Аннотация: - Ну а у тебя что? - Долгая история. - Ничего, времени у нас на сто твоих историй хватит. - Растлительница я!
Проснулась она от грохота.
Что за скрежет, откуда это бряцанье, что с ней?
Ее всю трясло. Нет, это трясло вагон. К горлу подступила тошнота. Огляделась по сторонам.
Она лежала на второй полке плацкартного вагона с зарешеченным окном, за которым пробегали осенние леса, поля, луга, полустанки.
Вспомнила! Да ведь она заключенная и направляется в места лишения свободы.
Из глаз брызнули слезы.
- Господи, за что?
Но ничего уже не изменить, надо взять себя в руки, отвлечься, успокоиться, к чему располагал мерный перестук вагонных колес...
***
- Надолго ль упекли? - вернул ее в реальность женский голос. Повернула голову. К ней обращалась подруга по несчастью, лежащая на противоположной через проход полке.
Не хотелось возвращаться в суровую действительность, да той уж очень не терпелось выговориться:
- Дура я, дура, это же надо так залететь, а ведь могла отделаться 'условным', за язык потянуло, наговорила лишнего!
Она вполуха слушала, но постепенно втянулась в нехитрую историю:
- Работала я на рынке, купила место. Рядом за соседним прилавком торговал обувью симпатичный мужик. Понравились друг другу, стали жить вместе.
Проворовался, падла, выгнали. Зарабатывала я неплохо - на двоих хватало. Детей у нас не было, 'соскакивали' до срока, можно бы подлечиться, да как тут рожать - единственная кормилица.
Так и жили бы - не тужили, кабы в одну из суббот на рынок не накатила налоговая. Пришлось закрыться, поспешила домой. Утром перед уходом на работу приготовила большую кастрюлю борща, оставила довариваться, попросила выключить.
Еще на лестнице почувствовала сильный запах борща. Ну конечно, кастрюля так и стоит на огне. Треть уже выкипела. Сейчас выдам бездельнику, дрыхнет, небось!
Захожу в комнату. А на супружеском ложе колышется знакомая голая задница - сожитель старается.
Меня как обухом по голове - бегу на кухню, хватаю кастрюлю, боли не чувствую, мчусь в спальню и выворачиваю кипящее варево на прыгающий зад!
Ох, и визгу было! Он отделался легким испугом, больше досталось потаскушке - два месяца отлежала в больнице, кожа полезла с лица, шеи, груди, живота...
На суде заявительница сидела в гордом одиночестве, моего рядом с ней не было, как не было у него и претензий ко мне. Кому теперь такая раскрасавица нужна?
Помолчали...
- Ну а у тебя что?
- Долгая история.
- Ничего, времени у нас на сто твоих историй станет.
***
Ей совершенно не хотелось выворачивать себя наизнанку.
- Растлительница я! - буркнула нехотя.
- Да, ну! Не гони! - попутчица устроилась поудобней, приготовившись слушать.
Пауза затягивалась.
- Не тяни кота за хвост, рассказывай, я ведь все одно не отстану.
В памяти сами по себе стали всплывать картины недавних событий. С чего все началось?
- Со свадьбы.
- Что со свадьбы?
- Началось все со свадьбы.
- Твоей?
- Нет, сестры...
Весенние свадьбы в деревне редкость, да отступать было некуда - невеста заметно теряла стройность фигуры.
Село неистово гудело - трезвых не сыскать.
Свадьбу как всегда отправляли на специально построенной для торжеств площадке с навесом, украшенной гирляндами из разноцветных лампочек. Принадлежало строение деревенской бизнес-вумен Анне - главной распорядительнице всех празднеств на селе.
Появилась она у нас года три назад, открыла магазин, купила в центре села участок, построила роскошный дом, стала скупать соседние участки - треть села уже под ней...
Второй день свадьбы подходил к концу.
