Наташа, вышла из дома в семь утра. Нужно было к семи тридцати, добежать к книжному магазину, расположенному на площади Ленина, откуда в восемь часов, отходил служебный автобус до поселка Заозерное.
До Нового года, оставалась три дня, а снега в этом году было мало. На площади, установили огромную ель, вокруг, из огромных ледяных глыб, вырезали фигуры сказочных персонажей, а черный асфальт под ногами, портил новогоднее настроение.
Но вот, на лицо Натальи упала одна снежинка, вторая, как будто на небе открыли заслонку и бесчисленное количество легких созданий, ринулись вниз.
Стало тихо, тихо и было отчетливо слышно, как снежинки, достигая земли, с шелестом плотно укладываются одна на другую.
Наталья почувствовала, что холод, стал пробираться сквозь тонкие шерстяные перчатки. Она поежилась, поправила на шее шерстяной шарф, ускорила шаг.
Подходя к магазину, она увидела десятка два человек, которые ежились под холодным ветром.
Прошло минут пять, подъехали два промерзших за ночь "Пазика". Сотрудники двенадцатой - женской, и тринадцатой - мужской колонии, расселись на холодные сиденье и поехали.
После городского асфальта, дорога в Заозерное, встретила их рытвинами и запахом горящего мазута из огромной ямы, где сжигали отработанные масла, слитые из самолетов.
Крепко держась за поручни, Наташа подпрыгивала вместе с сослуживцами и автобусом, "дорога трясучка" называли этот путь между собой офицеры. Через сорок минут, она вышла у штаба колонии.
Предъявив на КПП удостоверение, прошла в спецчасть, ознакомилась с личными делами недавно прибывших осужденных, потом, пошла в жилую зону. Вот двух этажное здание из силикатного кирпича, где проживают осужденные ее отряда, поднялась на второй этаж, вошла в свой кабинет.
Завхоз, доложила начальнику отряда:
- Гражданин старший лейтенант, вчера поступил этап, нам распределили троих, мать и дочь Синельниковых и Матвееву. Завхоз помолчала и добавила, потупив глаза:
- У них такие похожие судьбы.
Она опустила лицо, немного поморщилась, вспоминая свои молодые годы, десять лет здесь, потом твердым голосом продолжила:
- Пригласить к вам?
Старший лейтенант, сняла форменное пальто, потом, меховой жилет, поправили китель, повернулась к зеркалу. Там увидела свое отражение.
Миловидная женщина, выше среднего роста, волнистые черные локоны волос, ниспадали на плечи. Большие карие глаза, широко раскрыты. Четко очерченные губы, сами собой, сложились в улыбку. Наташа глубоко вздохнула, отвернулась от своего отражения и села за стол.
В дверь постучали.
Склонив голову, вошла невысокая, яркой красоты молодая белокурая женщина:
- Осужденная Синельникова Мария, статья 102 часть 1, срок пять лет.
Начальник отряда, успела ознакомиться в специальной части колонии с личными делами новеньких. Она взглянула в глаза Марии, которая, не выдержала взгляда старшего лейтенанта, опустила лицо.
- Присаживайтесь.
Мария села на край стула, положила руки на свои колени ладонями вниз. Не поднимая глаз, она ожидала очередного вопроса начальника отряда.
- Сколько лет, вы были в браке?
- Пять...
- Какая зарплата была у Вашего мужа?
- Двести пятьдесят рублей.
- Он вам изменял?
Мария удивленно подняла лицо, и несколько вызывающе, ответила:
- Нет, ему со мной было хорошо!
С этого момента, осужденная уже не отводила глаз от лица начальника отряда.
Наталья помолчала, потом задала очередной вопрос:
- Почему не было детей?
- Я не хотела.
Мария глубоко вздохнула, наконец, ее бледные щеки, немного порозовели:
- Я его сильно любила, очень сильно...
Она всхлипнула. Было видно, что Мария сдерживает свои эмоции из последних сил:
- Гражданка начальник, разрешите мне выйти, я потом...
Она привстала.
Старший лейтенант, молча кивнула:
- Идите, позовите свою мать.
В дверь кабинета без стука, вошла очень худая, высокая женщина.
Ее лицо, словно острыли хирургическими инструментами, изрезано глубокими морщинами. Но еще можно было заметить остатки былой красоты.
- Досталось ей в жизни, - подумала Наталья.
Синельникова старшая, не представившись, удобно расположилась на стуле.
Начальник отряда вспомнила, что эта женщина, была директором сельской школы в соседней области, отработала преподавателем сорок лет.
Начальник отряда, не стала делать осужденной замечание, молча смотрела в глаза осужденной, ожидая ее реакции.
- А мне не стыдно! Жили мы в своем доме, пять лет терпела, как он издевался над моей дочерью и надо мной. Он же бил нас и утром, и вечером. А в выходные, так еще больше доставалось. Все ему не так, то борщ горячий, то мясо большими кусками, то рубашки плохо выглажены. А ведь сам, даже дрова не хотел рубить, на всем готовом. Правда, зарплату отдавал до копейки. Придет с работы, завалится на диван и лежит. Потом, скажет: "Теща, погуляй часок". До любви, ненасытный был.
Возвращаюсь, а он сидит за столом и издевается, это ему подай, это ему не так. Без причины, то в бок ткнет дочери, а то с размаху, кулаком в живот.
Я сделаю замечание, он мне, ни слова не говоря, кулачищем в глаз, здоровый был, зять то.
Синельникова с некоторым восхищением, вспомнила убитого.
