Ну, какая у них семья? По настоящему, выпало лишь несколько дней счастья. Так мало, но какие эти дни были прекрасные!
Никогда раньше она не замечала за собой столько желания заботиться о нем, любимом! И не важно, что они теперь далеко друг от друга, они все равно чувствуют друг друга, будто, совсем рядом. И так легко на душе. Она теперь жена, а скоро станет матерью.
Заметно округлившийся живот, только украшал ее. Движения у Лиды стали плавными, осторожными. Глаза, словно светились ясным светом, и на лице отражалась радость. Все, кто встречался с ней в эти дни, невольно улыбался в ответ, зажигался от нее жаждой жизни.
Засиживаться на месте не приходилось. Лида с продотрядом колесила из деревни в деревню, только широкий солдатский ремень, весело поскрипывал под наливающейся тяжестью живота.
Неудовлетворительно работали продотряды Тульской губернии и Зуеву послали разобраться на месте, помочь.
Добралась она до станции Товарково без происшествий. Столкнула с мертвой точки самоуспокоившихся товарищей. Оформили один хлебный эшелон, другой. Груженые телеги шли без перерыва и тут, как обрезало.
Прошло пол дня, а телег невидно. Только под вечер из Кабановки прискакал вихрастый паренек на исхлестанном мерине. Роняя мальчишеские слезы, он рассказал, что весь комбед запороли вилами, мужики спужались, а он побежал верхами к ним.
- Восстания, тетенька, - хлюпал носом Генька, папаню, видать, запороли, а на вас иттить боятся. Вас тута много и все с ружьями.
- Слезай! - скомандовала Лида, - поеду, посмотрю, что они там, звери?
- Не надо, тетенька, они и тебя запорят.
Зуева вскарабкалась на коня, тронула поводья, потрусила в сторону деревни.
В центре Кабановки, у избы председателя комбеда, справного мужика Павла Бармина, толпился народ.
- Будя, покушали нашего хлебушка! Пускай теперя палец сосут! - надрывался высокий прыщеватый парень в солдатской шинели, сообразим свою республику!
- Да, что ты сможешь сделать один, без народа, без рабочих? Чем будешь все делать? Сохой, да деревянной бороной? Без железа пропадете! - Лида протиснулась сквозь толпу, поднялась на крыльцо. - Только социализм даст крестьянину полную свободу и возможность жить безбедно! Но без союза с рабочими, не получится, только они...
- Только они будуть и дальше обирать христьян до последнего зёрнушка? Пади ты с сосализмой своей...
- Да, ведь мы берем излишки, оставляем на прожитье! А вот ты на крестьянина не похож что-то, - Зуева повернулась к толпе, крикнула:
- Враги революции пытаются обмануть вас! Товарищи! Город, рабочие, погибнут без вашего хлеба, а вы погибните без рабочих. Падет город, не будет винтовок, патронов, снарядов, тогда опять на ваши шеи усядутся помещики, да кулаки. Вот тогда с вас будут драть три шкуры, и за потерянное, и на сто лет вперед! А вы... Вы против Советской власти? Где председатель комбеда?
Толпа расступилась. На земле, голова к голове, лежало трое. В груди одного торчал, покачиваясь, навильник. Рядом, стояли чисто одетые мужики с вилами, обрезами за поясом.
Один из них, с опухшим от долгого пьянства лицом, сплюнул шелуху семечек и буднично произнес:
- Вот, что, деванька, есть ишшо у нас вилы, так што на тебя хватить.
Он взялся за держак вил, убивших одного из активистов, вырвал из груди убитого. Поочередно поплевав на ладони и набычась, пошел на Лиду.
Толпа охнула, подалась в стороны.
Лида ощутила боль под ложечкой, холодный пот выступил на лбу. Коленька больно брыкнул ножкой, будто почувствовал смертельную опасность.
- Не тронь ее! Она ить на сносях! - прозвучал бабий голос.
- Вот и не будет двух комиссаров! - спокойно ответил мужик. Ноздри его носа хищно шевелились, он уставился на взбухшие под курткой груди.
Выстрел из нагана в упор, сначала выпрямил тело мужика, затем опрокинул на землю. Толпа, словно очнулась от этого выстрела и повалила на кулаков. Те, пытались было сопротивляться, да где там. Толпа смяла этих людей, втоптала в землю.
Прибежавшие продотрядовцы, застали Зуеву за комплектованием гужевой колонны.
Тела убитых активистов, положили в первую телегу.
На пути к станции, прозвучал одинокий выстрел. Пуля ткнулась Лиде в спину, попала в легкие.
Зуева долго болела, усталой улыбкой встретила первые крики родившегося Николая, облегченно вздохнула, пожалела:
- Не простилась с тобой, Володя... - и закрыла глаза.
А сын, плоть и кровь ее, смешно морщил носик, кричал, требовал к себе материнского внимания.
Лида лежала спокойная, удовлетворенная исполненным долгом. Сын жив, она же, не в состоянии терпеть эту боль. Боль словно уходила от нее, она глубоко вздохнула и прошептала: