даже не успел рассмотреть врагов. Молча оглядев место боя, я набрал в пасть жгучего противного снега, прогнал возбуждающий запах крови, подхватил клыками узелок и в быстром темпе понесся к общаге...
  
   На следующий день я вновь пропустил занятия. Отоспавшись, я отсиживался в 412-й, штопал штаны и заклеивал порванную куртку, а вечером меня навестил Кирпич.
   - Слышь, Сверчок, - добродушно начал он, - чё тебе одному. Давай к нам. У нас братва мощная, и ты лишним не будешь. Тем более, мы всегда при деньгах.
   - Не, - замотал я головой, - Уж как-нибудь сам по себе. Так спокойнее.
   - Как знаешь, - понимающе кивнул Кирпич, - дело твоё. Договор в силе, а если надумаешь в нашу мафию, только скажи.
   Дверь за ним закрылась. Я стоял, вглядываясь в темноту за окном. Еще в декабре такое предложение вознесло бы меня на верх блаженства, но сейчас мне требовалось что-то иное. Такое, что даже я сам пока не мог выразить словами. Только смутными ощущениями. Чужими. Тревожными. Будто просыпалось что-то могучее и сильное, но никак не могло пробудиться окончательно. Я страстно жаждал узнать, а что же случится, когда то, что внутри, воспрянет от дрёмы. И в то же время жутко боялся. Боялся, что стану кем-то другим. Что меня не станет. Что кто-то вместо меня пойдёт по предначертанному пути. Я ждал пробуждения. И загадывал желание, чтобы оно не наступало как можно дольше.
   Возвращаясь с занятий, я вновь и вновь размышлял над вчерашним разговором. Вот же он, путь из одиночества, вот он. Но только какой-то не тот. И, наверное, поэтому я не свернул туда. Пусть мои клыки служат лишь мне. Но этот разговор означал...
   Не означал ли он, что Федя с его ребятами отступился, предоставив меня самому себе? Ведь это была Победа!!! Иначе Кирпич и не сунулся бы ко мне. Смертников, как водится, обходят стороной. Я ни на секунду не сомневался, что Федя вышел на меня через него, и теперь сработала обратная связь.
   Противоречивые выводы измучили меня в последнее время. С одной стороны дорого бы я дал, чтобы в одно прекрасное утро проснуться самым обычным пацаном. С другой стороны...
   С другой стороны я уже не мог сжаться как пружина и занять место в иерархии быков и старшаков. Этот путь уже отрезан. Может быть, потому что с помощью огромного волка я сумел подняться над проблемами маленького пацана, мечтающего лишь о том, чтобы сгонять на видак и увернуться от старшаков. Горизонт стал шире, но что мне было делать с открывшейся панорамой?
   И все же у меня было отличное настроение. Солнце светило по-весеннему, огромные сосульки свисали с крыш, отовсюду капало. Снег под ногами был уже не чисто-белым и плотным, а рыхлым и водянистым. У стены дома отпечатались следы чьих-то огромных сапог, грязные и глиняные. Зима уходила, и я радовался.
   На афише видеосалона Дома Культуры имени Орджоникидзе наклонными синими буквами значилось: "Серебряная пуля". Ниже более мелкими коричневыми буквами было дописано: "По роману С. Кинга "Оборотень". Начало в 18.00".
   "Надо сходить", - подумал я, запуская руку в карман. Денег теперь хватало, и я уже не считал каждую копейку, хотя тратил их очень экономно. Но посмотреть этот фильм мне было уже не суждено.
   "Тебе письмо", - кивнул в сторону стола Лёха, закрывая за собой дверь. Они с Паханом снова исчезали из общаги. Андрей, как всегда, отсутствовал. Хлопнула дверь, и комната опустела.
   Письмо действительно лежало на столе. Почерк был явно не материн - крупный и уверенный. Обратный адрес отсутствовал. "Блондиночка написала", - сердце ухнуло куда-то в глубину. Я торопливо распечатал конверт и вытащил оттуда... обложку детского журнала "Колобок". Я недоуменно рассматривал картинку, как вдруг руки дрогнули.
   Вместо буквы "О", там, где всегда рисовалось изображение румяного колобка, было нечто. Желтый ровный круг, на котором находились два черных овальных глаза, вытянутых вертикально, и длинный улыбающийся рот, тянувшийся почти у края окружности. Я потрогал пальцем границу странного круга и обнаружил, что тот наклеен. Для миллионов непосвященных смайлик с вытянувшимися глазами выглядел бы не более чем глупой шуткой. Но я знал, на что сейчас глядели мои глаза.
   Это был знак оборотня.
  
  Часть вторая
  
   Глава двенадцатая
   Тяжкие раздумья
  
   Положив листок на стол, я взобрался на койку и уставился в серый, потрескавшийся потолок. Поток мыслей охватил меня, закрутил и понёс.
   Прежде всего, с грустью приходилось оставить мысль, что я первый и единственный оборотень в Союзе. Вот уж нет, далеко не первый и, конечно же, не единственный. Это стало предельно ясно.
   Судя по всему, неподалеку находились оборотни постарше и поумнее меня. Чутье подсказывало, что это не шутка. Никто, кроме своих, не понял бы истинный смысл смайлика, хоть он и присутствовал в первой серии "Воя". Только оборотни знали суть символа - "знак свидания" или "знак скорой встречи".
   Откуда я знал это? Я почувствовал, едва увидел его. Любой шутник, прознавший о моей сущности, ограничился бы запиской или изображением волчьей морды на фоне луны. Что такое оборотень в глазах "среднестатистического гражданина" или "рядового члена общества"? Это исключительно монстр, обретающий волчий облик в полнолуние и пожирающий людей. Причем большинство и вовсе не верит в их существование, как не верил в свое время и я.
   Но знак оборотня указывал на встречу. С кем? Кто они, назначившие свидание? Место встречи тоже за ними. От меня теперь ничего не зависит.
   Много их или мало? Может всего горстка, а может полчища оборотней уже заполонили города и живут пока тихой двойной жизнью. Был бы я человеком - страшные картины теснились бы в моей голове, жуткие перспективы захвата мира оборотнями. Но я сам один из них, тех, кто ищет встречи. И поэтому мой взгляд ложился с другой стороны. Я не собирался завоевывать беспредельную власть, но и не хотел умирать.
   Уютный маленький особнячок, заботливо выстроенный в углу бесконечной неизвестности моего нового мира, рухнул под напором нашествия извне, похоронив мечты о тихом и спокойном существовании. Неизвестность вновь окружала меня, и негде было укрыться от наступившей вдруг темноты. Слишком уж я был беспечен до этого, слишком уверился в своей уникальности и недоступности. Но странный призрачный мир волков оказался не пуст. Мало того, меня уже не хотели оставлять в покое, навязчиво напоминая о своем существовании. Мне предстояло сделать еще несколько шагов вперед, окончательно оторвавшись от надежной стены, но хорошо это или плохо закончится для меня, я не знал...
  
   Майор Колбин курил за столом и отбивал кончиком карандаша чуть слышную мелодию, Соколов нервно ходил по кабинету, Бахарев бегал по делу все тех же грабежей, которые уже становились глухими, да по поводу двух крупных краж, заботливо навешанных на их специфический отдел неумолимым начальством. Кражи, впрочем, тоже оказались вполне безнадежными.
   - Что дальше, товарищ майор, - нетерпеливо спросил Соколов, наблюдая, как Колбин заботливо стряхивает пепел с сигареты в изящную пепельницу из красного стекла.
   Колбин затянулся, выпустил струю дыма и продолжил рассказ об оперативке, проведенной утром начальником ОВД:
   - После этого он говорит, что банды в городе совсем распоясались. Корнеев, не тот, лысый, а который расследует вооруженные налеты, сразу поинтересовался, в чем это выражается. Тогда он говорит, вчера из Атищенского района сводка пришла - ночью возле детского сада стрельба была. Два трупа, один АКСУ, куча макаровских и АКСУшных гильз. Корнеев сразу приуныл, смекнул видно, что явно не его ребятки там поработали. Скорее всего, сведение счетов.
   - А нам-то что отсюда светит, товарищ майор? - перебил его Соколов.
   Колбин укоризненно взглянул на него, показывая всем видом, как бесит его такая скороспешность.
   - Со сводкой пришли фотографии места происшествия. Специально послали, чтобы узнать, не проходит ли кто по нашим делам. Один из убитых - Сонин Виталий Васильевич. Не слыхал про такого? Не переживай, я тоже, но глянь сюда.
   И Колбин щелчком отправил Соколову вытащенную из ящика стола фотографию. На ней запечатлели верхнюю часть туловища и наполовину оторванную голову с ужасно развороченной шеей.
   - Что, Саша, ничего не напоминает?
   - Да нет, не знаю я его. Постой-ка... Полынцев! Здесь рана почти как у Полынцева...
   - Точно, - Другого ответа майор и не ждал.
   - Тогда повезло нам, товарищ майор. А ведь могли и не прислать снимки. Потеряли бы мы такую зацепочку, - обрадовался Соколов, еще не догадываясь, что именно ему предстоит отправляться в Атищенское ОВД добывать более подробные сведения.
   В летние дни Соколову нравилось разъезжать по городу и даже ходить пешком по служебным делам. В такие дни он радовался, что после армии пошел не в душный заводской цех и не в институтские аудитории, как собирался раньше, а в милицейскую академию, где получил лейтенантские погоны. Вернувшись домой, он пробездельничал все время, отведенное под отпуск, и явился в ОВД, чтобы с жаром приняться за новую работу.
   Однако новая работа не слишком радовала. Он был назначен в патрули и вечерами вместе с двумя сержантами мерным шагом обходил отведенный участок, а днем регулировал очереди у винных точек. Нет, не такой ему виделась служба за годы учебы.
   А ведь в детстве он хотел стать артистом. "Саня Соколов!" - это звучало красиво. Но ни к пению, ни к декламации у него особых талантов не обнаружилось, и в старших классах он решил двинуть в науку. "Профессор Александр Петрович Соколов!" - тоже звучало неплохо. Но налетела армейская служба, а после нее Соколов с удивлением обнаружил, что почти ничего не помнит из школьной программы девятых-десятых классов. Таким образом путь в солидные, престижные институты с огромными конкурсами был закрыт. Но Саня Соколов не стал отчаиваться, а пошел в милицию, где после трех месяцев службы ему выдали направление в Московскую милицейскую академию.
   Так бы и служил Соколов патрульным, но тут сверху пришла установка, указывавшая на более ценное использование кадров, получивших спецобразование. Начальство забеспокоилось, создало особый отдел по расследованию наиболее серьезных преступлений. Вот туда то и направили Соколова, а так же Бахарева, сидевшего раньше исключительно на хищениях. А начальником поставили Колбина, поднаторевшего на расследованиях серьезных преступлений не понаслышке. В общем, произошла маленькая реорганизация, никак не повлиявшая на общую работу ОВД, но крупно изменившая судьбу Соколова.
   Бахарев оказался отличнейшим парнем, и Соколов жалел, что не познакомился с ним раньше. А вот начальник оказался старым, нудным, да к тому же еще и тяжеловатым на подъем. Он предпочитал весь день сидеть в кабинете. Бахарев, как человек опытный, заполнял бесконечный поток документации, а Соколов, как кадр со спецобразованием, носился по городу, собирая необходимую информацию.
   Несмотря на отсутствие опыта у двух третей личного состава, работа особого отдела пошла успешно. Почти сразу же была разоблачена банда из Прибалтики, отсиживающаяся здесь после гастролей в Питере. Затем в короткие сроки было расследована первая "заказуха" - отдел вновь доказал репутацию "особого". Но обстановка с каждым днем становилась напряженней, кадров катастрофически не хватало, и на отдел ложились все новые и новые дела. Бахарев уже не сидел за документацией, а усиленно помогал Соколову. А Соколов целыми днями летал то в один, то в другой конец города. Впрочем, Соколов не любил просиживать время в душном кабинете и жалел, что покидал его, только в морозные дни или такие, как сейчас.
   Рыхлый снег, сильно затрудняющий продвижение, почти моментально промочил сапоги насквозь, вдобавок автобус пришлось ждать целых двадцать минут. Раздражение от бесцельной траты времени, мокрые ноги и болтовня двух накрашенных девиц настолько вывели из себя лейтенанта, что его даже не радовал исключительно солнечный день. Успокоился он лишь, добравшись до места.
   Расследование в Атищенском ОВД было поставлено куда с большим размахом, чем у Колбина с Соколовым. Впрочем, ничем особенным и здесь пока похвалиться не могли. Соколову пришлось довольствоваться описанием места происшествия и сведениями о прошлом уже известного ему Сонина, успевшего приобрести некоторую известность. Правда, приходилось признать, что прежние дела закончились для Сонина значительно благоприятнее.
   Вникнув в обстоятельства происшедшего и рассеяно просмотрев предыдущие дела убитого, Соколов рискнул заглянуть в лабораторию к экспертам. Тут было от чего испустить глубокий вздох зависти: почти вся лаборатория работала только на это дело. Впрочем, иначе и быть не могло. Это вам не драка малолеток. Тут все гораздо серьезнее - перестрелка между двумя группировками. Соколов вертелся под ногами, как репортер, почуявший сенсацию. Скоро навязчивое внимание всем надоело, и эксперты срочно откомандировали своего знатока - шестидесятилетнего Коробова, который уже закончил свою часть исследований и в данный момент ничем существенным не занимался.
   - Соколов, - отрекомендовался лейтенант.
   - Коробов Виталий Федорович, - представился эксперт.
   - Слышал, слышал, - утвердительно закивал Соколов.
   Он действительно слышал о Коробове краем уха полгода назад.
   Коробов улыбнулся, довольный лучами славы, и продолжил:
   - А по отчеству вас как, товарищ лейтенант.
   - Александр Петрович, - спохватился Соколов.
   - Ну, Александр Петрович, что Вас конкретно интересует.
   - Да все. Мы у себя аналогичное дело крутим с малолетками. Поэтому хотим получить максимум информации.
   - Вообще-то странное дело, - вздохнул Коробов. - Стрельба, как при штурме банка, но оба покойника убиты не огнестрельным оружием.
   - Больше всего меня интересуют укусы.
   - Нас, признаться, тоже. Если допустить, что первому просто проломили ребра мощным ударом, то смерть второго выглядит довольно загадочной. Сопоставив все обстоятельства, мы приходим к выводу, что его прикончил... волк, причем довольно крупный экземпляр.
   - Волк? - недоверчиво переспросил Соколов.
   - Именно, волк! - заверил его Коробов. - Но, даже если за основу принять такие выводы, остается немало пока непонятного.
   - Что именно, Виталий Федорович?
   - Если мы допустим, что это действительно был волк, надо принять во внимание то, что он появился из ниоткуда.
   - Как это, ниоткуда? - недоверчиво усмехнулся Соколов.
   - На одной из дальних дорожек... Вы, кстати, знакомы с местом происшествия, - спросил Коробов и, когда Соколов подтвердил это, продолжил. - Так вот, на той тропинке топтались два человека, затем там вдруг появляются волчьи следы, а немного дальше мы находим одного из этих двоих с перегрызенным горлом. Следы волка теряются у калитки, что неудивительно. Но следов волка, ведущих на территорию детского сада, не обнаружено.
   - Может, один из них тащил волка в мешке, - не удержался от предположения Соколов.
   - Глупо таскать волка в мешке, - заявил Коробов. - Кроме того, все они перелезали через забор, так что волка им пришлось бы перетаскивать на себе, а волк был, уж поверьте мне, не из легких.
   - Но не можем же мы допустить, что волка просто выпустили из детсадовского уголка, - усмехнулся Соколов.
   Коробов лишь досадливо поморщился. Он продолжал строить свои гипотезы появления хищника на месте происшествия.
   - Есть что-то ещё? - на всякий случай спросил Соколов.
   - Да, чуть было не забыл, - вдруг спохватился Коробов и протянул Соколову фотоснимок.
   По фотографии тянулась светлая стена с куском окна в правом верхнем углу. Прямо по центру снимка располагалось серое пятно с подтеками. Рассмотрев фотографию, Соколов вопросительно взглянул на Коробова.
   - Это кровь, Александр Петрович, - объяснил Коробов, - причем кровь совершенно посторонняя.
   - Какой группы? - чуть не крикнул Соколов.
   - Второй, что не сходится ни с одним из пострадавших. На этом месте кого-то припечатали автоматной очередью насквозь. Кроме того, в одной из выбоин нами обнаружен клок опаленной волчьей шерсти.
   - А где же тело? Его оттащили?
   - Нет, его не оттаскивали. Мало того, оно даже не падало! Следов от обуви там тоже нет. Только уже известные нам волчьи следы.
   - Так может кровь старая?
   - Нет, Александр Петрович, кровь как раз свежая. Если принять во внимание известные нам факты, вырисовывается довольно странная картина. Крупный волк на задних лапах, прислонившийся к стене, а кто-то, тем временем, расстреливает его из автомата, пока некто довольно жестко это занятие не прекратил.
   - Так кто за кем гонялся, первая банда за волком второй, или вторая убегала от волка первой?
   - Трудно сказать. Если волк гонялся за людьми, почему они сразу не сбежали или не прикончили его? Если наоборот, то как хорошо вооруженные люди, пять-семь человек, допустили гибель по крайней мере одного своего бойца. По крайней мере...
   - Постойте, Виталий Федорович, вы хотите сказать...
   - Да, именно! Не было там двух банд, не было сведения счетов. Было там от пяти до семи человек, действовавших заодно, и волк, непонятно откуда взявшийся и неизвестно куда исчезнувший. Это лично моя, неофициальная версия. Следствие движется другим путем. Оно занято поисками двух банд, а мне почему-то кажется, что главным действующим лицом там был именно волк. Кстати, молодой человек, поразмышляйте на досуге, что стало бы с волком, которого прошили очередью навылет...
   Соколов медленно двигался обратно к автобусной остановке. Волк, в которого угодил чуть ли не десяток пуль, должен был замертво свалиться, но этого не произошло. Осталось лишь обширное кровавое пятно. "А Эдя ему перышком под дых - на! Тот это... стоит. Ничего ему вроде типа того", - вспомнились Соколову слова Крохалева на первом допросе. - "Зверь - не зверь, и не человек". "Главным действующим лицом там был именно волк", - так сказал Коробов.
   У водителей автобусов шел обеденный перерыв - это Соколов понял после сорокаминутного ожидания на остановке. Оставалось только поддержать почин и отправиться обедать в ближайшее кафе. Впрочем, кормили в кафе вкусно, вот только порции были слишком маловаты.
   Обратный путь, таким образом, занял немалое время. Поэтому о результатах сегодняшних изысканий Соколов докладывал лишь в конце рабочего дня. Колбин старательно слушал, пытаясь нащупать связи со своим делом. Тут же присутствовал и Бахарев, рассеяно вникая в суть полученной информации. Он заслуженно отдыхал после того, как невероятным образом поймал пацанов, совершивших кражу в одной из висевших на отделе квартир, чем значительно повысил процент раскрываемости краж личного имущества. Закончив рассказ, Соколов уставился в окно. Отдел погрузился в задумчивое молчание.
   - Оборотень, - вдруг сказал Соколов, выйдя из своей задумчивости.
   - Ты никак видео купил? - язвительно намекнул Колбин на несостоятельность подобной версии.
   Соколов только вздохнул, а Бахарев присвистнул, подсчитывая в уме сколько лет придется откладывать деньги на приличную аппаратуру, особенно если жена подарит ему двойню.
   - Продолжим, - кивнул майор Соколову.
   Тот снова грустно вздохнул. Их следствие свернуло в сторону и катилось теперь по наезженной дороге Атищенского ОВД...
  
   Федя мрачно печатал шаги по квартире. Новёхонький паркет жалобно поскрипывал. Но скрип, донельзя раздражавший Федю ещё вчера, сейчас легко пролетал мимо ушей. А в памяти то и дело всплывали картины кровавой ночи. Красные глаза монстра. И труп, нелепо раскинувший руки. Бесполезный автомат и чёрное кровавое пятно, расплывающееся на снегу.
   Оставшиеся в живых сбрызнули и затаились. Лишь Федя не думал сдаваться, нет! Зло переполняло его. Так глупо потерять двух людей, с которыми уже провернуто немало дел. Но кто же знал, что пацан окажется способен на такое. Кто знал, говоришь? Ты! Ты знал! Ведь видел, что пули не причинили никакого вреда, но недооценил, недопонял. И теперь в дураках оказался Федя, а не пронырливый пацан. А Федя не выносил ситуаций, когда приходилось оказываться в дураках.
   Дураков учат.
   Но даже учёные дураки продолжают надеяться на лёгкие дела.
   В случае удачного исхода Федя должен был отвалить каждому по два с половиной куска, но дал пятнадцать на двоих, исчерпав весь имеющийся у него запас наличных. Дал за молчание, только бы Петруха и Топор скрылись с глаз долой и не болтали лишнего.
   Он знал к кому теперь идти, но сначала звякнул Хенселю, чтобы тоже явился туда. Прежде, чем снова браться за это дело, следовало все основательно обдумать. Лезть напролом Федя больше не хотел. Кроме того, нужны были люди, а чтобы нанять людей требовались деньги, и притом немалые. Поэтому, выгнав тачку из гаража, Федя по очереди загрузил в нее свой видак и телевизор "Джей-Ви-Си". Видеодвойка год назад обошлась ему в большой угол, но теперь хотелось выручить за нее хотя бы семьдесят тысяч, а свой "комок" как назло стоял на ремонте. Заехав в соседний коммерческий, где за комиссию с него брали не тридцать, а пять процентов, и забросив аппаратуру на самое видное место, он поспешил к Гене.
   Четверть часа Федя нервно ерзал в кресле, ожидая прибытия Хенселя. Сам Гена лениво развалился на диване, наблюдая за разворачивающимся на экране сюжетом "Кровавого кошмара зомби". Хенсель запаздывал, и Федя нетерпеливо стал выведывать нужные сведения у Гены.
   - Слышь, Геник, а как это с ними разделываются? - спросил он, осторожно поворачивая разговор на требуемую тему.
   - Зомби неистребимы, - важно сказал Гена, не отрываясь от экрана. - Но их можно временно отключить, пробив пулей мозг.
   - А против оборотней что действует?
   - Огонь и серебряные пули, - процедил Гена, давая понять, что его более интересует фильм, чем Федины вопросы.
   Но Федя уже смолк; больше от Гены ничего не требовалось. За свою жизнь Гена просмотрел более тысячи фильмов, предпочитая ужасы. И если уж такой знаток ограничился всего парой способов, значит, другие и пробовать не стоило. Теперь становилось ясно, почему против этого заморыша бессилен даже автомат. В инопланетян Федя всегда верил как-то слабо. В оборотней тоже. Но если за щупленького наддавыша вдруг впрягается мощенный волчара, приходилось верить в немыслимое. Значит, оборотни - не сказки для малолеток.
   Федя видел. Своими собственными глазами. А, значит, они существуют.
   Теперь следовало найти их уязвимое место. И опробовать.
   Непокорному пацану назначалось светлое будущее: сгореть заживо. Однако бегать за ним с канистрой бензина тяжеловато. А если...
   Стеклянные молоточки заиграли в прихожей "Калинку". Возвестил о своем приходе Хенсель. Гена не изъявил желания подняться с дивана, и дверь пошел открывать Федя.
   Хенсель - низкий, крепкий, лысоватый, несмотря на молодой возраст, парень, уже успевший то ли раз, то ли два отсидеть по мелочевке - приветливо кивнул Феде. Раньше они не пересекались. После отсидки никто не мог помешать Хенселю собрать братву для бригады, но он не стал. И не ходило слухов, что он к кому-нибудь прописался. Никто точно не знал его дел. Мельком проскакивало, что Хенсель то открыл подпольный кружок каратэ, то разгромил неугодный ему пункт стеклотары, то собирает дань со старшаков. Достоверно подтвердить или опровергнуть слухи никто не мог, но именно в связи со старшаками Федя его и разыскивал.
   Рухнув в соседнее с Федей кресло, Хенсель мельком взглянул на экран, а затем на Федю.
   - Придет? - спросил Федя.
   - Куда денется,- ответил Хенсель. И они, закурив, стали ждать.
  
   Кирпич плёлся, прищурив глаза, и поминутно сплевывал, окидывая взглядом проходящих телок. Но мысли его крутились не между ножек проходящих мимо красавиц.
   Месяц назад он занял крупную сумму у Хенселя - авторитета, который незримой тенью присутствовал всегда, когда Кирпич диктовал свою волю в учаге. С долгом всё шло тихо и гладко, но Хенсель внезапно перебил стрелки, а денег, как назло, у Кирпича не оказалось. Ему едва удалось наскрести тройку частушек, шесть углов, два полтинника, да один стольник. Кирпич прибавил шагу, опаздывать не хотелось. Тут за любой пустяк сумму могли приплюсовать очень солидно. А заставлять важных людей ждать - это уже тянуло на двойной счётчик. Двойной счётчик автоматически означал серую жизнь, ибо все бабки с дойки уходили бы в карман Хенселя.
   Кирпич бодро взлетел на третий этаж, посмотрел на часы - без одной минуты четыре - и позвонил, нажав розовую, выпуклую кнопку звонка. Дверь тут же открылась, и Кирпич оказался в квартире. Здесь он еще не бывал, да и народ оказался незнакомый кроме, разумеется, Хенселя.
   Один по-хозяйски развалился на диване. Второй - высокий с рваной щекой - смотрел насторожено.
   - Вот пока, - протянул деньги Кирпич, - остальные на днях принесу.
   - Не об этом, - оборвал его высокий, что сидел на кресле, и подвинул Кирпичу стул ногой. - Садись.
   - Постоит, - Хенсель пинком опрокинул стул.
   Кирпич насторожился - дело пахло керосином.
   - С кого из первогодок башли не трясешь? - спросил Хенсель.
   Кирпич перечислил ряд кликух.
   - Все?
   - Да, вроде все.
   - Так ли? Поговорим об этом. Федя, как его?... - обратился Хенсель к высокому.
   - Сверчок, - подсказал Федя.
   - С него почему не берешь?
   - Парень он классный, пожалел, - пытался выкрутиться Кирпич, уже чувствуя, что дело добром не кончится.
   - Лажу не гони, - глаза Хенселя расширились, - говори по делу, да быстрее.
   Мигом провернув несколько вариантов ответа и их последствия, Кирпич вывел, что в данный момент выгоднее заложить Сверчка, тем более, что Хенсель однозначно что-то пронюхал.
   - Сверчок - оборотень! - выпалил Кирпич.
   И закраснелся, ожидая самого худшего, что его примут за дурака.
   - Почему мне ничего не сказал? - Хенсель угрожающе придвинулся к Кирпичу.
   - Погодь, - остановил его Федя, - я видел того пацана в деле и на месте этого чмыря поступил бы так же.
   - Меня не интересует, как поступил бы ты! - Хенсель резко повернул голову к Феде. - Меня интересует, почему эта сявка, которую я крышую, молчала.
   - Стоп! Сначала дело, - Федя вскочил с кресла и положил правую руку на плечо Хенселя.
   Хенсель утих. Но зло сощуренные глаза окатывали Кирпича холодом ненависти. И тот понял, что сладкая жизнь готовится ускользнуть. Эта братва думает, что он сглупил. Эта братва ничего не знает. А он, Кирпич, что, самый крайний?
   - Всё равно не поверили бы, - прорвало Кирпича. - Кто его видел кроме меня? Никто! Кто хоть малость помог бы мне? Никто! Что вы можете сделать против него? Это не человек! Поняли вы? Не человек!!!
   - Заткнись, - посоветовал Федя, сдерживая Хенселя, - целее будешь. Ты видел его как волка?
   - Чтобы совсем волк, нет! Но морда, клыки, глаза светящиеся - было. Он предупредил - никому! Иначе - всё, финиш.
   - Тебе здесь будет финиш! - рявкнул Хенсель.
   - Постой, послушаем, - Федя не убирал руку с плеча. - Мальчик дело говорит. Контакт у тебя с ним есть?
   - Нет! Он сам по себе, я сам по себе.
   - Хорошо, свободен!
   Кирпич повернулся и побрел к двери.
   - А за то, что молчал, двойной счетчик с завтрашнего дня, - крикнул вслед Хенсель.
   - Но... - повернулся было Кирпич.
   - Залепи дуло и катись отсюда порезче.
   Кирпич, понурив голову, шагал обратно. Обогнав его, вперед поспешили две шикарные бабы. Харьковские "левисы" обтягивали тонкую фигурку одной, а соблазнительные ножки второй в черных лосинах едва прикрывала джинсовая мини-юбка. Но Кирпич их даже не заметил. Солнце районной власти начинало светить не ему. Не, ну в чём прокололся-то, в чём? Такой пакости на душе давно не было. Трахнутый Сверчок! Вот кого он с удовольствием дёрнул бы во все дырки. За полчаса потерять расположение авторитета, получить двойной счетчик при полном отсутствии средств.
   Но сильнее жгучей обиды за потерю денег, сильнее страха потерять дойное место грызла мысль о том, что Сверчок узнает о предательстве...
  
   Федя задумчиво прошелся по мягкому ковру. Все, что надо, он теперь знал. Пришло время действовать. Он мрачно усмехнулся. Где-то там, внутри, догорали последние мосты. Начиналась новая жизнь. Начиналась с охоты.
   - Слышь, Федя, - подал голос Гена, - возьми меня с собой.
   - Оно тебе зачем, Геник. Дело-то мокрое.
   - Оборотня убить - святое дело, Федя. Я сотню фильмов смотрел про них, но в натуре еще ни одного не видел. А хочется приложить. Чтоб по-настоящему. Это ж на всю житуху память. Возьми, а?
   - Заметь, Геник, не я это предложил, - нехотя согласился Федя.
   - А чем, Федя, тебя этот волчик припер? - поинтересовался Хенсель.
   Вместо ответа Федя дотронулся до изуродованной щеки.
   - Да ну! Неужто это он тебя так тяпнул. А Соню и Витоля тоже он положил? - догадался Хенсель.
   Федя устало кивнул.
   - Тогда и я с тобой, - решительно сказал Хенсель. - Ведь Соня мне с детства корефаном был.
   Федя вопросительно вскинул голову.
   - Тебе ведь люди понадобятся, - утвердил Хенсель. - А я достану людей. Сколько надо, столько и будет. И стволы тоже, - поспешно добавил он.
   - Стволы тут ни к чему, - покровительственно объяснил Гена. - Оборотня не берет ничто, кроме огня и серебряной пули.
   - Обложим волчару, обольем бензинчиком или солярой и сожжем. Никуда он от нас не денется.
   Федя только уныло кивал; за час до смерти Витоль храбрился ничуть не меньше.
   - Такой вариант на крайняк. Эх, надыбать бы ювелира, который смог бы отлить серебряные пули.
   - Легко, Федя, - пообещал Хенсель и ринулся к телефону, - а ребята пока сырья наберут.
   Скоро перед Федей стояли три коротко стриженых парня.
   - Паша, Хома и Ринат, - представил их Хенсель. - Вот что, пацанва. Задача - надоить побольше беленького. Понятно?
   - Первак раз слышу, чтобы беляк дороже рыжухи шел, - усмехнулся Ринат.
   - Твое дело маленькое. Меньше стоит - больше надоишь, - отрезал Хенсель...
  
   Весна бурно брала своё. Сугробы почернели и таяли прямо на глазах. Лужи тянулись на многие километры. Дни становились все светлее. Дело шло к весеннему равноденствию.
   На ладони у Феди перекатывались автоматные пули странного сероватого цвета. Они только что прибыли от рекомендованного Хенселем ювелира из Питера. Сам Хенсель зло крутил в руках одну из пуль, крепко сжимая её пальцами.
   - Ну, теперь пусть только появится волчина эта позорная, - уверенно заявил он. - Мы на него шикарную облаву соорудим. Это будет славная охота.
  
   Глава тринадцатая
   Волчья охота
  
   Судьба продолжала подкидывать мне тревожные сигналы. Хотя куда проще было увериться, что пугал себя я сам. Возвращаясь с прогулки, у крыльца общаги я обернулся и увидел, как на серебряном диске луны проступили два овальных пятна и широкая дуга. Луна улыбалась как смайлик. Лишь я знал, что кроется за широкой улыбкой.
   Кто-то искал встречи со мной.
   По пустынным улицам сочился мерзкий страх. Тянулся невидимыми щупальцами, обвивал меня, утягивал за поворот. За поворотом меня ждали. Я знал, что ждали уже не люди. Но почему-то волки там тоже не вырисовывались. Посреди выметенного асфальта валялся вырванный клок шерсти. Не моей шерсти. Чужой определённо. Но определённо не волчьей.
   А Луна безмятежно скалилась над крышами спящих домов. Луна не хотела расставаться с маской злобного знака. Луна разве что не подмигивала мне. Она улыбалась.
   Но ведь Луна не умеет улыбаться. Громадный каменный шар, летящий в ледяной пустоте, лишён эмоций. Значит, Луна улыбалась лишь для меня. Луна улыбалась во мне, в перепутанных коридорах сознания, где в тёмном лабиринте метался огромный волк, тоскливо подвывая. Он мечтал проломить все стены разом и в огромном красивом прыжке вырваться на свободу. И, может, даже допрыгнуть до Луны.
   Волк и заставил Луну улыбаться. Встречи, которую я отдалял всеми способами, жаждал именно он.
   И улыбающийся смайлик с тёмного неба обещал мне, что встреча состоится непременно...
  
