Взвинченным стоном средь тысяч витражных осколков:
Смогут ли души, гнетомые болью и страхом,
Вновь обрести голоса несгибаемой воли?
Тёмными башнями высятся наши фигуры -
Тени, гонимые ветром сквозь битвы и грозы.
Миля за милей, шагаем мы в призрачном свете,
Сквозь горизонт пробивая дорогу за солнцем.
I. ВОЙНА
Капрал Нильс Стуре взвёл курок пистолета и прибавил ходу: смерть шла за ними по пятам.
Дорожная грязь разлеталась комьями из-под ног у двух мушкетёров. Их настигали. Нильс бежал изо всех сил - чувство было такое, что широкополая шляпа с фазаньими перьями слетит в любой момент. Весь низ длиннополого синего дублета был забрызган. Левое плечо отягощало свёрнутое знамя, да ещё и приходилось держать его так, чтобы ремень мушкета не слетел, но это знамя капрал ни за что не мог бросить. Не здесь, не сейчас, не после всего, что случилось.
Лукас Бликстен, совсем ещё юный парень с прямыми каштановыми волосами и косым шрамом через всю левую щёку, бежал рядом и шумно дышал сквозь стиснутые зубы. Такой же синий дублет, такая же шляпа, такой же мушкет - сейчас он единственный оставался с Нильсом, и капрал готов был без колебаний сложить за него голову. Резко обернувшись, мальчишка прокричал на бегу:
Нильс резко повёл усами при мысли о преследователях. Он ясно помнил, кто - что их догоняет. Следом за мушкетёрами неслись четверо живых мертвецов - четверо несчастных, обращённых в пустые, безмозглые оболочки самих себя. Умертвия появлялись тут и там уже не первый год, но только теперь шведским солдатам довелось встретиться с ними. Никто не знал, какие злые чары могли сотворить подобное, но кого ни послушай - все твердили про очевидную связь с сатаной. Одно радовало - от пуль и стали они ложились почти так же, как и обычные люди. Однако сейчас их было четверо, и, в отличие от живых, они не ведали страха и не имели рассудка, а двигало ими лишь одно - стремление убивать.
Проклятая померанская равнина была так скудна на деревья и пригорки, что нечем было воспользоваться и получить хотя бы какое-то преимущество. Но было уже недалеко до одинокой фермы, стоявшей невдалеке от дороги. Спасительный дом не выглядел заброшенным, но намётанный глаз Нильса уже приметил разбитое окно - похозяйничали либо умертвия, либо мародёры, но сейчас они были последней заботой шведов. Оставалось только дотянуть.
Они пробежали прямиком через большую лужу посередине колеи и взбежали на бугорок, вода противно захлюпала в сапогах. Между ними и домом оставалась только низкая изгородь. Не останавливаясь, Нильс перебросил знамя через забор и попросту навалился на него с разбегу, сломав хлипкую ограду. Перекатившись, он схватил знамя и припустил дальше.
- Я в дверь, капрал!
- Стоять! За мной будешь! Я смотрю влево, ты вправо, понял?
- Так точно!
Лукас послушно встал, приготовив ружьё. Подбежав к разбитому окну, Стуре забросил знамя внутрь и на секунду остановился, переводя дыхание. Снял с плеча мушкет, поправил фитиль на курке, а потом бросился к двери и с ходу высадил её прикладом, врываясь внутрь. Прочесал прицелом левую часть сеней - никого. В ту же секунду повернулся вправо, куда уже смотрел мушкет Бликстена - пусто. Без лишних слов юноша захлопнул дверь и задвинул засов.
- Окно! - скомандовал Нильс. - Пали только наверняка!
Лукас занял позицию, присев на колено. Стуре опрокинул небольшую столешницу и потащил к двери - стоявший на ней оловянный таз загремел по полу. Бахнул выстрел, и Бликстен отпрянул от окна с дымящимся дулом.
- Снял одного!
- Заряжай, я прикрою!
Снаружи раздался хриплый гортанный рёв - умертвия, охваченные тупой яростью, жаждали крови. Дверь содрогнулась от удара, но не поддалась, в это же время другой мертвяк полез в окно. Вытащив из-за пояса пистолет, Нильс разрядил его прямо в голову ходячего трупа - тот дёрнулся и обмяк, застряв в проёме. Дверь сотряс очередной удар, раздался треск, и в вырубленной щели показалось навершие топора - очень скоро мертвяки прорвутся к ним.
Отбросив пистолет, Стуре перехватил мушкет - Лукас уже спешно заряжал свой. Сыпанув в ствол заряд из порохового пенала на бандольере, он полез в сумочку за пулей. Нервы подвели мальчишку - пальцы предательски дёрнулись и упустили свинцовый шарик.
Тот машинально кивнул, отправляя новую пулю следом за порохом. Топоры умертвий кромсали дверь. Нильс встал напротив входа - и очень вовремя: с очередным ударом в двери появилась огромная дыра. Прицелившись, мушкетёр выстрелил и упокоил третьего мертвяка. Оставался последний.
В ту же секунду мертвец просунул руку внутрь, отодвинул засов и распахнул дверь - капля разума в умертвиях всё-таки сохранялась. Он отпихнул столешницу и бросился на Нильса, который только и успел, что достать меч. С истошным криком мертвяк махнул топором, Стуре ушёл от удара и рубанул ему по руке - тот словно и не заметил. Яростные удары массивного топора сложно было парировать, а на мелкие раны ходячему трупу было плевать, хотя он и явно чувствовал боль. Нильс попытался достать до шеи, но мертвяк заблокировал клинок топорищем. Капрал сразу ударил ещё раз и пожалел об этом - противник опять защитился и махнул топором в ответ. Мушкетёр уже сделал шаг назад, но ему всё равно пришлось парировать под неудачным углом, и от силы удара меч вылетел у него из руки.
Ладонь на мгновение онемела, мертвяк размахнулся для удара, а за спиной была стена - отступать было некуда. Бросившись вперёд, Стуре схватился за руки супостата, останавливая удар в зародыше. Мертвяк заорал, брызжа слюной ему в лицо, они начали бороться, и в этот миг на него налетел Лукас, ударив прикладом в висок. Тот упал, засучил ногами, но капрал навалился на него сверху и не дал подняться.
- В башку стреляй! - проорал он, сдавливая шею мертвяка.
