Во, Ди В. : другие произведения.

Дом радости

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    С Рождеством Христовым, Новым Годом - и Старым Новым Годом заодно! Очень хотелось сделать подарок друзьям - и просто удачливым читателям. Увы, в этом году мне категорически не сочинялось - то ли хандра депрессивная чёрным хвостом зацепила, то ли на Солнце пятен было мало, то ли из детства выпал и в маразм окунулся... Не знаю причины. Потому пошарил в загашниках - и нашел эту вещь. Как раз, мне думается, история для Рождества подходящая! Наслаждайтесь, кто может. ;-)

Дмитрий W. Вронский (aka Ди V. Vo)

ДОМ РАДОСТИ

  В доме Отца моего много дверей.
    Иисус Христос
  Дом твой домом радости пусть наречётся.
    Баха-Улла

Баба Соня умирала. Временами сознание покидало её и бродило по неведомым тропинкам неизведанных миров, где не ступала нога человека, а потоптались лишь нечеловеческие лапы невиданных зверей. Нагулявшись, сознание возвращалось, и старушка в очередной раз обнаруживала себя на знакомой издавна кушетке. Вокруг возвышались заплаканные лица детей, внуков и самых старших правнуков. Бабушка шептала им пожелание не плакать и пыталась сурово пригрозить пальцем, но голос и рука своевольничали, отказывались подчиняться. В итоге эти безысходные усилия производили действие обратное желаемому, слезоточивое.
Так оно шло раз за разом до тех пор, когда в очередной раз наша героиня обнаружила себя лежащей -- но уже не на кушетке, а на потолке. И комната уже не была знакома ей. Да и не комната вовсе, а целая зала -- большая очень. Там внизу посреди залы стоял кумачовой расцветки гроб, в котором на пухленьких бархатных подушках возлежала она сама. К фанерному ложу попеременно приближались разные люди -- как очень знакомые, так и не очень. Приблизившись, говорили разные добрые фразы о том, какая она была замечательная, и как сильно её будет всем недоставать.
Некоторое время Соня развлекала себя тем, что разглядывала человечков, подходивших к её прежнему старческому телу, и пыталась угадать последующие слова и жесты. Чаще угадывала, хотя пару раз позорно промазала -- кто бы мог подумать, что эта стерва-невестка и эта сушёная вобла, бывшая начальница, способны изъясняться столь эмоционально-трогательно.
Когда же к телу поближе причапал неотёсанный толстяк, на свою потную рожу нацепивший трагическую мину "от лица трудового коллектива", наша героиня всей своей вроде как бестелесной душой ощутила, что зрелище ей, говоря по-простонародному, обрыдло. И возопила, упомянув Господа всуе.
И тут же услышала, как рядом с ней кто-то иронично спросил, стоило ли оно того, так надрываться. Оглядевшись, она приметила прекрасного юношу, что висел в воздухе неподалёку от неё. Обликом он был похож на призрак, поскольку весь был словно вылеплен из тумана, или высечен из чистого алебастра, или выдут из матового белого стекла -- весь одного белесого оттенка с головы до ног. И роскошная грива не знающих узды волос, и мужественное лицо античного морепроходца, и ниспадающее одеяние на манер древнегреческой хламиды или римской тоги, и натруженные голени с аккуратными небольшими ступнями -- всё было цвета свеженадоенного молока. И он улыбался Соне с редкостной сердечной теплотой -- точно так, как давней знакомой, встреча с которой давно мечталась и наконец состоялась.
И тут наша героиня с величайшим изумлением обнаружила два весьма примечательных факта. Во-первых, в отличие от ненужного более тела, что валялось там внизу, как отработавшая последний спектакль кукла-петрушка корчится в ящике кукловода, висевшая в воздухе Соня была молодой женщиной в самом расцвете всяческих сил -- можно даже сказать, девушкой. А во-вторых, при взгляде на столь очаровательного молодого человека по телу пробежала горячая волна, сердце часто забилось... Хотя уму, трезвому и ясному, понималось, что физическое тело с причитающимся ему сердцем и прочими прилагаемыми внутренностями осталось, по идее, там внизу. Ибо тела духовные, как говорил кто-то Соне в давние времена предшествовавшей жизни, "не имут" признаков пола и прочего срама. Стоп, кто же это говорил?
И из пропылившихся кладовок памяти нахлынула волна воспоминаний, тропически тёплая и в то же время освежающая -- словно прикосновение морского прибоя летом на курорте.
Вот Сонечка, тогда ещё студентка математического факультета, первая красавица университета и носительница почётного прозвища "Мисс Математика", всеобщая любимица и гордость, стоит в изящной позе на куцем балкончике и любуется догорающим закатом, пурпурным словно мантия убегающего от повстанцев короля. Рядом тот, кому суждено впоследствии занять почётную должность её законного супруга -- смешной нескладный парнишка, курчавый и лопоухий. Славик, студенческое прозвище "Водяной". Что поделать, есть на Руси такая фамилия -- Вассерман.
Они застыли на расстоянии протянутой руки друг от друга, подобно многим другим подобным парам, у которых впереди вся жизнь -- всё большее и большее узнавание друг друга, зарождение толкающей на безумства страсти, рождение и воспитание в хлопотах и беспокойствах желанных детей, постепенное угасание безумной страсти и долгая-долгая сердечная дружба...
А пока что они торчали в этом гнезде гигантской безумной ласточки, не решаясь даже коснуться рукой руки -- хотя хотелось зверски, чего лукавить. Вместо того молодые люди беседовали на темы, которые тревожат молодёжь в этом возрасте -- по крайней мере, часть молодёжи. О смысле жизни и о роли смерти.
-- Не хочется долго умирать, -- выдавил из себя Славик, помнится. -- Не хочу этих долбаных мучений, бесполезных уколов, сочувственных сиделок и бодряческих выражений на лицах у замученных жалостливостью родичей. Лучше пусть будет вроде прыжка без парашюта: падение захватывает дух, а потом щёлк -- и конец игры. И ты уже там.
-- Хитрый какой! Щёлк -- и всё! Вроде как в твоих любимых игрушках -- хлоп, и "гейм-ова", да? Не, я так не хочу. Я сначала полюбуюсь на себя со стороны, как я лежу такая вся почтенная, и как меня все восхваляют. А потом пускай является молодой и красивый ангел, прекрасный как Аполлон, берёт меня на ручки и несёт нежненько в это самое Царствие Божье. А ножками топать мне влом!
-- Ишь ты сама какая хитрая -- на ручки её. Ну, дай тебе Бог на ручки. Я и пёхом потопаю, если что. А насчёт игрух -- ну, люблю это дело, так что ж теперь! Если это грех, типа "не убий" и тому прочее, пусть меня на том свете чёрт на сковородке поджарит. Если правда так сильно надо!
-- Эй, философы, кончай фантазия делать! -- донёсся до спорщиков из недр комнаты гортанный голос с очаровательным южным акцентом. -- Нет Бога кроме Аллаха... За это надо выпить!
