Первое, о чем подумал Уильям, когда проснулся, было то, что он ужасно проспал. Солнце уже светило довольно ярко, заливая комнату, за окном слышались бодрые окрики дворовых и конюхов, да и в самом замке уже царила обычная будничная суета, звуки которой приглушенно доносились сквозь плотно закрытые двери.
- Ох, черт... - тихо выругался слуга, рванувшись было с постели, от испуга не обратив внимание на то, что лежал там совершенно обнаженный и прижатый к груди своего господина. Но резкая боль в заднем проходе и пояснице заставила юношу застонать и осторожно улечься обратно.
Вот теперь он все вспомнил. Жаркие поцелуи, от которых кружилась голова, и пол уходил из-под ног, настойчивые руки милорда, пробирающиеся под одежду, трогающие Уильяма даже в таких местах, которых он сам касался лишь по необходимости. Слуга прикрыл глаза, так как от воспоминаний стены комнаты, залитые приветливыми солнечными лучами, снова медленно поплыли по кругу. Сможет ли он когда-нибудь забыть, как метался на шелковых простынях, бесстыдно раздвигая ноги, когда его господин... когда его язык... и губы...
- О, Боже... - выдохнул Уилл, почти простонав это вслух, ощущая, как пульс стучит в висках, а все тело начинает покалывать от возбуждения. - Боже... Боже...
Нужно было срочно успокоиться. И выкинуть из головы все глупости. И вообще - давно пора было заняться своими прямыми обязанностями... Время завтрака, по-видимому, давно прошло, в комнате страшный беспорядок, и вспомнить бы, не собирался ли господин на какую-нибудь встречу или прогулку... И что он - Уилл - скажет на кухне по поводу того, что они ОБА с милордом проспали?! Юноша закусил губу и снова жалобно простонал, теперь уже от отчаяния.
- Что, неужели ТАК больно? - пробормотал немного хриплый со сна голос хозяина за спиной слуги, и сильные руки обвили юношу за талию, бесцеремонно переворачивая на живот.
Уилл подумал, что надо бы что-то возразить, вырваться, вскочить с постели - но не успел: горячая ладонь ласково погладила его по ягодицам, отчего кожа слуги тут же покрылась мурашками, а слова застряли в резко пересохшем горле. Теплые губы прижались к обнаженному плечу юноши, затем спустились к лопатке, влажный язык провел по линии позвоночника к шее - и Уилл вдруг понял, что совершенно бесстыдно выгибается навстречу ласке, зарываясь лицом в подушку и тихонько постанывая уже от удовольствия.
- Умница... расслабься и дай мне посмотреть... Хороший мой... вот так... еще пошире, - слуга с трудом понимал, о чем толкует его господин, ему вполне хватало чувства обжигающе горячего дыхания на своей спине, тем не менее, он послушно раздвигал шире ноги, чуть сгибая их в коленях и приподнимал бедра навстречу...
- Ай! - взвизгнул Уилл, почувствовав резкую боль между ягодиц, как будто кто-то уколол его острым кусочком стекла.
Все возбуждение сразу как рукой сняло, слуга сдвинул ноги и попытался сжать пострадавшее ночью колечко мышц, спрятать от бесцеремонных пальцев графа.
- Хм, - послышалось озабоченно из-за спины юноши. - Лежи и не двигайся.
По правде говоря, приказ не обрадовал Уильяма, а скорее испугал. Нет, он, конечно же, не считал своего господина безжалостным, но все же опасался, что поддавшись определенным желаниям, тот все же найдет способ...
- Подтяни колени к животу и расставь ноги пошире. Ну же, Уильям, - нетерпеливо приказал голос графа.
У юноши от страха заболел живот. Надо же было его самым худшим опасениям сбыться так скоро! Закусив губу и всхлипнув, Уилл медленно подтянул одеревеневшие ноги к груди, выставляя ягодицы, невольно открывая доступ к беззащитной теперь дырочке, которая нещадно саднила после ночных забав. Вот сейчас господин воспользуется своим положением и его, Уильяма, наивностью и глупостью... Раз позволил ночью, значит и спрашивать больше не надо. Будут теперь его истязать, когда только захочется милорду, не заботясь о том, что испытывает несчастный слуга...
- Я всего лишь хочу облегчить твою боль, - прозвучал успокаивающе и даже ласково голос графа над самым ухом сжавшегося в комок Уилла. - Я смажу тебя заживляющим маслом, настоянным на травах, помнишь, ты лечил мои царапины после урока фехтования? Должно помочь быстро, но несколько дней, конечно, это место лучше не беспокоить...