   Знакомую порванную щеку я увидел, выходя из учаги. Упорный парень Федя. Пристально вглядевшись в окружающих меня людей, я обнаружил, что он не один. Несколько незнакомых парней тоже вычисляли кого-то. Помоложе Феди и, скорее всего, на подхвате, дабы Федя особо не напрягался. Эва! А вдруг?!
   Вдруг и они тоже хотят взять меня на службу. Нет, но особо надеяться не стоило. Достаточно было оценить мрачный вид Феди и то, как он гладил рваную щеку. Поэтому я резко свернул в сторону и потерялся в небольшом скверике.
   Однако мне не повезло. Очевидно, у какой-то группы был сегодня молочный день, и каких-то четыре самоуверенных типа громко выясняли у меня: из какой я группы и сколько должен им отстегнуть. Прежде, чем мы поладили, они узнали много нового о себе, обо мне и о Кирпиче, о котором они, к счастью, слыхали. Но громкие разговоры успели привлечь внимание фединых гонцов. Выбивальщики удалились на поиски более подходящих кандидатур для дойки, а я оказался под перекрестными взглядами новых преследователей.
   Господи, как мне это надоело. Постоянно убегать, спасаться, быть настороже. Кто мне вернёт обыкновенную жизнь без всяких там приключений, после каждого из которых кто-нибудь прощается с жизнью. Временами даже вспыхивала мысль: плюнуть на все и сдаться на милость победителю, но... Но я - оборотень, а значит должен убегать, спасаться, выкручиваться и выкарабкиваться из самых безысходных ситуаций.
   И я убегал. Позади ускоренно пыхтели федины пацанчики. Сам Федя гнал тихим ходом на тачке, в любой момент готовясь свернуть за мной в первый попавшийся двор или переулок.
   Мой путь лежал в центр города. Я знал только одно: необходимо срочно затеряться в толпе. Только толпа могла спасти меня. В толпе действия фединой мафии сковывались, что давало мне шанс выкрутиться в очередной раз. Я, без сомнения, мог бы последовать в тихое местечко и там, превратившись в волка, показать свои способности. Но Федя вёл себя так нагло, будто этого и добивался.
   Какая-то настороженность не покидала укромной комнатки внутри моего черепа: если Федя снова рискнул выйти на охоту, значит, основательно подготовился к новому раунду. Поэтому я нырнул в подземный переход, чуть не сбив с ног неповоротливого мужика, и быстро изучил окрестности. Пока преследователи одолевали лестничные ступеньки за углом, я успел увидеть приоткрытую дверь служебного помещения и мгновенно оказался за ней, напустив на себя деловой вид, чтобы не вызвать ни малейшего подозрения у кого бы то ни было, кто мог оказаться в этой комнатушке.
   На мое счастье она пустовала. Я быстро прикрыл дверь и оглядел помещение. Скорее всего, раньше здесь хранили метлы и щетки для уборки подземного коридора. Но теперь здесь шел ремонт - стены уже наполовину сменили свой серый цвет на белый. Побелка была еще влажной. По-видимому, работа находилась в полном разгаре, и лишь неотложные дела заставили работягу покинуть свое место. У стены стояло ведро с известковым раствором, рядом к стене прислонилась длинная кисть, в дальнем углу валялся порванный мешок, наполовину заполненный белым порошком. Под своими ногами я заметил куртку, всю заляпанную белыми пятнами. Ни секунды не раздумывая, я накинул ее на себя, щедро измазал штаны порошком из мешка, бодро схватил кисть и, окунув ее в ведро, старательно продолжил кем-то начатую работу, расположившись спиной к двери.
   Минуту спустя дверь за мной резко распахнулась, и изучающий взгляд уставился в мою спину. Я тихо сжался и через силу водил кистью по стене. Очевидно, что смотревший не обладал способностями экстрасенса. Хлопок двери ознаменовал, что преследователь ринулся по ложному следу. Я благодарно выдохнул и осторожно оглянулся. Дверь, действительно, была плотно затворена.
   Следовало как можно скорее покинуть временное убежище, ибо оно было крайне ненадежным. В любой момент сюда мог прийти хозяин, и тогда предстояли бы длинные и скучные объяснения - как и зачем я здесь оказался. Я положил куртку на место, отряхнул штаны от известкового порошка и выглянул в коридор, немного приоткрыв дверь. Люди, как обычно, сновали взад и вперед. Преследователей не наблюдалось. Впрочем, я оказался неправ: одного они все же оставили. Но опасности он не представлял, так как в данный момент все его внимание было поглощено яркими вышитыми надписями на карманах джинсов проходивших мимо девушек. Пока он мучительно размышлял, что это: настоящие таиландские штаны или продукция польских кооперативов, я проскользнул за спинами торговцев цветами и выбрался наверх.
   Немало времени прошло с тех пор, как Федя в последний раз удостоил меня своим вниманием. Вовсю шел апрель. Снег растаял, лишь несколько грязных сугробов портили общую картину. Время бежало своим чередом, а я спокойно двигался куда глаза глядят. Лужи необозримой длины с радужными разводами на поверхности тянулись по дорогам. То и дело фонтан мутных брызг поднимали пролетающие мимо машины. По тротуарам, перемешивая ногами невесть откуда нанесенную грязь, шли люди, много людей. Надежно затерявшись среди них, я покинул центральную площадь и свернул на боковые улочки.
   Прежде всего, требовалось пообедать. Желудок урчал по-звериному и жаждал какой-либо пищи. С той поры, как все изменилось во мне, перестроился и желудок. Теперь он был более неприхотлив, и я с удивлением обнаружил, что перестал воротить нос от лука и даже вареной свеклы, от которой меня еще полгода назад по страшному рвало. Но недоброкачественную пищу он сразу чувствовал и отказывался принимать после первой же ложки. Поэтому я почти перестал есть колбасу и котлеты, которые иногда удавалось перехватить в учаговской столовке.
   Я не переставал удивляться своему организму. Во всех фильмах мне казалось наиболее невероятным следующее: только-только кого-нибудь укусили, а уж новоявленный оборотень чуть ли не в первую же ночь превращался в волка и бежал грызть людей. Моему организму понадобилось для полного изменения два с половиной месяца, значит, процесс был довольно длительным. Если злокачественная опухоль способна за некоторое время разрушить рядом стоящие клетки организма, то почему какие-нибудь микробы или вирусы не способны перестроить организм вообще. И существуют эти вирусы (если, конечно, это их действие) только в оборотнях, и передаются через укус, как змеиный яд... Но в научном обосновании способностей своего организма я был не силен и поэтому всю энергию направил на поиски ближайшей кафешки.
   Там я набрал парочку салатов, порцию борща и три порции вполне сносных бифштексов с разными гарнирами. В общем, ухлопал на обед больше тридцатки.
   После приёма пищи меня охватило приятное чувство сытости, и я, не спеша, направился к расположенной неподалеку комиссионке. Настало время подготовиться к нелегкой ночи, ведь в общагу возвращаться опасно. Парочка фединых шакалов, несомненно, обосновалась там в ожидании меня.
   Потолкавшись по магазину, я купил старые, заношенные, но еще рабочие часы с ремешком и шерстяные темно-синие перчатки. Погода была еще холодной, и руки мёрзли. Натянув перчатки на руки, я вышел на улицу. Начинало темнеть...
  
   Федины парни рыскали по городу, пытаясь отыскать хоть малейший след увёртливого пацана. Собственно говоря, они являлись людьми Хенселя и подчинялись лично ему. Некоторые из них были крепко повязаны с Хенселем, другие отрабатывали долги, третьи надеялись срубить деньжат по лёгкому. Они прочесывали оживленные районы, установили наблюдение за вокзалом и небольшим аэропортом, осматривали кинотеатры и видеосалоны. Но нигде не видели невысокого пацана в синих спортивных штанах и чёрной куртке на молнии. Ежечасно координатор сообщал Хенселю по телефону результаты действий. Мозговой центр в составе Феди, Хенселя и Гены пил коньячок, вырабатывал новые маршруты поисков, а в перерывах перекидывался в картишки. Пока все старания были напрасны. Сверчок затаился и не показывал носа нигде...
  
   А я в этот момент удобно устраивался на чердачной площадке девятиэтажного дома. На вокзал идти я побоялся и поэтому решил заночевать в одной из девятиэтажек. Скинув одежду, я обратился в волка и развалился на полу. Теплая шерсть надежно защищала от холодного воздуха, хотя лежать на цементной площадке - далеко не сахар. Впрочем, для волка здесь было вполне комфортно. Я положил голову на уставшие лапы и быстро заснул...
   Разбудили меня мальчишеские голоса снизу.
   - Ну что, как фильм, спейшенский?
   - Да нет, туфта.
   Ноздри мгновенно уловили резкий запах табака. Парни курили. Я сжался в комок и затаился. Парням могло взбрести в голову подняться наверх, а обнаруживать себя я не хотел. Но внизу все стихло, лишь хлопок двери пояснил, что незваные ходоки удалились в одну из квартир. Стрелки на часах подбирались к двенадцати. Свесив голову с площадки, я обнаружил, что подъезд пронизывают солнечные лучи. Перекинувшись в человека, я торопливо оделся и на лифте спустился на первый этаж. Было самое время чего-нибудь пожевать.
   Для этого предстояло снова выбираться в центр города, потому что смешно искать столовую в кварталах новостроек, а в ресторане на свои сбережения я мог бы заказать разве что салат из овощей. Поэтому я сел в автобус и с некоторым беспокойством поехал в центр. Там я благополучно совместил завтрак с обедом, проглотив десяток пирожков, начиненных капустой и морковкой, и запил все это двумя стаканами неопределенного напитка "Медовый" в павильончике с гордым названием "Кафе "Мечта".
   Выбравшись оттуда, я заметил, что у комиссионки собралась небольшая толпа. Спешить было некуда, и я решил посмотреть, ради чего десяток человек обступили кольцом небольшой участок вблизи дверей магазина.
   Там расположились напёрсточники. Веселый парень в варенках и шикарной кожаной куртке, сидя на корточках, быстро катал по зеленой пластине с помощью трех стаканчиков серый шарик. Стаканчики ловко мелькали в его руках, а он сыпал шутками, да прибаутками.
   - Последний раз покажу и домой ухожу, - громко взывал напёрсточник, привлекая внимание окружающих. - Три стаканчика и шарик. Шарик и три стаканчика. Пять минут постой - карман будет не пустой.
   Шарик, помелькав, исчез из виду, спрятавшись под одним из стаканчиков.
   - А кто шарик угадает, тот полсотни получает.
   - Давай, - крикнул парень, стоящий слева. Сунув полтинник напёрсточнику, он быстро поднял средний стаканчик, под которым и обнаружился шарик.
   - У нас все без обмана, как у волшебника Сулеймана, - заверил напёрсточник. - Вот ваши, а вот и наши, - он протянул выигравшему две пятидесятирублевых бумажки.
   Вновь шарик замелькал между стаканчиков и исчез.
   - Вот три стаканчика. Один полный, два пустые. Два пустые, один полный...
   - Держи, - стоявший справа парень сунул два угла и поднял стаканчик. Шарика там не было.
   - Не угадал, - вздохнул кто-то.
   - Осталось два стаканчика, - заводил толпу напёрсточник. - Всего два. Смотрите еще раз, - руки его замелькали, передвигая стаканчики с места на место. - Каждый стоит сто рублей. Сто рублей за Машу. Сто рублей за Дашу. А пустой не берите, ему цена четыре копейки.
   Толпа заворожено смотрела на стаканчики.
   - Вот вы, женщина. Как вы думаете, где лежит шарик? - напёрсточник, вскочив, обратился к пожилой женщине из первого ряда. В этот момент стоявший слева парень нагнулся и незаметно для напёрсточника приподнял находившийся вблизи от него стаканчик (я прямо рот раскрыл от такой наглости). Он был пустой.
   - Вон в том, - женщина показала рукой на правый стаканчик.
   - Держите, женщина, выиграли, - решительно сказал напёрсточник, и в его руке появился стольник.
   Женщина протянула руку, намереваясь взять деньги.
   - Э, нет, - отвел руку напёрсточник. - А у вас у самой деньги есть? Здесь без денег не играют. Вносите сотню и поднимайте.
   Женщина достала кошелек, отсчитала сто рублей червонцами и отдала их напёрсточнику. Затем она нагнулась к стаканчику. Тут же вниз склонились ещё четверо, явно заинтересованные игрой. Их спины загородили стаканчики.
   - Что же вы, женщина, пустой подняли? - недоумевал напёрсточник. Разогнувшись, четверо явили толпе единственный стаканчик, который тут же взметнулся вверх рукой напёрсточника. Шарик был под ним.
   - Три стаканчика, один шарик. Последний раз покажу и домой ухожу, - всё двинулось по новому кругу.
   Женщина невидяще смотрела на шарик, не понимая, почему его не оказалось под выбранным ею стаканчиком. Ведь она ясно видела, что под соседним стаканчиком шарик отсутствовал. Не было там шарика! Она подняла правый стакан, но необъяснимым образом шарик возник под левым. Удача была так близка, а теперь чуть ли не половина аванса ушла на сторону, и не придумывалось никакой возможности ее вернуть. А сердце терзала единственная мысль: как же так получилось?
   Понурый взгляд заметил напёрсточник и моментально отреагировал:
   - Женщина, выиграла - веселись, проиграла - не сердись.
   Понаблюдав полчаса за игрой, я постепенно понял систему. Наперсточник был не один. Его опекали четыре напарника.
   Первый находился слева от него. У этого было простоватое лицо и серая болоньевая куртка. Всем своим видом он косил под деревню. Лишь синие фирменные "адидасовские" штаны выдавали более солидную обеспеченность.
   Второй стоял справа от напёрсточника. Он был одет в полный "адидас", яркий и красочный. Лет ему было столько же, сколько и первому - двадцать пять. У него было самоуверенное лицо. Он то и дело помогал напёрсточнику подстегивать толпу.
   Остальным двум было под сорок, и одеты они были попроще. У одного имелась небольшая бородка, у второго - рыжая щетина.
   Систему они откатали на все сто. Вначале один из них вносил полтинник и поднимал стаканчик, часто проигрывая, оставляя тем самым инициативу толпе. Если никто не хотел вносить кровную сотню, то левый или правый помощник быстрым движением приподнимали свой стаканчик. После этого всегда находился какой-нибудь лопух, твердо уверенный, что шарик лежит под оставшимся нетронутым стаканом. Внося стольник, он нагибался вниз. Вместе с ним нагибались соратники напёрсточника, надежно заслоняя стаканчики от посторонних глаз. Подняв стаканчик, играющий тупо смотрел на пустое место. Тем временем кто-нибудь из четверых, подсовывал сжатый в кулаке шарик под третий стаканчик, и наперсточник придвигал его на место, где еще секунду назад стоял второй. После этого напарники выражали соболезнования, и всё крутилось дальше.
   Ни один стольник, ни даже полтинник не уходил от находчивых ребят в посторонние руки. Кроме того, они обладали талантом в нужный момент настраивать игру. Как только один мужик оставил у них в тщетных попытках отыграться обручальное кольцо, тут же один из сорокалетних поставил свой перстень за пятьсот и не остался в накладе. Вершиной их творчества явилось выуживающие у одного работяги пятьсот за кон.
   Он подошел видно после получки и сразу поставил не полтинник, а сотню. Разумеется, он проиграл.
   - Если очень постараться, каждый может отыграться, - балагурил напёрсточник.
   - Еще сотню, - заявил работяга.
   - Э, нет. Два стаканчика - двойные ставки.
   Мужик кивнул, открыл кошелек, достал пачку сотен и отсчитал две бумажки. Оставшиеся деньги сильно заинтересовали наперсточника.
   - Ставь триста, - предложил он.
   Мужик подумал о том, что хорошо бы не только отыграться, но и выиграть стольник.
   - Держи, - он отдал еще сто.
   Наперсточник улыбнулся и продолжил:
   - Да чего там, ставь четыре.
   - Нет, - сказал мужик, памятуя о проигрыше.
   Левый напарник быстро приподнял стаканчик, показывая мужику, что его счастье находится не там.
   - Ставь, - зашептал "адидас", подмигивая и кося глазами на правый стакан.
   - Пойдёт, - согласился играющий и вытащил еще одну купюру.
   - А давай полкуска, - предложил напёрсточник.
   - Ставь, верное дело, - посоветовал один из сорокалетних.
   Мужик нехотя добавил еще сотню.
   - А может шестьсот?
   - Нет, - решительно сказал работяга, закрыл бумажник и нагнулся за стаканчиком. Парни и мужики склонились за ним.
   - Эх, не повезло, - напёрсточник и напарники приняли исходное положение.
   Мужик ошарашено смотрел на них, внутренне понимая, что его обобрали, но доказать уже ничего нельзя.
   Дальше смотреть стало неинтересно, и я протиснулся сквозь толпу к проезжей части. В этот момент я почувствовал на своей спине пристальный взгляд. Обернувшись, я заметил, что за мной наблюдает парень лет двадцати, стоящий у дверей "Детского мира". Я резко развернулся и направился к автобусной остановке. Около нее я снова обернулся назад и увидел, что парень следует за мной, а рядом с ним шагает еще один. Я вскочил в подошедший автобус и сразу же осознал, что сделал ошибку; парни прыгнули следом. На следующей остановке один из них вышел, но второй остался, украдкой поглядывая на меня.
   Я задумался, прикидывая дальнейший план действий. Надо было как можно скорее оставить автобус. Если у преследователей есть тачка, они по более короткому пути нагонят автобус и будут следовать за ним до конечной. И тогда их будет человек шесть-семь против меня одного. От погони следовало оторваться, пока на хвосте висел лишь один.
   На ближайшей остановке я покинул автобус. Парень, разумеется, тоже вылез. Я неторопливо шел вдоль забора, за которым завершалось строительство многоэтажки. Парень следовал за мной шагах в десяти. Заметив щель в заборе, я юркнул туда и рванул к недостроенному зданию. Сзади послышалось пыхтенье - парень упорно протискивался в ту же щель, но в дутая куртка держала его, что пробку. Я нырнул в отверстие подъезда, приглашая парня туда же, пролетел все здание и выпрыгнул из окна противоположной стороны. Пока парень будет разыскивать меня по этажам, я успею далеко уйти; в худшем случае он увидит меня из окна, но даже при таком раскладе у меня прибавится порядочный запас в метрах. Не оглядываясь, я обогнул пятиэтажку, перебежал дорогу и скрылся за углом овощного магазина.
   На мое счастье я оказался в знакомом районе, застроенном пятиэтажками - кирпичными и панельными. Но не строгими прямоугольными кварталами: дома стояли под невообразимыми углами друг к другу. Кроме того, повсюду в беспорядке разбросали детские сады и школы. Даже дороги пролегали здесь сплошными изгибами и извилинами. Казалось, поверхность земли встряхнули, смешав в кучу все, что попалось под руку. В общем, получилась такая путаница, что затеряться в ней было пара пустяков.
   И, действительно, не дожидаясь, когда вдали замаячит знакомая фигура, я повернул еще раз, проскочил несколько дворов, перемахнул через школьную изгородь, пробежал мимо торгового центра и остановился лишь в следующем дворе, неловко подвернув ногу. Теперь не то что бежать, я не мог даже идти и поэтому забрался в сумерки подъезда, где бессильно плюхнулся на прохладные каменные ступени. Следовало отдышался, по возможности не тревожа поврежденную ногу. А уж сила оборотня залечит её в рекордно короткие сроки.
   Положение оставалось скользким. Пока преследователь один, бояться нечего - ему не найти меня в одиночку. Но шло время, сюда, вероятно, уже прибыло подкрепление. Скоро они возьмут район в плотное кольцо, из которого будет очень затруднительно вырваться.
   Время летело в раздумьях, но ничего подходящего в голову не приходило. Подозрительных личностей вокруг не наблюдалось, но как знать, может, они следили из окна ближайшей пятиэтажки. Я взглянул на часы. Семь с копейками, почти восемь. То и дело кто-нибудь поднимался или спускался по лестнице, подозрительно косясь на меня. Поэтому я перебрался на скамейку во дворе, где решил отдохнуть еще минут десять.
   До вечера все же продержаться удалось. Скоро ночь. Где-то вдали пела Пугачева. В просвете за домами небо еще алело; вероятно, багровый, теперь уже невидимый мне шар солнца низко висел над горизонтом. А над головой уже разлилась темная-темная синева. Зажигались звезды и окна в домах. Луна напрочь отсутствовала. А новолуние порядком ослабляло способности оборотня. Так что расслабляться не следовало.
   Я встал. Ноги устало гудели, но надо двигать отсюда. Скорее всего, мафия поджидала меня на выходе из района, где располагалась автобусная остановка, и пролегали трамвайные пути. Но я решил обмануть их и двинуться в противоположную сторону, чтобы пробраться в соседний микрорайон окольным путем. В принципе я мог заночевать и здесь, в одном из подъездов, но мне хотелось обезопасить себя стопроцентно.
   На границе микрорайона высились девятиэтажки, расписанные рукой какого-то абстракциониста (это умное слово нам зачитали на этике и психологии семейной жизни). Цветные линии разбавленные бесформенными кляксами. Эй, да я же и здесь бывал. Чуток правее, и будет автобусная остановочка. Живём!
   Полчаса прождав нужный автобус, я забеспокоился. Прочесывая район, федины парни вполне могли напороться на меня. Поэтому пришлось залезать в первый же автобус, который хотя бы на несколько остановок приближал меня к желанной цели.
   Выйдя из салона, я оказался в районе новостроек. Повсюду стояли краны. Стройными рядами тянулись темные окна в незаселенных еще девяти- и двенадцатиэтажных домах. Поодаль высился даже шестнадцатиэтажный великан (вот где бы мне никто не помешал провести ночку). Но в тот момент я почему-то не догадался осуществить такой план. Наверное, сильно хотелось вырваться и оказаться подальше от настойчивых ребят крутого положения.
   По другую сторону дороги дома уже были по настоящему жилыми: в их окнах горел свет, туда спешили люди. Казалось, дома эти излучали тепло жизни, а не мрачную пустоту, как оставшиеся за спиной. Перейдя дорогу, я оказался в толпе, ждущей автобус того же маршрута, что требовался мне. Наименее стойкие ловили проходящие тачки; следовательно, по народным приметам автобуса не предвиделось. И тут я принял решение: пройтись пешком, несмотря на усталые ноги. Сказано-сделано, и вот я уже шаг за шагом удаляюсь от остановки.
   Скорость упала - везде была грязь. Поэтому путь мой лежал по краю проезжей части, от которой то и дело приходилось шарахаться, чтобы не зацепила какая-нибудь легковушка или грузовик. Постепенно глаза нащупали на обочине тропинку, и я перебрался туда. Хотя был большой риск оказаться в скрытой тьмой грязевой луже, но твердая почва под ногами добавляла уверенности. Слева тянулись одноэтажные домишки, предназначенные для сноса. Однако кое-где светились окна, значит, жизнь не покинула еще эти места.
   Когда-то здесь обосновался довольно уютненький район. Везде росли невысокие деревья, ветви которых то и дело цеплялись за мою куртку. Но прогресс неумолимо двигался вперед, сурово подминая все несовременное и неугодное ему. Пришло время высотных домов, и одноэтажные деревянные домики должны были уступить свое место.
   Впрочем, через дорогу, справа от меня, где-то в полукилометре уже вовсю хозяйничали новые громадины, а на пустых пока местах чернели ямы котлованов, из которых торчали столбы свай. А ведь и здесь, наверняка, раньше располагались маленькие домишки с уютными садиками вокруг.
   Вместо размытой тропинки ноги ощутили под собой крепкий асфальт. Я оказался на мосту. Внизу протекала крохотная речушка, склоны оврага сплошь занимали ступеньки садовых участков, неясно проступавшие в темноте, а надо мной пролегла темно-темно-синяя поляна с мерцающими серебристыми цветами звезд. Поблизости не было домов, и поэтому небо выглядело почти как дома. Как давно я не видел такого неба. Да, в панораме вечернего города есть своё очарование. Огоньки звезд переливаются вокруг, а внизу светятся квадратики окон. И среди них тоже нет двух одинаковых. Разноцветные абажуры и закрытые занавески создают свои, неповторимые оттенки. Руки сжались, ноги перешли на осторожную раскачивающуюся походку, а глаза жадно впитывали эту прекрасную картину. Пусть вокруг расстилалась грязь. Пусть мне некуда идти. Все проблемы сейчас отошли далеко-далеко. Бывают в жизни прекрасные минуты, и теперь я догнал одну из них.
   Мост закончился, дорога пошла на подъем. Слева теперь раскинулось поле, за которым виднелась ограда небольшого стадиончика, справа уходили в темноту ряды гаражей. Все ближе и ближе я подходил к домам. Вот-вот покажется какой-нибудь случайный прохожий. Я вновь должен был окунуться в городскую жизнь, и стало отчего-то немного грустно. Что ни говори, а даже одиночество бывает иногда довольно приятной штукой.
   Навстречу двигалась шеренга из пяти силуэтов - то ли компаха на гулянке, то ли местная мафия на охоте. Я инстинктивно прижался к краю дороги, чтобы пропустить их, но они свернули в туда же. Вот так всегда, только расслабишься, позабудешь обо всем - глянь, неприятности тебя уже отыскали сами. Я кинул отчаянный взгляд на другую сторону дороги, но и там виднелась парочка подозрительных личностей.
   Тогда я смело зашагал прямо на тех пятерых и взглянул в лицо идущего посерёдке.
   Это был... Федя.
   Он глядел на меня сурово и вызывающе. Я мог развернуться и побежать, но не стал. Ноги несли меня вперед почти автоматически. Глаза неярко вспыхнули, язык облизал высохшие клыки. После чудесной минуты звёздного великолепия я не хотел сваливать отсюда. Это был мой район. Мой город. Я приготовился к драке.
   - Пора! - услышал я приказ Феди.
   Силуэт левого крайнего взорвался огненными вспышками. "Автомат", - успел подумать я. Просто подумать. Даже не испугаться. Испугался я, когда очередь пронзила грудь.
   По всему пережитому я был стопроцентно уверен, что пули пробьют меня насквозь и не причинят никакого вреда за исключением боли. Но они вдруг застряли где-то там, внутри. Жгучая боль прокатилась по мне, заполнила, стала совершенно непереносимой. Ноги подогнулись, не в силах сдержать выросшую тысячекратно тяжесть тела, и я полетел вниз, с ужасом глядя сквозь кровавую пелену, застилающую глаза, на приближающийся асфальт...
  
   Первым к телу подскочил Гена. Он быстро засунул пальцы в рот пацана и развел губы. Мощные клыки быстро уменьшались, приобретая обычные для человека размеры.
   - Дело сделано, - пояснил он.
   Хенсель подошел к неподвижному Сверчку и резко ударил его ногой в живот. Тело не согнулось от боли, лишь дёрнулось да безвольно раскинулось, не подавая признаков жизни.
   - Собаке - собачья смерть, - Хенсель пнул его ещё раз, а затем уступил место Феде.
   Тот молча смотрел на поверженного врага, убившего двух его лучших корешей и вовлекшего Федю в громадные расходы. Глядя на худенькое тело, это казалось сейчас настолько невероятным, что Федя нагнулся, стараясь поближе рассмотреть неподвижный труп. А всё-таки он достал его! Да будь этот пацан хоть сто, хоть тысячу раз оборотень, он, Федя, нашел на него управу, чтобы с процентами рассчитаться за порванную щеку.
   - Дело сделано, - повторил он генины слова.
  
   Глава четырнадцатая
   Восставший из мертвых
  
   Соколов мрачно смотрел на лежащий в грязи труп.
   - Александр Филиппович, зачем Вы это дело на нас взяли? За что? И без того раскрываемость хуже некуда. Мало нам грабежей, краж, Полынцева...
   - Не вешайся, Саша, лучше поверни-ка его лицом.
   Соколов брезгливо взялся за испачканный рукав куртки рывком перевернул труп на спину.
   - Не узнаешь?
   - Нет, товарищ майор!
   - А зря! Это тот самый пацан, что заделал Полынцева и, по всей вероятности, двух мужиков в детском саду.
   Приглядевшись, Соколов начал смутно признавать полузабытые черты.
   - Не может быть! Добрались до него всё-таки.
   - Да, опередили подлюки, - вступил в разговор Бахарев, - и все же жаль, что не мы первые.
   - Все бы ничего, - сказал Колбин, - но есть одна деталь.
   - Какая? - в один голос спросили заинтригованные Соколов и Бахарев.
   Дело пестрело странностями, и вроде пора было бы уже перестать им удивляться. Но лейтенанты не сомневались, что Колбин припас для них что-нибудь совершенно необыкновенное.
   - Смотрите, - Колбин разжал кулак. На ладони лежала чуть сплющенная пуля серого цвета.
   - Серебро, - удивился Бахарев, - да нет, вряд ли.
   - Именно оно, - подтвердил Колбин.
   - Обычная пуля калибра 5,45 с серебряной оболочкой, - вступил в разговор эксперт, тщательно копавшийся в грязи у тела. - Первый раз вижу такие.
   - Серебряные пули, - задумчиво произнес Соколов.
   - В нем сидит по крайней мере ещё две, - уверенно заявил эксперт. - Ну ничего, сейчас отвезем в морг, а завтра займемся им как положено.
   - Пули только сегодня достаньте, - попросил Колбин.
   - Эксперт - не человек! - возмутился тот. - Целый день только и слышу: Цветков - туда, Цветков - сюда. Целый день мотаешься с места на место.
   - Это очень важно, - твердо сказал Колбин, выделив слово "очень".
   - Ладно, сделаем, - более миролюбиво произнес эксперт. - Все же не каждый день в нашем районе такое.
   Вздохнув, он отвернулся и продолжил работу.
   - А нам пока предстоит выяснить: кому и зачем понадобилось так упорно бегать за этим мальчиком, - обратился Колбин к подчиненным.
   Лица Соколова и Бахарева приняли грустное выражение...
  
   Медленно разлепились веки, и я с трудом разглядел бетонный потолок плохо освещенного помещения. Тело дико ныло. Я боялся пошевелить рукой или ногой, чтобы не усилить пронизывающую боль. Меня кинули на какую-то твердую поверхность в совершенно незнакомом месте. Даю хвост на отсечение, что никогда тут не бывал. Впрочем, хвоста у меня на данный момент не имелось, и поэтому мысли побежали в другом направлении.
   Что случилось?! Нет, я отлично помнил, как автоматной очередью мне прострелили внутренности. Но почему в прошлый раз это сошло с рук, а сегодня так не повезло? Раньше пули из автомата пролетали насквозь, оставляя лишь боль в пораженном месте, а на этот раз застряли. И боль, такая непереносимая боль, что я даже потерял сознание. Неуязвимость оборотней становилась под вопросом. Решительно, не понимаю, в чём загадка? Может быть, существует запас прочности, по превышению которого организм уже не справляется с подобными нагрузками? А может неуязвимость проявляется только в полнолуние или в близкие к нему ночи? Наиболее логичным мне показалось второе утверждение, и я, не утруждая себя дальнейшими размышлениями, решил остановиться на нём.
   К данному моменту я обнаружил, что отлежал себе все кости. Обстоятельства требовали срочно переменить позу, и я рискнул повернуться на бок. Это оказалось гораздо менее мучительным, чем я предполагал. Глазам представилась невысокая, дощатая стенка. Судя по всему, я лежал в каком-то ящике, и это было удивительным и непонятным.
   Зачем я здесь? Наверное, Федя, увидев, что я еще жив, распорядился притащить меня сюда и сунуть в этот ящик. И что ж они собираются делать со мной дальше? Надо как можно скорее выяснить, куда же мне довелось угодить? Я вновь шевельнулся и упал на спину. Боль иголочками пробежала где-то внутри затаилась. Я протянул руки вверх, крепко ухватился за край ящика, затем рывком подтянулся и сел...
  
   В полной тишине Серёга Анохин, раскинув ноги, полулежал в кресле у стола, освещенного тусклой двадцатипятиваттной лампой. Он скучал. Последняя газета только что прочитана, а впереди еще целая ночь. Ночь была такой же пустой и скучной, как и сама жизнь. Именно от такой жизни он и устроился работать в морг. День за днем Серёга принимал, отвозил и обрабатывал трупы, а если требовалось, то ассистировал экспертам. Раза два-три в неделю он оставался на ночь, забирая полставки сторожа. Платили по нынешним временам не супер, но что не хватало, то Серёга добирал с клиентов. По молчаливому согласию так делало большинство коллег, и Серёга исключением не был. Покойников он сперва немного боялся, но острые ощущения быстро притупились, и Серёга привык. Воистину, нет ничего такого, к чему не мог бы привыкнуть человек. И вот теперь он обходил свои владения, оглядывая молчаливых клиентов.
   В эту ночь их прибыло трое. Не много и не мало. Так, среднее число. Бывало, что морг вообще пустовал, но помнился случай, когда перевернулся автобус, и уж тогда работать пришлось круглосуточно. Зато потом в течение месяца Серёга сдавал приобретенные с божьей помощью вещи во все комиссионки и заимел в те дни неплохой доход.
   На это раз пощипать гусей не пришлось. Целых три персоны, но ни один из них не представлял ничего солидного. Серёге было очень обидно, но тут уж ничего не поделаешь.
   Первой привезли женщину, сбитую грузовиком. Из всего гардероба интерес представляли лишь туфельки. Но весь длинный путь сюда выдержала только одна, а вторая бесследно исчезла где-то по дороге.
   На втором столе лежал пожилой мужчина. Его угораздило выпасть с шестого этажа, но сделать это он умудрился в пижаме и носках. Поэтому мимо его стола Серёга проходил с неизбежным оттенком презрения.
   Третьим оказался какой-то малолетка. На него Серёга не обратил внимания, потому что пацана привезли в грязном рванье. Зато эксперты копались в нем что-то уж слишком долго, извлекая пули (какому это идиоту понадобилось стрелять в такого замухрышку), и все удивлялись, разговаривая о необычном строении то ли туловища, то ли кишок, то ли еще чего-то такого. Они не воспользовались серёгиными услугами, да и хорошо. Его-то покореженный пацан нисколько не интересовал. Потом новоявленные профессора потребовали от Серёги специальный ящик для перевозки покойника. В принципе такой ящик существовал, и Серёга неохотно приволок его из дальней кладовой. Эксперты засунули пацана в ящик и пообещали завтра увезти его в какой-то там институт на вскрытие. Ну да пусть себе увозят, Серёге от этого ни холодно, ни жарко. Вот сейчас обойдет все столы, усядется снова и будет мечтать о том, как через неделю пойдет в ресторан, будет смотреть на собравшихся и прикидывать, чего бы и сколько Серёга поимел, если бы все они вдруг оказались его клиентами.
   Он окинул взглядом окровавленную блузку женщины, полосатые штаны мужика и ящик, в котором лежал странный пацан. Вдруг ему показалось, что изнутри за край ящика уцепились пальцы руки.
   Ух! Серёга перевел дыхание. Времена, когда он предпочитал дежурить только днем, давно прошли, да и сказочками про живых мертвецов Серёга не увлекался. Он снова глянул на ящик... Бледные пальцы крепко сжимали его край! В этот миг над ящиком что-то мелькнуло, и Серёга с ужасом увидел, что покойник сидит!!!
   Страх сковал Серёгу, ноги стали ватными, сердце бешено колотилось. Голова мертвеца повернулась к Серёге, глаза засветились кровавым блеском, руки напряглись, ноги перемахнули через ящик и твердо встали на пол. Серёгины зубы выдавали 120 ударов в минуту, а потом между ними вдруг оказался язык. Покойник, скривив измазанное грязью и кровью лицо, двинулся к Серёге.
   Боль от прикушенного языка несколько отрезвила Серёгу, и он отшатнулся назад. Мертвец протянул вперед ужасные руки, намереваясь задушить его, но Серёга увернулся, присел, проскочил мимо зловещей фигуры и ринулся к спасительному выходу, ведущему наверх.
   Никакие уговоры и щедрые посулы не заставили его зайти впоследствии на территорию какого-либо морга...
  
