Гильзы одна за другой со звоном падали на бетонное покрытие под аккомпанемент выстрелов, ствол полыхал огнём, а пули одна за другой ложились точно в цель.
Звон падающих гильз и дробь непрерывных выстрелов создавали необычную мелодию.
Махди был прирождённым стрелком, и в его руках любое оружие превращалось в музыкальный инструмент, из которого он извлекал эту музыку - музыку огня и летящего металла, несущего смерть. Иногда он как будто бы разрисовывал мишень своими выстрелами, создавая из пуль замысловатые узоры. Что он хотел сказать этими узорами, никто не понимал, а сам Махди ничего не объяснял. Он вообще был человеком замкнутым, всегда молчал и лишь как-то загадочно всё время улыбался.
- Чему ты всё время улыбаешься? - как-то спросил его один из инструкторов.
- А что, мне плакать что ли? - с чувством превосходства спросил Махди.
Во время занятий он всегда молчал, на экзаменах говорил мало, ни одного лишнего слова, но всё верно. На практических занятиях действовал безошибочно. Его специализацией была засада. На занятиях по тактике он неожиданно проявил недюжинные способности, и уже на втором курсе его определили в особую группу, где готовили специалистов именно в этой области военного искусства.
Вообще с Махди мы связывали большие надежды. В этой стране пушечное мясо в любых количествах можно было найти повсюду. А вот такие как Махди встречались как самородок среди тонн бесполезной руды. Впрочем, наверное, как и везде. У него был талант ко всему, за что бы он ни брался, и, что не менее важно, он был чрезвычайно изобретателен.
Однажды, во время боя, он умудрился под сплошным огнём противника передать своим товарищам заряженные магазины, использовав для этого шланг от огнетушителя.
У него было звериное чутьё и умение обнаруживать слабые места у противника. В свои неполные двадцать лет он уже был награждён двумя высшими орденами страны, и президент лично вручил ему высокие государственные награды.
- Этот парень далеко пойдёт! - говорили все, кто его знал.
Был он из очень бедной семьи, с севера, где живут в основном представители этнических меньшинств. Воевать Махди начал с двенадцати лет, с тех пор, как оказался единственным выжившим из всей своей большой семьи.
Его отец умер, когда Махди не было ещё трёх лет, а дядья и трое старших братьев погибли: кто - в боях с союзом южных племён, а кто - уже после окончания боёв. За уцелевшими пришли ночью бородатые мужчины с оружием, и больше близких Махди никто не видел. Бородачи забрали всех лиц мужского пола, и, говорят, что даже детей не пощадили. Маленького Махди мать спрятала в полуразрушенном доме заброшенной деревни, где он прожил один несколько недель, покуда родственники матери не переправили ребёнка дальше в горы, на север, куда южане не решались подниматься.. Бородачам мать сказала, что её младший сын умер. Бородачи не поверили и пообещали, что, если найдут сына, то убьют её тоже, вместе со всеми её дочерьми.
Они бы по любому выполнили свою угрозу, потому что деревни в предгорьях служили тылом для укрывшихся в горах бойцов сопротивления. Лишившись тыла, бойцы сопротивления либо сдадутся, либо умрут от голода и болезней, потому что продовольствие и медикаменты они получали из деревень. Это было ясно всем - и наступающим, и обороняющимся. Бойцы сопротивления вели ожесточённые бои, пытаясь удержать крохотную территорию, остававшуюся под их контролем, но сил им явно не хватало, и положение северян становилось с каждым днём всё более отчаянным. Никто из соседей не воспринимал их как стратегического союзника, и помощи им ждать было неоткуда.
И тут пришла наша помощь. С воздуха, суши и моря на южан обрушился град ракет, и они бежали на юг. Поначалу нас встречали как освободителей, ведь без нас их бы всех уничтожили! Но не бывает бочки мёда без ложки дёгтя.
Что поделаешь, на войне как на войне, всякое случается. Бывают ошибки, когда ракеты попадают не туда, куда надо. Случается, что солдаты снимают стрес, застрелив или изнасиловав кого-то из местных.
Кто хоть раз побывал на войне, понимает каково это и не станет строго судить солдат - они тоже люди, и жизнь у них совсем не лёгкая. Сорваться каждый может, и это ещё хорошо, если только сорваться. А может ведь и крышу снести. Это в любой армии так, я уверен.
Конечно же, случалось, что, спасая северян, наши бойцы ненароком сносили их дома и кого-то убивали. Но поскольку мы были их спасителями, то все эти инциденты оказывались в конце концов исчерпаны, старейшины объяснили народу, что к чему, и местные успокоились. К тому же своих врагов с юга они ненавидели гораздо сильнее, а без нас им было до бородачей не добраться. Поэтому из двух зол они неизбежно должны были выбрать нас.
