Аннотация: Что бы мы ни делали, как бы ни чудили, как бы ни убивались, наша мера страдания уже не превысит отпущенную человечеству дозу. Все будет как у людей.
Смотрю на себя в зеркало. Черные волосы, темные глаза, резкие черты, твердый подбородок.
У меня будет лицо со множеством морщин.
Сеточка под глазами. Сеточка вокруг губ. Лоб, разрисованный мыслями и безмыслием. Дряблые щеки. Глаза потеряют выразительность, станут тусклыми. А брови и волосы - седыми и редкими. Скорее всего, я буду носить очки. Темные. Мое лицо похудеет и вытянется. На голове - вечная черная шляпа. Или вязаная красная шапочка. Или желтая панама. На шее - платок от простуды. Стариковское покашливание. Ревматизм спины. Небольшое брюшко. Интерес к женщинам только как к приятным собеседницам. Старая собака. Старая жена или ее старое отсутствие. Дети и внуки, чужие или свои. Таким буду я, и этого не избежать.
Смотрю на себя в зеркало придирчиво, как женщина, обнаружившая на самом видном месте намечающийся прыщ. Ищу в себе признаки старения. Морщинки на лбу. Морщинки вокруг глаз. Седину в темных волосах. Все это затаилось во мне, все это ждет своего времени. Куда бы я ни убежал, я буду старым.
Смотрю в свои глаза. И думаю. Думаю о том, что в них со временем появится что-то новое. Может быть, даже мудрость. Я буду симпатичным стариком. Несмотря на некоторые причуды, меня будут любить. И я буду любить всех.
Я буду добрым стариком. Если пронесу в себе добро через жизнь. Если удержусь от искушения сбежать от старости. Если не убью себя спиртным, наркотиками, бессонницей и ничегонеделанием. Если не буду бояться стареть и взрослеть. Не буду молодиться. Не натворю зла другим и себе. Я буду красивым стариком. Морщинистым, совсем седым. И это будет замечательно.
И это будет прекрасно.
Для этого стоит жить и страдать. Чтобы когда-нибудь понять, что в памяти осталось нечто огромное. Жизнь, как почти дописанный роман. Жизнь - как калейдоскоп ощущений и образов. Жизнь - как действие. Как вечное противодействие смерти.
Я перепутал ключи. Что может быть проще? Стоял перед дверью в МОЙ ПУСТОЙ ДОМ и не мог открыть ее. Я стоял. И молчал. И мерз. Мне не хотелось идти сюда. Здесь меня никто не ждет. Я перепутал ключи. А может быть, я просто пришел не туда?
Здесь меня никто не ждет. Здесь никого нет. Как всегда пустота. Только она. Какое прилипчивое слово.
Не знаю. Не знаю что? Я не знаю, чего я не знаю. Не важно. Все не важно. Я опять блуждаю. Я делаю что-то полезное - для общего течения жизни, но для меня мои действия мертвы. Остаться бы одному. Без этого страха себя. Нельзя. Я нужен людям. Тому другому. Третьему. Я улыбаюсь им. Я умею их любить. Но они меня разрывают.
Без них мне тоже плохо. А вот это уже не смешно.
Когда кто-то приходит ко мне, я испытываю страх. Не смейтесь. Не смейтесь, черт вас всех побери. Я говорю о себе.
Я все больше устаю от собственного тела. Не знаю, как передать это чувство. Нет, я его не стесняюсь, но оно меня стесняет. Я не могу найти удобного положения. Руки, ноги, спина. Такая несуразица. Если бы можно было существовать мыслью. Мне уже практически ничего не доставляет удовольствия. Может быть, только прохладный воздух по утрам.
Еда? Нет.
Спорт? Не всегда.
Музыка? Немногая.
Живопись? Давно не видел ничего путного.
Книги?.. Книги. Да, книги. Но это ведь мысль?
Алкоголь? Сигареты? Секс?
Я все больше устаю от своего тела.
Мои мысли не согревают. Невозможно жить только ими. А я именно так и живу. Я пытался иначе, но ничего не получилось.
Я несвободен. Я пойман в сети той жизни, которая выбрала меня. Мне здесь хорошо и интересно. Но я всегда там, где меня нет.
Я познакомился с Викой в конце сентября. Помню этот вечер так ясно, как будто это был не кусок из моей жизни, а где-то подсмотренный фильм. Была осень. Странная осень, укравшая дни у лета. Много золота в мире. Груды его повсюду. Кому-то не жалко было рассыпать его на нас.
