Аннотация: Привидения - это души неупокоенных... Сборник "АЭЛИТА 16"
Первая ночь на новом месте прошла беспокойно. Сергей просыпался. Лежал в тишине, наблюдая, как бродили по стене едва заметные блики, словно луна просвечивала сквозь медленно плывущие облака.
Квартира нравилась Сергею. Нравились выцветшие обои с мелким рисунком, лепнина на потолке и старинный паркет, натёртый восковой мастикой, початая банка которой стояла в небольшой кладовке. Не портили хорошего впечатления ни наслоения краски на дверях, ни уходящий вниз за окнами глубокий колодец двора. Попав сюда в первый раз, Сергей попытался в него заглянуть. Но как ни прижимался лбом к стеклу, рассмотрел только запылённую стену дома напротив и плотные шторы на окнах. Лишь в одном, этажом ниже, виднелся краешек стола, накрытого цветастой клеёнкой.
Квартира продавалась с мебелью. Лаковые дверки старого трёхстворчатого шкафа, если открывать их медленно, гармонично поскрипывали. Потёртое сукно на письменном столе намекало на некогда благородную зелень. В кованых завитках спинок кровати проглядывало желание неизвестного мастера, пытавшегося создать шедевр. Вписывались в обстановку и низенький "Саратов" с гремящим от старости компрессором, и кособокий шкафчик на кухне, и два тяжёлых табурета. Видимо, выносить всё это показалось бывшим хозяевам хлопотно, а Сергея мебель устраивала. Не пришлось брать кредит или занимать у родственников, чтобы купить кровать или диван.
Вселившись, весь вечер Сергей вслушивался в наполнявшую квартиру тишину. За ней скрывалось эхо метронома и Пятой симфонии, эхо утёсовского джаза, звучавшего в послевоенные годы из больших чёрных громкоговорителей. Здесь пряталось эхо баталий, гремевших в Питере при экспроприации жилья и разделе больших светлых комнат на узкие клетушки.
Но это было лишь далёкое эхо, потому что квартире повезло выжить и сохранить отдельную однокомнатность. Втиснутая под крышу, она притулилась на стыке разновеликих домов. Присоединить её к соседней мешала непомерно большая лестничная площадка с двумя ведущими на разные чердаки дверями. Не могла она предложить и приличного вида из окна. Редкие кораблики проплывали по Обводному каналу с другой стороны дома. А сюда не долетали их гудки и шум проносящихся по набережной машин.
Несмотря на тишину, спал Сергей беспокойно. Открывал глаза и смотрел, как по стене бродили едва заметные пятна света. Стараясь не думать о том, откуда они взялись, засыпал, чтобы вскоре вновь проснуться.
****
В субботу Сергей наслаждался своей квартирой. Он переложил в шкафу одежду, выделив две полки для приобретённого в пятницу по дороге с работы постельного белья. Выбросил застиранное, словно не хотел, чтобы оно напоминало о съёмном жильё. Обошёл окрестные магазины. Накупил домашней утвари и посуды, забил продуктами холодильник. Пожарил отбивные, поел, просматривая новости на экране ноутбука. За размышлениями, потратить оставшиеся деньги на телевизор или стиральную машину, не заметил, как наступил вечер. В поднимающихся из двора сумерках почудились блёклые краски прошедших белых ночей, которые хорошо ложились на бумагу.
Сергей достал из сумки папки с этюдами и чистой бумагой. Расставил пластиковые стаканчики с водой. Раскрыл коробку с красками.
Мазки пятнами расплывались по шершавой, рыхлой бумаге. Встречаясь, образовывали нечёткие границы. Капли воды разгоняли акварель по листу, делая местами цвет почти неразличимым. Под кистью рождались крыши. Такие, какими они были белыми ночами.
На следующем этюде те же крыши блестели под дождём. На третьем листе снег сползал по скатам. Собирался в углах и стрехах, прятался от солнца за слуховыми окнами. Набивался в раструбы водосточных труб, чтобы в тёплые дни выливаться на тротуары весёлыми ручейками.