Бликстен приставил ствол к голове умертвия и нажал на спусковой крючок. Заранее зажмурившийся Нильс на пару секунд оглох от выстрела. Он почти не услышал его - странная вещь, которую он изредка наблюдал на собственном примере, когда сознание словно бы полностью отрезало звук выстрела от восприятия. Быть может, сказывалась привычка и "чутьё", выработанное за тринадцать лет войны. Так или иначе, слух вернулся, мертвяк был окончательно мёртв, а они были всё ещё живы. Нильс поднялся, закашлялся от порохового дыма, разогнал его и благодарственно кивнул подопечному. Тот возвратил жест. Вернув клинок в ножны, Стуре нахлобучил слетевшую шляпу, подобрал мушкет и методично перезарядил его.
- Вы в порядке, капрал? - спросил юноша, прислонившись к стене и отдышавшись.
- Порядок, - ответил тот, загоняя шомпол на место. - Так, ну-ка... тихо...
Он поднял палец кверху: слух уловил что-то постороннее. Где-то в соседнем помещении, за дверью, которая сейчас была сбоку от Бликстена, скрипели половицы. Чутьё не подвело капрала, и его опасения оправдались.
- Мы здесь не одни. Готовь оружие.
Прежде чем он успел сказать что-либо ещё, дверь распахнулась, и на него с криком вылетел человек с шипастой дубиной в руке. Крутанувшись, Нильс двинул ему прикладом в челюсть, и тот полетел на пол. Второй нападавший вскинул ружьё и тут же упал с дырой в груди - Стуре успел на секунду раньше. Третий попытался подобрать ружьё, Лукас кинулся на него, а четвёртый, самый старший из всех - бородач с тесаком в руках - бросился на Нильса.
Снова выхватив клинок, капрал отбил посыпавшийся на него град ударов и ловким выпадом уколол бородача в плечо. Тот сдавленно простонал. Он вряд ли был солдатом, но махал клинком на удивление хорошо для крестьянина. Первый атаковавший встал, подбирая дубинку, и присоединился к схватке, но даже вдвоём они не смогли воспользоваться своим числом. Без труда уйдя от взмаха дубинки, Стуре сместился в сторону, держа противников на одной линии, и рубанул первому по бедру, отчего тот вскрикнул и подался назад. В хаосе схватки Нильс сумел выцепить взглядом Лукаса: его противник катался с ним по полу, пытаясь заколоть ножом, и в этот самый момент Бликстен вытянул пистолет и застрелил его. Человек рухнул, как подкошенный, без крика.
В ту же секунду бородач с тесаком пошёл в атаку, Нильс парировал и тут же ударил в ответ. Противник защитился, попытался достать мушкетёра, но ошибся с силой удара и дистанцией. Резко сократив расстояние, Стуре пронзил его мечом. Бородач сдавленно застонал, схватившись за рану, и повалился на пол.
Первый стоял в нескольких шагах от Нильса с дубинкой в руках. Только теперь капрал обратил внимание, что это был совсем ещё молодой парень - не старше Лукаса, но весьма крепко сложенный. Весь рот у него был в крови от удара прикладом. Капрал двинулся на него и увидел страх в его глазах. Парень в ужасе попятился, а мгновением позже выпустил из рук оружие, отступил к стене и, забившись в угол, вскинул руки в умоляющем жесте:
- Не убивайте! Сдаюсь! - пролепетал он. Стуре вытянул клинок в его сторону и подошёл вплотную.
- Что, грабите, пока хозяев нет? - процедил он. - Хотели пришибить парочку солдат и поживиться, да?!
- Не надо! Не надо, пожалуйста, не убивайте! - прокричал парень, срываясь на фальцет.
Нильс продолжал смотреть ему в глаза. Спрятав перепуганный взгляд, парень закрылся руками, дрожа, как осиновый лист. Осознание близкой смерти в полной мере объяло его, и спасения от неминучего ужаса попросту не было. Он судорожно дышал, как загнанный зверь, как самый жалкий на свете комок сдавших нервов и чувств. Мушкетёр опустил меч.
Лукас стоял наготове и внимательно наблюдал за ситуацией: он был готов в любой момент прикончить раненого бородача. Последний даже не пытался сопротивляться - рана была тяжёлой. Переглянувшись с подопечным, Нильс покачал головой и снова повернулся к пареньку. Тот только теперь кое-как взял себя в руки и поднял на мушкетёра несмелый взгляд.
- В доме больше никого? - спросил Стуре.
- Никого, - парень покачал головой.
- Убирайся, пока цел. Живо.
Юноша покивал, тяжело дыша.
- Батю... - он обратил взгляд на бородача. - Батю разрешите забрать.
- Перевяжи и забирай. Чтоб духу вашего здесь не было.
Он выполз из угла и насилу поднялся, стоная. Раненое бедро продолжало кровоточить, но о себе парень даже не думал: доковыляв до отца, он разорвал подол рубахи и принялся его перевязывать. Глянув на Лукаса, Нильс указал кивком на происходившее, и тот понял его без слов, бросившись помогать. Стуре проверил оставшихся двоих: они были мертвы. Обратив взгляд на проход во внутренние помещения, Стуре заметил тяжёлый мешок: теперь у него не осталось сомнений, что это были грабители. Он был уже практически уверен, когда заметил оружие, но лёгкое опасение продолжало сверлить его совесть вплоть до этого момента.
Оружие тоже было характерным: дубинки, ножи, один хороший тесак и одно охотничье ружьё на всех. Это были не профессиональные убийцы. Это были обычные крестьяне, которых нужда и алчность толкнули на то, чтобы ограбить собственных соседей, едва тем пришлось покинуть дом. Нильс почти наверняка видел этих соседей сегодня несколькими часами ранее - им пришлось бежать, спасаясь от внезапно пришедшей нежити. Для полной картины не хватало только солдат, которые убьют всех и сами поживятся награбленным. И в глазах неудачливых грабителей именно Нильс с Лукасом и были этими солдатами. Два шведа, которыми немецкие матери уже пугали детей - два шведа, которые придут, разграбят дом и сожгут его.
Проклятая война. Она никогда не менялась.
Вытерев клинок и загнав его в ножны, Стуре спокойно зарядил мушкет с пистолетом. Закончив с перевязкой собственной ноги, парень помог отцу подняться и, толкнув изрубленную дверь, шагнул за порог.
- Спасибо... - проговорил он. - Спасибо.
Нильс хотел что-нибудь ответить, но не смог подобрать слова и просто проводил их взглядом. Заглянув в мешок, он увидел там серебряную посуду, столовые приборы, медные подсвечники и ещё кое-какую мелочь. Всё это можно было весьма выгодно продать и прожить на вырученные деньги месяц-другой. При желании даже на славу покутить. Вздохнув и покачав головой, капрал потянул за шнур, затягивая мешок, и поставил его у печи, оставляя хозяевам. Если они вообще вернутся.