К ночи холодало. Темнота разбивалась о землю и приносила с собой боль и угрюмый холод, от которого что-то застывало в мыслях. Я жил тогда, как, впрочем, и всегда, ночью. Я любил ночь. Однако же любил и день.
Я гулял тогда с моей девушкой по ночному городку. Кажется, мы говорили о чем-то. Не помню. Мне с ней было хорошо. Мы понимали друг друга. То есть, я понимал ее, и ей казалось, что она понимает меня. Мы встретились с ней летом. Когда - не важно, вообще я сейчас говорю не о ней. Я хочу говорить о Вике.
Было еще не поздно. Но девушка хотела спать, и я провожал ее до дома. Мне жаль было так заканчивать вечер, я знал, что не усну, если останусь у нее или вернусь к себе. Буду шататься по дому и сходить с ума до утра. Но она хотела спать. Она была дневным человеком, оставалась им и ночью.
Вика играла на гитаре и пела. Там было много народу, никого из них я не знал. Они сидели на скамейке и возле скамейки, и под скамейкой. Они пили, говорили о чем-то и передавали гитару из рук в руки. Мне захотелось к ним. Я часто вот так прибиваюсь к незнакомым компаниям, и они меня принимают, не знаю, почему. Я предложил девушке подойти и послушать. Мне нравилось узнавать новых людей. Она была в растерянности. Я ее понимал.
- Это твои знакомые? - спросила она.
- Нет. Но можно познакомиться, - весело сказал я. Она знала, что меня нельзя удержать и отговорить. И вздохнула.
- Иди. Только проводи меня до двери.
Я проводил и поцеловал ее - на прощание.
"...Нужно писать в чью-то тетрадь кровью..." Это просто цитата. Слова из песни, за которые уцепились мысли. Ведь нужно начать с чего-то? Я начинаю так. Начинаю? Что? Зачем? Скорее, уж заканчиваю. Хочу куда-то свалить сумятицу, безобразие в своей голове? Я сваливаю в воздух. Я бормочу бессвязные фразы. Ведь не к психиатру же идти? Представляю картину. Очень ясно представляю.
- Здравствуйте, у меня не все в порядке с головой. Не то чтобы все. Умная голова, на это я не жалуюсь. Только вот во времени плохо ориентируется. Не помню, что вчера было, а что неделю назад. Да, доктор. К моему ужасу приходится признаться, что я чуток "того".
Например, у меня бывают глюки. Какие наркотики, доктор? Посмотрите на мои вены! Видите: чистые. А, это я баловался бритвой, когда безнадежно влюбился в детстве. Какая трава? Я не курю траву. Я даже таблетки не пью. Я их ненавижу. Мне не нужны средства для галлюцинаций. Я и сам их неплохо создаю. Знаете, у меня ОЧЕНЬ материалистическое воображение. Вам такого никогда не понять. Нет, не в смысле его рациональности. Просто могу представить все настолько достоверно, что ОНО будет иметь вкус и цвет, и запах и форму. И сам поверю в реальность этого. Это может быть целым миром. Это может быть человеком. Да, это было бы здорово, если бы я всегда мог этим управлять. Не спорьте со мной, доктор. Да не орите вы на меня. Ведь вас нет, я вас выдумал. Что же вы так невежливы?..
Вика пела. У нее был чистый голос, который взлетал так же легко, как и падал. Она пела и не видела никого вокруг. Вика пела. И мне казалось, что я летаю на невидимых качелях. А может быть, я просто много выпил сегодня.
Они, похоже, не сразу заметили меня. Хотя я сидел с ними довольно долго. Точно так же, как любому из них, они налили мне пива. Я слушал их разглагольствования о всякой ерунде и чувствовал себя счастливым. Столько новых людей в ночь, которая еще только началась.
У Вики был сильный голос. Я сказал ей об этом, как только она замолчала. Почему бы и не сказать, если видишь в людях что-то хорошее? Она улыбнулась мне и передала гитару своему соседу - низенькому, похожему на мальчишку мужчине. Взъерошенному, как воробей. В жилетке и кепке. С подбитым глазом. Потом я узнал, что это не ссадина, а лопнувший капилляр, который украшает его всегда. Фамилия у человека была говорящая: Нескромный.
- Ну что, землячка, - проговорил он, пристроил гитару на коленях и ударил по струнам. - Играем Высоцкого?
Вика кивнула и посмотрела на меня.