- Муж мой умер давно, я несколько раз писала заявление в милицию, дочь меня отговаривала, заявления забирала. Так продолжалось года три. Мне было стыдно выходить на улицу. А соседки перешептывались:
- Не думали, что вы втроем пьете, а потом деретесь!
- А мы и не пили, только в праздники.
Синельникова помолчала.
- Когда этот мучитель, стал нещадно бить мою дочь регулярно, перед сном, написала участковому. Уговорила дочь снять побои. Дали ему пятнадцать суток, так он в первый же день, как вернулся, избил дочь, а бил ее по почкам, чтобы синяков не было.
Я попыталась вступиться, он взял валенок, сунул в него палено, и давай бить меня по голове. Очнулась я ночью. Все тело болит, а в соседней комнате, кровать скрипит, они оба постанывают.
Любила она его очень, как собака любила. Да и он, вроде любил. Только любовь у него странная. Постоянно хотел сделать ей больно.
Но с каждым годом, становился мой зять в своих издевательствах изощреннее. То книгой мне по голове, то дочь уронит на пол, да так, старается, чтобы она попой ударилась.
А после того, как заявление на него в милицию вдвоем с дочерью отнесем, а его накажут, молчит несколько дней, потом вообще становился зверем.
Говорила дочери, разведись, гони его! Никак не могла решиться.
Прошло еще два года. А когда, зять сковородкой, стал меня бить по спине и ниже, - Синельникова покраснела, немного помолчала, потом медленнее и, как-то спокойнее, продолжила:
- Мария схватила с плиты нашу любимую чугунную сковороду, да по голове мужу.
Через минут пятнадцать, зашевелился он. Мы переглянулись с дочерью. - Синельникова опять помолчала, потом, глядя в глаза начальнику отряда, продолжила:
- Связали мы его по рукам и ногам, завернули в ковер. И как его, бугая вынесли из дома, не пойму, в нем же сто десять килограмм. Бросили на салазки, да потащили к железной дороге. Когда ковер развернули, он на нас смотрит и мычит, испугался сильно, и штаны между ног, все мокрые. Положили его на рельсы связанного, а тут и поезд товарный. Его пополам разрезало...
Старший лейтенант, после такой исповеди, долго ходила по кабинету. За годы службы, много она слышала историй, но эта, потрясла ее.
Завхоз, несколько раз заглядывала в кабинет, видя, что начальник отряда что-то обдумывает, не решалась прервать. Но время подходило к обеду, отряд нужно будет вести в столовую.
- Гражданин начальник, а Матвеева ждет...
Наташа, повернулась, посмотрела на завхоза:
- Приглашай!
Матвеева, пятидесяти семи лет женщина, преждевременно состарившаяся от постоянного унижения, заняла совсем немного места на стуле. Она бесцветным голосом, рассказала свою историю:
- Вышла замуж рано, родился сын, через год дочь. Жили в Амурской области, муж постоянно пил и бил меня, да и детей.
Когда сын подрос, он стал защищать от побоев отца. Я долго терпела, потом, не выдержала, развелась. Переехала жить в село Птичник, Еврейской области.
Дочь вышла замуж, подарила ей двоих чудесных внучек. Сына призвали в армию. Бывший муж, все звонил ей, приезжал часто, просил прощение. Десять лет не жили вместе.
Ей стало жалко мужа.
Матвеева вдруг встрепенулась:
- Он говорил, что так любит меня, так любит, я и простила.
Матвеева помолчала, потом чуть слышно сказала, скорее самой себе:
- Ну, какой он муж, отвыкла я от него, надеялась, он изменился, да...
Она откинулась на спинку стула.
Ее хрупкое, ссохшееся тело, словно слилось со стулом его высокой спинкой, длинная коса женщины, повисла за спиной, а голова Матвеевой, не справляясь с тяжестью косы, стала отклоняться назад:
- Простила я его, а он, на второй день, пьяный, избил меня до потери сознания. Потом, за косу, по земле, потащил меня на летнюю кухню, а там, стал бить ногами, обут то он всегда был в яловые сапоги. Устал не скоро. Я пришла в себя, поднялась, и по стенке пошла к выходу. В доме, прилегла на кровать и уснула.
Проснулась не скоро, от крика мужа, он меня звал, кричал: "Жрать давай"! И так мне стало обидно, что я от слабости присела за стол. А на нем нож, большой, которым я мясо утром разделывала. Взяла его, пошла на летнюю кухню. А там муж не кушетке лежит, пьяный. Я один раз ударила, попала в сердце...
Возвращаясь вечером домой, Наташа смотрела в замерзшее окно автобуса и подумала, как эти женщины воспринимали дословно поговорку: "Бьет, значит любит".
И что за любовь у них такая? Как можно было столько терпеть нечеловеческие унижения?
Светились окна в домах, жены, ждали с работы своих любимых мужей. Дети, хвалились родителям пятеркой, которую они получили сегодня, ведь вчера с папой, разучили стихотворение.
Папа, возвратившись с работы, целовал их маму, сняв холодную одежду, прижимал к груди любимого сына, потом, взяв подмышки, подкидывал к потолку, а сын, громко смеясь, тянул свои ручонки к отцу, обнимал за шею.
Мама, стояла рядом и с улыбкой смотрела на своих любимых мужчин...
А за окном, все падал и падал снег, накрывая асфальт, весь сор на нем, чистым, белым одеялом. И, казалось, нет под ним грязи, а вокруг только чистота и покой.