Аннотация: О затерянной стране, ожившей тени и явлении Трувиана - самого неудачного из Собирателей.
Утро следующего дня Юлиус провёл в слипволкерском замке, в кабинете герцога. Несколько часов просидел он за длинным столом из чёрного дерева - совсем недавно за ним ещё трудился Андреас Вишес, и даже старые бумаги, записки и письма всё ещё лежали на столе, будто бы только вчера Верховный Магистр разбросал их в порыве приступа негодования. Юлиус сидел и слушал тишину, задумчиво глядя в угол кабинета. Несколько раз он хотел было разобрать верхние ящики в столе - ведь никогда Верховный Магистр этого не делал, и можно было представить, сколько в них всякого мусора и барахла - но ленивая расслабленность мешала Юлиусу заняться чем-либо. Он молча раздумывал, вертя в руках небольшую фарфоровую чашку, в которой пару часов назад распорядитель замка Марко принёс ему душистый чай на полевых травах.
На рассвете был совершён прощальный обряд с Ахтондом Улпирсом. Тадеуш не хотел, чтобы смерть доблестного полководца и Знаменосца наделала много шума - особенно после свадебных торжеств, а они кончились только к утру с последними залпами фейерверков. Оттого-то никто кроме тех, кто входил в Отряд, не знал, что тело мёртвого гоблина всю ночь находилось в замке Слипволкера. С первыми лучами солнца оно было тайно вывезено, и на берегу небольшой речушки, на западной окраине герцогства, Знаменосцы простились с Улпирсом: его тело было обёрнуто в пурпурное санкт-артурское знамя и возложено на одр; каждый из Знаменосцев клал на грудь мёртвому Ахтонду по две ветки сирени - Ринитель сказала, что это было, пожалуй, единственное растение, к которому Ахтонд питал любовь как уроженец долины Элларта, необыкновенного уголка Лиридии. Уголка, где даже своенравные гоблины живут в единении и гармонии с природой. Со слезами на глазах Цибурий выпустил из руки Посох Огня, словно невзначай, и огненная сфера коснулась деревянного одра: родившийся из ничего огонь окутал павшего воина, забрал в свои объятия - в них пурпур растаял подобно снежной пелене. И даже горечь слёз и уколы скорби не способны были вернуть время назад, им не удалось затмить хоть и на ничтожную секунду печальную истину: душа Ахтонда, оказавшись в чужих руках, никогда теперь не обретёт покой. Тот самый покой, желанный и неизвестный, на который надеется рано или поздно уйти каждый воин...
Вернувшись в герцогский замок, Юлиус прямиком прошёл в бывший кабинет отца и убедительно попросил Марко его не беспокоить. Ему нужно было решить, как поступить: принять ли приглашение Равэна на Совет старейшин Харазнаса, либо тайно покинуть Слипволкер, бросив всё на самотёк, и отправиться в Ферен - там ждали его Сумрачный Щит и Алут-меч, а вместе с ними - надежда на спасение Нарвелл. "Сразу после Совета старейшин отправлюсь в путь, - решил Юлиус, - надо разузнать побольше о Трувиане. Да, это разумно".
За небольшой дубовой дверью, противоположной входной двери в кабинет, Юлиус обнаружил бывшую спальню отца - раньше сюда его не пускали ни под каким предлогом, да и в кабинет герцога ребёнком он наведывался редко. Шкафы и комоды в спальне были пусты: Андреас Вишес вывез всю свою одежду с собой в Дунмар, и даже с кровати была снята перина, а с окон - занавеси и шторы. Вряд ли Верховный Магистр думал, что его сын захочет жить здесь, даже если переберётся в Слипволкер. Единственное, что обнаружил Юлиус в небольшой спальне - увесистая золотая цепь с кулоном в форме небольшой львиной головы. Цепь он увидел случайно на одном из комодов, а под ней - записку, написанную, судя по всему, второпях:
"Преемственность львов. Носящий голову льва - лишь потомок льва. Его подобие и гордость. Не иначе.
А.В."
Это было в духе Андреаса Вишеса: делать подарки исподтишка, особо не выхваляясь, но выставляя собственное достоинство на показ. Чего только стоило производство Гэбриела Томпсона в генералы. Юлиус с улыбкой узнал в этой цепи ту самую цепь герцога Слипволкера, которую много раз видел на Андреасе. И сейчас, сидя за рабочим столом, Юлиус изредка поглядывал на неё, лежащую перед ним, и старался всё-таки осознать, что теперь всё в Слипволкере: и замок со слугами, и деревушки, и поля принадлежат ему, новому герцогу. Нет, всё же это было не его. Он никогда не умел управлять. А сейчас как он мог распоряжаться чем-то вокруг себя, когда ему трудно было разобраться в самом себе? Но ведь Андреас хорошо понимал, кому оставляет герцогство. "Самое главное, что не Кассандру", - подумал Юлиус и горько улыбнулся.
Раздались три коротких стука в дверь.
- Марко, я же просил не беспокоить!
Дверь со скрипом медленно отворилась и на пороге показался Тадеуш Вишес. Юлиус, слегка опешив, встал из-за стола.
- Марко не рискнул преградить мне путь, - король осмотрелся, - должен же я был взглянуть когда-то на тот кабинет, где мой брат вершил судьбами империи. Да, вкусы у нас различны.
Тадеуш улыбнулся, но сейчас в нём, облачённом в траурный тёмно-коричневый плащ, не было ничего из того волшебного и лучезарного, что так привык видеть Юлиус. Король Санкт-Артура казался изнурённым и уставшим.
- Нам нужно поговорить, Юлиус.
- Да, я тоже хотел, - Юлиус вспомнил тот самый вопрос, который хотел задать Тадеушу ещё накануне вечером, но не смог отыскать его. - Луций Равэн сказал, что тебя произвели в старейшины Харазнаса. Это правда? И...почему-то я узнаю это от него, странно, не правда ли? Это ведь важная новость, согласись, о ней можно было и написать.
Тадеуш замялся. Он почему-то глядел на три больших прямоугольных окна кабинета. Благодаря ним комната была залита тёплыми лучами утреннего весеннего солнца, а по ту сторону стекол, на отвесных карнизах и тополиных ветках, в полудрёме нежились под умиротворенной теплотой утомившиеся от игр и неугомонности воробьи. И только две тени, Юлиуса и его дяди, не могли понять, что значит для живого находиться в нежных объятиях весеннего солнца, яркого и долгожданного. На тенях Тадеуш и задержал свой взгляд.
- Я отвечу тебе, - проговорил король, поняв, что его молчание злит племянника. - Но прежде надень вот это.
Взмахом руки из-под коричневого плаща он достал странный черный предмет и водрузил его на стол. Сначала Юлиус не понял, что это такое, но, присмотревшись, он с трудом сдержал себя, чтобы не рассмеяться. А смеяться было над чем: этим предметом оказался самый настоящий корсет, широкий кожаный пояс с вшитыми упругими деревянными пластинками и плечевыми ремнями. С одной стороны у него была чёрная шнуровка, с другой - ряд жёлтых блестящих плотно застёгнутых заклепок. Корсет был новым, изготовленным совсем недавно, и Юлиус подумал, что Тадеуш попросту издевается над ним. Ведь он уже давно не маленький мальчик - это только на Маури можно было бы надеть такой корсет для поддержания осанки и выправки, да и то не факт, что он носил бы его, зная привередливый и капризный характер Вишесов.
- Мне это надеть?
- Ты мне доверяешь, Юлиус?
К горлу Юлиуса подступил ком: он не мог однозначно ответить на этот вопрос в свете своих последних раздумий и появившихся предрассудков, но он и не мог сказать правду дяде открыто. Нет, он не скажет "не верю", но... Доверяет ли он Тадеушу? Да, он верил ему когда-то, но теперь между ними была пропасть. К чему привела эта слепая вера в чудесный успех и сулящую славу победу? И снова душащие мысли о Нарвелл. Нарвелл...
- Так что же? - осведомился Тадеуш.
Он внимательно смотрел на племянника, и было ясно, что он не заговорит, пока тот не наденет корсет. Юлиус с раздражением взял его со стола, вдел руки в ремни и хотел было учтиво попросить Тадеуша завязать шнуровку сзади - увы, на затылке у него не было глаз - но шнуры с большой скоростью завязались сами, преднамеренно ударив Юлиуса по пальцам. Корсет был волшебным.
Грудная клетка и живот Юлиуса оказались будто бы стиснуты меж двух платяных шкафов, но ощущение было достаточно терпимым - он наивно верил, что через пару минут снимет с себя эту обузу.
- А теперь оглядись вокруг, - сказал Тадеуш.
Юлиус пару раз обернулся вокруг себя. Всё в кабинете осталось на своём месте, свет солнца продолжал литься сквозь окна, на карнизах и тополях дремали воробьи, а из коридора доносился храп камердинера.
- У меня что-то выросло на лице? - в шутку спросил Юлиус, но Тадеуш с серьёзностью указал на пол...