Это подал свой уже немножко нетрезвый голос Слах, студент-медик из Туниса. Полное имя этого в общем-то достойного юноши звучало так -- Слах Бен-Али-Слах, и происходил он, по его горячим уверениям, из рода шейхов и эмиров. Увы, будучи в целом хорошим человеком и добрым товарищем, Слах оказался морально нестойким и за пару лет жизни в нашем неумеренном климате перенял некоторые нечестивые привычки. Имеется в виду, помимо науки медицинской он также в совершенстве изучил науку "водку пьянствовать".
-- Так тебе же вроде как нельзя! -- смешливо откликнулся звонкий девичий голосок. Это подала реплику Маришка, хозяйка квартиры и временная гражданская жена Слаха. Большая любительница сказок со счастливым финалом, а также рукодельных кукол, которых сама производила в неимоверных количествах, рассаживала по квартире, а затем распродавала задёшево всем желающим. -- Как там у вас говорится: первая же капля...
-- Ага, грешник я большой. В первой капле спиртного сидит Шайтан, который меня убьёт. Давай я сперва тебе налью...
Воспоминание выцвело и поблёкло, словно картинка на экране отключаемого телевизора. Сонечка внимательно посмотрела на соседа по воздушному пространству -- ни на кого из знакомых вроде бы не похож. Или облик сменил? И не нашла ничего другого, кроме как спросить прямо:
-- Ты кто?
-- Я-то... -- юноша заулыбался вновь, будто услышал нечто восхитительно приятное, чего давно ожидал. И замурлыкал себе под нос: -- Сотканный из света ангел-хранитель твой!
-- Что, что?
-- Не "что", а "кто". Ангел-хранитель! Не расслышала? Я из тех, кто просиживает дни напролёт у человека на правом плече и уберегает от всяких непотребных искушений.
-- А где этот?.. Ну... Который на левом плече ездит и соблазняет?
-- Дьявол, что ли? Ой, большая вроде девочка, а всё в сказки веришь. Да нет никакого дьявола, и не было никогда! Тень от ангела на левое плечо падает, вот и кажется порой, что там кто-то чёрный и страшный сидит.
-- А соблазн?
-- А это когда ангел шепчет, а человек не слушается, вредина. А ещё того пуще случается, что ангел-хранитель спит и храпит, ворон пролётных раскрытым ртом ловит. А человек в это время грешит безнадзорно... Поняла, девочка?
-- Какая я тебе девочка? Я уже давно как не девочка, а бабушка! То есть бабушка не так давно, верно. А не девочка аж с тех пор, как мой будущий муженёк меня соблазнил. Ещё до свадьбы, между прочим. Или это я его соблазнила? Уж и не припомню... Не сильно ты меня уберёг, короче.
-- В Царстве Божьем все дети Его, и телесность молодую обретают в меру молодости сознания своего! Короче, ты теперь внешне молодая девушка -- и не спорь. Мне отсюда виднее. А насчёт того случая... Ну, что скажу... Было дело, зазевался я. Ты же не в курсе, какая у твоего милого ангелица-хранительница была! Фигурка -- во, личико -- о-о-о...
-- И теперь мне из-за твоего недогляда предстоит идти... Куда?
-- На Небеса! Во-первых, грех ваш невелик был, ибо по любви совершён, венцом прикрыт и праведной жизнью искуплен. А во-вторых, расплата за него уже последовала. Со стороны мужа твоего -- смертью суровой и безвременной, а с твоей -- памятью и поминанием.
И вновь нахлынули воспоминания. Сначала был экран телевизора, на котором ударяется о землю и разлетается охваченными пламенем обломками компьютерная имитация самолёта. Соболезнующий голос диктора, который сообщал, что никто не выжил. А потом были ежегодные путешествия на поезде до маленького сибирского полустанка, а оттуда на попутках, чтобы бросить букетик любимых мужем ромашек в лесное озеро, получившееся из гигантской воронки.
-- Я бы хотела увидеть Славу. Хотя бы ненадолго, чтобы узнать, как он там. И папу с мамой. И ещё ребят, с кем дружили, если можно...
-- Нет ничего невозможного, милая! Если захочешь, значит увидишь. Пойдём...
Ангел подхватил Сонечку на руки, и окружающий мир выцвел и расплылся в бесцветный туман. Открылся длинный тёмный тоннель, в дальнем конце которого сиял яркий белый свет.
-- Жуть какая! -- воскликнула девушка. -- Просто Моуди какое-то.
-- Нет ничего проще заменить на что угодно. Например, так.
И растаял туннель бесследно, а вокруг возник огромный зал, облицованный мрамором и освещённый сотней ламп. Всё это очень напоминало станцию Московского метрополитена, вот только никаких углублений с рельсами не было. Зато в дальней стороне зала в стене красовалась большая раздвижная дверь.
-- "Итс ол ин майнд, мэн!", как сказал Джордж Харриссон перед посадкой в Жёлтую Подводную Лодку, -- прокомментировал ангел и дал перевод: -- "Это всё в уме, мужик!", или леди в данном случае.
Юноша принёс Сонечку к двери, и та беззвучно раздвинулась, открыв обитый бархатом салон -- нечто среднее между особо большим лифтом и современным вагоном-люкс. Если только такое возможно -- вагон-люкс без окон и без кресел. Наши путники загрузились в транспорт, и из-под потолка заструился нежный голос, не мужской и не женский, а нечто среднее.
-- Очень осторожно двери закрываются!
-- Очень осторожно? -- удивилась Соня.
-- А как же иначе, -- ответил сопровождающий. -- Ты ведь уже на пороге новой жизни. Привыкай к мысли, что ничто более не в силах причинить тебе вред.
На стене салона под потолком засветился экранчик и принялся предъявлять поочерёдно следующие фразы: первое небо... второе небо... третье небо... Когда счёт дошёл до седьмого неба, экранчик погас, а дверь снова открылась, и ангел с Соней на руках вышел, оказавшись в довольно небольшой комнате, оклеенной обоями в цветочек.
Цветы на обоях происходили из самых разных семейств -- там были алые розы, золотистые хризантемы, синие васильки, пурпурные гвоздики. Девушка тут же припомнила, что именно такие обои в своё время красовались на стенах её детской комнаты.
А ещё Соня увидела в этой комнате этажерку, заставленную детскими игрушками, и кроватку-манежик. Ангел поднёс девушку к кроватке и положил туда точно маленькую деточку.
-- Вот так, малышка моя. Теперь тебе нужно отдохнуть. Такой трудный день сегодня у тебя -- родиться заново, на сей раз от Духа Святого, это не шутка. Дай помогу тебе, вдохну в тебя немного Силы.
Сонечка попыталась поспорить, что она не маленькая и не устала, и может дальше путешествовать куда нужно. Но её наставник не дал ни слова вымолвить, а возложил руки ей на грудь и живот, и она вздрогнула от пронзившего её ощущения...
