Пыльный полумрак обширного пространства, утаенного от Вселенной пологими скатами тяжелой кровли... Единственное, узкое окошко, почти сокрытое руинами старого шкафа, заколочено неровными досками. Редкие пучки солнечного света пробиваются сквозь обветшавшие преграды. Протапливают неподвижный воздух сияющими струями. Стекают на груды самого древнего барахла: надколотый мельничный жернов с концентрическими морщинами, увлекающими взор в квадратную сингулярность мрака посередине. Ряды тусклых крынок, подобные главам забытых богов, грустящим о вечности. Толстые болты с ржавой резьбой, просыпавшиеся из прохудившегося холщевого плена... На пирамиде шкафа, на прислоненном к нему верхним краем широком зеркале, на длинных, бурых бутылях, тянущихся ввысь, к черным дырам осиных гнезд у стыка кровли, всюду - серый прах уединения, неприметно опадающий из песочных часов тысячелетий. Так запечатлелось это место в моей памяти ровно двадцать лет назад, когда, тревожно озираясь по сторонам и прислушиваясь, не приближается ли кто из взрослых, я с трудом поднимал квадратную створку деревянного люка над шаткой, давно нехоженой лестницей. "Куда ж ты спрятался? - слышится голос мамы откуда-то из глубины старого дома. - Сейчас же выходи! Посмотри, какую ложку выточил тебе дедушка!" В ужасе от наказания, которое неизбежно последует, если меня застукают здесь (не пустят на пруд с ребятами? Запретят спать на веранде - почти под звездами и лунным светом? Или просто выдерут, как сидорову козу? Ну, уж дедушкиной ложки мне точно не видать!), бросаю последний, жадный взгляд на Тайну. И, клятвенно пообещав себе вернуться сюда при первой возможности, аккуратно и тихо прикрываю крышку люка.
Спешный отъезд на следующую ночь при обстоятельствах столь же серьезных, сколь и не имеющих отношения к делу. Ощущение чуда, подступающего в сновидениях. Клятва, упрямо ожидающего своего воплощения...
За моей спиной все те же сияющие спицы света в полумраке. Странно, не правда ли? Ни малейшего движения воздуха. А мириады мельчайших частичек перемолотых в пыль мгновений мерцают, словно притянутые одинокими солнечными лучами... Все те же крынки, кручинящиеся у стен. Надколотый жернов галактики у самого люка. Ржавые болты, раскиданные по полу. И тяжкие шары осиных гнезд, приманивающие черными летками длинные жерла бурых бутылей. Но что-то сдвинулось в мироздании. Может, слой времени на вещах стал толще? Или мое ощущение Тайны изменило свое, а, следовательно, и ее содержание? Все слишком спокойно. Никто не стоит сзади с хворостиной, угрожая расправой за непослушание. И нет желающих вырвать у меня заповедную тайну местного, самодостаточного бытия. Все слишком буднично. А потому я сажусь на жернов. Долго любуюсь квадратной сингулярностью по центру. И крайне неторопливо расстегиваю брюки. Гармония чувств, мысли и тела не терпит суетливости и спешки. Но раскрывается лишь в непрерывном и целостном движении. И в самом деле, вожделение ли, зов возбужденной плоти есть главный грех монотеизма? Воровство, убийство себеподобных? Нет... Вселенский грех столь страшен, что явно не отображен в священных текстах. Где, как не в нем, содержится основа внутреннего движения? Того, что разрывает круг времен, растягивает бытие в спираль истории? Фантазия... Подумайте, одно лишь утверждение родства по крови, признание близости традиций сокрыты в обряде обрезания крайней плоти? Но почему же тогда он утвердился столь прочно в культах служения богам кровавым и ревнивым? Ответ предельно прост. Суть этого обряда сокрыта в отсечении мечтаний чувственных от воплощения в экстазе тела. С последующим отрывом воспаленных чудовищным насилием порывов жизни на служенье жестоким культам. Ведь вырезаемая складка кожи заменяет смазку, слизь для сексуального массажа...
У меня она есть. И глиняным главам забытых богов у стены остается все так же печалиться об утраченной вечности.