Когда он вышел в сени, Лукас присел у стены и прислонился к ней, закрыв лицо рукой. Тяжело вздохнув, он потёр пальцами глаза и слабым голосом проговорил:
- Зачем... Капрал, зачем им всё это?..
- Даже не спрашивай, - угрюмо ответил Нильс.
- Я не хотел, я честно не хотел их убивать... Зачем...
Юноша провёл ладонью по лицу и, прикрыв глаза, запрокинул голову. Черты его лица исказились от тяжести переживаний. Горячка боя схлынула, и всё произошедшее - вся погоня, вся битва за жизнь, все убийства - навалилось полным грузом. Нильс прекрасно знал, что чувствует сейчас подопечный: он и сам не раз был на его месте. Капрал уже давно загрубел и стал менее чувствителен ко всем ужасам войны, но даже теперь, после тринадцати лет, он иногда так же переживал по поводу особенно тяжких событий. Особенно когда вдобавок к ним приходили некстати ожившие воспоминания.
Однажды - кажется, в прошлой жизни - когда он был студентом в Уппсале, один профессор сказал ему, что даже самая злая душа не может вечно выносить зверства и насилие, и рано или поздно даже она начнёт ощущать их вес. Тот профессор явно возлагал слишком много надежд на человеческую совесть, но в чём-то, по-видимому, он был прав.
Вздохнув, Нильс присел рядом с Бликстеном и положил ему руку на плечо.
- Всё хорошо, Лукас. Мы защищались.
Юный мушкетёр молча покивал, не открывая глаз. Он выглядел абсолютно вымотанным. С минуту Стуре просто сидел рядом с ним, выказывая молчаливое участие. Сейчас Лукасу именно это и было нужно. Капрал отцепил от поясного ремня флягу с водой и молча протянул её мальчишке. Тот ответил благодарным кивком и сделал затяжной глоток.
- Отдохнём здесь чутка и двинем дальше, - произнёс Нильс. - Надо будет трупам головы отрубить и снести их отсюда.
- Да. Хозяева же вернутся... им здесь ещё жить.
- Я пойду раздобуду воды. Посиди пока и посуши башмаки.
- Есть, капрал, - прошептал Лукас, и на его лице появилась вымученная улыбка.
Стуре похлопал его по плечу и поднялся. Прошагав к свёрнутому знамени, он поднял его и бережно примостил в углу. Потом вышел на улицу, вдохнув свежего воздуха полной грудью. Низкое небо встретило его пасмурной серостью.
В первую очередь он убедился, что никакой угрозы в округе больше не было. Заприметив открытую бочку у входа, мушкетёр подошёл к ней и, сняв шляпу, умылся прохладной водой. Зачерпнув её ковшиком, он плавно выпил всё содержимое, и эта вода показалась ему в тот момент самой прекрасной вещью на свете.
Опершись о края бочки, Нильс уставился на своё отражение, подёрнутое рябью. Когда вода успокоилась, на него из-под слегка нахмуренных бровей глядели синие глаза на серьёзном, даже суровом лице. Длинные соломенные волосы почти до плеч слегка свешивались книзу, а дополняли образ густые усы.
На некоторое время он ушёл мыслями в себя, глядя как бы сквозь отражение. Воспоминания в его голове зашевелились и разбередили душу - как он и опасался. Слишком свежо было потрясение. Почти отрешившись от происходящего, Нильс начал вспоминать события сегодняшнего дня и то, как они вдвоём очутились здесь.
***
Сотни солдатских ног шагали по опалённой земле. Нильс вглядывался в горизонт без особой надежды: маршируя под свинцовым, враждебным небом, шведские воины шли в грозовую даль, не сулившую ничего, кроме бесславной гибели.
Они шли, невзирая на дурную погоду, и кутались в серые дорожные плащи, спасаясь от пронизывающего ветра, необычайно холодного для июньской поры, даже здесь, на равнинной Померании, обдуваемой стылым остзейским воздухом. Над растянутым строем трепетали большие тёмно-синие полотнища: знамёна Вестерботтенского полка и флаги с гербом шведского королевства. Три золотых короны и такого же цвета лев, повторяя друг друга крест-накрест, примостились по четыре стороны от большого жёлтого креста, в центр которого был помещён полосатый щит с золотой же вазой - символ правящей династии.
Мушкетёры в синих дублетах и с ружьями на плечах прятали под плащами бандольеры с пороховыми пеналами, их широкополые фетровые шляпы слегка намокли от мелкого дождя. На отдельных мушкетах светились тусклыми огоньками тлеющие фитили, пикинёры почти поголовно были в кирасах и шлемах, лоснившихся матовым блеском. Числом их было намного меньше, чем стрелков. Редкие алебарды над строем выдавали сержантов и охрану полкового знамени.
В арьергарде, гремя колёсами, тащилась полковая артиллерия и обоз с некомбатантами. Прислуга, маркитанты, солдатские жёны, даже дети - все они тянулись хвостом с небольшим охранением, укрываясь под навесами повозок. Тем же, кому не хватило места, оставалось лишь терпеть да ругаться на непогоду. Майские ливни превратили дороги в грязное месиво, а иной раз и вовсе приходилось пробираться по маленьким озёрам, после чего обсушивать ноги у костра на привале и сокрушаться над портящейся обувью.
Шёл 1643-й. Эта война длилась не год и не два, и многие из солдат родились уже после её начала. Пять пятилетий бушевала бойня, охватившая Европу, и конца кровопролитию видно не было. Немногие знали и помнили о настоящих причинах войны, да и немногим до них было дело: шведская корона всегда нуждалась в боеспособных пешках. Кто-то наслушался пропаганды, кто-то не верил ей, но всё же был убеждён, что воюет за правое дело. Многим было всё равно, и они просто хотели пережить войну и вернуться домой, к родным очагам. А пытливые и повидавшие виды догадывались обо всём, но всё равно шли воевать, ибо таков был их солдатский долг.
Нильс Стуре был из последних. Он давно не питал иллюзий насчёт того, зачем они были здесь, и за годы службы видел слишком много, чтобы и дальше верить в бред про то, что "евангельское воинство" вершило божью волю. Боевой офицер, разжалованный в капралы, и верный солдат, он мечтал о том дне, когда увидит конец войне, а до тех пор поклялся делать всё возможное, чтобы его боевые товарищи дожили до этого дня. Всё, что зависело даже от капрала.
