Три Качества-Гуны правят этим миром. Созидающий Раджас - Страсть, рождающая этот мир и всё, что в нём сотворено. Любовь мужчины и женщины, вдохновение поэта и ваятеля, благородная ярость, ведущая в победный бой - всё это Гуна Страсти. Брахма, Творец, Нерождённый, четырёхглавый создатель Вселенной - её властитель. Блистающий Саттвас - Благость, доброта добрых, милосердие сильных, спокойствие яростных, блаженство праведных. Тепло, что желанно в жару и холод, сияющий свет дня, что прогоняет тени, и успокоит гнев и страх, сила мягких сердцем, сохраняющая мир и покой - это Гуна Благости. Прекраснейший Вишну, супруг Богини Процветания - её управитель. И, наконец - Чёрный Тамас, Тьма, сокрытие тайны, невежество, что прячет могучее знание от гневных сердцем, забвение, что нас спасает от боли, конец планам, надеждам... Смерть, что идёт по пятам каждого странника тленного мира, судьба всего, сотворённого в страсти - Разрушение - и Шива, Носящий Трезубец, его господин.
Но кто же из трёх, из всевышних владык, единственный главный, достойный служения и восхваления больше, чем прочие? Какая из Гун всех важнее? Страшнее? Желанней?
Как странник для шага не ищет опоры над бездной, как моряк не видит пути в бушующем шторме без компаса, так и пытливому уму, нет слепой веры без доказательства. И поэтому, давным-давно, когда Мироздание было молодым, Творец ещё не прожил и половину своего века, а знание мудрейших из мудрых казалось им ещё таким несовершенным, Бхригумуни, сын Брахмы, брат Шивы, величайший из ищущих правды, наставник светлых сил, испытал Трёх Великих.
Он явился к отцу, Брахме, к первому, и ответил на сердечный привет - гордым взглядом, без поклона и учтивых слов приветствия, полагающихся любящему сыну. Разгневался Брахма на непокорного отпрыска - сильнее Страсть оказалась владыки. Следующим спустился Бхригу к брату, к Господу Шиве, властителю Тьмы и забвения, и, скривившись брезгливо, отверг с жестоким словом братские объятия, нечистые от пепла сожженных. Разгневался Шива, Трезубца владелец, и, забыв братские узы, замахнулся в ярости на Бхригумуни. Сильней господина его Гуна Тьмы оказалась! Чудом сбежав от всемогущего брата (лишь милость Парвати, супруги владыки, спасла от расправы), пред Вишну предстал богов испытатель, и, не медля, ногою, своею ногою, покрытою пылью дороги, ударил в грудь Миродержца! Но... не разверзся мир, не заколыхались основы вселенной, нет - Вишну всеблагой улыбнулся, и спросил: 'Не ушиб ли ты ногу о мою жесткую грудь?'. Сильнейшим из трёх, властелином своих чувств, а не рабом их, оказался светлой гуны владыка.
Восславили то событие и мудрецы, и полубоги, и жители Ада, и средних миров. И назвали Вишну - первым из Трёх Богов, а доброту, миролюбие и святость - величайшей добродетелью. Только богиня Лакшми - богиня любви и процветания, как говорили легенды, осталась в гневе на то, что её возлюбленного бога пинали в грудь ногами - и за то, что Бхригумуни был одет как постигающий знание ученик-брахмачари, с тех пор, подвластные ветреной богине богатство и успех, отворачиваются от учеников, студентов и школяров в этом мире, и добытые их трудами деньги, не идут им впрок, утекая сквозь пальцы, как вода. Как напоминание о Испытании Бога, и цена обретённому знанию.
Шло время за временем, и, как в свой срок в тленные миры приходит ночная тьма, в мироздании, наступила очередная Кали-Юга. Слабыми стала и материя, и силы и идеи творцов; ослабели, измученные недугами тел и крушением надежд души путников этого мрачного мира, растеряли счастье и лучшие качества. Не в силах глядеть на отчаянье страдающих душ, видя, как Небеса вдруг стали глухи, и не слышат ныне несправедливых проклятий и неправедных молитв, возносимых им в храмах смертных миров, один йог с Бхарата-варши, достигший отречением и мудростью равного с Брихугмуни могущества, решил повторить его путь, и испытать хотя бы одного бога. Только Вишну.
Но когда, вновь, тем же способом, убедившись в милосердии Господа, путешественник покидал божественный чертог, не только глаза Лакшми сверкали гневом ему во след. Вишнудут по имени Стхана, стал случайным свидетелем испытания Бога...
Как и в смертных мирах, где земные владыки не сами вершат свои повеленья, так и в небесных чертогах есть у Всевышнего доверенные гонцы, слуги, и стражники, хранящие сон и покой Миродержца - не от врагов, а в благодарность за верность и любовь... Могучие вишнудуты - четырёхрукие, синекожие, в золотых шлемах и доспехах, с разящим оружием в сильных руках, ликом подобные самому Богу - лучшие души Вселенной, готовые безоглядно ринуться и в бой и на помощь, да будет на то господня воля. Один из таких светлых гонцов - вещающий радостные вести, вишнудут Стхана, хозяин меча Акродхи, вошел в тот момент к Нараяне - сияя улыбкой, без стука, вошел, тот в момент, когда нога йога, коснулась груди прекрасного Бога... Встал Стхана как столб, улыбку навеки утратив, и святотатство, в глазах отразившись, пронзило взор вишнудута, больнее, чем сотня мечей. Он сжал кулаки, и зубы он стиснул, от ярости громко дыша, и ярко сверкнувшим клинком, что Акродхой звался, готов был рассечь неучтивого гостя на месте! Но был остановлен укоризненным взглядом Властителя Чувств, заранее знавшего мысли и побужденья. Все Стханы четыре руки опустились без сил в то мгновенье, а Акродха - его вогнутый меч, славный именем, не знающим злобы, выпал из пальцев, со звоном упал на пол самоцветный, темнея от горя!
Как из мира другого, ни в мысли, ни в сердце мудрых слов не пуская, слушал вишнудут разговор Всевышнего с йогом. Пелена ненависти затмевала Стхане взор, а биение гневного сердца - слух, стоило бросить ему невидящий взгляд на пришельца из средних миров. Боль и бессилие заставили содрогаться его тело, и слёзы текли по щекам - не мог он бездеятельно смотреть на оскорбителя Миродержца, но не мог и сделать ничего, ибо не было на то воли Бога, дороже которой не было совершеннейшему из слуг.
Вишну улыбнулся, осветив при этом полмира, и отпустил йога с грузом благих пожеланий, не наказав ни плохим словом, ни даже ноткой гнева. Стхана всё мрачнел, как грозовая туча, и когда, Непогрешимый попросил его подойти, вишнудут впервые ослушался, схватил с пола свой меч, и, не проронив ни слова, бросился за оскорбителем.
Громко звучали шаги его по узорчатым полам, но, когда он выбежал за Северные ворота, то святотатца уже и след простыл - обезвесив своё тело с помощью мистических сил, йог удалялся в сторону адских планет, вися крохотной жемчужиной в сверкающем небе Вишнулоки.
В гневе топнул Стхана ногой, рассёк впустую воздух мечом, а с его прежде безгрешных губ сорвались чёрные слова, которых уже много лет не слышали в Обители Господа.
Его друг Нитья, с копьём и щитом охранявший Северные Врата Обители, проникся жалостью и беспокойством, и спросил:
'Что случилось с тобой, Стхана, что глаза твои сверкают яростью, члены тела дрожат от гнева, а губы говорят слова, подобающие лишь демонам? Почему ты обнажил Акродху здесь, где ничто не угрожает ни тебе, ни кому-либо ещё?'
'О, Нитья! Как же мне не дрожать, когда весь мир покачнулся сегодня от горя, как корабль, попавший во внезапную бурю?! Мое тело горит - твердь небес на осколки разбилась над мною, я стою под ливнями боли, что кожу пронзая до крови, беды пророчат суше и морю! Мне б вырвать глаза, и рук мне б лишиться, лишь бы не дать тому совершиться, что ныне пронзает мысли и сердце - акт святотатства в священнейшем месте!' - говорил Стхана - 'Взгляд подними! - в выси осквернённой, без вреда уходит тот недостойный, что Веды презрев, мудрость, и святость преданья, ногою, своею ногою, пнул Господа Бога, Центр Мирозданья!'