Находились, конечно, и скептики, вроде уже пожилого майора Вига, который в своё время обучал длиннобородых пользоваться современным оружием. По сути вся его армейская жизнь прошла в этой пустыне и горах, и он даже неплохо говорил на нескольких местных диалектах. Так вот этот Виг вечно ворчал о том, что все они одинаковые и что никому в этой стране верить нельзя, что при первой же возможности они воткнут нам нож в спину. Нудный тип был этот Виг, его никто не любил среди офицеров. Он наверное так и остался майором, потому что вечно ворчал и всем был недоволен. К тому же, несмотря на все инциденты, короткобородые северяне воевали на нашей стороне, и за всю войну не было ни одного случая, чтобы они повернули оружие против нас. Да и куда им деваться?.. Они всегда были чужаками в этой стране, а сейчас их и вовсе считали предателями. Так что никуда они от нас не денутся! Так я думал тогда...
К чему я всё это рассказываю? А к тому, что во время бомбардировок, предшествовавших нашему наступлению, погибли мать и сёстры Махди. От дома ничего не осталось.
Возвращаться ему было некуда, и в составе ополчения северных племён Махди прошёл всю страну, дослужившись до офицера в новой армии. Как особо отличившегося его направили на специальные курсы, перед выпускниками которых открывались большие перспективы.
Юношу все хвалили - за скромность, за таланты, за храбрость. Но было в нём что-то отталкивающее. А что - я долго не мог понять.
Правда, были некоторые моменты, которые настораживали. Так на занятиях по стрельбе, где среди прочих упражнений нужно было первым выстрелить в террориста, но воздержаться от выстрела, если возникала фигура ребёнка, женщины или старика, Махди не задумываясь "валил" всех. Это было единственное упражнение, при выполнении которого он получал порицание со стороны инструктора. Махди даже наказывали, но он по-прежнему "валил" всех подряд.
Во время выполнения других упражнений инструктор, ветеран трёх войн повидавший виды, лишь восхищённо восклицал и буквально любовался своим подопечным.
Возможно, Махди стал его любимцем ещё и потому, что как никто другой из курсантов не испытывал такую же неподдельную ненависть к общему врагу. Инструктор посвятил всю свою жизнь борьбе с террором, был буквально помешан на теме уничтожения террористов и во время занятий слово "террорист" не сходило с его языка.
- Что ты возишься с магазином?! - орал он на какого-нибудь незадачливого курсанта. - Перед тобой террорист, убей его!
- Продолжай стрелять! Не жди, когда террорист перезарядит свой автомат и убьёт тебя! Не давай террористу передохнуть, держи его постоянно под огнём!
Тупость многих курсантов бесила инструктора. Гнев инструктора был прикрытием для досады на самого себя, за то, что он не в состоянии сделать из крестьян солдат. Курсанты привыкали к своему оружию, но для того, чтобы стать настоящим бойцом, необходимо, чтобы оружие стало частью твоего тела и мозга. А для них, рожденных работать на земле, оружие оставалось чужеродным телом.
Другое дело Махди. Любое оружие, будь то автомат или пистолет, в его руках становилось продолжением его руки, частью его мозга и стрелял он в такт биению собственного сердца, в то время как другие курсанты гибли и оставались калеками гораздо чаще не на войне, а разбирая личное оружие.
Махди понимал инструктора как никто другой, что и сблизило куратора и его подопечного. Ещё в богатой биографии Махди были моменты, которые должны были бы насторожить, во всяком случае, его непосредственных кураторов.
Сам Махди говорить о своих подвигах и вообще о войне не любил. Однако кое-какие детали его боевого пути мне были известны по долгу службы. Тенью на его карьере лежали многочисленные жертвы как среди мирных жителей, так и среди обезоруженных боевиков.
Например, после занятия отрядами северной коалиции деревни А. на востоке страны, которую несколько дней штурмовало подразделение Махди, здесь не осталось в живых ни одного местного жителя, точно так же, как и пленных солдат неприятеля. Одни трупы.
Сам Махди и его помощники объяснили потом, что многие жители бежали от войны на территорию другого государства, а частью погибли во время бомбардировок и боёв. Боевики же в плен сдаваться не желали и дрались до последнего, уже будучи в двойном кольце.
Понять, что там произошло на самом деле, действительно было трудно, свидетелей не было, а солдаты Махди были единодушны в своих показаниях, особенно в деталях. Да никто особенно и не хотел в это вникать, поскольку дело касалось не только местных, но и наших солдат. В общем версия Махди, которую он изложил со свойственным ему лаконизмом, была принята. Однако потом подобная ситуация один к одному повторялась и в других деревнях, где находилось подразделение Махди. Это уже было похоже на закономерность, но трогать его никто не решался, потому что среди местных он был героем.
Как бы то ни было, но я решил повременить с его отправкой на повышение и рекомендовал направить Махди на охрану нашей восточной границы в регионе, где в то время было крайне неспокойно. Здесь для него открывалось не меньшее поле деятельности и требовались его таланты.
Поначалу даже казалось, что мы в нём не ошиблись: перевес в боях между правительственной армией и повстанцами явно наметился в пользу правительства, а вскоре этот участок границы уже считался одним из самых безопасных. И всё было хорошо, пока не произошло сразу несколько трагических инцидентов, вызвавших у нашего армейского руководства настоящий шок.