Сергей любил акварели. Пропитывая влажную бумагу, они приносили в знакомые пейзажи ощущение нереальности, сказки. Казалось, над крышами вот-вот появится ковёр-самолёт, дракон или ведьма на метле.
Сумерки закончились, и темнота прогнала рассеянный, похожий на разведённые акварели, свет.
****
Ночью, как только Сергей заснул, одно из пятен света опустилось на стол. Двинулось вправо - влево, словно рассматривало акварели, и погасло над листом. Следом явилось ещё одно, чтобы раствориться в красках. За ним третье легло на подсыхающую бумагу.
Утром Сергей не узнал этюды. Вместо крыш на них появились лица. С одного озабоченно смотрел парнишка в старом треухе. На другом ехидно ухмылялся клоун. А третий заполняла бородатая рожа с повязкой на глазу.
Сергей провёл пальцами по бумаге, словно пытался смахнуть наваждение. Рассматривая растёкшиеся краски, он представлял, как вчерашний рисунок плавно становился другим. Вот, краешек крыши превратился в неровную линию губ. Сидящие на коньке голуби стали бровями. Появились точки глаз и тщательно прорисованные волосы. Вчера ничего подобного не было.
Воскресенье Сергей провёл на кухне, стараясь как можно реже заходить в комнату, где лежали высохшие, но так и не зажатые прессом акварели. Не то, чтобы он боялся, нет! Просто, от неожиданности не знал, что делать. Лица не выглядели злыми. От них всего лишь веяло тайной.
Перетащив на кухню ноутбук, Сергей вбил в поисковике свой адрес. Но на первых страницах не встретилось ничего, кроме объявлений о продаже квартир или комнат. Он несколько раз перефразировал вопрос. Безрезультатно. И лишь переключившись на поиск фотографий, нашёл одну, чёрно-белую, сделанную наискосок, с противоположной набережной. Заклеенные крест-накрест стёкла сохранились только на нижних этажах. Над верхними темнели закопчённые после пожара пятна. Крыша провалилась. На зернистом изображении с трудом удалось разглядеть выходящие на канал окна соседней квартиры.
В ней жила молодая семья, скорее всего, не знакомая с прошлым дома. Сергей подумал, что за неделю не встретил в подъезде ни одной старушки. И решил поискать тех, кто жил в квартире до него.
****
Петербург - город маленький! Это только кажется, что он полон совершенно чужих людей. На самом деле, знакомства и родственные связи оплетают Питер настолько, что найти нужного человека можно всегда. В конструкторском бюро, где работал Сергей, постарались помочь, не задавая лишних вопросов. Вскоре выяснилось, что невообразимо дальняя родственница одного из сотрудников работала в Жилагентстве Центрального района. И уже на следующий день Сергей стоял перед трёхэтажным зданием, отгороженным от Невского проспекта низкой стальной оградой. Боковая дверь привела в вестибюль, где его встретила девушка в коротком белом халате:
- Здравствуйте! Вы Сергей?
- Да. Я от Володи. Добрый день! А вы - Ирина?
- Пойдёмте, я подготовила документы по интересующему вас дому.
Она повернулась и, миновав показавшийся с солнца тёмным коридор, шагнула на узкую лестницу. Загорелые ноги оказались у Сергея перед глазами. Он попробовал обогнать девушку, но та уступать дорогу не собиралась. Пришлось, поднимаясь, смотреть на потёртые за десятки лет ступени. И сетовать про себя, что не придал значения словам направившего его сюда сотрудника: "Незамужняя, кстати".
В небольшом читальном зале дожидались на столе папки с прошитыми документами. Ордера, разного размера и содержания справки, ещё какие-то бумаги уложены были по датам, и найти нужный номер квартиры оказалось непросто. Сергей переворачивал листки, становившиеся желтее по мере погружения в прошлое. Сравнивал попадавшиеся документы со списком, который Ирина заранее составила по домовым книгам.