Я обратилась к руководившей застольем Анне. Посетовала на усталость - бесконечные накрывания столов, уборка, мытье посуды, вновь накрывание, и не было тому конца и края. И не в радость было всеобщее пьяное веселье, поддерживаемое льющейся рекой водкой. Хотелось домой, скотина не кормлена, да и других дел накопилось.
Анна согласилась отпустить, посоветовав заодно взять несколько ведер с объедками, переполнявшими чаны, чтобы специально не готовить скотине.
Наполнили четыре больших ведра, осталось найти помощника.
Подошла к мужу, тот промычал нечто невразумительное, впору самого волочить. До конца свадьбы от стола его не оторвать...
- Алеша! - услышала я голос Анны, - хватит водку жрать, помоги! - сын распорядительницы нехотя поднялся из-за стола.
С сомнением глянула на хоть и рослого, но очень уж хрупкого юношу. Тот к моему удивлению легко поднял два тяжелых ведра и неторопливо потянулся к дороге, я - вслед за ним с двумя другими ведрами.
Не без удовольствия поглядывала на колеблющуюся впереди гибкую стройную фигурку.
По пути все мои попытки разговорить юношу не увенчались успехом - тот молчал, лишь стрелял глазками.
Дотащились, слава богу!
Попросила Алешу наполнить из ведер корыто поросятам, сама же направилась в хлев. Стала разбрасывать корм телятам.
Когда освободилась, моего помощника и след простыл. Жаль - не успела отблагодарить, чаем бы напоила с пирожками, милый юноша, но уж больно неразговорчивый...
Весенняя ночь прочно завладела селом, лишь вдалеке была слышна гармошка - свадьба устало перевалила на третьи сутки.
Можно, наконец, и самой улечься, да заснуть не получалось - то ли усталость, то ли томление, что весенними ночами все чаще охватывало мое тело. Муж редко радовал меня, да и толку от него вечно пьяного.
Подошла к колодцу, выплеснула на себя, раздетую, полведра воды, дабы снять раздражение плоти, постояла, высыхая, зябко ежась.
Не даром мне мерещились чьи-то глаза. Он не ушел, подсматривал, как я бегала по двору, голым задом сверкала, не выдержал, бедняжка!
Все мое женское естество взбунтовало - я тут маюсь, как мартовская кошка, а он!..
Напуганные глазки юноши заметались по моему телу, руки безвольными плетьми пали вдоль тела.
Мамочка, не дай пропасть!
Но уже не в силах была отвести взгляд.
Руки сами собой затеребили бретельки на плечах.
Сорочка стала нехотя сползать, высвободив вырвавшиеся на волю напрягшиеся груди, задержалась на нетерпеливо ерзающих бедрах, обреченно пала к ногам.
Неведомая сила приблизила распутницу к обездвиженному юноше, ухватила за плечи и потянула на себя, опрокинувшись навзничь.
Молодой вихрь ворвался в страждущие глубины, забился в поисках выхода. Спустя минуту юное тело уже содрогалось в объятиях совратительницы, увы, лишь слегка потешив плоть.
Слезы восторга застилали глаза юноши.
Он лежал на спине, медленно приходя в себя. Его еще недавно мутные от наслаждения глазки очистились, лучась радостью первой победы над женщиной. Но это не была победой, лишь пригубил.
До предела взведенная искусительница продолжила совращение, увлекая юношу в неизведанный мир, который и сама еще толком не знала.
Склонилась над ним, уронила на лицо тяжесть грудей, качая телом, водила набухшими бутонами по губам, по безволосой груди, животу, ниже, лаская, теребя...
Непостижимая картина пробуждения!
До сего дня супруг, единственный ее мужчина, направлял, наставлял, обучал ее, на самом деле сдерживал естественные порывы.
Сейчас она исполняла главную партию.
Встала на колени над распростертым юношей.
Необычная наездница, да и седло - то еще! Пошла иноходью, ох только бы не сорваться в галоп!
Да не совладала с собой, стала на стремена, понеслась...
- Как это здорово, какой подарок на день рождения! Спасибо, девочка моя!..
Нашел девочку!
- И сколько тебе стукнуло?
- Четырнадцать.