Грех фантазии. Грех вожделения. Грех соприкосновения грехов... Какая чушь! Включаю тихий, медленный рэп на браслете проигрывателя. И, чуть касаясь подушечкой среднего пальца уздечки крайней плоти, аккуратно и медленно массирую сокрытое тонкой кожей, наливающееся кровью и посылающее в мозг первые биотоки удовольствия содержимое...
...Я - средь фиолетовых пальм на побережии Радужного моря. Вокруг - мои подруги, которые в реальности, что палки с сиськами. В постели и вовне. Но здесь... Под светом сиреневого неба... В компании покрытых коротким, нежным мехом аборигенов... И почему сейчас, когда мы, наконец, достигли миров столь же чудесных, сколь и отдаленных, все так же сильна традиция стыдиться любых упоминаний о сексуальных наслаждениях? А предложение заняться взаимным оральным сексом у современных женщин вызывает реакцию совсем иную, нежели идея выпить в душном помещении по чашке кофе? Неужели он им ближе велений плоти, чувства, жизни... И почему имеет место порицание любовных утех с разумными созданьями других миров? Много ль нас, гуманоидов, в космическом пространстве? Какое право имеют жалкие мозгами отождествлять подобный секс со скотоложством?!
Однако, будем справедливы. Есть и другие точки зренья. Возьмем, к примеру, мнение собак. Их молодой, разумный вид еще не столь отягощен балластом заблуждений предков. Для них любовные контакты с людьми в порядке вещей. Желаемы вполне. Ведь человек, в отличие от пса, способен заниматься сексом в любое время года. А фактор ревности к иному виду почти что на нуле. Как это и подобает по законам нормальной живой природы.
...Радужное море блистает отблесками листьев и соцветий чудных растений. Обнаженные тела и выпуклые формы, подобные осиным гнездам... Сгустки меха... Инопланетное, земное - все слилось в едином, трепещущем коктейле чувства. Аромат... Тревожащий, влекущий струится над серыми песками у подножий пальм с фиолетовой листвой, плавно колышущейся над нами. Мед? Мускус? Сандал? Что-то очень близкое. Манящее... Призывный запах плоти. Почти ощутимый, до странности, безумия реальный... Здесь! На чердаке старого, деревенского дома...
Шелест. Чуть слышный стон, едва различимый на фоне ритмичной музыки, но теперь уж явно не изнутри, не из моей фантазии. Чуть громче уровень настройки звука - я ничего бы не заметил... Все быстрее вибрируя кистью руки, разминая твердую, пылающую звездным термоядом плоть, жду продолжения. Попутно пишу на биомодуль памяти все чувства, фантазии, все биотоки ощущений. Что бы ни случилось, за ЭТУ запись любители клубнички, ленивые воображением, отвалят мне изрядный гонорар... Вновь приглушенный стон. Там, у стены, за зеркалом. Сейчас лишь замечаю, что резко блистающая под яркими хлыстами света гладь очищена от пыли. А ведь так просто сделать любую зеркальную поверхность полупрозрачной, нанеся с изнанки густую сеть царапин. И снова шорох... Аккуратно снимаю с вибрирующей руки браслет транслятора. И плавно скидываю брюки. Как будто продолжаю спектакль. А на деле чтоб не стесняли движения. Нагой, бросаюсь по мягкой пыли сквозь волны дурманящего аромата к горящей в светозарном мраке серебристой глади. Последний, широкий шаг вперед, за черный прямоугольник зазеркалья...
Она меня не видит. Закусив губу до белизны, чуть не до крови, зажмурив глаза, сидит на широко раздвинутых коленях. И занимается примерно тем же, чем только что был увлечен и я. Каштановые волосы раскачиваются в такт резким движениям позвоночника, на уровне пупка пружинят их кончики, завитые в тугие спирали. Выгнув шею и прижимая подбородком к груди подол от сарафана, изглазданный в пыли, самозабвенно пробуждает источник наслажденья. И плоть трепещет под судорожными движениями пальцев во влажных ее глубинах. Изгибы тела словно стекаются, стремятся в распаленную, жадно раскрывшуюся пучину. Все резче толчки. Она откидывается назад, касаясь вздрагивающими лопатками ветхих створок шкафа... То, что было рано мгновение назад, а миг спустя окажется предельно поздно, должно исполниться сейчас. Не разрушая ее фантазии, проникшись рваной гармонией пульсаций вожделенья, умело включаю в танец рук движенья своих пальцев. На пике, взрывной волне всколовшейся пред нею первоосновы всех музыкальных ритмов она теперь не может, не способна отвергнуть моей импровизации. И даже если рухнет мир, он не прервет поток экстаза...