Уильям боялся выдохнуть, он не мог поверить в то, что на самом деле никто не собирается его насиловать прямо сейчас, и более того - господин граф обещает не трогать его, пока не заживет "это место". Юноша почувствовал, как на глаза наворачиваются слезы облегчения и стыда. Как он мог так дурно думать о своем лорде?! Что бы там не рассказывали другие слуги, его господин самый добрый и заботливый из всех!
Прохладные и влажные от масла пальцы графа вновь прикоснулись к испуганно сжавшейся дырочке Уилла, но теперь они не пытались проникнуть внутрь, невесомыми ласковыми движениями поглаживая, смазывая снаружи, и ощущения от этой процедуры были такими приятными, что юноша с трудом удержался, чтобы не заурчать довольно, как большой кот. Он неосознанно прогнулся в пояснице, чуть приподнял ягодицы, чтобы милорду не приходилось слишком наклоняться и действовать на ощупь. В награду Уильям получил нежный поцелуй повыше поясницы: прикосновение губ и скользнувшие по спине шелковистые пряди графа вернули томление и дрожь, и слуга почувствовал, как его вновь затапливает возбуждение.
Тем временем осторожные пальцы все настойчивее нажимали на припухшие после ночи любви мышцы между ягодиц юноши - эти неторопливые, ненавязчивые нажатия, словно граф спрашивал разрешение, но не решался, непостижимым образом распаляли Уилла. Слуга разом вспомнил все самое откровенное и стыдное, что было с ним ночью, от этих мыслей его член окончательно отвердел и теперь упирался в постель, недвусмысленно требуя разрядки, а сам Уильям с ужасом понял, что хочет того, чего еще недавно так боялся - хочет, несмотря на боль и страх.
Когда милорд все же аккуратно проник в тело юноши всего лишь кончиком пальца, желая смазать его и внутри тоже, Уилл не выдержал и протяжно застонал, сильнее насаживаясь на палец господина. Он почти не чувствовал боли, лишь небольшой дискомфорт, зато тело очень хорошо помнило восхитительное ощущение заполненности, которая сейчас почему-то казалось юноше просто необходимой.
- Ммм... осторожнее, Уильям, иначе я подумаю, что ты чудесным образом исцелился и уже готов продолжать то, что мы начали сегодня ночью...
Граф говорил шутливо и немного удивленно, но его голос прозвучал настолько обещающе, что у Уилла свело поясницу от желания. Слуге стоило больших усилий не закивать, активно соглашаясь с выводами своего господина, он спрятал лицо в подушку, пытаясь сдержать рвущиеся из груди стоны, но лежать спокойно, не подаваясь на встречу осторожно двигающемуся внутри него пальцу, у Уильяма совсем не получалось.
- Уилл... мальчик мой... - выдохнул граф куда-то между лопаток юноши, прижимаясь к его спине, целуя в шею.
Это оказалось уже слишком, и Уильям, задрожав, повернулся на бок, откинув назад голову, больше всего на свете желая, чтобы губы милорда нашли его собственные.
Лечебная процедура грозила перейти в нечто гораздо более активное: Уилл чувствовал, как палец внутри него проталкивается все глубже, ему в поясницу упирался горячий член графа, сам лорд уже жарко целовал и ласкал грудь, и живот юноши, отираясь о него всем телом - вряд ли они оба смогли бы остановиться. Но неожиданно резкое движение вызвало острую боль внутри, Уильям вскрикнул и сжался, и это отрезвило графа. Тяжело дыша, милорд убрал руку от ягодиц юноши, продолжая лишь целовать его.
- Ми... милорд... я... простите... - вряд ли Уильям понимал, за что просит прощение, но чувство вины было слишком сильным, так же как и возбуждение, которое, к слову, никуда не делось и становилось уже болезненным.
- Все в порядке... это я должен... ах, черт... - граф уткнулся лбом в плечо юноши, и вдруг тихо рассмеялся.
- Ты сводишь меня с ума, мой мальчик. Я теряю голову рядом с тобой - видишь, до чего ты довел своего лорда?.. Как же я хочу тебя... хочу снова... - шутливый тон снова сменился жарким шепотом, поцелуи стали настойчивее, желание с новой силой затопило обоих мужчин.
Когда Уильям почувствовал, как ладонь господина обхватила его член, юноша вскрикнул от неожиданности и вжался в грудь графа. Перед глазами все поплыло, Уилл начал неосознанно толкаться в руку милорда, подставляя шею страстным поцелуям, почти укусам, и очень быстро кончил, заворожено наблюдая, как молочно-белые капли орошают сбившуюся простынь. Обмякнув в руках графа, юноша блаженно расслабился, но вдруг задел бедром все еще твердый член своего господина, вызвав у того сдавленный стон и дрожь.
