Я (подполковник А.Лукьянов) читал текст амнистии объявленной в честь десятой годовщины Победы в Великой Отечественной войне.
Я даже в страшном сне не мог представить, что бандиты, последователи Степана Бандеры и их активные помощники опять вернуться на Украину, а в республики Прибалтики вернуться легионеры и "лесные братья".
Вечером мне позвонил Николай Виноградов и сказал:
- Я написал рапорт о переводе на Дальний Восток, мотивировал болезнью Вали, которой противопоказан влажный климат Прибалтики. Для дальнейшей службы меня решили направить на остров Сахалин.
Я понял не высказанные словами мысли Николая по его паузам в разговоре. Его жена после встречи на хуторе Балзариса с Ионасом, где тот сообщил, что два раза мог убить её мужа, стала часто жаловаться на боли в сердце. Она перенесла инфаркт.
В центре Клайпеды вчера днём застрелили командира батальона майора Лупина. Жена Николая, Валя, после каждого случая убийства в городе солдата или офицера, говорила Виноградову, что готова уехать от этих фашистов куда угодно, хоть на Крайний Север. А тут ещё новая кадровая политика. На руководящие должности в войсках НКВД, органах милиции, республиканских МВД, МГБ стали выдвигать лиц коренных национальностей проживающих в данной местности.
Лейтенанта, комсорга батальона - литовца, проживающего с Николаем в одной квартире, назначили парторгом батальона, а Николая перевели на должность его заместителя.
После назначения парторгом, сосед лейтенант запретил Вале с детьми пользоваться кухней и туалетом с ванной.
Это стало последней каплей терпения Вали.
Я позвонил в Москву знакомому кадровику и напомнил о заслугах и наградах Николая. Кадровик ответил, что проработает решение об оставлении капитана Виноградова в распоряжении УМВД города Хабаровска.
А я подумал, что так тяжело расставаться с единственным настоящим другом, с которым мы так много вместе пережили.
Я посмотрел на фотографию, где в 1941 году меня, Мишу и Николая сфотографировали вместе перед отправкой к новому назначению в особый отряд НКВД.
Миша, прикрывая меня погиб, а Николай уезжает, я его даже проводить не смогу, чувствую, с этой амнистией работы прибавиться.
Я оказался прав, после трёх амнистий проведенным Хрущевым, тысячи бандеровцев сумели избежать наказания.
Я опасался, что мы не сможем до конца разрушить организационную структуру бандеровского подполья на Украине.
Через три дня, я получил письмо, в котором некто предупреждал меня, что Служба Безопасности УПА-ОУН, вынесла мне, жене и сыну смертный приговор.
Ещё через два дня, меня вызвали в Киев, в республиканское МГБ, где дали прочитать доносы от неизвестных, которые сообщали о моих связях с разведкой Англии, от его резидента я якобы ежемесячно получаю деньги.
Во втором доносе было написано, что при встрече с резидентом разведки Великобритании, мне показали счет в фунтах-стерлингах открытый на моё имя в одном из банков Лондона.
Министр МГБ Украины, глядя мне в глаза, сказал, что они были вынуждены проверить эти и другие доносы. Его (министра) тоже поверяют. Все сообщения не нашли своего подтверждение. Руководство МГБ Украины и Москвы мне верят и просят так же добросовестно выполнять свои обязанности.
Министр ознакомил меня с документами, из которых я узнал, что за десять лет борьбы с оуновским подпольем погибло двадцать пять тысяч военнослужащих, сотрудников органов госбезопасности, милиции и пограничников, тридцать две тысячи человек из числа советского партактива.
Министр напомнил, что большим ударом для ОУН-УПА стала ликвидация Степана Бандеры. Министр рассказал, что есть решение активизировать оперативные игры, проводившиеся по этому направлению. Расширить радиоигры с британской разведкой.
Но я прекрасно знал, что отдельные бандитские группы продолжают активно действовать. О размахе боевых операций против бандитских формирований ОУН-УПА я знал из документов о трофеях, захваченных у бандеровцев нашими красноармейцами с 1944 по 1955 годы.
Среди них: два бронетранспортера, шестьдесят одно орудие, пятьсот девяносто пять минометов, семьдесят семь огнеметов, триста пятьдесят восемь противотанковых ружей, восемьсот сорок четыре станковых, свыше восьми тысяч ручных пулеметов, двадцать шесть тысяч автоматов, свыше семидесяти тысяч винтовок, сто тысяч гранат, свыше десяти миллионов патронов.
Провожая меня к выходу, министр, когда мы оказались в тамбуре, шепнул, что от греха подальше, он стал решать вопрос о моём переводе в Москву преподавателем Школы КГБ.
Трудными для меня стали дни, когда бывшие полицаи и бандеровцы стали массово возвращаться из мест лишения свободы на Украину.