Отпрыск младшей, обедневшей ветви некогда сильного рода, потомственный военный, он происходил из Даларны, где его дед, Аксель Стуре, осел ещё в прошлом веке. Два фазаньих пера венчали его широкополую шляпу. В качестве обуви он носил добротные, прочные сапоги, в отличие от большинства солдат с их башмаками, чем смахивал скорее на офицера, но в остальном был одет точно так же. На плечо был заброшен отличный голландский мушкет с фитильным замком, а пояс слева оттягивали ножны с мечом.
Он задрал голову кверху, подставляя лицо каплям дождя. Полыхнула вдалеке очередная вспышка, и гром докатился лишь приглушённым раскатом. Раскинувшаяся вокруг равнина, пересечённая пятнами лесов и перелесков, представляла собой мрачное и печальное зрелище. Сейчас отряд проходил мимо заросших полей, давно заброшенных, и на мили вокруг не было видно ни души. Чуть вдали маячили тёмные силуэты домов и деревенская церковь с обвалившимся шпилем. Нильс тщетно пытался разглядеть хотя бы один дымок из трубы: здесь уже давно никто не жил. Было видно, что по этой земле прокатилась война - возможно, не один раз, и всё это было слишком знакомо. Тринадцать лет он провёл на этой войне. Тринадцать лет ходил по немецкой земле, проливая свою и чужую кровь, и везде видел одну и ту же картину запустения и разрухи.
- Н-да... - выдохнул молодой человек, шагавший рядом. - Страшно это всё. Земля как будто истосковалась по солнцу.
Нильс помедлил с ответом.
- Как и все мы. Поэзия тут даже уместна.
- Ты пока так и не дописал то стихотворение?
- Нет. Не знаю, когда соберусь дописать.
Нильс снова устремил взгляд к тяжёлым тучам. Эти слова для них обоих несли особый смысл. Мушкетёр знал, что когда эти тучи уйдут, и гроза утихнет, они всё равно не увидят солнце. Настоящее, сияющее солнце на чистом голубом небе, а не мутное пятно, укрытое серой пеленой, протянувшейся до самого горизонта. Он всё ещё явственно помнил те холодные дни, когда эта тень налетела с востока, расползаясь по небу щупальцами туманной завесы, а потом закрыла собой весь небосвод. Многие увидели в этом очередное знамение, и поначалу люди надеялись, что завеса уйдёт, но она никуда не исчезла. Не слишком многое изменилось. Солнце всё так же освещало и согревало истерзанную землю, но звёзды пропали, и корабли в средиземных и северных водах больше не могли по ним ориентироваться. Только на западе, над океаном, завеса рассеивалась, но мореходы говорили, что с каждым годом она медленно продвигается дальше. И с каждым годом погода неуловимо, едва заметно становилась холоднее. Но было ли это связано с завесой, Нильс не знал.
- Октябрь тридцать шестого, тогда ведь началось? - спросил его товарищ.
- Да. Ты же тогда ещё в Уппсале был?
- Верно.
- Скоро будет семь лет. Ещё десяток, и вырастет поколение деток, которые не будут понимать, почему родители говорят, что небо - синее.
- А ещё лет через сто оно вообще останется только в сказках. Как и звёзды. И много чего ещё. Как знать, может, это всё действительно знамения свыше.
Мушкетёр невесело усмехнулся.
- Только не говори, что пора перечитывать "Откровение Иоанна".
- Может, и стоит. Когда имеешь дело с метафорами, надо читать между строк. Возможно, мы действительно застали начало конца.
- Ты меня знаешь, я не особенно верю в такое.
- Мы не можем знать наверняка. Ни ты, ни я. Но я верю, что Господь неспроста ниспослал всё это.
Нильс поморщился. Потом посмотрел на своего друга с как бы недоверчивым выражением лица. Тот ответил ему лёгкой улыбкой.
Юхан Хаммаршельд выглядел моложе своих лет, на первый взгляд он вовсе мог показаться юношей. Большие серые глаза, веснушки на щеках, золотистые волосы, собранные в короткий хвост, и характерная добрая улыбка - в полку он слыл первым симпатягой. На плече он нёс длинное древко со знаменем полка. Так ему полагалось по званию и по должности: будучи фенриком, самым младшим офицером в армейской иерархии, он отвечал за полковое знамя и сам был знаменосцем.
Они с Нильсом были давними друзьями. Как и Стуре, Юхан уже успел понюхать пороху, но был менее опытным, чем его товарищ - в армию он подался несколько лет назад, а войну увидел и того позже. Сам он был младше Нильса на пять лет.
- Ну, четырёх всадников мы уже однозначно повидали, - констатировал Стуре. - Война, голод, чума и смерть, всего в достатке, так ведь между строк надо читать?
- Именно. Просто... такого ведь ещё никогда не было. Не с таким размахом. Ты подумай: двадцать пять лет, и ни года без войны. И с каждым годом всё больше, и больше, и больше - это же безумие какое-то. Даже султан привёл свои войска! И кто тебе скажет, что в следующем году не ввяжутся Польша или Москва? Или Венеция? И потом, эта завеса... и та комета в восемнадцатом... я не думаю, что это всё просто так.
- Войны всегда были, есть и будут, и этого не изменить. Весь ужас, который тут творится - это страшно, очень. Но поверь, это не страшнее того, что творилось под стенами Трои или в войнах Английской короны с Французской. Наш род, дружище, на редкость изобретателен по части смертоубийств и страданий. А что до кометы, то, как по мне, если бы она реально была предвестницей войны, она озаботилась бы явиться пред наши светлые очи до её начала, а не тогда, когда она уже началась. Не спорю, появилась она очень вовремя, но иногда небесные явления - это просто небесные явления, предмет астрономии, и не более.
- Даже завеса? А одержимые или... - он осёкся. - Ну, те, про кого докладывал Вернекен? Этому тоже есть обычное объяснение, ты так считаешь?
- Я знаю одно - и тех, и других я могу положить из мушкета или алебардой зарубить.
- Уходите от вопроса, герр Магнуссон, - снова улыбнулся знаменосец.
- А вы, герр Педерссон, пытаетесь во всём увидеть провидение, - в тон ему ответил Стуре, усмехнувшись. - Правда в том, что объяснение есть у всего. Обычное или нет - это уже совсем другой вопрос, но оно есть. Просто далеко не всегда оно очевидное и понятное. И в каких-то вещах мы не можем знать всё, не можем видеть всей картины. Вот когда командир даёт тебе приказ, ты ведь не обязательно всегда понимаешь, почему приказ именно такой, и даже если тебе он кажется бредовым, может статься, что на деле он очень даже обдуманный и грамотный. Просто потому что командир видит то, чего не видишь ты. Пример грубый, но я к чему: когда ты увидишь то, чего не видел раньше, внезапно непонятные вещи обретают большой смысл. И с той же завесой: раньше вообще думали, что земля плоская, а звёзды к небу приколочены.