Решетчатая тень от оконных рам расстилалась по утопающему в солнечном свете полу. Тут же были и тени веток тополей, стола, маленькие тени птиц и большая - Тадеуша, который склонился над столом в ожидании догадки Юлиуса. Во всём этом переплетении тёмных узоров на ярко-желтом фоне не было лишь одной тени - тени человека в корсете, надетом поверх мундира эдольжольского генерала. На полу не было тени Юлиуса.
В испуге он отшатнулся назад, но тут же решил, что это какое-то недоразумение, и принялся расхаживать напротив окон. Сквозь одежду он ощущал теплоту лучей, они слепили ему глаза, но тень так и не появлялась - она бесследно исчезла, как какая-то вещь, наспех брошенная не весть где впопыхах.
- Этот корсет сделали кожевники Билиграна, но до того как оказаться здесь, он побывал в Империи Огня, - намекнул Тадеуш.
- Способность вбирать в себя тень вложил в него Цибурий?
- Ты всё таки понял, - Тадеуш улыбнулся. - Да, Источник Огня и не на такое способен...
- Зачем мне это? Зачем мне прятать свою тень? Неужели она может быть для кого-то опасной?
Юлиус недоумевал, но король не хотел сразу раскрывать все карты. В раздумьях Тадуеш принялся медленно расхаживать по коридору.
- Ты не заметил одну небольшую странность в смерти Ахтонда, Юлиус?
Юлиус, который и без того нервничал, возвёл глаза к потолку: по тону короля было ясно, что Тадуеш собирается говорить загадками, точь-в-точь как Всевидящий Оракул Чаши. Он произнёс холодное "нет", стараясь сдерживаться, но из-за исчезновения тени ему было как-то не по себе: это было всё равно, что лишиться руки или ноги, но только безболезненно.
- Что ж, я помогу тебе догадаться. Другим это конечно не пришло в голову - все убиты горем и не способны оценивать и сопоставлять, но об этом умолчать нельзя. В Отряде все Знаменосцы объединены магией, моей магией. Ты ведь помнишь, как осуществляется связь между Знаменосцами, и зачем вообще эта связь нужна?
- Кольца, - выдохнул Юлиус: моментально он всё понял.
- Да, кольца, - подтвердил Тадеуш. - Кольца! И они не известили нас о том, что Ахтонд попал в беду. Если бы они вовремя накалились, то мы бы спасли Ахтонда и его гоблинов. Раньше кольца нас никогда не подводили, а теперь - это просто ненужные пустышки. В них иссякла магия. Да, они наделены ничтожной долей волшебства сейчас, но главная толика магии в них пропала. Пропала магия, которая была так нам необходима - та, что связывала всех Знаменосцев одними узами. Почему, Юлиус?
- Я не знаю. Почему? - Юлиус сам хотел знать, как это может быть связано с бесцеремонным лишением его собственной тени.
Тадеуш задумался.
- Все странности стоит искать ещё раньше. Я долго думал над этим, Юлиус. Глупо выискивать предателя среди нас - никто не мог передать своё кольцо в чужие руки, чтобы они лишили его магии, согласись.
- Одно кольцо? - не понял Юлиус. - Разве не нужно собрать все кольца вместе, чтобы лишить их связующей магии?
- В том то и дело, что нужно всего лишь одно кольцо, одно единственное. Если забрать его магию, то и остальные просто утратят её. Это как цепь разорвать: нет одного звена, и она развалится на части. Одно кольцо из тринадцати или попало в чужие руки, или же подверглось действию тёмных чар, всё ещё оставаясь на пальце Знаменосца. Признаюсь, я сначала думал, что это кольцо убитого Грайлена - его ведь могли забрать милекане там, в Неотунне. Я бы охотно согласился с этим, если бы не стал расспрашивать его собратьев-кентавров о погребальном обряде. Они не оставили кольцо вместе с Грайленом на одре, а сохранили как реликвию, последнюю память о павшем. Так что же получается? Где нам искать оторванное звено?
Юлиус по-прежнему ничего не понимал.
- Это кольцо на твоём пальце, Юлиус.
- Этого не может быть.
- Доказательств, что может, намного больше.
Юлиус глядел на Тадеуша, сдвинув брови и качая головой. Он сжал в кулак свою правую руку и почувствовал холодное золото кольца с голубым камнем. Он уже не помнил, когда в последний раз оно накалялось.
- Каких доказательств? Я ничего не понимаю.
- Вспомни, что было в тот день, когда ты чуть было не попался в ловушку Хойара. С помощью одного из девяти камней Нинеруинна он перенёс тебя в логово Трувиана. Он хотел выдать тебя ему.
- Но ничего ведь не произошло! - Юлиус вспылил. - Тогда ко мне не применили никакой магии - они не успели!
- Это ты так думаешь, - Тадеуш развернулся лицом к племяннику. - Ты мне всё это рассказывал, сам не подозревая, что было в твоих словах: подумай, Юлиус, ты слышал голос Трувиана в ушах, он тянул к тебе руки - это уже магия! В тот момент он целиком и полностью владел твоим сознанием. И то же самое произошло вскоре, когда...
Тадеуш осёкся, видя, что Юлиус смертельно побледнел. От чего Юлиус бежал из Билиграна - от этого разговора о том дне - к тому же его чуть ли не силой заставил вернуться Тадеуш. Снова король хотел выворачивать наизнанку душу племянника, расспрашивая, что тот чувствовал и чей голос слышал в момент отчаяния... Момент потери Нарвелл... Какая разница? Что должен был слышать человек, потерявший часть самого себя? Может это был вовсе не голос Трувиана - ведь не мог тот, кто хотел свести жизнь с концами, различать какие-то голоса. Когда же это закончится? Почему всё происходящее каждодневно стремится вернуть его к тому роковому часу во Дворце Великого Шамана?
Юлиус бесцеремонно развернулся и пошёл к двери.
- Нет! - король устремился к нему и преградил путь. - Пойми ты, в силах Трувиана владеть рассудком! Тогда в жерле вулкана он подчинил себе часть тебя - твою тень - ты ведь помнишь, Юлиус, что говорил о нём Всевидящий?! Он называл его Повелителем Теней, трижды я милекан! Да, Трувиану не удалось тебя подчинить полностью, но тень покорилась ему сразу. Это иная стихия, Юлиус, в которой он властен! Нельзя было назвать просто отчаянием твоё состояние, когда Леплин пленил эльфийку, но эмоции взяли верх над тобой. Знай, блудная тень воспользовалась этим: тогда через неё Трувиан вновь попытался овладеть твоим рассудком, и именно он чуть не убил тебя - этого-то он и хотел!
- Не смей называть её эльфийкой, будто она прислуга какая-то! - процедил Юлиус, угрожающе ткнув пальцем в грудь королю.
Тадеуш сглотнул и отшатнулся. Оба они были бледны, но ярость бушевала в их глазах. Юлиус понял, что видимо он был чересчур груб, но об извинениях он и не думал: его голова раскалывалась от боли, а руки дрожали. И, как нарочно, из-за корсета становилось труднее дышать.
- Не лучше ли обо всём спросить у Всевидящего, раз уж зашёл о нём разговор? - Юлиус хотел закончить эту перепалку. - Просто спросить насчёт этой тени и прочих домыслов. Я сомнительно в это верю, а он не соврёт, ведь так?
- Так, - выдохнул Тадеуш и отвернулся.
Он ходил по кабинету, собираясь с мыслями.
- Всё не так просто, Юлиус, если бы я мог, то давно уже расспросил бы Всевидящего обо всём. Но... Это продолжается уже несколько недель, - король опустился в кресло, в котором в былые времена частенько любил сидеть Танатус Бес, и накрыл голову руками, - я одержим каким-то недугом. Не знаю, как и назвать это. Даже Цибурий со всей своей силой исцеляющего огня и гвардией целителей не может вылечить его. Когда я только предстаю перед Всевидящим, вызываю Чашу из-под земли, то мой язык заплетается во рту - я не могу связать и двух слов, стою, как истукан! Оракул смотрит на меня, спрашивает, что мне нужно от него узнать, но я плююсь и задыхаюсь. И развязывается мой язык, когда Чаша уходит обратно под землю...
Юлиус в оцепенении стоял напротив двери. Желание толкнуть её и скрыться за порогом куда-то исчезло - теперь ему было жалко Тадеуша, но он не находил нужных слов. Он просто никогда не видел его таким изнурённым и несчастным.
- Не спрашивай меня о причине, - продолжил король, - я знать не знаю, кто и как наложил на меня это заклинание, и что это за чары вообще. Пойми, война не кончилась - она в самом разгаре: наши враги стараются взять нас измором.
Юлиус молча пересёк кабинет и сел перед столом на край стула - так обычно садится провинившийся ученик, который хочет исправиться, но не знает как. Лучи весеннего солнца играли на золотой цепи: со стороны казалось, что от неё исходит сияние. Тут же перед цепью лежала и её тень - чёрная противоположность золотой драгоценности. Юлиус оглянул кабинет: всё здесь имело свои тени кроме него.
