Николь Брасма, девятиклассник обыкновенной русской школы, списывал, слегка высунув язык, квадратное уравнение из учебника. Дальнейший ход решения был уже ясен - стандартный вид, дискриминант, расчет корней, запись ответа - однако рутина требовала ясного изложения мыслей на бумаге, и Николь старался, как мог. "Это необходимая тренировка", - пробормотал он, дописывая "равно нулю".
Тяжелые малахитовые часы отмеряли минуты, их остекленный циферблат бросал неверный блик на слегка пыльный пол. Чердак никогда не предназначался для жизни, но папа разгреб здесь мусор, поставил стол, прибил гвоздиком часы (они и по сей день держаться только лишь на его честнейшем слове) и подарил отдельную комнату подрастающему сыну. Теперь папа обитал внизу, где кухня и кабинет.
Вода в стакане зарябила, образовала бесшумно воронку и в такой неестественной форме замерла. Потом одна капля отделилась, взобралась вверх, затем вниз по стенкам, слетела на пол и скрылась меж досок. Вода вновь приняла привычную форму. Николь был поглощен уравнением.
Снизу донесся яростый крик: "Нет, не бывать этому!" Возглас поднял немного пыли с пола; хлопнула входная дверь, и пыль, взметнувшись еще раз, осела на свое привычное место. Деревянные ступеньки заскрипели. Вначале послышалось тяжелое дыхание, и с душердирающим воем двери вошел отец Николя. Поморщился, что-то шепнул. Потом подошел и приобнял за плечи.
- Пап, у меня алгебра...
- А у меня беда, - сказал Леонид, безмятежно улыбаясь. Его всегда черную бороду потихоньку отвоевывала седина; голос был все так же раскатист и ласков.
Николь дочертал семерку, поставил точку в конце ответа и захлопнул тетрадь.
- Что случилось, пап? - Николь не мог повернуться, папа крепко дердал его плечи, упираясь играючи в маковку сына подбородком.
- Беда, Ник, беда... - папа тяжко вздохнул, не отрываясь. Что-то горячее капнуло Николю на голову. Вдруг его затопило чувство эйфории, всемогущества... Он плыл в океане силы, легко перебирая ее линии и подуровни... "Что это?" - подумал Николь, никогда ранее такого не было... Сквозь блаженство он услыхал грохот входной двери.
- Папа... - вопросительно шепнул Николь - Ты закрыл дверь?
Леонид не ответил. На несколько секунд установилась тишина, только кто-то ходил внизу. Николь хотел высвободится, но отец держал его хоть и нежно, но крепко. Заскрипели ступени. Николя коснулось ощущение, что здесь что-то неправильно. Беспокойно заерзал на стуле:
- Папа?..
Дверь распахнулась, и отец резко повернулся к ней. Маковка немного побаливала, папа слишком сильно прижал её. Чердак был узким, и Николь не видел, кто пришел. Обычно к папе приходили клиенты его фирмы страхования, иногда заявлялся Игорь до полуночи - они засиживались, играя в карты и обсуждая философские проблемы. "Похоже, это не дядя Иг," - подумал Николь. Его джинсы как будто приросли к стулу-вертушке, и он мог смотреть только сидя. Повеяло холодом, будто открыли сразу пять, нет, семь холодильников. Бесцветный голос произнес:
- Леонид... Мы же условились на четырех.
- Вам и одной много будет! - звонко возразил папа. Николь съежился под действием необъяснимого ужаса. Послышался четкий деревянный смех.
- Поздно менять договор, когда он уже заключен... Тебе ли не знать этого?
Папа молчал, он просто стоял на месте, подняв голову и, видимо, смотря гостю в глаза. Николь сообразил, что можно посмотреть на собеседника снизу, между папиных коленей.
Творилось что-то невообразимое. Папа начал становиться прозрачным, как лед. Сквозь него Николь увидел гостя. Это был человек неопределенного возраста, без волос на голове. Он было повернулся, чтобы уйти, но заметил ошарашенное лицо Николя. Послышался голос: "Родственники караемого подлежат..." - перешедший в невнятное бормотание, причем, заметил Николь, незнакомец и рта не открывал. Гость одернул свою просторную куртку, воздел руку и, указав на него, произнес:
- Конт брацео!
Николь почувствовал ужасный холод, и все померкло.
Когда он очнулся, на улице, похоже, было уже темно, так как только полоска света проникала сквозь решетчатое окно. "Зачем решетка?" - вдруг пришла мысль - "Здесь же высоко... Надо папе сказать..."
- Папа! - вскричал Николь, поднялся - он чувствовал себя прекрасно - и увидел перед собой неопределенной формы объект; так выглядил лед, тающий уже длительное время. В еще не превратившемся в воду куске угадывались широкие плечи, оттопыренное ухо. Меж половиц не пробивался свет - в доме было темно.