Стоя за спиной, она наклонялась, чтобы пояснить очередную найденную бумагу. Легонько касалась грудью плеча Сергея и обдавала приятным запахом духов. Ещё недавно, снимая комнату в коммуналке, он сторонился девушек. Теперь же, переехав в собственную квартиру, мог не стесняться неустроенности быта и соседей - алкоголиков. Недаром, почти три года каждый месяц добавлял сэкономленные деньги к оставшемуся от деда наследству. Но непонятные лица на этюдах завладели вниманием. Сергей тщательно записывал то немногое, что удавалось найти: фамилию, организацию, запросившую ордер или выдавшую справку.
Самые ранние документы легли в папку в далёком двадцать первом году. Завязывая тесёмки, Ирина с грустью в голосе посоветовала искать дальше в историческом архиве. Глядя на обтянутую халатиком чуть полноватую фигурку, Сергей всё-таки попросил у старательно изображавшей смущение девушки номер телефона и пообещал позвонить, как только "разберётся с делами". О появившихся на этюдах лицах он, как и на работе, не упомянул. Это была его тайна, делиться которой ни с кем не хотелось.
****
Чтобы не пересаживаться из одной душной маршрутки в другую, Сергей отправился домой пешком. Неожиданно, когда появилась возможность выяснить прошлое квартиры, пришли сомнения. Сможет ли он найти тех, кто из неё съехал? Знают ли они, чьи лица на этюдах? Видел кто-нибудь блуждающие пятна света на стене, или те стали заметны только сейчас? Судя по ордерам, в последние годы жильцы сменялись довольно часто, но это ни о чём не говорило. Может быть, для них, как и для него, маленькая квартира была первым шагом к нормальному жилью.
Размышляя, Сергей заплутал в переплетении улочек, иногда заканчивающихся тупиком, но всё же выбрался на набережную Обводного. Он шагал мимо лабазов, заводских корпусов с забранными решётками грязными окнами. Проносились мимо, обдавая жарким выхлопом, машины. Из переулков вырывались яркие лучи солнца. И тут пошёл дождь. Несильный, но прогнавший нежданную по осени жару, прибивший пыль и поднявший настроение.
Дома Сергей, едва включив чайник, схватился за кисточку. На листе появился освещённый солнцем косой дождик. Набережную заполнили люди под разноцветными зонтиками.
А к утру пёстрые пятна превратились в шута, изогнувшегося в невероятном танце. Карточные масти, украшавшие его штаны и курточку, составляли чудный орнамент. Золотистые бубенчики на дурацком колпаке, казалось, вот-вот прозвенят, словно падающие на подоконник капли.
****
Появление на листе шута принесло беспокойство. Сергей не мог понять, что же вызвало эту тревогу. По дороге на работу смотрел из окна маршрутки на казавшийся незнакомым Питер. Забыл поздороваться с начальником отдела. Бездумно водил мышкой по коврику, вращая на экране аксонометрию, и не узнавал чертёж, с которым возился вторую неделю. Рассеянно отвечал на вопросы. Пролил кофе. И наконец, отпросился с обеда.
Добравшись домой, он ослабил струбцины и вытащил из пресса вчерашний этюд. Показалось, во взгляде шута появилась надежда, и весь он напрягся в ожидании. Сергей подвинул ближе листки с записями. Прочитав название организации, выдавшей самый старый ордер, понял, что за лица на акварелях. Быстро уложив рисунки в папку, он отправился на Некрасова, где блестели большие окна возвышающегося над окрестными домами Театра кукол. У входа висели красочные афиши. Мимо проходили люди, проезжали машины. А театр, как и восемьдесят лет назад, приглашал детей на представление.
Спектакль только начался. В фойе стояла тишина. Сергей подошёл к гардеробщицам:
- Скажите, пожалуйста, где я могу найти кого-нибудь, кто знал Вольского Альберта Захаровича. Он до войны работал здесь - в театре.
- Да, кто ж теперь тут кого упомнит-то, - произнесла, кивая головой одна. - Годков-то немало прошло.
Другая, строго посмотрев, спросила:
- А он вам что, родственник?
- Да, - недолго думая, ответил Сергей и приподнял папку. - Понимаете, я нашёл его старые наброски. Перерисовал некоторые... Может быть, в театре сохранилось что-нибудь ещё...