От слов Стханы Нитья тоже вспыхнул, подобно огню, и, сделав три шага, метнул копьё вдогонку Испытавшему Бога. С грохотом и свистом полетело оно, подобно комете, освещая полнеба, возвещая о бедах. Но, даже мощи вишнудута не хватило, чтобы догнать копью далеко улетевшего йога, и, половины пути не осилив, оно, пугающее блеском асуров и девов, утратило скорость, как капля дождя вернулось на землю, бессильно упав в волны прибоя той стороне Молочного Моря.
С досады Нитья хлопнул себя по бедру, а Стхана в бессилье упал на колени и кулаками ударил по полу. Они ещё хотели спросить друг у друга, как можно догнать невежливого гостя, но тут Господь, пребывающий в сердцах всех обитателей тленного мира, позвал их предстать пред своими очами.
С трепетной радостью в груди помчались верные слуги на зов Бога, упали пред ним ниц в поклоне, подобно палкам, брошенным на землю.
Но не приветственным словом встретил их темноликий Господь, а горьким упрёком: 'Стхана, слуга мой! Нитья, мой верный страж! Почему вы ослушались меня?' - говорил он с печалью в голосе - 'Почему вы осквернили сердца слепым гневом, почему вы оскорбили моего близкого друга?'.
'Прости, наш Господь!' - отвечал ему Стхана, не поднимая головы - 'Но нам лучше нож в сердце, чем видеть оскорбление Тебя. Ты сам, Всевышний, посылал меня за меньшие проступки отдавать во власть демонов миры и народы, так почему же должен жить поправший тебя ногами?!'
'Он вовсе меня не оскорбил' - возразил Господь, снизойдя до улыбки: 'Неужели ты, владеющий Акродхой, способен подумать, что кто-то, имеющий грязные помыслы, может найти эту планету, а, найдя - способен приблизиться к ней?'
Стхана молчал, покрываясь краской стыда.
'Неужели ты думаешь' - чуть возвысил голос Вишну - 'Что я приглашаю сюда своих врагов? Неужели ты думаешь, что мудрец, прошедший через все отречения и воздержания, и совершивший бесчисленное количество добрых дел, чтобы попасть сюда, способен причинить мне вред? Наконец, неужели ты думаешь, что что-нибудь в этом мире вообще способно причинить мне вред?'
Горячие слёзы полились из глаз Стханы:
'Прости меня, Непознаваемый. Я достоин всех мук ада, слепой гнев овладел мною, в ярости я не слышал ни голоса разума, ни твоих приказов, о, Всемилостивейший. Мало того, я, последний из негодяев, в это дело втянул и лучшего друга! Прости его, Милосердный, он не знал о прощении того йога' - тут в сердце Стханы настала перемена, и он, помедлив, сказал такие слова: 'Я виноват, Вседержитель. Но, если существует награда за исполнение Твоей воли, то может, ты дашь вместо неё прощение? - нам, мне и моему другу Нитье?!' - он оглянулся, ища поддержки немыслимой для него прежде хитрости в дружеском взгляде, но Нитьи уже рядом не было - только забытый щит, украшенный 99 именами Бога, одиноко качался на самоцветном полу...
'Господи...' - со сдержанным рыданием проговорил Стхана - 'Нет! Почему Нитья, ведь он был невиновен в этом! Наказывай меня, Всемилостивейший, ведь это я, непутёвый друг, не сказал ничего о твоём прощении!'
Ответил, мрачнея лицом, Нараяна: 'Он сам выбрал свой жребий, мой верный слуга. Я бессилен помочь тому, кто не желает прощения. Но тебе, о вершитель мой воли, я подарю прощение, как награду за верную службу, раз ты так желаешь его'.
'Нет!' - Стхана вскричал, утерев слёзы рукой: 'Зачем мне рай, коль друг - в кругах ада?! Зачем мне радость, когда он в печали?! Нужно ли мне счастье, когда друг страдает?! Не надо прощенья, Господь мой, меня накажи, самою страшною карой! Лишь дай мне надежду, что в яростном пекле, в тумане забвенья, иль в райских чертогах - его отыщу и узнаю...'
'Не бойся, мой вестник' - Нараяна молвил, - 'Возьми силу сердца. Оно сквозь пространство и зыбкую майю, даря путеводные сны и мечтанья, до Нитьи тебя доведёт. Оно в любом облике Нитью узнает, оно вас крепчайшею нитью притянет, чтоб вместе из моря невежества всплыли, чтоб вместе вы снова с любовью служили.
Иди же, исполни достойное Стахны желанье! Пусть славою подвиг твой воссияет, поднимет из ада, из пепла восстанет! Свершится достойно это деянье - в Обители Правды мы встретимся с вами, украсят историю мирозданья искусные песни о ваших скитаньях! Ступай, бывший вестник моих повелений, ты странник отныне, в огромной вселенной, раз Нитья дороже тебе, чем служенье'.
И Стхана ушел, теряя свет тела, в бессильной руке мечом заострённым царапая пол самоцветный в обители Вишну...
...Когда же затихли шаги в отдаленье, слуги-вишнудута, богиня Лакшми, опустившись пред тем на колени, спросила у Вишну - властителя судеб:
'О, господин мой четырёхрукий! Вселенных источник, Вселенной хранитель, душ верных, заблудших - единый властитель! Источник бесстрашья, избавь от сомнений, супруг мой, что держит космическое проявленье!
О, непреходящий, конечный источник, ты тот, кто всё знает и верно и точно, чьих мыслей не ведают ни полубоги, ни демоны, в ратных учениях строги, ни люди - в познанье вселенной упорны, о Вишну, ответь на вопрос мой!
Скажи мне, о знающий было и будет, конечный судья, который всех судит, за что, с благодарностью, без наказанья, уходят поправшие Бога ногами? А слуг своих верных, движимых любовью, решивших казнить за грех несомненный, ты в мир отправляешь и зыбкий, и тленный? Ведь в воле твоей все движенья Вселенной, и будь они склонны к подобным 'злодействам', то Стхане и Нитье здесь было б не место! Ответь мне Нараяна, что ты задумал? С каким порученьем их в Ад посылаешь, ответь, о, любимый, ты истину знаешь!'
Нараяна молвил, помедлив с ответом:
'Ответь, о, дарящая нежность и ласку, как долго мне Стхана и Нитья служили?'
'Не больше, чем калпу' - сказала богиня.
И смех трансцендентный раздался в чертогах: 'О нет, ошибаешься, милая взорам! Не меньше, чем вечность, где калпа - мгновенье, миров уж прошло не одно поколенье, как Стхана и Нитья на службу свою заступили, и в мире надзвёздном, меня попросили, что если в сём мире, непрочном и тленном, исчезнет нужда в их служении верном, то их возвращение сделать уроком, для совесть забывших - наглядным упрёком, любви незабвенной напоминаньем, такой, что избавит весь мир от страданий...'
'Тогда почему же, о, Непогрешимый, слуг верных бросаешь в мученья пучину? И без порученья, желанной награды - как будто прогнал ты Нитью и Стхану?!' - спросила Лакшми, удивлённая пуще.
'Мне скучно на Вайкунтхе без этой пары' - Нараяна ей отвечал всемогущий: 'О, если б Лакшми, ты бы, милая, знала, о, если б Лакшми, ты, хотя б угадала, кто скрылся под именем Нитья и Стхана! Всем душам в Аду грозят испытанья - невинным защиты, злодеям кары, нет лучшей, чем наши Нитья и Стхана! Их души - для лучших служений созданья, их видеть на страже - мне наказанье, глядеть, как забыв силу чувств, веря в майи обманы, друг друга не вспомнят ни Нитья ни Стхана! Сердец их коснуться, заставить вновь биться, друг к другу с всей силой любви устремиться - вот тайна проклятья, вот их награда! Вернейшая, верь, им большей - не надо!'
"Быть может", - богиня любви вопросила - "мне лично заняться Нитьей и Стханой?!"
"Терпенье, мы встретим не раз эту пару..." - ответил Господь и опять улыбнулся...
Начало вступленья я здесь завершаю. Что будет, что дальше - ты вскоре узнаешь...
Запись 7-я, Глава 2. "Испытующий Бога"
"'О сильнорукий Кришна, разве человек,
сошедший с пути трансцендентальности,
не лишается духовного и материального успеха
и не исчезает, подобно разорванному облаку,
не имея прибежища ни в том, ни в этом мире?'
Арджуна.