   Усевшись в ящике, я заметил невдалеке от меня парня. Тот с ужасом глядел в мою сторону. Я собрал все силы и выбрался из тесного убежища. Убедившись, что твердо держусь на ногах, я направился к местному жителю, твердо намереваясь выяснить, где оказался. Но парень с испугом отскочил, очевидно, Федя ему успел рассказать о моих подвигах в подробностях. И бедолага-сторож решил, что я буду мстить. Я протянул руки вперёд, показывая, что нападать я не собираюсь. Но парень в несколько прыжков преодолел расстояние до двери, находящейся за моей спиной, и скрылся за ней.
   Я обернулся и чуть не умер от страха: на столах лежали покойники. С детства не выношу мертвецов, и потом - если есть оборотни, то почему бы не существовать живым мертвецам. Эти, впрочем, пока не оживали. Но когда Федя успел прикончить еще двоих? Может, он зацепил их тогда же, со мной, и теперь прячет здесь. А, может, я нахожусь в резиденции какого-нибудь засекреченного охотника за оборотнями. И эти двое - тоже оборотни. Прошло немало времени, прежде чем мне пришла в голову идея, что, скорее всего, я стою посредине подвала, где расположен самый обычный морг.
   Но оставаться рядом с мертвецами я не желал ни секунды. Меня уже начало трясти от такого соседства, и каждый шорох приближал к нервному шоку. Поэтому я поспешил к двери, за которой исчез парень и, поднявшись по лестнице, оказался на свежем воздухе. Механически переставляя ноги, я поспешил прочь от страшного места.
   Вокруг была ночь, но небо затянули тучи, и я, взглянув вверх, ничего не увидел кроме темно-серой пелены. Слабость охватила тело, но у меня хватило силы залезть по дереву на балкон второго этажа и украсть там куртку, которую кто-то неосмотрительно вывесил сушить. Куртка оказалась великоватой и не просохла, ну да плевать. Ведь в старом рванье я неизбежно привлекал бы всеобщее внимание. Словили бы в два счета, а ходить без куртки не располагала холодная погода. Но теперь я обезопасил себя хотя бы с одной стороны и с трудом двигался вперед по ночному городу, намереваясь к утру добраться до общаги.
   Все вокруг было серым - и небо, и дома, и снег под ногами. Только окна чернели на фоне домов. Но если даже встречались рабочие фонари - они не рассеивали серый сумрак, сгущая его в плохоосвещенных местах, а сами светили таинственным радужным светом. Постепенно до меня дошло, что я иду не в ту сторону. А ноги уже почти не слушались и сами тащили меня вперед. Я кое-как остановился, развернулся и пошел обратно.
   Боль периодически вспыхивала в местах ранений, организм почему-то восстанавливался слишком медленно. На давно промокшие ботинки налипли комья грязи (я где-то видно прошелся по газону). Подошвы ног горели, словно покрылись сплошными мозолями.
   Вдалеке загрохотал первый трамвай. Еще несколько усилий, и я добрался до трамвайной линии, после чего медленно поплелся вдоль рельс. Казалось, прошла целая вечность, пока я не добрался до остановки. Я рухнул на скамейку и стал ждать трамвай.
   Больше всего мне не хотелось видеть этот проклятый город, где всё не так. Подобная жизнь до смерти надоела, на плечи и ноги давила усталость и отчаяние. Кто я здесь и кому нужен? Вокруг не было ни единого прохожего. Но будь рядом многочисленная толпа, я чувствовал бы себя таким же одиноким. Хватит! Забираю документы и домой. Прочь из этого города, где все против меня - такая жизнь оказалась слишком сложной.
   Если бы боль вдруг сразу пропала, если бы перед глазами не стояла победоносно ухмыляющаяся федина рожа, если бы гнетущее состояние безысходности покинуло бы меня, то не глядел бы я сейчас вниз, подсчитывая полурастоптанные бычки под ногами. Вокруг посветлело. Серый сумрак отступал под напором дня. Утро, оно и в городе - утро, тем более в середине весны. Но не до этого мне было сейчас, не до этого!
   Мелко задрожали рельсы. Я уловил настороженным слухом их легкое подрагивание и поднял голову. Дневной свет не спасал убогую картину серого неба и точно таких же домов под ним, подчеркиваемую темными силуэтами деревьев с голыми ветками. Из-за поворота показался красный корпус трамвая. Свет от его фар вспыхнул в последний раз и потух, уже не нужный: последние клочки сумрака спешно расползались в ближайшие подворотни...
  
   К вечеру у Колбина при содействии Соколова и Бахарева сложились три рабочие версии. По первой мальчика мог убить кто-то из знакомых Полынцева. Но Крохалев казался чрезвычайно напуганным ноябрьским происшествием, а Шевченко производил впечатление случайного человека, и не виделось причин, которые бы заинтересовали его крутить это дело дальше. Но запуганного легко можно принудить, а за показным равнодушием вполне мог скрываться холодный расчет.
   По второй версии в деле могли принимать участие ребята, с которыми у погибшего произошла стычка возле "Калинки". Двое из них исчезли после той встречи, но двое еще сидят, и можно будет попробовать раскрутить их. Вот только что понадобилось пятнадцатилетнему пацану от четырех взрослых "жуков".
   Третья версия целиком лежала на Атищенском ОВД. Кто участвовал в перестрелке на территории детского сада? Можно ли этот эпизод привязать к делу убитого на основании изуродованного лица Сонина?
   Кроме того, оставалось много накладок. Чем обусловлено появление волчьих следов? Откуда появилось кровавое пятно на стене? Какое оружие использовал убитый? И, наконец, почему извлечённые из парня пули имели серебряную оболочку?
   Эти вопросы совсем уже переходили на планы следующего дня, но в дело вмешалось чрезвычайное происшествие. Принесли заключение, что кровь со стены детского сада идентична крови убитого пацана. Сомнения в участии убитого в событиях на территории детского сада отпали сами собой. Подискутировав еще полчаса и убедившись, что выгоднее всего разрабатывать последнюю версию, коллеги разбежались.
   Когда Колбин утром появился на рабочем месте, его уже ждали Соколов, Бахарев и растерянный младший лейтенант.
   - Разрешите доложить, товарищ майор, - смущенно отрапортовал тот, - покойник сбежал.
   - Какой покойник? - не понял Колбин.
   - Ваш, товарищ майор. Тот самый, которого вчера привезли.
   - ?!
   - Вот свидетель, товарищ майор. Работник морга Анохин.
   Со стула поднялся мощный парень, который неуверенно посмотрел на Колбина. Он был весь пропитан испугом и чувствовал себя явно не в своей тарелке. По его сбивчивому рассказу Колбин уяснил происшедшие ночью события. Младший лейтенант подтвердил отсутствие трупа.
   - Давайте пройдемся, на месте покажете, как это все происходило, - обратился Колбин к Анохину.
   Тот в ужасе отрицательно замотал головой.
   - Посмотрите сюда, Александр Филиппович, - Соколов жестом указал на голову Анохина.
   Виски двадцатипятилетнего парня словно припорошили изморозью, совсем как у Колбина, чей возраст перевалил далеко за сорок...
  
   А я в это время уже подъезжал к своему селу, нетерпеливо ерзая по сиденью автобуса. Мокрые ноги ужасно мерзли, и я, чтобы отвлечься, вспомнил то далекое время, когда впервые ехал в учагу. Вот ведь как неравномерно бежит время. Восемь школьных лет пролетели одним мигом и сейчас вспоминались как монотонное, но довольно яркое и счастливое время. А с прошлого сентября до сего дня прошла, казалось, целая жизнь, "полная невзгод и опасностей".
   Да, жизнь изменяется не временем, а событиями. Цепочка поступком, скреплённая цементом раздумий, восторгов, оплакиванием неудач. События - островки бескрайнего моря жизни. Впрочем, почему бескрайнего? Ведь у жизни есть край. И мне вчерашним вечером удалось оказаться за ним. Но вот я вернулся. Передо мной снова море. Море моей жизни. Что я скажу себе, когда проживу её, что? Каким будет архипелаг моих событий. Тысячи мелких островков или два-три могучих материка? Прошлогоднее полнолуние отмерило невидимый экватор. И я оказался в новом полушарии, практически неизведанным. А так хотелось лечь на обратный знакомый курс и плыть к родным островкам. Вот я иду в первый класс. Вот чуть не утонул. Вот заблудился в лесу. Вот впервые стою с Колькой на шоссейке. События ли это? Ну всё, пора перекидываться в волка: его, по крайней мере, такие вопросы не тревожат.
   Старательно обходя большие лужи и наиболее развороченные грузовиками места, я медленно, но упорно продвигался к дому, как вдруг заметил донельзя знакомую фигурку, идущую мне навстречу.
   - Колян! - не поверил я глазам своим.
   - Он самый! - заорал он и бросился ко мне.
   Шутка ли, полгода не виделись.
   - Ты откуда здесь? - удивился я, памятуя, что из мореходки не сбежишь так просто, как из учаги.
   - В командировку послали, - гордо заявил Колька. - Кубрик хотим обоями оклеить. У одного салаги мать на обойной фабрике в городе работает, вот его и отправили, а меня вместе с ним, сопровождающим. Добрались до города, он к своим сразу, а я сюда махнул.
   Я быстро забросил чемодан домой и наскоро пообедал. Весь день мы мотались с Колькой по округе и разговаривали о том, о сём. Он рассказывал про учёбу, про казармы, про корабли, про наряды. Я рассказывал о городе, о фильмах, о жизни в общаге. И только главной темы я не посмел коснуться, хоть она жгла язык. Мне просто необходимо было выговориться, рассказать о том, что я стал оборотнем, спросить, что делать дальше! И все же я не рискнул.
   К вечеру мы добрались до ДК, где у недавно открытого видака уже толпился народ. Взглянув на название, я ощутил учащённый стук сердца. "Американский оборотень в Лондоне"! Такого я еще не смотрел. Не прошло и пяти минут, как мы уже сидели в тесном и душном зальчике. Отбегали по экрану телевизора Том и Джерри, погас свет, картина началась.
   Я погрузился в тоскливую дрёму. Творившееся на экране находилось где-то далеко. А я здесь. Герои фильма с потерями прорывались к победе. Они выигрывали. А у меня не получалось. К тому моменту, когда по экрану поползли тиры, они заслужили любовь, а я сидел в душном зале в печали и одиночестве. Если не считать Кольки. Но можно ли было его считать?
   Когда фильм закончился, было уже темно. Меня он откровенно расстроил, а Кольку явно заинтересовал.
   - Эх, мне бы такой пулемет, я бы всем оборотням мозги в потолок вправил бы, - и Колька показал, каким образом он собирается осуществить задуманное. Я молчал.
   Я не стал разочаровывать его тем, что оборотня не берут пули. Тем, что он совсем не так страшен и вовсе уж не похож на то чудище, которое изобразили чёртовы западные сказочники. Но разве интересовало Кольку, что оборотни не такие?
   В тот момент я потерял его навсегда.
   Да что там говорить, посмотрев этот фильм, не только Колька, все без исключения увидели бы во мне толстого, уродливого, беспощадного монстра.
   Откуда ему знать, что оборотень контролирует себя всегда, что может превращаться в волка не только в полнолуние, что убивал я не в порыве проявления потусторонних сил, а при самозащите. Бесполезно! Бесполезно доказывать это как Коляну, так и любому другому. Я уже не принадлежал человеческому обществу. И был только один путь - не дожидаясь, пока меня раскроют, уйти прочь, покинуть их всех и жить своей особой жизнью. Только так!
   - Ты чего приехал, сынок? - перебила мои мысли мать, подбавляя мне в тарелку дополнительную порцию картошки.
   - Все, отучился, - заявил я. - Теперь посылают на отработку, в Сибирь куда-то, на завод.
   - Да как же можно? - удивилась мать. - Вы же еще сосунки. У тебя вот даже паспорта нет.
   - Там выдадут, - солидно объяснил я. - Завтра днём поезд. Документы все оставлю у тебя. Напишу - вышлешь. А теперь я на последний автобус.
   Мать уговаривала подождать до утра, но я был непреклонен. Переодевшись во всё чистое, я отправился в путь. Захватил лишь буханку хлеба да запасной свитер. Из денег имелась сотня, которую я занял у матери на дорогу, да шесть долларов - моя доля, которая хранилась у Кольки с того злополучного августовского дня (он мне их отдал перед фильмом). На мне были все те же штопанные-перештопанные кооперативные брюки, краденая куртка и ботинки, которые я носил на протяжении почти всей этой истории.
   Я не успел.
   Последний автобус окатил меня бензиновой гарью и укатил, но я ничуть не расстроился - город больше не манил меня. Развернувшись на 180 градусов, я зашагал по шоссе в противоположном направлении, как волк, у которого нет пока ни цели, ни намерений. Но он бежит, бежит потому, что надо, а все остальное уже не существенно. Дорога уносилась вдаль и сходилась в точку за горизонтом. По обеим сторонам дороги расстилались мрачные пустынные поля. Серое небо не предвещало хорошей погоды. Сгущался туман...
  
   Тем временем Федя праздновал победу в ночном ресторане. Вообще-то рестор работал до двадцати трех, но к полуночи там собирались исключительно свои люди. Все было по двойному тарифу, но для деловых людей это не представляло особой проблемы. По вторникам и четвергам здесь был стриптиз, по остальным дням эротическое шоу, на которое, впрочем, мало кто обращал внимание, изредка кидая на сцену стольник или частушку. Здесь знакомились, завязывали контакты, обсуждали неотложные дела, договаривались или просто отдыхали, делясь новостями. Здесь не было лентяев или бездельников. Здесь все было по экстра-классу.
   - А вот новость слышали, про живого покойника! - захлебываясь заорал кто-то за соседним столиком. Все загоготали. Федя слушал краем уха, смакуя марочный коньячок.
   - Есть у меня друган, - проглатывая буквы, вещал рассказчик, - в морге работает. Вчера ночью сидит он там, газету читает. И вдруг из гроба мертвец поднимается. Кореш мой туда, сюда, а жмурик его не пускает. Еле вырвался мой Сергунька и теперь морг за тыщу метров обходит.
   Смех усилился, но Феде этот рассказ чем-то сильно не понравился.
   - Э, а как выглядел тот жмурик? - не утерпел Федя.
   - Серый говорил - пацан совсем, штаны, куртка рваная.
   Все вновь заржали, и только Федя стих. Для всех в этой пивнушке рассказ выглядел как сказочка для малолеток, пошлый анекдотец, и только он знал, насколько это серьезно.
   Лавируя между столиками, из уборной возвращался Гена.
   - Сюда иди, Геник, - приказал Федя и, когда тот подошел, больно пнул его по лодыжке, шепотом добавив. - Ты чего, дурик, гнал мне про серебряные пули?
   Глаза у Геника испуганно расширились. Он знал, каким Федя бывает в таком состоянии. Он сразу понял всё.
   - Может, пули они... не серебряные, а? - выпалил Геник без малейшей надежды выкрутиться.
   Федя вытащил из кармана пулю, зло швырнул на пол, поставил на нее железную ножку стула и с размаху сел на него.
   Гена быстренько нагнулся и поднял сплющенную пулю. Из-под треснувшей серебряной оболочки явно проглядывал инородный металл. Гена облегченно перевёл дух.
   - Пули должны быть целиком серебряные, - объяснил он.
   - Где этот трахнутый Хенсель, - в бешенстве заорал Федя. - Да и я дурак, что не проверил.
   Выхватив у Геника из рук пулю, он бросил на стол полтонны и ринулся к выходу. Гена побежал за ним. Он еще не совсем оправился от испуга, постоянно запинался об ножки стульев и извинялся, запинался и извинялся...
  
   Я находился в маленьком лесочке, вблизи которого началась вся эта паршивая история. Сойдя с дороги, я включил нюх, и он безошибочно привел меня к невысокой молодой елочке. Сбросив одежду, я лапами раскидал землю. Так и есть. Полусгнившая куртка, штаны и носок. Водитель того, заграничного автобуса скинул здесь свой прикид. Теперь уже сомнений не оставалось - именно он укусил меня на дороге. Удар, укус и все завертелось. Если бы не он, не стоял бы я сейчас на этом месте и не смотрел тупо на спрятанные вещи. Логическая цепочка замкнулась, и я стал одним из ее звеньев. Перекинувшись обратно в человека, я торопливо оделся, ежась от холода, и вновь выбрался на шоссе.
   Утро застало меня в дороге. Густой туман окутывал все вокруг. Я, не чувствуя усталости, шагал и шагал вперед в молочной пелене предрассветья пока не увидел вдали что-то серое. Я прибавил шагу. Из тумана показалась женская фигурка. Чуть ли не бегом я сократил расстояние до минимума. Фигурка точёная, ухоженные каштановые волосы, розовая вязанная шапочка. Пожалуй, даже слишком молода для женщины.
   Я уже почти догнал ее, как вдруг она резко обернулась. Вместо милого девичьего лица на меня смотрела заросшая бурой шерстью медвежья морда.
  
   Глава пятнадцатая
   В стане оборотней
  
   От потрясения я замер телеграфным столбом. Не каждый день видишь девушек с самой настоящей медвежьей мордой. И все же... Что-то было странное в ней, что-то очень знакомое. Какая-то маленькая деталь объединяла импортного волка, моё собственное отражение в зеркале и эту девушку.
   Все! Понял! Это было в выражении лица, вернее сказать морды. Вы когда-нибудь видели медведя с хитрой мордой? А волка? Хитрость, странная, неестественная - вот какое выражение имела уставившаяся на меня морда. Какая-то лукавая хитрость, придававшая обычным чертам что-то дьявольское. Бог ты мой, а ведь я выгляжу ничуть не лучше.
   Лицо девушки (тьфу ты, морда, разумеется) задрожало, начало дергаться. Со стороны это было так противно наблюдать, что я даже порадовался за моих соседей из "412". Их бы удар хватил, если, не дай бог, конечно, они вдруг проснулись бы ночью. Тем временем лицо девушки приняло человеческий облик, и я даже внутренне успокоился. На человеческом лице не осталось и черточки поганого выражения дьявольской ехидцы. Может и в самом деле существует бог и дьявол, а оборотни - слуги последнего. Да ну, что это со мной сегодня? Глядишь, завтра я поверю в крохотных зеленых человечков.
   - Ну, чего смотришь, пошли, - сердито сказала девушка, повернулась и двинулась к леску в сотне метров от дороги. Я уставился на серый плащ, приятно облегавший фигурку. На вид ей лет двадцать, а личико весьма симпатяшное. Старовата, конечно. Эх, скинуть бы ей лет пять.
   - Чего же ты стоишь? - девушка обернулась, посмотрела на меня и продолжила свой путь. Я обреченно поплелся за ней. Нашли всё-таки, добрались до меня. Не зря, видать, я получил тот проклятый знак оборотня. Ну да ладно, чем чёрт не шутит. Может, с ними я обрету себя целиком и, наконец, избавлюсь от одиночества. Я уже так устал быть один. Мир людей остался позади. Мир полный волшебных огней, тёплых автобусов и колючего равнодушия. Моя проводница вела меня в иной мир - чёрный и неизвестный, совсем как приближающийся лес. Сколько раз я слепым котёнком тыкался носом в пустоту, а теперь я увижу его, увижу! Ведь не зря же они искали встречи.
   Вместо ровного поля под ногами то и дело оказывались бугорки, о которые я спросонья спотыкался. Несмотря на всю важность происходящих событий, жутко хотелось спать. Но я изо всех сил старался не отставать от девушки.
   Миновав полосу зелененьких елочек, мы вступили в сумрак леса. Неясный свет сверху, почти черные стволы деревьев, белый туман, стелющийся вокруг, и какой-то дурманящий запах от земли создавали таинственную картину, которую подчеркивала идущая впереди девушка-оборотень. Не будь сам оборотнем, я бы поверил, несмотря на довольно уже солидный возраст, что попал в самую настоящую сказку. Сейчас дико не хотелось верить в обыденность этой картины, я желал наслаждаться сказочной атмосферой, от которой даже становилось страшновато.
   Конечная цель нашего путешествия показалась внезапно: двухэтажная бревенчатая избушка - крепкая, надежно сработанная. Кто-то ловко запрятал постройку среди скопления высоких елей да так, что не с каждой стороны увидишь. Чуть заметная тропинка, по которой шагали наши ноги, скрывалась под могучими лапами одного из деревьев. Мы нырнули под ветки и, пройдя еще семь шагов, ничего не видя, оказались на крохотной полянке, большую часть которой занимала вышеназванная изба. Девушка уверенно подошла к ней, поднялась на трехступенчатое крыльцо, затем подождала меня и открыла дверь. Сильным толчком она впихнула меня в маленький коридорчик, протащила через него и, когда глаза мои зажмурились на секунду от яркого света в большой комнате, произнесла:
   - Вот, привела.
   Я быстро оглядел комнату. Четыре человека уставились на меня. Первым я заметил старика, смотревшего удивительно мутными глазами. Мой взор отметил седую щетину на щеках и подбородке. Еще двое сидели вместе - одна на коленях у другого. Лет по двадцать пять каждому. В одинаковых турецких свитерах и черных варенках. На меня они посмотрели мельком, ибо кроме друг друга их ничего не интересовало. Последним я увидел парня, ну может на год старше меня. В летней куртке и серых брюках. Этот смотрел на меня довольно любопытно.
   Ну что же, оборотней, оказывается, не так уж мало, чтобы я оказался единственным и неповторимым, но и не слишком много. По крайней мере, для захвата города такой армии явно недостаточно. В последствии выяснилось, что я снова ошибся, но в данный момент я почему-то решил, что угодил на общее собрание оборотней региона.
   Я недоуменно посмотрел по сторонам. Столь яркий свет неминуемо должен был выдавать избушку на сотни метров. Однако закрытые ставни на окнах быстро рассеяли мое удивление.
   - Откуда он? - скрипучим голосом проговорил старик, обращаясь к девушке.
   - Тот самый, - объяснила она.
   - А, - равнодушно кивнул старик
   В комнате воцарилось молчание. Я чуть не падал от усталости, и первой это заметила моя спутница.
   - Ладно разговоров. Пусть идет спать, - она взяла меня за руку.
   В полусне я прошел по длинному коридору, поднялся по шаткой лестнице и оказался в комнатке с двумя заправленными кроватями. Девушка показала на одну из них и вышла, захватив свечу, которая едва освещала один из углов комнаты. Я быстро разделся, нырнул в постель и укрылся одеялом с головой. Через полминуты я уже спал мертвым сном...
  
   Пробуждение состоялось в непонятное время. В комнате, благодаря закрытым ставням, царила исключительная темнота. Я чуть приоткрыл одну из них. За окном сумерки - то ли вечер, то ли утро. Я так и не понял - сколько же удалось поспать.
   Дверь за мной приоткрылась, и я мгновенно обернулся. На пороге стояла уже знакомая мне девушка.
   - Проснулся, - утвердила она, - пойдем скорее.
   И мы двинулись по проходам и переходам. Спустились по одной лестнице, поднялись по другой. Девушка открыла дверь и пропустила меня вперед. Эта комната была побольше спальни. Здесь тоже стояла кровать, кроме того, имелся письменный стол, наполовину закрытый креслом, а у стен находились стеллажи с книгами.
   - Он здесь, Семён Петрович, - сказала девушка, обращаясь куда-то вперед.
   Два окна с открытыми ставнями чуть освещали комнату, но никого живого я здесь не заметил.
   - Можешь идти, Даша, - мужской голос человека средних лет раздался из глубины комнаты.
   Постепенно я начал догадываться, что говоривший сидел в кресле. Оно стояло спинкой ко мне, и я, естественно, не мог видеть, кого оно прячет.
   - Подойди, - сказал хозяин комнаты. - Встань за креслом.
   Я незамедлительно подошел к нему. Над спинкой кресла в сумерках угадывался массивный затылок, больше ничего я разглядеть не мог, сколько ни старался. Очевидно, хозяин не хотел, чтобы я видел его лицо.
   - Кто Вы? - решился я вступить в разговор.
   - Для тебя это не важно, пока...
   Он оборвал фразу. Я тоже молчал, поскольку решил предоставить инициативу своему собеседнику.
   - Что же ты ведёшь себя так неосторожно, - мужской голос прямо-таки впечатывался в мою память.
   - Где?
   - Там, в городе. Ты знаешь, что тебя ищет милиция?
   - Давно уже знаю.
   - Без иронии, пожалуйста. Подумай хорошенько, чем тебе это грозит? На тебе крепко висит одно убийство, а если следователи поднапрягутся, то повесят ещё два.
   Собеседник был здорово осведомлен о моих делах. Ну что же, попробую и я за себя постоять:
   - Но ведь все это только самозащита.
   - Кого это теперь интересует? - Семён Петрович будто читал мои мысли. - Одно я знаю твердо - тебе никому ничего не удастся доказать, даже если ты у них на глазах обратишься в волка. Ты ведь волк, как я понял?
   - Волк, - подтвердил я.
   - Ты здорово наследил. Если убиваешь, держи клыки в крепко замкнутом ротике. А уж если не вышло, позаботься скрыть следы. Не бросай покойников на виду и уж тем более не оставляй свидетелей. Будь следователи хоть трижды тупоголовы, но если свидетельские показания станут совпадать, то и они поймут, что это неспроста. Ты хоть понял, куда попал?
   - Нет, - чистосердечно признался я, желая как можно скорее выяснить этот животрепещущий вопрос.
   - Это стойбище для засветившихся оборотней. Для таких как ты, не умеющих держать себя в руках. Даша в порыве страсти загрызла своего любимого. Нина и Роман здесь около месяца. Рома был оборотнем, укусил Нину, а она как-то вечером начала позировать у себя перед зеркалом. Тут не вовремя вернулись родители. Пока они стояли, окаменев от ужаса, Нина проскользнула в дверь, кинулась к Роме. Им ничего не оставалось, как бежать. А с Ванюшей сложная история, сам тебе расскажет. Здесь все такие, как ты.
   - И старик тоже где-то засветился?
   - Ему просто некуда податься. Не заставлять же его просить по копеечке на улицах. Пусть живет здесь. По крайней мере, с ним дача не пустует. Да и за порядком он неплохо следит.
   - И вы тоже кого-то убили?
   - Вот чудак, ты подумал, что я здесь живу? Нет! Я сюда наезжаю время от времени. Инспектирую, так сказать. Да место таким, как ты, в жизни подыскиваю. В городе я обитаю. У меня благоустроенное лежбище и очень солидная работа, распространяться о которой я тебе не намерен.
   - Так значит, кроме нас еще есть оборотни?
   - Понял наконец-то! Полно!!! Мы живем по городам и селам. Мы везде, но ведем себя тихо-мирно, пока не придет время, когда мы себя покажем в полный рост. Так сказать, во всю силу нового порядка.
   Оглушенный монументальной речью, я молчал.
   - Ну, на сегодня все. Подумай, осознай, кем являешься. А я в свою очередь займусь твоей судьбой. Да, спустись-ка в погреб и занеси в гостиную бутылочку шампанского. Я ее на обратном пути прихвачу.
   Я вышел из комнаты, подхватил с пола зажженную керосиновую лампу и спустился по скрипучим ступенькам. Обойдя нижний коридор, я обнаружил закуток, в котором брала свое начало лестница, ведущая вниз. Освещая мрачные стены, я пробрался в небольшой погреб, где стояли огромные вросшие в землю бочки и стеллажи, на которых располагались стройные шеренги бутылок. Прошло немало времени, прежде чем мне удалось разыскать в громадном скоплении бутылок с иностранными наклейками (Эх, Кольку бы сюда) тяжелую бутылку шампанского. Уже подходя к лестнице, я вдруг выхватил из тьмы обрывок надписи. Заинтересовавшись, я осветил стену. Большие четкие буквы, вырубленные топором, уже почернели от времени:
   "Полнолуние. Вот блаженная пора оборотней. Ибо тогда во всей силе ступают они по земле".
   "Остерегайся пускать в ход клыки свои. Ибо выживший от укуса сам станет оборотнем".
   "Ничего не опасайся, лишь огня да серебра".
   "Велико время для познания человека. Но для оборотня вдвое больше. Ибо и тайн в нем вдвойне".
   Верхняя часть пятой надписи едва виднелась из-за бочек, но отодвинуть их было свыше моих сил. Тогда я влез на одну из бочек и, светя на каждую букву, прочитал написанное. Вырублено оно было раньше, так как многие из слов звучали не так и оканчивались твердым знаком. Общий смысл этой надписи гласил:
   "О, оборотни! Несчастные существа! Дьявол наделил вас силой сверх естества. Он же ведёт вас своею дорогой".
   А ещё ниже, были видны смутные буквы шестой надписи. Но свет лампы не мог проникнуть в ту мрачную щель. Я так и не сумел подобраться к продолжению. Поэтому, прихватив бутылку шампанского, поднялся наверх и направился к гостиной.
   Там ярко горел свет и даже работал черно-белый телевизор. Все были в сборе, только загадочный хозяин отсутствовал. Но он еще не уехал, так как Даша выхватила у меня бутылку и поспешила к выходу. Когда она вернулась, где-то за стеной завелся двигатель, автомобиль тронулся с места и постепенно стих вдали.
   А здесь каждый занимался своим делом. Иван смотрел на экран телевизора, где бегали крохотные фигурки футболистов. Нина и Рома о чем-то тихо переговаривались. Старик сидел, погруженный в грустные думы. А Даша? Даша тащила из кухни тарелки с едой. В общем, милая семейка собралась на совместный ужин. И ничего такого, что бы напоминало о нашей сущности. Любой написал бы здесь "ужасной сущности", но только не я. Любому легко говорить, ведь он - человек. А я вот лично ничего ужасного в своей сущности не видел. Да, есть сверхъестественные способности. Да, в волчьем облике многое кажется совершенно другим. Но я верил, что сущность моя оставалась человеческой.
   Тем временем все уселись за стол. Из тарелок шёл пар от картошки с мясом. Насмотревшись фильмов про оборотней, я теперь мучился ужасными догадками о происхождении мяса.
   - Что за мясо? - осторожно спросил я. - На свинину как-то не очень похоже.
   - Рома вчера быка задрал, - отозвалась Даша.
   - А... можно посмотреть?
   Даша хмыкнула и мотнула головой направо. Я встал из-за стола. Даша тоже вскочила и пошла впереди, указывая мне дорогу.
   Красивая у нее была фигурка, хотя и немного плотная. Однако... Если из такого худого пацана, как я, получился довольно значительный волк, то уж из нее вышел бы медведище... Страшно подумать! Жаль, что она - не волк. Тогда бы... быть может... у меня появился бы маленький шанс. Вспомнив слова Семёна Петровича о том, что случилось с её бывшим парнем, я порадовался, что шанс маленький. Но решил не возражать, если судьба вдруг разрешит ему стать большим.
   Опасения насчет мяса улетучились, когда на кухне в морозильной камере передо мной предстала свежеразделанная туша быка. Понимающе кивнув Даше, я вернулся на место.
   Ужин быстро закончился, и Даша подвела ему итог.
   - Я готовила, - она пристально посмотрела на меня, словно готовилась к моим возражениям, - а ты и Ваня помоете посуду.
   Ваня хотел воспротивиться, но на экране началась информационная программа. Кроме того, ему жутко хотелось выяснить, откуда я такой взялся. Поэтому он собрал в стопку грязные тарелки и потащил их на кухню, а я, прихватив кружки, вилки, ложки и нож, отправился туда же.
   Обязанности мы распределили так: я мыл посуду, а он вытирал, с интересом поглядывая на меня.
   - Откуда ты? - наконец спросил он.
   Я, однако, сперва решил выяснить, где нахожусь. Оказалось, что за ночь я ушел не слишком далеко и теперь находился на окраине района, на границе с Питерской областью. Тогда я без утайки поведал о происшествиях, что приключились со мной. Рассказчик из меня еще тот, поэтому, если хотите знать, о чем я говорил, читайте книгу, начиная с первой главы.
   После долгого и нудного рассказа, пока Ваня удовлетворял любопытство, к расспросам приступил я. Меня больше всего интересовало, что за сложную и запутанную историю пережил он, прежде чем попал сюда.
   - Да так, ничего интересного, - попробовал отвертеться он, но все же начал:
   - Мы с братом были близнецами. Всегда вместе учились, вместе бегали, но комнаты у нас были разными, квартира-то у нас в Питере большая - пять комнат. В одной - гостиная, во второй - спальня родителей, третья и четвертая - у нас с братом, а в пятой барахло разное хранилось, шмотки старые, видак запасной и тому подобное. И вот замечаю я, что раз в неделю братан поздно вечером возвращается и мимо моей комнаты в свою быстро так, а ко мне и не заглянет даже. После третьего раза решил я выяснить, что с ним такое. Дверь толкнул, а она на замке. Стучал, звал - бесполезняк, он так и не открыл. Тогда я в ванную двинулся - зубы почистить. Гляжу, в ванной штаны брательника: грязные, в бурых пятнах - не иначе кровь. Видать, случаем замочил кого-то братишка. Но смыться успел. Я на следующий день со всех сторон подъезжал, но он молчал и все тут. У меня подозрения растут и растут, но не закладывать же ментам родного брата, не так ли?
   - Угу, - подтвердил я.
   Прошлым летом я горячо бы оспорил эту гнилую позицию. Но сейчас милиция шла и по моим следам. И подвиг - смерть несостоявшегося оборотня Эдди - с их стороны видится банальным убийством.
   - А главняк, - продолжил Ваня, - через неделю начался. На нашей квартирке был маленький сейшен - человек десять одноклассников. Всё в полном разгаре - пацаны курят, бабы красятся. Две пары подстилки расстелили и групповушку устроили, а немного в стороне Гога одной девчонке показывал, как больше удовольствия получить. Я тоже начал было одну клеить, чтобы к групповушке присоединиться. В углу комнаты видачок работает, но никто им не интересуется, только брат мой - Серега - в экран вперился и без отрыву. Я с этого момента все до последней секунды помню.
   - Что казали-то, - вступил я, потому что Ваня смолк, уйдя в воспоминания.
   - На экране волк-оборотень гоняет двух негров по мрачным коридорам. И вдруг Серега как затрясется, лицо у него задергалось, одежда лопнула. Смотрю - вместо Сереги волчара стоит, огроменный такой. Я не въехал сперва - откуда животное взялось. А тут парочка одна - пацан какой-то чернявый, а под ним Ольга лежала - заметила хвостатого. Они кончали уже, когда Ольга глаза приоткрыла, волка увидала, да как завизжит. У нее сразу сокращение мышц. Их потом даже в больницу повезли, чтобы хирургическим путем разнять...
   - А что с братом стало? - прервал я Ванюшин рассказ, потому что меня меньше всего волновали подробности хирургического вмешательства.
   - С Серегой-то? - продолжил чуть обиженный Ваня. - Гнусь одна. На Ольгин визг народ попёр в гостиную. Даже пацаны с балкона. Первым к нему Коля сунулся. Волк как прыгнет, повалил его, чуть не в клочья разорвал. Всех кровью забрызгало, девки визжат. Волк в спальню рванул, где балкон. Все замерли, только я, да Венька за ним кинулись. В спальне волк развернулся и на Веню. Да Веня тоже не дурак, увернулся. Волк в шкаф врезался, тот аж по частям развалился. А я в то время у балконной двери стоял. Волк мимо меня пролетел, голову развернул и мое колено клыками поцарапал. Неглубоко, в общем, не опасно. А потом через перила, и вниз прыгнул. А квартира наша, я забыл сказать, на седьмом этаже. Так что волк тот в лепешку. Когда мы выбежали из подъезда, глядим - вместо волка Серега лежит, насмерть разбился. А через месяц и со мной началась та же мутотень. Но я не стал дожидаться, пока приспичит порвать кого-нибудь, сбежал. По дороге меня старик выцепил и сюда привел. Теперь здесь обретаюсь, местечка жду подходящего.
   Посуду мы давно вымыли. Пора отправляться спать. Неуверенно ступая, мы поднялись по темной лестнице (электрифицировали только первый этаж дома), добрались до спальни и быстро уснули.
   Половину следующего дня я провел, блуждая по округе. День был солнечным, почки на деревьях вот-вот собирались лопнуть, на краях темных еловых ветвей ярко зеленели молодые побеги, появилась свежая травка, а на полянах уже желтели цветы. Я даже вздумал искать грибы, но неудачно.
   Весна выдалась теплой, даже в лесу снег почти исчез. Только в отдаленных тенистых районах можно было наткнуться на остатки прошлого великолепия. Домик находился в глубине леса. Я не нашел никаких дорог вблизи, хотя досконально исследовал все окрестности. И самое странное - даже не смог обнаружить следов от машины хозяина.
   Казалось, убежище оборотней отрезано от всего мира, и мне никогда не суждено увидеть лица людей. Конечно, я понимал, что если идти все время в одном направлении, то в конце концов мне удастся выбраться из леса, но я боялся, что, вернувшись обратно, не найду избушку, а убегать отсюда я не хотел. Зачем? По крайней мере, здесь у меня было надежное пристанище.
   Возвращаясь к дому, я увидел стоящую у высоких елей черную "Волгу". Хозяин приехал вновь. Интересно, как он добирается сюда по бездорожью.
   - Где тебя носит? - возмутилась Даша, увидев меня. - Его целый час ждут, а он шатается где-то.
   В гневе она была такой хорошенькой. Впрочем, блондиночка по красоте ей не уступала. Отогнав красоток из горячих мыслей, я тяжко вздохнул и поспешил в комнату хозяина.
   - Явился, - утвердительно произнес его голос.
   Самого его опять скрывала спинка кресла.
   - Что ж, продолжим разговор, - сказал он, не дождавшись от меня ответа. - Сегодня тебе предстоит узнать о себе побольше. Ты знаешь, кем являешься?
   - Я - оборотень, - несмело сказал я.
   - А кто такой оборотень? - спросил он.
   - Это такой человек, который в волка может превращаться.
   - Э нет, ты не прав! Оборотень - не человек! Ты ещё про волка скажи: "Это собака, которая живёт в лесу". У тебя в городе есть друзья?
   - Нет, - тихо сказал я.
   - Вот видишь! Их у тебя и не могло быть. Ты не такой как они. И дома у тебя не могло быть. Ты же возвращался к себе в деревню. Почему ты сбежал и оттуда?
   - Боялся, кто-нибудь узнает, что я - оборотень.
   - Ну узнали бы, что с того?
   - Вбили бы, - сказал я, вспомнив Федю. - На тыщу кусков порвали бы.
   - А что, пытались?
   - В меня даже стреляли! - обижено завопил я. - В последний раз вообще чуть не прикончили. Еще бы одну пулю, и я б, наверное, помер.
   - Оборотни неуязвимы для пуль. И ты это знаешь.
   - Ну верьте мне, - чуть не плача, не соглашался я. - Чуток, и откинул бы копыта.
   - Если в тебя стреляли серебром, то паршивеньким. Быть может, сплав с большим количеством примесей. Или тонкослойная пуля. А то ты бы сейчас здесь не стоял. Везучий ты. Если бы сердце задела пуля, пусть даже наполовину серебряная, ты сейчас находился бы среди мертвых.
   - А почему серебро так действует на оборотней?
   - Думаю, действует обычный закон сохранения энергии: "Если в одном месте что-то появится, то в другом что-то непременно исчезнет". Оборотни получили исключительные преимущества, но самое обычное серебро стало их проклятием. И очень плохо, что кому-то это известно. Отвратительно, что кто-то верит в тебя, как в оборотня.
   - Что же мне теперь делать?
   - По крайней мере, на людей не надейся. Они не помогут. Ты уже изгнан из их общества!
   - Почему? - прошептал я.
   - Люди состоят из массы, из толпы. Их сильно не устраивает, когда кто-нибудь выделяется. Отщепенцу начинают завидовать, ненавидеть его, ставить капканы. Думаю, ты уже на себе это испытал.
   - Но если мы не люди, то кто же? Слуги дьявола?
   - Ну уж не надо тут по-детски! Вселенная бесконечна, и ее уже не втиснешь в рамки ни бога, ни дьявола. Везде пустота. Лишь вспыхивают крохотные искорки жизни, столь малые, что на общем масштабе они незаметны. Но кто мы, ты хочешь знать? Мы симбиоз природы и человека. Мы древняя цивилизация (да, я не боюсь этого слова, цивилизация). Пока людей больше, они правят миром. Но их власть не вечна, придет время - мы станем у руля, и людям придется потесниться. Мы лучше приспособлены к жизни. У нас есть свои знания, своя культура. Нет повода, сбрасывать нас со счетов. Мы держим позиции тем, что о нас знают лишь единицы, да и кто им верит, ведь мы противоречим законам природы. Но когда откроют новые законы, наше существование не станет вызывать ни малейшего удивления.
   - Но эти времена придут еще не скоро, что же делать нам? - чуть слышно спросил я.
   - Боишься не увидеть расцвета оборотней? - раздался смешок. - Надо жить, просто жить. Я считаю, оборотень прожил не зря, если он посадил дерево, удачно женился и сделал еще одного человека оборотнем.
   Мне вновь ничего не оставалось, как молчать. Меня погребла лавина новых знаний.
   - А как вы отыскали меня? - произнес я сдавленным голосом.
   - По запаху. Все наши издают особый запах. Ты тоже научишься различать тончайшие запахи и определять, кто есть кто? Скоро ты научишься многому, о чём раньше и не подозревал. А теперь иди, и помни, что ты - оборотень!
  