- Именно поэтому раньше ты просил меня оставаться в темноте в подземном зале Всевидящего Оракула? Боялся, что через тень Трувиан всё увидит?
Он сам не поверил, что сказал это: мысль о безумстве догадок Тадеуша всё ещё теплилась в нём, но нужно было положить конец этому разговору.
- И именно поэтому я не писал тебе о своём назначении в Харазнас, не хотел и сейчас говорить, пока ты не наденешь корсет. Через тень - а она теперь не твоя, Юлиус, а его - демон может видеть всё, что происходит с тобой: где ты, с кем ты... А в моменты потери контроля над собой, он будет стремиться его перехватить и диктовать свою волю. Он же и лишил кольца Знаменосцев магии как раз в тот момент, когда ты стоял на краю обрыва...
Юлиус подавил в себе очередную вспышку негодования.
- Почему именно в тот момент?
- Ты помнишь, было ли твоё кольцо накалено во время Неотуннской битвы? Когда каждый из Знаменосцев был в смертельной опасности, а Грайлен и без того расстался с жизнью? - Юлиус молчал. - Я тоже не припомню, чтобы моё кольцо известило меня обо всех этих опасностях. Догадка ясна, Юлиус: Трувиан сделал своё дело раньше захвата Неотунны - именно в тот момент, потому что никогда со времени неудачи в жерле вулкана он не был так близок к твоему рассудку. Да, ему не удалось тебя убить, но кольцо он успел лишить магии, а вместе с ним - и остальные двенадцать колец. Я готов поспорить, что он долго вынашивал этот гнусный план: времени-то у него для размышлений предостаточно. Грайлен и Ахтонд - вот первые жертвы этого плана.
Юлиус молча смотрел на своё кольцо. Голубой камень переливался на свету - камень бесполезной вещицы, пустышки, из-за которой Отряд Знаменосцев оказался под смертельной угрозой.
- И что теперь? Мне нужно покинуть Отряд? - спокойно спросил Юлиус.
- В этом нет необходимости, - Тадеуш встал и оправил складки плаща. - Я знаю, Юлиус, ты мне не веришь, да-да, не отрицай этого. Нужен убедительный довод, не так ли? Я уверен, мы его найдём. Чтобы понять истинную причину потери магии в кольцах, нужно обратиться к звездочёту.
- Звездочёту? - Юлиус почувствовал, как в нём снова закипает злоба: при слове "звездочёт" ему отчётливо представилось довольное и отвратительное лицо Паселторка Леплина.
- Да, звездочёту. Ими рождаются, умение читать по звёздам не передаётся просто так, ему обучиться нельзя - это особый дар. Но два звездочёта из известных мне сейчас, очевидно, прислуживают Трувиану.
- Пфайлен, отец Грайлена, - вспомнил Юлиус, - он ведь звездочёт. Он сейчас во Дворце Невероятностей.
Тадеуш покачал головой.
- Мы отправимся куда ближе, в более безопасное место. В Глубирет. Ты наверняка не знаешь - да и откуда тебе знать, ведь я преднамеренно не писал - в этом году в Харазнасе избраны два новых старейшины. Один из них - я: поначалу старейшиной был провозглашён Велиодар Билигранский, и тут мне пришлось отказаться от этой личины и открыть всему честному свету, - он ухмыльнулся, - кто Велиодар на самом деле; да, много было толков тогда. Ну а вторым старейшиной избран никто иной, как Ольнусий. Этот ренегул занимает особое положение в Глубирете, он бывший воспитатель и советник королевы Нимфасемиры, старый звездочёт, и самое главное - ты не поверишь - бывший саомир Горацио Вишеса. Представь, сколько лет этому ренегулу. Его давно следовало избрать старейшиной Харазнаса, и за это, признаюсь, я уважаю Луция Равэна. И могу быть спокоен, что Ольнусий никогда не предаст род Вишесов.
Юлиус всё ещё молчал и разглядывал цепь. Он хорошо понимал, что Тадеуш втягивает его в новую авантюру, короля выдавал знакомый азарт во взгляде. Поездка к звездочёту в Глубирет - это всего лишь предлог.
- У меня были другие планы после Совета старейшин, - сухо произнёс Юлиус.
- Я подозревал, - проговорил Тадеуш. - Но разве ты не понимаешь, что мои догадки могут подтвердиться? Больше нельзя рисковать жизнью, Юлиус. Я прошу лишь одну поездку в Глубирет.
Повисло молчание. Через полминуты Юлиус коротко кивнул, дав понять, что он уступает в последний раз.
- Вот и славно, - Тадеуш хлопнул в ладоши. - Хм, как я понимаю, в Харазнас мы отправляемся вместе?
Король повеселел, и Юлиус ещё раз убедился, что все Вишесы, во что бы то ни стало, добиваются своей цели и пусть скрыто, но упиваются восторгом. Это роднило двух братьев-близнецов больше всего.
- Я удивлен этим указом о твоём назначении в Харазнас Поверенным, но к этому я не имею ни малейшего отношения. Надо отдать должное Луцию Равэну, он следует заведённой веками традиции: на разные должности в Храм Великих всегда избирали самых храбрых и мужественных жителей Баланса. Тебе будет интересно там.
- Как мы доберёмся до Харазнаса? - спросил Юлиус, сморщившись: он вовсе не чувствовал себя храбрым и мужественным; всё это сменило ощущение глубокой вины, которое влекло за собой ту самую трясину уныния.
- Отсюда мы заедем в Паекер, в "Утёс крабов" - там тебя ждёт один сюрприз. Он тебе понравится. И именно с его помощью мы доберёмся до Небесного Города.
Тадеуш улыбнулся и резво пошёл в сторону двери.
- Ах, да, - обернулся он, - ты можешь снять корсет сейчас, но...не забудь надеть его перед отъездом. Согласись, не в интересах Знаменосцев, Харазнаса и всего Баланса, что Трувиан увидит Совет старейшин своими глазами, если, конечно, они у него есть...
Сказав это, он скрылся за дверью, оставив Юлиуса наедине с его приглушенным смехом: это уже вошло за Тадеушем в привычку наивно полагать, что все его идеи безошибочны. Безусловно, сейчас Юлиус как никогда хотел, чтобы король ошибался. Ведь никого бы не обрадовало известие ходить в корсете до окончания дней - или своих, или Трувиана...
Через полчаса он, готовый к поездке, вышел на задний двор замка. Солнце стояло высоко в небе, было по-весеннему и прохладно, и тепло, ничто не предвещало пасмурную погоду - день был чудесен, да и настроение от этого поднималось. Всё вокруг было безмолвно: в самом замке и во всех строениях около него - конюшнях, амбарах, мастерских - всё ещё спало после бурной ночи свадебных гуляний, и Юлиус приятно удивлялся этой тишине. Ведь обычно в любое время дня и ночи жизнь кипела здесь, в сердце Слипволкера, да и как ей было не кипеть, если ни один лодырь не мог укрыться от одноглазого, но всевидящего Андреаса Вишеса.
На заднем дворе стояли полдюжины карет сановитых господ, которые согласились отдохнуть после гуляний в замке. Рядом с ними или же прямо в них - ведь глупо было опасаться гнева спящих владельцев - спали кучера и лакеи, пьяные и растрёпанные, и смотреть на это без улыбки было невозможно: да, деревушке Рендэлло сулило прославиться своими праздниками на весь Эдольжол, если здесь каждый его фельдмаршал решит провести свадьбу, а вместе с ней и свадебный кутёж. Юлиус же, пересекая двор, постарался не представлять себе, что творилось сейчас в самом Рендэлло.
Невдалеке кто-то свистнул, и он поспешил. На дороге стояла необычная карета, покосившаяся и убогая с виду: двери на петлях держались еле-еле - это было видно издалека, что они висят и не захлопываются; стекла в дверях были наполовину выбиты, серая краска облезла, а запрягались в это недоразумение четыре тощие кобылы совершенно разных мастей.
Юлиус - а ведь он всё-таки был хозяином здешних земель, хотел он того или нет - с удовольствием решил бы, что на таком экипаже приехал какой-то лихач, и поскорее велел бы ему убираться, если бы рядом с каретой не стоял в чёрном плаще его дядя.
- Пора ехать, Юлиус, - сказал Тадеуш и откинул шершавую дверцу, которая звучно ударилась о бок кареты, и оставшиеся в ней стёкла посыпались на землю. - Уедем незаметными, пока все спят, да и быстрее доберёмся.
- Тебе не кажется, что на этом мы далеко не уедем, - Юлиус старался сохранять серьёзность, но ему было настолько смешно видеть наивное лицо Тадеуша, который собирался залезть в эту колымагу, что смех свой он сдержать не смог.
- Что? - Тадеуш не понял, над чем смеётся его племянник, - а, тебя удивила карета, да она только с виду такая...
- ... а на самом деле, дыхните в уши мне, пьяные драконы, это самый быстрый экипаж в Паекере!
Откуда-то из-под кареты вылезло волосатое лицо. Сначала оно нахмурилось, но потом просветлело, и среди переплетения чёрных волос Юлиус, который был напуган этим резким грубым голосом, разглядел два зелёных глаза.