- Сколько?!!
- Четырнадцать.
Слетела с любовного ложе.
Какой ужас! Обманулась внешней взрослостью!
Бросилась в дом, в спальню, рухнула на кровать, меня всю трясло:
- Что я натворила, что наделала!
Лежала в лихорадочных поисках хоть какого-нибудь разумного объяснения...
Стало светать.
В серой призрачности рассвета рассмотрела тоненькую фигурку.
- Уходи! - зло велела, - запомни, ничего не было, тебе приснилось, не подходи ко мне... близко... никогда! Слышишь, никогда!
Он не уходил. Присел на краешек постели:
- Я тебя люблю.
- Убирайся, щенок!
Я выкрикивала обидные слова, надеясь, что они хоть как-то его образумят.
Несмелая рука коснулась груди. Плоть застыла, замерла в предвкушении, а глотка продолжала выбрасывать грубые, жестокие слова.
Тело уже внимало невыносимо ласковым рукам мальчика, а уста продолжали твердить:
- Уходи, убирайся!
Сухие от любовного жара губы обожгли грудь.
- Пожалей, не губи! - взмолилась я, чуть ли не плача, но его уже было не остановить.
- Господи, за что мне такое наказание! - в отчаянии вырвалось из меня, руки же нетерпеливо притянули к себе юное тело.
Повержена, распята!
На этот раз он сумел сдержать себя, дождался сорвавшихся с моих губ стонов, содроганий плоти, горьких слов:
- Сладкая ты моя погибель!..
***
Так началась эта нелепая любовь между четырнадцатилетним мальчиком и замужней двадцатишестилетней женщиной.
Лето не заставило себя ждать. Муж уехал на заработки. На самом деле отрывался там с такими же бездельниками, приезжая к осени без денег, черный от беспробудного пьянства...
Я же с утра до ночи управлялась на поле и по хозяйству, изводя себя работой, стараясь изжить это наваждение, это помутнение рассудка.
Без ног от усталости валилась в холодную супружескую постель, не в состоянии уснуть, страшась и... ожидая робкого стука в окошко.
Боролась с собой, сопротивляясь еще, да будучи не в силах справиться с собой, срывалась, отворяя двери и себя! И получала: чистоту и нежность, мед наслаждения и неистовость страсти, истому и негу.
С беспечной благодарностью принимала Алешино семя - не беспокоилась, считая себя бесплодной. Шесть лет супружеской жизни не дали детей - знать не суждено...
***
На Троицу убрала дом ветвями березы, устелила пол травами, направилась в церковь замаливать грехи.
Мужчин на улице мало, в основном гуляли девки и молодицы, приглашали и меня 'на складчину' с караваем в березовую рощу, где на берегу реки плели венки, завивали ветви берез, кидали венки в реку, гадали на суженного:
'Ой, пущу стрелу вдоль по улице,
Ты убей, стрела, добра молодца...'
Мне не хотелось, чтобы стрела настигла моего Алешу, твердо решила извести в себе греховное наваждение.
На ночь заперла дом на все засовы. Господи, дай сил! Он неприкаянно бродил вокруг дома.
Хоть к кровати вяжи!..
Сорвалась, полетела птицей, припала к нему и... пропала!
Как от него пахло! Запах парного молока, скошенных трав, полей и лугов!
Солнечный мальчик с золотыми кудрями - свет в окошке! Телом - мужчина, душой - ангелочек. Сколько в нем чистоты! Ни пошлости, ни грязи, ни тупой требовательности. Отдавал, дарил, что имел - нежность, ласку, доброту, любовь...
К моим чувствам неосознанно примешивалось несостоявшееся материнство, хотелось укрыть его, защитить от невзгод и страданий, от грязи и мерзости.
А он рвал и дарил мне букеты полевых цветов, выражая этим восторг и поклонение...
На Ивана Купала затопила баньку, приготовила веники из березы с вплетенными цветами иван-да-марьи.
Стемнело. Алеша не шел, загулял с дружками-подружками.