   Глава шестнадцатая
   Засада в огне
  
   Странными нам кажутся послания, пришедшие тайными путями. Может, потому им и хочется верить.
   "Узривший Кровавую Луну доверься ей, и станешь равным среди лучших, первым среди равных. Венценосна судьба слышащего её приказы, но печальна того, кто перечит ей и прекословит".
   Водя пальцем по краям выщербленных букв, я вчитывался в шестую заповедь. Вообще-то, подвал меня не пускали. Я сам проник туда, когда дом опустел на час-другой. В тот день даже старик, собрав свои поделки в холщовую сумку, степенно удалился из дома. Особняк оборотней оказался всецело в моей власти. И я рискнул забраться в запретные места.
   Выжимая всю силу из половинчатого состояния, я поднапрягся и сдвинул бочки. Сдвинул на чуток. Но и этого хватило, чтобы прочесть шестую надпись.
   Не знаю, была там ниже ещё одна. А, может, и не одна. Может, свод законов оборотней тянулся до самого пола. Но верю, там, среди них должна быть такая, в которой бы точно значился путь моего спасения, свет у горизонта.
   Но до седьмой я так и не добрался. Где-то сверху послышался натужный скрип. Боясь, что обитатели жилища оборотней уже вернулись и взволакивают сейчас по скрипучим ступеням крыльца добычу, я толчком придвинул бочки на место и пулей вылетел в коридор первого этажа.
   Я ошибся. Дом оставался пустым. Но я уже не рискнул возвращаться в подвал, дабы прочесть слова следующего закона. Вечером в моих мыслях возникали и гасли луны. Какая она, кровавая? Почему её нельзя ослушаться?
   Но вместо таинственной луны мне постоянно рисовался тот огромный круг из давнего сна. Оранжевый диск на чёрном небе, исполосованный мрачными морщинами.
  
   "С понедельника начинаю новую жизнь" - заявляют в конце недели тысячи людей в разных странах земного шара. Самые стойкие из них выдерживают до следующей пятницы и клятвенно заверяют, что со следующего понедельника они, наверняка, начнут новую жизнь.
   Моя новая жизнь началась не с понедельника. Впрочем, от старой её отличало лишь место жительства. Жизнь в тихом домике в глубине леса шла своим чередом, моё появление ничуть не поколебало устои убежища оборотней. Со времен построения избушки через нее прошли тысячи, и я был лишь одним из многих. Жизнь моя текла бы куда скучнее, чем в городе, если бы не множество занятий. Вставал я часов в десять, завтракал и шел заготавливать дрова: погода еще оставалась довольно холодной по ночам. После обеда я помогал Даше по кухне, а вечерами мы все вместе смотрели телевизор или играли в карты старой, замасленной колодой, засиживаясь, бывало, до глубокой ночи. Остальные обитатели тоже не выли от скуки. Старик методично вырезал поделки из дерева. Нина и Роман целыми днями пропадали в лесу. У Даши было полным-полно забот по кухне. Ванюша, который раньше вовсю крутился на подхвате, уступил эту роль мне и теперь целыми днями валялся на чердаке и читал старые журналы, которых в доме накопилось великое множество. Временами Роман и Ваня уходили на охоту, доставляя к столу корову или свинью. Где они их добывали, непонятно, но есть хотелось ежедневно, поэтому вопросов о местах такой прибыльной охоты я не задавал. Впрочем, в последнее время необходимость охотиться отпала. Приехавший из города грузовичок заполнил полкладовой различными фирменными баночками и пакетиками. По всей вероятности, немецкой гуманитарной помощью. Жизнь была прекрасна. Однако я прекрасно понимал, что она не могла продолжаться вечно.
   Особенно я это ощутил после исчезновения Ванюши. Как-то раз, проснувшись утром, я обнаружил, что кровать Вани пуста и даже аккуратно заправлена. Вечером по разговору влюбленных я догадался, что хозяин пристроил Ваню, но куда, так и не узнал. В общем, я был уже подготовлен к новому разговору, но все же испытывал сильное волнение, когда Даша позвала меня на третью встречу с таинственным хозяином.
   Я вновь не видел его из-за широкой спинки кресла и довольствовался лишь твердым и уверенным голосом.
   - Ну что же, мальчик, я позаботился о твоей судьбе. Будешь пригрет, накормлен, а в будущем намечается солидная работа. Впрочем, она уже зависит лично от тебя. Но, как я вижу, ты не дурак.
   Похвала, хоть и несколько сдержанная, меня вдохновила, и я приготовился внимательно слушать.
   - Была у тебя девочка? - вдруг спросил он.
   Дыхание от волнения перехватило, и я отрицательно замотал головой, пока не догадался, что он меня не слышит.
   - Нет, - сдавленно ответил я.
   В его присутствии я всегда чувствовал себя неуютно.
   - Отлично! - сказал он. - А хочешь? Только честно.
   - Да, - сказал я, подумывая о Даше.
   В таком вопросе врать не хотелось.
   - Значит, будет, - утвердил он. - Я подобрал тебе одну, - он усмехнулся и добавил. - Одной пока достаточно?
   - Да, конечно.
   - Вот и хорошо. Паспорт твой где? Или возрастом не вышел?
   - Да там, - мотнул я головой в неизвестность. - Оформляют чего-то.
   Шестнадцать лет мне исполнилось еще в начале марта, но с паспортом тянули, и я никак не мог получить его.
   - Не имеет значения, - сказал он. - Сделаем, другой. Теперь о девочке. Ей тоже скоро шестнадцать. Родители занимают ответственные должности, в настоящий момент подыскивают подходящий вариант обмена квартиры. Через год они уезжают на новое место работы в другой конец страны.
   - Вы познакомите меня с ней?
   - Да нет, дружок, я тебе ее только покажу. Знакомиться будешь сам. Твоя задача - сделать ей ребенка.
   - Но как?
   - О боже! И ты говоришь, что учился в ПТУ? Неужели там тебя не успели просветить по этому поводу?
   - Не в этом дело. Она ведь не согласится.
   - Если будешь стоять пнём, конечно, не согласится. Ты должен укусить ее, а когда она станет оборотнем, то уже не сможет отказать тебе. Родители узнают о ребенке, принимают тебя в семью (хотя и с небольшим скрипом, но счастье дочери дороже) и увозят "далеко от этой земли", - пропел он последние слова.
   - Я не смогу укусить ее.
   - Ты это кому говоришь? Директору училища? Милиционеру? Мне ли не знать, что ты загрыз трёх здоровенных мужиков.
   - Не трех, а двух! И один из них был вовсе не мужик, а парень.
   - Господи, двух-трех, какая разница. Главное - опыт уже есть. Тебе ведь не убивать ее надо, а лишь тихонько укусить. Учти, не поцарапать, а именно укусить, от мелкой раны эффекта не будет.
   - А если я скажу "нет"?
   - Имеешь право. Тогда - скатертью дорожка. Здесь не место жительства, здесь лишь временное пристанище для тех, кто пока не сумел устроиться в обществе. Здесь, как и везде, действуют законы, но только особые, свои. И, как и везде, тот, кто их нарушает, становится изгоем. Подумай на эту тему, прежде чем принять окончательное решение. Даю тебе время до ужина.
   Я повернулся и пошел к лестнице. Вслед мне донеслось:
   - Помни, ты уже настроил людей против себя. Не надо портить отношения с оборотнями. Они тоже умеют за себя постоять...
  
   Стемнело. В доме с плотно прикрытыми ставнями зажегся свет. Наступала пора ужина. Оборотни, переговариваясь друг с другом, собрались в столовой. И лишь одно место пустовало - тот, для кого оно было предназначено, так и не вышел из спальни, отягощенный, видимо, тяжелыми раздумьями.
   - Будете ужинать, Семен Петрович, - спросила Даша, поднявшись в главную комнату на втором этаже.
   - Нет, Дашенька, спасибо, в городе поужинаю. Позови-ка лучше того, новенького.
   - Он в спальне и еще не спускался.
   - Хорошо, я сам к нему зайду. Больше мне нет смысла от него таиться. Сегодня он или станет окончательно нашим, или уйдет в мир иной.
   Тяжёлые шаги хозяина послышались на лестнице, затем в коридоре первого этажа. Поднявшись по противоположной лестнице, хозяин очутился в спальне. Она оказалась совершенно пустой и безмолвной, лишь открытое окно то и дело хлопало рамой об косяк...
  
   А я в этот момент был уже далеко. Обратившись в волка, я крепко сжимал в зубах узел с одеждой и мчался, желая как можно скорее выбраться из страшного леса. Неделю назад я думал, что нашел верный путь в призрачном странном мире, где еще так недавно перед глазами стояла лишь неизвестность. Казалось всё, о чем я мечтал, сбудется, жизнь обустроится, а судьба находится в надежных руках. Но и этот путь оказался тупиковым. И здесь я стал всего лишь маленьким, никому не нужным запасным винтиком в сложной машине взаимоотношений оборотней. И ещё эта, неизвестная мне девчонка. Да не хочу я получать спокойствие таким мерзким способом! Я не буду её кусать!!!
   Но ведь прошлой осенью моей розовой мечтой было соблазнить дочку директора училища, жениться и переехать на квартиру, покинув ненавистную общагу. Но я не хотел никого делать оборотнем, не хотел! Достаточно я сам пережил за полгода, чтобы никому не желать своей участи, тем более ни в чем не повинной девочке. Может быть даже красивой. В мечтах я уже представлял, как знакомлюсь с ней, с ее родителями. Как я хотел, чтобы мечта сбылась без какого-либо укуса.
   Мечты разлетелись вдребезги, когда я запнулся о скользкий корень. Волчья сущность ничего не меняла. Знакомиться с девочками я так и не научился. Я продолжал теряться в их присутствии, не мог даже поддержать элементарного разговора. Я сумел поставить на место старшаков. Но девочки... Они оставались страшно далеки и нереальны.
   И всё же... А может, стоило попробовать? Может, вернуться ещё не поздно?
   Но я набирал скорость, оставляя позади новые и новые метры нелёгкой дороги. Девочки, весёлые вечеринки, блестящие машины - мне предлагали, мне совали это прямо в руки. Я отказался. И только мрачный лес высился вокруг меня, одинокого.
   Чтоб не расклеиться от жалости к себе я откинул подальше тоскливые мысли и почувствовал себя волком, холодным сдержанным волком, который мчался сейчас вперед и вперед. Волку плевать на одиночество. У него только одна задача - прорваться! Оставаться здесь нельзя, ибо человек, сидевший в нем, знал слишком много. И ноги, подчиняясь приказу, мчались и мчались, унося волка всё дальше.
   А проклятый лес никак не заканчивался...
  
   За несколько минут до полуночи возле затаившегося домика остановилась красная "Нива". Из неё вылезли четверо крепких молодцев, одетых в однотипные кожаны (трое в черных, один в коричневой). Наскоро перекурив на крыльце, они вошли в дом. В гостиной находился полный состав оборотней за исключением беглеца. Кивнув головой гостям и подождав, пока они усядутся за стол, хозяин приступил к делу:
   - Ну что же, ели, пили за народные деньги, теперь надо и поработать.
   - Надо, так сделаем, - мрачно пояснил один из гостей.
   - А чё надо-то? - нехорошо ухмыльнулся его сосед.
   - Парня одного поймать. На вид лет шестнадцать. Черная болоньевая куртка, спортивные темно-синие штаны. Вот фотография, - хозяин протянул два снимка гостям.
   - Только два? - спросил тот, что был в коричневой куртке. - Чё не каждому?
   - Вполне достаточно, - раздраженно ответил хозяин. - Разобьетесь на две группы. Двое волками побегут по его следу. Двое - в машине на перехват, обследуя все встречные деревни. Куда он потопал?
   Старик поводил взглядом по карте и показал пальцем направление, в котором удалялись следы беглеца.
   - Что с ним делать, когда поймаем? - обратился к хозяину один из гостей.
   Хозяин раскрыл шкатулку, принесенную из кабинета. Внутри оказалась дюжина острых серебряных кинжалов рукоятками из чёрной пластмассы. Отделив четыре, хозяин раздал их гостям.
   - Пули не даю. Действовать надо бесшумно. Помните: парень не должен уйти. Большой опасности не представляет, но без него будет спокойнее. А теперь за дело.
   - Чё долго вошкались с пацаном-то? - пробурчал самый недовольный. - Прибили бы сразу и делу конец.
   - Да я все надеялся сделать из него настоящего вервольфа, - задумчиво произнес хозяин. - Кто ж знал, что у него окажется такая гнилая душонка. Жалостливая. А жалостливые нам не нужны. Такие порушат все замыслы. Объяснишь им, растолкуешь по полочкам, ждёшь результатов, а они стоят, задумались. Вроде бы всё ясно: сказано - выполняй. Но нет, замерли, рассуждают: надо или не надо? И ведь не скажешь, что болваны, тормоза какие-нибудь. Нет - просто никчемные пустышки. Тщетно стараются повернуть мир и не замечают, что мир давно уже вертится в совсем другую сторону.
   Двое беспрекословно уехали на машине, с трудом лавируя в темноте между деревьев. Никто не смог бы проехать этим путем, только оборотни, вооруженные сверхмощным зрением, катили по бездорожью в упорной надежде - схватить маленького змееныша, посмевшего бросить им вызов.
   Вторая пара скинула одежду, надела на шею кожаные мешочки, куда упаковали серебряное оружие, и вышла на крыльцо, готовясь к безжалостной погоне...
  
   Не знаю, сколько прошло времени, но я порядком устал. Бегать по-волчьи я так и не научился. Ноги заплетались. Сухие сучки и корни деревьев словно старались, чтобы я запнулся об каждый из них. Морда моя уже два раза пропарывала окрестные кусты, и особого удовольствия мне это не доставило.
   И вдруг лес кончился. Я испытал чувство безмерного восторга, когда вылетел на открытое пространство. Лес остался за хвостом. Впереди расстилалось поле, а за ним на холме виднелась деревенька, над которой светила полная луна. Была, вероятно, глубокая ночь, потому что ни в одном из домов не светились окна. Но это меня не расстроило, и я неторопливо побежал через поле к людям.
   Перейдя поле, я вновь стал человеком, чтобы не напугать какого-нибудь не вовремя проснувшегося мужика. Предвкушая конец мучениям, я вглядывался в приближающиеся дома. Что-то было не так. Половину переднего сруба разобрали, как для замены, но брёвна валялись тут же, и я никак не мог сообразить, почему их оставили гнить под дождями. Избы страшно покосились, а у одной даже провалилась крыша. И вдруг меня как громом поразило - у домов были выломаны окна. Не просто стекла, а сами рамы и даже косяки. Тут и там валялись поломанные заборы, поваленный столб электропередачи перегородил дорогу. Я шел сюда зря - деревенька оказалась заброшенной.
   Но что это? Слабый источник света мерцал из-за длинного дома со следами былой побелки. Уж не инопланетяне ли заинтересовались покинутым местом и устроили здесь базу? Я сразу насторожился, подкрался поближе и осторожно высунулся из-за угла. По счастью там обнаружилась стопроцентно земная техника. Обычная красная "Нива", фары которой бросали мощный сноп света на единственную уцелевшую стену когда-то величественного дома из кирпича. Почти сразу же я услышал голоса, доносившиеся изнутри дома напротив.
   - Вот чёртов пацан. Угораздило его сбежать в такую пору. Теперь всю ночь не спи, жди его здесь.
   - С чего ты взял, что он рванёт сюда?
   - Да в этом направлении по всей округе не найдешь больше ни одной деревни. Эта на отшибе стояла, поэтому и ее бросили. А расположена она на пригорке. Пацан ее издали заметит и побежит сюда. Больше ему деваться-то некуда. Что он - дурак - ночевать в лесу.
   Я хотел было радостным криком привлечь внимание говоривших, но вдруг до меня неожиданно дошло, что пацан, которого они проклинали на все корки, - я сам.
   - Слушай, может быть, он уже здесь и спать завалился, - послышался недовольный голос менее сообразительного.
   - Ну пошли, проверим, - отозвался голос второго, - а то спать сильно хочется.
   Я замер за спрессовавшейся поленницей полусгнивших дров, а двое моих преследователей вышли на крыльцо.
   - Я тут где-то сарай видел, наполовину сеном наполненный. Вот куда он мог забиться, - сказал засоня.
   - Да сгнило уж твое сено.
   - И все же посмотрю.
   - Давай скорее, а то холодно тут. Во невезуха на мою голову. Надо было сразу кончать щенка, а то тянули, тянули.
   Они зашли в сарай. Видимо, сено не сгнило, потому что они стали что-то ворошить, где-то копаться, чем-то шуршать. А у меня возник план, отчаянно дерзкий, но позволявший избавиться от обоих преследователей сразу. Я уже понимал: какое им дали задание. А с заданием, наверняка, и серебряные пули.
   Я выскочил из засады, подбежал к сараю и накинул тяжелый засов на петлю, а затем засунул в нее валявшийся неподалеку ржавый крюк. В дверь тут же замолотили, но сарай стоял непоколебимо. Я бросился к "Ниве" и распахнул заднюю дверцу. То, что мне нужно, я обнаружил не сразу. Канистру с бензином почти доверху укрыли грязными мешками. Я схватил ее и рванул на себя. Она с трудом подалась, внутри булькнуло - её две трети явно не пустовали. Я поднапрягся и потащил ее к сараю.
   В дверь стучали громче и громче. Казалось, сарай раскачивался от могучих ударов. Я трясся от ужаса, но продолжал поливать бензином стенки сарая (совсем как в первой серии "Воя"). Однако факела поблизости не оказалось, и я остановился в нерешительности. Внутри сарая оглушительно треснула какая-то доска. Я вздрогнул, испуг подхлестнул меня, и ноги вновь понесли меня к машине. Я мгновенно вытряхнул из бардачка все содержимое и начал лихорадочные поиски. Какое счастье, почти сразу же пальцы нащупали узкую и холодную зажигалку, с которой призывно улыбалась совершенно неодетая девушка на песке пляжа у самого синего моря.
   Через пару секунд я уже стоял у сарая. Надавив на кнопку, я почти бессознательно верил, будто бензин в зажигалке весь вышел. Но язычок пламени рассеял пораженческие настроения. Я осторожно поднес огонь к залитой бензином стене и сразу же отскочил. Огромный столб пламени охватил сарай. Горело все, даже мои ботинки, куда упало несколько капель бензина. Сразу стало жарко. Пронизывающий ночной холод мгновенно улетучился. Из сарая доносились дикие вопли заживо горящих. Одна пара кулаков продолжала безуспешные попытки сокрушить дверь. Другая долбила стену напротив места, где стоял я. Очевидно, оборотень чуял мое присутствие. А я, вместо того, чтобы уносить ноги, стоял и стоял в мёртвом оцепенении. Огонь полыхал в нескольких сантиметрах от лица, копоть садилась повсюду, куртка нагрелась до невозможности. А я стоял и не верил, что происшедшее - дело моих рук.
   Внезапно доска напротив меня проломилась, в образовавшуюся щель высунулась рука, покрытая серой шерстью. Сжатым в кулаке ножом он полоснул меня по левой руке. Я вскрикнул от боли и отшатнулся. Нож распорол куртку и довольно глубоко прошелся от плеча до локтя. В этот момент крыша сарая рухнула, и рука, дернувшись, исчезла в огне. Сразу же обрушились стены и погребли под собой двух оборотней, так и не сумевших вырваться из западни.
   Пожар быстро догорал. Пламя не перекинулось на соседнее здание, а угасло на небольшом участке, где еще недавно стоял сарай. Уголья переливались багровым блеском, а ветер разносил белый пепел по окрестностям.
   Холод, еще минуту назад позорно отступавший, снова почувствовал себя хозяином и принялся терзать меня с новыми силами. А я стоял, чувствуя тягостную опустошенность. Я не питал иллюзий насчет исхода, если бы тем двоим удалось схватить меня. Надеяться на худшее меня научил еще Федя. Игра продолжалась. Игра по всё тем же правилам. Я был чужим для них, а значит врагом, которого следовало ликвидировать. Поэтому хозяин и выслал погоню. И не моя в том вина, что удача пока сопутствовала мне. Радости от победы я не дождался. Наоборот, думал о том, что лучше бы проехали эти двое мимо деревни, или я проскочил бы здесь первым. Но судьба повернула все именно так. И я снова не знал, что мне делать дальше, ибо теперь и оборотни решили биться со мной до победного конца. Сильно болела рука, куртка набухла от крови. Продолжать дорогу не было сил. Я хотел разыскать на пепелище нож, чтобы хоть как-нибудь защитить себя, но мысль, что угли вдруг зашевелятся и двое мертвых восстанут из пепла, пугала до невозможности.
   В красной "Ниве" тоже ничего подходящего не оказалось. Как я жалел теперь, что так и не научился водить машину. Вот она, стоит передо мной такая надежная, такая красивая и такая бесполезная.
   За мертвой деревней расстилалось поле, за ним начинался лес, с виду ничем не отличавшийся от того, из которого я вышел пару часов назад. Медленно ступая, я побрел, чтобы укрыться в гуще его деревьев.
  
   Глава семнадцатая
   Гонка со смертью
  
   Фотография лежала на середине крышки стола, за которым сидел Колбин. Несколько минут он разглядывал ее и размышлял над утренним разговором с начальством.
   Начальник ОВД вручил на оперативке эту самую фотографию Колбину и в резкой форме посоветовал майору поспешить с развязкой соответствующего дела, мобилизуя все внутренние ресурсы отдела. Судя по всему, он уже получил втык где-то там, наверху, и еще не остыл. Это подтверждало и многозначительное подмигивание Корнеева, который сидел неподалеку от начальства и, как всегда, был в курсе всех происходящих событий.
   С фотографии хмуро смотрел подросток. Тот самый неуловимый паренёк, за которым уже более трех месяцев охотился отдел Колбина. Тот самый, в которого стреляли странными серебряными пулями, и который так таинственно исчез из морга. Дело вполне заурядное, если бы на снимке, сделанном скрытой камерой, не стояло число четырехдневной давности. Вот этого уже не могло быть, потому что не могло быть никогда. К сему дню труп парня должен был спокойно догнивать где-нибудь в укромном месте. Тем не менее, причин производить фальшивку у начальника ОВД тоже не имелось. С появлением снимка дело приобретало какой-то, прямо сказать, сверхъестественный оттенок, и это совершенно не нравилось Колбину, привыкшему всякое происшествие раскладывать по строгим полочкам разумных и вполне реальных фактов.
   К фотоснимку прилагалась сопутствующая документация, представлявшая запечатанный конверт с черным прямоугольным штампом вместо марки и обратным адресом городского исполнительного комитета. Разглядев адрес, Колбин нахмурился. Дело к тому же приобретало скверный оборот: если происшествием заинтересовывались наверху, сразу же приходилось пороть горячку и откладывать остальные дела на неопределенное время, что в свою очередь вызывало недовольство непосредственного начальства. И теперь Колбин медлил вскрывать конверт, а ждал Соколова и Бахарева, отлучившихся еще до прихода начальника в курилку.
   Оба лейтенанта не заставили себя долго ждать. Поздоровавшись, они быстрым шагом подошли к столу.
   - Курите много, - сердито бросил им Колбин и подвинул снимок.
   Разглядев фотографию, Бахарев присвистнул от удивления, а Соколов сохранил ледяное спокойствие, чем начал раздражать Колбина, который, ожидая должной реакции, едва мог усидеть в кресле.
   - Ну, что вы об этом думаете?
   - В лесу снимали, товарищ майор, - ответил Бахарев.
   - С таким же успехом его могли сфотографировать и в парке, и у нескольких рядом стоящих деревьев в центре города, - возразил ему Соколов.
   - Это дело второе, - перебил спорщиков Колбин, видя, что Бахарев готовится выдвинуть в защиту своей версии кучу аргументов. - Вы обратили внимание на дату?
   - Обратили, но пока не поняли. Что это: ошибка или просто подделка? - спросил Соколов.
   - А если ни то и ни другое? - ответил Колбин вопросом на вопрос.
   - Тогда нам приходится поверить в существование живых мертвецов, - горячо заспорил Бахарев. - Ведь вы же сами не поверили ни единому слову Анохина и до сих пор считаете, что тело украли возможные убийцы. Что Вас заставило так круто поменять точку зрения?
   - Я ещё ничего не поменял. Давайте вскроем конверт. Возможно, там объяснения и найдутся.
   Конверт немедленно вскрыли. В нем оказался всего один листок. Бахарев и Соколов встали по бокам Колбина, который держал в руках бумагу с четким, отпечатанным на машинке текстом:
   "Разыскиваемый вами субъект - оборотень. На его совести уже три убийства, и он совершит еще много черных дел, если вы не поставите точку на его кровавом пути. Он невероятно опасен, и вы даже не подозреваете насколько. Он может вот-вот ускользнуть. Приложите все силы, потому что, если ему удастся уйти, его уже ничем не остановишь. Помните, против оборотней действуют лишь серебряные пули, иначе остается только огонь. Спешите".
   - Ерунда какая-то, - поморщился Колбин.
   - Нескладуха, - поддержал его Бахарев. - Будто школьник писал. Что там ещё?
   Но на листочке больше ничего не было. Ни подписи, ни печати. Простая анонимка, которую ждала мусорная корзина, если бы не штамп горисполкома. И не втык, который достался начальнику ОВД. Сбивчивый текст не вязался с аккуратно расставленными знаками препинания.
   - Машинка бывалая, - задумчиво протянул Соколов. - Вон как "ы" перекурочило.
   Верхнюю половину палочки как корова языком слизала.
   - Одна буква ничего ещё не значит, - охладил его Колбин. - Гляди, остальные литеры просто загляденье. И сила удара тоже... Чуть бумагу насквозь не прошибает. Впрочем, что буквы, я бы куда сильнее хотел знать, кто в горисполкоме откалывает подобные шуточки?
   - А если это не шуточки, товарищ майор? - кинул пробный шар Бахарев.
   - Ты хочешь сказать, что оборотни существуют! - взорвался Колбин.
   - Но ведь Крохалев видел его, и тот, из морга, тоже! Вы же помните, в каком состоянии находилось тело убитого. Дыра на дыре. Не мог же он встать и уйти, будь он обычным человеком. Не мог! А заключение экспертов о клинической смерти, наступившей...
   - Да ни о чем не говорит это твоё заключение! Нельзя брать на веру рассказы двух идиотов. Тем более, Крохалев впоследствии изменил показания.
   - А может, он изменил их под давлением. Может быть, монстр этот повстречался со всеми свидетелями и, запугав их, заставил менять показания.
   - То-то Крохалев так орал, увидев так называемого монстра вблизи. Он кричал именно об оборотне. А зачем? Сидел бы спокойно. Ведь ему уже ничего не грозило, раз он изменил показания.
   - Не-не, - вмешался в разговор Соколов. - Прежде всего, следует разыскать того, кто выдал по первое число нашему начальству. Ведь посланник ясно предупреждает в письме о серебряных пулях. А в Лжеуварова стреляли пулями с серебряной оболочкой. Через автора письма мы выходим на исполнителя с автоматом. Киллер явно действовал по приказу посланника. Обратите внимание на текст: сбивчивый, сумбурный. Писавший его явно потерял душевное равновесие, а кто знает, на что может решиться запуганный донельзя человек.
   - Что-то я никогда не замечал в горисполкоме донельзя запуганных неврастеников, - усмехнулся Бахарев, - но в принципе гипотеза неплохая. Кроме того, если утверждение насчет серебряных пуль верно, то объясняются волчьи следы и наличие кровавого пятна на стене детсада в Атищенском районе. Простые пули не смогли убить оборотня. И в Атищенской битве он вышел победителем. Тогда охотники поменяли боеприпасы. Но почему тогда он сумел выжить после серебряных? Странно...
   - Может, потому что они не целиком состояли из серебра? - заинтересовался Соколов. - А что, если попробовать настоящие серебряные?
   - Может у вас обоих есть серебряные прииски? - ехидно спросил Колбин. - Откуда ж вы возьмете серебро? Или может, вы полагаете, что начальство безоговорочно одобрит вашу версию и выделит на ее осуществление энную сумму?
   - Серебра нам, конечно, не обломится, - согласился Бахарев. - Значит, пули и огнестрельное оружие отпадают. Остается только огонь.
   Колбин в изнеможении откинулся на спинку кресла и обхватил руками голову, показывая подчиненным: да верьте во что угодно, только представьте конкретные ощутимые результаты...
  
   Через пять минут лейтенант Соколов стучался в дверь начальника ОВД.
   - Разрешите войти, товарищ полковник, - сказал он, открывая дверь. - Я по поводу дела, которое вы поручили нашему отделу сегодня утром.
   Полковник Нахимов с интересом посмотрел на вошедшего Соколова:
   - Как же, как же, помню. А что, Колбин уже разобрался?
   - Да где там, - громко вздохнул Соколов, - пока просто хотим уточнить некоторые подробности.
   - Что именно? - спросил Нахимов.
   - Кто передал Вам конверт, товарищ полковник? - осторожно послал встречный вопрос Соколов.
   - Заместитель председателя горисполкома Звягин Андрей Петрович. Он посоветовал не тянуть с этим делом.
   - Спасибо, товарищ полковник, разрешите идти?
   - Да, да, конечно, - устало кивнул Нахимов. - И не затягивайте там...
  
   Бахарев, тем временем, сидел в лаборатории, где тщательно исследовали листок, конверт и фотографию. Кроме отпечатков пальцев Колбина эксперты нашли и другие. Одна и та же рука заляпала во многих местах фотографию и конверт, зато на листке ее отпечатки напрочь отсутствовали. А на анонимке на одном и том же месте с лицевой и обратной стороны листка присутствовали четкие отпечатки большого и указательного пальца чьей-то посторонней руки, но это была единственная рука, которая могла принадлежать автору текста...
  