'Бхагавад-Гита', 6:38
А Стхана спешил, торопился вдогонку за другом... Не ждал корабля он, подобного птице, не седлал коней быстроходных, по звёздам со скоростью мыслей способных его пронести - своими ногами он встал на Дорогу Богов и сквозь космос помчался, ища того йога, что только покинул планету Всевышнего Бога.
Он думал, что Нитья, стыдом уничженный, прощенья просить поспешил у Поправшего Бога. Он слышал, что йог говорил Нараяне, что вскоре хотел заглянуть он к Арьяме, правителю предков туманной планеты, и Стхана, теперь памятуя об этом, шаги своих ног к Питрилоке направил, ведь думал, друг верный, что Нитью найдёт, упредит наказанье, от адских мучений избавит заранье.
Но в тронных покоях князя Арьямы, он Нитью не встретил - Нитьи там не бывало! Сам йог, удручённый слуг Бога паденьем, хотел попросить у Стханы прощенья, но опуститься пред ним на колени Стхана не дал, удержав его третьей рукою:
'Не надо, о мудрый, постигший все сиддхи! Мой грех пред тобой, мой грех перед Вишну, увы, не искупишь чужим покаяньем. Уже началося моё наказанье. Я только хочу, пред тем, как в тьме Ада исчезну, найти друга Нитью, его обнадёжить, словами от Бога - что ждёт с нетерпеньем двоих нас обратно, что с радостью встретит в обители Брахмы, когда мы вернёмся, пройдя все препоны, очистив сердца от гнева и злобы!'
Тут Арьяма, мира умерших властитель, тех, кто не родился опять, повелитель, спросил у слуги четырехрукого Вишну:
'О, светлый посланник Всевышнего Бога! Открой мне причину, что за тревога? Своим посещеньем меня ты уважил - я вижу, ты добр и умён, и отважен. Мой дом освятил ты нежданным визитом - но может, хозяину скажешь причину?!'
'Зовут меня Стхана' - ответил несчастный - 'последние дни в этом теле прекрасном, где с каждой минутой теряю я силу - знай, злая гордыня меня поразила!
Недавно, влекомый всесильной судьбою, узрел я попрание Бога ногою. И вместо того, чтоб восславить событье, свой суд и расправу решил совершить я - и друга вовлёк в незаконное дело... За это, от Господа, нам и влетело...
И Нитья - мой друг - не снеся осужденья, ушел, убежал, не дождавшись прощенья, которое дал нам предмет созерцанья. Я ж, жизни без друга не зная, себе сам тогда попросил наказанья - лишь дать мне способность, заместо прощенья, что Нитью узнаю в любом воплощение, и коли Судьбы закон непреложен, и вместо него пострадать невозможно, то вместе, в единую бездну мучений - где Нитья - там Стхана нырнёт без сомнений!'
Сказал тогда Арьяма, мудрый властитель:
'Спасибо, о Стхана, меня просветил ты! Но повести тайну раскрой перед нами: как имя поправшего Вишну ногами? Кем был негодяй, ударивший Бога?..'
'Увы! То был я...' - раздались слова йога: 'Увы, это я, гордыней влекомый, решился ногой испытать милость Бога. Я с детства, читая любимые книги, испытывал зависть к деяниям Бхриги; и думал, ступени осилив всей йоги, что вызнаю сам я правду о Боге! Теперь же мне грустно за эту проказу... О, если б я знал, кто б сказал мне заранье, что кто-то другой понесёт наказанье за глупую шалость забытого детства - я б вырвал мечту ту из жесткого сердца! Мне горестно видеть слуг Божьих паденье, как жаль, что плохой был для Нитьи мишенью! Хотел б я лишиться мистической йоги, родится безруким, родиться безногим, слепым и глухим в новой жизни родиться, лишь б не страдал Стхана, не мучался Нитья! Такому прощения нет поведенью - душ верных и преданных вызвать паденье!'
'Постой!' - тут прервал Стхана йога: 'И ты не увидел здесь руку Бога? Он другом тебя называл не напрасно, подумай немного, мудрец седовласый! Он непогрешимый властитель Вселенной, он знает начало и завершенье всех суетных дел в изменчивом мире, все сиддхи на свете тебя не смогли бы приблизить к лотосным стопам Нараяны, коль зависти в сердце сквозили бы раны!
Мудрец! Себя не кори понапрасну! Причину событий я знаю прекрасно - мы с Нитьей утратили прежнее рвенье и тем заслужили наше паденье!..' - и Стхана тут топнул, себя проклиная, в полу появилась дыра небольшая, размером со след от ноги вишнудута.
Промолвил Арьяма, спустя полминуты:
'Послушай совета, о, гость невезучий! Напрасно себя ты тревогами мучишь, напрасно себя ты считаешь несчастным, и Нитью здесь ищешь ты тоже напрасно! Здесь те, кто грешил тыщи лет, поселились, вы ж перед Вишну лишь раз провинились. Послушай, о, Стхана, мой жизненный опыт: к Сатьялоке вечной направь свои стопы! Создателю-Брахме с почтеньем поведай, какие свалились на вас с Нитьей беды. Творенья творитель, он знает заранье, где вам суждено понести наказанье. Спеши, да привет передай от Арьямы!' - царь крикнул вдогонку ушедшему Стхане.
А Стхана поднялся над облаками, и, не утруждая себя заклинаньем, вдруг вырос стократно, стал исполином, подобным горе над цветущей долиной. Тень на миг на планету упала - подумали питы: 'вот ночь настала'. Но тут же рассвет наступил нежеланный - то, прославляя деянья Ваманы, к оси Вселенной направился Стхана.
В пять длинных шагов одолев мирозданье, он опустился пред Брахмы вратами, в размер свой нормальный придя понемногу. Ещё бы чуть-чуть - и забили б тревогу могучие стражи Обители Правды! Но Стхану узнавши, оружье убрали, с улыбкой спросили причину печали.
Внимали рассказу его полубоги, и мудрецы, что в молениях строги, пришедшие в гости к Творцу Мирозданья. Сочувствие вызвало повествованье о Нитье и Стхане, лишившихся счастья.
Движимый сочувствием и соучастьем, один из слуг, к Брахме свободно входящий, сказал:
'Ты дело свое не ложи в долгий ящик! Я Нитью не видел на этой планете, о, Стхана - но знает всё Брахма на свете! Создатель природы, доверенный Бога, он знает всех жизней судьбу и дорогу. Спроси - (я тебе посодействую в этом), к нему обратись за мудрым советом, где странствует Нитья, друг невезучий, в морской глубине, иль над горною кручей, спроси Творца лишь учтиво, с почтеньем - он сразу укажет планету, страну, поселенье, где новое Нитья обрёл воплощенье. Дай время, я скоро вернусь с доброй вестью' - и он поспешил, а Стхана остался на месте.
...Стхана присел у куста париджаты. Рядом, полдневной дремотой объята, райская дева цветком любовалась, но, усталые глазки слипались, она потянулась, сладко зевнула, и не заметила, как и заснула... Голову к Стхане склонив на колени, руки же, словно сложив для молений, под щёку удобно она положила, чтобы подушкою ей послужили меж нежной щекой - и бедром мускулистым, бывшего верного вестника Вишну.
Стхана задумчиво кудри ей гладил, взгляд пред собой в пустоту свой направив. Словно не видя людей и строенья, он о своём размышлял преступленье:
"Господи, что же со мною случилось? Как же такая беда получилась? Откуда взялась в моём сердце скверна? Нитья, бедняга, страдает, наверно...
О, мой единственный Бог, Вседержитель! Предавшихся душ неизменный спаситель! Дай поскорее мне встретиться с Нитьей, всю боль и отчаянье с ним разделить бы! Прости, о, конечный владыка Вселенной, за то, что я был и глупым, и гневным! Пусть Брахма скорей на вопрос мой ответит: где Нитья? Какая звезда ему светит?"
А Брахма в то время в саду размышлял - нетленную Вайкунтху он вспоминал. По праву творца этой дивной вселенной что-то в своём улучшал он шедевре - быть может, палитру нового цвета для взора красавиц с далёкой планеты, быть может, у демонов - ужасов ночи, крыло удлинял, а хвост делал короче, а может, создал для удобства и тени - новое дерево в царстве растений.