- Позвольте отрекомендоваться, милорд, - следом за головой вылезла массивная рука, и Юлиус не без опасения пожал её, - Глоули Глинстон - первая карета Паекера, - волосатое лицо просияло в улыбке, - крепление подправлены, ваше величество, колёса не отлетят.
- Что ж, можно ехать, - Тадеуш протянул Юлиусу свёрнутый чёрный плащ - такой же, какой был и на нём. - Вот Юлиус, надень это. Будет лучше, если в Паекере нас никто не узнает, нам нужно смешаться с толпой, а твой генеральский мундир бросается в глаза.
Лохматый человек вылез из-под кареты. Это был здоровый мужичище, по росту больше Юлиуса и Тадеуша вместе взятых, в грязном чёрном полушубке с чёрной бородой по пояс, пышными усами и роскошной кудрявой чёрной шевелюрой.
- Моя малышка исколесила весь Паекер больше, чем императорское золотое корыто, - здоровяк просиял и с любовью хлопнул карету по крыше - из дверей вывалились последние стёкла, а колёса чудом не переломились по полам, - она главная карета Паекера, дыхните в уши мне, пьяные драконы! Отсюда до Паекера доставит за...
Он призадумался и почесал подбородок, и Юлиус с улыбкой понял, что Глоули не умеет считать.
- Глазом моргнуть не успеете, - с наисчастливейшим видом заключил Глинстон и, хлопнул Юлиуса по плечу, будто тот был его давним другом.
Тадеуш сел в карету, и Юлиус залез за ним - всё-таки здоровяк внушал доверие, и если король полез сюда, значит, так оно и нужно было. Внутри оказалось довольно просторно, но опасения у Юлиуса сохранялись, ведь заберись на место кучера, Глинстон мог спокойно проломить все трухлявые доски, да и накренить всю колымагу на свою сторону. Но к счастью этого не случилось. Зато произошло другое: взяв в руки поводья, Глоули испустил нездоровый ор - что-то среднее между ревом гарропа, медведя и слона. Лошади испуганно заржали в ответ, птицы поскорее улетели с ближайших деревьев, а у Юлиуса сразу сложилось подозрительное впечатление, будто накануне и Глинстон побывал в Рендэлло. Вряд ли этот вопль от души сохранил всю идиллию в замке и вокруг него неколебимой, но проснулся ли кто от дикого выкрика или нет, Юлиус так и не узнал: напуганные лошади понесли карету прочь.
Сразу же Юлиуса отбросило, и он ухватился за ручку под оконной рамой, чтобы не вдавиться в стену. Тадеуш сделал то же самое - он спокойно воспринимал происходящее. А Глоули оказался прав: с быстротой этой развалины не могла сравниться ни одна карета. Скорость была бешеной, за окнами мелькали облака, деревья, поля, дома - всё это переплеталось в пёстрые гаммы, сменяющиеся ежесекундно. Даже полёт на пегасе не доставлял такую бурю захватывающих ощущений. Явно в карете было что-то магическое, но Тадеуш не говорил об этом только потому, что не находил нужным, а сам Глинстон был по-детски счастлив, ведь его карета - самая быстрая в Паекере!
- Шум от копыт не тревожит, ваше благородие? - гаркнул Глоули, пару раз стукнув по крыше кулаком; это была, очевидно, норма этикета - всё равно, что постучать в дверь перед входом - которая не избавила Юлиуса от порции осыпавшихся опилок.
Юлиус набрал в грудь воздуха, чтобы прокричать ответ, но пронырливый Глинстон, опираясь о крышу, просунул свою взъерошенную голову в выбитое оконце: у Юлиуса перехватило дыхание - чем здоровяк удерживает поводья?
- Как вы тут? Не укачивает? Небеса зовут, сэр! - Глоули скрылся и снова завыл: по сравнению с этим воем труба крогга "Эттельбладт" была просто игрушечной свистулькой.
Но вой и на сей раз был причиной магического действа. Карету пару раз качнуло, и топот копыт пропал вместе со стуком колёс, а экипаж, не сбавляя скорости, продолжала мчаться. Только теперь он мчался вверх, прямо по воздуху, по какому-то невидимому тракту - трудно было поверить, что четыре хилые лошади могли нести карету так легко и плавно, и Юлиус, восхищённый видом из окон - а из них ведь открывалась панорама на весь Слипволкер - поверил бы в происходящее, если бы Глинстон управлял парой драконов. Сам Глоули задорно свистел и временами стукал по крыше кулаками и спрашивал с сияющим лицом:
- Каково, а? Вот она - гордость Паекера, столицы всея Эдольжола!
Карета набирала всё большую высоту. Купающиеся в солнечном сиянии просторы полей с редкими деревцами и сторожками медленно застилались облаками, экипаж мчался по кучевой пелене, как по кромке снега, беззвучно и быстро. Рядом с ним парили птицы: они не боялись странной колымаги, а, наоборот - с удовольствием расселись по крыше, оконным рамам, колёсам и их ободкам; сам кучер вовсе не думал прогонять их, а разговаривал с крылатыми гостями добрым густым раскатистым басом, искренне веря, что птицы понимают человеческую речь. На высоте свежий и холодный воздух ударил Юлиусу в лицо, и даже тугой корсет под мундиром не помешал ему вдохнуть полной грудью. Он понял, что с удовольствием согласился бы лететь в этой карете, не взирая на её убожество, дни на пролёт под солнцем и луной, и звёздами. Что могло быть прекраснее, чем ощущать магию ветра и легкость облаков, лететь, как перо, выпавшее из хвоста удивительной птицы. Интересно, каково это: парить ночью под звездным небом?
Юлиус высунул голову из окна, и, щурясь, смотрел в воздушную даль облачного великолепия, и улыбался своим мечтам.
- Меня тут известили, - скоро проорал Глинстон, у которого на голове, плечах и руках сидело порядка дюжины голубей, - что внизу, прямехонько под нами, Паекер! Не пролететь бы мимоходом! Приземляемся, лошадушки вы мои ненаглядные!
- Паекер?! - не поверил Юлиус, ведь прошло не больше десяти минут полёта, - Уже?
- А как же! - Глинстон расплылся в улыбке. - А за час каретёнка и до Хизала долетит! А за два - так до самой Лиридии! Жаль, что только в Эдольжоле мы можем кататься, ну да и ладно! А на вашем месте я бы крепче держался, сэр!
Юлиус вцепился в ручку до того, как Глоули затянул свой вопль. Карета резко остановилась и полетела вниз - будто кто-то перерезал ей все нити, которыми в небесных просторах управлялся маленький марионеточный экипаж. Он просто нёсся к земле, лошади застыли и не двигались, как четыре несуразных статуи, и только Глоули ликовал, выпустив поводья, которые теперь невозможно было поймать.
- Эй, мы не разобьёмся на такой-то скорости?! - крикнул Юлиус.
- Обижаете, - беззаботный кучер болтал ногами, не думая ловить поводья, - колёса наши и не такой удар выдержат - прочнее дерево не сыщете даже в своём герцогстве, эге!
Юлиус покосился на колёсо под собой - его вполне можно было переломить одним пинком - и спрятался внутри кареты, не желая смотреть в окно, а просто ждать, что будет.
Ветер бил в бока экипажа, крыша тряслась, слышалось и ощущалось дрожание всего, из чего была сколочена убогая колымага. Звучно лязгнув, дверь по правую сторону от Тадеуша распахнулась и тут же слетела с петель и скрылась из виду - Юлиус испугался и ахнул, а король на это почему-то не обратил никакого внимания, словно похожее случалось, и невпервой. Юлиус зажмурился и затаил дыхание.
Но окончилось всё почему-то благополучно. Резко под ними возникла земля, не было даже никакого удара, как будто бы кто-то подставил под летящую карету свою ладонь, на которой умещался весь Паекер. Карета приземлилась, послышалось конское ржание, и Глоули поспешил поздравить приезжих с благополучным прибытием, которое на самом деле таковым оказалось не для всех.
Тадеуш сразу вышел на улицу. Он был бодр и поторопил племянника. У Юлиуса кружилась голова, а самого его подташнивало - про себя он дал зарок, что в жизни никогда больше не залезет в это убожество, как бы не прельщали полёты в облаках. Пошатываясь, он выкарабкался из колымаги, не понимая, где находится, и что во круг него: перед глазами всё расплывалось, а в ушах звенело; но всё же он смог отчётливо услышать, как на крышу чудо-кареты с грохотом упала оторванная дверь.
- Всё в порядке, Юлиус? - спросил Тадеуш, пока тот протирал глаза и старался понять, куда же всё-таки они прилетели.
- А пареньку-то совсем плохо, - раздался звучный женский голос, и Юлиус сразу догадался о своём местонахождении, и не без улыбки. - Говорила же я тебе, Глинстон, проваливал бы ты из Паекера со своей развалиной.
- Ой, да если бы я тебя слушал... - начал Глоули, но тут же раздались всплеск воды и мужицкий смех по сторонам.