Вышла из дому, спустилась к реке.
Девушки опускали на воду березовые венки с горящими лучинами, некоторые купались нагишом. Мальчишки подсматривали - когда еще увидишь такое!
Молодые со смехом прыгали через костры, отгоняя нечисть, та улепетывала, пряталась в омуте.
Неожиданно увидела мать Алеши:
- Кого высматриваешь? - Анна нанизала меня на пристальный взгляд.
- Никого.
- Когда мужа ждешь?
- К осени.
- Алешу моего не видела?
Пожала плечами. Дурные предчувствия холодком поползли по спине. Поторопилась к дому, из темени вышла тоненькая фигурка.
Душа истерзана страхами сомнений, да не удержать себя!..
Нещадно хлестала милого березовым веником, затем вылила на него ковш ледяной воды, любуясь окрепшим за лето загоревшим телом. Любовь переполняла меня, перехлестывала через край, хотелось побаловать моего ненаглядного чем-то совсем уж необыкновенным:
- Хочешь поцелую тебя... там?
Он не понял, опустилась на колени, еще сопротивляясь дикому неудержимому порыву!
Голова поплыла, лишь успела подумать: 'Господи, что я творю!' - раньше и в мыслях такое не позволяла! Возбудилась, исступленно мотая обезумевшей головой!..
Потом уже он хлестал меня, остудил из ковша, легла на спину, приходя в себя, отдыхая.
- Хочешь я поцелую тебя... там? - повторил мой вопрос.
- Совсем рехнулся?!!
Отвел внимание, обманул. Когда же почувствовала его губы, было уже поздно, затрепетала, сопротивляясь, охватила руками его голову, отдирая, а вместо того прижала и... тихо умерла...
Пришла в себя от странного хихиканья - кто б это мог быть? Да ведь это из меня исходит! Беспричинный смех перешел в плач, всхлипывания - такого взрыва эмоций я еще не знала, лишь причитала:
- Развратница, распутница...
Я неожиданно расцвела, засветилась любовью, на лице сама по себе появлялась странная, загадочная улыбка, точно знала такое, что другим неведомо. Тело налилось, набухло, как почки на деревьях по весне, груди вздулись, обрывая пуговицы на блузке, походка стала раскованной, свободной, заставляя мужчин тяжелым взглядом подолгу смотреть вослед.
Не догадывалась тогда, не понимала еще, чему обязана этим набуханием плоти...
***
Когда же началась эта беда?
На Медовый Спас вечером нежданно-негаданно нагрянула в гости Анна.
Удивилась, пришлось пригласить. Пили чай с маковым пирогом. Разговор ни о чем. Сидела как на иголках - с минуты на минуту должен был появиться Алеша. Анна не уходила, выдерживая мое терпение:
- Кого-то ждешь?
- Нет!
Стук в окно. Что делать?
Выкатила на крыльцо.
- Алеша? - намеренно громко спросила я, что бы такое придумать? Нашлась:
- Ты за матерью? - Мы пьем чай с ней. Заходи!
Анна вышла вслед за мной:
- Как ты меня нашел? Я никому не говорила.
Юноша залопотал что-то невразумительное...
Над нами сгустились тучи.
Алеша не появлялся.
Не пришел он и на Яблочный Спас, я уже не находила себе места. Не могла уснуть - в глазах стояли его светящиеся любовью васильковые глазки, белокурая головка, стройное, загоревшее тело, пахнущее полынью, чудились его ласковые руки, нетерпеливые губы, да и чего греха таить, восторг раздражаемой плоти.
К ночи громкий стук разбудил меня, легко выпорхнула на крылечко в надежде. Увы, это был не Алеша. Узнала старшего его брата, от того сильно тянуло перегаром, по лицу размазалась бессмысленная улыбка, по-мужски гаденько так осклабился:
- Алешу ждешь?
- Иди домой, проспись!
- Не жди, - икнул. - Сегодня я вместо него.
Пошла в дом.
Вдруг почувствовала руки на своих бедрах. Резко развернулась. Наглец облапил меня.
