В девятом часу мозглого ноября високосного крысиного года из окна желтушной постройки на берегу залива вдруг повалил густой фиолетовый дым. Тошнотворный зловещий запах, разнесённый северным ветром, наверняка привлёк бы внимание консервативного или верноподданного носа, однако таковых поблизости уже не было: флора заледенела, и на низком прибрежье ни один любитель или уполномоченный не тянул далее канитель своей садовой или иной нордической борьбы. Даже привычная ко всякому сонная кургильда едва не канула с ветки от этого резкого букета, но, вовремя спохватившись, захлопотала тем, чем смогла; да и унеслась, выругавшись, как умела.
Через несколько секунд прянула наружу забитая тряпьём рама с осколками форточки и к свету выставилось слоновидное существо: резиновая личина с хоботом и стеклянными дисками исподлобья. Энергично мотая пликативно-пепельной лысиной, существо затрубило:
- Шпру-ут! Шпру-ут!
Нельзя ли предположить, что для овоща, фрукта или цветочка любые двуногие на одно лицо? Если не умеешь читать в головах или проникать сквозь иное, все субъекты в противогазах также кажутся одинаковыми. Маскированный садовод, впрочем, не желал прозябать в неизвестности, ибо на сером лбу его темнела мрачная синяя надпись 'Мой'. И этот незнакомец затрубил в хобот ещё громче, ещё призывнее.
- Шпру-у-ут!
Из клубов фиолетово-сизого дыма отвечало грохотом падающих тазов, далее проявилась новая сущность, такая же хоботоносная как Мой, но меньших размеров, похожая на его недокормленного детёныша. В руках недоростка трепыхалось нечто, напоминающее истончённого обезлапленного крокодила, из пасти которого и струился дымовой поток. Недоросток с натугой пристроил дымоводную голову на подоконник и замер, навалившись туловищем на её загривок и шею. Ещё с четверть часа из рептильного рта истекал чад, однако с каждой минутой струя становилась всё меньше и меньше, пока наконец не прекратилась совсем. Всё это время фигуры оставались неподвижными. Один полулежал, усердно надавливая на пресмыкающееся. Другой стоял, скрестив верхние конечности на груди подобно металлическому Буонапарте близ заведения 'Бивуак императора' в Ватерлоо. Он смотрел на восход - в стеклянных орбитах на резиновом лице отсверкивало ядовито-красное зарево востока.