   Трамвай тряхнуло на повороте, и Соколов на секунду вышел из задумчивости.
   Странные мысли роились в голове. Ощущение необычности происходящего не покидало его. Вся предыдущая служба Соколова шла по откатанной схеме. Заведено дело, опрашиваются свидетели, вычисляется подозреваемый. Если все шло успешно, то подозреваемый превращался в обвиняемого, а если он, почуяв опасность, пытался скрыться, то его ловили общими усилиями. Если обвинение снималось, или подозреваемый не появлялся вовсе, то дело переходило в разряд "нераскрытые" и списывалось в архив. Здесь же все шло совершенно иначе. Были и пострадавшие, и свидетели. Мало того, Соколов сам видел главного "героя" расследования и не один раз. Но что было известно о нём? Практически ничего, кроме незначительных фактов. Одежда? Её парень мог поменять в любую минуту, что он, судя по снимку, и сделал. Были, правда, еще домыслы, но они держались на зыбкой опоре и могли рухнуть в любой момент.
   Действительно ли тот парень - оборотень? Если нет, как ему удалось взломать дверь милицейского газика, ожить после клинической смерти, почему в него стреляли серебряными пулями? Если да, то к черту следовало послать утверждения о разумности природы, рождающей подобных монстров. Чернобыльская мутация? Смешно, ведь сказки об оборотнях существуют на протяжении многих столетий. И в случае положительного ответа приходилось переводить сказки в раздел фактов. Какую опасность таил в себе этот монстр? Почему преследовал людей? Соколов знал, чтобы получить ответ, ему необходимо встретиться с самим оборотнем, каким бы плачевным результатом не грозила эта встреча. Трамвай остановился невдалеке от нужного места, и Соколов вместе толпой выплеснулся из вагона.
   Двухэтажное здание горисполкома недавно покрасили в ярко-голубой цвет. Выступавшие части здания и колонны сверкали пока не замутненной еще белизной.
   Соколов шел по коридору второго этажа с высокими потолками, читая таблички на светло-желтых полированных дверях, пока не увидел искомую: "Зам. Председателя Звягин А.П."
   Смело толкнув дверь, Соколов оказался в просторной приемной, на удивление пустой. Только стук машинки показывал, что кроме Соколова кто-то здесь есть.
   - Чего вам? - из-за пишущей машинки сердито вынырнула полная тридцатилетняя секретарша.
   - Андрей Петрович разве не принимает? - осведомился Соколов.
   - Приема сегодня не будет, - резко ответила секретарша.
   - А где можно найти Андрея Петровича?
   - О, господи. Ясно же сказано, не будет приема.
   В таких случаях Соколов сразу же доставал удостоверение, всегда действующее лучше любого успокоительного. Опыт не подвел и на сей раз - тон голоса секретарши стал на порядок мягче.
   - Инфаркт у него. Два часа назад в больницу увезли.
   - В какую? - решил уточнить Соколов.
   - Во вторую, - с нажимом произнесла секретарша, намекая, что уж Андрея Петровича не повезут в обычную рядовую больницу.
   Соколов занервничал: если врачи не спасут Звягина, дело вновь застрянет. Он выскочил из приемной, покинул здание горисполкома, поймал первое попавшееся такси и, сунув под нос раздосадованному водителю удостоверение, понесся ко второй городской больнице, где работали лучшие врачи города.
   Доехав до места, Соколов выпрыгнул из машины и через две ступеньки взлетел по крыльцу к стеклянным дверям главного входа. Быстро уточнив у вахтера, расположение реанимационной, он помчался в нужном направлении. Из двери реанимационной выходил врач. Соколов кинулся к нему:
   - Как Звягин?
   - А вы кто ему будете?
   - Да я из милиции, - и Соколов уже привычно вытянул удостоверение.
   - Поздно приехали. Приступ был слишком сильный. Мы уже ничем не смогли помочь. Сердечная недостаточность.
   Врач направился к группе людей, безмолвно стоящих неподалеку, а Соколов скользнул в реанимационный кабинет, где в одиночестве остывало тело Звягина, и по-быстрому снял отпечатки пальцев. Впоследствии они совпали с отпечатками на поверхности конверта и фотографии. Автором письма Звягин не был.
   Заказав в ближайшем кафе комплексный обед - свекольный борщ с крохотной разварившейся картофелиной, лапшу с половинкой безвкусной и удивительно костлявой рыбы и странный напиток, носивший гордое название "компот" - Соколов наскоро пообедал и снова двинулся к горисполкому. Оставалась довольно призрачная надежда на то, что все же удастся установить автора предостережения.
   Первым делом он отыскал дверь с табличкой "Председатель городского исполнительного комитета Коновалов С. П." За ней оказалась обычная приемная, каких он на своем веку повидал немало: толпа народа, оккупировавшая все стулья, жаркий воздух, безуспешно разгоняемый мощным вентилятором, и секретарша, помоложе и посимпатичнее, чем у зама. Она сидела за столом с селектором, то и дело обводя толпу грозным взглядом. В этот момент из дверей кабинета вышел очередной успокоенный товарищ. Соколов, щитом выставив перед собой удостоверение, ринулся на штурм и без потерь пробился в кабинет.
   - Здравствуйте, - поздоровался Соколов, с ужасом осознав, что напрочь забыл имя-отчество собеседника.
   - Присаживайтесь, - председатель жестом показал на стул. - Что у вас?
   - Я из милиции, - Соколов положил на стол фотографию. - Знаком Вам этот человек?
   Председатель окинул снимок равнодушным взглядом:
   - Нет, а что? Дитя-сирота? В детдом пристроить?
   - Тогда другой вопрос, - уклонился от ответа Соколов, забрав фотографию. - Вы знаете, что случилось с вашим заместителем?
   - Да, мне уже сообщили. Хороший был человек, а какой специалист! Не думаю, что он может проходить по вашему ведомству.
   - Сегодня утром Звягин передал начальнику нашего ОВД письмо. Очень важное письмо. Запечатанное в конверт. Видимо Звягин хотел отослать его почтой, но из-за важности передумал. Нам бы хотелось выяснить, кто поручил Звягину передать это письмо.
   - А что было в письме, если не секрет?
   - Несколько фактов о судьбе человека, изображенного на снимке.
   - Пожалуй, это не в моей компетенции. Про существование письма слышу впервые.
   С тяжелым предчувствием покинул кабинет Соколов. Когда исчезает важный свидетель, это указывает, что дело не такое уж запутанное. Разгадка близка: преступник лишь хочет получше замести следы. Но не списывать же сердечную недостаточность на оборотня.
   Следующим этапом Соколов посетил заведующего почтой, но и это не внесло особых дополнений. Одна из приемщиц подтвердила, что два дня назад Звягин получал у нее пачку готовых к отправке конвертов. По всей вероятности этот был как раз из последней партии, а остальные спокойненько лежали в кабинете Звягина.
   Опрос секретарши Звягина ничего не дал. Вспомнив бывалых сыщиков, Соколов осмотрел машинку. Оторванная палочка "ы" бросилась в глаза сразу. Значит, печатали здесь. Но кто? Сам Звягин? Даже если он работал в перчатках (хотя зачем ему это, если его пальцами захватан весь конверт), то чьи пальчики вставляли лист в машинку? Взяв для очистки совести отпечатки пальцев у секретарши, Соколов покинул здание горисполкома. Ниточка вновь запуталась. Куча обрывков торчала в разные стороны, но какой из них вёл к оборотню?..
  
   Я проснулся от утреннего холода. Серое небо словно пропитало все вокруг повышенной влажностью. Вскочив на ноги, я чуть было от вспыхнувшей боли не упал снова. Скинув куртку, я развел в стороны половинки разрезанного рукава свитера и с ужасом увидел, что рука не только не зажила, но даже загноилась. Шатаясь, я побрел вперед, пока не наткнулся на небольшой ручеек. Сначала я вдоволь напился холодной сводящей зубы воды и, корчась от боли, промыл рану, а затем перевязал ее разорванным рукавом рубахи. Это настолько утомило меня, что я едва добрался до ближайших кустов, рухнул под их защиту и мгновенно уснул, несмотря на лютый холод. За время, проведенное с оборотнями, я уяснил, что раны лучше залечивать в человеческом облике, чтобы на восстановление тратилось меньше энергии, чтобы не попала какая-нибудь инфекция и т.д. и т.п. Поэтому я пожертвовал теплом, стараясь побыстрее избавиться от раны. Но почему она не зажила за ночь? Или я начал терять иммунитет, или хозяин дал моим преследователям особое оружие.
   Я проспал весь день.
   Открыв глаза, я обнаружил, что уже совершенно стемнело. Рука вроде бы болела чуть меньше, но так и не проходила. К тому же у меня вдруг разболелся зуб около правого клыка. Нет ничего муторней зубной боли, особенно когда промерзнешь до мозга костей. Стал накрапывать дождик, и все вокруг охватило глубокое уныние. Единственной, зато большой радостью оказалось, что я, наконец, выбрался из леса и очутился на шоссе, причем рядом с указателем, на котором белыми буквами значилось "Санкт-Петербург 30 км".
   Сладостные мысли о длинных поездах и уютных вагонах. Стучат колёса по рельсам, уносят меня к большим городам. Я выхожу на перрон... Да, всё хотелось не так. Иначе. По другому. Но мы не будем стонать, что в большие города придётся добираться на собственных лапах.
   Ну, куда теперь?
   Разумеется, в Питер. Для начала. А уж потом можно добежать до границы, перейти её волком да разыскать какого-нибудь писаку, строчащего книжки про оборотней. Я ему подкидываю сюжетец, а он мне за это обеспечивает политическое убежище и проживание на первых порах. А на Западе что? На Западе жить можно. Я уже представлял, как в шикарном вареном костюме прогуливаюсь по мощеным западным улицам и спокойно так поглядываю на витрины, а там чего только нет. А потом на серебристом "Мерседесе" я еду на теннисный корт, где меня ждет очаровательная блондиночка или даже лучше брюнеточка. Да, жгучая брюнетка с изумрудными глазами - моя невеста.
   В этот миг мечты мне казались настолько реальными, что я забыл о насквозь промокшей одежде, об израненной руке и даже о зубной боли. Проезжавшие мимо машины окатывали меня грязью с головы до ног, но я просто не замечал этого, покинув реальный мир, пока возле не притормозил тяжелый "Камаз". Из мерцающей в темноте кабины высунулась кудрявая голова водителя:
   - Эй, пацан, подвезти?
   - Да, конечно! - обрадовался я.
   - А деньги у тебя есть?
   Я замялся. Свою сотню я позабыл в избушке оборотней. Правда, в подклад куртки зашиты шесть долларов, но с ними я пока не хотел расставаться.
   - Нету, - угрюмым голосом ответил я.
   - Ну, тогда ничего не выйдет, приятель.
   Громко хлопнула дверца, и грузовик, урча мотором, скрылся вдали. Он не только оставил меня в ночи, он сделал гораздо хуже - вытащил меня из мира иллюзий, развеяв мечты. Промокшие до невозможности штаны противно касались ног, куртка ничуть не грела, ныла рука, а голова раскалывалась от сверлящей зубной боли. Каждый раз, когда я спотыкался об какой-нибудь камень, ломоть грязи или не по делу выросший бугорок, боль волнами колыхалась и уже не давала сосредоточиться. Ко всему прочему я сильно устал и старался подальше отогнать мучительную мысль, что до Питера еще шагать и шагать...
  
   Эта ненастная ночь застала Федю в пути. Неотложные дела приказали оставить светлую идею спокойного сна в теплой квартире с какой-нибудь шлюшкой и заставили ехать в чужой машине и беспокойно дремать, скрючившись в неудобной позе на заднем сиденье. Машина была Хенселя. За последнее время они надежно скорешились, раскручивали дела вместе и даже взяли в долю Геника, который способностями не блистал: пользы от него было, как от козла молока. Но общая тайна охоты на клыкастого выродка сплотила их, и теперь они ехали в Питер, где наклевывалась маленькая разборка, на которой можно было урвать небольшой кусок просто за присутствие. Кроме того, Федя надеялся разрулить враждующие бригады в свою пользу, а Геник клятвенно заверял, что загонит оставшиеся серебряные пули не по весу, а как произведения искусства лохастым любителям ужасов.
   Хенсель крутил баранку, тихо матеря мокрую дорогу, Гена спал или молча сидел, уставившись в лобовое стекло, а Федя делал отчаянные попытки заснуть, но безуспешно. Один раз это ему почти удалось, но он тут же был разбужен громким возгласом Хенселя:
   - А это что за стручок там впереди?
   Федя открыл глаза и глянул вперед. Между головами Хенселя и Геника на освещенном фарами пространстве шагала невысокая фигурка. Федю аж подбросило. Остатки сна безвозвратно исчезли. Это был не стручок, а... Сверчок! Фигурку эту Федя узнал бы среди тысяч других. Он не слишком верил, что проклятый богом пацан ожил из мертвых, но после того, как выяснилось, что пули были из сплава, а не серебра, сомнения копошились в его душе. И теперь Федя готов был душу на кон поставить: это он, тот самый пацан...
  
   Еще одна машина остановилась где-то в метре за спиной, и я радостно решил, что наконец-то меня довезут до города, сгоряча не подумав о том, что грязный и мокрый шкет, готовый измазать штанами чехол сиденья, а на полу оставить пудовые комья глины, никому в общем-то не нужен.
   Уже поворачиваясь, я ощутил незнакомое острое чувство - чувство опасности. Оно вибрировало во мне, приказывая уносить ноги. И все же я повернулся. Силуэты в машине разглядеть было проблематично. Но того, кто стоял, облокотившись на дверцу машины, я узнал сразу - слишком много вытерпел от этой персоны. Нет, убивать больше я не хотел, поэтому быстро скинул всю одежду и стал завязывать ее в узел. Холодные струи хлестали тело, не давая никакой возможности сосредоточиться, но великий инстинкт самосохранения направил все мысли в единую точку...
  
   - Чего он раздевается? - хмыкнул Хенсель, - Федя, очко тебе подставляет?
   - Вот гнильё! - вскричал Федя. - Пацан сейчас в волка перекинется, - он тут же заскочил в машину и продолжил. - Гони, тормоз, иначе не поймать его нам! Ну, ходу!!! Дави козла! Дави насмерть.
   Хенсель было обиделся на "тормоза", но обиду рассеял единственный взгляд за окно. Огромный волк стоял там, освещенный ярким светом галогеновых фар. Машина тронулась с места, но волк опередил её, сделав громадный прыжок вдаль, и понесся по мокрому шоссе.
   - Ничего, - произнес проснувшийся Геник. - Кому быть повешенным, тот не утонет...
  
   Каждое прикосновение левой передней лапы к асфальту вызывало пульсирующую боль, но не мог же я бежать на трех ногах. Стиснув клыки, я изо всех сил мчался вперед. Машина неотступно следовала за мной. Я прибавил скорость, но машина не отставала. Или там пока не решили, что со мной делать, или просто опасались высоких скоростей на скользком от дождя шоссе. Свет фар бил в мохнатые бока, поверхность дороги вспыхивала световыми бликами. Мне казалось, что сумасшедшая гонка будет длиться до бесконечности, но инстинкт самосохранения не давал остановиться или хотя бы скинуть скорость. Узел с одеждой, край которого цепко сжимали клыки, раскачивался и сбивал с ритма движения, но я даже и не помышлял расстаться с ним. Без одежды в такую погоду... Легче умереть. А огромным волкам не положено расхаживать по Невскому Проспекту.
   Время остановилось, все исчезло, и только два силуэта на мокром шоссе продолжали ужасную гонку: израненный волк и машина, с трудом сдерживаемая умелыми руками. И вдруг я тоскливо ощутил, что начал выдыхаться. В свете фар впереди я смутно разглядел поворот дороги чуть ли не под прямым углом. Собрав силы, я сделал несколько больших прыжков и перемахнул через обочину и тёмный кювет. Немного пробежав по липкому, размокшему полю, я бессильно свалился в грязную лужу. Мои легкие содрогались внутри, перекачивая бескрайние объёмы воздуха. Я подогнул лапы и стал ждать конца...
  
   Машину кидало влево-вправо. Хенсель чудом вёл ее по середине шоссе, не отрывая взгляд от зверя, бегущего чуть впереди. Внезапно волк, уже начавший сдавать, с новой силой поскакал вдаль и вдруг исчез, продолжая свою прямую и покинув круто повернувшую дорогу. Хенсель бешено закрутил руль влево, но поздно. Колеса проскользнули по грязной обочине. Машина пролетела через кювет, стукнулась об его стенку и перевернулась, расплющив в лепешку верхнюю часть кабины. В разбитые окна ворвался ночной холод и косые струи дождя...
  
   Отлежавшись, я, прихрамывая, выбрался на дорогу. Позади темнела бесформенная груда металла - всё, что осталось от машины. Я отнял ещё три жизни, совсем не желая этого. "Имел ли я право жить теперь сам?" - спросите вы. Только ответа вряд ли дождётесь. Не эти вопросы волновали меня сейчас. Когда тело пронзают судороги холода, о высших материях не думается. Мокрая шерсть уже не спасала от ветра. Ледяные порывы спокойно раздвигали ее, беспрепятственно добираясь до кожи. Я дрожал, пронизываемый мерзкими холодными волнами, дрожал всё сильнее и не заметил сам, как снова стал человеком.
   Чёрт побери, я был с ног до головы забрызган холодной противной грязью. Повязка потерялась, и снова кровоточила рана. Больной зуб опять напомнил о себе. Да, так паршиво я уже давно себя не чувствовал.
   Развязав узел, я оторвал оставшийся рукав от рубашки и, пересилив дергающую боль, перевязал руку. Остатками ткани я вытер себя от грязи. Вдруг я почему-то вообразил, что где-то обронил один ботинок, и быстро распотрошил комок одежды. Но нет, оба ботинка оказались на месте. Я немного успокоился и оделся в мокрую, тоже забрызганную комьями глины одежду. Мне удалось перемахнуть через очередные флажки. Так что, если взглянуть со стороны волка, раскисать не с чего. Пора было двигать дальше.
  
   Глава восемнадцатая
   Кровавая луна
  
   Луна всходила над лесом.
   Огромная, нехорошая Луна.
   Та самая, грязно-апельсинового цвета.
   И по тёмно-оранжевому диску протянулись чёрные борозды.
   А звёзды пропали. Звёзды словно сбежали, испугавшись колючих верхушек мрачного леса, тянущегося заполонить всё небо. Или мне только казалось, что они исчезли. Могут ли разглядеть крохотных ночных светляков глаза, заполонённые слёзами жгучей боли?
   Лапа болела всё сильнее, вот я и плакал. Но Луна мне не чудилась. Нет таких слёз, чтобы через их зеркала сотворить злое колдовство. И нет таких фар, которые бы отбросили на небеса свой красный отблеск, как тогда, в стародавние времена, перепугав меня чуть ли не до смерти в бойлерной.
   Стало теплее. Я понимал, что это невозможно, но противная дрожь исчезла. Быть может, я согрелся от быстрого бега. А может, это Луна, признав своего, грела меня колдовскими лучами.
   Дорога давно исчезла. Лапы шлёпали по раскисшим бороздам бесконечного поля. И чернел лес у горизонта. Мрачный лес с колючими верхушками. Лес, над которым всходила страшная Луна.
   Я мчался к ней. Я знал, что свернуть уже не судьба. А потом всё показалось прошлым и ненужным. Потерялась не только дорога, потерялся я сам. Потому что к Луне бежал не я, а огромный, злобно порыкивающий волк. Волк знал, что Луна взошла исключительно в его честь. И волк знал, что обязательно до неё доберётся.
   И с каждым шагом он всё ближе и ближе. И с каждым шагом волчьи уши напрягаются, чтобы услышать, рада ли Луна его приближению.
   Волк бежал и ждал. Бежал навстречу Луне и ждал её приказов. А после готовился беспрекословно исполнить услышанное. Стать равным среди лучших, первым среди равных.
   Но для этого стоило многое оставить позади, там, где струной вытянут хвост. Отбросить ненужное. Забыть то, что мешает волку в его становлении. И прежде всего, жалость, а после раздумья. Где-то впереди на полпути до Луны таилась засада. Призрачные чудища тянули верёвки с трепыхающимися флажками. И где-то среди них пряталась одна особая верёвка. Такая, которую не перепрыгнуть.
   Луна подсказывала, что делать. Луна объясняла, если убить всех-всех-всех, то верёвки не успеют натянуться. Некогда размышлять, некогда делить людей на команды. На тех, кто натягивает верёвки, и на тех, кто никогда не сделает этого. "Никогда" - не волчье слово. Для волка всё скользко, перетекаемо. Волк знает, что маленький мальчик, выписывающий журнал "Юный Натуралист" вырастет и может купить ружьё, из которого так хочется пальнуть по бегущей мишени.
   И "никогда" перетечёт в "а вдруг".
   Или отчеканится звонким словом "надо".
   Чтобы "никогда" так и осталось самим собой, нужно вовремя истребить всех, кто может его изменить. Но изменить может каждый.
   "Всех-всех-всех", - нашёптывала луна.
   И волк не смел ослушаться. Волк знал, что первый среди лучших должен всё сделать сам. И раньше. И красивее. А значит "всех-всех-всех" - это теперь его.
   Тянутся, тянутся верёвки с флажками. И невидимые руки уже подбираются к той, особой, способной остановить даже первого среди лучших.
   "Убей, чтобы не успели, - нашёптывала луна. - Убей!"
   И снова, как заклинание: "Всех-всех-всех".
   Волк не спорил. Волку хотелось оставаться первым среди лучших. Волк готовился смести с пути всех, кто мог ему помешать.
   И первый кандидат уже маячил впереди...
  
   Я очнулся посреди бескрайнего поля. Не волк, а я сбился с дороги. И не бежал, а плёлся, едва переставляя ноги. Но Луна никуда не делась. Страшный оранжевый круг маячил на чёрном небе. Споткнувшись, я оторвался от магического светила и глянул теперь не вверх, а прямо вперёд.
   Кто-то шёл навстречу. Кто-то маленький. Кто-то сгорбленный несчастьем и всхлипывающий горько и протяжно. Кому-то ещё кроме меня в эту злую ночь было погано до омерзения.
   Шагнув навстречу, я пристально оглядел худенькую фигурку. Какого пацана мотает по ночным полям в ненастье? И вовсе не пацана!
   Из-под простенькой косынки падали на плечи длинные золотые волосёнки, слипшиеся от дождя. Девчоночка лет восьми глядела на меня ясными глазёнками.
   - Я за-а-аблудила-а-ась, - разрыдалась она, а невесомые пальцы обеих рук тут же обхватили моё запястье.
   Ну, и куда прикажете двигать вот с таким якорем?
   "Убей", - беззвучно приказала Луна.
   - А ещё тут Шарик бегал, - доверительно сообщила девочка. - А потом ты появился.
   Я оглядел пустынное поле. Какой ещё Шарик? А не меня ли в волчьем обличии видела эта крохотулька? Да нет, не может быть! Я же не перекидывался в волка!
   Или перекидывался?
   Колдовская Луна смеялась тихо и злорадно.
   Не она ли туманила мне сознание, заставляя скидывать одежду и мчаться волком, а потом оборачиваться обратно и застывшими пальцами снова застёгивать пуговицы и молнии? Заставляла оборачиваться и забывать. Она умела!
   Скосив взгляд, я проверил молнию на куртке. Застёгнута, но вываляна в грязи до безобразия. Так оборачивался я в волка или нет?
   - Ты отведёшь меня домой? - жалобно спросила девчоночка.
   "Убей", - напоминала Луна волку, таящемуся во мне.
   И волк готовился убивать. Волк продолжал плавать в зачарованном состоянии, околдованный нашёптанным "всех-всех-всех". Оранжевый диск дрогнул. Чёрные морщины мигом налились кровью, набухли вспухшими венами. Запах крови щекотал ноздри волка.
   "Убей! И станешь самым-самым, - коварно обещала Луна. - Прыгнешь так высоко, что все окажутся под тобой".
   И я увидел себя возле учаги. И Кирпича. И я гнал Кирпича пинками, чморил безбожно на виду у всех. А он лишь горбился и нелепо пытался прикрыться. Воображение занесло меня тремя этажами выше. Передо мной призывно раскрывались двери 310-й. И ласково улыбалась блондиночка, искательница красивой жизни. Она зазывно подмигнула, показывая, что я ей нравлюсь куда больше свергнутого Кирпича. От её улыбки жар пробил меня с головы до ног. Ведь я мог превратить эту мечту в явь. Я мог быть главным во всей учаге!
   И не только! Если Луна выбрала меня, я с лёгкостью мог вынести даже таинственного хозяина особняка оборотней. И подо мной ходила бы не заштатная учага. Подо мной бы ходил... Весь мир! А почему бы и нет! Равный среди лучших, ПЕРВЫЙ среди равных.
   - Я замёрзла, - девчоночка требовательно задёргала мой рукав.
   Она верила, что я отведу её домой. Она верила, что иначе просто и быть не могло.
   А набухшая кровью Луна верила, что я внимательно прочитал шестую заповедь оборотней. Она верила, что я принял её слова к сведению. Запах крови усилился, волк приготовился к прыжку.
   - Где живём-то? - проворчал я, отворачиваясь от Луны.
   Почва ушла из-под ног волка. Он не успел прыгнуть. Он провалился в вязкую тьму и теперь падал, тоскливо воя от ужаса перед бездной, наполненной мраком.
   - Дома, - сообщила малышка, дивясь моей непонятливости.
   - А дом где?
   - Не зна-а-а-ю-у-у, - и она снова разрыдалась.
   - Ладно, найдём, - я чуть добавил в ворчание тепла.
   Рыдания поутихли.
   - Ещё не такое находили, - показал я малышке, что дело, в общем-то, плёвое.
   Она лишь громко шмыгнула носом.
   "Что, съела?" - повернулся я к Луне.
   Той не было.
   Луна исчезла, словно меня снова мучил давний кошмар. Сон, перемешанный с не менее страшной явью. Полоса леса терялась на фоне неба, и я уже не мог разглядеть, действительно ли верхушки настолько колючи, как мне казалось.
   Но до леса далеко. А впереди лишь поле да холм. О! Не за холмом ли прячется деревенька? Если нет, то уж не знаю, куда её могли тут пристроить. И мы потопали к холму, ежеминутно останавливаясь, потому что резиновые сапожки моей спутницы то и дело засасывала жирная грязь.
   Деревенька, и в самом деле, обнаружилась за холмом. А между ней и нами сновало множество силуэтов. И плясали по мокрому полю лучи фонарей.
   - Мама! Мама! - рассмеялась девчоночка и кинулась вниз по склону.
   - Алёна! - счастливо донеслось издалека.
   Втихаря я отступил за вершину холма. Медаль сейчас мне не требовалась.
   Хотя хотелось просто забиться в тёплый дом и отогреться.
   Меня бы пустили. Меня бы обязательно накормили. Но я боялся, что после ужина, выглянув в окно, снова увижу восход Кровавой Луны. И что тогда не посмею ослушаться её приказа.
   Ладно, не так всё плохо. Прежде всего, деревенька - это дорога. А дорога - это прямой путь обратно на шоссе, ведущее к Питеру. И теперь никакая Луна не помешает мне добраться туда. А в Питере - громадном городе, окутанном туманным сиянием ночной иллюминации, Луна не имеет власти. Она там кажется забытой, выброшенной за ненадобностью таблеткой. Даже если она оранжевого цвета.
   Я нарушил шестую заповедь. Что там обещали за непослушание? Печальную судьбу? Да я огрёб её целиком и полностью без всякой ослушки. Просто вышел на обочину очень не вовремя. Начиная с прошлой осени, судьба моя и без Луны была опасной и многотрудной. Пора бы уже привыкнуть, а?
   Волк не услышал вопроса. Или промолчал. Волк впервые почувствовал себя бессильным и теперь стыдливо прикрывал морду лапами. А, может, он продолжал бояться Луны, которая меня уже ни капельки не страшила.
   Ну, про "ни капельки" - это я так, для красного словца. Меньше всего мне хотелось, чтобы небо опять почернело, а из-за горизонта принялся выползать оранжевый круг. Но путеводное светило оборотней, обещавшее вселенскую власть, не спешило возвращаться на сцену. Что, круглобокая, разочаровалась во мне? Что ж, лично я не против.
   Выбравшись на шоссе, я увидел у горизонта огни большого города. Пытаясь не обращать внимания на боль в руке и вновь занывшие зубы, я шёл к мечте. Я прорывался к намеченной цели, минимумом которой было добраться до Питера, огни которого так заманчиво сверкали вдали...
  
   Федя очнулся от холода и обнаружил, что лежит в каком-то странном сооружении и еще более странной позе. Ноги находились где-то вверху, а на лице лежала грязная промасленная тряпка. Постепенно он вспомнил все происшедшее и начал протискиваться из расплющенной машины на бесконечное, раскисшее под дождем поле. Он, извиваясь, лез через разбитое окно, вынув предварительно все осколки, еще оставшиеся там. Одного взгляда на смятые тела Геника и Хенселя было достаточно, чтобы понять: помощь им уже не понадобится. Оборотень вновь победил. Отчаяние и дикая злоба переполняла Федю. Но он знал, что будет теперь делать, он это отлично знал.
   Брезгливо морщась, Федя вытащил из кармана Геника коробочку с серебряными пулями, а из багажника дипломат, в котором находился АКСУ. Сверчок не уйдет, ему никуда не деться. Кинув коробку в дипломат, Федя поднял молнию куртки до самого верха, застегнулся на все кнопки и зашагал туда, где серое небо было уже чуть светлее основной массы.
   Федю ждали приключения в Санкт-Петербурге...
  
   Несколько минут спустя на шоссе вблизи покореженной машины остановилась черная "Волга". Двое вышедших из нее мужчин в строгих деловых костюмах внимательно осмотрели место происшествия, затем снова уселись в уютный салон. В доме хозяина заверещал вызов радиотелефона.
   - Взяли машину. Преследование волками не имеет смысла - идёт дождь. Направление выбрали верно. Мальчик успел наследить, - услышал хозяин из трубки.
   - Догнали? - с надеждой спросил он.
   - Пока сокращаем дистанцию. А ваш подопечный ловко убирает свидетелей. Мало ему наших двоих, так он еще за людей принялся.
   - Сколько жмуриков? - коротко спросил хозяин.
   - Пока два. Третий еще не дошел до нужного состояния и шагает сейчас прямиком к Ленинграду... тьфу ты, к Санкт-Петербургу. Остановить?
   - Не надо. Он еще может нам пригодиться. Сейчас все средства хороши. Я даже подключил к этому делу милицию. Надеюсь, вас парень не расколет так быстро, как тех двоих.
   В трубке раздался щелчок, и связь прервалась...
  
   Минуту спустя черная "Волга" пронеслась мимо Феди, не обращая никакого внимания на его энергичные размахивания. Федя так и не узнал никогда, как ему повезло, что "Волга" не остановилась, а стрелой умчалась к городу на Неве, куда теперь перемещался центр действий этой истории.
  