Но вдруг, восемь глаз он открыл удивлённо - расслышал веленья Всевышнего Бога. Творец огляделся, слугу увидав, что Стхане содействие пообещал, и всеми слуге улыбаясь главами, к нему обратился с такими словами:
"Подойди, о, слуга и доверенный друг! Немерено ты оказал мне услуг! Я слышал, к нам в гости зашел вишнудут - по имени Стхана, носитель Акродхи. Я знаю, судьба у него не из лёгких - он друга пропавшего ищет в творенье и пребывает сейчас в затрудненьи, запутавшись в яркой, блистающей майе - ему я помочь и увидеть желаю. Иди, и запомни же - Стхана, с апсарой уснувшей, по имени Кама, сидит за седьмым из кустов париджаты..." - и слуга побежал, волненьем объятый, и восхищенный Брахмы прозреньем...
А Стхана, свое осознав поведенье, про деву с печальною нежностью думал:
"Не вовремя же ты на мне прикорнула... Кто я для тебя, скажи мне, апсара? Иль ты изголовью случайному рада? Своими кудрями укрыла колени, тому, кто не стоит совсем снисхожденья. Беспечная! Ты даже не знаешь, что негодяю свой сон доверяешь...
Да - негодяю, ослушнику Бога, отсюда мне в Ад прямая дорога! Родиться средь демонов, исчадий ночи, чей век твоей дрёмы полдневной короче! Такую я карму себе заработал, и утруждаюсь одной лишь заботой - чтоб друга найти, которого предал, с ним бед из одной из чаши отведать! Быть может, мне Брахма в этом поможет?!
Да, в общем, поможет без всяких "быть может"! О, райская гури, скажи, может, знаешь, насколько я верно сейчас поступаю? Я ведь не клялся Всевышнему Богу, что Брахма укажет мне к Нитье дорогу; отнюдь, ведь клялся я в том Нараяне, что самолично пройду расстоянье в два шага Ваманы - и найду Нитью, средь майи туманной на сердца покинутый зов откликаясь, и ни к кому не обращаясь за помощью, иль за советом, и вот теперь нарушаю обеты..."
"Подруга достойных, прости, что тревожу, но больше мне здесь оставаться негоже. На поиски друга опять поспешу я..." - и смелым её разбудил поцелуем.
Проснулась, ресницами затрепетала, и дело бы не обошлось без скандала, но Стхану в обидчике дева признала, и доброй дороги ему пожелала, глядя, как Акродху засунув за пояс, отправился он в обетованный поиск.
Когда же нашел слуга куст париджаты, то дева давно уж сидела одна там...
Он след увидал на траве, на примятой - двенадцать йоджан, от пальцев до пяты! - и понял, что Стхана ушел с их планеты, так и не дождавшись у Брахмы совета.
Обратно, с печалью, предчувствуя беды, слуга шел, не зная, что и поведать, о приглашенья досадном провале - но, оказалось, всё Брахма знает:
"Ушел он? - спросил совершенный из смертных, - что видел, давай, расскажи мне об этом".
"О, господин мой четырёхглавый!" - так начал слуга рассказ свой про Стхану. "О, создающий всё мирозданье, спешил я исполнить твоё приказанье, но видно ноги нынче подводят, совсем старые стали, совсем уж не ходят...
Я к гостю спешил с радостной вестью, но только застал лишь остывшее место. Вот все, что я видел, и мне, право, странно - что здесь, на планете, ему не по нраву..."
'Что ж... Пусть будет так...' - сказал Брахма на это: 'Он поспешил в исполненье обета, что дал перед Вишну - без помощи лишней, пропавшего друга искать. Мне жаль, мой слуга, что не смог я помочь ему в деле нелёгком - советом, намёком, сочувственным вздохом... Но Карма, увы, над всеми довлеет, я верю, я знаю, найти он сумеет, и друга, и выход из положенья, в какое попал за служебное рвенье!..'
Творец замолчал с чувством тихой печали. Слуга ж, знавший, что было вначале, но страстно желавший узнать окончанье, задал вопрос творцу мирозданья:
'Скажи, о, хозяин мой четырехглавый, как будет долго искать Нитью Стхана? Сумеет ли встретиться вишнудут падший с другом своим, во тьме ада пропадшим? Что будет тогда?' - слуга вопрошал, и Брахма премудрый, ему отвечал:
'Ты зря беспокоишься, верный слуга, мне странников этих известна судьба. Друг друга искать они не перестанут, и всё-таки встретятся Нитья и Стхана! Господь прилетит встречать их на Гаруде, мы встретим их здесь, я знаю - так будет!'
'А скоро ли друга отыщет носящий Акродху?' - служитель спросил после краткого вздоха.
'Не скоро...' - сказал ему Брахма тогда.
'Почему?' - 'Он просто пошел не туда...'
И досаду свою передав многоточьем, на этом главу я вступленья закончу...
Глава 3. "Карма"
"Те, кто поклоняется полубогам, родятся среди полубогов;
те, кто поклоняется предкам, отправляются к предкам;
те, кто поклоняются привидениям и духам,
родятся среди этих существ;
а те, кто поклоняются мне, будут жить со Мной"
Кришна.
"Бхагавад-гита, 9:25"
...А Стхана уже с Индралокой простился. Спешил - и не очень-то и загостился, увидев в чертогах дождей и туманов, что Нитьи там тоже, увы, не бывало.
Огромным шагнул к Сиддхалоке он шагом - но Нитью и там опять не видали! Шагнул на планету апсар сладострастных - и здесь искал он друга напрасно! Шагнул к гандхарвам сладкоголосым - от Нитьи и волоса там не нашел он! И, полюса попирая ногами, всё ниже и ниже двигался Стхана.
Прошелся по тёмной он Нагов планете, где змеев короны только и светят, заглянул по пути к конноглавым киннарам - нет, Нитьи дорога там не лежала... На Земле, у людей искусных в строенье, он только ухудшил своё настроенье - увидев войны безобразные лица, решился он в Ад поскорей углубиться, срединных планет минуя границы, он силы терял, он торопился...
Седые под шлемом пряди блистали, морщины всё больше лицо покрывали, но шаг был у Стханы по-прежнему легок, он верил, что Нитью до смерти найдёт он!
Всё реже его встречали цветами, всё чаще - молчаньем иль злыми речами, а дальше пошли такие планеты, где Акродхе крови пришлось и отведать. Всё глубже и глубже, всё демоны злее, не раз выясняли, чей меч острее, но Стхана с Акродхой их тысячи стоил, лишь скорый конец его беспокоил, и в Господа помощь только и верил...
Он сделал привал на странной планете. Хоть там и дул пламенеющий ветер, и жаркое солнце нещадно пылало, зноем, казалось бы твёрдую, сталь размягчало, но хрупкие люди там поселились, невзгодами вовсе и не тяготились. Разумом - Аду вызов бросая, небоскрёбов-дворцов красоту воздвигая в черте городов за стеною прозрачной... Принятый с достойною речью изящной, Стхана на ночь у них остановился, но не для сна - он всю ночь молился.
Утром, на крышу взойдя небоскрёба, звезду не узнал он у горизонта. И вопросил оказавшихся рядом:
'Что за планета, над той горной грядой?'
Ему отвечали искусные в деле:
'Империя злыдней, призрачных телом! Они мирных стран промышляют захватом! Мы сами столетьями дани им платим! Неведом им Бог и законы природы - воровать, убивать - вот на что они годны!.. Не ты ли знаменье, о Вестник Света - что надо восстать против тяжкого гнета?..'
Но Стхана не слышал речей завершенья. Почувствовал странное он ощущенье: там, на планете, тонущей в заре, находится Нитья - он рядом, он здесь! И не попрощавшись ни делом, ни словом, он в звёздное небо взлетел метеором.
Прошел сквозь стену облаков и туманов, спустился в прозрачном лесу на поляну. И с бьющимся сердцем поднявшись на ноги, пошел, меж деревьев не видя дороги. Одежды и стопы росой увлажнял, Акродхой дорогу себе расчищал, и вышел на озера берег лесного, которое с неба ещё увидал он.
У озера двое семей отдыхали, двое детей в отдаленье играли. Один из них взгляд от игры оторвал - и Стхана заплакал, чуть не закричал - то Нитьи был взгляд, он Нитью узнал! Невидимым став, по прибрежной косе, он ближе решил подойти, осмелев...
А дети почти рядом с лесом играли - мяч лёгкий, упругий друг другу кидали, и битой его отбивая обратно, всё сильней и сильней увлекались азартом.