Длинные ресницы уже распахнуты. И чуть расфокусированный взгляд тёмных глаз по мне блуждает. Ниже, ниже... Гортанный вскрик, дрожащий подбородок, и складки сарафана, подобно снегу, опадают на наши руки, змеящиеся во влажной жаре гнезда всего живого.
Но тесно четырем птенцам в пределах колыбели. И вот две кисти покидают свой приют и ищут пристанище иное. Блуждают по покрытой пылью и потом коже. Находят. Продолжают дело, что совершали изгнавшие их чужаки. Чуть скованно. Но это ли не мелочь? К тому же, фантазия не терпит остановок.
...Из-за прямоугольника черного зазеркалья с любопытством выглядывает стайка длинногорлых бутылей. Осиные летки как будто набухают меж широко раскрытых скатов кровли. Распластавшись под ними в пыли, лежим и лижем. Лижем то, чем наделила нас природа жизни для собственного продолжения. Собаки говорят, что это лучший способ, чтоб разогреть друг друга для продолжения процесса. Но люди, как правило, предпочитают заходить немного дальше. Фантазия. Забавно, но под солнечным лучом, проникшем и в это убежище, меж жарко пылающих, ритмично и резко сжимающихся складок я вижу розовую пенку с сетью кровеносных сосудов. Однако ж обрамленье из жестких волос подстрижено со вкусом и знаньем дела... Наверно, очередная вспышка моды на восстановление девственности охватывает мир. Ну что же, хоть в этом он не лишен фантазии и чувства эротизма. По крайней мере, у меня вид гимена изрядно поднимает тонус...
Я на грани. А она с остервененьем всасывается, выгибая спину в то, что сейчас подобно плотному, налитому душистым соком, плоду клубники. Я ощущаю губы, язык, скользящий влажно по всей поверхности ствола. Порою болезненные касания резцов, когда очередная судорога экстаза ей сводит позвоночник. Я за гранью. Слышу всхлип, стон. И вижу сам, как росчерками трассирующих пуль пунктир тяжелых, белых капель ложится ей на губы, кожу, на пол. Вбирает пыль. Она неподконтрольным сознанью движением мышц выгибается дугой, толчком вытягивает ноги. И черный прямоугольник, поднимая густой туман, обрушивается на пол. Грохот. Серебряные брызги. Тысячи лучей от преломленных осколками струй солнца, подобно зигзагам застывших молний, заполняют помещенье. Бутыли падают, из горлышек толчками льется масло. Гневно рдеют налившиеся кровью главы богов. Осы вползают и выползают из летков, тяжко взлетают в воздух. И в тихий рэп, все также звучащий у галактики жернова, вплетается их низкое гуденье. Чихаем и смеемся. И молнии пред нами трепещут вихрями мерцающей пыльцы мгновений. Трубный рев извне, изрядно приглушенный пологом кровли... Мы вздрагиваем. Вновь чихаем и смеемся - на клевером укутанном лугу корова подала голос. Мы счастливы. Как мало нужно еще совсем недавно незнакомым существам, чтобы почувствовать друг в друге родственную душу. Чуть фантазии! И все...