Он чувствовал, что краснеет, но решил, во что бы то ни стало, выяснить всё про лица на этюдах. Пусть для этого и придётся слегка приврать.
Но дальше испытывать его нервы гардеробщицы не стали.
- Вам к художникам нашим надо. На второй этаж поднимайтесь, и там по коридору в самый конец.
- Да, спасибо!
В длинной, плохо освещённой комнате висели на стенах куклы. Пахло застарелыми тряпками и свежей стружкой. Сергей медленно шёл к светившемуся в конце прохода окну, ощущая десятки взглядов. Но смотрели куклы, казалось, не на него, а на прижатую к груди папку. И вроде, даже тихо переговаривались за спиной.
У большого стола, склонившись над карандашными эскизами, стояли две молодые женщины. Подняв головы, они в один голос спросили:
- Вы к кому?
И улыбнулись совпадению.
- Понимаете, я живу в квартире, в которой до войны жил Вольский. Он у вас в театре работал, - решил сказать правду Сергей. - И у меня получаются вот такие рисунки.
Быстро открыл папку и положил на стол акварели. Женщины подались вперёд.
- Ой, Арлекин! Зина, смотри, а это Федюшка и мистер Жорж! Надо же, и Пират здесь!
Они радовались, словно встретили старых знакомых. Наверное, так оно и было. Куклы для них давно стали членами семьи. Детьми, родившимися в этой комнате, жившими в театре, чтобы, попадая в руки артистов, дарить добрую сказку.
- Так, вы говорите, что нарисовали это, не видя кукол?
- Ну, я рисовал другое. Я... только пейзажи... Но не в этом дело! Я вообще думал, что это люди.
- Это наши куклы. Вернее, их двойники. Такими они были давно. Понимаете, куклы ломаются, старятся, и мы делаем новые. Они с каждым разом немного меняются, но характер, сколько не переделывай, остаётся. И узнать их легко. Например, вот этот Арлекин, мы его недавно обновили. Но он, как был пройдохой, так и остался. А вот Федюшки давно нет, потому что "Каштанку" мы не ставим. Маша, посмотри, где-то у нас были старые фотографии. Там, на полке. Помнишь, для юбилейного альбома.
Перед Сергеем появилась коробка, заполненная снимками, ксерокопиями и рисунками.
- Вот, видите - это Арлекин! А это Пират. Ну, похож! Похож!
****
Домой Сергей вернулся поздно вечером. Уставший, но уверенный, что теперь знает о Вольском всё. Или почти всё. Потому что в сорок первом театр эвакуировали. Альберт Захарович, к тому времени вышедший на пенсию, не уехал. К нему на квартиру перевезли кукол, требовавших ремонта. Здесь история старого художника обрывалась. Блокаду он не пережил.
Этюды остались в театре. Маша с Зиной попросили нарисовать ещё. Они не знали, сколько кукол погибло в огне, но надеялись, что удастся вернуть всех. Сергей расставил на столе стаканчики. Налил в них воду. Открыл коробку с красками и взялся за кисть. Он не знал, как и когда ушёл из жизни Вольский. Но почему-то был уверен, что тот пытался спасти кукол. Рвался в пожирающее дом пламя и со слезами на глазах отступал.
Солнце давно опустилось за крыши. Двор заполнила тьма. Загорались первые звёзды. Наступала тёплая сентябрьская ночь, но Сергею казалось, что за окном - блокадный Ленинград. В чёрном небе выли бомбардировщики, звонко грохотали выстрелы зениток. Рассыпались по крышам искры зажигательных бомб. На бумаге появлялись дома с заклеенными крест-накрест окнами, скрещивались лучи прожекторов. Чёрная и коричневая акварели растекались по листам, создавая ощущение выцветших фотографий. По заснеженным улицам брели истощённые, замёрзшие люди. Поднимались в атаку солдаты. Горели самолёты, танки... И стоял на набережной, понурив голову, старик, потерявший в огне своих детей.
Сергей лёг спать поздно. А утром увидел лица вернувшихся из небытия кукол.