Когда Соня проснулась, ангела-хранителя рядом не было. Хотя тело покалывало, в целом девушка чувствовала себя бодро, так что тут же вскочила на ноги на пружинистом ложе. Барьер боковой стороны манежика оказался нашей героине выше чем по пояс, вот досада! Раздосадовавшись, девушка громогласно объявила неизвестно кому, что не чувствует себя младенцем беспомощным и без подобной защиты обойдётся. Кроватка тут же послушалась, превратившись в обычную полутораспальную койку. Чувствуя себя слегка по-дурацки, девушка одним прыжком очутилась на полу и, мгновенно поворотившись, успела поймать ту секунду, за которую кровать растворялась в воздухе. Как будто никакой кровати и не было никогда.
Обратив взор вбок, наша героиня обнаружила, что и полки с игрушками тают под её взглядом как сахарная вата в полдень летнего пекла. Итак, всё это были лишь наваждения, созданные для утешения новоприбывшей -- или, возможно, для утишения? И не было ли её новое тело таким же наваждением?
Оглядев своё новое движимое имущество -- тело, новоиспечённая обитательница загробного мира обнаружила два щекотливых момента. Во-первых, тело, на которое до сей поры Соня не обращала никакого внимания, оказалось сотворено из такого же алебастрового тумана, что и тело ангела-хранителя. А во-вторых, бедное тело было лишено каких бы ни было одеяний и покрывал и, будучи несомненно женским по очертаниям, выставило напоказ неприглядный и, так сказать, голый факт. В буквальном смысле этого слова. А именно, тот факт, что на округлых поверхностях вовсе отсутствовали некоторые подробности, придавая фигуре вид кукольный. Или облик античной статуи, если принять во внимание окраску.
Поскольку наша героиня никогда не была фанатичной поклонницей натуралистического реализма, то ограничилась одной только недовольной гримаской -- и, повинуясь её недовольству, тело окуталось ниспадающими складками античной хламиды. Эта одежда, однако, показалась нашей героине излишне претенциозной. Соня нахмурилась, сосредоточилась, щёлкнула пальцами -- и безразмерное полотнище ужалось, превратившись в современную одежду энергичной женщины, то есть кофточку и брючки. Вот только окрас у них был по-прежнему статуэтный, белесый. Это также не пришлось по вкусу хозяйке одежды -- у неё ведь в планах было общаться с подобными себе, а не кладбищенских воров пугать. Тем более, что творить чудеса стало несложно -- только руками взмахнуть. Вот Соня и провела руками вдоль тела -- и этого оказалось достаточно, чтобы одежда окрасилась в любимые хозяйкой неброские цвета. Также кожа и волосы девушки обрели естественный цвет.
Приведя себя в порядок, Соня обратила взор на дальнюю стену, где должна была находиться раздвижная дверь. Она там была, только на сей раз притворилась обычной домашней дверью, что ведет из комнаты в другую. Можно было подумать, что она заманивала девушку, приглашая на прогулку. И наша героиня так и поступила без малейших сомнений и душевных колебаний -- распахнула дверь и вышла.
И очутилась наша героиня в длиннейшем коридоре. Стены были окрашены в приятный белый цвет -- оттенка топлёного молока. Тёплый оттенок придавал коридору облик невыразимо уютный, и это наполнило душу Сонечки новым теплом.
Всё также без опасений и колебаний Соня двинулась вдоль по коридору и завернула за угол. Там продолжался такой же сплошной коридор без единой двери в стенах. Девушка продолжала бесстрашно шагать и вскоре вновь свернула за угол, уже в другую сторону. Тут сомнения настигли её наконец и, сказать откровенно, с лёгкостью одолели. В результате наша героиня позорнейшим образом повернула обратно, уговаривая себя, что в любом случае ничего не теряет. И вообще делает это исключительно для эксперимента, разве неясно!
Сонечка прошла в обратном направлении раза в два дольше, а может быть даже раза в три дольше, нежели одолела сперва. И только тогда с величайшей неохотой позволила себе признать, что дверь покинутой комнаты давно была обязана предъявить себя. Будь это в обычных обстоятельствах, разумеется. То, что обстоятельства были вовсе необычными, Соня как-то умудрилась с лёгкостью позабыть, а в результате оказалась в роли неприкаянного странника, заблудившегося в лесу из трёх сосен -- а наша героиня всегда не могла терпеть в такой ситуации оказываться. А положение вышло даже хуже -- в наличии и одной сосны не наблюдалось, сплошной коридор!
Казалось, было отчего разрыдаться. Как пишут в некоторых книгах, "упасть в пропасть отчаяния" -- или, по крайней мере, в глубокий овраг. Но какое-то чудесное ощущение подсказывало, что никакой угрозы по-прежнему нет. Стоит захотеть, и выбраться из этого однообразного пространства ничего не будет стоить -- вот только ещё бы знать, как это обустроить...
Сонечка обратила помыслы к Творцу Всего и сделала единственное, что ей пришло на ум. Завопила во весь голос, не заботясь о таких пустяках как достоинство и самоутверждение:
-- Кто-нибудь, помогите!
Прямо в воздухе перед ней на расстоянии вытянутой руки проявилась огромная белоснежная табличка, окаймлённая рамкой из драгоценного красного дерева. Чёрная надпись на табличке, сделанная крупным жирным шрифтом, гласила:
-- Помочь в чём?
-- Как мне выйти отсюда... -- Сонин голос дрогнул, как она ни старалась сдерживаться.
-- Например, через дверь, -- невозмутимо ответила табличка.
-- А её нету, -- пробормотала девушка, ощущая, что пакостное замешательство уже захлестнуло её с головой и готово предательски утопить прежде того, как появится хоть какой подходящий выход.
-- А где бы тебе хотелось, чтоб она была? -- снова изменилась надпись.
-- Ну, хотя бы вот тут! -- Соня торопливо уколола пальцем ближайшую стену.
На стене незамедлительно начертился набросок, будто сделанный угольком или жирным карандашом.
-- Сначала реши, кого желаешь увидеть, затем иди! -- любезно посоветовала табличка.
-- Спасибо! -- девушка ответила всё ещё немного растеряно, но уже заметно приободрившись.
-- Всегда пожалуйста! Зови, если что.
И табличка-консультантка медленно растаяла в воздухе.
Кого же увидеть первым? Вот вопрос! Лучше всего, если это будет кто-то знакомый, но не родной и не очень близкий, решила путешественница. Пусть это будет...
И набросок откликнулся -- обрёл трёхмерную выпуклость, принял форму полукруглого свода, расцвёл яркими красками. И ручка дверная переменилась, превратилась в медную львиную голову. Сонечка положила руку меж металлических ушей и легонько потянула.
За дверью оказалось огромное помещение, устланное коврами. На коврах там и сям валялись атласные подушки, подушечки и громадные подушищи. Среди подушек горными хребтами высились резные деревянные столики, которые горделиво держали на полированных спинах золотые блюда с горками экзотических фруктов, а также кубки в компании с высокими узкогорлыми кувшинами, от которых в воздухе плыл сладкий нектарный аромат. А посреди этого райского великолепия на одной из подушек восседал средних лет араб, понурив голову, и концы его длиннющих усов свисали жалобно и беспомощно.
-- Слах? -- не удержала Сонечка вопросительный возглас. Умом понимала, что ошибки быть не должно, кого заказала, того должна получить -- но как же непривычно видеть когда-то весёлого и задорного парнишку таким... таким...
