Почему так трясет? И откуда такая вонь? А, это у жеребца из-под хвоста падают коричневые,
с приятным масляным блеском ядра. Не мог дотерпеть до деревни, скотина!
Восторг любования яркой красотой пробегающего мимо телеги леса испорчен окончательно.
- Извините, мужчина, это не ваш шиньон? - белобрысая девчушка, сидевшая напротив, протянула мою затылочную нашлепку.
Я стряхнул с нее прилипшие соломинки и приладил на место. Черт, цвет пропал! Так и есть, не заметил сосновую иголочку, и она вонзилась прямо в цветовую зону мозга. Ага, сейчас хорошо.
На небо вернулась голубизна, травка зазеленела. Красота! Облака всегда напоминали мне платья невест снизу. Я могу часами ожидать, когда из них выскользнут голенькие ножки и розовое желе девичьих ягодиц. Но нет! Не хотят. Иногда возникает непреодолимое желание вскинуть руки к облакам и выдернуть из них спрятавшуюся там желанную красоту.
Как вовремя я вернул себе свободу! Месяц назад мой сосед по подвалу, профессор Кашинцев, живший на первом этаже, узнав о моем очередном увольнении, сделал предложение, от которого трудно было отказаться. Им в институт мозга требовался доброволец для экспериментов. Сумма за один сеанс больше моего кармана!
- И комнатку вам, дорогой Олег Олегович, выделим в общежитии. И подкормим. Вон как вы отощали. И на будущее денежек накопите. Не все же вам по подвалам обретаться, - мягко, подлец, стелил. Змей-искуситель очкастый!
Не сказал Альберт Идеалович, что перед всеми этими удовольствиями мне вскроют черепушку. Врать не буду, больно не было, так как они меня усыпили. И эксперименты мне понравились, особенно током. Такой кайф! От иголок совсем не то. Да и уколов я всегда боялся.
Первую неделю они составляли какую-то карту мозга. Когда в одно место дали разряд, я кончил. Сильная ве-е-ещь! Такого оргазма у меня даже с подвальной давалкой Лилькой не было, а уж она свое дело туго знает, как мужика до небес вознести. Километры мужских достоинств через ее мозолистые губы прошли четким строевым шагом. Раз-два, раз-два. Кругом, бегом, об стенку лбом, отставить!
Я потом в общаге вечером снял нашлепку и долго искал эту сильно эрогенную зону, тыкая в мозг цыганской иглой. Неа, не нашел. А вот Кашинцев - запросто! Как же подсмотреть, куда он тычет?
Хуже стало, когда в моем мозгу стали студенты ковыряться. Одна худосочная писюшка так меня разрядом шарахнула, что потом два дня в глазах троилось.
Ну, и совсем я загрустил, когда Альберт Идеалович начал из меня воспоминания молодости выкачивать. Прокрутил всю мою несчастную жизнь в обратном порядке, до самого рождения. А вот вернуть меня полностью назад не получилось. Застопорилась моя жизнь на последнем школьном годе, когда меня грузовик сбил. А дальше - никак!
С тех пор он меня каждую ночь сбивает. Как жить дальше с таким? Я Кашинцева просил христом-богом сдвинуть меня дальше по жизни. Он мне полголовы разрядами сжег, но - бестолку. Только хуже стало - грузовик меня стал сбивать каждый час. Теперь так и гляжу на часы. Хоть бы успеть до деревни доехать.
Как двинуться дальше по жизни надоумил меня Федор, охранник институтский. Всегда приходил ко мне закусывать. Спирт он из банок с образцами мужских органов сливал, а закусывать ими так и не приучился. Не могу, говорит, человечину жрать, даже на сосиску похожую. А у меня закуски всегда излишек. Кормили на убой. Это я сейчас только понял.
Вот Федор-то и раскрыл мне глаза насчет пирамиды.
- Говоришь, грузовик тебя переезжает ежечасно? Не сцы, прорвемся. У меня хужей бывает. За мной последнее время стал трехколесный велосипед гоняться. А я от него прячусь.
- Где, Федя, дорогой, подскажи, будь друганом, а?
- Ты говорил, сервилат у тебя остался? Принеси на три захода. После третьего - скажу. Если смогу, конечно.
- Ну?
- Об чем ты?
- Об насчет спрятаться.
- А, от катка асфальтового? Он, что, к тебе перешел? Вот зараза!
- От грузовика.
- Не, я только от катка умею. В пирамиде. В ящике мне показали. Раньше не знал. А может, знал, да забыл. Слышь, Легович, знаешь, что на свете, оказывается, самое твердое?
- Да, алмаз.
- Дура! Треугольник!
- Ну и что?
- А пирамида из чего состоит?
- Из камней.
- Еще раз дура. Из треугольников. Вот поэтому каток его и не может сломить. Хрен ему в рожки!
- Ну?
- Ох, ты и темень! Сделай себе треугольник в своей камере и спи там.
- А из чего, из камней?
- Кретин, камни же не железные, а каменные! Из железных труб надо, вот как я. Хотя в ящике сказали, что древние фараоны от всех бед строили пирамиды из хрусталя. И тепло, и светло, и блохи не кусают.
- А где ж я столько хрусталя возьму?
- Где, где, в... Переделкине! Там же у них вся деревня на хрустале сидит. Горшки там из него, разные рюмки, стаканы лепят. Не знаю еще чего, но много.
Вскоре молоденький доктор Ярослав Генрихович, или по-простому - Ярик, стал кормить меня, как он сказал, генетически модифицированными бактериями, ГМО по-ихнему. Чмо он после этого!