...Ты прерываешь смех, звенящий талой водой меж ледяных оврагов. Лукаво улыбаясь, вползаешь мне на колени. В глазах искрятся отблески зеркальных осколков, трепещут ноздри, вбирают пыльный воздух... Пытаюсь отстранить ладонью твое тело. Нельзя ж так сразу! Сперва необходимо прочувствовать сменившееся окруженье, вникнуть в себя... Друг в друга... И чувствую ответ, как собственную мысль: "Так надо..." Ну ничего себе! А я то думал, лишь у меня у одного в мозгу осталась эта штука. Резервный блок памяти и он же связующее звено неискаженной мысли меж полностью открытыми друг перед другом людьми. Интеллектуальный нуддизм, что был буквально смешан с грязью мещанами столетие назад. И оказался запрещен под жестким давленьем Ватикана... Очередной и подлый закон, подобный обряду обрезанья. Здесь - двое необрезанных. Мы чуем... Слышим, видим, ощущаем кожей все чувства и помыслы друг друга. Я созерцаю себя твоими глазами. Осознаю твой план. И отстраняю руку. Ты удобно устраиваешься у меня на бедрах. И в розовую пенку с великой осторожностью вправляешь обмякший ствол, уже обмеренный в работе твоими губами. То, что широко в ответной части, у основанья гораздо уже...
Незримыми движениями мышц меня ты втягиваешь вглубь. Ты девственна и впрямь. В исходном понимании слова. Я медленно врастаю, не нарушая того, что некогда назвали чистотой. Я чувствую твою сосредоточенность. Я ощущаю через тебя, как сам же в движении вверх пересекаю некие границы, дарующие наслажденье. Стягиваю пыльный, полупрозрачный сарафан с себя, с тебя. И вижу со стороны, как сам же любуюсь на тяжкие овалы грудей. Подобные набухшим осиным гнездам. И это наблюденье лишь добавляет жара в жерле, куда врастает твоя, моя твердеющая плоть. Твои глаза блуждают по незримым мирам, которые доступны теперь и мне. Я вижу твою память. Попутно отмечаю, что подобной забаве с девственностью ты научилась еще в далеком детстве. Ведь чувственность твоя созрела гораздо раньше, чем у подруг и сверстниц. А яркое воображенье позволило восполнить недостаток знанья. Ты часто потом использовала этот способ в контактах с собаками. Предельно невозмутимыми и непосредственными в вопросах секса. Они же тебе подробно объяснили, как будет подобная фантазия воспринята людьми... Взрастив на нейроткани биомодуль, незримо наблюдая за мыслями других, ты осознала справедливость этих предупреждений. И свято хранила тайну. Не доверяла никому, все больше отдалялась от общества себеподобных. До нынешнего дня...
Мы тонем в океане чувств. Два моря воображенья слились в единую пучину. Мы медленно колышемся на вязких, студенистых волнах. Под тонким слоем жира мышцы на животе твоем струятся ровной складкой. Пупок на маслянистой коже скользит то вверх, то вниз. И только бедра неподвижны. Вжимаясь все плотней в мой торс ногами и создавая себе тем самым надежную основу, раскачиваешься веткой березы на ветру. Касаешься грудями моей разгоряченной кожи. Струишься стройным телом, как ливня капли на стекле. Струится, сглаживаясь, все. Уже не видно ни скатов крыши. Ни даже налитых зноем гнезд. Лишь осы златятся каскадом звездным. Жернов туманом солнечной муки просыпал Млечный Путь. И тысячи струй света сплетаются в неведомые руны на фоне новорожденной Вселенной. Твоя фантазия. И плазма техноплоти - чудесное открытие истекших веков - послушно проявляет мысли. Твой взгляд с задумчивостью грустной блуждает по иным мирам. Преобразились крынки. Расплылись в бесформенные кляксы. Всплыли, подобно красным амебам. Бутыли стаей биокораблей пронзают звездный дождь пространства. Во внутренней Вселенной скользит горячий стержень. Я чую, как набухший, плотный, подобный панцирю моллюска, его конец цепляет спрятанные в теле огнива удовлетворенья. И высекаемые им потоки сладкого тепла вплывают, словно мириады пузырьков. Щекочут ребра, гудят в грудях осиным роем. Звенят злой, кавитационной гроздью на губах, покалывают в пальцах. Но в итоге, просыпавшись горстями жемчужин сквозь центры наслажденья мозга, стекают в бесконечность.