Именно на участке границы, который мы считали самым охраняемым и самым безопасным, группа террористов расстреляла автобус с нашими солдатами. Нападение было осуществлено по всем правилам военной науки, причём нашей военной науки. Даже складывалось такое впечатление, что нападавшие были американцами. И ещё - была особая жестокость, с которой нападавшие добивали раненых. Тех солдат, которые пытались выбраться из горящих бронетранспортёра или автобуса, наподавшие выстрелами из автоматов и ручных пулемётов пытались загнать обратно в огонь. Если это не удавалось, в них стреляли на поражение. Никому из жертв той трагедии выжить не удалось, многие сгорели заживо.Поиски террористов ничего не дали, хотя вертолёты кружили над пустыней часов пять, не меньше.
Потом было ещё два похожих нападения. В первом случае нападению подвергся микроавтобус с журналистами, и все восемь человек, включая женщин, умерли такой же страшной смертью, вместе с солдатами из охранения.
А в следующий раз нападению подверглось специальное подразделение нашей армии, само вызвавшее нападение на себя именно с тем, чтобы обезвредить террористов. Двое из нападавших были ранены в том бою, но нам не удалось допросить их: они были хладнокровно убиты своими товарищами.
Лишь с четвёртой попытки нам удалось обезвредить группу террористов, и сделано это было с помощью скрытого наблюдения. Члены группы и её руководитель были арестованы неожиданно, как раз в тот момент, когда были совершенно уверены в своей неуязвимости и безнаказанности. Руководителем этой группы оказался не кто иной, как сам Махди. Никто и подумать на него не мог, поскольку его блокпост находился на расстоянии многих километров от места нападения. Он со своей группой проходил не один десяток киллометров по Пустыне, чтобы осуществить свой замысел, после осуществления которого его группа так же стремительно возвращалась. В пустыне они ориентировались как змеи.
На допросах Махди держался так же уверенно, как и везде. Всё так же молчал, только его улыбка, ранее загадочная, теперь была презрительной. Он явно чувствовал свое превосходство над теми, кто его допрашивал.
На вопрос о том, как он нашёл своих помощников, Махди усмехнулся и ответил, что настоящих людей всегда мало.
Услышав же вопрос о том, кого он считает настоящими людьми, Махди сразу же сделался серьёзным, внимательно посмотрел на офицера и после длительной паузы сказал:
- Те, кого невозможно купить.
Он был совсем рядом, друг от друга нас отделяла лишь стеклянная стенка, и я решил воспользоваться этой уникальной возможностью, чтобы если не понять, то хотя бы попытаться и увидеть чужой, непонятный и жутковатый мир этого получеловека, получудовища.
- Ты так легко убиваешь, - сказал я, выйдя из своего укрытия. - Неужели человеческая жизнь ничего для тебя не значит?
- К смерти нужно относиться легко, - как-то даже весело сказал он.
- А к жизни?
- И к жизни, - был ответ.
- А к своей жизни ты тоже относишься так же легко, как и к чужой? - спросил я с едва скрытой угрозой.
- Мать Тереза! - презрительно бросил он мне. - Не твои ли коллеги убили мою семью, а потом учили меня убивать террористов, как бешеных собак?
- Одно дело - террористы, другое дело - безоружные.
- Безоружные, вооружённые... - презрительно бросил он. - Из нас готовили сторожевых псов: на кого натравят, тех мы и растерзаем. Сегодня объявят террористами этих, завтра - тех. - Он презрительно пожал плечами. - Сами вы убиваете кого хотите. И только вас убивать нельзя. - Он снова усмехнулся, на этот раз злобно.
- Значит, ты не боишься смерти? - спросил я.
- Чего её бояться? - хмыкнул он. - Есть вещи поважнее жизни.
- Например?
- Достоинство.
- Не уверен, что тебе удастся его сохранить.
- Удастся, - спокойно ответил он. - Человек либо живёт достойно, либо достойно умирает.
Говорил он как всегда с чувством собственного превосходства, а я как будто физически ощущал исходящий от этого человека уже знакомый мне холод, как от неодушевлённого предмета, сделанного из металла...
В этой стране мне довелось встречать самых разных людей. Одни заискивали перед нами, старались услужить.Другие показывали видимое радушие, но в незаметных деталях проявлялась их враждебность. Эти всё чего-то выжидали. Понятно - чего...
А Махди напоминал именно оружие, неосторожное обращение с которым всегда приводит к одному результату.
Позже мне довелось читать заключение армейского психолога, беседовавшего с Махди. Из этого заключения следовало, что Махди чертовски умён, изворотлив, коварен, но при этом его эмоциональное развитие соответствует двенадцатилетнему ребёнку. Иными словами, он страдал чем-то вроде эмоциональной неполноценности, компенсируя недостаток человеческого интеллектом. Может быть, в этом была причина его жестокости?..
Люди из службы безопасности вскоре увезли его, и больше я никогда не видел Махди. Правда, у него нашлись последователи, и немало, и у местных детей самой популярной была игра в "войну Махди" - в неподкупного человека.