Араб поднял голову, и взгляд его, сперва тусклый, озарился радостью.
-- Сонечка, гурыя моя! -- воскликнул хозяин помещения, утрируя акцент как много лет тому назад, -- Всэвышный откликнулся на мои молытвы, послал мнэ тэбя! Садыс рядом со мною, мылая!
-- Ты что ж это, как помер, так совсем мозгов лишился, -- Соня старательно изображала гнев (тоже как много лет тому назад), -- Какая я тебе гурия, да ещё милая? Забыл, как мы знакомились, надо напомнить?
Широкая улыбка засияла на лице шутника. Можно было подумать, воспоминание о затрещине, что явилась началом их приятельства, согрело ему сердце. А может быть и взаправду согрело, Бог лучше знает.
-- Лучше рассказывай, -- заявила Сонечка, нахально усаживаясь напротив собеседника, -- что с тобой тут приключилось. Тебя же, вроде, убило при ракетном обстреле?
-- Ага, погиб от рук неверных, так сказать. Очнулся уже тут и обрадовался до безумия. Я ведь никогда не был особенно ревностным мусульманином, ты же знаешь. Грешил много, постился наоборот мало -- никогда, если откровенно. Молился от случая к случаю и без особой веры, только в память о покойной маме. Так что когда тут очутился, сперва крыша поехала от радости...
-- Угу, крыша поехала. Знакомо. А дальше-то что?
-- Да, крыша поехала мощно. Решил, что погиб за веру и в рай попал. Сама видишь -- красота, ковры, опять же фрукты. Угощайся, кстати!
Девушка подозрительно пощупала протянутое яблоко. Фрукт, по её ощущению, был восковым не только на вид, но и внутри. Она всё-таки взяла и попробовала укусить -- безрезультатно.
-- Не получается? Ну, извини, дорогая. Значит, я правильно понимаю: это моя комната, и вся эта роскошь в ней только для меня, чтоб её... -- и поселенец захрустел сочной яблочной мякотью.
-- Ну, не тормози. На вид всё круто, наколка в чём? -- перешла Сонечка на полузабытый студенческий жаргон.
-- Наколка? А вот слушай. Значит, оказался я тут, фруктов отведал, нектару напился, на подушках мягких повалялся. Заскучал, женщин помянул -- явились толпой. Морды у всех тупые, глаза бездумные, одно слово, нежить -- но я тогда не въехал. Покувыркался с ними в своё удовольствие, потом опять пожрал и выпил. Сечешь фишку?
-- Не секу фишку. Проблема-то в чём?
-- Проблема... Ну как ты не поймёшь, Соник! Я какой ни есть, а не могу так жить: жрать, спать... и остальное. Тоска! Я по натуре вообще бедуин, если хочешь знать -- сегодня здесь, завтра там. Так что прошёл день-другой райской жизни, стал я в голос выть...
-- Ой-ёй, и долго ты тут сидишь? На Земле уже не один десяток лет прошёл, как ты умер.
-- А я откуда узнаю? Тут ни дня, ни ночи, ни часов, ни календаря. Ни радио, ни телевизора. Если по ощущениям брать, несколько десятков лет точно пробежало.
-- И ты так сидел сиднем и не попробовал найти кого-нибудь?
-- О, это ещё веселее получилось. Вышел за дверь, там коридор длинный. Весь в дверях. Только в какую бы дверь я ни заходил, опять в эту комнату попадал. Точно в эту, всё один в один, специально наизусть заучивал для проверки. Тогда я решил, в коридоре жить буду, пока не встречу душу живую. Встретил. Задремал там прямо на полу, просыпаюсь, вижу: огромная толпа по коридору шагает. Все в костюмах чудноватых, на голове шлемы ненашенские. Ну, думаю, ещё павшие воины, не иначе. Я к ним с объятиями и приветственными словами, а они сквозь меня прошли и дальше пошли. Потом в стену ушли. Ну, думаю, духи, не иначе. Потом думаю -- и я такой же дух... Только мне все пути закрыты.
Зашёл в ближайшую дверь, сел на подушку и заплакал как маленький. Деваться мне, выходит, некуда. И не умрёшь -- умер уже. Поплакал, полегчало, маму вспомнил и словно голос её услышал: молись, сынок, Аллах из любой беды вызволит. И принялся я молиться Аллаху -- первый раз с тех пор, как сюда попал. Прочитал вслух все молитвы, какие на ум пришли, а потом их же с начала -- и так снова и снова. Снова и снова много раз. А потом как будто солнечный свет с потолка на пол столбом встал, и голос прозвучал. Сказал голос, что молитва моя услышана, и вскоре ко мне явится та, что откроет мне путь. И ещё говорил о том, чтоб искупать грехи, оберегая правоверных от напастей... А потом я задремал от усталости.
А когда пробудился ото сна и поднял голову, увидел тебя. Только вот спросонья не сразу сообразил, что и как. Потом уже дошло, что это уже не сон.
-- Это когда же?
-- Это когда ты собиралась по морде мне дать.
-- Ну, надо же, как хорошо действует! Даже на словах.
-- Ага. Так что действуй дальше, посланница Аллаха!
-- С чего бы я была посланницей Аллаха, православная христианка?
-- Ой, можно подумать, это так важно. Главное, ты всегда была доброй и праведной, Аллаху угодной. Ещё с тех времён, когда мы студентами были. Так что не отпирайся, а двери отпирай.
-- Если так угодно Аллаху, то ладно. А ты не пробовал сам дверь сотворить?
-- Как это?
-- Сейчас покажу.
Девушка легко вскочила с подушки, прошагала к задней стене, глухой, что тетерев на току. Привычным уже движением ткнула в неё пальцем и распахнула проявившиеся створки. И ахнула. За раскрывшимся проёмом не было абсолютно ничего -- только абсолютная чёрная пустота.
Соня поспешно закрыла вход в ужасное ничто и обратилась к собеседнику:
-- Ты видел? Видел эту жуткую черноту?
-- Я видел, что ты руками возле стены двигала. А, ты дверь открывала? Может быть дело просто в том, что это моя комната, а значит дверь я для себя должен сам открыть? Или у нас с тобой разные пути? Погоди, я сам попробую.
Слах подошёл к стене, подражая Соне ткнул пальцем и повёл руками. Замер на долю секунды, всматриваясь, и преспокойно шагнул сквозь стену. Затем на поверхности стены показалось его лицо -- получился живой барельеф. И барельеф сказал:
-- Благослови тебя Аллах, добрая женщина. Там, за стеной, моя родная пустыня. Пески, барханы. Караван из оазиса выходит. Буду караван охранять незримо, по воле Аллаха милосердного, всемилостивого -- а там видно будет. Так что прощай, может свидимся.
И лицо Слаха втянулось в стену. Соня резко повернулась и ощутила кошмарное головокружение, всё так и поплыло перед глазами. А когда зрение прояснилось, девушка вновь стояла в белом коридоре.