- Спасибо, - сказала мне Вика. - На самом деле, если ты услышишь, как поет мой отец, ты поймешь, что я с ним и рядом не стояла...
Она все время взмахивала руками и смеялась.
- Почему? - спросил я вежливо, но без интереса.
- У отца была своя рок-группа. Они колесили по всей стране, - она сказала название, которое мне ни о чем не говорило, потому я промолчал. - У меня тоже раньше была своя группа, но она осталась в другом городе. А я переехала сюда. Может быть, удастся что-нибудь сделать и здесь.
Я сказал, что обязательно удатся.
У нее были темные круги под глазами и краснота в глазах. Отличительный признак человека-совы, который не может спать ночью, а днем не высыпается тоже, потому что мир придуман для дневных людей.
- Это интересно, - сказал я и улыбнулся ей. Мне нравилось, что она была такая честная и открытая с чужим человеком. То есть мне нравилось в ней то, чего не было во мне.
Вика взяла сигарету. У нее не было зажигалки. У меня тоже ее не было, но я порылся в карманах и достал какие-то спички. Она посмотрела на них.
- О, это спички из Рок-сити.
Это такой клуб в нашем городе.
- Смотрите, фирменные спички из Рокса.
На меня, наконец, обратили внимание, чему я был уже не рад. Но я улыбнулся им всем и представился:
- Шляпник.
- Шляпник? - спросил Нескромный.
- Почему Шляпник? - удивилась Вика. - Из-за этой панамы? Или ты просто любишь Кэрролла?
Я был удивлен. Так мало людей помнят этого незначительного персонажа из Безумного Чаепития. Большинство же вообще не читало эту книгу.
- Да, - сказал я. - И то, и то верно.
У Вики были черные волосы и пирсинг под губой. Я смотрел на нее и слушал рассеянно музыку, и слова песен. И чужое молчание, и чужую болтовню.
Однажды мне снился сон. Я шел по длинному коридору со множеством дверей. Коридору, который никуда не вел. Я знал это, но не хотел остановиться. Все-таки шел по привычке. Где-то за стенами, на свободе, оставались моя весна - такая свежая и возрождающая, яркое лето, ненавистная зима со своей обманной нарядностью, очищающие дожди осени и тихое веселье друзей. А я бреду здесь, в полумраке. Не слыша своего дыхания, звука сердца, шума шагов. Я бесплотная тень. Которая не существует вне кого-то. Не умеет быть вне себя.
В коридоре почти не было света. И все же он не казался темным. Синеватые стены освещали мне путь. Смотрел на них с задумчивостью лунатика. Губы ловили дыхание тишины, руки тянулись к стенам в надежде найти в них поддержку. Но пальцы касались жадной пустоты приоткрытых дверей. Двери скрипели, распахивались, поддаваясь моему напору. Разных цветов и размеров. Двери, похожие на врата, двери, похожие на калитки и лазы. Дворцы и квартиры, государственные учреждения, человеческие конуры и разрушенные спокойствием домашние крепости. Они все были здесь. Они манили меня. Все они были ответвлениями от моей цели. Почему-то нельзя было поддаваться им.
Двери как распахнутые души. Глумливо завлекали меня запахами, светом или мраком. Обманчивой пустотой или наполненностью, показной дружелюбностью чьего-то незримого присутствия. Все это я знал когда-то, но сейчас не желал видеть и слышать это. Я наглухо запер себя в своем упрямстве идти. Мои восприятия были притуплены сознанием того, что это лишь сон, и меня в нем нет.
Я шел по моему коридору. Он был моим созданием, это я придумал его таким. Когда же он успел стать моим хозяином? Я шел, зная, что меня ждет тупик, потому что цель пути пока не придумана. Напрасно было идти. Не лучше ли было свернуть в манящие двери? Где меня что-то ждет. Или просто остановиться и отдохнуть на чьем-нибудь пороге. Чтобы одуматься и вернуться. Пока не поздно.
Я дал Вике флаера в Рок-сити на какие-то питерские группы. Скидка пятьдесят процентов. Флаеров у меня были полные карманы. А карманов у меня всегда много. Она радовалась и говорила о своем скором дне рождения. О том, как она будет его отмечать, как отмечала прошлые, как будет отмечать будущие. Флаера пригодятся, говорила она, потому что, может быть, они вечером завалятся в Рокс.