- Многие до сих пор так думают, - отметил Юхан, и оба товарища хохотнули.
- Ну да, ну да. Это я к тому, что мы не сразу можем познать какие-то вещи, на это нужно время. А пока мы их не понимаем, всё, что остаётся - это строить догадки, а они частенько очень уж ненадёжны.
- Но, кстати, без догадок тоже сложно. Это ведь тоже способ подумать о чём-то, попытка объяснить, так ведь? И со временем из догадок могут вырасти вполне стройные объяснения.
- Что верно, то верно, - мушкетёр поёжился от налетевшего ветра и плотнее закутался в плащ. - И кто знает: может, завеса - это очередная штука, с которой мы ещё не сталкивались. Может, именно ты правильно догадываешься, а может, и нет. По большому счёту, неважно, знамение это или просто природное явление - мы пока не можем знать наверняка, но объяснение у этой бодяги точно есть.
Юхан медленно закивал, обдумывая сказанное.
- Да, ты прав. На этот счёт ты прав. Но ты вот о чём подумай, - он немного понизил голос. - Ладно там больные звери. Но все эти беспокойные кладбища, умертвия, да ещё и нападающие на людей... Это ведь явно что-то запредельное. Человек такого сделать не может, правда ведь? Это не людских рук дело, не может оно им быть.
- Чёрт его знает, - ушёл от ответа Нильс, протяжно вздохнув. Лицо его помрачнело. - Знаешь, за что я люблю род человеческий? Мы так чертовски хорошо умеем сваливать всякое дерьмо с собственных плеч на кого-нибудь ещё. На дьявола, на Бога. Дрянь всё это. На самом деле я думаю, что кто-то за этим стоит, но кто - и как они это делают - ума не приложу. А знаешь, в чём вся ирония? В том, что если за этим реально стоят люди, то ты же понимаешь, что это будет значить для всех? И что произойдёт тогда?
- Да. Все посчитают, что чёрная магия действительно существует. И тогда снова начнётся истерия с ведьмами, колдунами и этими... позорными судилищами. Уже началась, наверное.
- Вот именно. И поверь, я правда буду рад, если мертвяки, встающие из могил, действительно вдруг окажутся происками дьявола. Ровно по этой чёртовой причине.
- Что ни говори, - вздохнул Юхан, - но это мы умеем очень хорошо. Всё упрощать и искать виноватых. Даже если люди к этому непричастны, охотники на ведьм всё равно найдутся.
Они замолчали на короткое время: сказанное нелёгким грузом осело в голове Нильса, и он чувствовал, что его друг ощущал то же самое. Человек образованный и весьма неглупый, Юхан был тонкой, чувственной натурой и, возможно, поэтому иногда прятался за стеной романтизма там, где Стуре предпочитал принимать действительность такой, какой она есть. Потому что так было легче. Потому что это помогало не сойти с ума.
Повстречав на пути очередную лужу, Нильс чуть разбежался и перепрыгнул её, чтоб не намочить обувь. Юхан же аккуратно обошёл её по краю, и они оба продолжили топтать сапогами дорожную грязь. В конце концов знаменосец набрал воздуха и заговорил уже вполне обычным тоном:
- Но вообще, carissime Nicolae, давайте посмотрим на это с такой стороны: даже если это всё творят обычные смертные, то они совершают это по причине злых помыслов. Которые, в свою очередь, происходят от тьмы в их душах. Так что технически это всё равно происки дьявола.
Нильс ухмыльнулся: Юхан разряжал обстановку, и мушкетёр подыграл ему. Он характерно искривил губы и закивал.
- Да, действительно, друг Iohanne: выходит, дьявол воистину сам творит эти злодеяния, но посредством рук людских, - произнёс он с напущенно-умным видом, и Юхан закивал с точно такой же физиономией. - Экий хитрец.
Он увидел краем глаза, как шедший чуть сбоку мушкетёр, невольно подслушавший их разговор, перекрестился, и это заставило Нильса улыбнуться ещё шире.
- Видите, Nicolae? Я знал, что хоть в чём-то мы сойдёмся.
- Как же я всё-таки не люблю наши имена на латинский лад.
- Эх, я слишком испорчен нашей уппсальской alma mater. Глядишь, только служба и выбьет из меня эту дурь.
- Держи карман шире! Осталось только вспомнить те рассуждения про бесов и ружья. Слыхал? - Нильс поднял палец кверху и комично сдвинул брови. - Оказывается, пули криво летают потому, что в мушкетных стволах бесенята селятся!
- Ну так они любят там, где припекает!
Они оба звучно рассмеялись. Успокоившись, Юхан продолжил разговор:
- Ты извини, что опять перевожу тему на... не очень приятные вещи, но... я хотел тебя спросить, - он снова понизил голос, чтобы шагавшие следом солдаты не могли различить слов. - Как там движется дело с твоим разжалованием?
Нильс буднично пожал плечами. Ещё год назад, когда начиналась вся эта история, ему бы, наверное, стало весьма невесело. Сейчас же он просто принимал свершившееся как факт.
- Пока непонятно, - ответил он негромко. - Наверное, никак. Весной мне писал полковник Ульфспарре и говорил, что пойдёт к фельдмаршалу с этим.
- К Лесли?
- Да. Дескать, теперь, когда его брат почил в бозе, никто не будет мешать моему восстановлению. Ещё недавно писал всё тот же Вернекен, говорил, что, мол, про моё дело разговаривают там, в верхах. Но в остальном пока глухо. Никаких слушаний не намечается. Сомневаюсь, что мной займутся в этом году, да и вообще...
Он покачал головой и не договорил. Юхан лишь понимающе кивнул и сам затих, отвернувшись. Нильс был весьма благодарен своему другу: он не заводил разговоры про "дело Стуре" и не обсуждал его ни с кем, кроме самого "фигуранта". И очень правильно делал: в полку и так уже все знали про опального капитана, которого разжаловали в капралы за то, что ему хватило наглости крутить роман с сестрой адмирала, обещанной кому-то ещё, для проформы привинтив к этому делу статью за богохульство из армейского устава. После чего зашвырнули из родного Даларнского полка в Вестерботтенский, и теперь опальный офицер служил простым мушкетёром в полку, половина которого сидела в родной провинции на севере и никогда не видела войны, а другая половина была раскидана по северогерманским гарнизонам - её отправили в бой лишь два года назад для скоротечной войны с Данией. По сравнению с даларнцами, закалённой в боях элитой, чьи знамёна побывали почти в каждом крупном сражении, полк был отнюдь не самым привлекательным для офицеров. Теперь же их снова перебрасывали на Одер для гарнизонной службы - протирать штаны где-нибудь в Штеттине или Франкфурте, и неизвестно было, доведётся ли им вообще встретиться с противником. Даже не считая самого факта разжалования, перспективы для дальнейшей карьеры были не слишком радужными.