Николь потряс головой, он не понимал абсолютно ничего. Он помнил сумбурную фразу... Какого-то лысого человека... Кажется, он сказал "фионе"? Внизу что-то щелкнуло. Николь напрягся, прислушался. Он уже забыл, что наверняка обнаружил себя недавним криком. Кинул взгляд на лед - тот плавно растекался по полу, просачиваясь вниз - и вдруг сообразил задать вопрос: а куда подевался отец?
- Папа... - жалобно прошептал Николь. Несмотря на свои пятнадцать взрослых лет, на глаза наворачивались слезы испуга. Он смахнул их рукой, и, перешагнув через это нечто (кажется, папа последний раз был на месте этой бывшей скульптуры? Нет, как-то все туманно!) и направился вниз.
В квартире был разгром. Похоже, несколько человек специально крушили все, что могли найти, даже мелкие предметы - ручки, карандаши, лампочки в единственной люстре - все было сломано напополам. Николь ошеломленно бродил среди этого хаоса, как вдруг на макушку ему упало что-то холодное и мокрое.
С криком (А-а-яй!) он отскочил и, не глядя, швырнул кусок лежащей дверцы шкафа в место, где он стоял. Что-то громыхнуло, снаряд попал в открытый стеллаж с книгами, тот разлетелся по доскам. Николь медленно огляделся. Все было тихо и темно, только луна освещала разрушенный дом. "А, это ледышка капает!" - догадался мальчик. Еще одна капля бесшумно упала вниз. Он осел на пол, слезы вновь навернулись на глаза, и Николь опять тихонько заскулил: "Па-па..." Он плакал, утирая слезы голой рукой. Плакал, а потом - не заметил, как заснул.
Солнце пробудило Брасма-младшего. Один из подчиненных Солнцу зайцев уселся на бровях мальчика, потревожив его сон. Играючи, он навернул круг по лицу, а когда Николь приоткрыл глаза, еще застланные дремотной дымкой, испугался и убежал. В бок впился гвоздь, но Николь заметил это, только когда встал - нервы так же имеют свойство деревенеть, как и все остальное. Развалины дома вновь предстали перед Николем во всей своей романтичной, но ужасной красоте. Николь, не рассмотрев вчера, увидал сейчас, что одной стены нет, и весенний ветер ясного дня гуляет сквозь новый проем и разбитое окно напротив него. Николь зачем-то улыбнулся, потряс головой и вышел наружу. В переулке Больцмана стояли, в большинстве своем, одни пустые дома, особенно ближе к тупику. Уже позеленевшие осины и березы проратали прямо сквозь крыши некоторых домов, и такие строения имели вид оков, из которых вольнолюбивое дерево вырывалось. Справа в отдалении виднелась краснокирпичная стена электростанции, давно отключенной из-за легкой поломки. Папа рассказывал, что она сломалась в день его рождения, седьмого мая; но даже при отсутствии постоянного дребезжания и назойливого всепроникающего гуда они с папой были почти единственными жителями в переулке.
Слева, из-за поворота, послышались быстрые шаги - по-видимому, кто-то бежал, задыхаясь - Николь подскочил к ближайшей березе, затаился - и через несколько секунд выскочил высокий молодой человек в темно-синей расстегнутой куртке. Подклад был красным, в карманах что-то было, и при беге эти вещи стучали по локтям, мешая и бренча. Он остановился, тоскливо оглядел тупик, увидал разрушенную стену дома и, что-то пробормотав, скрылся в развалинах. Установилась тишина. Николь, немного подождав, взобрался на березу, скрылся в листве. Прошло несколько минут, у Николя натекли ноги, и он было начал спускаться, как из-за поворота вышли двое.
Они были одеты в одинаковые черные кожаные куртки. Неторопливо ступая по земле, они приблизились к никольской березе и остановились.
- Судя по всему, он скрылся, - сказал первый, озираясь.
- Он не станет прятаться, - возразил второй, облокачиваясь на низкий сучок дерева - По натуре Фламель - боец.
- Однако, это не мешало ему бежать от нас уже полчаса! - яростно произнес первый, пиная ствол березы; Николь похолодел - Куда он теперь делся?
- Подождем, - меланхолично сказал второй. Снова установилась тишина.
Одинокий голубь спланировал с крыши под ноги двойке, походил туда-сюда немного. Первый резко направил руку на него - птица сразу же взлетела - и громко сказап:
- Овида мортале!
Копьевидный разряд синезеленого цвета прошил воздух и сбил на лету голубя. Голубь неподвижно лежал, подмяв под себя крыло.
- Зачем? - пожал плечами второй.
- Потому что надоело! - с безумными нотами в голосе вскричал первый - Вампарда!