Страшно все чесалось и не заживали ранки от срезанной для их опытов кожи. Ярик сказал, что еще месяц, и он на мне докторскую сделает. Оказывается, после заражения моя шкурка не отторгалась никаким организмом. Я даже видел столовского кота, которому приживили на задницу кусок моей родненькой кожи! Гады чмокастые!
После такого оскорбления моей плоти я категорически отказался модифицироваться. Пусть сами жрут эту гадость!
Но Ярик оказался хитрее меня. Эта скотина усыпила меня на неделю и стала втихаря продавать по частям, ведь оказалось, что не только кожа, а и все мои органы, обработанные хитрыми бактериями, стали пригодны для пересадки любому страждущему.
Очнувшись как-то ночью на операционном столе, я увидел рядом толстую незнакомую тетку, спящую на животе. Ярик ковырялся в ее разрезанной спине. Приглядевшись, понял, что он вшивает ей мою любимую почку! Я дернулся, но встать не смог, чтобы вернуть то, к чему так привязался за долгие годы.
Услышав возню, будущий доктор наук с улыбкой вонзил в меня шприц с очередной дозой снотворного.
В следующий раз я очнулся рядом с мускулистым парнем. Нестерпимо жгло в правом глазу, но открыть его не удавалось. Левая рука примотана бинтом, правой не было вообще.
Через минуту я понял, где мой глаз. Ярик уже вставил его спортсмену и любовался на дело своих вороватых ручонок.
Я скосил оставшееся око на ноги. Слава богу, пока обе на месте. А вот на груди - огромный шрам. Эта скотина украла одно легкое! Вот почему я так часто дышу. Ну, нет. Шевелиться не буду, чтобы не получить очередную дозу. А вот когда развяжет...
Что же это творится, господи? Этот изверг теперь любого приличного человека может накормить своими гмошными бациллами и пустить на запчасти? Интересно, что еще он успел у меня отхватить? Эх, жаль, нечем пощупать себя.
Я сжал колени. Так и есть - ничего мне теперь не помешает танцевать! Убью, супостата! Зубами отгрызу его хозяйство и съем, чтобы видел, что я люблю даже сырую яичницу с колбасой.
Перед глазами заметались и другие его органы, которые можно пустить на холодец или котлеты.
Я трясся, но молчал. И дождался! Как только он развязал руку и склонился надо мной со шприцем, вырвал его и вонзил ему в глаз по самое не хочу! Вышел из института в его халате, так что дремлющий охранник, открыв один глаз, даже не дернулся. Так я сбежал от разлюбезного профессора вертать утраченную часть моей не совсем хорошей жизни.
Ну вот, опять завоняло! Чтоб ты лопнул, серун проклятый! Хотя нет, не надо. Вон какое брюхо раздутое, всю телегу дерьмом завалит.
- Дядечка, а вы что - лысый? - белобрысая девчушка с любопытством разглядывала, как я прилаживаю на место срезанную черепушку.
- А что тебе не нравится?
- Вы шиньон затылком вперед надели.
Вот так всегда! Каждая вошь будет мне указывать. Тут и так от постоянных переездов грузовиком все тело ломит, а тут еще эта комариха пытается меня ужалить. Фу, вроде приладил. Вроде нигде не жмет.
Первым делом в деревне я разведал свалку. Кто не понимает, какие богатства есть на любых свалках, тот не знает счастья. Вот те, кто не понимает, тот и работает, вкалывает всю жизнь за гроши. А я - понимаю. Свалка мне дом родной. И накормит, и напоит, и обогреет, как заботливая мать.
Вот что такое "сороковка"? Простаки говорят - водка сорокоградусная. Дураки! "Сороковка" - это бальзам для мятущейся души, слитый из сорока разнокалиберных бутылок. Это только кажется, что все бутылки на свалке пустые. Дулю вам! Если иметь терпение, да еще потрясти, из каждой, хоть пару капель, да можно добыть.
После тряской дороги грузовик стал наезжать на меня все чаще, совершенно некогда строить новую жизнь. А она постепенно налаживалась. Стены я сложил из треснутых хрустальных бутылок и графинов, слепляя их между собой глиной с коровьими лепешками. Ничего, присохнет, не будет вонять.
Отдыхая после очередного наезда, любовался радужными переливами лучей заходящего солнца в хрустальных сколах. Такие же лучики исходили из сережек Наташи, моей первой любви в институте.
Стоп! Институт! Вспомнил! Это же дальше школьных лет. Я стронулся с тупикового наезда и несусь вперед! Ровно час смотрел на часы. Грузовик так и не появился. Есть! Я сделал это!
Когда накрыл стеклянные стены снятыми с брошенного автобуса стеклами, долго решал - строить внутри пирамиду или ну ее? Решил, раз хрустальный сарай уже двинул мою жизнь вперед - ну ее! Отметил это дело "сороковкой".
А ночью меня стали донимать красные мальчики. Я выгонял их из сарая, но они прыгали с потолка. Легче стало, когда я снял черепушку и промыл мозги холодной водой.
Какое облегчение! Этому меня научил профессор. Добрейшей души был человек.
Хотя - почему был? Ах, да! Он же теперь в другой жизни, той, что была до хрустального сарая.
Только здесь я познал новую жизнь и, наконец, нашел самую сладкую зону в своем мозгу, зону нужности и полезности. Что интересно, рука у меня отросла. И легкое, и глаз. Дышать стал нормально, и видеть. Человек жив, пока нужен хоть одному, а я теперь - нужен всем!
Налетай, торопись, моей шкуркой обновись. Начну-ка я себя по частям продавать. Не жалко, у меня ведь теперь, как у ящерицы, что ни отрежь, снова вырастает.