-- Первый блин не комом, -- сказала она себе для того только, чтобы услышать свой голос и убедиться, что он звучит твёрдо и спокойно, -- можно продолжать ходить в гости.
И она открыла маленькую зелёную дверь, увитую плющом. Шагнула за порог, споткнулась, упала на весенний луг, покрытый высокой сочною травой, сквозь которую проглядывали мордашки полевых цветов. Солнце из вышины безоблачного неба палило знойно, но мягко, и пряный запах полевых растений обволакивал нежно, но не удушал.
Подлетела большая оранжевая стрекоза и совершила мягкую посадку на зелёную полоску травинки. Потаращилась на гостью огромными фасеточными глазами, развернулась неспешно, будто в полёт пригласила. Сонечка бережно коснулась подушечкой пальца стрекозиной спины -- там, где заканчивался бронированный торс и начиналось продолговатое брюшко. Стрекоза не улетала, ждала. Девушка подумала, что не прочь прокатиться верхом, да транспорт не по размеру -- и некая высшая сила вмиг уменьшила её в пару сотен раз и швырнула верхом на летающую "лошадку".
Стрекоза -- хотя это вполне мог быть "стрекозёл" -- бесшумно поднялась над лугом и с потрясающей быстротой понеслась к дубовой рощице вдали. Летела хотя и быстро, но ровно, без каких бы то ни было воздушных ям и ухабов. Полёт совершался словно во сне -- встречный поток воздуха наездницу не бил и не ослеплял, но задорно ворошил волосы и гладил по лицу.
Под сенью самого крупного из дубов на самой толстой ветке расположился маленький золотой трон, покуда пустой. А вокруг дуба парили и порхали крылатые человечки, малыши и малышки -- некоторые держались в воздухе самостоятельно, биением радужных крылышек, а иные восседали на всяческой летучей живности. Живность насчитывала как насекомых: бабочек и жучков, стрекоз и летучих червячков -- так и переливающихся изумрудными и пурпурными оттенками птичек-колибри и дракончиков.
Донёсся горделивый напев фанфар, и из громадного дупла появилась процессия. Сперва в четыре колонны двигалась череда гвардейцев-эльфов на крошечных пегасах под золотыми попонами, вооружённая позолоченными алебардами на длинных позолоченных же древках. Потом тем же порядком появилась группа трубачей с золотыми фанфарами, источник тех музыкальных трелей. Толпа лордов на чёрных крылатых крошках-мустангах шествовала важно, горделиво. И, наконец, на белоснежном пегасе-единороге с позолоченной призмой на лбу показалась она -- вечно юная королева в роскошном платье, грандиозном как кафедральный собор и нежном как лепестки цветов апельсинового дерева.
Королева величественно и грациозно воссела на блистательный престол, и герольды звонко и единогласно прокричали:
-- Королева Маришка на праздник зовёт! Веселись и ликуй, о, волшебный народ!
И народ принялся ликовать и веселиться, порхать и флиртовать, лакомиться сластями и сладостными напитками, которые явились ниоткуда как по волшебству. А стрекоза, на которой сидела Соня, утвердилась лапками на ветке перед троном и остановила биение своих крыльев-пропеллеров.
Снова выступили вперёд герольды, провозгласив с должной торжественностью:
-- Королева Соня к Её Величеству королеве Маришке с дружественным визитом.
-- Вот уж не знала, -- фыркнула Соня, соскакивая со стрекозы, -- что я тоже, оказывается, королева.
-- Надо было Мамина-Сибиряка читать, -- в том же тоне ответила хозяйка, небрежным жестом сотворив огромное роскошное кресло, в которое гостья тут же плюхнулась со столь же огромным удовольствием, хотя и несколько неуклюже. -- У него ведь сказано, что каждая королева женщина, а это значит, что каждая женщина королева.
-- Неординарная у тебя какая-то логика, -- возразила королева Соня, оглядывая кипящее вокруг празднество. -- Небанальная. А это у тебя кто, тоже короли и королевы?
-- Это пока что принцы и принцессы. А если дотошно -- души детей, которые спят и видят прекрасный волшебный сон. Тех детей, которые достаточно малы, чтобы верить в волшебство -- или достаточно чисты, чтобы сохранить веру, став постарше.
-- Ты и сама всегда любила сказки, я помню, даже в изрядно старшем возрасте. И с детишками возиться всегда любила.
-- Я и сейчас люблю! Приятно думать, что когда один из моих гостей исчезает, где-то просыпается ребёнок с улыбкой на губах! Поэтому у меня здесь постоянно царит праздничное настроение.
-- Мило, мило. Мариш, а как ты здесь очутилась?
-- Ну... -- тень горьких воспоминаний накрыла не только царственный облик, но и, казалось, небо над головами всех присутствующих. -- Ты же помнишь, как навещала меня в онкологии? Я была такая страшная, облезлая и безволосая, всё плакала и твердила, что не в силах дальше выносить эти мучения. А ты меня поддерживала, уговаривала потерпеть ещё немного. Повторяла всё время, что скоро явится принц эльфов и унесёт в волшебную страну, где не будет никаких горестей. Помнишь?
Однажды я проснулась ночью от того, что ничего не болело. Странное ощущение, надо сказать. Я так привыкла жить с болью внутри, что уже не представляла себе, как это здорово -- когда ничто не мучает. И спросонья причину такого облегчения не поняла. Даже не вспомнила про поговорку: если ты проснулась, и у тебя ничего не болит...
Подошла к окну босиком и не заметила, что ступаю по воздуху, не по полу. Поглядела наружу -- а там олень. Белый как туман -- как тот олень, что в фильме про Гарри Поттера. Ну, ты помнишь, да? И это чудесное животное проскакало по мостовой, остановилось под окном и кивнуло мне! Я окно распахнула и выскочила как была, в одной ночной рубашке -- второй этаж, пустяки. Потом уже поймала себя на том, что окно так и осталось закрыто -- я насквозь пролетела, получается.
После этого олень со мной на спине понёсся прочь -- сначала по мостовым из брусчатки, затем по песчаным дорожкам старого парка, а потом от пригорка оттолкнулся и прямо по облакам поскакал. Заехали мы с ним в глухую тайгу, темно, ни зги не видно, кругом сплошные сосны в небо макушками упираются. Он меня не то, чтобы сбросил, а бережно скатил на бугорок в центре поляны, а сам расплылся туманом. Растаял и частью влаги осел у меня на лице, на руках, на ночнушке. Смотрю, а на мне роскошное бальное платье -- и свет от меня струится будто от ночника. На этот свет со всех сторон слетелись насекомые и стали кружиться у меня над головой, а я стою вся из себя дура дурой и не могу сообразить ничего -- ни что сказать, ни что сделать. И тут прямо в воздухе передо мной разворачивается такой древний-предревний свиток -- вроде как те ветхости, что в музее под стеклом пылятся. Я смотрю -- на нём витыми буквицами начертана одна только фраза: "Как скажешь, так будет!". Ну, я и брякнула первое, что в голову взбрело -- "Да будет свет!"...
Подруги помолчали, любуясь на весёлую кутерьму вокруг. Потом Соня полувопросительно-полуутвердительно пробормотала:
-- И включился свет, я так понимаю?