За тот год, что он провёл с вестерботтенцами, к Нильсу успело прилипнуть уважительное прозвище "Капитан": его большой опыт помогал солдатам справляться с ежедневными военными тяготами и выживать в бою, и они успели сродниться с ним. Сам Нильс это прозвище не одобрял: оно вызывало путаницу и заставляло старших офицеров смотреть на новоприбывшего капрала искоса и с неодобрением, поэтому он сам приложил усилия к тому, чтобы солдаты прекратили его использовать. Тогда кто-то находчивый заменил "Капитана" на "Шкипера". В одном из разговоров с Юханом Нильс мрачно пошутил, что теперь новички будут думать, будто его к ним сослали из флота.
Очередной порыв ветра взметнул спокойно колыхавшееся синее знамя над плечом у фенрика, и Стуре невольно засмотрелся на эмблему полка. Белый златорогий олень в окружении снежинок-звёзд, обрамлённый двумя раскидистыми ветвями лавра, повязанными у основания золотой лентой. Юхан перебросил древко на другое плечо и опустил его пониже, чтобы оно не развевалось на ветру.
- Ты ведь хотел бы вернуться? - снова негромко спросил он.
- Хотел бы. Но мне и здесь неплохо. Ребята хорошие, из них выйдет толк. Единственное, о чём жалею - так это о том, что я больше не могу быть рядом с теми, с кем служил в Даларнском. Не могу им ни помочь, ни совет дать, ни сделать так, чтоб они не погибали понапрасну. Я и здесь буду всё это делать, но... такие вещи просто так не забываются. Под тем знаменем я был при Брейтенфельде, Лютцене, Виттштоке, всего не перечислить. И там осталось много хороших друзей и просто ребят, которые мне небезразличны.
- Ты держись. Здесь ты нужен не меньше. Но я тебя понимаю.
- Мне только это и остаётся.
- Она ведь стоила того?
- М-м?
- Сесилия.
- Да.
Он живо вспомнил этот образ, ярким огнём выжженный в его памяти. Густые пряди светло-золотистых волос, приоткрывавшие бледный лоб и собранные сзади в пучок, острый нос и длинная линия губ, сложенных в грустную улыбку. Платье из синего бархата и такого же цвета глаза - пронзительные и умные. Сесилия Ульфспарре с ходу завоевала его сердце, и история их любви длилась несколько лет, прежде чем оборвалась на неожиданной ноте.
Эта любовь имела все шансы, но Сесилия была уже обещана другому своим старшим братом и опекуном Оке. И когда последний узнал о романе сестры с даларнским капитаном, он не замедлил ответить жестоко и безжалостно: даже Эрик Ульфспарре, средний брат и командир Нильса, не смог их защитить. Оке был вице-адмиралом и имел прочные связи в армейских верхах и в Военном совете. Стуре разжаловали, а Сесилии указали на её место. Но конец всей истории был поистине плачевным: Сесилия пропала без вести по дороге на собственную свадьбу - в нападении на её экипаж погиб весь эскорт. С той поры её так и не отыскали. Оке же нашёл свой конец в морском сражении, когда датский пушечный снаряд угодил в крюйт-камеру его галеона.
Нильс готов был пережить разжалование, готов был даже лелеять надежду на то, что их любовь будет спасена. Но он оказался совершенно не готов к тому, что его любимого человека просто не станет. Их разрыв причинил Нильсу великую боль. Но исчезновение Сесилии оставило дыру у него в сердце - мушкетёр был уверен, что она погибла. И никакая надежда не могла унять ту всепоглощающую тоску, которую он носил с собой, скитаясь по военным дорогам. Но показывать её кому-либо, кроме Юхана, Стуре не хотел: он всё ещё был на войне, и рядом с мушкетёром были люди, чья жизнь от него зависела. И подводить их лишь потому, что горечь съедала его живьём, он не намеревался.
- Жалею, что так и не довелось познакомиться с ней. Какой... Какой она была, Нильс?
Мушкетёр ответил не сразу. Печальная улыбка появилась на лице, когда воспоминания хлынули в его мысли.
- Свободолюбивой. Этого у неё было не отнять. И остроумной - за словом в карман не лезла.
Юхан кивнул в ответ. Улыбка медленно исчезла.
- Наверное, я никого в своей жизни не любил настолько сильно и уже не полюблю, - сказал он и взял тяжёлую паузу. - Жаль, что она погибла.
- Не говори так, друг, - знаменосец тронул его за плечо. - Ты ведь сам рассказывал, что там всё было непонятно. Может, её просто похитили и держат до сих пор где-нибудь.
- Полгода уже прошло.
- Это не так много. Да и слишком похоже на похищение: всегда ведь нападают где-нибудь в глуши и вырезают всех, кроме нужного человека. Обычные разбойники, может, и не замахнулись бы на сестру адмирала, но вдруг это кто-то влиятельный? В конце концов, её так или иначе не нашли среди мёртвых.
- Там слишком много непонятного. И непохоже на людей. Я боюсь, что её не нашли не потому, что она похищена.
- Но ты ведь сам говорил, что мы не можем знать наверняка. Пока не увидим всей картины. И ты можешь не знать, что именно произошло, и строить догадки на основе того, что есть. Но никогда не стоит терять надежду.
Нильс молчал несколько секунд, уставившись в пространство неподвижным взором. Ему нужно было в полной мере прочувствовать сказанное.
- Да. Ты всё удивительно верно говоришь. Спасибо.
Юхан молча улыбнулся ему. Нильс вытянул вперёд раскрытую ладонь: дождь незаметно прекратился. Постепенно изгоняя у себя из головы мрачные мысли, мушкетёр прислушался к разговору солдат, который уже некоторое время шёл чуть позади:
- Чёрт, вот я всё равно не уйму: кто-нибудь объяснит мне, почему мы должны сидеть на жопах в этом сраном гарнизоне?
- Смотрите-ка, Фогелю повоевать захотелось. Думаешь, они тебя генералом заделают?
- Да я не о том, ёлки-палки: мы с датчанами своё отвоевали, а теперь что? Если мы в армии не нужны, то на кой чёрт за стенами без толку просиживать? Лучше б домой отправили.