   Глава девятнадцатая
   Меж двух огней
  
   Вновь дома высились по обеим сторонам моего пути. Высоченные коробки двенадцати- и шестнадцатиэтажных домов, тянувшихся до бесконечности. Прямая линия дороги вела меня вперед по району новостроек. Вновь я очутился в городе, но не в городке областного центра. Это был огромный по величине город - Санкт-Петербург.
   Таким образом, первая часть моей "программы-максимум" достигла финала: я добрался до Питера. Это событие означало, что отступать с пути было бы предательством по отношению к самому себе.
   Вы думаете, я находился в кристально спокойном состоянии после той бессонной ночки? Нет! Все поджилки тряслись от волнения. А в руках появилась нервная дрожь. Меня настолько выбило из колеи, что я всерьёз опасался самопроизвольного обращения в волка. Контролировать себя становилось всё сложнее, но я держался. Если бы обращение случилось на глазах сотен людей, то катастрофа стала бы неминуемой.
   Волк помнил свой ночной позор и жаждал отквитаться. Волк рвался наружу даже ценой собственной жизни. Но его жизнь была также наполовину моей. И я вовсе не желал расставаться с моей половиной.
   Прежде всего, я постарался успокоиться и как можно скорее освоиться в новом месте. Со стороны мне теперь ничего не угрожало - я оторвался от всех возможных преследователей. Погоню оборотней я сжёг в сарае. Трое крутых ребят во главе с Федей разбились. Милиция, давно потерявшая мой след, находилась вообще в другом городе, а для питерских служителей порядка я пока интереса не представлял. Оставалось поменять доллары на рубли, приобрести божеский вид, солидно пообедать и ненавязчиво выяснить: в какой стороне находится Финляндия.
   Доллары на рубли я решил обменять в банковской конторе.
   - Куда? - грозно преградил мне дорогу бородатый швейцар в расшитой галунами ливрее.
   - Мне вот, - я робко развернул купюры веером. - Поменять бы...
   Вид долларов убедил его в серьезности моих намерений.
   - Дай-ка сюда, - он сделал попытку позаимствовать их.
   Но я тоже был малый не промах и успел отскочить. Служака переминался с ноги на ногу. Ему донельзя хотелось оставить пост, реквизировать доллары и надрать мне уши. Но тут его обступила щебечущая стайка иностранцев. Увидев, что швейцар потерял бдительность, я ловко проскользнул вглубь здания. Там я без труда нашёл нужное окошечко и получил пачку рубликов, а на обратном пути смешался с толпой и благополучно миновал высматривающего меня швейцара.
   После мои ноги отметились в четырёх комиссионках. Я купил летнюю матерчатую куртку с прожжённым рукавом, благо, погода уже становилась теплой, и заштопанные брюки. Видок получился, конечно, не супер, но мне сейчас было не до стиля. На остатки денег я, как и мечталось, вдоволь наелся.
   Удача снова решила немного погреть меня лучами. К сытному обеду прибавились ещё две радости. Во-первых, во внутреннем кармане болоньевой куртки обнаружилась сотня. А я-то распереживался, что оставил её в особняке оборотней! Я тут же закупился продуктами впрок и оставил их в камере хранения Московского вокзала. Во-вторых, там же, у вокзала, я загнал какой-то тетке, торгующей цветами, уже не нужные мне перчатки, увеличив свой небогатый капитал на червонец. Довольный собой и жизнью я отправился шататься по округе.
   Однако прогулка длилась недолго. После обеда зуб, совсем было притихший, заломило так, что я чуть не взвыл. Выпытав адрес поликлиники, я стремглав бросился туда. В регистратуре мне пояснили, что на прием надо записываться с утра со своей медицинской картой, но, видя мои мучения, отправили к дежурному врачу. Если у остальных кабинетов сидело по три-четыре человека, дожидаясь своей очереди, то в приемной дежурного врача царили тишина и спокойствие.
   Это означало, что я оказался единственным пациентом! Мне снова подмигнула удача! Меня сразу же пригласили в кабинет и усадили в специальное кресло. И написали на бумажке цифру. Тогда я и понял, почему люди сюда не ломились. Мне растолковали, что плата за срочность - двойная. Подмигивание удачи оказалось хитрым финтом. Я горестно подсчитал убытки, но другого варианта не предлагалось.
   С детства не люблю зубных врачей. Покажите мне человека, который любил бы их (вообще-то, будь моя жена зубным врачом, я все равно любил бы ее без памяти, жаль только, что ни одна зубная врачиха не горела желанием выйти за меня замуж). Любой из нас с опаской входит в этот кабинет, и взор наш тут же устремляется на бормашину. Все! Политика, сев зерновых на Кубани, визит инопланетян в Воронеж волнуют нас не больше листка, упавшего с дерева за нашей спиной. Остается единственный и потому жизненно важный вопрос: будет ли врач сверлить зубы, а если будет, то как? Но врач берет в руку это ужасное приспособление, жужжит мотор, последние сомнения улетучиваются и начинаются тягостные минуты боли, которые заставляют нас откладывать следующий визит к стоматологу до бесконечности и идти туда только в случае крайней необходимости.
   Надо ли говорить, что и я пережил все эти ощущения, да в такой степени, что позабыл даже о том, что я - оборотень. Мне сверлили зуб, а моя нечеловеческая сущность забилась от страха далеко-далеко и никак себя в этот момент не проявляла. Волк, без страха покоряющий опасные улицы ночных городов, теперь разве что не скулил от жалости к самому себе. Даже Кровавая Луна не смогла бы вытянуть его наружу. Страдая от боли, я в то же время ликовал: теперь самопроизвольного обращения не предвиделось на долгие времена. Когда я полностью отошёл от полуобморочного состояния, то обнаружил, что покинул поликлинику и шагаю в неизвестном направлении. Блаженное чувство радости, что всё уже позади, заставляло чуть ли не лететь по воздуху. Трудно перечислить воспоминания, которые пронеслись во мне за это время. И все они были яркими и теплыми.
   Но вдруг я остановился и призадумался.
   Местонахождение финской границы пока оставалось загадкой. Не будешь же об этом спрашивать у прохожих. Но существовал Финляндский вокзал. Из курса истории я помнил, что именно туда приехал из Финляндии Ленин. Значит, если шагать от вокзала вдоль железной дороги, то пути прямиком приведут границе. Лучшего варианта и не придумать! Улыбаясь своей догадливости, я быстро сворачивал с одной улицы на другую. Я даже немного устал, и поэтому мысли приняли другой оборот. Я решил отложить великий поход до завтра, а сейчас позаботиться о ночлеге.
   Сначала я решил опять податься в районы новостроек, но передумал. У меня еще побаливал зуб, и мне не хотелось его тревожить при обращении в волка, а спать в человеческом образе на бетонном полу, пусть даже при наличии двух курток, я не мог. И жестко, и холодно - все равно не уснул бы. Кроме того, не хотелось опять тащиться в такую даль. Поэтому я решил вечером побродить по центру города, а заночевать на Московском вокзале, где к тому же у меня хранился продовольственный запас.
   Часам к семи вечера глаза начали слипаться. Я стоял в огромном центральном зале Московского вокзала и раздумывал, где тут отыскать себе местечко. Как вдруг незнакомое волнение зашевелилось во мне, поднялось, выросло. Если бы я умел чувствовать взгляды, то с чистой совестью написал бы: "Я почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд". Но я твёрдо знал: если даже десяток человек уставятся мне в спину, я спокойно продолжу путь, не обращая внимания на "энергию", устремленную на меня. Нет, здесь действительно возникло нечто особенное. Во мне соединились чувство опасности и какое-то новое, совсем незнакомое чувство.
   Резко повернувшись, я обнаружил, что за мной внимательно наблюдает красивый двадцатипятилетний мужик в ярком спортивном костюме. С первого взгляда я с ужасом понял, что это не человек. Мне с горечью вспомнились слова хозяина, что наступит время, и я смогу выделять своих из толпы. Время это, видимо, пришло, но своим я так и не стал. Да и вряд ли уже стану. Поэтому необходимо было как можно скорее уносить отсюда ноги.
   Усталость, ноющая боль в руке, нелегкий путь: все это вдруг разом навалилось горой на плечи, и я снова стал терять контроль. Однако собрался и чётко нарисовал пунктики мысленного плана: во-первых, выцепляю продукты, во-вторых, ходу отсюда! Я выгреб из кармана всю мелочь. Рубль на вход в зал камер хранения нашелся, но ни одной пятнадцатикопеечной монеты не оказалось. Страшный гонец не делал попыток приблизиться или привлечь моё внимание, а пристально осматривал зал, выискивая кого-то в дальней толпе. Очевидно, он здесь не один. Тогда они легко скрутят меня и увезут куда угодно. Не следовало также забывать и об особых ножах, один из которых оставил памятную отметину на моей руке.
   Я заметался по залу. Надо было во что бы то ни стало раздобыть пятнадцатикопеечную монету. Я кинулся к сувенирному киоску - он был закрыт. Секундой спустя, я стоял в закутке, где очаровательная девушка торговала кооперативными товарами.
   - Разменяйте, пожалуйста, чтобы было пятнадцать копеек, - попросил я, протягивая гривенник и двадцатикопеечную монету.
   - Мелочи не держим, - презрительно процедила красавица и отвернулась.
   Я ее больше не интересовал.
   Не теряя времени, я подскочил к стойке, где полная пятидесятилетняя продавщица возилась с булочками и соком. Я пристроился к небольшой (человека четыре) очереди и с опаской оглядел зал. Так и есть, их уже двое. Они разыскивали меня взглядами, а очередь двигалась нестерпимо медленно. И все же, спрятавшись под боком у грузного пенсионера в летней фетровой шляпе, я благополучно добрался до стойки.
   - Разменяйте, пожалуйста, так, чтобы по пятнадцать, - с надеждой посмотрел я на продавщицу.
   Осознав свою значительность, она взглянула на меня сверху вниз, скривила губы и отчеканила три слова:
   - Здесь не размен.
   Всё! Шанс выручить продукты истаял. Острые когти впились в мою сжатую ладонь, а во рту появилась знакомая теснота от мгновенно выросших клыков. Клянусь, я готов был броситься на неё, вцепиться когтями в лицо, чтобы выдавить тот взгляд, устремленный на меня, от которого становилось не по себе. Так смотрят на скользкого противного червяка, посмевшего выползти не по делу в центр зала ожидания. Ведь под её рукой находилась не одна, не две, а десяток пятнариков. Но нет, желая показать важность своего положения, она не захотела расстаться ни с одним. За что же она меня так? А, понял... Что сделает ей неказистый пацан? Ведь знай она, кто я такой на самом деле, то без проблем отдала бы мне не одну, не две, а все, все монетки, только бы мои зубки и коготки не коснулись её уверенного самодовольного личика. Во мне закипала ненависть. Черная злоба против таких вот, которые днём готовы загрызть любого из-за копейки, а вечером, пожертвовав пятерку в один из расплодившихся фондов, считают себя самыми прекрасными людьми на всем белом свете. Ну, теперь всё! Я окончательно терял контроль. Давай, волчишко, рви её на мах!
   Однако волк вылезать не торопился. Волк забился в убежище поглубже. Волк насторожил уши. Но ни нюх, ни слух, ни зрение не спасали. Только пульсировала внутри загадочная жилка. "Свои, - сигналила она. - Свои!"
   Я знал, что свои. Просто эти свои уже оказались по другую сторону баррикад. Эти свои с радостью натягивали верёвку с флажками. Где кстати они, эти свои?
   Краем глаза я уловил, что те двое пробираются в мою сторону. Они все-таки обнаружили меня. Пришлось попрощаться с мыслью о продуктах и исчезать. Я ринулся к выходу, а у дверей резко обернулся. Сомнений не было - они бежали вслед. Я понёсся по улице, ища взглядом, в какую лазейку можно забраться, спрятавшись от столь опасной погони. Этих на испуг не возьмёшь. Они и сами - оборотни.
   К счастью, свернув в боковую улочку, я увидел распахнутые двери коммерческого магазина. Прибавив в скорости, я перебежал через дорогу и оказался в маленьком коридорчике, отделявшем торговый зал от улицы. Путь мне преградил здоровенный детина, заслонивший проход:
   - Выметайся, пацан, закрываемся.
   Мне надо было выиграть время, и поэтому я жалобно загундосил:
   - Пропустите, пожалуйста. Ведь до закрытия еще двадцать минут.
   - Выметайся, выметайся. На сегодня всё. Вот завтра приходи и покупай, что вздумается, - он легко двинул меня кулаком. Обручальное кольцо больно стукнуло по лбу.
   - Но я живу на другом конце города...
   - Э, да ты, я гляжу, непонятливый очень. И обурел в корягу к тому же.
   Парень выматерился, схватил меня за шиворот и как щенка вышвырнул на улицу.
   Я больно ударился покалеченной рукой. Чтоб тебя всего! А ведь придёт домой, подарит дочке конфету, поцелует жену, усядется с ней на диван и будет смотреть по видаку слёзную мелодраму, переживая за тяжелую и несчастную судьбу героев.
   Поднявшись и отряхнувшись от прилипших к штанам окурков, я тут же оценил обстановку. В принципе, всё обстояло не так уж плохо. Мои преследователи уже миновали магазин и быстро удалялись в глубину улицы, но на беду один из них обернулся, издал удивленный возглас, и погоня продолжилась. Последние дни не прибавили мне здоровья. Поэтому дистанция между нами стремительно сокращалась. Когда положение стало совсем безнадежным - мне удивительно подфартило: из ближайшего кинотеатра, где как раз закончился сеанс, вывалила толпа народа. Я успешно затерялся в ней и пропал из виду оборотней. Озадаченные, они остановились посреди сумеречной улицы. Народ уже рассосался, и она была пустой. Лишь вдалеке три девицы спешили к заманчивому "Форду", откуда патлатый юноша призывно махал им рукой...
  
   Бахарев и Соколов сидели в кабинете Колбина, погруженные в глубокие раздумья. Но вот дверь распахнулась, и в кабинете появился сам Колбин, мрачный и озабоченный.
   - Как дела? - с порога осведомился он.
   - Пока ничего нового, товарищ майор, - ответил ему Соколов. - Ведь не так-то просто поймать оборот...
   - Ну все, хватит! - резко оборвал его Колбин. - Я вижу, вы ни на шаг не продвинулись. В общем, так, выбрасывайте из головы идиотские бредни. Пора заниматься делом, а не ушами хлопать. С этой минуты ни слова про оборотня.
   - А как же вы сами объясните случившееся, товарищ майор? - не утерпел Бахарев.
   - А очень просто! Кому-то выгодно, чтобы мы считали пропавшего Лжеуварова оборотнем. Все подстроили так, чтобы мы сплясали под чужую дудку. Самый обыкновенный театр, начиная с пресловутых "серебряных" пуль и кончая дурацкой анонимкой. Нас хотели сбить с толку, и, надо признаться, им это удалось.
   - Значит, по-вашему и фотография, и анонимка из горисполкома - самые обыкновенные фальшивки.
   - Разумеется.
   - Но бумагу-то печатали явно второпях.
   - Вот уж нет! Когда такие бумаженции печатают второпях, то забывают даже поставить точки, а здесь и запятые на месте. Я сразу это отметил, только не придал должного значения. Да и все остальное можно объяснить разумно и логично, не вдаваясь в мистику.
   - Значит, оборотня не было, - поскучнел ранее молчавший Соколов.
   Сверхъестественность дела сразу поблекла и стала принимать вполне обыденные очертания.
   - Кому-то выгодно, - пробурчал Бахарев, копируя начальника. - Зачем кто-то будет разыгрывать комедию? Не на утренник же нас пригласили? - и он протянул тонюсеньким голосочком. - Я злой, сердитый, серый волк. Я в поросятах знаю толк...
   - Хватит, - оборвал его Колбин. - Выйти на того, кому выгодно - вот задачка со многими неизвестными.
   Такую банальность оспаривать не хотелось. В отделе воцарилось молчание. В какую сторону раскручивать дело дальше? Труп (который следовало как можно скорее разыскать) исчез, автор письма так и остался невыясненным, свидетели не говорили ничего такого, что могло бы вывести на след. Оставалось сидеть и уповать на чудо, которое не замедлило явиться в лице сержанта Прохорова. Чудо заглянуло в кабинет и выпалило:
   - Товарищ майор, Вы просили докладывать обо всем необычном, что случится.
   - Да, да, конечно, - заинтересовался Колбин.
   - Жена мужа после совместной пьянки убила, - во всеуслышанье заявил Прохоров.
   - Ну и что же здесь необычного, - расстроился Бахарев.
   - Орудие убийства - чугунный котелок.
   - А еще что-нибудь у тебя есть? - нетерпеливо спросил Соколов.
   - Конечно же, - обрадовался Прохоров. - Возле Санкт-Петербурга машина на большой скорости перевернулась. Номера наши. Так быстро гнали, будто за волком охотились. Двое в лепешку, а третий ушел.
   - На волка? - чуть ли не хором сказали все трое.
   - Ну, это еще не самое необычное. Вот на Садовой квартиру обокрали таким хитрым способом...
   - Подожди, Прохоров, - прервал его Колбин, - давай про волка подробнее.
   После подробного рассказа Прохорова выяснилось следующее. Приблизительно в десяти километрах от Санкт-Петербурга, вылетев на обочину, разбилась машина. На переднем сиденье погибли и шофер, и пассажир. Тот, кто находился сзади, выбрался, пошастал вокруг машины и ушел к шоссе, где следы его терялись. На месте аварии обнаружены два смазанных и один четкий отпечаток волчьей лапы, появившийся за несколько секунд до катастрофы, иначе его бы смыл дождь, прежде чем сверху оказался багажник автомобиля. У шофера обнаружен пистолет Макарова, у пассажира три пули, покрытые серебряной оболочкой (при этом сообщении Соколов радостно потер руки). Ленинградские коллеги запрашивали данные о хозяине автомобиля "ВАЗ-21011", на котором были номера чужой области. Кроме того, в салоне был обнаружен паспорт на Маликова Геннадия Константиновича, судя по фотографии - погибшего пассажира.
   - Спасибо, Прохоров, - поблагодарил сержанта Колбин, - можешь идти. Была б моя воля, выписал бы тебе премию.
   - Вы моему начальству намекните, - просиял Прохоров и чиркнул себя по горлу. - Деньги во как нужны!
   Когда за ним закрылась дверь, Соколов, едва сдерживаясь, воскликнул:
   - Ну так как же, Александр Филиппович, насчет оборотня? Волчья лапа там не зря появилась.
   - Ничего не доказывает твоя волчья лапа, - возразил Колбин. - У мальчиков могли быть неполадки в психике, и они любого волка принимали за оборотня или просто игрались. Но, по крайней мере, хозяин серебряных пуль установлен. Теперь нам необходимо выцепить того, который ушел, а через него мы выйдем и на Лжеуварова.
   Колбин повернулся к окну, постоял, подумал и коротко возразил своим подчиненным:
   - Ну вот что, ребятки. Придется нам ехать в Ленинград...
  
   Федя тоже провел день результативно. Первым делом он ринулся к уже знакомому ему ювелиру.
   Ничего не подозревая, тот открыл ему дверь.
   - Вижу, довольны, молодой человек, - заулыбался ювелир. - Новый заказик? Серебро?
   Федя сразу же сгреб в тугой узел пиджак на его груди:
   - Что ж ты делаешь, падла. Закроил металл, а нам туфту подсунул. Пиши завещание, сволочь.
   Ювелир слабо сопротивлялся, губы его беззвучно шевелились, не в силах выдавить ни слова.
   - Короче, урод, - продолжил Федя. - Завтра я наблюдаю здесь шесть десятков настоящих серебряных пуль. Если не успеешь, считай, что ты уже не жилец.
   Федя развернулся и стал спускаться по лестнице, когда ему в спину донеслись слова: "А серебро?"
   - Серебро?! - Федя пулей взвился обратно на площадку. - Серебро - твои проблемы. Можешь взять из того, что ухватил от нас, а не хватит, так добавишь. Иначе ищи веревку, крохобор. А то ещё способ есть: расплавить, и в глотку тебе, кроило, в глотку. В пасть твою вонючую.
   Выйдя на улицу, Федя подумал, как трудно отыскать Сверчка в Питере - таком огромном городе. Срочно требовалось подкрепление. Но Хенселя выбило из шеренги, а своя бригада после бойни в детском саду разбежалась. Однако светлая идея все же посетила федину голову. Отправившись на междугородку, он раскрыл свою записную книжку и принялся набирать номера, слышанные когда-то от Хенселя. Повезло с третьего звонка.
   - Алло, это Ринат? - осведомился Федя и, дождавшись подтверждения, продолжил. - Слушай, Ринат, тебя срочно вызывает Хенсель. Ах да, я из Питера звоню. Сюда и подъезжай. Стрелка у Московского вокзала. Да не кани! Не разборки это! А если в испуг ушёл, прихвати всех, кого сможешь. И время не тяни, поторапливайся. Конец связи.
   Вновь оказавшись на улице, Федя почувствовал резкий подъем настроения. Все шло пока отлично. К утру будут готовы пули, а к полудню приедет пара-тройка верных псов. Хотя Хенсель и умер, но имя его жило в памяти людей, а влияние сохранилось и было еще довольно велико...
  
   Я ехал, прислонившись здоровой рукой к углу троллейбусного сиденья, а лбом - к холодному оконному стеклу. Я все еще не мог выбрать место для ночлега и продолжал ехать в никуда.
   Вот он я - оборотень! Исчадие ада, слуга дьявола, враг всего человеческого, которого в природе вообще не должно существовать. Но я жил и, значит, был для чего-то нужен. Может, следовало затаиться с самого начала, и тогда я не совершил бы ошибки той ноябрьской ночью. Одна ошибка повлекла за собой другую, та - следующую. Возникала цепь все новых и новых ошибок. Вот уже шеренга кровавых призраков стоит передо мной, а люди заняли позицию по другую сторону баррикад. Почему так случилось? Наверное, не только оттого, что я стал оборотнем. Но не мог же я обвинить всех людей в том, что они сейчас противостояли мне.
   И все же, думаю, я имел право жить, несмотря на свои преступления. Придет время, и я заживу тихой спокойной жизнью и совершу, быть может, кучу полезных дел. Но сейчас мне предстояло вырваться из замкнутого круга, где все пушки были направлены в центр, а в центре стоял я.
   Троллейбус мягко остановился. Я поднялся, вышел из почти пустого салона и зашагал по почти пустой улице, бесцельно уставившись вперед.
   Громада пятиэтажного дома встала на пути. Черный короб на фоне черного неба. Ни одно окно не светилось. Его огораживал деревянный, грубо сколоченный, кое-где пошатнувшийся забор. По всей видимости, дому предстоял капитальный ремонт. Через дыру в заборе я пробрался в запретную зону, а затем проник в дом, практически уже ничего не соображая от усталости. Бросив болоньевую куртку на пол, я начал обращение, но, как только клыки полезли из десен, оглушительная зубная боль пронизала мою голову. В глазах потемнело, и я чуть не потерял сознание. Пришлось отказаться от намерения провести ночь волком. Я поудобнее расстелил старую куртку на площадке (я ее и захватил-то лишь потому, что предчувствовал подобный вариант) и лег на пол. Комфорта не прибавилось, но сильная усталость сработала лучше любого снотворного и помогла мне быстро заснуть...
  
   Ближе к полуночи два оборотня ехали в автобусе, вглядываясь в подступавшую тьму за окнами. Безрезультатная погоня даже их выбила из колеи. Они сидели напротив друг друга в получеловеческом облике. Временами один из них поворачивал жуткое лицо и злобным взглядом светящихся тусклым красным светом глаз окидывал салон автобуса. В эти секунды редкие пассажиры вжимались плотнее в спинки кресел и отворачивали испуганные лица. Оборотень усмехался, обнажая огромные клыки, и менее стойкие пассажиры выпрыгивали на ближайшей остановке. Почти сразу же облик нечеловеческих лиц исчезал из памяти, лишь давила откуда-то изнутри непонятная тяжесть. Но пролетала ночь, наступало новое утро, осадок испарялся из души. Люди, столкнувшиеся с появлением страшного, неисследованного никем мира, вновь жили, как и прежде, и душа их, более не омраченная потусторонним, вновь радовалась жизни или распутывала обычные каждодневные проблемы, возникающие на каждом шагу.
   Так будет завтра. А сегодня, ближе к полуночи два оборотня ехали в автобусе, вглядываясь в подступившую тьму за окнами.
  
   Глава двадцатая
   Пустой дом
  
   Я проснулся, с удивлением обнаружив, что лежу на холодном полу в каком-то сумрачном помещении со странной формой потолков. Постепенно приглядевшись, я понял, что никакие это не потолки, а пролеты лестницы, уходящие вверх. Оттуда пробивалась слабая полоска дневного света.
   Причудливость положения потрясла меня, и я непроизвольно сжался в комок. Впечатление необычного усиливала почти полная тишина, только издали доносился слабый отзвук уличного шума. Полумрак и тишина словно подчеркивали надежность убежища. Вспыхнувший интерес заставил подняться на ноги. Странно, но я не мог вспомнить, каким образом проник сюда, хотя уже догадался, что нахожусь в пустом доме, в квартале или двух от троллейбусной остановки.
   Я стоял в самом низу подъезда возле входной двери, но все попытки сдвинуть её с места не увенчались успехом. Очевидно, её надежно заделали снаружи. Рука по-прежнему ныла. А зубы, едва я только попробовал выпустить клыки, вспыхнули невыносимой болью, которая упрямо не хотела затихать. Вероятно, при пломбировании занесли инфекцию, и теперь крошечные микроорганизмы завоевывали там все новые и новые просторы для своей бурной деятельности. Но хуже всего угнетала даже не эта идиотская боль. Хуже всего было то, что я уже не мог обратиться в волка. Серьезный удар для меня. Я стал безоружен.
   Теперь следовало отвлечься, чтобы хоть на время забыть о зубах, и я двинулся на исследования.
   Пройдя несколько ступенек вверх до первой площадки, я понял, что значит определение "гулкие шаги". Действительно, звук от моих шагов разносился далеко-далеко и возвращался оттуда, измененный магической вибрацией пустоты.
   К моему изумлению, на этой площадке не оказалось ни одной двери. Однако вскоре я догадался, что на первом этаже дома располагался магазин, аптека или еще что-нибудь в этом же роде.
   Я двинулся вверх и добрался до промежуточной площадки между первым и вторым этажом. На облезлой зеленой стене с побелкой поверху виднелись голубые незакрашенные прямоугольники, оставшиеся от исчезнувших почтовых ящиков. У самого пола площадки виднелось небольшое разбитое окно. Я нагнулся и, выглянув в него, заметил бетонный карниз, нависший над входом в подъезд. Очевидно, через это окошко я и проник сюда вчера.
   Больше на площадке не нашлось ничего интересного, и я поднялся на второй этаж. Четыре пустых проема встретили меня там. Странно видеть пустую дыру вместо двери у входа в квартиру. Я потрогал шершавую стену, на которой раньше крепился дверной карниз, и не удержался от искушения зайти. В стандартной двухкомнатке с кухней, совмещенным санузлом и маленькой темной кладовкой без окна также царила пустота и развал. На стенах уцелели выцветшие обои розоватого оттенка с выдранными кусками. На окнах не было рам, и пустые прямоугольники неприятно смотрелись на фоне розовой стены, открывая вид на тенистую улицу с мрачными домами старой застройки.
   На полу валялись щепки, старые пожелтевшие газеты, обрывки обоев. Я прошелся по комнатам, заглянул на кухню, где стояла покореженная газовая плита и проломленная раковина. Краны отсутствовали, и темные отверстия труб уставились на меня ружейными стволами.
   Я снова вышел на площадку лестничной клетки. Здесь было уютнее, чем в пустых ободранных квартирах, привычнее как-то, хотя и не так светло. Я зашел в боковой проем. Окна этой квартиры выходили во двор - обычный двор, я таких уже много видел. Песочница, детские качели, карусель для маленьких, ровный ряд кустиков, прямоугольные клумбы, на черноземе которых ярко зеленела молодая трава. На кустах и деревьях тоже начали распускаться листья, но еще такие крохотные, что при всем моем старании я не мог различить каждый в отдельности. Только зеленый фон веток, еще вчера серых и невзрачных, радостно сообщал о приходе нового, последнего месяца весны - мая.
   Двор образовывал ровный прямоугольник. Длинный дом напротив оказался типичной "хрущевкой" - одной из первых, увиденных мной "хрущевок", встречающихся в Питере не так часто. Она, скорее всего, была точной копией моего дома (впрочем, об этом я мог только догадываться). Слева стоял пятиэтажный дом, построенный лет сорок-пятьдесят назад. Он был покрыт зеленой известью и выглядел солидно и крепко. Правый дом имел всего четыре этажа и два подъезда. Он разительно отличался от остальных и казался каким-то недомерком. Тем не менее, и в этом доме, и в двух других кипела жизнь, сушилось белье, в подъезды входили и выходили люди, а мой дом пустовал, и единственным его жителем на данный момент был я.
   Я продолжил изыскания. Несмотря на однообразие планировки, ни одна квартира не являлась чьим-нибудь двойником. В каждой из них оставались следы от покинувших ее людей. Рисунок обоев или побелка, детские каракули на стенках, контуры мебели, проявлявшие себя прямоугольниками истинного цвета обоев или следами от ножек, деревянный пол или покрытый линолеумом - все это указывало на различные характеры и судьбы.
   Порой я пытался представить себе, судьба каких людей вершилась здесь, но догадки складывались лишь в смутные образы. Они не могли вдохнуть прежнюю жизнь в опустевшие квартиры.
   Я обследовал чердак, но грозно нависшие стропила словно таили какую-то опасность, а свет, пробивавшийся через слуховое окно и щели в крыше, резко вычерчивал темные стойки, выдававшиеся из полумрака. Неприятное чувство охватило меня, и я поспешил покинуть это место. А спускаться в темный подвал я и вовсе не решился, его неразведанные секреты так и остались тайнами.
   Вскоре я обнаружил в некоторых квартирах проломы, позволяющие проникнуть в другой подъезд, а из него в следующий. Так, переходя из одной квартиры в другую, я обошел почти весь дом и обнаружил, что никого, кроме меня, здесь нет.
   Было какое-то необычное чувство - ощущать себя хозяином целого дома - пустого дома. Я уже видел покинутую деревню, но одноэтажные деревянные дома как-то терялись среди окружающих полей под бесконечным небом и не создавали такого странного чувства.
   В новых владениях меня повсюду окружали мертвые стены и тишина, а уличный шум существовал как бы отдельно. И хотя я считал, что душа моя давно уже обособилась от мира людей, но физическое одиночество действовало угнетающе. Пустота давила на нервы, пугала меня. Чтобы успокоиться, я выбрался через разбитое стекло подъезда к забору и отправился на Московский вокзал за своими запасами. В кармане лишь звякала мелочь. Стоящие деньги закончились, следовательно, ничего другого не оставалось, несмотря даже на возможную встречу с оборотнями.
   Получив в ближайшем киоске два пятнарика, я подождал нужный троллейбус и отправился в путь...
  
   Колбин и Соколов с мрачным спокойствием переносили все трудности путешествия в переполненном салоне городского Санкт-Петербургского автобуса. Огромная спина какого-то здоровяка надежно притиснула их к боковому окну так, что ребра едва не трещали, вдавившись в поручень, тянувшийся вдоль стекла. Колбин и Соколов прилагали максимум усилий, чтобы удержать завоеванные рубежи, но могучая спина на каждом толчке автобуса миллиметр за миллиметром сокращала пространство, отведенное милиционерам. Было нестерпимо душно, воняло бензином и потом, а мысль о Бахареве, сидящем сейчас в пустом, прохладном кабинете, становилась просто невыносимой.
   В этот момент Колбин услышал удивленный возглас Соколова. Повернув лицо, которое тут же оказалось приплюснутым к оконному стеклу, майор пристально вгляделся в прохожих.
   Там, среди толпы, не обращая никакого внимания на троллейбусы и автобусы, проносящиеся мимо, шагал невысокий паренек в синих помятых брюках и светлой куртке с матерчатым верхом. Вполне обычный паренек. Он не кидался на людей, не сверкал глазищами, и даже если у него были клыки, то они сейчас прятались за плотно сжатыми губами. Он неторопливо шел по улице и ничем не выделялся среди окружавшей его толпы.
   Но именно он был обнаружен мертвым в раннее апрельское утро, именно его убили полусеребряные пули, именно он так таинственно исчез из морга, и именно его фотография лежала сейчас в кармане у Колбина.
   Стройная логическая цепочка, выстроенная майором, разрушилась в одну секунду, таяли, исчезая, звенья строгих реалий, казалось, Колбин сам стоит сейчас на грани обыденного перед входом в неизвестный мир - туда, в чью сторону направлялся оживший мертвец. А он вдруг свернул направо, промелькнул вдали под аркой и скрылся из глаз.
   Могучая спина начала новое, решающее наступление на милиционеров. Автобус был переполнен, не было никакой возможности пробиться к дверям, кабина водителя пряталась в необозримой дали. Дернувшись пару раз, Колбин понял, что трепыхаться бессмысленно. Вход в темный, сверхъестественный мир помутнел, растворился среди скопления потных и злых голов...
  
   Паша, Хома и Ринат стояли у дверей Московского вокзала и хмуро смотрели на Федю. Федя тоже недовольно окидывал их взглядами. Честно говоря, он ожидал, что команда будет многочисленнее, но для начала и это неплохо.
   - Еще раз повторяю. Хенсель уехал по нашим делам, а вы трое пока в моем распоряжении, - всё более распаляясь, прорычал он.
   - Ладно трёпу. Про Хенселя выясним сами. Ты пока дело говори, - сказал Хома.
   Федя внутренне перевел дух. Важная победа была одержана:
   - В общем, так. Помните пацана, которого в прошлый раз ловили?
   - Ну.
   - Не "ну", а "да" или "нет", - пронизывая троицу бешеным взглядом, громко сказал Федя.
   - Да, помним.
   - Надо его еще раз поймать.
   - Так его ж Хенсель из автомата прикончил!
   - Видать, плохо прикончил, - объяснил Федя. - Снова ловить придется.
   - Ты чё, шутишь? В Питере! Пацана! Он что, сам к нам в руки прибежит?
   - Может, и прибежит. Где мы стоим?
   - Ну, у вокзала.
   - Не у вокзала, а у Московского вокзала. Парень-то не дурак, наверняка в Москву поедет. Столица, что государство - всяко устроиться можно. А уж затеряться... Тут она Питеру сто очков форы даст.
   - А может, он вчера укатил или сегодня утром? - предположил Ринат.
   - Я всю ночь и утро у поездов дежурил. Тут и крыса бы не проскочила.
   - А парень-то не дурак, - ехидно пробормотал Хома. - Что же он даже не появился?
   - Я так думаю, у него бабок тогда не было, вот он и не пришел, - пояснил Федя.
   - А может, он их и не достанет?
   - Достанет, - мрачно кивнул Федя, - такой достанет.
   - Ну хорошо, а где мы его ловить будем?
   - Один со мной на платформу пойдёт, двое в зале ожидания наблюдают, обедаем по очереди. Как увидите - окружайте. Крутите руки, будто пьяному, и ко мне. Разговаривать с ним буду я сам. Поняли?
   Все трое одновременно кивнули.
   - Да, еще вот что. Хенселя нет, плачу я лично. Если поймаете, то по десять штук каждому.
   Глаза троицы подобрели. Бойцы кивнули еще раз и отправились дежурить по своим местам...
  
   До Московского вокзала я добрался без происшествий. Правда, недалеко от него я немного заблудился и минут двадцать проплутал по окрестностям.
   Но вот мой путь окончен, и величественное здание Московского вокзала совсем близко - через дорогу. Но мне не хотелось торопиться. Оборотни, если они продолжали дежурить здесь, были несравненно опытнее меня и могли учуять мою незначительную персону первыми. Поэтому я весьма осторожно перешел дорогу и остановился в раздумьях.
   И тут мое внимание привлекла куча народа, толпившаяся возле одного из углов вокзала. Оттуда доносились веселые звуки гармошки, и я без лишних слов поспешил им навстречу.
   Толпа оказалась внушительной. Я потратил немало сил, прежде чем мне удалось выбраться на такое место, откуда уже удавалось хоть что-нибудь разглядеть.
   На небольшом пятачке танцевала четверка парней в тельняшках. Они улыбались и лихо отплясывали веселый танец. Сбоку стоял пятый, который играл на гармошке и пел, а остальные время от времени подхватывали его слова. Из за шума толпы смысл слов ускользал. Закончив выступление, гармонист подхватил из-под ног кепку с монетами и вместе с товарищами исчез в толпе.
   Я протолкнулся в первый ряд, ожидая увидеть что-нибудь ещё более затейливое. Но на помост из четырех деревянных ящиков, сдвинутых вместе, забрался мужик лет под сорок и, вытащив из кармана помятый листок, стал читать:
  
   Который день, который час
   Призывы верные слышны.
   Читаем новый мы указ,
   Лишь только б не было войны.
  
   Солому скоро будем жрать,
   И чистой нет в Неве волны.
   Готов всю жизнь свою проспать,
   И только не было б войны.
  
   С экранов умники поют:
   Карманы деньгами полны,
   За нас шампанское нальют,
   За мир! Чтоб не было войны.
  
   Пропил я стол, пропил кровать,
   Пропил последние штаны,
   Чтоб дырки в нервах залатать,
   Чтоб только не было войны.
  
   Хоть душу я готов продать,
   Но очередь у Сатаны.
   А, и на это наплевать,
   Ведь жить мы будем без войны.
  
   Тепло отключат, да и газ.
   И света нет, и нет воды.
   Из тьмы в окно я в сотый раз
   Гляжу: ну с богом. Нет войны!
  
   А бог глядит, но облаков
   Страну закрыли буруны.
   Но бог, он видит без очков.
   Живут отлично, без войны.
  
   Республикам уж нет числа,
   А помидорам нет цены.
   Пускай хоть с голоду помрем,
   Но сохраним мир от войны.
  
   К капитализму не придем
   И к коммунизму не пришли.
   Вот так мы пакостно живем.
   Эх, только б не было войны.
  
   Мужик собрал жидкие аплодисменты, немного серебра, чуть порванный рубль и две новых пятерки. Он откашлялся и вытащил из кармана следующий листок, такой же измятый, как и первый.
   Ну нет, была охота париться здесь, слушая стишки. Я повернулся и с трудом выбрался из толпы. Соловья баснями не кормят, а значит, следовало как можно скорее выцепить продукты из камеры хранения. А после - здравствуй, Финляндия.
   Тревожно оглядываясь, я пересёк огромный зал, по краям которого с чемоданами в руках толпились группы туристов. Ничто не возбуждало моих подозрений. Я спокойно спустился в камеру хранения, благополучно извлек из ячейки кулёк с продуктами и, преодолев замызганные ступеньки, вновь оказался в большом зале.
   Здесь я вдруг обнаружил, что моё появление привлекло внимание трёх парней восемнадцати-двадцати лет. Засада? Я напрягся. Странное внутреннее чутьё безмолвствовало. "Свои" не включалось. Кем бы ни являлась эта троица, она прибыла сюда явно не из особнячка оборотней. Парни быстро пробирались ко мне. А я блаженствовал, что оборотни сняли дозор. Пока я сообразил, что опасаться следует не только оборотней, подозрительные субъекты подошли почти вплотную. Э нет, ребятки, я давно завязал с близкими знакомствами. Мне сейчас срочно надо побыть одному! Разумеется, я бросился наутёк (мне не привыкать - не в первый раз), парни - следом. Один мужик, видимо, принял меня за вора и, протянув руку, хотел ухватить за воротник, но я ловко обогнул его и оказался в зале ожидания.
   Там я стал лавировать между креслами, стараясь увеличить отрыв. Это не помогло - преследователи не отставали, более того, они чуть не поймали меня в кольцо. Я снова готов был поклясться, что это не оборотни! Может, местной милиции переслали мои приметы? Так я же вроде как убит! Нет на милиционеров в штатском эти тоже не тянули, видок слишком отвязный. И чем мне угораздило не понравится местной вокзальной шантрапе?
   Тогда я решил применить старый испытанный прием и, завидев подошедший троллейбус, заскочил в салон. Но прием снова дал осечку. Запыхавшаяся погоня успела запрыгнуть туда же, прежде чем захлопнулись двери. Двое тут же прислонились спинами к средней и последней двери, а третий, ехидно усмехаясь, встал рядом со мной. Он посматривал на меня с чувством хозяйского превосходства, намекая без слов, что может сделать со мной все, что ни пожелает...
  