-- Как только я это сказала, появился Он, -- Марина указала на солнечный диск. -- Арслан. Руслан, если по-нашему. Он сказал, что для того, чтобы был свет, нужно, чтобы был Новый Свет -- новый край земли. Другой мир, если так тебе понятнее. А потом Арслан всё сам тут обустроил, мне даже не пришлось что-то самой делать или говорить. И слава Ему, ведь из меня организатор никакой, ты же знаешь.
Подруги ещё немножко помолчали, затем Маришка спросила:
-- Может, останешься? Будем вместе королевами. А то напряжно мне одной всё время царствовать...
-- Нет уж, извини, -- ответила Соня без запинки, не засомневавшись ни на секунду, -- это твоя жизнь, не моя. Мне ещё надо походить и посмотреть, прежде чем решить, где и чем заняться. И с малышами я как-то не очень, мне бы постарше. Да и не должно быть в одной стране двух королев, думается.
-- Они тоже всегда так говорят -- те, кто забредает сюда мимоходом.
-- Хо, значит я тут не одна такая бродильщица. А как ты их выпускаешь? Сама я вряд ли отсюда выберусь.
-- Я их не умею выпускать, мне Он помогает. Арслан. -- и королева сказочной страны снова указала рукой на солнечный диск.
Соня вскочила и уставилась на солнце, изобразив руками бинокль. Оказалось, что солнечный свет совсем не ослепляет её -- можно смотреть спокойно. Она напрягла глаза, прищурилась и на месте раскалённого дневного светила разглядела бегущего по небу золотого льва, энергично и широко размахивающего толстым длинным хвостом с распушённой кисточкой. Хвост пошёл на очередной взмах, протянулся через всё небо, кисточкой легонько шлёпнул Сонечку пониже спины, и наша героиня полетела кубарем через необозримое пространство. Мгновение -- и она вновь стояла в белом коридоре.
-- Ничего себе приключение приключилось, забавное, -- сообщила Соня сама себе. -- Хватит, пожалуй, по знакомым шляться, пора бы...
В стене коридора возникла необычная дверь -- а скорее даже люк. Громадный, округлый, сферически выпирающий из стены, окрашенный в сизовато-сиреневый "щелочной" цвет. Вместо ручки у него было специальное колесо, живо напомнившее гражданской девушке Соне руль троллейбуса. Выше колеса по поверхности люка протянулась жирная алая надпись по-английски "Атеншн! Дейнджа!", которую Соня неизвестным чудесным способом не только прочла, но и с лёгкостью перевела на русский как "Осторожно! Опасность!".
Девушка взялась за колёсико, напряглась -- и оно пошло крутиться. Вначале вращалось медленно и натужно, потом полегче. Истошно взвыла сирена, алая надпись на поверхности люка принялась размеренно мигать. Вдруг вращение колеса со звонким щелчком прекратилось, видать, достигло предела. Люк с хриплым шипением выпятился из стены и отодвинулся влево. Движение воздуха мягко толкнуло Соню в спину и закинуло нашу героиню внутрь.
Она обнаружила себя стоящей на огромной площади, вымощенной большими жёлтыми и серыми плитами. На оранжевом небе не было видно ни солнца, ни облаков -- оно равномерно светилось ровным неоновым светом. По окраине площади стояли циклопических размеров здания с громадными воротами и окнами. Вся эта картина должна была бы производить исключительно величественное впечатление -- и всё-таки Соню охватило ощущение какого-то подвоха. Что-то было не так, неправильно.
Девушка уставилась на ближайшее здание пристально, напрягая зрение, и одновременно попыталась сосредоточиться на беспокоящем её ощущении. Немного усилий -- и истина явилась к ней так же стремительно, как застрявшая гильза вылетает из передёрнутого затвора. Соня поняла, что поверхность зданий, окрашенная в один и тот же монотонный колер без пятен и полутонов, была чрезмерно ровной и гладкой, без малейших трещин и выбоин, впадинок и выступов. И окна были чересчур уплощёнными, без выступающих деталей, просто нарисованными на стенах. Похоже было, что весь этот мир являлся одной большой иллюзией, не очень тщательно нарисованной неведомым дизайнером. Всего лишь ещё одно громадное наваждение. А скорее -- Соня наконец нашла сравнение -- локация, то есть поле действия для очередного этапа компьютерной игры.
И стоило только нашей героине подумать об этом, как со всех сторон из-за ближайших зданий посыпались стайки монстровидных тварей, нечто среднее между собаками и некрупными динозаврами, и помчались к девушке энергичными прыжками. Сонечка неосознанным движением воздела руки к небу, и вокруг неё замерцал защитный купол, от которого враждебно настроенные бестии отлетели словно теннисные мячи от бетонной стены. А затем, как полагается в приличном боевике, за спиной у Сони раздались звуки выстрелов, и монстры почти в один момент попадали на мостовую, издыхая с истошным ненатуральным воем.
Соня погасила ненужный более купол и медленно-медленно повернулась. Не то, чтобы она опасалась кого-то или чего-то -- просто движение замедлилось само собой от неожиданного волнения, которое её по непонятной причине охватило. Или это было предчувствие встречи, которая случится в одно из ближайших мгновений?
Как бы то ни было, прошло несколько секунд, прежде чем Сонечка повернулась и увидела трёх бойцов в защитных бронированных костюмах и с автоматами в руках. Лица мужчин были скрыты под противогазными масками.
А потом один из мужчин снял маску, и наша героиня со счастливым визгом кинулась к нему на шею, поскольку это был её милый и по-прежнему любимый покойный муж. Угадывать возраст даже у мужчины -- дело неблагодарное, но на беглый взгляд выглядел драгоценный муженёк примерно как в те студенческие годы, когда был только ещё женихом.
Он неуклюже обнял свою возлюбленную и жену свободной от оружия рукой и, подставляя под поцелуи и слёзы щёку, сказал соратникам смущённо:
-- Жена вот моя, Соня. Навестила!
И к Соне оборотился, всё так же неловко смущаясь:
-- Сонечка, это вот напарники мои. Вот это Марк, а это Джон. -- напарники тоже стянули маски, показав молодые улыбающиеся физиономии. Один, кажется Марк, подмигнул ехидно, но при том добродушно, понимающе -- а другой просто улыбнулся ещё шире. И Соня внутренним чутьём тотчас узнала, что никакие они не наваждения, не фантомы, а самые обычные ребята -- точно как она со Славиком. То есть они были по сути взрослые мужчины, разумеется, а ребята -- это в смысле "чудесные парни"!
-- Я выйду на немного. -- сказал им Слава скорее утвердительно, нежели вопросительно. -- Такое событие...
От мановения его правой руки картинка мироздания, окружавшая на тот момент его и Соню, вмиг поменяла обличье. Исчезла громадная площадь с великанскими домами и Славкиными товарищами, исчезло цветное небо над головой. Славик и Сонечка очутились в довольно небольшой полутёмной комнате, тоже похожей на компьютерную поделку. В одну из стен был встроен огромный экран, залитый тёмно-зелёным, почти чёрным цветом, на котором светло-зеленоватыми буковками высвечивалась непонятная неудобочитаемая информация, а в другой стене зияли входы в туннели, над каждым входом было что-то начертано по-английски.