- Фогель, ты дубина, - заявил скрипучий, легко узнаваемый голос: это был алебардист Фритьоф Старк, один из охранников полкового знамени. - Ты думаешь, в гарнизоне сидеть - это как дома? Армия ушла - а кто, по-твоему, будет за дорогами следить? Кто будет обозы с припасами охранять? Или эти самые обозы собирать и отправлять, раз уж на то пошло? Или прикажешь, чтоб те из самого Стокгольма жратву доставляли?
- Больно много ты понимаешь! Как будто этим наёмников напрячь не могут.
- Дубина ты, говорю я тебе. Тут понимать надо: как армия воевать уйдёт, так по дорогам сразу начнут шляться всякие вражеские отряды, лазутчики, разбойники и прочие грязные немытые твари. Которые будут грабить, мосты сжигать и подъедать то, что врагу не положено!
При этих словах Нильс с Юханом переглянулись с широченными улыбками на лицах: они еле сдерживали смех.
- Ага, а из этих наёмышей половина сами разбойники, ещё чего доброго сдадут город врагу, - поддакнул четвёртый солдат.
- Ну да, ты поди это скажи ребятам из Альтблау или ливонцам каким-нибудь, я на тебя посмотрю.
- Ну ты сравнил! - продолжал Фритьоф. - Эти-то матёрые, про них спору нет. А ты, Фогель, пойми: вот будет сидеть в городе какой-нить вшивый полк, понабранный из какой-нибудь глухомани, в котором половина это перевербованные имперцы, и придёт к ним вербовщик католический и скажет такой: "Давайте с нами, мы вам больше денег заплатим!" А как наступят холода, там куча солдат дезертирует на хрен, один чёрт домишко рядом, ищи их потом свищи. А шведский солдат - он куда дезертирует, а? Если он не дурак, конечно.
- Но всё равно, смотри: не легче сразу большую армию собрать и навалять этим имперцам по самое не горюй? Чтоб дойти уже до этой их столицы и закончить эту войну с концами. А то тянется и тянется.
- Размечтался! А кто столько голодных ртов кормить будет?
- Фогель, вот ты представь, - вмешался ещё один мушкетёр, Олле Хедлунд. - Вот ты видел, сколько Фритьоф ест? Это троллево отродье жрёт за двоих. Чтоб на него еды напастись, нужна целая повозка, которую будет лошадь тащить, а то и две. А лошади - совсем прожорливые твари, жрут ещё больше, и без них ты никуда не уедешь, хоть ты тресни. И если собрать армию тыщ в сто вот из таких вот фритьофов и на каждого добавить по лошади, да ещё всяких кузнецов, прачек, кухарок, потаскух и прочих мальчиков на побегушках - да такая армия не то что всю еду, они всех людей по дороге живьём сожрут и травкой закусят.
По строю солдат прокатился смех. Фритьоф продолжил вещать:
- Вот именно! А в стране и так уже жрать нечего, разорили чай всё за двадцать пять лет. Шкипер вон говорил, где-то ещё ничего, а где-то бедняги еле-еле справляются. Да и где ты квартир на такую толпень напасёшься, особенно на зиму? Так что ты, Фогель, не думай: в гарнизоне сидеть - это надо охранять дороги, мосты, реки, провизию собирать, всякие мелкие отряды в дупель драть, чтоб неповадно было, лазутчиков ловить. Сиди и смотри в оба. Целая наука!
Юхан, всё так же широко улыбаясь, одобрительно покачал головой.
- Вот видишь, не только в нашей с тобой alma mater чему-то учат, - произнёс он. Нильс, сдержав смешок, набрал в лёгкие воздуха, и заговорил громко, чтобы его слышали солдаты сзади:
- Капрал Старк очень правильно всё излагает! Остальным стоит к нему прислушиваться: ваш товарищ демонстрирует высокое понимание стратегической ситуации и военных премудростей в условиях ограниченных ресурсов.
- Шкипер, а вас таким словам в Уппсале научили? - послышался низкий, хрипловатый голос Олле.
- Никак нет! Умные словечки - это дело наживное, побудешь здесь с моё - сам научишься. А военную науку понимать - главное иметь голову на плечах, вот как у Фритьофа. У нас, Олле, в шведском королевстве всё просто: если хочешь стать нотариусом или звездочётом - езжай в Уппсалу. Хочешь в политику - тебе дорога в Стокгольм. А хочешь поднабраться житейской мудрости - поживи год-другой где-нибудь в глубинке Даларны или даже вот в Вестерботтене. Армия, впрочем, тоже сойдёт.
- Это вы, капрал, ещё наших морозов не видели! У нас на севере зима злющая!
- Тем лучше! На хорошем морозе дурь из башки выветривается!
Солдаты сдержанно рассмеялись. Повторно оглядев округу, Нильс повернул голову к товарищу:
- Ладно. Я пойду пока проверю ребят. Потом договорим.
- Бывай, Нильс.
Капрал ободряюще улыбнулся и легонько толкнул Юхана в бок, тот ответил ему тем же. Затем Нильс отстранился от товарища и просто остановился на дороге, обернувшись на шагавших следом солдат. Обменялся взглядами с Фритьофом - высоким, мощным детиной с густой рыжей бородой, который коротко кивнул ему. Следом шагали мушкетёры, в том числе из взвода Нильса: по уставу в подчинении капрала находились двадцать три человека, по факту - семнадцать. Их половину полка потрепало на войне с Данией, и сейчас по дороге шагало меньше четырёхсот солдат, а пополнение им до сих пор не прислали. Выждав ещё несколько мгновений, Нильс двинулся параллельно со своими ребятами и вытянул руку в их направлении:
Курчавый светловолосый мушкетёр, носивший бородку с бакенбардами, отделился от строя и подбежал к Стуре. Цепкий взгляд капрала сразу заметил проблему: башмаки и нижняя часть чулок у Олле были насквозь промокшими, а подошва находилась в плачевном состоянии. Обычно сосредоточенное и решительное, лицо Хедлунда, этого матёрого тридцатилетнего мужика и одного из самых надёжных солдат в полку, было сейчас воплощением растерянности.
- Что с обувью?
- Да прохудилась, Шкипер, - буркнул Олле и тихо выругался.
- Почему молчал? Ты мне здоровый нужен, а не с простудой.
- Да не хотел... я не хотел из-за пустяка. Я крепкий, не заболею.
- Крепкий-крепкий, а молчишь, как нашкодивший юнец? - рука Нильса уже лезла в висячий карман за подкладкой дублета. - У кого-нибудь запасные есть?
- Никак нет.