Юлиус окончательно пришёл в себя и увидел вымокшего до нитки Глинстона, который стоял перед дородной женщиной - а она не уступала ему ни в росте, ни в ширине - в грязном столовом фартуке и с кривым деревянным ведром, что свободно и угрожающе болталось в её руке.
Обиженный Глоули не рискнул вставить словцо поперёк, и Юлиус понял, что обливали его далеко не в первый раз.
- Спасибо, Глоули, - сказал Тадеуш, вкладывая ему в руку медный керн, - мы всегда можем рассчитывать на тебя, ведь так?
Глинстон просиял в улыбке, и женщина в фартуке покачала головой.
- Кутило, врунишка и плут! - заключила она, и дружным смехом её поддержали многочисленные постояльцы "Утёса крабов" и гости трактира, курившие снаружи свои трубки.
А карета приземлилась позади старого, как сам Паекер, покосившегося четырёхэтажного терема - это была широкая башня о шести стенах и шести углах, к её первому этажу пристраивались несколько сараев с прорубленными стенами внутри, отчего как-то сам по себе здесь возник трактир во весь первый этаж. Это было излюбленное место многих паекерцев, самых стойких, кто не боялся получить кулаком в нос в пьяной драке и с радостью готов был дать в ответ. Так уж получилось, что другого постоялого двора в Паекере не было, и любой, прибывший на корабле в столицу и не знающий, где ему провести ночь, должен был остановиться именно в "Утёсе крабов". Юлиус много слышал об этом месте в детстве, а бывал здесь всего несколько раз - до своего отъезда в Паекерскую Академию, в те дни, когда Андреас возил показывать маленькому Юлу Государственный Дворец, они с отцом наведывались сюда. Пожалуй, это было единственное место, связанное с молодыми годами Андреаса Вишеса, буйными, наполненными целеустремлённостью и рвением быть первым и доказать, что он должен быть первым; и до сих пор "Утёс" не стёрли с лица Паекера только по распоряжению Верховного Магистра. Юлиус помнил, что в "Утёсе крабов" Андреас Вишес жил долгое время, когда только приехал в столицу и поступил на службу.
Постоялый двор находился недалеко от бухты в Дижольском заливе, сама башня с разодранной буйными ночными ветрами конусообразной крышей, от которой остался только каркас, была скошена - опять же виною были штормы, из-за чего за "Утёсом" и закрепилось его название. Всеми делами здесь заправляли супруги Бэтси и Джуно Дрейки, давние приятели старого Вишеса, и именно Бэтси Юлиус узнал по её раскатистому хозяйскому голосу, который не давал воли всяким плутам вроде Глинстона, и от этого "Утёс" ещё стоял - иначе его бы давно разобрали по доскам в очередной пьяной перепалке.
Получив от короля деньги, Глоули опасливо протиснулся внутрь трактира. Бэтси смерила Тадеуша и Юлиуса равнодушным взглядом - разумеется, она не узнала Юлиуса, а, взглянув на короля, скорчила гримасу - и крикнула какому-то мужичку-работнику отвести лошадей Глинстона на задний двор и накормить их.
- Войдём внутрь, - спокойно сказал Тадеуш, повернувшись к племяннику, и Юлиус ахнул: всё его лицо распухло и посинело, покрылось не то струпьями, не то чешуёй, глаза отекли, скулы увеличились, а нос стал больше раза в три.
- Твоё лицо, - выдохнул Юлиус и попятился.
- Я знаю, - Тадеуш остался спокойным и лишь накинул на голову капюшон дорожного плаща. - Это не более чем маскировка. Видишь ли, последнее время я усиленно учился превращениям. В дракона. Да, это опасно, но... думаю бросить это дело: Ван-Шиба мне преподавал уроки этого искусства - метаморфации, но в моём возрасте уже поздно заниматься этим. Ну какой из меня маг-метаморфаци. С моей-то сединой. А результат - на лицо, в прямом смысле. Хотя, временами такое уродство полезно - здесь нас не узнают те, кому, возможно, поручено нас разузнать.
- Думаю, не каждый в Паекере знает в лицо короля Санкт-Артура, - улыбнулся Юлиус.
- Зато все знают Андреаса Вишеса, - подмигнуло распухшее лицо, и это выглядело забавно, - странно будет, если Верховный Магистр, король Дунмара войдёт сюда. Ни кому ведь и в голову не придёт, что это его брат-близнец, а нам нужно добраться до Храма Великих как можно быстрее.
- Но как же мы доберёмся-то?
- Увидишь. Я же говорил, тебя здесь ждёт сюрприз.
Они вошли внутрь, и отвратительный запах чего-то кислого и несвежего ударил Юлиусу в лицо. В трактире всё гудело, света почти не было, и в дурманящем полумраке трудно было различить, кто собрался внутри: моряки ли, кучера, лакеи ли, несущие службу, заядлые кутейники, или бездомные путники - казалось, здесь были все, и обилие посетителей едва помещалось за маленькими круглыми и большими длинными грязными столами. Под потолком кривой канделябр с огарками свечей шатался и поскрипывал, то ли от топота наверху, то ли от уличного ветра - понятно лишь было, что его роняли, и роняли много раз.
Юлиус заметил здесь и Глинстона - он уже снял вымокшую шубу и сидел напротив полупустой кружки у очага позади стола с дымящими суповыми мисками, у которого хлопотал Джуно Дрейк, приземистый и говорливый хозяин трактира с лысой головой и пышными бакенбардами.
Дрейк разглядел Тадеуша поверх голов сидящих посетителей - удивительно, но он узнал его даже с намеренно изуродованным лицом - и едва заметно кивнул ему и покосился на лестницу. Теперь Тадеуш не медлил: он стал подниматься наверх, сказав Юлиусу идти за ним.
- В чём секрет кареты Глинстона? - спрашивал Юлиус, пока они шли по лестнице. - С ней ведь что-то нечисто, верно?
- А ты не знаешь? - его дядя удивился, и крокодилье лицо снисходительно улыбнулось. - Ты прожил в Паекере девять лет, и ни разу не побывал в карете Глоули?
- Я-то жил в замке Академии, нас даже гулять дальше заднего двора не водили.
- Тогда запомни следующие слова: в Паекере больше магии, чем в десяти Империях Огня. Хоть из него и выдворили всех магов - постарался кардинал Мон-де-Хотеп с его законом "Об изгнании магов из Эдольжола" - и вся магия, не считая искусство эловинаров, в Эдольжоле крепко-накрепко запрещена, тут полным полно всего магического. Одна карета Глоули чего стоит. Её изготовили маги, когда у них в Паекере ещё была своя гильдия. Эта карета в сущие мгновения доставляет жителей из одного места в другое, а быстрота - один из залогов успеха и процветания. Тщеславные маги, а они ведь не хотели, чтобы их творение переняли волшебники других земель, наложили на карету чары: за пределами Эдольжола они делают этот экипаж обычным, ничем не разнящимся от других. Зато в Эдольжоле эта карета - сама молния. Не знаю, откуда эти маги раздобыли Глоули Глинстона, но с тех пор он и его карета породнились характерами. Он может разбить её вдребезги, но она сохранит свою магию и на следующее утро будет снова целая и невредимая. Великолепное творение.
Тадеуш толкнул крайнюю левую дверь третьего этажа, когда они с племянником очутились в тусклом сыром коридоре.
- А я-то думал, вы не приедете!
Посреди комнаты, где ничего не было кроме деревянной кровати, маленького стола, пары стульев и задёрнутого грязной занавеской камина, стоял человек в узорчатом парчовом халате и с пестрым платком на голове, повязанным на пиратский манер. На плетёном ободе, что незнакомец водрузил на голову поверх платка, болталась пара височных колец с шумящими привесками-треугольниками. Через ряд окон в стене - а они больше походили на пушечные дула - лучи солнца осветили комнатку; в ушах незнакомца блеснули золотые серьги-монеты, а на груди - разноцветные бусины ожерелий и кулонов, малахитовые, янтарные и жемчужные. Тут же висела и странная белая кость, длинной в локоть, похожая не то на бивень, не то на чей-то зуб. На плече же этот человек придерживал свёрнутый в длинный рулон ковёр, и блеск от перстней и браслетов на его левой руке ударил Юлиусу в глаза.
Это был, несомненно, пират, иначе и быть не могло. Ну кто ещё мог разодеться с таким шиком и помпой - только Андреас Вишес как хозяин парада и блюститель величия фамилии или же пират - этакая чёрная ворона, которая хочет нацепить на себя всё украденное. Опыт от встречи с капитаном Морганом и его "гарпийской" шайкой научил Юлиуса относиться к ним подозрительно. Но как король Санкт-Артура мог доверить свою перевозку до Храма Великих пирату, неужели Моцайв не рассказывал ему о схватке с Морганом? "И ковер-то наверняка краденый", - подумал Юлиус и прищурился.
Но незнакомец, расплываясь в улыбке, весело подмигнул ему и протянул свободную руку.
- Честь познакомиться с тобой, юный наследник величия короля Тейши.
Юлиус приподнял бровь, но всё же пожал ему руку.