Как часто бывает после стремительной встречи, которой предшествовала долгая разлука, наша пара некоторое время разговаривала исключительно междометиями, да ещё фразами, начинающимися с "А помнишь..." и "А как ты..." -- и только потом разговорилась. И так вышло, что сначала Сонечка поведала про свою жизнь после расставания. Славик сперва больше занимался тем, что отмалчивался, да вопрос за вопросом задавал -- о самой Сонечке, о детях, о близких и родных, о прочих совместных знакомых...
Однако всегда так случается, что поток вопросов иссякает -- сэ ля ви, жизнь такова, утверждают французы. Если только времени хватает -- а время в этой комнатке, по словам Славика, не то, чтобы остановилось совсем, оно просто шло в свою собственную сторону, независимо от других времён в других местах.
Вот уже Сонечка, после того как изложила перипетии своей загробной жизни, поинтересовалась у мужа, как происходила его жизнь после смерти.
-- Ну, с чего начать, котёнок... Падать страшно было, конечно. Такой безотчётный страх на уровне инстинкта. А ещё смятение взяло. Вроде бы понимал, что не выжить никак, а вот это маленькое "а вдруг" бунтовало и мешало настроиться. Подготовиться к неизбежному, я имею в виду. Слава Богу, не настолько страшило, чтоб истерику закатывать и сопли со слезами мешать -- но отвлекало от мыслей о возвышенном. Что было, то было.
Может быть ещё мешал страх, что ничего не будет после того -- ни ада, ни рая. Понимаешь, если человек упёртый в вере, ему любая пакость в радость, что ни случись. Всё для него будет ступенькой, чтобы к Царствию Божьему приблизиться. А если как я -- не знаешь, что тебя там ждёт после смерти, рай или ад... Да и будет ли хоть что-то... Мутно.
Но чего больше всего люди боятся, так это нестерпимой боли. Ад и рай -- для народа вопрос скорее теоретический, максимум нравственный. Кому -- наука богословская, кому -- курс псевдонаучного атеизма: всякому по делам его, а также по грехам его. А вот с болью любой из нас знаком не понаслышке -- явление не только что в принципе наблюдаемое, а неоднократно наблюдавшееся.
Однако мне повезло, надо признать. Говорят, при взрыве самолёта такая развивается высокая температура, что нервы моментально сгорают и не успевают переслать в мозг болевой импульс -- потому не больно ничуть. Ну, я уж не знаю, по этой ли причине, по другой ли -- но обошлось без скрежета зубовного и прочих прелестей в кавычках. Вот только потом всё тело зудело, будто шелушилась кожа, которой уже не было -- фантомная чесотка, так сказать. То есть зудело не само физическое тело, а, так сказать, полное его отсутствие. Или это астральное тело чесалось, может быть?
Очнулся я на дне воронки. Не я один очнулся, нас несколько десятков было. Я попытался тут же рвануть оттуда подальше -- ни фига. Как венгерская резинка -- помнишь, в штаны тренировочные такую продевают -- сначала легко растянулось, потом всё туже и туже, а потом кэ-э-эк швырнуло меня назад будто снаряд из пушки. Полёт Мюнхгаузена на ядре -- без ядра. Так что вся наша шараш-монтаж-компания тусовалась вокруг воронки, болты болтала и поневоле наблюдала за тем, как спасатели среди обломков копошились.
Несколько тел было найдено и в морг отвезено, так что их бывшие хозяева сделали нам ручкой и следом потащились. А большинство таких как я, кого в томатную пасту раскатало или в пепел спалило, остались куковать на прежнем месте. Весь продукт дождём прибило и в почву впитало, что поделаешь.
На девятый день за нами приходить стали. Не то, чтобы особое шевеление наблюдалось, марш оркестровый и провожания со слезами и объятиями -- а так, скромненько. Как говорится, был человек -- и нет человека. Я ж не только был не против, а просто нарадоваться не мог. Там среди нас такие занудные старухи оказались, ты не представляешь...
Потом я почувствовал, что мой черёд пришёл. Чую, схватили меня за шкирку и в светящуюся трубу поволокли, словно кошонка малолетнего. Ну, знаешь, как рисуют падение в "чёрную дыру": воронка, длинное-предлинное горлышко из силовых линий... Вот и тут вроде того выглядело.
Короче, вытащила меня моя мадама-хранительница в такую пустынную зону... Видимость почти на нуле, кругом туман непроглядный и под ногами сплошная облачность. Ну, да, мужчинам положены ангелицы-хранительницы -- ты разве не в курсе? Откуда я знаю, красивая или нет. Ты ревнуешь, что ли? Не надо, Сончик!
По фигурке она ничо была, нормальная, вроде Лары Крофт. Только вооружение было побогаче, и вся с головой в тяжёлых доспехах высшей категории -- точь-в-точь как бот предельного уровня. Мы и не общались с ней практически, лишь чуток и при том исключительно по делу.
Она мне сказала, что я ужасный грешник, поскольку много раз убивал монстров, а это хоть и понарошку, но всё равно засчитывается. Грех, понимаешь ли, в сердце своём совершается. Ещё сказала, что неоднократно пыталась меня от этих безобразий оградить и отвлечь, но я, такой жуткий грешник, на святое воспитание не поддался, а ещё и её совратил -- за что она регулярно имеет втыки от начальства. Но, к счастью, грех мой не шибко значителен, поскольку я не ведал в полной мере, чего творил. А пуще того, играл исключительно за положительных персонажей. Так что на вечное пребывание в Аду не тянет, что бы ни говорилось в пословице про благие намерения, которыми вымощена дорога туда. А вот в Чистилище придётся покорячиться сколько нужно.
Тут она выдернула из-за спины дуру вроде BFG-900 и шмальнула в меня энергетической волной на полной мощности. Чую, подалось под ногами -- падаю в какую-то адскую дыру. Оказалось, и правда в адскую.
Опамятовался носом в песке -- практически страус, только ощипанный. Вытащил голову, огляделся -- верно, пустыня вокруг. Раскалённая как проц с дохлым кулером. Рядом такие же бедолаги валяются и на пейзаж таращатся. И все мы в свежее ХэБэ и свежевычищенную кирзу упакованы -- ага! Сразу нехорошие мысли посетили.
Тут песок треснул, и из лопины выскочил дюжий черномордый сержант в десантной форме и скомандовал нам, фазанам сопливым, построение. Когда мы в линию стянулись, он пинками по носкам сапог строй выровнял, прошёлся вдоль шеренги, свирепо в глаза каждому поглядывая, а затем объявил, что он, сержант-инструктор, будет нам чёртом-мучителем, а этот полигон станет нашим персональным адом. И будем мы корчится на этой песчаной сковородке словно джезвы кофейные, покуда вся дурь из нас в пену не выйдет. С потом и кровью. Как только кто-либо от мучений станет лёгким как пёрышко и сильным как три слона на черепахе, так сразу маршрут до лифта мотыльком порхающим проскочит и на следующий уровень уедет. А те мешки с дерьмом, которые прохождение завалят, будут начинать с исходной позиции столько раз, сколько понадобится, чтобы дурь вышла, а толк вошёл.