Вдруг ветер холодный подул от воды - и мяч зашвырнуло в густые кусты. О Стханы бедро он стукнулся звонко - слегка удивились оба ребёнка. И тот, что был раньше как Нитья известен, взяв биту - иллюзью защиты от леса, с отвагой на поиски в лес углубился, но мяч всё никак ему не находился.
Вот уж плеск волн затихает вдали - пропажу мальчишка не может найти! Вдруг видит - сияние из-за кустов - он ветви раздвинул биты концом - а там вишнудут постаревший сидел, прямо в глаза со слезами смотрел. Кудри седые длиною до плеч, сверкает на поясе вогнутый меч, одежда - без цвета лохмотья в дырах, но мяч он потерянный держит в руках!
Пред ним в таком виде Стхана предстал...
Мальчишка и биту свою потерял - забыв про пропажу, помчался назад, так лучшего друга в нём не узнав. Стхана в два шага его обогнал, и снова пред ним на колени упал. Он извинялся, себя проклинал, но Нитья ни слова не понимал - родившись, забыл он значение и написанье, тех слов, что сейчас в устах Стханы звучали! Вот, осмелев, он тронул круг света рукой - и боль вдруг пронзила руку стрелой! Испуганно птицы взвилися тучей - божественный свет был пламенем жгучим, для Нитьи, когда-то им обладавшим, а ныне до уровня призраков павшим.
И снова стал Стхана страданий причиной! Пришлось ему друга снова покинуть. Он слышал родителей шум приближенья, и снова, своё проклиная свеченье, исчез, как бредового мозга созданье, мальчишку в недоуменьи оставив...
Блуждал он долго по лесу, стеная, дороги не видя, деревья ломая - казалось, не будет на свете силы, что от мучений его б излечила!
Затмились все чувства горя туманом, и привели его на поляну, куда недавно он с неба спустился. Стхана немного тому удивился - как только иссякла отчаянья сила, что мир слезами загородила.
Птиц песни услышал он вдалеке, Акродху нагого - в первой руке, и, ничего ещё толком не помня, увидел стволы - от верхушки до корня разрублены Акродхи страшным ударом. Присел, сокрушаясь, на землю Стхана. Руками он блеск мечу наводил, но мыслью не здесь - он опять с Нитьей был! Вот уж стемнело, запели сверчки - решения Стхана не в силах найти! Тогда он оставил эти попытки и к Вишну воззвал короткой молитвой:
'Прекраснейший Бог, я молю, помоги! Ты видишь, я выход не в силах найти! Я Нитью отсюда спасти не сумею, я с каждой минутой слабей и глупее!
Прошу не пощады, а снисхожденья, о, подскажи мне, о, Вишну решенье! Скажи мне, о, Вишну, что сделать мне надо, чтоб Нитья и Стхана вовек были рядом?'
И - замолчал, прислушавшись к сердцу, свой ум успокоив на образе светлом Властителя Чувств, Творенья причине, на том, кто спасает из майи пучины предавшихся, верных, в аскезах упорных, правдивых, отважных, в желаниях скромных, кто душам даёт надежду и силу, он - Бог, над которым нет господина!
За час до рассвета пришел в себя Стхана. На ноги поднялся, стал в центре поляны, и с криком прощальным, над головой, взмахнул он Акродхой, сверкнувшем звездой:
'Мой друг и помощник надёжный, прости! Отныне с тобой мне не по пути. Ты жизнь и здоровье спасал мне не раз, поверь, как мне больно расстаться сейчас! Но в следущей жизни ты вряд ли поможешь, ты светом своим меня уничтожишь - рожусь я ужаснейшим адским созданьем, такое, увы, мне судьбы наказанье. Ты же - храни Нитью на этой планете, от бед защищай божественным светом, будь знаком на ней, приметной отметкой, что Нитья и Стхана друг друга встретят!'
И с молнийным блеском, под грома удары, вогнал он Акродху в средину поляны. Земля затряслась, раскалилась как печь - так горевал вогнутый меч. Деревья пожухли, обуглились травы - стала поляна озером лавы! Вихрь мощный поднялся чуть-чуть погодя - прозрачным стеклом застыла земля. Стекло, затвердев, не успело остыть - луч света ударил из центра в зенит! Туч он достиг раскалённой иглой - в них на полнеба он сделал окно. В первый раз звёзды на небе зажглись - планета с рожденья не видела их. Такой на прощание сделал подарок, Акродха-махайра, прощаясь со Стханой...
Стхана заплакал, часто дыша - ведь не привык он ходить без меча! Срок жизни у Стханы, увы, завершался - Господь попросил, чтоб он с ним расстался - и Стхана исполнил высшую волю, себе причиняя тяжкое горе.
Итак, утирая слёзы рукой, он с третьей попытки взлетел над землёй. И вскоре опять, спустя столько лет, ступил он на почву райских планет...
Знакомые Стхану не узнавали - смотрели с сочувствием вслед и печалью, ведь была незнакома немощь старенья, тем, кто добротой заслужил здесь рожденье.
Взял Стхана на время корабль быстролетный - сам дальше по звёздам шагать бы не смог он, и, засыпая под мерный шум крыльев, взял курс на Кайласу - к Господу Шиве.
Проснулся, лишь звёздное небо покинув. Сон краткий, не дав облегчения, минул. Глядит - уж скользят крыльев тени по зелени Леса Душистых Растений. Священное озеро сбоку сверкало, Кайласа-гора впереди вырастала - древом баньяна украсив вершину - одна из обителей Господа Шивы.
Там цветов красоте глаза покорялись, там птичьими песнями уши пленялись, там воздух наполнен был запахом дивным, там хвосты распустив, гуляли павлины, изредка голосом слух услаждая - их тучи Стхана спугнул, пролетая.
Ковёр из трав и цветов ароматных примял он, спускаясь, своим аппаратом. В руках держа Акродхи ножны пустые, на землю Кайласы священной ступил он. Замолкли вдруг птицы, притихли цикады, как будто визиту Стханы не рады. И третьего шага он не осилил, как за спиной раздался шум крыльев. Корабль, на котором он прилетел, крылья расправил и в небо взлетел - хотя никакой пилот в нём не сидел. И, очертив в небесах круг прощальный, исчез, улетел в другой край мирозданья.
И сразу цикады заверещали - чуть-чуть бы и Стхану они напугали. Он ножны Акродхи ненужные бросил, и к вершине побрёл, чтоб решить все вопросы.
Там, под древом баньяна, на шкуре оленьей, сидел Господь Шива - Бог Разрушенья. Беседу о Кришне и Нараяне вёл с гостем своим - справедливейшим Ямой.
Стхана их издалёка приметил - и, полдороги шагами измерив, в колени для силы рукой опираясь, (до ног добиралась немощная старость!), к Трезубец держащему, Тьмы повелителю, Внуку Всевышнего, Миров Разрушителю, к тому, кто на гнев скор и благоволенье, он крикнул с ходу, без уваженья:
'О Рудра, для смертных пример подражанья, о, бог, разрушающий мирозданье! Ты, что золою костров погребальных украшен, беседу прерви, для меня это важно!..'
Его перебил среди верующих первый:
'Уйди прочь, не испытывай нервы! Я вот возьму и сейчас изувечу, тебя, недостойный, за наглые речи, за грубость и неуваженье, прервавшие нашей беседы теченье!'
Пал Стхана на землю, моля о прощенье:
'Прости, о могущественнейший полубог, от старости разум мой стал недалёк. О, всемогущий сын Брахмы, прости, моя зреет карма, крепчают грехи... Я слепну от них и святость теряю, то, что помыслить не мог - позволяю. Убей - и исполни судьбы приговор, но, прежде, дай грешнику слово одно...'
Бог Шива вскричал, перебив его тут:
'Ты кем же считаешь меня, вишнудут?! Два раза подряд оскорбить - это слишком, я бог, или на побегушках мальчишка?! Акродху у Нитьи оставил ты зря - сегодня, он, может и спас бы тебя!'
'Да что ж за судьба у меня, за такая!' - вскричал наш герой, горько рыдая: 'Ослушаться Бога, Нитью в это вовлечь, два раза подряд гнев Шивы навлечь, на голову глупую, и по заслугам - нельзя предавать лучшего друга! Я сам умереть поскорей бы хотел, пока новых бед натворить не успел!'
И Яма, и Рудра, услышав рыданья, в сердцах оживили ростки состраданья, угасла решимость творить наказанье, от слов таких горьких - слов покаянья.