Я не любил клубы, в которых всегда много народа. Клубы, в которых чувствуешь себя незваным гостем на сумасшедшем веселье. В которых тратишь время на то, чтобы напиться в обществе чужих тебе людей, а потом думаешь, как бы добраться домой и забыться. Но с ними у меня связано много воспоминаний. Потому я сказал, что это, наверное, хорошая идея...
Доктор, я создаю в голове мир из своих снов, видений и галлюцинаций. Находка для писателя, если у него мысли в голове складываются так же ловко, как в моей тонут. Но я не писатель. К счастью.
Доктор, помогите. Я больше не могу жить сам с собой. Да, может показаться, что я сам себя свожу с ума. Мне тревожно. Меня что-то гнетет. Я боюсь оставаться один в темной комнате. К вечеру мое настроение разбивается. Иногда мне все видится в таком черном цвете, что хочется умереть, просто чтобы избавиться от самого себя. Я сам себе ненавистен. Мой пессимизм. Мое убийственное равнодушие к общему веселью.
Нет, иногда я могу наслаждаться жизнью так, как никто не умеет. Но все равно радуюсь внутрь, не могу выплеснуться. Просто ощущаю, как это. Удавшаяся теплота вечеринки. Хорошая песня. Небо. Чье-то присутствие-отсутствие. Неимение дел или их избыток. Но я сдержан. Хотя вижу, как открыты люди, они все время что-то говорят. Да, ерунду. Неважно. Я вот молчал бы и молчал и не реагировал на внешние раздражители. Ведь и с вами мы разговариваем, док, потому что вы придуманы мной. Хотя я ясно вижу ваше уставшее, морщинистое лицо, ваши собственные проблемы и равнодушие к тому, что я говорю, что до меня вы слышали много раз и уже устали. Я знаю, что на кухне вас ждет грязная посуда, что ваш сын ненавидит вас и вы ничего не можете с этим сделать. Я вижу вас так ясно, как вы никогда не смогли, если бы существовали на самом деле. Ваши глаза. Пальцы с жесткими волосами. Неровно подстриженные ногти. Один из них запачкан ручкой. Вы что-то скажете, док. Вы мне пропишите лечебную физкультуру, спокойствие, диету, пару-тройку лекарств. А на прощание посоветуете не забивать голову ерундой. Я отпускаю вас, Доктор! Отправляйтесь в чужую голову и живите там! Вы никуда не годный Доктор! Как и ваш создатель. Живите себе, Док. Я кланяюсь вам. Я вам сочувствую. Вы знаете только то, что люди странные. А я еще знаю, что их можно любить.
До свидания, доктор. Вы ошибаетесь. Вам не обмануть меня. Я не сумасшедший. Вот вы - да!
Вика все время улыбалась и что-то говорила. Она вмешивалась в мои мысли, разрушала их картины безжалостно, сама о том не подозревая. Я терпеливо создавал все заново и слушал ее в пол-уха. Она много рассказала о себе. Это свойственно людям, пытающимся таким образом привлечь чужое внимание к своей жизни. Я молчал и улыбался. Нескромный кричал Высоцкого, а потом Розенбаума. И получалось это у него, как ни странно, неплохо. Вика пела "Арию", ДДТ, "Чайф", все эти старые добрые (ха-ха!) песни, которые я не слышал сотни лет. Мне подливали пива, и чем больше я пил, тем больше мне нравились эти люди, то, как они пели, что пели и даже как курили, хотя сам я курю мало...
Так я познакомился с Викой. Она училась в том же университете, что и я, на том же факультете, только несколькими курсами ниже. Как-то так получилось, что она постепенно не смогла обходиться без меня. А я привык к ней и послушно приходил, когда она просила, и не уходил, если хотелось уйти. Она любила три вещи на свете: петь, курить и пить. Но это то, что на поверхности. А в глубине я обнаружил умного и мыслящего человека. Весь мир воспринимался ею через собственное Я, через чувства и эмоции. Это было привлекательно.
А еще она любила людей так, как я никогда не умел это делать. Мы с ней были такими разными и в то же время похожими, что могли говорить о чем угодно. Она любила те же фильмы, что и я. Мы могли их смотреть часами, и она никогда не раздражала меня своими замечаниями. Рядом с ней я обрел покой и беспокойство одновременно, она понимала меня очень хорошо и принимала со всеми недостатками и сдвигами, пугающими обычных девушек. Нет, она была не обычной.
Она не принадлежала мне, и я не принадлежал ей. Мы оба были заняты другими людьми, и это приклеило нас друг к другу так крепко, что я боялся заглядывать в будущее.