Он был ниже меня, но оказался цепким и сильным. Пришлось напрячься, оттолкнула, покатился по склону.
- Б..., ну погоди, доберусь еще до тебя!
Поняла - жди беды!
В этот вечер на Яблочный Спас закатилось мое солнышко, настали тяжкие времена...
На следующий день явилась, не запылилась мать Алеши Анна.
- Что ты с моим старшим сделала, на нем живого места нет.
- Спроси у него самого!
- Я все знаю про вас с Алешей, по судам затаскаю, сука, за растление малолетки...
На неделе вечером приволокся сам Алеша с букетом цветов. Взгляд виноватый и вместе с тем злой.
- Почему не приходил? Что случилось? Твоя мать все знает, откуда, кто ей наплел? - он угрюмо молчал.
- Тебе больше нельзя ко мне приходить, ступай!
- Это правда, что брат говорит, будто ты была с ним?
- Правда, правда, нешто не видел, как расцеловала, разукрасила? - осерчала, - катись!
Как же мне хотелось прижать его к себе, услышать ласковые слова, прорваться наслаждением!..
Вновь приперлась Анна.
Сходу пошла в атаку:
- Мы с Алешей написали на тебя заявление в милицию о совращении. Если не хочешь, чтобы дала ход заявлению, уговори мужа отдать нам его участок земли, что у пруда, иначе...
Через день наведался уже отец мальчика.
Он был пьян, недобро щерился:
- Че, будущая родственница, нальешь?
- Перебьешься.
Подошел, похотливо глянул, хлопнул по заду, тотчас схлопотал! Утер щеку:
- Я бы на твоем месте поостерегся, без моего согласия ход заявлению Алеши не дадут, так что будь поласковей.
Стал теснить. Потянулась за плетью - он все понял...
По селу гадюками поползли сплетни.
Хоть в магазин не ходи, бабы шушукаются, косятся.
Мужики стали цеплять по дороге, чего раньше не бывало. А некоторые наладились в гости - может, на самом деле обломится? И чем решительней получали отпор, тем убедительней затем хвастались.
Поняла - покоя мне уже не видать!
На Воздвижение приехал благоверный, через час все уже знал.
Пришел, едва держась на ногах. Не говоря лишних слов, ухватил меня за волосы, стал возить лицом по скамейке, затем снял ремень, задрал подол, приложился раз, другой. Вырвалась, схватила кочергу, испуганно захлопал зенками, отступил.
Вечером, однако, подкатил. Довелось все же исполнить супружеский долг, только не я это была - моя оболочка, перед глазами же стояли васильковые глазки, глядевшие с укоризной...
Попыталась договориться с мужем по поводу участка его земли у пруда - пропадает ведь все одно, а иначе меня упекут.
В ответ услышала:
- Я буду даже рад, курва, коли тебя укатают!..
В конце сентября получила повестку в районную прокуратуру. Поехала в район на перекладных.
Следователь - здоровенный хряк - залоснился глазками, примериваясь к моим вздувшимся округлостям, сообщил, что им принято заявление от гражданки Н-ой, которая обвиняет меня в совращении ее четырнадцатилетнего сына, и 'светит' мне до четырех лет тюрьмы.
Но он может "войти в положение", если я буду сговорчивей, поможет сократить срок, сделать его условным, а то и вовсе не дать ход заявлению.
Сделала вид, что не поняла намеков, тогда я еще не верила, что дело дойдет до суда...
***
Суд над растлительницей решили провести выездным - показательным. В ту пору это было нередким явлением. Разместились в самом большом помещении села - актовом зале школы, где учительствовала моя мать.
Она устроилась на последней скамье у стенки, ссутулившись, прикрывшись платком. Вокруг сидели ее ученики, как смотреть им в глаза?
Меня посадили на скамье на виду у всех - не поднять глаз.
Зал был переполнен, мест на всех не хватило, приехали и из соседних деревень. Все ждали зрелища - мерзкие лица, скабрезные ухмылки, ни намека на сочувствие.