В последнем блокноте полковника Анатолия Павловича Лукьянова, на десяти страницах мелким почерком полковника Михаила Анатольевича Лукьянова было написано:
Отец перестал вести дневник 22 июля 1956 года после смерти мамы, в мой день рождения. Сборник сказок лежал под дневником и был открыт на странице, где начиналась сказка: "Кролик, слон и гиппопотам". Сказку народа нгангела мама прочитала мне предыдущим вечером. Я всю жизнь помню её певучий, нежный голос, помню и сказку, которую рассказывал своим детям (сборник сказок потерялся).
Мама, поглядывая на меня, понимаю ли я смысл, читала:
- На берегу реки, в широкой степи, жил маленький Кролик. Однажды решил он показать большим животным, на что способен. Хоть мал - да удал! Отправился он на берег реки, встретил там Гиппопотама и вступил с ним в беседу. Так, мол, и так, до того я силен, что могу даже тебя, Гиппопотама, сдвинуть с места.
Засмеялся Гиппопотам, не поверил. И раздосадованный Кролик, уходя, пообещал доказать, что все, что он говорит, - чистая правда.
Пошёл Кролик в степь разыскивать Слона. Ещё издали увидел он серую громаду. Почтительно подойдя к Слону, он сказал ему то же, что только что говорил Гиппопотаму. Правда-правда, он сможет доказать свою великую силу. Засмеялся Слон, покачал головой и отвернулся от Кролика. А Кролик пошёл разыскивать длинную, толстую и крепкую веревку.
Через несколько дней Кролик явился с длинной-предлинной веревкой к Гиппопотаму, привязал один конец этой веревки к его ноге и отправился разыскивать Слона, чтобы привязать другой конец к его ноге.
И вот оба, Гиппопотам и Слон, не видя друг друга, одновременно начали тянуть веревку, думая, что другой конец её тянет Кролик. И хотя Гиппопотам и Слон тянули изо всех сил, ни один из них так и не сдвинулся с места.
Кролик тем временем всё бегал и бегал от Гиппопотама к Слону, от Слона к Гиппопотаму, подзадоривая то того, то другого: вот, мол, какой я сильный! А ты такой большой и не можешь сдвинуть меня с места. Слон и Гиппопотам просто из себя выходили, стараясь перетянуть Кролика. Но, в конце концов они свалились на землю от усталости и признали великую силу Кролика.
Моя мама, Милена Лукьянова погибла при странных обстоятельствах в Киеве, где преподавала в Медицинском институте. При проведении вскрытия трупа в морге, она в присутствии студентов, одев хирургических перчатки, получила отравление и через день в страшных муках скончалась.
Следствие не смогло установить вид и формулу яда, который оказался в перчатках. Не были установлены лица виновные в убийстве мамы.
Мой папа с 1956 года работал преподавателем в школе КГБ в Москве, а потом в академии, которую в 1974 году окончил я, капитан Михаил Лукьянов.
В академии, я узнал, что активизированные в 1955 году радиоигры с британской разведкой проводившиеся целях разложения бандитских группировок на Украине и Прибалтике, дали некоторые результаты.
Был имитирован раскол в "Комитете освобождения Эстонии". По легенде, в Эстонии образовалось на две ветви:
- крупная группа, разочарованная в шведском центре и рассчитывающая на поддержку мощной западной державы - Англии, или США;
- меньшей группой, которая осталась на связи со шведской разведкой, руководил агент МГБ "Историк", от чьего имени продолжалась радиосвязь со Стокгольмом.
Во главе крупной (радикалов) наши органы поставили агента МГБ "Отто" - Георга Мери, известного в эмигрантском сообществе своим патриотизмом.
Этот кадровый дипломат, сделавший карьеру в буржуазной Эстонии, был арестован 14 июня 1941 года и отправлен в ГУЛАГ. За участие в подпольной организации, которая якобы планировала побег из лагеря, решением Особого Совещания НКВД его приговорили к расстрелу, но исполнение приговора приостановили по распоряжению Берии.
2 октября 1944 года смертную казнь Мери заменили десятью годами тюремного заключения. Во внутренней тюрьме госбезопасности он использовался как внутри камерный агент.
Через год спустя, Мери освободили и отправили в длительную командировку за границу.
Полковник Анатолий Лукьянов не рассказывал майору Николаю Виноградову который не знал до конца своей жизни, что в крайне напряженной, кровавой послевоенной борьбе с бандами "Литовского фронта активистов", "лесными братьями" Прибалтики, бандеровцами, погибло свыше пятидесяти тысяч человек. Это были советские партийные активисты, сотрудники НКВД, МГБ, КГБ, солдаты и офицеры внутренних войск.