Моя любовь похожа на наркотик. Сначала ты равнодушен вроде, пробуешь из любопытства. Тебя не вставляет, но ты продолжаешь от скуки. И получаешь кайф в конце концов, без которого уже не можешь. Проблема в том, что кайф со временем стирается. А боль остается. Тебе нужно все больше и больше. Больше присутствия. Больше близости. Больше слов. Больше любви. Ты стонешь от боли, но без нее тебя ломает. Ты уже погиб, но еще этого не осознаешь, а если и да, то нет ни сил, ни желания исправить. Можно успокоиться и попытаться жить, просто заперев себя и оградив, но тогда ты уверишь себя, что все хорошо и почти не больно, приходят воспоминания, тебя начинает снова разрывать на части. И это врывается в тебя, куда бы ни спрятаться.
Моя любовь. К Вике. Я уже не верю, что во мне что-то от нее осталось. Только пустота. И тоска, которая тянет все к одному человеку. А если я уйду, я забуду обо всем. Я себя знаю. Все пройдет, как будто и не было. И это самое страшное.
Почему я не могу жить в спокойствии? Раздразниваю сам себя. Оправдываю духовную лень и свое предательство по отношению к долгу. Повседневным делам, которые, как ни крути, интересно делать. Иначе не чувствуешь, что живешь.
Но мне хочется быть бездеятельным, пустым и несчастным. Мне хочется страдать. Без страдания я ничто, и я выдумываю его причины.
Странное состояние. Ни усталости, ни опустошения. Ни сил. Просто жить как-нибудь. Или спать. Все время спать и видеть сны. Интересные. Живые. Сны живее меня. Только я не могу уснуть. Я не могу уснуть!!!
Так подло по отношению к другим. Я могу помочь вам всем. Выслушать вас. Полюбить вас. Я буду вашей тенью, вашим другом. Вы интересны мне все. Я умею быть с вами. Но с собой я себя убиваю.
В последнее время действительность и я - понятия несовместимые.
Мне снился сон. Я шел по улице. Пустая такая улица. Широкая. Пустая не в смысле людей, а вообще. Интересная улица - ведет от церкви к университету. Я шел по ней... голый. Спокойно, не стесняясь. Но я нервничал. От того, что чересчур открыт, и люди видят меня таким, какой я есть. Но никто на меня не смотрел. На самом деле.
Мне хотелось укрыться, отгородиться. Но приходилось идти. Улица менялась. Исчезали деревья и снег. Она становилась каменной. Земля ровная, выложенная гладкими плитами. Тротуар, по которому я шел, поднимался. С правой его стороны начинала расти стена. С каждым моим шагом она тянулась к небу, отгораживая меня от людского потока. Но ее рост иссяк. Все безнадежно, думал я, она едва достигает моих колен. Я смотрел исподлобья на ту сторону. Там двигались люди. Смотрел с тоской. Смотрел с отчаянием. Волосы падали мне на лицо.
Тут в темноте ночи зазвучал телефон. Я вылетел из своего сна, осушив его залпом.
- Да, Вика, - сонно говорю я.
- Шляпник, привет, - весело звучит ее голос. - Я не могу уснуть. Приходи, пойдем пить.
С Викой я познакомился в очень странный момент своей жизни. Вот уже несколько недель мне казалось, что я выпадаю из окружающей действительности. Во мне поселилось странное мнение о себе. Я был всего лишь тенью, отголоском жизни людей. Их действия и мысли меня не касались, но я чувствовал себя в ответственности за них. Я не мог найти себе места нигде, хотя везде был своим. Я мог молчать часами с людьми, которые уже и не обращались ко мне. Сидел, надвинув шапку на глаза. Молча, я напивался с друзьями и недрузьями, потом, пошатываясь, уходил и возвращался. Я мог делать все, что мне угодно. Мне прощали веселье и скуку, глупости и философствования. Я мог делать все, что угодно. Мне все сходило с рук. Что бы я ни натворил, ничто не удивляло этих людей. Я долго думал, чем я заслужил такое всепрощение. И понял однажды: им все равно, есть я или нет. И что бы я ни делал, я оставался призраком. Тенью живущего среди них, к словам которого, как это ни странно, прислушивались.
И тогда я впервые испугался, что не существую.
Пришла зима. Она была такой же пустой, как и я. Я изнемогал под ее снегом и холодом. Ее свет слепил меня. И я все больше отдалялся от дня, я сливался с ночью. Я проводил свои ночи бесцельно. Я убивал себя тем, что не жил, а пытался жить изо всех сил. А это всегда обман.