- Милорд, но вы... - пролепетал слуга, заливаясь краской и поворачиваясь на спину.
Внушительное доказательство крайней степени возбуждения лорда против воли притягивало взгляд юноши, одновременно пугая и вызывая странные желания.
- Ммм... тебе нравится? Возможно, ты хочешь... помочь мне? - хрипло спросил граф, невольно усмехаясь; он взял ладонь Уильяма и осторожно положил ее на свой член.
Юноша почти перестал дышать, совершенно потерявшись в новых ощущениях. Он впервые вот так откровенно прикасался к другому мужчине, чувствовал его возбуждение, осознавал, что является его причиной и сам же может помочь. Крупный, очень твердый член графа казался Уиллу живым - он вздрагивал, когда слуга чуть сжимал пальцы, пульсировал, и словно сам скользил в его ладони, заставляя юношу сжимать ее крепче. Уильям разрывался между стыдом и восхищением - его господин даже здесь был красив, им невольно хотелось любоваться, хотелось заставить милорда лечь более свободно, раздвинуть ноги, чтобы огладить крепкие стройные бедра, прикоснуться к поджатым яичкам, зарыться пальцами в черные курчавые волосы на лобке...
Громкий нетерпеливый стон заставил юношу вздрогнуть и широко распахнуть глаза: осознав, о чем он сейчас думал, Уилл густо покраснел и чуть не отдернул руку, но стон повторился снова, и когда слуга догадался о его причине, из его головы вылетели все посторонние мысли. Юноша очень хотел доставить своему господину такое же удовольствие, как недавно испытал сам. Было в этом и справедливое желание отплатить добром за добро, и тайная надежда увидеть, как милорд поддастся страстному порыву, растеряв все свое превосходство от его, Уильяма, немудреных ласк. Закусив нижнюю губу и бросая на господина любопытные взгляды исподтишка, юноша принялся старательно двигать ладонью по длинному твердому стволу, каждый раз чуть сжимая пальцы у головки, собирая в кулак выступившие мутные капли и растирая их по всей длине.
Граф откинулся на подушки, широко расставив согнутые в коленях ноги и подкидывая бедра навстречу движениям слуги. Уилл видел, как милорд комкает простынь, зажмуривается и запрокидывает голову - это зрелище так завораживало, что юноша чуть не пропустил самый важный момент. Жадно вглядываясь в озаренное страстью лицо своего господина, он вдруг почувствовал обжигающие капли на своей руке, непроизвольно сжал пульсирующий член еще пару раз и отпустил, неловко вытирая запачканную ладонь о простынь. Уильям осторожно улегся рядом с милордом, не зная, что теперь говорить и делать. Может быть, нужно было, наконец, вспомнить о своем положении и обязанностях слуги, но юноше отчаянно хотелось прижаться к своему господину и поцеловать его, возможно, получить в ответ какую-то мимолетную ласку - что угодно, как подтверждение того, что все это не сон и не закончится этим же утром, когда милорд, кажется, наконец-то насытился.
- Ах, проказник, ты заставил меня забыть о моих делах и обязанностях, - Уилл вздрогнул, услышав нарочито строгий тон графа, но увидев, как на губах милорда расцвела улыбка, рискнул и подвинулся ближе, несмело прижимаясь к груди господина.
- Милорд желает позавтракать? - почему-то этот простой вопрос, заданный шепотом в основание шеи графа, заставил юношу покраснеть и почувствовать себя непристойно.
Лорд фыркнул и затащил слугу на себя, придерживая за все еще обнаженные, измазанные целебным маслом ягодицы.
- Завтрак? - промурлыкал господин, приподнимая одну бровь, и от этого жеста, равно как и от тона милорда, Уиллу вновь стало жарко. - Скорее, обед, если я правильно понимаю весь этот шум во дворе. А если ты будешь лежать тут на мне - такой соблазнительный, голый и горячий, боюсь, мы и до ужина не выберемся из постели.
После такого заявления слугу вмиг сдуло с кровати. Краснея и путаясь в штанинах, Уильям оделся, стараясь не обращать внимания на ласкающие взгляды, которыми его одаривал граф. Удивительно, но неприятные ощущения почти ушли, возвращаясь разве что, когда юноша резко нагибался за чем-то. А в остальном он чувствовал себя вполне бодрым и полным сил, а еще невероятно счастливым и... нет, о том, что он может чувствовать себя влюбленным в собственного лорда, слуга запрещал себе даже думать.