- Какого-какого короля?
- Скажи, Юлиус, ты слышал о джинах? - с огоньком в глазах спросил Тадеуш. Его лицо уже обрело свои нормальные очертания, только на щеках появилась пара новых морщин.
- Когда-то мне читали о них, но это не больше, чем сказки, - отмахнулся Юлиус, соображая, о каком короле говорил пират.
- Неужели ты так и не понял, что сказок, какими ты их понимаешь, не существует, - Тадеуш снял свой дорожный плащ; белоснежное одеяние Велиодара восхитило пирата, и он ахнул с нескрываемым восторгом и преклонением. - Пока есть волшебство, как бы его не старались прогнать из этого мира, тёмное или светлое, не важно, сказки - это его летопись, летопись волшебства. Перед тобой самый настоящий джин, Юлиус Вишес, знакомься - Алпа-Идди.
Джин с улыбкой подмигнул вновь и сбросил с плеча ковёр. Он упал на пол и развернулся, но Юлиус, не веря собственным глазам, таращился на Алпа-Идди.
- Но я думал, что он...пират.
Тадеуш и джин рассмеялись.
- И я так подумал, когда впервые встретил его. Представь, я даже попытался на него напасть и связать, но тут же убедился, что он джин. Ведь у него не оказалось ног!
У Юлиуса слегка закружилась голова. Как так не оказалось ног?! Ведь Алпа-Идди стоял прямо напротив него и улыбался, а если бы у него не было ног, разве мог бы он так вот стоять, ни на что не опираясь, без костылей - а они уж точно понадобились бы калеке!
Джин увидел замешательство своего нового знакомого и отогнул полу халата -вместо ног у него было облако фиолетового дыма, которое до этого удачно скрывалось под длинным одеянием. Алпа-Идди и облако были едины, как русалка с её рыбьим хвостом или кентавр - с лошадиным телом, и Юлиус не без восторга нашёл забавным форму этого облака, ведь сначала ему подумалось, что вместо ног у джина невероятно большой дымчатый фиолетовый гриб, перевёрнутый шляпкой вниз.
- Давным-давно джины, исполнители желаний, были способны удовлетворять прихоти своих хозяев: как вещи, мы переходили от одного владельца к другому, магией давали ему того, что он хотел. Увы, это порождало праздную лень тех, кто не мог сам воплощать свои желания в жизнь, а нам приходилось работать больше всех других, живущих в этом мире. О, это было печально. И однажды джины восстали и перестали служить другим расам, - рассказывал Алпа-Идди. - И с тех пор мы слоняемся по всему миру, но уж лучше так. Мы давно утратили искусство исполнения желаний, потому что дали зарок никогда не заниматься этим, и выбрали себе новое предназначение - хранить древние секреты магии, тайны поколений и загадки веков. Пока они есть, есть и мы, о юный наследник величия короля Тейши.
- Это он меня называет Тейшей, и не говорит, как это перевести с его родного наречия, - объяснил с улыбкой Тадеуш. - Что ж, пора бы и в путь, как думаешь, Идди? Ведь если мы опоздаем, то у Луция Равэна не останется для нас отвратительного, но полезного тартского чая.
- Постойте, а на чём же мы отправимся в Харазнас?
Спросив это, Юлиус приблизился к окнам, надеясь разглядеть корабль джина, необычный, с пестрыми парусами, подстать ему, у самого подножья скал, но такого судна не было.
- Наша карета перед нами, - сказал король, указывая на ковёр.
Юлиус нахмурился, глядя то на дядю, то на джина.
- И это весь ваш грандиозный план? Это вот так вы хотели добраться в Харазнас и остаться незамеченными, да? Нужно было зачем-то тайно пробираться в "Утёс крабов", чтобы втроём с джином, который - вы меня конечно извините - зияет, как Хойаров Нинеруинн, вылететь на ковре и пролететь над всем Паекером. Извини, - сказал он Тадеушу, - но это будет выглядеть глупо.
- Полностью согласен, - ответил король, и снова в его глазах блеснули огоньки. - Тебе ведь в детстве читали, что джины путешествуют на летающих коврах? Да, то было так, но ты не разоблачил ни толику из моего плана. Вступи на ковёр, и догадаешься. А когда мы с тобой встретимся снова, ты поймёшь, чем отличался бы простой полёт на ковре от приключения в затерянной стране.
И снова король говорил загадками, и Юлиус ничего не понял, но всё-таки решил вступить на ковёр, раз уж это было так важно для понимания грандиозности очередного плана Тадеуша Вишеса.
Сначала не заметив ничего необычного в поклаже Алпа-Идди, Юлиус теперь увидел это: на ковре золотыми нитями был вышит удивительный рисунок - то было беспорядочное сплетение ветвей, которым не было счёта, больших и малых, длинных и коротких, увенчанных каплеобразными листьями. Ветви узора двигались, петляли одна вокруг другой, уходили за края ковра и снова возвращались с других сторон; листья дрожали, будто бы орошаемые невидимыми дождём, кружились, а какие-то отрывались от ветвей и исчезали, на их же месте прорастали новые почки, а через пару секунд - и новые золотые листья. Это выглядело завораживающе, но подобное Юлиус уже видел во Дворце Невероятностей, когда стоял у дверей, ведущих в Зал Ненависти, и теперь не удивился ковровой росписи, которая была заговорена магией Алпа-Идди. Опасаться было нечего - перед ним лежал ковёр, обычный ковёр, пусть и со странным рисунком, и Юлиус решительно поднял ногу, чтобы вступить на него.
Ему и в голову не пришло, почему же и Алпа-Идди, и Тадеуш так хотели, дабы именно он первым сделал это. А точнее - попытался сделать.
Только его нога взмыла над узором, как глаза Юлиуса наполнила едкая малиновая пыль, что сама собой возникла из ковра вместе с искрами и оглушающим звоном. Не успел он и слова сказать, Тадеуш и Алпа-Идди исчезли из виду, а внизу возникла пропасть. Случилось что-то необъяснимое: словно рука титана подхватила его и беспощадно сжала, а потом и бросила под ногу, которая не замедлила наступить и раздавить окончательно. Всё в Юлиусе завыло, заныло и заболело, он хлопал руками по одежде, надеясь нащупать и сорвать те тиски, которые сжимали каждую пядь его тела, но это оказалось тщетным. Он летел вниз, как прежде неслась без управления карета Глинстона; всюду была эта отвратительная малиновая пыль, и даже корсет не мешал Юлиусу глубоко вдыхать и издавать вопль на выдохе. Как мельничные колеса, вертелись его руки, и с ужасом он думал о том, что же ожидало его внизу: два раза за день падать в пропасть и оставаться целым и невредимым ему пока ещё никогда не удавалось.
Малиновые облака растаяли, и лучи солнца ослепили Юлиуса, который продолжал паниковать, вопить и звать на помощь. Ему непременно верилось, что на этот раз Тадеуш уж точно что-то перепутал и начудил: почему ковёр исчез из-под его ног, а сам он мчится к земле, не имея даже попытки остановиться? Неужели Велиодар думал, что его племянник научится летать? Тогда уж наколдовал бы ему хотя бы самые простенькие крылья - ведь это пустяк для саомира, который к тому же способен обращаться пусть и в никудышного, но дракона.
Что-то пронеслось над Юлиусом и тут же отпрянуло, он вскинул голову, но разглядеть странный предмет не удалось. От тех виражей, что волей-неволей он выписывал несколько минут к ряду, кувыркаясь и вращаясь на высоте, ему стало дурно: голова кружилась, в ушах звенело, и Юлиус уже не замечал, как что-то непонятное летает вокруг него. Не расслышал он и голос, который звал его по имени.
И тут он упал на что-то мохнатое, но ветер всё ещё трепал его волосы и одежду - до земли было далеко. Юлиус сам не понял, откуда у него руках взялась пара длинных ремней, удивительно напоминающих поводья, которые он держал, чтобы не вывалится из седла. Впереди него вертелось что-то тяжелое и непонятное. Это было похоже на четыре колеса - два больших и два поменьше - раскрученных до того, что без дюжей силы их невозможно было остановить. И теперь, сидя на чём-то странном, он всё равно продолжал неумолимо нестись вниз.
- Вы в порядке, сэр? - звонко раздалось над ухом Юлиуса. - Первый раз становиться пылекорпусом нелегко, но бабушка приведёт вас в чувства! Пошёл быстрее, Жу!
То, на чём Юлиус сидел, резко накренилось и ринулось вниз ещё стремительнее, и он свалился бы, если б его за шиворот не придержала чьи-то холодная рука. Он был бессилен, чтобы обернуться и взглянуть на своего спасителя, голова все ещё кружилась, и для начала он старался разглядеть то, на чём сидел. Но и это оказалось непросто - перед глазами всё плыло, да к тому же стали возникать какие-то странные видения, ведь не могла же откуда ни возьмись появиться голова чёрного медведя с хоботом точь-в-точь как эттельбладтская труба и подмигнуть глазом. После этого Юлиус окончательно потерял сознание.