И, чтоб успокоить несчастного Стхану, бог спрятал трезубец, готовый к удару, и тщательно выбрав слова ободренья, к нему обратился, забыв оскорбленья:
'Зря ты средь звёзд Нитью искал - совсем другим голосом Шива сказал: - Мы с Нитьей друзья, ты уже позабыл?! Зачем не ко мне, а к Арьяме спешил? Зачем ты в поисках тратил столетья, зачем не дождался от Брахмы ответа? - а Нитья был здесь, ты бы мог его встретить! Был грешен твой друг обидой на Бога, жаль, что помочь ему смог лишь немного - семью подобрав для него и эпоху рожденья, где проще начать к Небесам восхожденье...
Не плачь, вишнудут, я не так уж обижен, горько глядеть ведь, как ты унижен! Не за себя тебя я ругал, а в Нитьи беде виновным считал!'
'Да так ведь и есть! - прервал Стхана Рудру: - Я сам не прощу, себе не забуду, как Нитью - друга с начал мирозданья, своими речами вовлёк в злодеянья, в тьму ада отправил, в мучений скитанья!..'
'Отнюдь, - отвечал ему Шива с улыбкой - То, что вы свершили, не было ошибкой. Тот йог был достоин вашего гнева - мне Вишну только что это поведал. Ваш срок пребывания здесь истекает, на Вайкунтхе вас Господь ожидает, но перед тем, как туда возвратиться, вы в демонов оба должны воплотиться, и вместе, вдвоём, для душ поученья, достичь Сатьялоки кругами мученья.
Воистину, дело - под силу героям! Проси чего хочешь, мы с Ямой исполним!'
В поклоне ничком упал пред ним Стхана:
'Ничто мне не надо, ничто мне не надо, о, Шива-господь, о, Карающий Яма! Прошу лишь, пусть даже в новом рожденье, я Нитье бы стал опорою верной, и в воду и в пламя бы - без сожаленья, лишь ради того, чтоб пробыть с ним мгновенье, я шел бы, и пусть - я прошу, не сочтите за тягость, судьба моя будет - быть с Нитьею рядом!'
Шива и Яма заулыбались:
'Всё сбудется так, как ты пожелаешь. Хоть ты сам себе временами перечишь, хоть просишь о том, что и так ты имеешь, но Нитью вовек ты забыть не сумеешь. И в тела темнице, и сбросив плоти оковы, путь к сердцу его ты всегда будешь помнить! Теперь помолись - твоя жизнь иссякает, новое тело тебя ожидает'.
'Кем же, скажи, суждено мне родиться? Призраком, змеем, пернатою птицей?' - Стхана спросил, проявив любопытство.
'Тс-с, - сказал Шива - Ты удивишься...'
И бог Разрушенья, с довольной улыбкой, поднялся со шкуры, сел с Стханою рядом, и глянул на Стхану испепеляющим взглядом...
...И умер герой наш без лишних мучений, только из памяти, перед забвеньем, всплыло апсары лицо на мгновенье, той, что столетье назад на его задремала коленях ...
Вспомнил, забыл, и стал ждать рожденья...
На этом стихи мы кончаем вступленья...
Запись 8-я - Часть 1-я, "Ещё не Аюта"
"Позови меня с собой,
Я пройду сквозь злые ночи,
Я отправлюсь за тобой,
Что бы путь мне не пророчил.
Я приду туда, где ты
Нарисуешь в небе солнце,
Где разбитые мечты
Обретают снова силу высоты"
Татьяна Снежина
"Позови меня с собой"
Глава 1. "Она"
"Неудачливый йог,
после многих и многих лет счастливой жизни
на райских планетах, где обитают праведные существа,
рождается в семье добродетельных людей,
или же в богатой аристократической семье."
Кришна.
"Бхагавад-Гита", 6:41
Она родилась в конце Эпохи Строительства, третьей дочерью в семье микадо, правящего одной из самых жарких и самых прекрасных планет в Мироздании - несравненной жемчужиной Пламенного Ада, носящей имя Края, Где Кончается Рассвет. Мать при рождении дала ей имя "Кадомацу" - "Привратная Сосна", ибо в тот день в Старой Столице шла особо бойкая торговля ими; отец прозвал "Мацуко" - "Ёлочка", вкладывая всю любовь, на которую был способен; вся семья звала просто "Малышка", как самую маленькую и любимую; при дворе её титуловали не иначе как "Третья Принцесса", ибо не пристало, называть имена благородных дам вслух; а в историю она вошла как "Аюта", последняя и неповторимая носительница этого звания, ставшего ей именем до конца жизни.
Её отец, прославленный император Итиро Явара, хотел ещё одного сына от второй, любимой жены, однако дочь - последнего ребёнка в семье, полюбил без памяти, и баловал без меры, видя, что с возрастом в ней проявляется его характер - Итиро-Завоевателя. Поэтому и со снисхождением смотрел он на её мальчишеские забавы, когда дочь, вместо игры в волан, обучалась держать в руках меч, или когда, вооружившись подушками, вместе с полком Левой Гвардии брала штурмом игрушечную крепость с укрепившимся там полком Правой, получая синяки под глазами и ссадины на коленках.
От матери - госпожи Ритто, прозванной так за месяц рождения, и характер, схожий с суровым сезоном, смелой северянки, и коварной отравительницы, Мацуко унаследовала лёгкую склонность к полноте и непослушный хохолок желтых волос, а от отца, победителя Даэны - маленький рост и широкие крылья горца. А от деда - великого Сабуро-строителя, вернувшего утраченную гордость народу демонов, ей досталось неистовое любопытство, и талант к магии, вместе с зелёными глазами, сулящими беду мужчинам. А может, жажду знаний будоражила кровь материнской линии - не зря ведь, Далай-лама Сияющей Лхасы в 75-м своем воплощении облагодетельствовал своим рождением семью императрицы, соизволив быть залогом покорности диких северных племён.
Род Микадо - хранителя Империи, Верховного заступника перед божественным гневом, едва не прервался тысячу лет назад, во время завоевания холодной планеты ракшасов. Тогда неожиданно погибли и император, и все наследники первого императорского рода Идзумо, до сих пор почитающегося некоторыми единственным истинным правителем государства. Тогда предок Аюты, Верховный Канцлер Мамору Явара, женившись на овдовевшей императрице, взвалил на себя груз почестей и обязанностей микадо, чем и запустил цепь воздаяний судьбы, но прославил свою фамилию.
Он выдал принцесс за своих сыновей, и, назначив друга и адъютанта Ияскэ Цукимура - Верховным Канцлером, думал, что с основанием новой династии горести оставят его потомков - но как он ошибался!..
Обязанности Императора и служение богам оказались настолько сложны и обременительны, что он вынужден был вскоре, чтобы не навлечь небрежением большие беды, переложить большую часть государственных дел на советников, и в большей степени - на друга-канцлера. Наверное, в первое время деревенский друг первого Императора династии хотел оградить его от тяжелых забот, но постепенно, блеск роскоши и нега богатой жизни развратила потомков простодушных крестьян и корысть овладела ими. Колёса Кармы повернулись, неся воздаяние роду Явара за предательство династии Идзумо через род Цукимура - они возжаждали ещё большей власти, чем им была дана, и вознамерились - и отобрали у Императора бразды правления государством. Потомков друзей детства не оберегали легенды о происхождении от небожителей и благоговейный трепет перед волей высших сил - и шаг за шагом, свергая слабых - интригами, сильных - ядом и клинком убийцы, любимых народом - уговорами принять обет монаха ради блага просветления, новый род обрёл власть, по иронии судьбы - методами самих же Явара...