Папа мне говорил, что с 1955 по 1965 год из эмиграции на Украину вернулись около ста тысяч бандеровцев. На Украине, в отличие от других республик СССР возвращающимся предоставляли жилье и помогали с трудоустройством.
Иностранные спецслужбы, опекавшие за рубежом организации украинских националистов, отмечали, что теперь появилась возможность действовать легально.
Большая часть реабилитированных бойцов ОУН и УПА и членов их семей к середине семидесятых годов стали руководителями райкомов, обкомов и исполкомов в Западной, Центральной и Юго-Западной Украине.
Бывшие бондеровцы и их родственники становились руководителями разного ранга в украинских министерствах и ведомствах, что возродило национализм на Украине.
Последнему руководителю украинского подполья Василию Куку сохранили жизнь и освободили после шестилетнего заключения.
Руководители СССР не хотели сделать из него мученика для националистов, своим решением они подчеркнули силу и великодушие советского государства, которое может себе позволить оставить в живых серьезного врага.
Василий Кук прожил в Киеве до глубокой старости и скончался в 2007 году, пережив моего отца и Николая Виниградова, на двадцать пять лет.
В связи с тем, что территория Литвы с её лесистой местностью более удобна для партизанских действий, там она проходила более активно и продолжалась долго. Сорок пять скрывающихся в лесах Литвы членов "Литовского фронта активистов" во главе с Адольфом Раманаускасом сумели прожить на свободе до 1956 года.
Бандиты "Литовского фронта активистов" убили двадцать три тысячи литовцев вместе с семьями, близкими, малолетними детьми за мнимое или реальное сотрудничество с советской властью, среди убитых - "истребки" боровшихся с бандитами, члены их семей, учителя, врачи, милиционеры, мирные граждане сочувствующих Советской власти.
Как огромны эти жертвы для небольших по численности населения Прибалтийских республик.
Отдельные отряды "Литовского фронта активистов" продержались до 1960 года, а отдельные вооружённые партизаны до 1969 года
Один из известных в Литве националистов - бандитов, Стасис Гуйга (Тарзанас), умер от болезни в 1986 году, с 1952 года он пробыл в подполье тридцать три года, пережив моего отца и Николая Виноградова на четыре года.
Папа длительное время занимал генеральскую должность, на него дважды направляли представления о присвоении звания генерал-майор, но так и не присвоили.
Папу длительное время после амнистии бандеровцев пытались скомпрометировать, на него писали доносы в МГБ и КГБ до 1977 года, пока он не вышел в отставку.
В блокнот были вложены страницы газеты "Киевские Ведомости" от 3-7 января 2000 года. На страницах газеты красным карандашом обведена статья Вахтанга Кипиани:
"Бандеровец Илья (Илько) Оберишин - уникальный человек. Многие годы провёл вне человеческого общества. Он не сидел в тюрьме и не был в ссылке - наоборот, все эти годы наслаждался свободой. Больше сорока лет (1951-1991 гг.) он провел в подполье. Лишь в самом конце 1991 года, уже после референдума, на котором украинцы высказались за независимость, Оберишин вышел из леса.
- Не было ли мысли бросить сопротивление, оно становилось бессмысленным?
- Я исключал для себя возможность явки с повинной. Я многих людей знал, люди меня знали, поэтому я решил уйти в глубокое подполье. Я порвал отношения практически со всеми.
Только пятеро людей, которым я полностью доверял, знали, что я жив. Василь Цетнер жил в селе Городниче Пидволочисского района. Я ему порекомендовал вступить в партию, его избрали председателем колхоза и вскоре даже наградили орденом Ленина. Но именно он поддерживал меня многие годы, при необходимости давал деньги.
Организованное подполье перестало существовать. После смерти друзей я несколько раз выходил на явки, но ни разу никого не застал. Люди, которые были готовы в 44-м пустить себе пулю в лоб, в 51-м - морально сломались. Многие просто боялись. За стакан воды для подпольщика давали годы тюрьмы.
- Судьба большинства воинов УПА, членов ОУН, попавших в руки СМЕРШа или МГБ, известна - в лучшем случае 25 лет лагерей: от Воркуты до Магадана, в худшем - расстрел по приговору "Особого совещания".
- Почему вы не вышли из подполья в начале пятидесятых, как десятки тысяч повстанцев?
- Я не боялся наказания. Я просто хотел остаться верным своим идеям: не говорить с врагом, не оправдываться. Даже если бы мне пришлось умереть в лесу. Когда я болел, я стремился залезть подальше в чащобу, как медведь, так, чтобы если мои останки когда-либо и найдут, не могли их опознать. Обычному человеку трудно себе представить, как тяжело многие годы быть одному. Но человек ко всему привыкает. Я испытывал голод: терял сознание, приходилось лизать росу с травы, когда не было сил найти воды. И все же я считаю, что победил я, а не большевики".