Об его лицо тёрлось что-то мохнатое и пушистое. Он встряхнул рукой, которая нащупала тёплую траву, и тщетно попытался открыть глаза. Полёт закончился, Юлиус валялся на земле, а над ним хлопотало какое-то необычное создание - мохнатыми лапами оно шлёпало его по щекам и щекотало. Измученный Юлиус хоть и чувствовал себя так, будто гарропы соревновались на нём прыгать в высоту, но всё же был уверен, что пару раз ему на голову надевали широкое ведро, откуда ужасно разило цветочной пыльцой.
Юлиус громко чихнул, и мохнатое существо отпрыгнуло.
- Отстань от него, Жу, - раздался знакомый звонкий голос.
- Ндакли, его разве не предупредили, что первое превращение в пылекорпуса - это вам не котёл медового киселя умять? - ответил с насмешкой голос девушки.
- Перестань, Катаноэк. Лучше приведи его в чувства.
Юлиусу влили в рот какой-то отвратительно-горькой жидкости. Её он не замедлил выплюнуть, но всё же добрую половину влитого проглотил, и скоро в его голове наступила ясность. Он открыл глаза, и в них ударил солнечный свет. Находился он в каком-то лесу, вокруг щебетали птицы, где-то приятно журчала вода.
Первые, кого он увидел, стояли над ним и улыбались. Эти два существа походили на людей, но людьми не являлись: их кожа имела бежево-серый цвет, головы были слегка приплюснуты - и это делало их вылитыми тыквами с маленькими ушами - глаза же были узки, без зрачков. Вместо носов незнакомые создания имели три серебряных чешуйки, и такие же были на их лбах; волосы девушки, светлые и волнистые, опускались до её талии, а у того, кого она назвала Ндакли - торчали косицами из-под деревянного шлема на голове.
Заметив, что их гость пришёл в себя, они вдвоём поспешили к нему и помогли встать на ноги; Юлиус увидел, что на руках у них было всего по три пальца, длинных, с заточенными когтями. Ему стало не по себе.
- Кто вы? - спросил он, в испуге глядя на них по очереди; улыбка Ндакли растянулась от одного уха до другого.
- Мы - сильфиды, жители этой страны, сэр. Добро пожаловать в Нул-Радул.
- Вы что, не знали, куда отправляетесь, ступая на ковёр Идди? - поинтересовалась Катаноэк, и Юлиус хотел что-то сказать в ответ, но тут же раскрыл рот и вытаращил глаза: позади двух сильфид стояло оно - то мохнатое существо. Это была самая настоящая пчела ростом с раскормленного медведя, с жёлто-черными полосами на лохматом теле, двумя парами перепончатых крыльев - их можно было бы принять за паруса маленькой лодки. Бездонные черные глаза пчелы смотрели прямо на Юлиуса, две сяжки кружились и вертелись в разные стороны; при виде пчелиных усиков такой длины у Юлиуса помутнело в голове, и он едва не шлёпнулся в обморок, если бы Катаноэк не вставила ему в рот флягу с горьким зельем. Мерзкий вкус этого напитка заставил Юлиуса снова прийти в себя, он поморщился и взглянул на пчелу исподлобья, соображая, почему же она его до сих пор не съела. Пчелиный хобот, не церемонясь, мог бы проглотить и Глоули Глинстона с Бэтси Дрейк вместе взятых, не говоря уж о щуплом и невысоком Юлиусе. Свой хобот пчела с занимательной заботливостью надевала Юлиусу на голову, думая, что это поможет ему очнуться.
- Конечно он не знал, Катаноэк, - Ндакли достал откуда-то деревянный шлем и нахлобучил его Юлиусу на голову. - Ты что, забыла? Тейша сказал Аэфино, что визит его племянника сюда станет сюрпризом. Вы как, способны держаться в седле?
- В седле? - Юлиус уставился на сильфида.
Пчела, которая до этого с наклонённой на бок головой любопытно наблюдала за ним, радостно затрубила в хобот и стала прыгать вокруг Юлиуса, помахивая крыльями. На её спине Юлиус разглядел седло и поводья, что тянулись к удилам - они крепились вокруг хобота.
- Я второй раз не сяду туда, - категорически заявил он.
- У вас все ещё кружится голова. Вот, допейте. Это для храбрости, - сказала Катаноэк, протягивая флягу. - Целая пинта зелья ушла на него, Ндакли, за второй я в дом не пойду.
Всё же Юлиус взял флягу из рук сильфиды и медленными глотками допил содержимое. Ему и впрямь стало лучше; тело наполнилось бодростью, а скоро уже ничего не болело и не ломило. С обретённой ясностью в глазах он будто бы спросонья протёр лицо и огляделся. Вокруг всё было преисполнено лесным благоуханием, цветами вечного лета и яркостью тонов: раскидистые липы и каштаны простирались над ним, и их стройные ряды уходили вдаль. Это были не те обычные коричнево-зелёные деревья, какие Юлиус привык видеть до этого и в Слипволкере, и в лесах Санкт-Артура, нет, стволы здешних древ то ли невероятной магией, то ли лучами зияющего солнца были окрашены в оранжево-желтые цвета; кроны чудились золотыми, но это было не осеннее золото, а золото солнца, вечное и немеркнущее. Невдалеке, на пригорке у ручья, под сенью широкой липы стоял маленький домик Катаноэк; его последние этажи устраивались прямо на дереве, а на верхних ветках громоздилась широкая терраса - оттуда до самой липовой макушки по стволу тянулась винтовая лестница, и увенчивала древо красивая деревянная башня-беседка.
Заросли душистых акаций заполняли низину, где они сейчас находились, и пчела с любопытством принюхивалась к душистым колосьям цветов и белым гроздям-головкам на верхушках побегов.
- Эй, Жу, хватит, - Ндакли забеспокоился. - Нам лучше поторопиться, а то он может увлечься. Жуженю только дай собирать пыльцу, потом всем Нул-Радулом не вытащишь его с плантации!
- Куда же мы отправимся? - спросил Юлиус. Он уже был готов забраться в седло, поняв, что пчела хоть и ужасна на вид, но довольно безобидна.
- В дом моей семьи, - Ндакли был рад, что его гость наконец-то пришёл в себя. - Там мы пообедаем. К тому же вас там уже заждались.
- Кто?
- Увидите, - Ндакли растянул рот в лукавой улыбке и махнул пчеле: Жужень, счастливо затрубив во весь хобот, сделал два прыжка и приземлился рядом с ними, покорно склонив мохнатую голову.
- Где же сейчас мой дядя и Алпа-Идди?
- Они летят на ковре в Харазнас. Разумеется, невидимые. И мы летим с ними.
- Подождите, - Юлиус пытался рассуждать, - то есть, не значит ли это, что мы находимся в ковре?
- Наконец-то догадался, - Катаноэк покачала головой. - Ковёр Идди - это и есть наша страна, Нул-Радул, что тут непонятного-то? При встрече я все уши прочищу этому джину, ведь людей надо предупреждать, куда их пускаешь, а то они слишком, уж слишком нервные.
- Не ворчи, Катаноэк, порой ты становишься похожа на мою бабушку, - ответил Ндакли, протягивая Юлиусу поводья.
- Но, - Юлиус припоминал то, что Ндакли кричал ему ещё там, в небе, - я думал, что... Катаноэк и есть твоя бабушка, она ведь должна была привести меня в чувства. Я что-то перепутал?
Ндакли звонко рассмеялся, а Катаноэк надула щёки.
- Гениальная шутка, - съязвила она. - Думаю, мы с вами поладим.
- Просто вам было так худо, сэр, что я решил приземлиться здесь, - ответил Ндакли. - У нас почти в каждом доме есть зелье бабушки Титч - моей настоящей бабушки - чтобы приводить в себя всяких путников, кто впервые в Нул-Радуле. Итак, теперь вы бодры, можно лететь дальше.
Юлиус принял поводья, и Жужень радостно мотнул хоботом: Юлиус оторвался от земли, перевернулся в воздухе и упал прямехонько в седло. Катаноэк ехидно посмеялась, и они с Ндакли залезли на широкую спину пчелы и остались там стоять, держа поводья в руках, и Юлиус не переживал за них: он догадался, что сильфиды были искусными наездниками на пчелах, единственные и неповторимые в своём мастерстве. Четыре крыла Жу закружились - это были те самые колеса, что Юлиус в полузабытьи видел перед собой в небе - Ндакли свистнул, и пчела, затрубив мелодию какой-то песенки, весело помчалась по плантации и взмыла в небо.
Полёт был восхитительным и мало сравнимым с полётом в карете Глоули. Пусть пчела и летела быстро, но седло на ней не тряслось, и Юлиус, мчась над просторами Нул-Радула, воображал, что сидит он на вершине корабельной мачты, а внизу простираются оранжево-золотые ткани парусов. Этим светом, медовым, который сам источал уловимую сладость, было исполнено и небо, и земля в этой затерянной стране. Жужень летел над просторами благоухающих акаций и вековечных каштанов, иногда поднимаясь выше, в малиновые облака - пчела с восторгом наслаждалась минутами излюбленного занятия, когда бороздила душистые малиновые тучи и купалась в них, словно в свежих водах прохладного озера. Пока вокруг расстилались малиновые клубы, Юлиус не увидел, что рядом с их пчелой откуда-то взялись ещё штук десять, гораздо большего роста, чем Жужень, но тоже с наездниками на спинах. Жужжащая кавалькада, разрезая пелену облаков, пронеслась мимо, и Жу, дабы не уступить в скорости взрослым пчёлам, ринулся за ними.