Небольшой взрыв размазал голубя на три метра. Второй поморщился. Первый, с отчаянием на лице, закрыл руками глаза: "Надоело...". Этот человек возбуждал одновременно жалость и дикий страх в сердце Николя. Его печаль перекинулась и на мальчика, будто была змеей, которая вылезла изо рта человека внизу, и подобралась по стволу дерева, свернулась кольцом на шее и напряженно задремала. Ужас и любопытство душили его, натиск противополжых эмоций грозил быть причиной его падения с сухой ветки.
- Фаталитей!
Из Николиного разваленного дома вылетел сгусток синей энергии. Первый мгновенно увернулся, заряд полетел дальше; второй оказался менее удачливым, этот неведомый Ллаэри попал в висок; он отлетел на метр и остался лежать.
- Ностракта берилл! - взревел незнакомец, скрываясь за той же березой. Внутри дома что-то громыхнуло - сердце Николя сжалось. Из-за широкой ветки он не видел, что делает этот черный; Фламель не был виден вовсе.
- Что, Асаваль, какая первая реакция светлого на нападение? Сразу у вас три варианта - ваш хваленый Фаталитей, либо Берта Костас из школы некромантии, либо, естественно, Фаласса! Как же, светлые легко применяют "проклятие, несовместимое с жизнью"! - он тяжело дышал, изредка стуча себя между лопаток и кашляя.
- Молчи, груздь! - донеслось из развалин - Специально для тебя использую! Гардар белиста!
Береза обратилась в пыль, Николя постигла бы та же участь, если бы он, по наитию, не прыгнул бы с нее за мгновение до этого. Мальчик упал на землю, больно ударившись плечом, коленом. Боковым зрением он увидел того, первого незнакомца; он удивленно смотрел на него, возникшего как будто из ниоткуда. Послышался молодой чистый голос:
- Не двигайся и не кастуй, Эллиорд!
Эллиорд замер в нестественно удивленной позе. Ллаэри держал его на прицеле своей вытянутой руки. Николь переводил взгляд с одного на другого, думая, как бы убраться отсюда поскорее - его резервы удивления давно кончились, и метание заклинаний не могло более его удивить.
- За мою спину, быстро, - процедил Ллаэри. Эллиорд попытался что-то сказать, но предусмотрительно заткнул себе ладошкой рот. Николь послушался, хромая.
- Фаласса, говоришь? - задумчиво протянул Ллаэри - Неплохая кончина для такого негодяя, как думаешь?
- Мы не враги с тобой! - хрипло сказал Эллиорд - Ты не имеешь права...
- А вы имеете, значит, - оборвал его Асаваль - Что ж, я даже не знаю, как тебя упокоить. Попробовать, что ли...
- Перед ребенком, а, Фламель? - перебил его Эллиорд, облизывая сузие губы - Давай, я посмотрю, что у тебя получится!
- Наверное, я употреблю Оканосто! - сухо произнес Фламель.
Эллиорд еще немного постоял, смешно моргая, потом осел на землю и, что-то прошептав, упал ничком.
- Глубокий обморок, у нас три часа, - улыбнулся юноша. Он повернулся к Николю, внимательно посмотрел на него, и боль в коленке исчезла, как будто он и не падал с дерева. Николь встал, он немного боялся этого таинственного мага.
- Как тебя зовут? - ласково спросил он. Послышался шорох, Николь хотел предупредить, но...
- Канубиль Маэстозо! - рявкнул, все еще лежа, Эллиорд. Асаваль дернулся, его лицо как будто покрылось серой пленкой; он мягко упал, широко раскинув руки. Эллиорд тоже откинулся, хрипло и тяжело дыша. Николь ошеломленно безмолвствовал. Обстановка снова поменялась на противоположную. Он сделал один маленький шаг.
- Стой! - приказал Эллиорд, вставая, - Как же надоедает каждый раз чистить им мозги...
Его прервал стон:
- Сальтернос гамма!
Эллиорд стал стремительно превращаться в дерево; Асаваль открыл рот для следующего заклинания, но темный ответил:
- Аване Маласса!
Фламель крикнул:
- Только не массовое темное... Канкала!
Волна темно-фиолетового света от Эллиорда обрамилась светло-синим контуром; это было красиво и опять немного страшно. Вдруг что-то зазвенело, синий и фиолетовый свернулись в шар, который начинал медленно краснеть.
- Идиот! - крикнул Асаваль, - Это же войд!
- Акарда... - попытался Эллиорд, но, видимо, безуспешно. Асаваль окутался беловатой дымкой и исчез.
Шар, резко побелев, взорвался. Николь увидел ярчайшую вспышку, почувствовал толчок ужасной силы - и чувства умолкли.
Покойся с миром, маленькая жертва общему делу. Ради всеобщего блага.
"... ибо целей вообще не существует, есть только средства ..."