В какой-то вечер понял, что люди меня достали. Сделал неосторожность и приоткрылся им сильнее, чем следовало. И почувствовал, что они расхватывают меня по частям. Они от меня зависят, или я от них. Я готов был взорваться. Но вовремя ушел от всех. Во мне клокотало варево из самых различных чувств. Раздражение, усталость, ненависть и привязанность. Моя мизантропия достигла угрожающих размеров.
Потом валялся на полу и думал. На полу, потому что кровать приводила меня в ужас. Я пытался уснуть, но не мог. Я был зациклен на мыслях. Даже не на одной какой-то мысли, а на самом процессе думания. Наверное, это и есть загруженность. Мне хотелось лежать и размышлять над тем, что я видел и вижу, в то время как внутреннее раздражение не отпускало меня. Я клокотал как котел, а люди тянулись ко мне. Теперь уже через телефон.
Мне хотелось выкинуть все из моего существования, из моих мыслей. Такая невыносимая заноза, что сидит внутри и держит. И сладко, и больно. И непонятно, любишь или нет, а может это просто самовнушение или чужое притяжение. Никто ведь не виноват. Кроме тебя самого.
И тут я заорал. Она разговаривала по телефону с парнем. Их треп был мне невыносим, а тут еще мои дурацкие нелады с реальностью. Я схожу с ума. Я устал от самого себя. Не могу не сходить, а с этим уже жить нельзя. Я понял, что качусь в пропасть, что с каждым годом мне становится все хуже. Мое восприятие мира делается все более трагическим и пессимистическим. Отравляю жизнь всему, что могу. Так показалось мне тогда. И я заорал. Вика ругнулась и ушла разговаривать в коридор.
Я понял, что устал. Устал быть оригинальным, незаурядным, не таким, как другие, странным, безумным. Чокнутым Шляпником. Двинутым, глючным, сумасшедшим.
Мне захотелось нормальности!
Живут же люди, и не парятся!
Я валялся на полу, закрыв лицо руками. Я всхлипывал без слез.
- Научи меня нормальности, - сказал я ей, когда она вернулась. Вика посмотрела на меня, как на сумасшедшего.
- Ты у меня этому собрался учиться?
- Сделай что-нибудь! Пожалуйста!
Она задумалась.
- Подожди немного!
И уткнулась в комп. Я покорно ждал. Настолько обессилевший, что верил в любое чудо. В то, что оно, это чудо, сейчас появится передо мной. Мне показалось на миг, что Вика всесильна, что она все исправит. И я засну успокоенный, может быть, навсегда, неважно. И проснусь другим, в солнечном мире, где меня не будет, и я уже ничто не сделаю черным.
Вика долго возилась, потому что, как говорила, комп и она - понятия несовместимые. Она поставила мне песню "Все как у людей". Я сначала едва не застонал от разочарования, потом стал вслушиваться. Мои мысли устремились в одно русло. Мне и вправду стало легче. Смысл песни прост: что бы мы ни делали, как бы ни чудили, как бы ни убивались, наша мера страдания уже не превысит отпущенную человечеству дозу. Все будет как у людей.
Я хочу начать жить заново. Может быть, я стану наконец-то счастливым, перестану наступать на одни и те же грабли. Хочется серьезных отношений, а не вечного бегства из опасения причинить боль или испытать ее самому. Я не буду бояться больше.
Будь что будет.
Хочу себя любить. Хочу быть притягательным. Чтобы люди ко мне тянулись, чтобы им было хорошо со мной. Я хочу нести свет. В себе.
Что такое Я? Моя вселенная, univers? Пусть все, что во мне, останется только моим. Не буду больше пытать никого своим Я. Хватит эгоцентризма!
Я смотрю на Вику. Хороший друг? Очередной друг? Или все-таки? Я не буду бояться больше. Хороший друг или несостоявшийся друг? Мои мысли путаются, они блуждают вокруг нескольких слов, кружат мою голову. Я тихо ругаюсь про себя, что-то говорю. Меня никто не слушает. Никто уже не поет. Все молчат и думают о своем. В этой невыносимой тишине я поднимаю голову и смотрю на звезды. Я пытаюсь их считать. Я считаю до тридцати. Считаю четыре раза. Вика...
Она смотрит на меня. Ее глаза грустнеют. Такое бывает после долгого веселья.
- Улыбнись, - говорю я ей ласково. - Все пройдет. И все будет хорошо. Все будет.