   Паша, Хома и Ринат переводили дух после долгого бега. Пацан, и правда, оказался не дурак, но и Федя тоже дураком не был, раз сумел просчитать каждый его шаг (вот только обедать отправился не вовремя). Однако его стараниями пацанчик влетел в расставленные сети и теперь, понимая, что уйти ему уже не удастся, злобно косился на пассажиров.
   Оставалось непонятным только одно: как такой неказистый шкет умудрился взвинтить себе цену до тридцати косарей?..
  
   Да, удача решила пока от меня отвернуться. Хитрость не удалась, и я находился под пристальным наблюдением "святой троицы". Стоявший рядом высоченный парень в спортивных ярко-голубых штанах "Пума" и олимпийке от темно-синего "Адидаса" сверлил меня злющими глазами. Охранявший среднюю дверь низенький плотный парень, одетый в красивой серой куртке со множеством ярких замочков и зеленые просторные джинсы, громогласно сопел. Такую массу в нашей учаге непременно прозвали бы "бочонком". Вообще-то вряд ли, обладатель такого невероятно борзого лица выбрал бы кликуху посолиднее. Третьего, того, что вдали, скрывали пассажиры, и я только изредка видел его рыжую макушку.
   Проехав несколько остановок, я подумал, что неплохо бы уйти и на этот раз. Теперь предстояло выбраться из троллейбуса и запутать преследователей в бесконечных дворах. Беда в том, что я раньше никогда здесь не бывал.
   И все же, решившись, я стал пробираться к передней, незаблокированной двери. Сторож, полагавший, что я уже осознал свое недостойное поведение и больше не буду рыпаться, мой рывок прозевал. Поэтому он, по-идиотски захлопав ресницами, ввинтился в толпу следом за мной с некоторым опозданием. А двери уже распахнулись, и я мигом вылетел из троллейбуса. Выходивший следом мужик застрял в дверях, вытаскивая объемную сумку. Обозленный задержкой водитель мстительно закрыл двери и поехал. Мужик с сумкой, матерящийся на всю улицу, остался в салоне, но там же остался и мой сторож, растерянно выглядывавший из окна.
   Везуха - одним меньше! Но оставалось ещё двое. Быстро свернув за угол ближайшего дома, я перемахнул низенькую каменную оградку и спрятался в кустах. Преследователи крутились на месте, оглядывая окрестности, буквально в пяти шагах от меня. Медлить было нельзя, и я ползком, по-партизански, стал пробираться, скрытый ровным рядом кустов. Дорога привела меня к церкви.
   Церковенка так себе, не слишком большая, но вблизи оказалась довольно красивой. Её аккуратно выкрасили голубым. Над входом красовалась вмурованная в стену искусно выполненная икона. Изящная башенка взмывала в небо, такое же лазурное, как и она сама. Венчал церквушку позолоченный крест, ярко сверкавший на солнце.
   Я нерешительно зашел внутрь. Ох, как много здесь оказалось людей: и верующих, и экскурсантов. Уютно и красиво - несмотря на такое скопление народа. Небольшое помещение полностью освещалось сотнями, тысячами электрических ламп в форме свечей. Были тут и настоящие свечи в специальных подставках - множество свечей. И иконы, иконы повсюду.
   Больше я ничего разглядеть не успел, ибо возле меня возник священник, опытным взглядом выделив страждущего человека из толпы. Он участливо смотрел лазурными, под цвет храма, глазами.
   - Что привело тебя в храм божий, сын мой? - ласково спросил он.
   Молнией промелькнула мысль: "А если он укроет меня, может, кончатся тогда страдания, может, здесь я обрету долгожданный покой?" Уставшим, полубезумным взором взглянул я на священника. Крохотный огонек надежды вспыхнул в душе.
   - Не таись, сын мой, господь выслушает и поймет.
   А впрочем, что я мог потерять? Всё, что можно, у меня уже отобрали. Безмятежную жизнь, право на учёбу и друзей. Даже одиночные прогулки теперь казались немыслимой роскошью. Я стоял на обрыве, готовый скакнуть в другую жизнь. Я думал, меня ждала Финляндия. Но посторонние руки резко опускали шлагбаум, преграждая мой скорбный путь. А вдруг мне не нужна Финляндия. Вдруг оставался кто-то, кому я нужен здесь. И я решился:
   - Видите ли, батюшка, я - оборотень...
   В одну секунду, в один неприметный миг исказилось лицо священника.
   - Прочь, - прошептал он. - Прочь из храма господня.
   Священник отшатнулся в испуге, а я стоял и смотрел на него с глупой надеждой. Я еще ничего не понимал.
   - Верующие, прихожане, - завопил батюшка, - вышвырните паршивую овцу из стада божьего. Не дайте лукавому глумиться над нами в храме господнем.
   Сразу же вокруг места, где я стоял, образовалась пустота. Сотни взглядов уперлись в том направлении, куда указывал трясущийся палец священника. А я все еще находился в каком-то блаженном оцепенении.
   - Изыди, изыди, сатана! Прочь, прочь отсюда, детище дьявола! - взывал священник.
   - Да чё слова кидать попусту, - произнес кудрявый мужик в рубашке, из закатанных рукавов которой выставлялись накачанные волосатые руки. Грудь его также была открыта свежему воздуху, а на густом волосяном покрове солидно лежал золотой крест.
   - Спаси, господи, и сохрани, - крестился кто-то в толпе.
   Мужик тем временем обошел меня со всех сторон, остался позади и вдруг сильно ударил в спину. Силушкой его бог не обидел; я пролетел метров пять, чуть не врезавшись в поспешно расступившуюся толпу.
   - Пшла прочь, сучара, отседова, - мужик одним прыжком подскочил ко мне, схватил за волосы и потащил к выходу.
   Следом семенил священник, крестился без устали и что-то неразборчиво бубнил себе под нос. А сверху на все происходящее смотрел с потолка бог и одобрительно усмехался, торжествуя законную победу над силами зла.
   Мужик столкнул меня с крыльца и, старательно вытерев потные руки огромным платком, услужливо поданным батюшкой, удалился под своды храма. Происшествие закончилось, толпа мигом потеряла ко мне интерес, а я понуро поплелся подальше от ярых поборников веры божьей.
   Вот тут-то меня и выцепили те двое. Однако они показались слишком рано, и я успел сориентироваться, развернуться и дать дёру. Я бежал и слышал за спиной их сопение. Но тут обстоятельства сложились явно в мою пользу: обернувшись на повороте, я увидел, что меня преследует лишь рыжий. Толстяк, видимо, не выдержал быстрого темпа и отстал. С моим опытом отделаться от одного преследователя было проще пареной репы. К тому же оказалось, что я уже преодолел порядочное расстояние: вблизи маячил тот самый пустой дом, где я провел первую половину дня. Чтобы не выдать убежище, я запетлял по дворам, постепенно приближаясь к дому, затем завернул за угол забора, нырнул в знакомую дыру, тремя прыжками подскочил к подъезду, подтянулся на карнизе и мигом юркнул в разбитое окно. Пришлось, правда, расстаться с продуктами, кинув кулек в кучу досок из полуразвалившегося штабеля, иначе я не смог бы подтянуться. Но это меня мало огорчало. Главное - я запутал след, а кулек можно подобрать и ночью, когда преследователи уберутся...
  
   Через пять минут возле четырехэтажного дома с двумя подъездами встретились Паша, потерявший пацана из виду, и Хома, благоразумно сокращавший путь по соседним дворам.
   - Ну что? - первым делом ехидно спросил Хома.
   - Упустил, - только и вымолвил Паша, сгибаясь от усталости пополам.
   - Спокуха, не гнуси, - успокоил его Хома. - Здесь пацан. Вон в том пустом доме.
   - Да? - оживился Паша. - А что будем делать? Заберемся туда?
   - Не! Дом большой, скоро вечер. В темноте его слови-ка, попробуй. Надо ждать, когда он из норы выползет.
   - Тогда стой на шухере, а я за Федей.
   - Лады, только быстрей. И курева захвати побольше. Чую, нам здесь всю ночь торчать...
  
   Сумерки подкрались незаметно. Контуры стен сливались в неопределенное тёмное месиво, а входные отверстия подозрительно смотрели пустыми темными глазницами. Тишина пустого дома вместе с полутьмой начала пугать, и я уже был готов покинуть свои владения, как вдруг, спасаясь от страха, догадался перейти в соседнюю комнату, окна которой выходили на улицу.
   Я находился сейчас на пятом этаже, куда влетел, разгоряченный погоней. А за окном развернулась величественная картина заката. В эту минуту я больше всего хотел бы стать художником, чтобы запечатлеть на века яркую палитру сиявших на небесах красок. Над крышами домов полыхал наполовину скрывшийся багровый диск солнца, окрашивая окружающее пространство в ярко-красный свет. Чуть повыше этот расплескавшийся багрянец заметно светлел. И чем выше поднимался взгляд, тем бледнее он становился. Темно-красный, красный, светло-светло красный, розовый, нежно-розовый, почти незаметный розовый и, наконец, такой, что глаз уже не различал: то ли розовый это с голубым оттенком, то ли голубой с розовым отблеском. Там незаметно вступали в свои права краски ночи. Чем дальше было расстояние от почти уже скрывшегося солнца, тем больше сгущался голубой цвет. Вот он уже приобрел яркость, вот потемнел, превратился в синий, тёмно-синий, а над моей головой стал уже сине-фиолетовым.
   Нежный переход от багрово-красного до фиолетового был выполнен настолько мастерски, что я жалел о невозможности тут же схватить кисти и краски и остановить это великолепие навсегда. Сотни, тысячи раз до этого я наблюдал закат, но сейчас сидел потрясенный до глубины души. Необычная обстановка и непреходящее чувство опасности настолько обострили чувства, что крыши города, красные от лучей солнца, и панорама заката на полнеба запечатлелись в памяти до конца моих дней. Долгие годы спустя, удобно расположившись в мягком и уютном кресле, я буду вспоминать происшедшее со мной, и закат, этот закат будет одним из редких светлых участков на моем мрачном пути.
   Но закат догорел. Лишь кровавая полоса еще выделялась на темном небе. Сумрачная улица раскинулась внизу, подмигивая фарами машин и окликая гудками, голосами и шарканьем ног. Чувство одиночества давило, как никогда.
   Зажмурив глаза, словно боялся неосторожным взглядом разбудить притаившихся здесь призраков, я прошелся по тёмным коридорам и этажам, пока не забрался в комнату, где нашлась только одна дверь.
   Нерешительно я приоткрыл один глаз. Мне до ужаса не хотелось оказаться в кладовке без окон, где царила исключительная тьма, но, по счастью, взору представилась небольшая комната, в окне которой виднелась знакомая "хрущевка".
   Понемногу я успокоился. В доме напротив ярко горели огни многочисленных окон. Я сел на подоконник и уставился во двор, оставив страшную пустоту за спиной. Впрочем, во дворе тоже никого не наблюдалось, но почему-то это еще больше укрепило мое спокойствие, и я перевел взгляд на дом.
   Окна, сиявшие желтым электрическим светом, словно убеждали, что я не один. Перед взором открывались кухни, спальни, гостиные, детские. В каждой из квартир кипела своя собственная, обособленная жизнь, но вместе они составляли тот огромный мир, который зовется человечеством. Окна гасли, но словно на смену им вспыхивал свет в других. Женщины старательно копошились на кухнях, а в гостиных полыхали голубоватые или радужные сполохи телевизоров.
   Две маленькие фигурки - мальчик и девочка - увлеченно плевали сверху на темный асфальт. Чуть выше и правее на балконе виднелось несколько сигаретных огоньков. В третьем окне от угла второго этажа вовсю веселились огни цветомузыки. И хотя никому не было дела до меня, укрывшегося в пустом доме, я почему-то уже не чувствовал себя исключительно одиноким. Мне было хорошо сидеть и наблюдать за всеми происходящими вокруг мелочами. Для этого стоило очутиться в Питере и забраться в этот заброшенный дом. Я сидел и смотрел, а жизнь продолжала катиться дальше.
   На четвертом этаже распахнулась створка рамы, и на меня выплеснулся обрывок песни:
  
   ... И эти розы -
   - уже не проза.
  
   Надоело нам на дело
   Свои перышки таскать.
   Мамы, папы, прячьте девок,
   Мы идем любовь искать.
   Надоело нам волыны...
  
   Рокот мотоцикла, на котором лихо пронесся запоздалый рокер, заглушил несколько слов.
  
   ... день-деньской.
   Отпусти, мамаша, сына.
   Сын гуляет холостой.
  
   Окно звонко захлопнулось, и дальнейших куплетов я так и не узнал.
   Взгляд скользнул вверх, выше обступавших дом деревьев, выше крыши. Сотни звезд сияли там. Луна отсутствовала, и это почему-то казалось мне хорошим знаком. Я устал от Лун. И от улыбающихся, и от кровавых. Картина мерцающих звезд на иссиня-черном небе ничуть не хуже ослепительного заката.
   Не знаю, сколько прошло времени. Но тоскливое одиночество и грустная неустроенность прогнали волшебное очарование. Ведь завтра мне предстояло продолжить путь, и поэтому сейчас просто необходимо выспаться. Кроме того (вы уже, наверное, забыли), рука так и не заживала, а зубы не успокаивались - боль толчками ворочалась в десне, но я еще надеялся, что она утихнет к утру.
   Выше моих сил было смотреть в глубину темной квартиры, а свет зажигать не представлялось возможным. Любой отблеск в пустом доме мог привлечь первый же милицейский патруль. Я лег на пол, уткнулся лицом в угол между полом и стеной и приложил все усилия, чтобы заснуть. Впрочем, особого старания не потребовалось. Усталость, вызванная бесконечными погонями, описание которых заколебало вас, скорее всего, до последней степени (тут уж ничем помочь не могу - жизнь такая), затуманила голову и отключила сознание...
  
   Двое крепких молодых мужчин, имеющих вид тех, кого в рекламах принято называть "деловыми людьми", встретились на самой обычной остановке троллейбуса.
   - Всё в порядке? - спросил один из них.
   - Разумеется, - кивнул другой. - На этот раз не было никаких проблем.
   - А что за пацаны с ним были?
   - Мелкая шушера. Я еще не понял, что им от него надо, но в любом случае они нам только помогают.
   - Где именно?
   - Гляди, - его собеседник махнул рукой вперёд.
   В двух кварталах от остановки виднелся мрачный пустой дом.
  
   Глава двадцать первая
   Расправа
  
   "Надо ли бояться волков?"
   Оно звенело, гудело, раскалывало голову, разбивало судорожную дрёму.
   "ВолкОв, волкОв, волкОв"...
   А потом ударение скакнуло на первый слог, и получилось "вОлков".
   Волков - обычная фамилия. Их много, Волковых.
   Откуда она взялась, эта фамилия?
   Почему Волков, а не Волкодавов или Волкострелов?
   А вдруг в каждом Волкове живёт маленькая искорка той могучей силы, что уже не раз выручала меня из беды. И загоняла в беду ещё большую.
   Кем он был, самый первый Волков?
   И опять вспомнилась сказка об Иване-царевиче и сером волке. Парочка, скачущая на битву с Кащеем. После победы они распрощались и разошлись в разные стороны. Иван в стольный град, а волк в лес дремучий. Но кем были они на дороге "туда"? Когда понимали друг друга с полуслова, когда готовы были жизнь отдать один за другого. Один за другого. "За другого" смазалось, стало ненужным. Один. И нарисовалось удивительное существо. Смешное, вроде кентавра. Только ниже пояса было волчье тело, а выше - торс Ивана-царевича. А потом всё перемешалось. И стало неясно, кто несётся в тумане. Скачет ли серый волк? Или Иван-царевич бежит на своих двоих? Или оборотень, способный сокрушить любые надмировые силы.
   Так может они и жизнь-то готовились отдать друг за друга, потому что жизнь была одна. Одна на двоих. А последний удар умирающего Кащея рассёк удивительное существо на просто волка и просто Ивана-царевича. И все поверили, что так и было изначально. Даже сами половинки.
   Запах свежей травы перебивался запахом пыли. Серый волк тщетно надеялся учуять забывшего его Ивана-царевича.
  
   Крепко заснуть так и не удалось. Зубная боль донимала, и зверски хотелось есть, а сумка с продуктами была так близка. Полтора дня я вообще ничего не хавал и поэтому не мог думать ни о чем другом, кроме еды. И в зубе свербело, хоть заорись. Я встал и тихонько прошелся по комнате. Тишина, мёртвая тишина. Воображение рисовало мрачные коридоры, наполненные привидениями - душами людей, умерших в этом доме. А где-то меня поджидали живые люди, но не менее страшные. И чутко вбирали морозный воздух ночи в далёком лесу волчьи ноздри. Кто знает, может, хозяин решил выслать по мою душу новых бойцов.
   Наконец, чувство голода пересилило страх, и я решился отправиться в путешествие по тёмным квартирам пустого дома. Немедленно! Не буду рассказывать, что я пережил за эту четверть часа (у меня даже зубы прошли!), но сейчас передо мной темнело маленькое окошко - единственная дорога в мир людей.
   Выбравшись на карниз, я спрыгнул на закаменевшую землю и отправился к штабелю досок, размышляя о том, что неплохо бы остаток ночи провести здесь, потому что про обратный путь в этой ужасной тихой темноте даже думать не хотелось.
   Осколки стекла громко треснули под ботинками. Тут же из-за поваленной скамейки выскочили две темные фигуры и метнулись ко мне. Подскочив от ужаса, я ринулся обратно. Один из нападавших запнулся и рухнул в развороченный тюк стекловаты. Но другой уже настигал меня и вот-вот мог схватить сзади. С разбегу я подпрыгнул, ухватился за карниз, подтянулся и оказался наверху. В ту же секунду чужие руки тоже вцепились в край карниза. Не помня себя от страха, я замолотил по ним каблуками. Руки исчезли, преследователь полетел вниз, коротко вскрикнув в скрывшей его тьме, и снова наступило безмолвное спокойствие. А я ввинтился в оконце, бросился вверх по лестнице и затаился, вслушиваясь в каждый шорох, но никто не пытался пролезть за мной, никто не нарушил эту поистине дьявольскую тишину...
  
   Хома и проснувшийся Ринат с тупым ужасом смотрели на лежащего Пашу. Лицо его уставилось немигающими глазами в звездное небо. Из-под копны волос выползала страшная чёрная лужа. Обрезок трубы, вцементированный в крыльцо, предназначенный для очистки обуви, насмерть пробил пашин затылок.
   - Чего стоим? - зло толкнул в бок Рината Хома. - Гнать надо отсюда, а то засветимся вместе с ним, - он кивнул на неподвижное тело Паши.
   - А его оставим? - Ринат легонько дотронулся носком кроссовки до пашиной ноги, согнутой в неестественном положении.
   - Да забирай, если хочешь, а я умываю руки...
  
   Всю сложность осадного положения я понял утром, когда "скорая" увезла моего ночного гостя, а целая команда людей в штатском замеряла и исследовала каждую травинку. К счастью, никому и в голову не пришло, что главный участник происшествия скрывается здесь же. Никто и не подумал осмотреть дом, только раза три сильно пнули по дверям, проверяя на прочность. Эхо гулко прокатилось по дому и растворилось в квартирах. Приведенная собака первым делом нашла мои продукты, а затем увела всех по направлению к троллейбусной остановке...
  
   Федя перекатывал по ладони одну из серебряных пуль. На этот раз ювелир постарался на славу. Он не только мастерски выполнил заказ, но и добавил от себя лично десять пуль для пистолета Макарова. Федя смешал полученные пули в кучу, вытащил наугад две их них и распилил. Серебро лежало по всему срезу, гарантируя качество продукта. Кивком поблагодарив ювелира, Федя отправился в гостиницу, где дал указания своей мафии стеречь дом, а в случае чего хомутать пацана и волочь в номер. После он спокойно проспал всю ночь и только под утро был разбужен взволнованными Хомой и Ринатом.
   Выслушивая сбивчивый рассказ, Федя молчал, но грозно смотрел в угол, еле сдерживаясь. Он был взбешен до глубины души. Когда накипевшее за последние дни перехлестнулось через край, Федя в ярости заорал:
   - И вы посмели покинуть местечко?!
   - А чо, до мусоров там торчать? Пашка-то того, - растерянно пытались оправдаться неудачники.
   - Не "того", а разбился по собственной тупости. А два таких же тупаря рванули сюда. Вы хоть спрятали его?
   - Нет, оставили.
   - Оставили?! Кому? Ментам? Да они всех нас теперь в два счета накроют.
   - Документики-то, - усмехнулся Ринат, хлопая по карману, - реквизировали.
   - Хоть в этом, слава богу, порядок. А теперь быстро туда и немедленно обыщите дом, если мусора не догадались это сделать за вас.
   - Но милиция заинтересуется нами, если мы полезем в дом.
   - А вы лезьте так, чтобы никто не заметил. Уяснили? У вас хоть пушка-то есть?
   - Есть одна, у меня, - скупо ответил Ринат.
   - Отлично! Держи обойму, - таким лопухам автомат Федя бы не доверил.
   - А чо цвет такой? Не стандарт!
   - Какой надо! Ваше дело оглушить его или ранить неопасно. А стрелять только на крайняк.
   - Понятно, - кивнул Хома.
   - Вот и ладненько. Возишься с вами, как с малолетками. Бабки хорошие предлагаю, а вы никак отработать не можете. Ну всё, за дело.
   Хома и Ринат исчезли за дверью, а Федя повалился на кровать и стал размышлять, что он сделает со Сверчком, когда его приведут сюда...
  
   Больше всего меня огорчила потеря продовольствия. Страшно хотелось есть, а денег уже не имелось. Я решил немного отсидеться, а потом сделать вылазку, чтобы на оставшуюся мелочь купить хотя бы буханку хлеба. Вернее, четвертинку.
   Размотав повязку на руке, я заметил, что рана продолжала гноиться. Срочно требовалась медицинская помощь, но я боялся идти в больницу, где неизбежно стали бы выяснять, кто я такой и почему не обращаюсь по месту жительства. Я решил, несмотря на боль, дотерпеть до Финляндии, как вдруг с ужасом понял, что из-за больного зуба не смогу обратиться в волка, а значит, не смогу и пересечь границу. Как ни крути, придется продавать старую куртку и опять тащиться к дежурному зубнику, а потом ждать, пока зуб окончательно придет в норму. Чем скорее это случится, тем лучше. Да и убежище становилось совсем ненадёжным. Пора было делать ему ручкой на прощание.
   Я осторожно выглянул в окно. Тишина и спокойствие, если не считать детей, носившихся по двору, как угорелые. На отгороженной площадке вокруг заброшенного дома все было как обычно.
   Но, опустив свой взгляд вниз, я понял, что опоздал. Двое моих вчерашних знакомцев из троллейбуса, подставив пару высоких ящиков к крыльцу, без лишних разговоров забирались на карниз...
  
   Кровавую лужу с крыльца смыл дворник, и уже ничего не напоминало о ночной трагедии. Ни легавых, ни штатских столбиков поблизости не наблюдалось. У милиции, видимо, хватало дел, и поэтому никто не караулил пустой дом. Подтащив два ящика к крыльцу, Ринат поставил их друг на друга и без труда очутился на карнизе, а затем проник в подъезд. Там он подождал Хому, который протискивался через узкое окошко чуть ли не пять минут, и сказал:
   - Быстрее надо кончать с этим козлёнышем. Менты тоже не дремлют. Пойду, поищу проходы в другие подъезды, а ты получше порыскай здесь.
   С этими словами он поднялся на второй этаж, нырнул в боковую квартиру и, не найдя там проломов, ринулся на третий. Хома тем временем тщательно обыскивал остальные квартиры...
  
   Я сидел на полу, затаившись в квартире третьего этажа то ли второго, то ли четвертого подъезда. У меня возник превосходный план побега. Как только преследователи забираются в мой подъезд и начинают его осматривать, я по проломам ухожу в крайний, тот самый, где расположено заветное окошко (в других подъездах такие же окна были заделаны надежными металлическими решетками). Я ни на секунду не сомневался, что и на этот раз сумею обмануть врагов.
   Гулкие шаги раздались над головой. Враги появились. Теперь следовало пропустить их пониже - на второй этаж, а самому через четвертый убраться подальше от этих мест. Однако я ошибся. Шаги разделились. Один топтался все в той же комнате, видимо, охраняя проход, а второй стал спускаться по лестнице прямо ко мне.
   На третьем этаже проломов не было - это я знал точно. Я кинулся на второй этаж, надеясь отыскать выход там. Тот, кто спускался, услышал мои шаги и заспешил вниз. Я моментально облетел все четыре квартиры - проломов не нашлось и здесь. Выскочив на лестничную площадку, я чуть не столкнулся с высоким парнем, охранявшем меня в автобусе. Да нет, в троллейбусе! Сцены погонь настолько перемешались, что я с трудом вспоминал, участником какой погони был этот парень. Он отскочил на две ступеньки вверх и выхватил пистолет. Ничего не оставалось, как со всех ног бежать вниз, где меня ждал маленький тупичок, завершавшийся наглухо забитой дверью подъезда.
   Но что это? Обширный пролом в центре площадки первого этажа вёл в темноту. Я чуть не запнулся об выломанные из стены кирпичи. Шаги приближались, и я, зажмурив глаза, шагнул во мрак. Потеряв опору, тело рухнуло вниз, больно ударившись об обломки кирпичей. Хуже всего, что я ушиб коленную чашечку правой ноги и теперь мог передвигаться лишь сильно хромая. Сделав несколько шагов, я сморщился от боли и осмотрелся.
   Передо мной простирался удивительно большой зал, огромные окна которого заделали фанерными листами. Сквозь щели пробивались узкие полоски света, что давало более-менее приемлемо оценить обстановку.
   Ящики различного калибра, сложенные в штабеля, громоздились всюду. Взметнулась копившаяся годами пыль, разбуженная моим появлением. Миллионы пылинок сразу же забились в нос и горло. От их противного вкуса я чуть не расчихался, выдавая свое местоположение.
   Сзади послышался громкий шум. Это приземлился мой преследователь. Не теряя времени, я захромал в узкий проход между ящиками. Они стояли, как бог на душу положит, и поэтому образовывали слишком большое количество извилистых улочек. Это лабиринт был куда запутанней сугробов детского сада или сплетения труб бойлерной. Заметавшись в разные стороны, я довольно быстро потерял направление и остановился где-то посередине торгового зала.
   Здесь ящики поднимались так высоко, что пучки света сюда не добирались. Где-то позади слышались шаги. Парень усиленно разыскивал меня. Я снова бросился бежать, а через пару минут мы внезапно вылетели навстречу друг другу.
   Он выпалил, не целясь, и, разумеется, промахнулся. Пуля с треском пробила деревянную стенку одного из ящиков. Тогда он прыгнул на меня, но упал, запнувшись об угол ящика. Я увидел лежащий под ногами полуметровый кусок трубы и быстро схватил его. Он, как влитой, лег в крепко сжавших его пальцах. Приятная тяжесть холодного металла оттягивала руку. Парень вскочил и тут же нагнулся, потянувшись за пистолетом. И тогда я сильно ударил его по голове.
   Враг покачнулся, медленно выпрямился. Внезапно ноги его подкосились, и он повалился на пол. Ящики, стоявшие рядом с ним, посыпались куда-то вправо. Луч света проявил из темноты страшное, залитое кровью лицо.
   Не выдержав такого зрелища, я бросился прочь. Ноги сами вынесли меня на свободное пространство. Я мгновенно разыскал пролом и, подпрыгнув, вновь очутился в подъезде. Перескакивая через две ступеньки, я уносился к четвертому этажу.
   Честно говоря, я совсем забыл про второго, обыскивавшего верхние квартиры. Я напоролся на него в дверном проёме. От неожиданности толстяк отшатнулся. Прошмыгнув мимо, я метнулся в дальнюю комнату. Розового цвета стена без единого намека на пролом холодно встретила меня своим монолитом. Я сообразил, что по ошибке заскочил на пятый этаж, и хотел рвануть обратно, но выход уже перекрыли. Невысокий крепыш в зелёных джинсах стоял у пролома, сжав в руках обломок трубы чуть ли не в метр длиной. А я-то свой потерял! Может, прямо там, в ящиках, но, скорее всего, когда пробирался обратно в подъезд.
   Парень, недобро усмехаясь, начал медленно приближаться. Отступать-то некуда, разве что на балкон. И, пятясь шаг за шагом, я очутился на этой маленькой площадке.
   Ветхие перильца с одной стороны отсутствовали. Далеко внизу простиралась улица, наполненная автомобилями и пешеходами, но участок, отгороженный забором, пустовал. Я начинал понимать безысходность положения ванюшиного братца, но решил, что кинуться вниз всегда успеется. Оглядевшись, я заметил, что перила на соседнем балконе выломали под корень. Да, но расстояние до него - три метра, не меньше. Отступив как можно дальше, я сделал два прыжка для разбега, присел на краю и распрямившейся пружиной оторвался от бетонной площадки. Описав дугу, я больно шлепнулся на соседний балкон, вздрогнувший от удара. Невидимая моему глазу трещина побежала по его основанию. Я подтянул повисшие в пустоте ноги, откатился в квартиру и, извиваясь всем телом, пополз к выходу...
  
   Хома, вылетев на площадку, увидел, что пацан каким-то чудом оказался на другом балконе. В другое время Хома поостерегся бы, но сейчас времени на раздумья не оставалось. К тому же Хома был сильно распален видом убегающего от него чайника, за которого полагалось десять кусков. Используя обломок трубы как шест, Хома удачно прыгнул вслед. И в этот миг плита, не выдержавшая повторного удара, треснула окончательно. От безнадежности лицо Хомы побелело, как никогда в жизни. Он намертво сжал в правой руке трубу. Сильный удар от стыковки с балконом четвертого этажа скинул Хому с плиты на стремительно приближающуюся землю...
  
   - Ну так как же, Александр Филиппович, насчет оборотня? - спросил Соколов, заглядывая Колбину в глаза.
   - Знаешь, Саша, подождём, - раздраженно ответил майор.
   - Да сколько ещё?! И, заметьте, если принять оборотня за факт, то придется признать показания Анохина и, тем более, Крохалева!
   - Я же сказал, не торопись с выводами.
   - Тогда объясните, пожалуйста, товарищ майор, как мы вдвоем смогли увидеть живым того, кому выписали свидетельство о клинической смерти трое вполне уважаемых, солидных людей. Кстати, непререкаемых специалистов в своей области.
   - Да, не могу объяснить. Только зачем же всё списывать на оборотня. Так, глядишь, скоро все нераскрытые дела припишут потусторонним силам. А что, очень удобная подставка. Убийство - без оборотня не обошлось. Грабеж - опять оборотень. Кража - очередные проделки оборотня!
   - Ну зачем же вы так, Александр Филиппович?..
   - А как? Почему случившееся мы не пытаемся обосновать разумными доводами, а сразу вплетаем мистику?
   - Товарищ майор, - жестко упёрся Соколов. - Давайте, допустим хотя бы в тех делах, где обнаружили волчий след, участие этого немного необычного волка, а с остальными... - Соколов махнул рукой.
   Колбин хотел было разразиться гневными выпадами, как вдруг перед его глазами возникла феерическая картинка: на снежной улице, освещенной луной, стояли четыре крошечные фигурки - три парня и девушка, а к ним медленно, но неумолимо приближалось чужое, злобное существо с волчьей мордой вместо лица. Девушка вскрикнула, а самый высокий из парней, выхватив нож, ударил три раза в живот монстра. Тот сделал мгновенный выпад, и вот уже заступник лежит на снегу, а остальные разбегаются в разные стороны. Лишь чудище стоит неподвижно, и капельки крови, скатываясь с его морды, сверкают в мёртвом свете Луны.
   Усилием воли Колбин отогнал жуткое видение. И всё же что-то там было не так. Что не вязалось друг с другом? Оставалось сделать маленький шаг. Может быть, переставить фигурки другим образом. И тогда разыграется совсем иная партия.
   Соколов тоже молчал. Странная мысль вспыхивала искоркой в его голове. А что, если, откинув все показания, принять за правду слова самого оборотня. Тогда все, стопроцентно все, события ноябрьской ночи раскладывались по полочкам. И три удара ножом, и бегство от испуга перед неведомым и Кузиной, и Шевченко с Крохалевым. Тут же вспомнились первоначальные показания Кузиной (дернул же чёрт устраивать ту скоропалительную очную ставку). Да ведь они полностью совпадали с показаниями Лжеуварова. Но почему тогда он скрыл настоящую фамилию? Почему потянулись за ним кровавые разборки? Кто знает, может, оборотень чуял, что ему не поверят. А ведь и правда, никто не принял всерьез ни единого его слова. Но зачем он продолжил нападения? Бог мой, а если не было никаких нападений, если он защищался, но от кого?..
   - Хорошо, - твёрдо сказал Колбин, - я принимаю версию "Оборотень". В любом случае перед нами убийца, и наша задача - его обезвредить.
   Шаг был сделан...
  
   Как часто мы, верно и неуклонно продвигаясь к намеченной цели, делаем маленький, почти неприметный шаг в сторону. Вроде, не изменилось ровным счётом ничего, и мы продолжаем весело шагать в выбранном направлении. И вдруг замечаем, что находимся в чужом, незнакомом месте, окружённые непонятными предметами. Что такое?! Ведь правильно же шли, не уклонялись, не засматривались по сторонам. Сразу же обличительные речи обрушиваются друг на друга. Начинаются лихорадочные поиски крайнего, того, кто повинен в случившемся. Выявляются герои, сопротивлявшиеся, предсказывавшие этот тупик. Постепенно в разряд героев переходят почти все. Они ощетиниваются воспоминаниями и мемуарами, в которых подробно описывается, как они еще в те времена указывали, предвидели, пострадали... Остается лишь кучка тех, кто не успел подсуетиться. Вот в них-то и направлены теперь все копья, в их адрес сыплются гневные тирады, они признаются виновными, и им предоставляется последнее слово.
   А виноват всего лишь один маленький, почти неприметный шажок в начале пути, когда вокруг ещё знакомые просторы, и, вроде бы, никто не мешает сделать точно такой же шаг обратно...
  
