Во времена великой смуты, когда на троне Белого Царя воссел самозванец без ярлыка, прозванный гяурами Тушинским вором, один смиренный дервиш размышлял над судьбами Джучиева Улуса. И нашёл он, что Улус подобен был самому Джучи, лежащему на земле с переломаным хребтом без всякой надежды на спасение. И восплакал дервиш, и возрыдал, и посыпал голову пеплом.
Во дни же священного месяца Рамадан, наложил он на себя строгий пост и усугубил молитву. В ночь на Курбан-Байрам отверзлись духовные очи его, и узрел он судьбу Золотой Орды так же ясно, как своё отражение в чистой воде. И была эта судьба весьма трагична. Но ещё была она прекрасна, как луна в четырнадцатую ночь, ибо чистые сердцем могли узреть в ней отблеск неземного света. Вот те слова, которые Предвечный Калям начертал на скрижалях судьбы:
"Казанское Ханство по грехам своим пало, Астраханское пало, Крымское стоит, а четвёртому не бывать!"
Воистину правдивы слова сии, и нет в них никакой лжи -- о, отнюдь! И всякий мог видеть, сколь справедливы они.
Дервиш не укрыл великой правды, и сделал её достоянием всех правоверных. И возрадовались правоверные, и восславили Достопочтенного дервиша, ибо отныне появилось у них новое оружие для духовной войны с лукавым Иблисом. Если кто подвергал слова сии сомнению, открывалось нечестие его, что нет в нём никакой правды -- ибо что же общего может быть у света со тьмою, и у правды с кривдою? Такового злочестивца тотчас же побивали камнями.
Когда же исполнилось число дней его, Достопочтенный дервиш почил с миром. Со всей земли стали стекаться паломники на его могилу. Вскоре у них появился благочестивый обычай -- дабы стяжать благодать, следовало 999 раз произнести молитву: "Казанское Ханство по грехам своим пало, Астраханское пало, Крымское стоит, а четвёртому не бывать!"
Многие размышляли над драгоценными сими словесами, но не несмотря на многократные повторения молитвы оной, не возмогли они постигнуть истину так же ясно, как их великий учитель. И возникали у них вопросы, а поскольку некому уж было их разъяснить, то возникли различные школы. Из них особенно выделялись две, соперничавшие между собой. Одна учила, что Крым стоит и стоять будет, поелику нет на нём грехов, и следовательно, праведны все деяния Великого Хана -- прямого потомка Джучи. Поговаривали, что эту школу поддерживал главный муфтий Бахчисарая, и даже сам Хан якобы благоволил к её последователям. Другие утверждали, что Крым стоит и стоять будет по вере народа, подкреплённой добрыми делами, и призывали умножать оные. А что может быть добрее, чем убить неверного в бою? Между прочим, эту школу поддерживал учёный улем Ходжи, который, как утверждают, произнёс святую молитву более миллиона раз. В авторитете Ходжи никто не сомневался ещё и по причине знатного происхождения -- его род с древних времён торговал в Крыму самыми лучшими саблями.
Высказывались и многие другие предположения. Нашёлся даже некто, пророчествовавший, что когда переполнится чаша грехов Крымского Ханства, то падёт оно подобно Казанскому и Астраханскому, а фраза "четвёртому не бывать" отнюдь не значит, что третье стоять будет вечно. Впрочем, никто ему не поверил -- слишком уж нелепо выглядело подобное заблуждение -- да и жил он после этого недолго.
Многим опасностям подвергалось Крымское Ханство за долгие годы, но однако же, молитвами Достопочтенного дервиша, устояло. Поэтому, когда войско северных гяуров в очередной раз двинулось на Крым, никто не относился к этому серьёзно, тем более что в те дни на троне Белого Царя -- смешно сказать! -- сидела женщина. И потому велико было изумление правоверных, когда в двенадцатом столетии от Хиджры Крым пал под ударами гяуров. Многие возопили тогда: "Где же справедливость?!!" Другие же отвергли святое учение Достопочтенного дервиша, и открылось нечестие их, но некому было их покарать. Впрочем, большинство людей устояло в истине вопреки постигшему их унижению, хотя сомнение безжалостно терзало их сердца. И возникли новые школы.
Так, некоторые, прозванные обновленцами, по слабости своей стали утверждать, что учение Достопочтенного дервиша следует понимать иносказательно, а именно так: Крымское Ханство и доселе стоит, будучи укоренённым в сердцах правоверных. Другие возражали, что хотя в святом учении сокрыто множество глубоких смыслов, чисто иносказательное толкование недопустимо, ибо оно оскорбляет Достопочтенного. Ведь простецам открыается только самый грубый, профанный смысл учения; однако возможно ли, чтобы Достопочтенный кого-то намеренно вводил в заблуждение? Несомненно, Крымское Ханство пало лишь на краткое время, и будет восстановлено вскоре к вящей славе. В доказательство они подвергли начальников обновленческой ереси древним испытаниям, предписанным ещё Великой Ясой, стараясь выведать, как сумели они придумать этот обман. Те, измученные пытками, не смогли умолчать и признались, что вся их ересь придумана лукавым Иблисом. Затем все они понесли заслуженное наказание.
Возникли также и многие другие толкования, причём некоторые из них оказались понятны лишь тем, кто их придумал. Некоторые же люди, движимые безумной гордыней, возмечтали о своих толкованиях, что они якобы единственно верные, и либо сами погибли в возникшей по этому поводу усобице, либо истребили многих ни в чём не повинных людей. Впрочем, ещё больше правоверных погибло при подавлении возникших беспорядков, коими гяуры не перменули воспользоваться для упрочения своей власти. По причине всех этих бедствий, муфтии запретили рассуждать об учении Достопочтенного, ибо оскудела земля благодатью и не осталось уж более достойных, а мнящие себя таковыми суть гордецы, подлежащие суровому наказанию. А гяуры поддержали муфтиев силой оружия, так что святое учение стало понемногу забываться. Впоследствии и вовсе стало не до того, ибо наш народ подвергся таким страшным испытаниям, что казалось, он скоро совсем исчезнет с лица земли.
Мой дед был последним, кто помнил о славных делах Достопочтенного, хотя даже имени его не знал. Дед с клятвою рассказал мне эту историю перед смертью, а я не рассказывал никому, опасаясь, как бы люди не навлекли на себя новых несчастий, извращая истинное учение. Я не стал бы и записывать, но дед заповедал мне оставить потомкам память о Достопочтенном. Эту запись найдут после моей смерти, и поскольку живая связь поколений прервётся, люди будут воспринимать это просто как легенду, и ради неё вряд ли уже решатся кого-то убивать.
Я спрашивал деда, что он сам думает обо всём этом, но он не ответил. Что ж, дед не дерзнул, куда уж и мне! Впрочем, доподлинно известно, что во всей полноте истина открылась одному лишь Достопочтенному дервишу, да пребудет с ним мир.