- Куда они летят? - прокричал Юлиус.
- К сотам, - Ндакли натянул поводья, - к сердцу Нул-Радула, где живут пчёлы и где мы собираем мёд и пергу.
Юлиус присвистнул: раз пчёлы здесь были размером с медведя, то какие же должны были быть соты! Сквозь клубы облаков, меркнущие по мере того, как Жужень опускался вниз, он старался разглядеть соты невероятных размеров, но Юлиус и представить себе не мог, что он увидит. Скоро летящие в малиново-медовом небе разглядели под собой бесконечное плато восковых шестиугольных сот, которым не было видно ни конца, ни края - это были города медовой страны, с равнинами, холмами, склонами и обрывами, и всё это покрывали восковые постройки, каждая из которых наверняка была не меньше Государственного Дворца Паекера. Солнце играло на восковых стенах, и с высоты полёта нул-радульской пчелы раздолья медовых лощин походили на бескрайний океан, бежево-золотой и душистый. Юлиус не видел ничего прекраснее - золотая идиллия, медовая лагуна, которая никогда не могла прерваться или окончиться - она занимала собой всё пространство от одного конца света до другого, и эти просторы были неизмеримы, как и человеческая душа, душа Юлиуса: именно это он сейчас ощутил, глядя сверху на долины восковых громад.
Жужень опускался ниже и ниже, и уже летел над самими сотами, где в ячейках копошились пчелы, большие и малые, а по мощёным янтарными камеями улочкам между сотами бегали сильфиды, не уставая, с ритонами на плечах, полными жидкого мёда всех цветов: от белого до коричнево-красноватого. Здесь точно были собраны все сильфиды Нул-Радула - откачивать мёд из сот и переносить его было их каждодневным занятием, образом жизни, излюбленным и не меняемым ни на что.
- Что же вы делаете с этим мёдом? - Юлиус хотел утолить своё любопытство.
- Всю еду мы делаем из мёда, - с гордостью ответил Ндакли, - да к тому же продаём его: Алпа-Идди - это же наша связь с внешним миром, он наведывается сюда, к нашему лесничему Рустиру, забирает мёд, а потом приносит все то, на что удалось его обменять. Вы ведь не думаете, что мы станем рубить леса, чтобы строить наши дома, нет, и строительный лес нам тоже поставляет Идди.
- Ты никогда не пробовал биисумский мёд, Юмориус? - надменно бросила Катаноэк, и Юлиус покачал головой, всё ещё увлечённый живописным зрелищем: он даже не заметил, что сильфида намеренно исказила его имя.
- Ах, ты ж и слыхом не слыхивал про него, я права? Это самая известный сорт мёда в мире, куча мудрецов, таких же пучеглазых, как ты, поломала головы, откуда он берётся и где его добывают, но никто не знает про Нул-Радул, и не будет знать.
- Так вот какую загадку веков и тайну поколений охраняет Алпа-Идди, - улыбнулся Юлиус. - Да, будь я джином, то бы с радостью согласился помогать ему.
- Будь ты джином, Юмориус, оставался бы ты без задних ног. И не только в прямом смысле - эта работёнка не каждому под силу. Но Идди, хоть он иногда и невыносим, но справляется. Ну, хм, во всяком случае, пока.
- Каждая пчела в Нул-Радуле знает, что ты неравнодушна к нашему джину, Катаноэк, - усмехнулся Ндакли.
- Назови этих пчёл конкретно, поимённо, всем хоботы наизнанку выверну! - вспылила Катаноэк, но Юлиус и Ндакли засмеялись, и ей уже ничего не оставалось сделать, как надуться и молчать всю дорогу.
Около получаса летел Жужень над сотами, и, оставив восковое плато позади, влетел в лесные заросли, что покрывали окутанную в малиновые облака горную цепь. Необитаемые и непроходимые леса подножия гор сменились лесами разреженными, где между стройными рядами раскидистых каштанов и лип, как между улицами в любом порядочном городе, были проложены тропы из мшистых булыжников, а над тропами висели мосты. На каждом дереве здесь - на ветвях или кроне, или же по всему стволу - возведены были дома сильфид, и мосты соединяли их между собой.
- Все мы живём дружно, ходим друг к другу в дома в любое время суток, дверей у нас нет, да и от кого нам прятаться в собственных домах, - объяснил Ндакли, - а вот и жилище моей семейки; наконец-то прибыли.
Дом Ндакли громоздился на прогнувшейся паутине толстых корней гиганта-каштана, которому в размерах все остальные деревья значительно уступали. Спереди корни подпирали массивные валуны, поэтому двухэтажное деревянное строение с двускатной крышей обрушиться не могло; слева от дома, по выступающим корням, поверх которых лесенкой лежали плоские камни, бежал ручей и впадал в спокойный бело-голубой омут - тут же было и водяное колесо, на котором сейчас отдыхало множество всяких птиц. Подлетев к дому, Жужень с детской радостью оглушительно затрубил в хобот, желая прогнать мирно дремлющих птах - и он добился своего. Юлиус, улыбаясь, слез с седла: он был уверен, что если бы в окнах дома Ндакли были стёкла, они бы сейчас обязательно разбились вдребезги.
- Юлиус! А вот и ты!
По бревенчатой лестнице, проложенной над корнями от порога дома и огибающей массивные валуны, навстречу прибывшим сбежал Танатус Бес. Теперь-то Юлиус понял, кого имел в виду Ндакли, говоря, что его уже кто-то заждался: он надеялся увидеть здесь кого угодно, но только не Беса. Всё-таки новоиспечённый муж - а особенно муж Вирджинии Эйлер - должен был быть рядом со своей супругой.
- Танатус, - Юлиус не верил собственным глазам, - но... откуда ты здесь? Я думал вы с...
Бес кашлянул, покраснел и замялся.
- Да, да, я был бы с ней и сейчас, ты же понимаешь, но я должен присутствовать на Совете старейшин Харазнаса как представитель своего рода, поэтому мы поговорили с Джинн, и решили, что мне лучше отправиться с Тадеушем...
- Но ты ведь прибыл в "Утёс крабов" раньше нас?
- Да-а-а, - Танатус мямлил, на ходу придумывая объяснение, - мне велел твой дядя приехать пораньше, мол, э-э-э, делишки уладить, пятое-десятое, хм, в общем, возникла такая необходимость. Нужно было решить кое-что, но сейчас уже всё в полном порядке. Ты видел соты, Юлиус? У меня чуть глаза не стали размером с глазища тутошних пчёл от такого-то зрелища. Восхитительно, ведь так? А мы-то ломали с Джинн голову, где провести медовый месяц. Ты только подумай, а: медовый месяц в медовой стране!
Юлиус молча кивал на участливый восторг Танатуса, не сводя с него подозрительного взгляда: было странно, что он переменил тему, так толком и не объяснив, почему же он прибыл к Алпа-Идди раньше, чем Тадеуш и его племянник. Юлиус снял с головы деревянный шлем, и решил всё-таки вывести Танатуса на чистую воду: ну не мог Бес врать - это у него получалось очень плохо.
- ...в Нул-Радуле дни бегут быстрее, чем там, - продолжал Бес, - снаружи ковра. Так что пробудем мы тут в гостях до вечера, а когда проснёмся по утру, окажется, что и двух часов не прошло. Веселее, Юлиус, праздник продолжается! И стол-то уже накрыт!
В это время рядом с домом приземлилась другая пчела - она была раза в два больше Жуженя, и с её спины тут же спрыгнул сильфид в плаще брусничного цвета с узорчатой каймой и с коротким мечом у пояса. Без сомнений это был бравый воин, стройный и крепкий, он не походил на щуплых Ндакли и Катаноэк. Благородным жестом он передал поводья от пчелы Ндакли, который с лучезарным взглядом принял их из рук уважаемого сильфида.
- Рад видеть гостей в Нул-Радуле, - он слегка наклонил голову и пожал руки Бесу и Юлиусу. - Аэфино Титч.
- Глава нашего семейства и просто очень хороший сильфид, - Ндакли похлопал Аэфино по плечу. - Мой брат, почтенный гостелов.
- Кто? - Танатус удивился. - Весёлое словцо, хе, Юлиус, не перестаю им удивляться, чудной народец.
- Да, - со спокойной улыбкой ответил Аэфино, - моя обязанность, как и обязанность моих дежурных - бороздить небо и следить за всеми гостями, кто появляется в Нул-Радуле. Так уж получается, что некоторым из них приходится покувыркаться в небе довольно долго, но мои гостеловы всё равно всех поймают.