Ты где-то затаилась. Внутри своих миров. Оставив тело выполнять задачу, внимаешь ощущеньям из далёка. Ты что-то скрываешь от меня. Уносишь все дальше по тропам своего сознанья. Пытаюсь тебя догнать. Но стая разумных колли с длинной, шелковистой шерстью охраняет путь. Я ощущаю мысль: "Не надо...". И, не успев задать вопрос, сквозь жаркий зной иллюзий слышу: "Рано..." Всюду есть место тайне.
Все больше обживаюсь в оставленном сосуде. Сжимаю бедрами свой торс. Четырьмя руками ласкаю спины, груди. Я знаю, что мне надо. Что надо нам. Все чаще, все глубже сокращаю мышцы и чувствую, как за нами все так же наблюдаешь ты.
Побагровели созвездия. И пояс Млечный будто мазнули алой кистью. Как отблески далекой, яростной грозы, мерцают зарницы сверхновых. Пыль былых созвездий, вихри иссякших светом галактик во мраке вьются, стягиваясь пластами в единый центр, огненную точку. Ору в две глотки, сминаясь тяжестью миров. Боль и экстаз. Экстаз и боль. Вот-вот весь мир поглотит мрак. Но нет.
Свет. Поток молочно-белой взвеси. Я - снова я. Ты - в белоснежном платье. Стоишь на глобусе, сплетенном из сети солнечных лучей. Меридианы рвутся. Чуть выпуклая паутина под ногами уже отходит от основы. И неизбежности тоска затапливает разум. И вроде ниоткуда, и вроде изнутри, я слышу голос мысли. Твой голос: "Наши миры расходятся..." Наши... Миры... "Постой! А - Тайна?!" - кричу вослед. Ответ мне сообщает биомодуль, где ты оставила последнее посланье. Клетка. Живая клетка в белой взвеси. Мгновение - их две. Четыре. Восемь... Смена картинки. Лениво мерцает красный шар заката, укутанный в густой листве. Упруго колышется трава, качая бутоны полевых цветов. И стая мохнатых колли метет хвостами пыль лесной дороги. С ними уходишь ты в родной мирок, сокрытый за гранью человеческой Вселенной...
Как все глупо... Людьми заполнен зал. И что же мне грозит? Не пустят на пруд с ребятами? Запретят спать на веранде - почти под звездами и лунным светом? Или же выдерут, как сидорову козу? Последнее - сомнительно. Любое насилье не допустит сама планета. Та техноплоть, которой буквально пропитана ее кора. Ну, уж конечно, дедушкиной ложки мне точно не видать!
...Потрепанная модель ГС2200 читает речь... Что? А, конечно, Господин Судья. Все признаю. И факт изготовления нейронаркотика. Ну чем плоха порнушка? Распространенье. Использование запретных технологий... Да, в нашем веке, когда насилье невозможно, а воровство абсурдно, я совершил весь комплекс самых тягчайших преступлений. Значит, вышка. Читают приговор... Ну, так и есть, изгнанье с планеты. Елы-палы! Нашли, чем удивить. В глубоком презрении изрядно напрягаю разум - без биомодуля контакты с техноплотью затруднены - и обращаюсь в член. Большой и красный.
...Знакомый, медовый аромат... Нет, не она... Другая. Блуждая туманным взором по помещению, игриво улыбаясь, из-под стола вытаскивает руку. И пальцы в ярком свете блестят от влаги. Слишком точно описан скрипучим голосом Судьи состав недавних преступлений! Нет, этот мир не безнадежен... А Законы должны меняться! Меня изгнали? Нет! Мне просто указали путь. Я слышал, еще остались где-то в иных мирах приборы, подстраивающие чувства и тела досель несовместимых разумных форм на восприятие друг друга. Немного помотаюсь по разным уголкам объятой разумом Вселенной. Сплету в единый венец все лучшее, все совершенное, что вызрело в природе. Создам великую симфонию живого. Ту, что раскроет перед каждым буйство жизни, многообразие путей ее развития, свободу... Пробудит фантазию. Ну а потом... Восторженных лохов повсюду много. Найду и сбагрю. Они доделают все остальное здесь и в иных мирах. Миры расходятся?! Миры непостоянны. Косность - губит. Устойчивость Миров в движении. Законы должны меняться. Я в этом заинтересован. Здесь будут жить мои потомки.