Но, каких бы высот власти и влияния они не достигали, высокий государственный ум не был достоянием рода Цукимура ни в один момент их процветания. Ради обогащения, они посеяли рознь меж благородными родами и союзниками Империи. Ложными речами и непростительными поступками они разделили знатные роды, наслаждаясь их интригами и ссорами, после которых богатства проигравшего спор делилось меж победителем и канцлером. Поля, посёлки и города, лишались мира и спокойствия из-за вздорных наместников, и в пламени смуты горели заводы, топтались поля, рушились дороги и мосты. Крестьяне, рабочие и строители, видя, как гибнет созданное их руками и не в силах заниматься привычным делом, брались за мечи и продавали себя во враждующие армии кровожадных полководцев, только тративших богатства предков и доверенные им жизни в междоусобицах, а не оберегающие и не накапливающие их. Страна демонов, когда-то завоёванная сиддхами под предводительством отважного Сяо Хун Шаня, при первых микадо династии Явара, сбросила позорное иго Красного Императора, призвав на помощь призрачные легионы планеты Амаль, славные победами и верностью слову - единственную армию, не боящуюся читающих мысли сиддхов. Но первый же по-настоящему обретший власть канцлер Хадзимэ Цукимура, умудрился нарушить союзный договор, да так, что разгневанный Кикереш - предводитель армии призраков, развернулся, и сам завоевал Край Конца Рассвета, примерно наказав вероломство, разрушив всё, что было дорого их сердцам, и, осквернив святыни, что поддерживали гордость и желание сражаться. Втрое более тяжелой кабалой, чем владычество Красного Императора, обернулось возмездие Республики для империи демонов, растоптав гордыню не только благородных родов, но и всего народа, заплатившего тяжкую цену за коварство правителей.
А потом... Потом должно было пройти восемьсот лет, прежде чем появился настоящий герой - дед Аюты, Сабуро-строитель. Его старший брат по вступлению в возраст выбрал иноческий подвиг, и, говорят, не по своей воле. Второй брат, обучаясь стрельбе из лука вместе с наследником Цукимура, нежданно упал со скалы, и тут вся Империя знала кто причина... И только Сабуро, не последнего ребёнка в семье, но - женившегося по любви на единственной дочери канцлера, пожалели несносные Цукимура.
Он назвал эпоху своего правления "Строительством" - и приказал сносить по всей Империи угловатые, безвкусные коробчатые дома, сделанные в стиле завоевателей-призраков, строить новые, в старом каноне, завоевателей-сиддхов, изгнанных легионами Республики Амаль, и напоминавших прежние времена, когда возмездие за предательство ещё не обрушилось на их мир, и Империя, ещё не сломленная чувством вины, на равных разговаривала с могучей Республикой. Он напомнил позабытые обычаи любования цветами и луной, искусство разведения садов из трав и камней, которое мгновенно стало популярным более чем в седой древности. Вельможи и сам Император оделись в древние одежды из разноцветных шелков, забыв тесные мундиры, неудобные тоги и плащи завоевателей. Введя в моду и обязанность старый стиль и старые обычаи, милые сердцам древних родов, он основал новую столицу - Город Снов, окруженную кольцом прекраснейших гор, в глубине живописнейшей долины, по образцу Запретного Города Красного Императора Сиддхов, города, над которым не властно время, столицу, достойную сравнения с шедеврами самого Майи.
Цукимура почитали род императора выхолощенным и выродившимся, а странные причуды в моде и строительстве были для них лишь доказательством его очевидного безумия, впрочем, неопасного, поэтому, обращаясь к защитнику от божественного гнева унизительным прозвищем "зятёк", смотрели с ленивым снисхождением на его забавы. Ему даже позволили вести суды между вельможами, пряча свой лик за бамбуковой занавеской, и Император неожиданно для многих старых врагов находил слова примирения, ослаблявших древнюю вражду и решения давних споров, поражающие справедливостью - так что бушевавшие столетиями междоусобицы затихали сами, давая отдых удобренным кровью землям демонов. Крестьяне и горожане, измученные непосильными налогами жадных даймё, прежде, чтобы прокормить свою семью, продававшие себя солдатами в армии, что служили не для сбережения мира, а лишь для раздоров и неуместной гордости хозяев, вернулись на поля и заводы, которым больше не угрожали налёты разбойников-самураев, понявших, что труд за плугом выгоднее меча. Реформы микадо улучшали жизнь, и благосостояние простого народа, успокаивали разногласия меж древними и благородными родами, позволяли получать больший доход с владений - и, наслаждаясь спокойной эпохой строительства великих городов и прекрасных дворцов, всё больше погрязая в роскоши и безделии, род Цукимура ослабил своё влияние на решения Императора. За дарованные богатства, можно было смотреть сквозь пальцы и на остальные странности, не замечая, кого, на самом деле, дало роду Явара разгневанное их грехами Провидение, за блеском злата и леностью, забывая приемы стрельбы и обращения с мечом.
Император ликвидировал последние крохи недовольства на Пороге Удачи - планете ракшасов, горестной для Первой династии, где тысячу лет царил раздор - решив его раз и навсегда мечом и своей властью, внушив уважение к имени Императора даже последним дикарям, а, когда подрос единственный сын (а как ему хотелось иметь ещё!), принц Итиро (будущий отец Аюты) - отправил его завоёвывать Даэну - тёмную и холодную планету суккубов, третью и последнюю в их звёздной системе, дабы расширить до возможных пределов границы Империи. Сына - потому как высший защитник от божественного гнева не имел права проливать кровь пред ликом Небесной Богини, и поэтому обязанность ведения войн издавна лежала на плечах принцев и Канцлера.
При Сабуро мощь Империи впервые после завоевания призраками достигла таких границ, что микадо в первый раз за тысячелетие самолично объявил войну, почувствовав себя в силах завершить покорение системы, и завоевать последнюю из трёх планет - Даэну. В первый раз Явара с момента основания династии сами возглавили войско, и, конечно же, последний канцлер Хасики Цукимура вместе с двумя сыновьями, ничего не подозревая, присоединился к армии принца, надеясь на богатую долю добычи и неувядаемую славу. Разве могли сильные лишь женскими чарами суккубы, населявшие эту планету, оказать сопротивление демонам Разрушения?
Но всё пошло хуже, даже чем ожидал дед-император. Армия демонов, восемьсот лет переживавшая раздор и бесчестие, совсем разучилась сражаться под рукой одного полководца, и, несмотря на отвагу отдельных героев, потеряла за всю кампанию половину общей численности. И это с кем - с суккубами, слабыми женщинами, прославившимися на всю Вселенную подвигами на брачном ложе, а не на ратном поле! В первую же неделю погибли оба сына канцлера вместе с львиной долей армии, попавшей в засаду темных искусительниц! Это было возмутительно, но даже слабейшая армия Вселенной отказалась покоряться воле Императора, предпочитая свободу - служению.
Но, Принц Итиро, авансом прозванный дома 'Завоевателем', скрипя зубами, учился на своих ошибках, и, как результат - за пять лет войны всё-таки завоевал проклятую Даэну! Коварные, и внезапно проявившие недюжинный военный талант суккубы, были, наконец, повержены и принуждены к покорности, признав божественность Императора, и перейдя под его руку, а принадлежавшие им земли и богатства были разделены меж микадо и благородными родами, показавшими наибольшую доблесть.
В это время на всю Империю вновь прозвучало имя канцлера Цукимура. Но отнюдь не так, как бы Канцлеру этого хотелось. Убитый горем от потери сыновей, Хасики Цукимура всю кампанию служил деталью обоза, без дела только мешаясь действующей армии. Его уважали и не обвиняли в неудачах, понимая, что горе от такой потери вровень тяжело как для праведников, так и негодяев. Но, когда, после победы, на дележе добычи, Цукимура потребовали себе большую долю, чем прославленные герои, даже последние друзья отвернулись от них, и в анналы истории впервые было записано истинное прозвище Цукимура - "Канцлеры-Трусы"! Императору и герою-принцу даже не пришлось прикладывать к этому руку. Чашу позора Цукимура выбрали и испили сами - ведь каждая семья, прямо или косвенно знала о его поведении во время войны, так как не было на обеих планетах ни одного дома, который не скорбел бы о сыне, брате, муже, или отце! И какие бы пережитые горести род канцлера не приводил в своё оправдание - любая семья Империи могла перечислить в сто раз больший счёт. Никто больше не хотел подчиняться приказам канцлера и его сторонников, а Императора и Наследного Принца, отца Аюты стали чтить наравне с героями Первой Династии. Тут ещё, от суккубов, хлынувших рабынями, служанками, наложницами и куртизанкам в зенаны и бордели Империи, всплыли нелицеприятные подробности позорной смерти сыновей и гибели доверенного им войска... так, что, когда на покорённой Даэне вспыхнуло восстание, Канцлер был единственный, кто обрадовался ему, как возможности 'спасти лицо'. Но они не знали, насколько мстительна судьба к злокозненным грешникам...
К тому времени, за бесчисленные грехи, род Цукимура уже утратил полководческий талант, когда-то возвысивший его, но для того, чтобы воздаяние Кармы свершилось неотвратимо, Провидением ему была дарована удача, на которой он истощил свой запас чаши благодеяний. И чаша воздаяния не замедлила переполниться. Хасики не жалел живой силы, устраивая такие мясорубки, при памяти которых в ужасе седели, казалось бы, ко всему привычные, ветераны Вторжения. И своей рукой отправил на верную смерть неисчислимое число верных ему сторонников.