Повседневные дела удивительно способствовали восстановлению душевного равновесия Уильяма. Даже несмотря на то, что ему казалось будто весь замок знает о том, чем он занимался в покоях графа этой ночью... и утром... и потешается над ним, хотя это было не так - его всего лишь по-доброму пожурила за опоздание Бетти, пробурчав нечто неопределенное ему вслед, да Джон спросил, не приказывал ли граф чего на счет лошадей, немного странно посмотрев на шею мгновенно покрасневшего юноши. Но все это можно было отнести к излишней нервозности самого Уильяма, тогда как на самом деле никто и внимания не обратил на его позднее появление в кухне и неуверенную просьбу о завтраке.
Остаток дня Уильям проветривал и чистил покои господина, перебирал и приводил в порядок его вещи, носился по замку, выполняя и передавая приказы графа, и был очень благодарен за то, что милорд почти ничем не напоминал ему о странных вещах, произошедших накануне в спальне. Почти... если не считать задумчивых взглядов, от которых у слуги подкашивались ноги, и по спине пробегала дрожь, пары прикосновений к бедру юноши, когда он подавал горячее за ужином, и одного торопливого поцелуя, случившегося по дороге в конюшню. Граф решил проветриться перед сном, собравшись на недолгую верховую прогулку и заботливо разрешив Уиллу остаться в замке и не сопровождать его. Юноша нес за господином его плащ, они уже почти дошли до конюшен, и тут вдруг милорд сгреб своего слугу в охапку, прижавшись к его губам жадным поцелуем - всего на пару мгновений. После чего граф беззаботно ускакал на Цирне в сторону реки, а Уильям повалился на приготовленную для лошадей охапку свежего сена, чувствуя одновременно и слабость, и возбуждение, и предвкушение, и легкий страх перед предстоящей ночью.
Последние дни августа уже напоминали о приближающейся осени: темнело раньше, и воздух ночью становился прохладным. Но в спальне графа от плавящихся свечей и почти осязаемого возбуждения было буквально нечем дышать. Уильям застелил кровать свежими простынями, с удивлением замечая, как это немудреное занятие подействовало на его мысли и фантазии. Чтобы справиться с неуместными реакциями тела, он самостоятельно наносил воды для ванной, однако только взмок и почувствовал слишком знакомую ломоту в мышцах. Но когда в спальню решительно зашел разгоряченный скачкой милорд, сходу заперев дверь на засов, и, не говоря ни слова, принялся стягивать с себя одежду, Уилл сдался, признавая - он безумно хочет снова оказаться в объятиях своего господина, с трудом сдерживает нетерпение, готов сам наброситься на графа с поцелуями.
- Иди ко мне... - приказ прозвучал как-то слишком отрывисто, немного хрипло, от этого тона у слуги перехватило горло и заныл низ живота.
Растеряв всю свою решимость, Уилл несмело сделал несколько шагов к господину, но тот сам протянул руку и притянул юношу к себе, обнимая - сильно и жарко.
- Не знаю, смогу ли я когда-нибудь насытиться тобой, перестать скучать... Я знаю, что сегодня... ты не способен снова дать мне то, чего я желаю больше всего на свете... Но я буду терпелив. Просто ласкать тебя, обнимать, любоваться твоим телом - это достаточная компенсация за мое воздержание.
Граф говорил тихо, его тон был ласковым и, скорее, успокаивающим, и руки всего лишь нежно поглаживали Уилла по спине, но слуга почувствовал почему-то не облегчение, а разочарование.
- Ваше сиятельство... - Уильям кашлянул, чтобы его голос не сипел от волнения. - Я думаю... нет, я почти уверен, что... что я уже сегодня смог бы... Нет правда, мне кажется, у меня уже все прошло! А... мне бы не хотелось заставлять Вас... доставлять Вам...
Юноша запутался, совсем смешался и спрятал пылающее лицо на груди господина. Тихий смех, которым ответил граф на его признание, сначала пристыдил Уилла, но затем дал надежду: слуга несмело потерся щекой о ключицу милорда и невесомо прикоснулся губами к солоноватой шее. Смех тут же оборвался, а юноша уже через пару мгновений оказался на кровати, прижатый к ней обнаженным горячим телом.
В эту ночь они снова почти не сомкнули глаз, уснув уже перед самым рассветом. Уилл научился не обращать внимания на боль и правильно дышать, расслабляя мышцы, превращая неприятные ощущения в несравнимое ни с чем удовольствие; он перестал стесняться своих стонов и вскриков, позволил господину ласкать себя везде, где тому вздумается. Измотанный, обессиленный и совершенно счастливый, юноша уснул, положив голову на грудь графа, убаюканный нежными поглаживаниями по плечам. Он был слишком доволен, чтобы думать о том, что впереди его ждет трудный день, заполненный разнообразными делами. Гораздо важнее было знать, что теперь в его жизни будет множество таких вот прекрасных безумных ночей, и от этих мыслей тело трепетало в сладком предвкушении даже во сне.