   Колбин и Соколов примостились в углу кабинета и бегло просматривали сводки о происшествиях, разложенные на выделенной гостям половине стола. Объем правонарушений ошеломил их. Буквально каждые пять минут фиксировалось какое-нибудь преступление. По сравнению с огромным Санкт-Петербургом в их тоже немаленьком городе царили тишь, гладь и благодать. Впрочем, и здесь основную массу составляли сообщения о квартирных кражах, которые Колбина не интересовали. Просмотрев огромное количество бумаг, он пока не нашёл ничего, что могло навести на след оборотня. Оба милиционера уже порядком устали и начали сомневаться в успехе поездки. Оборотень никак не проявил себя в Санкт-Петербурге и вполне мог находиться сейчас за тысячи километров отсюда. Сразу же по прибытии Колбин размножил и разослал фотографии Лжеуварова на вокзалы и в аэропорт, но пока никаких донесений оттуда не поступало.
   Колбин откинулся назад. Уставшие за день кости блаженно соприкоснулись с твердой спинкой стула. Со стены с маленькой черно-белой фотокарточки скромно улыбался довольный Ельцин. Чуть правее куда более задорно смеялась девушка в полосатой блузке и блестящей лайковой юбке, рекламируя колготки "Virgo".
   - Вот, товарищ майор, может, это Вас заинтересует? - к столу подошел старший сержант с еще одним листком.
   - А что там?
   - Земляк Ваш погиб. Проходил по запретной зоне вблизи старого дома. Обвалился балкон пятого этажа, частично разрушил балкон на четвертом и прихлопнул парня в лепешку. Так сильно, что кажется даже, парень сам с пятого этажа сиганул.
   - Ну, ну...
   - Но самое интересное, у этого же дома сегодня ночью произошла драка. Одному там не повезло - череп проломили.
   - А он, случайно, не мой земляк?
   - Может, и Ваш, товарищ майор. Кто его знает? Он без документов.
   - А у второго что?
   - Водительские права на Хомякова Василия Венедиктовича.
   - Постойте, а вы сам дом осмотрели?
   - Дом-то? Дом большущий. Его целый день осматривать надо. А у нас кто на заданиях, кто в патрулях. Времечко неспокойное, а личного состава, как водится, недобор.
   Волна решимости подстегивала Колбина. Может, сюда не стоило приплетать оборотня. Но странные смерти у заброшенного дома только непосвященный мог сбрасывать на простое совпадение. Если оборотень все же сидел, затаившись в Санкт-Петербурге, то пустой дом - не самое плохое место для убежища.
   - Поехали, - Колбин пихнул под столом ногу Соколова. - Немедленно туда. Надо срочно обследовать дом, - и, врываясь в кабинет начальника управления без доклада, выпалил. - Товарищ полковник, дайте в помощь два патруля.
   Начальник управления, которому Лжеуварова представили как отъявленного рецидивиста, согласно кивнул, и Колбин быстрыми шагами понесся к выходу.
   Но было уже поздно. В этот самый момент Федя с помощью ломика сокрушил последнюю доску, преграждавшую доступ в дом. Полчаса назад нетерпение переросло в твёрдую уверенность, что чёткий план дал трещину. Нервная дрожь била Фёдора на всём пути до пустого дома. Мёртвоглазая громада ему не приглянулась. Но где-то в её глубинах пряталась цель. Цель, незаметно подменившая все радости жизни.
   - Если хочешь что-то сделать, делай сам, - усмехнулся Федя.
   Выставив вперед АКСУ, предусмотрительно снятый с предохранителя, он смело шагнул в подъезд...
  
   Я находился в дико подавленном состоянии. Не есть столько времени, да еще и три бессмысленные смерти. В фильмах оборотни, разделавшись с каким-нибудь простачком, тут же пожирали добычу, не отходя от кассы. Но то в фильмах, а на деле у меня тошнота подбиралась к горлу при одной мысли об этом. К тому же, боли в руке и десне стали уже хроническими и теперь словно соревновались друг с другом по силе и характеру. Только коленная чашечка быстро пришла в норму - ведь то была обычная боль.
   Первым делом я хотел покинуть дом, где каждая квартира напоминала мне о жестокой схватке. Но с этим пришлось повременить. Сначала приехала милиция, а я битый час трясся от страха, думая, что теперь-то дом обыщут непременно, но обошлось. Потом куча любопытных рассматривала здание со всех сторон, а какой-то бойкий старичок рассказывал им о случившемся с таким знающим видом, что было неясно, почему он не показывал своей тросточкой на окна квартиры, из которой украдкой наблюдал я.
   Весь день возле дома шастали посторонние люди. В такой ситуации побег был невозможен. Тягучие часы вынужденной бездеятельности накаляли обстановку до предела. Каждый шорох настолько пугал меня, что я готов был биться головой об стены, лишь бы заглушить страх. А время все же текло, и часы показывали уже без десяти шесть. Странно, но я ни разу не забыл завести часы. В одной из комнат я обнаружил пыльную бутылку с водой, оставшуюся здесь со времен проживания какого-то бомжа. Теперь я сидел, прислонившись к стене, и смаковал каждый глоток.
   Я ждал темноты, чтобы покинуть заброшенный дом, но гулкие удары откуда-то снизу возвестили о нежданном госте, сметающем на пути ко мне все преграды. Я ни секунды не сомневался, что это милиция, наконец, занялась обыском. Отвратительное настроение и голодная слабость убивали любую попытку к сопротивлению. Поднявшись, я зашагал навстречу судьбе.
   Судьба преподнесла маленький, но неприятный сюрпризец: я не увидел ни одного человека в форме, зато навстречу бодро поднимался не кто иной, как Федя. По своим отметинам я запросто узнал его в полумраке подъезда. Нас разделял всего метр, но в высоту, так как стояли мы на соседних лестничных пролетах. Федя отметил нашу встречу очередью из такого уже знакомого АКСУ. Пули звонко зацокали по стенке, но ни одна, к счастью, меня не задела. Именно к счастью, ибо я уже знал Федю и знал, что он учитывает опыт каждой встречи.
   Страх погас в одно мгновение, осталась ненависть. Я перемахнул через перила, рухнул на Федю и сбил его с ног. Вцепившись друг в друга, мы покатились по ступенькам, пока федины руки вдруг не разжались. Я вскочил на ноги, Федя слабо шевелился. Он сильно стукнулся головой, потеряв на несколько секунд сознание. Но вот оно прояснилось, и он потянулся за автоматом. Однако я не растерялся и первым схватил оружие. Лицо Феди злобно набычилось. Внезапно он подогнул ноги, губы его о чём-то беззвучно шептали. Неловко опираясь на дрожащие руки, он приподнялся и замер, пошатнувшись. Я ударил его по затылку рукояткой автомата, и Федя упал снова.
   Вот тут-то я совершенно растерялся. Не знал, что мне дальше с ним делать. Ненависть исчезла, хотя я отлично понимал, что не встреться мы тем январским вечером, учился бы я тихо-мирно, а не сидел в этом проклятом доме. Легче простого было пристрелить его сейчас, чувство опасности било во мне ключом, но, глядя на бессильно лежащего Федю, мне не хотелось добивать.
   Федя этого, разумеется, не знал. Поэтому, изловчившись, он оттолкнулся от пола и в броске выхватил автомат. Сразу же он нажал на спусковой крючок. Одиночная пуля пролетела высоко надо мной. Я нырнул в первую попавшуюся квартиру. Федя снова почувствовал себя хозяином положения. Тихо, как охотник, подкрадывался он ко мне.
   Я оказался в однокомнатной квартирке и сразу же забился в угол. Ни в кухню, ни в ванную комнату уже нельзя было пробраться - они отлично простреливались из коридора.
   - Э, Сверчок, - раздался тихий сдавленный голос Феди, - выходи. Выходи сам - легче умирать будет.
   - Во тебе! - не удержался я и тут же сжался в комок, ожидая выстрела.
   Но нервы у Феди всегда были в порядке.
   - Выходи, - продолжил Федя, - куда денешься? Если сейчас сколешься, в другой раз под хомут попадёшь. Я же говорю, деваться тебе некуда.
   - Мир не без добрых людей, - громко вздохнул я, вспоминая пацана, выручившего меня у гаражей.
   И девчоночку. Ту малютку, не давшую беспощадному волку прорваться сквозь приоткрывшуюся дверцу, когда над чёрным лесом взошла Кровавая Луна.
   - Где те люди? - усмехнулся Федя. - Что они могут?
   - Ты будто всё можешь? - выкрикнул я.
   - Да, зёма, я всё могу, - посерьёзнел Федя. - Мой золотой ключик - башли, филки, хрустяшки - один крупняк. Поэтому проблем нет. Они всё купят, со всеми управятся. Они найдут любую дорожку в любую душу.
   - Любую дорожку? - хмыкнул я. - Чего же ты так долго за мной гонялся?
   - Скользкий ты больно, противный, - кураж сменился в голосе Фёдора раздражением, а потом удовлетворением. - Но теперь всё, отбегался мальчик.
   - А ты меня купил, что ли? - заартачился я. - Ты - мой хозяин?
   - Да, зёма, я! - рявкнул Федя. - Я и такие же ребята, в общем, все нормальные люди.
   - Нормальные? - удивился я.
   - Ты разве ещё не заметил, кому поют славу сегодня? - удивился в ответ Федя, а потом утвердил. - Нам! Тем, у кого есть деньги. Кого приглашают на всевозможные банкеты и презентации? Нас! Тех, кто создаёт надежную крышу. Кто ездит в круизы и бизнес-туры? Мы! Те, кто не трясется над каждой копейкой.
   - Не, - выдавил я и смолк.
   Ведь я считал нормальными совсем иных людей. Тех, с кем судьба меня сталкивала на улицах и тёплых салонах автобусов. Я просто не видел других "нормальных". Я не представлял их. Однако у Феди уже всё было расписано.
   - Чё "не"? - возмутился он. - Чё сразу "не"? Кого ты считаешь нормальными? Тех, кто давится в очередях и занимает гроши до получки, а? Ты их нормальными считаешь? Да в чём они нормальны? В том, что ни хера в своей жизни не достигли, а? В том, что даже не пытаются оторвать задницу от насиженного места и хотя бы попытаться сделать что-то конкретное?
   Я продолжал молчать, но разъярившегося Федю было не остановить.
   - Так вот, братан. Это они НЕ нормальные. Потому что не умеют нормально жить. Это у нас нормалёк. Это нам наплевать, что нет колбасы или носков. Мы-то их купим при любом раскладе. Всё купим, и всех! А такие, как ты, вообще не должны жить! Мы таких давили и будем давить. А чтобы вы не возникали слишком сильно, вам и в газетках, и по ящику объяснят, что без нас вы не выживете. Впрочем, ты не выживешь в любом случае.
   У меня так вдруг засверлило в зубе, что на Федю в данный момент мне было, откровенно говоря, наплевать.
   - Ну, герой, чё хлеборезку-то не разеваешь, а? Сказать нечего? - и Федя рассмеялся.
   Мне почему-то казалось, что смех его был невесёлым. Слишком вымотала Федю погоня за мной. А может не погоня, может ещё чего? Я не знал. Я тоже, если бы рассмеялся сам, выплёвывал бы одни горькие нотки. Этим мы с Федей были сейчас похожи. Мы оба не могли смеяться весело.
   - Э, герой? - настороженно окликнул меня Федя. - Ты не сбежал там?
   Сбежишь тут: комнатуха, как назло, попалась без дыры в соседний подъезд. Единственным её достоинством была куча обломков от кирпичей. Два из них уже сжимали мои руки.
   - Да какой ты герой, - я услышал, как Федя смачно плюнул. - Так, сява. Герой, братан, это уже я. Попомни, что про таких, как я, наштампуют и книжиц, и фильмаков. И песни сочинят самые что ни на есть душевные. Жаль только, что ты их не услышишь.
   И он ворвался в комнату. Но волк, дрожавший от напряжения внутри меня, давно был начеку. Волк управлял моим разумом, волк взмахнул моими руками. И заставил пальцы разжаться, выпустив кирпичи с ошеломляющей скоростью.
   Но я промазал.
   Федя ответил тем же, расщепив пулей дощатый пол сантиметрах в сорока от меня. Очевидно, меня спасло, что пластина предохранителя соскользнула на одиночные выстрелы.
   Но волк не сдавался. Волк не разрешал мне безвольно сползти по стене. Волк запрещал запрокинуться на спину невинным щенком, оголив беззащитный живот. Волк жаждал драчки.
   Я не помню, как подхватил еще один тяжелый осколок. Не помню, как швырнул его. Но помню, как тот пробил подскочившему Феде висок. Глаза Феди вылупились. Щека смешно дёрнулась. Одна нога заступила за другую, заставив запнуться. Он завалился на бок и затих. Драчка получилась короткой. И волк, довольно рыкнув, снова растворился в тёмных глубинах моей души.
   Чёрт возьми, я становлюсь довольно хладнокровным убийцей в последнее время. Сколько человек лишилось из-за меня жизни? Голову пробивала радостная пульсация нежданной победы, и я никак не мог сосчитать своих жертв. А это ведь не смешно. Если здраво поразмыслить, то все они могли спокойно жить да поживать. Но злополучный вечер у ресторана "Калинка" повернул все так, а не иначе. Хотя почему именно этот вечер? А может, поворотным моментом явилась ноябрьская ночь - ночь моего первого убийства. Да нет, все началось августовским днем, когда я стал оборотнем.
   Не будь я оборотнем... Всё закрутилось бы иначе. И за девушку я не вступился бы, и у "Калинки" Федя просто побил бы меня, наверное, очень сильно побил, но ведь не убил бы! И в учаге моё место находилось бы... Стоп! Кем бы я был теперь, если бы не стал оборотнем? И был бы я сейчас вообще?
   Волк внутри радостно засопел, словно показывал, что мне без него никуда. Впрочем, какое дело волку до сложных танцев на длинной лестнице человеческих отношений?
  
   Глава двадцать вторая
   Серебряные пули
  
   Лучи прожекторов, разгуливая по стенам, освещали мёртвый дом. Близилось к полуночи. Темнота плотно окутывала город, словно стремилась урвать своё перед наступлением периода белых ночей.
   Давно уже взломали витрину бывшего магазина и обнаружили новый труп. Милиционеры, сгруппировавшись в тройки, осторожно обследовали заброшенное здание. Тройка, состоявшая из Колбина, Соколова и Бахарева, спешно подъехавшего к вечеру, тоже не уклонялась от поисков.
   Колбину повезло: именно он наткнулся на свежие выбоины в стене и выковырнул пулю. Другую он нашел на полу: бесформенный сплющенный комок. Обе из серебра. Теперь уже Колбин ни на йоту не сомневался - оборотень должен быть где-то рядом.
   Соколов и Бахарев по очереди обследовали с фонариком квартиры на площадке, пока Бахарев не присвистнул:
   - Гляди-ка, еще один.
   - Прямо-таки дом мертвецов, - согласился Соколов.
   Подошедший Колбин осветил фонариком голову лежащего. Желтый свет выхватил из темноты молодое лицо с обезображенной правой щекой. Но царапины были давними, не кровоточили, а только выделялись тёмными полосами, донельзя уродуя правую половину лица.
   - Скорее всего, это Жуков, - сказал, наконец, Колбин.
   - Тогда в прошлый раз пацана убил кто-то другой, - предположил Бахарев.
   - Почему ты так думаешь? - вопросительно взглянул на него Колбин.
   - Из-за пуль. Вы заметили: те лишь покрыты серебряной оболочкой, а здешние целиком из серебра.
   - Может, он пробовал различные сорта, - усмехнулся Соколов.
   - Неужели Жуков действительно верил, что оборотня можно убить лишь серебряными пулями, - покачал головой Колбин, нагнулся, поднял АКСУ за ствол и протянул Соколову. - Держи, оружию валяться не положено.
   - Интересно, сколько мертвецов мы найдем ещё? - задал сам себе вопрос Бахарев и выглянул в окно, откуда сразу же отшатнулся, ослепленный лучом мощного прожектора.
   Опознав милиционера, поток света ушел в сторону, и квартира вновь погрузилась в темноту. Везде сейчас: и в квартирах, и в подъездах, и в подвале, и на чердаке царила нехорошая тьма. И где-то здесь, в этом сгустившемся чернилами мраке, таилось злобное, сверхъестественное существо, всюду сеющее смерть.
   Вскоре все трое выбрались на улицу, где собирались поисковые группы. Усатый капитан опрашивал пронырливого пенсионера, всё время крутившегося под ногами милиционеров. Пенсионер довольно тыкал в крыльцо своей тросточкой, ручка которой была изукрашена тонкой резьбой.
   - Вот я и говорю, товарищ милиционер, - взахлёб докладывал старичок, крутя головой по сторонам. - Как знал, что вы вернётесь. Хожу, значитца, вокруг, людей подозрительных высматриваю. А тут стрельба в доме. Думаю, бдительных товарищей у нас хватает, и без меня до милиции дозвонятся. А я лучше здесь останусь и буду главным свидетелем.
   - Когда вы услышали выстрелы?
   - Я-то знаю, как для вас время важно! Поэтому сразу же на часы взглянул. Было три минуты седьмого.
   - Из дома никто не выходил?
   - Да что вы! Я бы сразу же заметил его приметы и позвонил куда следует.
   - Что же вы сразу же не позвонили куда следует?
   - Как же я мог оставить пост, товарищ милиционер! Побежал бы звонить, а преступник бы и скрылся. Да вы ведь все равно приехали, значит, звякнул кто-то. Я-то уж знаю, что у нас повсюду есть свои люди.
   "Если бы! - с горечью подумал капитан. - Теперь ведь всем на все наплевать. Средь белого дня людей убивают, а никому и дела нет".
   Больше ничего полезного бдительный пенсионер сообщить не мог, и его отпустили. Но он никуда не ушел, а ходил поблизости с важным видом, довольный своей значительностью.
   Тем временем вернулась последняя тройка.
   - Весь дом обыскали? - спрашивал полковник, лично выехавший на место происшествия.
   - Нет, - ответил старший лейтенант, распределявший тройки по участкам. - Остался подвал и два недоступных участка. Первый - квартиры пятого этажа в третьем подъезде. Проломов в стенах нет. Отсутствует лестничный пролет, ведущий на пятый этаж. Попытки добраться через чердак безрезультатны. Крышка люка имеет слишком большую толщину. Удалить ее без подручных средств невозможно. Второй участок находится в крайнем подъезде. Отсутствует лестничный пролет с третьего этажа на второй. Дверь подъезда была удалена, но вход завален строительным мусором, расчистка которого займет длительное время. В подвале проходы слишком узкие, и я не стал подвергать людей опасности. Если он спрятался там, взять его будет трудновато.
   - Что вы намерены предпринять, товарищ полковник? - спросил Колбин.
   - Пока вызваны две группы захвата. Они хорошо знают свое дело. Одни из лучших профессионалов во всем Ленин... э, Петербурге.
   Лучи прожекторов продолжали прыгать по стенам дома...
  
   Двое молодых людей делового вида прохаживались в квартале от толпы любопытствующих, окруживших забор и наблюдающих во все щели за действиями милиции.
   - Пропал парень, - сокрушенно сказал один из них, играя серебряным кинжалом. - Захомутает его милиция, что хозяину тогда скажем?
   - Брось, - оборвал его второй. - Как она сможет его поймать? Он - один из нас. Подумай сам, тебя бы могли поймать?
   - Ты слышал, что подъедет группа захвата?
   - И что? Если это даже нам известно, то парень наверняка ухватил суть дела куда быстрее. Он не будет ждать их появления. Он выскочит из дома раньше.
   - Ага, как он прорвется? Весь дом оцеплен.
   - Что могут сделать милицейские стволы против оборотня? Он без труда проскочит. Любой из нас проскочил бы.
   - Так чего ждём? Давай к дому. Там и встретим.
   - А убьем его на глазах у толпы, не так ли? Нас прямо распирает стать героями и засветиться навеки?
   - Но если он смоется... А он смоется! Ты ж сам сказал!
   - Разумеется, смоется. Но я знаю, в каком направлении, вот что главное! Я знаю, куда он побежит! Вот там его и перехватим.
   Два оборотня, которые в данный момент ничем не отличались от рядового российского гражданина, скрылись от посторонних глаз в узеньком тёмном переулке...
  
   Желтые прямоугольники от света прожекторов бегали по стенам квартиры. Убежище было пока неприступным, но скоро они и сюда доберутся. Я стоял так, чтобы меня не задевали эти лучи. Я прятался в двухкомнатной квартире на втором этаже. Отсутствие ступенек представляло для милиции пока непреодолимую преграду. Снова пока! Надо срочно что-то придумывать! Неужели я позволю захватить себя без боя? А если и с боем? Это только усугубит мою вину. Кто мне поверит теперь, после многочисленных убийств, если даже за то, первое, все дружно свалили ответственность на меня. Даже девушка, на которую напал Эдя! Вот, что обидней всего.
   Стал бы я спасать её теперь?
   А ведь, пожалуй, снова выручил бы.
   Действовать всегда надо так, чтобы никогда не вспоминать о прошедшем с запоздалой горечью. Это я говорил, чувствуя себя оборотнем, а не маленьким и жалким пацаном, который убежал бы в кусты, оставив всех и всё на произвол судьбы. Который бы оправдывал невмешательство трудной жизнью и слабыми мускулами. Который вообще сидел бы в общаге и не высовывался, дабы лишний раз ему не набили морду.
   Жизнь, говоришь, трудная?! Жизнь делаем мы, наплевав на предсказания, гороскопы и расположение звезд. Именно мы выбираем поступки, которые совершаем каждый день или которых не допускаем никогда. Я - оборотень! И не хотел сейчас быть никем иным!
   Оборотень! Его нельзя назвать полуволком-получеловеком, также как магнитолу никто не назовет полумагнитофоном-полурадиоприемником. Это не две ущербные половинки. Это нечто иное, стоящее на более высоком уровне, когда один предмет включает в себя и радио, и мафон. Один предмет обладает свойствами и того, и другого.
   Оборотень! Не говорите, что это ошибка природы. Не корчите умные рожи, твердя "мутация" и прочие умные словечки. Слова ничего вам не скажут о жизни двух существ, слитых единым целым, когда способности одного неразрывно связаны с чувствами и мыслями другого. Кем был бы маленький пацан без помощи огромного и сильного волка? Слизняком, червем, извивающимся перед каждым, кто посильнее, и заставляющим извиваться для себя более слабых. Но и огромный волк не смог бы существовать без маленького пацана.
   Пусть я еще не смог пока глубоко проникнуть в сущность моего волка. Это успеется! Главное, что мы вдвоем, вместе, и извечные проблемы человека давно уже решены волком.
   Теперь-то я знал, что делать дальше. Если люди придумали для себя волчьи законы, то волк не обязан им подчиняться. Если волки, используя эти законы, подчиняют себе людей, то человек не должен примыкать к ним. И нет проторенного пути, который проложили предыдущие путники. Пусть! Тем лучше! Это будет мой, лично мой, мой новый путь, где я буду первым, прокладывая дорогу для тех, кто пока стоит на распутье...
  
   Полковник лично расставлял милицейские посты вокруг дома по запретной зоне. За забором, отодвинув толпу, кольцом расположились желтые милицейские машины. Все было готово для последнего решающего броска. Две группы захвата расположились на начальных позициях. Одна из них потихоньку разламывала люк чердака. Вторая распределяла очередность прыжков вниз, через пустой пролет.
   Основную массу людей расположили у витрин магазина и двух взломанных дверей, откуда преступник мог выскочить в любой момент, если ему удастся опрокинуть группу захвата.
   Колбин с Бахаревым рыскали в гуще событий у центральной витрины. А Соколова определили на пост у торца дома. Ему в подчинение достался рядовой милиционер, вооруженный автоматом. Соколов сунул пистолет в кобуру под пиджаком и снял с предохранителя АКСУ, позаимствованный у Жукова...
  
   Надежды таяли. Выглядывая в окно, я уже уяснил, что никуда они не разъедутся, пока меня не изловят.
   - Уваров, - раздался металлический голос из мегафона, - выходи. Дом окружен.
   По-видимому, сюда добрался не только Федя, но и толковый майор, не помню уже, как его звать. Уваров! Ведь знает прекрасно, что я такой же Уваров, как он - президент Америки.
   Мегафон загудел, захрипел и выплюнул окончание фразы:
   - Отдан приказ на поражение.
   Власть показывает? Пугает? Чем? Смертью? Часа два назад сработало бы.
   А теперь я уже не хочу умирать.
   - Если ты не выйдешь добровольно, я дам сигнал группе захвата. Тебе не удастся отсидеться. Повторяю. Уваров, дом окружён...
   Дом окружен. Будто я сам не вижу. И про группу захвата уже два часа назад слышал. Интересно, они знают, где именно я затаился? Да я уверен, что подвал они толком не обыскали. Если бы туда перебраться... Но, представив беспросветную тьму подвала с её шорохами и стуками, я порадовался, что стою здесь.
   В этот момент, вероятно, от голода у меня начались желудочные спазмы. Нужно было вырываться отсюда во что бы то ни стало. Оставался один выход - стать волком. Не обращая внимания на усиливающуюся боль в десне, я достиг промежуточного состояния, завязал всю одежду в узел и закрепил его на шее - клыки могли понадобиться. Затем я быстро совершил переход и с облегчением опустился на лапы, но тут же взвизгнул и поджал под себя больную.
   - Группа захвата, вперёд, - скомандовал металлический голос.
   На лестничной площадке послышался грохот, словно начался обвал. Боль, раньше сидевшая над больным зубом, теперь растекалась по всей голове. Я выпрыгнул на площадку. Два автомата выпалили мне навстречу. Но стрелки целились в ноги, поэтому пули проскочили ниже меня, ещё летящего, ещё не знающего, как больно будет снова коснуться бетона гниющей лапой.
   Они ждали не волка!
   Потому что куча народа ринулась в опустевшую квартиру, видимо, надеясь отыскать там кого-то еще. И только один из них догадался послать очередь мне вслед. Пули впились в стены боковой квартиры, одна из них оборвала мне что-то в правой задней лапе, но на это наплевать, это пройдет, лишь бы вырваться из захлопнувшейся мышеловки. Я проскакал, кривя морду от боли, по угловой комнате и метнулся к провалу окна...
  
   Где-то в доме копошились группы захвата, а здесь, на улице была тишина. Лишь издали доносился гул толпы, в которой лучи прожекторов прочно утвердили мнение о съемках нового фильма про будни российской милиции. А здесь, вблизи дома, все ждали.
   Соколов не видел ни одного из постов, расположившихся за углами дома. Подкрепления к нему не прислали, так как считали маловероятным, что оборотень появится из-под земли.
   Но серая тень метнулась из окна второго этажа. Не человек - волк коснулся асфальта, издав противный визгливый скулеж. Развернувшись, он понесся прямо на них.
   - Стреляй, - крикнул Соколов милиционеру, судорожно сжавшему автомат. Тот выпустил длинную очередь. Но где там, вся она прошла поверх стремительно приближавшегося хищника. А милиционер, нервно всхлипнув, понёсся за подмогой. Волк, странно припадая на две лапы, мчался по прямой. На его пути не оставалось никого, кроме Соколова. Крепко сжав рукоятку и магазин, чтобы не дрожали, Соколов выждал паузу и выстрелил в упор...
  
   Вам не приходилось падать со второго этажа с двумя израненными лапами? Тогда и не пробуйте - удовольствие маленькое. Давно уже тело не чувствовало такой боли. Но сейчас нужно гнать прочь мысли о ней. Сейчас необходимо собрать все силы и прорваться. Я правильно рассчитал - здесь оказался только один милиционер и один штатский. Впрочем, и он, наверняка, тоже был милиционером. Но не это главное.
   За их спинами стоял забор, а за забором, примыкая к четырехэтажному дому, начинался небольшой парк. А в гуще кустов можно затеряться в два счёта. Вот только бы перепрыгнуть забор. Теперь я очень сомневался в своих силах. Загнивающая лапа почти отказывалась повиноваться, а задняя тоже доставляла массу проблем при толчке. Ко всему прочему, из раны обильно текла кровь. Боль в голове туманила сознание и замедляла реакцию.
   Милиционер, не целясь, выпалил в меня из автомата. Стреляй, стреляй. Знаю я ваши пули. Надо лишь зорко следить, чтобы не пробило мозг или сердце. Полная отключка нам ой как не нужна. А отключка получилась бы стопроцентной. Это я хорошо запомнил из рассказов Ромы, когда он в избушке оборотней рассказывал о своих похождениях.
   Но пули просвистели где-то сверху и справа. Штатский что-то медлил со стрельбой. Это было лишь на руку мне. Теперь они успеют выпустить всего пару очередей, что сильно повышало мои шансы. Тем более, милиционер смешно засеменил прочь. Значит, и увернуться надо теперь всего от нескольких пуль.
   Позади высилась тёмная громада пустого дома. Впереди над забором на фоне ночного неба чернели силуэты деревьев. А я всё несся вперед, стараясь не завыть от дикой боли в лапах.
   Значит, через забор в парк, а после на максимальном напряге - по тёмным дворам. И пулей в другой конец Питера. Предпочтительней на окраину. Там найдём мусорку пообширнее. Теперь уже не так холодно. Одну ночку можно переспать и на улице. Вот только удастся ли поладить с местными собаками?
   А чего это штатский не отпрыгивает? Не видит, что я сейчас собью его с ног? Красивое у него лицо. Как сейчас помню, и мне говорили, что я красивый. Ну ладно, бог с ним, пусть живёт. Отпрыгнем влево. Прыжком меньше, прыжком больше. Сейчас меня сильно волновала одежда. Вдруг узел зацепится за забор?
   Эй, чего это он собирается предпринять? Неужели будет стрелять? Герой! Ну, ну, пусть стреляет. Мне бы только забор перепрыгнуть, пули-то не страшны. Вот сейчас они проскочат насквозь, оставив лишь сильную боль, да шрамы, когда раны заживут. Эх, если б одна из них вышибла мне больной зуб!
   Ну что ж, три пули он послал верно. В грудь, в голову и в шею...
   Но они засели, прочно засели во мне! А боль что-то уж очень нестерпимая. Прямо-таки завыть хочется. Да чепуха, наплюй, сейчас главное - забор, забор перепрыгнуть. Но почему эта боль обволакивает? Почему становится всё сильнее? Что-то знакомое, уже пережитое...
   Чёрт побери, да ведь это же серебр...
  
  
  Эпилог
  
   Собрание в актовом зале ОВД, назначенное сразу же по возвращении Колбина и его подчиненных из Санкт-Петербурга, подходило к концу.
   - Слово предоставляется председателю городского исполнительного комитета, товари... господину Коновалову Семёну Петровичу, - возвестил секретарь собрания.
   На трибуну взгромоздился тучный человек лет под пятьдесят, кашлянул в кулак и начал:
   - Товарищи, обстоятельства этого дела создали условия для его конфиденциальности. Не надо много говорить о том, что народ обозлен на жизнь, на отсутствие товаров первой необходимости и непомерно высокие цены, на растущую преступность и, в связи с этим, на наши органы, призванные строжайше соблюдать законность и правопорядок. Появление в это время слухов об сверхъестественных монстрах может только усугубить негативное отношение к нам и вызвать непредсказуемые последствия. Поэтому все, кто имел какое-либо отношение к делу так называемого "оборотня", должны в самые кратчайшие сроки дать подписку о неразглашении в соответствии со статьей об охране государственной тайны.
   Природа, товарищи, не перестает удивлять нас своими чудовищными порождениями. Я считаю появление этого монстра в то время, когда большинство людей нашего общества утратило общечеловеческие идеалы и коллективистское единство, совершенно не случайным. Оно явилось как бы предзнаменованием того, что перемены в обществе будят в людях не только лучшие качества.
   Но, смею заметить, мы достойно выполнили свой долг. Верная рука лейтенанта Соколова оборвала кровавый путь монстра. Побольше бы нам таких людей в органы, и тогда проблема с организованной преступностью в городе, я верю, была бы решена.
   Однако есть в этом деле и недостатки, и упущения с нашей стороны. Как не вспомнить о побеге "оборотня" из машины, когда его должен был охранять хорошо вооруженный конвой.
   В то же время мы видим, что граждане города сами пытались справиться с нависшей над ними опасностью, недооценив сложность ситуации. И ни к чему хорошему такая беспечность не привела. Это ведь нам не доверяют, товарищи! Именно не доверяют, раз никто не поставил нас в известность о случившемся. Кроме того, нельзя закрывать глаза на проблему незарегистрированного оружия, находящегося в данный момент на руках у населения.
   Если бы мы сумели вовремя позаботиться о решении этих проблем, не было бы надобности привлечения к делу наших коллег из Санкт-Петербурга. Но майор Колбин правильно оценил обстановку и не стал выкладывать им всех обстоятельств этого нелегкого дела. Страшно подумать, до каких размеров раздули бы эту историю, если бы о ней пронюхала пресса. Но стараниями майора Колбина и его подчиненных о подробностях знает лишь ограниченный контингент.
   За успешно проведенное расследование, когда при трудных обстоятельствах и немногочисленных сведениях все-таки удалось обезвредить преступника, майору Колбину и лейтенанту Бахареву объявляется благодарность с занесением в личное дело. А лейтенанта Соколова хочу поздравить с присвоением очередного звания - старший лейтенант.
   У меня все, товарищи...
  
   Немногочисленная группа офицеров медленно расходилась, покидая актовый зал. Замыкал шествие Соколов. Он почти не вслушивался в нудные и монотонные речи ораторов, сменявших друг друга. Перед глазами стояла страшная картина той ночи, когда он приблизился к убитому зверю. Лежавший неподвижно волк вдруг превратился в парня, обыкновенного маленького пацана лет пятнадцати. Огромное волчье тело стало, дергаясь, сжиматься и сокращаться в размерах. Морда резко уменьшилась, сморщилась и обернулась человеческим лицом. Шерсть исчезла, лапы перестроились в ноги и руки. Перед Соколовым лежал не волк, а тот самый загадочный пацан. Он был без одежды, узел с которой грязным комком валялся в нескольких метрах от тела. Парню прострелили щеку, горло и грудь. Левая рука имела обширную глубокую рану, а правая нога была перебита пролетевшей насквозь пулей. Все три пули, застрявшие внутри, оказались серебряными.
   - И все же интересно бы знать, как его звали? - услышал Соколов разговор идущих впереди капитанов.
   - Да разве у монстров может быть имя!..
  
   А в небольшом селе ещё не очень пожилая женщина раз в неделю, а то и два, заходит на почту.
   Скрипят под сапогами ступеньки. Плещется в душе надежда.
   - Мне ничего нет? - взволновано спрашивает постоянная посетительница.
   Ответ всегда один, но надежда не угасает, светится огоньком среди морозной тьмы одинокого ожидания.
   - Пишут, - весело отвечает девушка за стойкой, перебирая тощую стопку писем, - или в пути уже.
   Может, и пишут, а может, уже давным-давно в пути, да только никак не доберется до адресата заветное письмо, обещанное с большой сибирской стройки.
  
   май 1991 - март 1992
   обработка - сентябрь 2005
Оценка: 7.04*14  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"