Население, напуганное такой жестокостью, вскоре перестало поддерживать повстанцев. Это был настоящий успех Цукимура, он даже оплатил во всех храмах торжественные молебны, когда лидер восставших согласилась на переговоры... И они стали поминальными, когда на этих переговорах канцлер скоропостижно скончался, по слухам - в сладких объятиях страстного суккуба, а, по словам завистливых клеветников - смертью собаки, одурманенный зельем из золотой хатаки...
Так жестоко, руками врагов, отомстил Сабуро Явара за века унижений рода, за смерть родного брата. Ропот поднялся по всей Империи, но Император скинул обманувшую врагов маску "чудака", и железной рукой задушил несогласные голоса. Обнажились и налились кровью мечи на самом Крае Последнего Рассвета, и крылья Императорских Гвардейцев распахнулись уже не над медными зиккуратами Даэны, а над крышами золотых дворцов знати, неся бурю клинков непокорным, и не знающим своего места. Дымы пожаров затмили восходы и закаты яростной богини Аматэрасу, в тот год напомнившей, чей гнев на самом деле воплощает Божественный Император. Не осталось почти ни одного мужчины - носителя фамилии Цукимура. Исключение сделали только для семимесячного Сатоси, которого отдали на воспитание верной микадо семье, (всех женщин Цукимура, кроме императрицы, насильно постригли в монахини). А, спустя годы, уже император Итиро женил его на своей старшей дочери, сумевшей загнать специально воспитанного неудачником и мямлей мужа, (так же как когда-то Цукимура воспитывали наследных принцев) - под каблук.
День свадьбы старшей сестры был для юной Мацуко самым счастливым, и одновременно - самым печальным из воспоминаний детства. Хоть много радостей и дарил великолепный праздник, устроенный специально с излишней роскошью, чтобы развеять в народе горечь от недавней кончины Императора-деда, но она-то прощалась с любимой сестрой, лучшей подругой, хранительницей и доверительнице всех тайн детского сердца. Сколько они выплакали слёз на прощание, сидя в обнимку в самой маленькой комнатке Дворца Полуночных Цветов! Принцессу Первую, едва начавшую взрослую жизнь, и принцессу Третью - только ожидающую пору юности, связало всё, чем может связать любящих сестёр Провидение - от удивительного внешнего сходства до близости сердец. Даже судьба, открытая заезжим предсказателем, была родственна: одной - жить с мужем вдалеке, другой - мужа издалека...
Выйдя к гостям, они не скрывали рукавов, мокрых от слёз, не поправляли испорченного макияжа. Больше они не виделись - иначе, как на портретах, сделанных придворными художниками и скорописцами, да хранили разноцветные листочки писем и засохшие цветочные веточки, посланные с ними...
Тогда для юной принцессы кончилось детство. Началось отрочество, заполненное уроками и обязанностями члена императорской семьи, незаметно за занятиями наступила юность, наполненная ароматами тёплых весенних ночей, и сладкими грёзами на одиноком девичьем ложе. Она втайне завидовала, слушая рассказы повзрослевших фрейлин об их любовных приключениях, но, неизменно благородно преодолевая соблазны, оставалась верна своей сокровенной мечте - неведомому принцу Издалека...
Отец, видя её усердие и успехи в учёбе, однажды обрадовал, пообещав, что в год совершеннолетия отправит учиться магии к самому Майе Данаве, величайшему зодчему и волшебнику среди демонов. Сколько было радости!..
И вот, прошло уже несколько дней, как совершеннолетие наступило...
...Она проснулась вместе с рассветом - по давней привычке, подкреплённой нетерпеливым ожиданием праздника. Всё равно уже не давал спать топот неловких служанок, готовящихся к генеральной уборке, и решетчатые тени ситоми на полу с каждой минутой всё светлели, напоминая о приближающемся дне.
Лохматая Аматэрасу, как будто тоже желая посмотреться в зеркало, выглянула самым маленьким краешком из-за горизонта, и только коронующие её красу протуберанцы, вспыхивая в отдалении, выдавали истинную величину диска.
Звёзды погасли ещё за полчаса до рассвета. Жалея, что так и не успела проститься с ними, девушка надела чёрное мужское кимоно, просунув крылья в прорези под рукавами, и, не торопясь завтракать, выскользнула из своих покоев, чуть-чуть сдвинув створку сёдзи. Уже в коридоре, она убрала длинные волосы в хвост, который завязала в узел, чтобы не мешались в полёте, и, как заправский ниндзя, прокралась к ближайшей взлётной площадке.
Она радовалась, как ребёнок, когда ей удавалось незаметно миновать стражника, но очень-очень сильно подозревала, что караульные, завидев золотистую зарницу на стенах, специально поворачиваются к ней спиной, прикрываются крылом и так притворно зевают.
Её собственный дворец, "Тень Сосновой Рощи", подаренный отцом в Год Дракона, почти всё время пустовал, лишь изредка служа убежищем для опальных фрейлин, а сама принцесса, с пятнадцати лет, после первой ссоры с родителями, обитала здесь - в укреплённой крепости "Иваоропенерег", за Южными воротами столицы.
Дед-император, строя город, очень переживал, что из долины нет прямой и лёгкой дороги на юг, к богатым приморским городам, и, в конце концов, приказал пробить ядерным взрывом проход в Южной Стене, а для охраны - построить крепость с мощной артиллерией и сильным гарнизоном. Ещё четыре года назад, "Иваоропенерег", и в самом деле похожий на сидящую на скале демона-сову, кроме доблести солдат и глубокого рва, охраняла ещё и высокая радиация в окрестностях, обеззараженных после того, как здесь поселилась Её Третье Высочество.
Защищаться, кстати, было от кого - южные пираты, в отличие от северных кочевников, не верили ни в бога, ни в чёрта, и очень часто беспокоили Прибрежные Горы, один раз - при строителе-деде, даже дойдя до Новой Столицы, и заставив поработать ужасающие орудия крепости, разбивавшие горы, как и обещало название укрепления. Мимо этих орудий, проникнув в цитадель, как раз сейчас и кралась героиня, обходя штабеля снарядов и трансформаторные будки молниеразрядников.
Принцесса не дыша, бесшумно открыла дверь в сторожку - и увидела крушение своих утренних планов. За высоким, по моде призраков, столиком, сидя на табуретке, прямо перед шлюзом, завтракал её старший брат, наследный принц Мамору. И хотя он сидел спиной и широкими крыльями ко входу, Кадомацу поняла, что "попалась"...
- Привет, - сказал брат, даже не обернувшись.
Не отвечая на слова, сдерживая улыбку, она быстро подбежала, и закрыла ему глаза ладошками.
- Сестрёнка, кроме тебя, здесь никого нет оранжевых, так что зря стараешься. Кожа императорских цветов тебя выдаёт.
Кожа самого наследника была темнее - дар другой матери, старшей императрицы.
Мацуко улыбнулась, отпустила голову брата, и, совершенно непочтительно и непозволительно для столь знатной дамы и младшей сестры, села на стол перед принцем и старшим братом, вытянув стройные ноги.
Мамору чуть отодвинул чашку:
- Ты сама-то завтракала?
- Не-а, всё равно вечером праздник, так что успею. Отец старался, лучших поваров опять собрал - лучшие лакомства приготовят. А у нас тут один солдатский рис. Досадно будет, если наедимся тут и потом ничего вкусного не попробуем.
- О... Точно только из-за этого?! А ты у нас не худеешь? Смотри, если узнаю, что ты опять на своей дурацкой диете сидишь, возьму твою катану, и ею же, по попе, и отшлёпаю! - грозно нахмурив брови и свирепо вращая глазами, спросил сестрёнку грозный Принц-Самурай.
- Да что ты, нет! - она рассмеялась, видя его мимику: - Я после тех обмороков зарок дала в храме - больше не голодать. Хотя, если честно, летать тяжелее стало - жир книзу тянет, - она надула губки - признание того, что её собственное тело не даёт ей быть настолько сильной и ловкой, как она бы хотела, было для неё проблемой с ранней юности.
- Зато хоть крылья разовьёшь. Да и какой у тебя жир - сколько помню, с позапрошлого году не менялась.