- Ладонь раскрой, - тихо приказал Стуре.
На лице Хедлунда отразилось явное непонимание.
- Руку дай, говорю.
Олле подчинился, и Нильс тут же незаметно вложил в его ладонь несколько серебряных монет.
- Значит так, живо дуй к обозу, скажешь квартирмейстеру, что капралу Стуре требуется пара хороших фитилей. Чтоб не промокали. И что капрал за них будет очень благодарен. Понял?
- Шкипер, да ты что, - растерялся Олле. - Да я же...
- Давай-давай. Фитили не ждут. Возвращать не нужно, и никаких возражений, а с остальными молчок про это. Давай. И не попадайся на глаза Раску.
- Спасибо, Шкипер, - Олле не смог сдержать улыбки. - Я мигом!
- Как встанем на привал, сразу ноги сушить! - Нильс погрозил пальцем ему вслед. Потом устроил мушкет на плече поудобнее, сблизился с остальными и чуть сбавил шаг, пока не поравнялся с Лукасом. Прибывший в прошлом году вместе с небольшим пополнением, мальчишка получил солдатскую фамилию от своего погибшего предшественника Йорана, который слыл умением стремительно заряжать мушкет и метко стрелять. Это, в свою очередь, наложило на него определённые ожидания, которым Лукас пока не мог соответствовать в силу неопытности. Тогда Нильс, сам превосходно обращавшийся с мушкетом, принял над парнишкой молчаливую опеку, чтобы помочь ему справляться с трудностями. А заодно и натренировать его: нужно было сделать так, чтобы он стал лучше и сам добился уважения соратников. В итоге уже во втором бою Бликстен проявил себя с совсем неожиданной стороны: во время штурма укреплений на Фюне он бросился врукопашную на двух датских солдат и тем самым спас от смерти своего товарища. От той же схватки у него остался шрам на щеке. После этого случая храбрость юноши уже ни у кого не вызывала сомнения.
- Держишь порох сухим, Лукас? - спросил Нильс, глянув на бандольеру Бликстена. Вопрос можно было не задавать.
- Так точно, капрал! Я их сразу под плащ запрятал, как дождь начался.
- Молодцом. Мушкет в чистоте содержишь?
- Конечно! Ствол ещё перед выдвижением прочистил, а замок без проблем работает.
- Смотри, ещё всех проверю, я попридирчивее рюстмейстера.
- Ну что вы, капрал, - немного стушевался Лукас, улыбнувшись. - Я щёткой не хуже стамески работаю! Сами же научили.
- Вот и славно. Как вообще настроение?
- Не жалуюсь, капрал. Я только по дому скучаю немного: отцу в мастерской тяжеловато без меня. Но, наверно, ему младшие помогают. А ещё трубу новую в том году собирались ставить!.. Но это ничего. Зато как вернусь, уже и жениться смогу.
- Так у тебя ещё и невеста есть?
- Ну... не то чтобы невеста... - юноша покраснел. - Но меня ждут с войны дома, да. Я, конечно, не забегаю вперёд, но надеюсь, что доживу, даст Бог.
- Нам, солдатам, только надеждой жить и остаётся. Ты, Лукас, не дрейфь, здесь все ребята надёжные, в обиду не дадут, а пуля дура - чай не поймает.
- Да вы не думайте, капрал, я не боюсь вовсе. Скучаю просто.
- Бояться - это нормально. Но тебе-то нечего оправдываться: не думаю, что парень, который кинулся на двоих верзил в рукопашную, вдруг струсит.
Бликстен не ответил, только смущённо улыбнулся, вперив взгляд в землю. Снова взглянув на Нильса, он заговорил:
- Говорят, нас не пошлют с остальной армией, это правда?
- Оно и к лучшему, поверь. В гарнизоне служить тоже не так-то просто. Если город или крепость будет близко к неприятелю, то проблем хватает. Только вместо больших сражений мелкие стычки, но убить там могут так же.
- А вы вот, капрал, рассказывали, что участвовали в больших битвах. Страшно было?
- Ещё как страшно. Не боится только сумасшедший. Ты представь: тысячи людей по обе стороны, а ещё артиллерия палит, вокруг все из ружей стреляют, залпы за залпами, поди не оглохни. А когда кавалерия в атаку идёт, кони копытами грохочут - тудун, тудун, тудун! Земля дрожит, без шуток.
- Хотел бы я поглядеть разок. Но, конечно, сложновато представить.
- Зрелище то ещё, да. Красиво и страшно. Особенно страшно, когда кончится всё. Ты уже и кровь, и трупы повидал, вот представь теперь: там, где пушки огнём прошлись, или где особенно жестокая схватка была, всё телами усеяно. Погибших столько, что их и собрать частенько не под силу, так и остаются лежать. Под Лютценом особенно много их было. Там вся битва была... то ещё пекло. Смерть ужасна и уродлива, что бы там ни говорили. Красивой она не бывает. Но коли повезёт - останешься жив. Головой верти и будь спокоен - будет везти чуть больше, - Нильс ободряюще улыбнулся подопечному.
- А можно мне на ваш меч ещё раз взглянуть? Вы ведь при... Брейтенфельде его подобрали, верно я помню?
- Да, - кивнул Нильс, извлекая из ножен клинок. - Держи. Помнишь ты правильно. Он принадлежал одному из всадников Паппенгейма.
Приняв меч из рук мушкетёра, Лукас принялся его рассматривать, как заворожённый. Он любил разглядывать оружие Стуре, и всякий раз делал это с величайшим интересом. Благо смотреть было на что: это был одноручный меч превосходного качества, который дорого обошёлся бы Нильсу, не достанься он ему в качестве трофея. Эфес был снабжён сложной витой гардой: крестовина расходилась в стороны широкими лапчатыми планками, два защитных кольца на внешней стороне клинка были соединены боковыми дужками и обозначали собой рикассо. Ещё три дужки с другой стороны причудливыми изгибами соединяли второе, меньшее кольцо с крестовиной. Рукоять удобно сидела в ладони, а на клинок было нанесено клеймо мастера из Пассау.
- Помнишь, как я учил? Покажи.
- Ага. Указательный палец сюда, на... рикассо это называется, правильно?
- Да. И большой палец положи вот на эту дужку, они с указательным как бы смыкаются. Так ты будешь лучше его контролировать.
- Какой же красивый меч... помню, у нас в деревне дядя Свен ковал ножи, а я всё на них засматривался. Но это, конечно, несравненная штука, - он бережно взял клинок за рикассо и передал Нильсу. - Ничего, капрал, что я у вас постоянно прошу посмотреть?