Смотрю -- а мы уже в походном обмундировании и снаряжением нагружены как караван ослов. На верблюдов одногорбых тоже похожи, но им в пустыне привычней, чем нам. И погнали нас, от такой новости охреневших, по головоломному маршруту -- а главное, ного-ломному и шее-ломному. Где сам чёрт-инструктор ногу, может быть, не сломит, а нам, новобранцам неуклюжим, придётся -- и не один раз.
Что ещё сказать, Сончик? Не расскажешь ведь, как погано нам пришлось -- слов таких нет ни в одном человечьем языке. Как мы в тяжёлом обмундировании с полной выкладкой под палящим солнцем ползли по этим дьявольским горам, теряя друг друга одного за другим. Как надрывались лёгкие от скудного горного воздуха. Как налетали на нас стаи пуль, выбивая фонтанчики искр из каменистой горной поверхности. А главное -- эта надрывная боль, которая засела там внутри...
Это не расскажешь тому, кто сам не пережил такого. Любые слова -- это всего лишь обёртка, в которую от нас укрывается истина. А может и хорошо, Сончик, что тебе не дано пройти этого ада? Кстати, те цветы, которые ты кидала мне каждый год -- они мне очень помогли! Бывало, силы на нуле, и не в мочь карабкаться дальше, только торчишь над пропастью, привалившись к скале, и ждёшь, что нога наконец сорвётся -- и добро пожаловать на исходную. И тут тебя нежданно-негаданно выдёргивает в сиреневый туман, и чёрт чернорожий вручает посланку с родной земли -- букетик тех самых "ромашишек". И ты утыкаешься физией в лепестки, дышишь ароматом и нутром ощущаешь, как через нос в тебя новые силы вливаются! И думаешь: чёрт меня не поберёт, так что пойду-ка я дальше на предмет выбраться из этой адской бани. И когда славная минута истекает, и тебя опять кидает на камни, тотчас начинаешь ползти по ним дальше, цепляясь в скалу ногтями и чуть ли не зубами...
Вот так оно и вышло, что до лифта я первым из всей нашей группы дополз. Остальные, с кем начинал, всё ещё в этом пекле парятся. Сержант мне на прощание пятерню своей клешнёй зажал и, другой конечностью по плечу меня хлопнув, попросил обиды не держать, потому как -- ничего личного. И поехал я в лифте на следующий этаж.
Как я остальные этажи проходил -- в другой раз расскажу. По сравнению с тем, первым, ничего особенного. Но в итоге добрался я на Седьмое Небо -- опять-таки с твоей помощью, котёнок! Спасибо тебе, Сонюшка.
Вот тут я и тружусь теперь. Ребята, с кем я в группе, гораздо раньше меня умерли и сюда добрались, а уж потом меня присмотрели и к себе определили.
-- Так ты чем занят, Славка, снова в игрухи балуешься?
-- Балуюсь? Э, нет, Сончик, тут дело серьёзное. Вот эти монстры, которые тебя погрызть хотели, это не простые компьютерные фантомы -- из пальца высосанные, от балды сляпанные. Каждый монстр -- это чей-то страх там, на Земле. Обычно детский -- у взрослых, как правило, страхи тоже выросли, стали о-го-го какие. Такую жуть нашим лёгким оружием не одолеешь, по ним другие группы ходят, постарше и поопытнее. В образе инопланетян, эльфов с дрессированными драконами и магов из страны Шамбала. А мы с подростками работаем -- пока что.
-- Балаган. Цирк на Цветном бульваре. Погоди, я чего вспомнила -- я в детстве жутко боялась темноты. Во всех видах. От тёмных кустов шарахалась как чёрт от ладана -- или как ангел от сернистых источников. А спать могла вообще только с ночником, укрывшись одеялом с головой. А потом вдруг эти страсти-мордасти закончились сами собой.
-- Так уж сами собой... Значит, твой страх подрос, вылез на Свет Божий и попался одной из наших групп зачистки. Удачно! Потому и говорят, что страхи нужно вытаскивать наружу. Обнаруживать.
Немного помолчали, затем мужчина сказал как бы через силу:
-- Хорошо всё-таки, что ты теперь тоже здесь. Теперь снова будем видеться! Заходи ко мне, ладно? И я к тебе буду заходить, как передышки будут.
-- Уже пора?
-- Ну, не то, чтобы... Никто за штаны не дёргает, но ты же понимаешь...
-- Понимаю. Все вы мужики такие, часок не можете с любимой женой провести, если дело простаивает! Да не дуйся, Славик, шучу. Я же сказала -- понимаю. Хорошо, милый, что мы встретились, теперь будем видеться! Дай поцелую на удачу... Ну, пока! Куда мне выходить?
Слава повернул Сонечку, и она увидела на противоположной от экрана стене огромный тоннель, заполненный светящимся туманом. Над тоннелем на стене висела очередная табличка, только на сей раз такая же тёмно-зелёная как экран, на которой алыми светящимися буквами было изображено английское слово "Экзит" -- то есть "Выход".
И наша героиня шагала сквозь туман, пока он не растаял, и стены традиционного белого коридора не проступили из него. И тогда, разволновавшаяся от столь многозначащей встречи, наша странница без долгих досужих размышлений толкнула простенькую зелёную дверь, шагнула за порог -- и шлёпнулась в солёную океанскую волну, погрузилась в воду с головой и стремительно отправилась к самому дну.
Никаких проблем с дыханием не ощущалось, так что наша героиня, переполненная жгучим любопытством, имела возможность душеспокойно оглядеться. Ах, море, колыбель жизни! Лаборатория, где Господь Бог долго экспериментировал с живыми существами, прежде чем в прямом смысле приделать им ноги. Не оттого ли мы все, дети земли, так любим море, его хладные сумрачные глубины и озарённые теплым светом тропического солнца околоэкваториальные рифы?
Соня зависла в толще воды недалеко ото дна, самозабвенно любуясь огромными стаями рыб. Каждая стая двигалась совокупно на манер одной гигантской рыбы, почтительно огибая на изрядном расстоянии пухлые мешки головоногов. И всё было такое мультипликационно яркое, что Сонечка невольно замурлыкала мелодию, сама собой вынырнувшую из глубин памяти: "Уви ол-л-л ли-и-ив ин дхэ йеллоув сабмарин, йеллоув сабмарин, йеллоув сабмарин!"...
И тут же увидела то, о чём пела: вот она, Жёлтая Подводная Лодка, движется над подводными горными хребтами, неторопливо вращая гребными пропеллерами. Сквозь иллюминаторы нетрудно рассмотреть физиономии длиннобородого Сержанта Перца и трёх битлов. А мимо ног Сонечки прорысил по морскому дну, поднимая за собой клубы мелких ракушек и илистой взвеси, маленький сухопутный жёлто-оранжевый игрушечный олень, на котором задом наперёд пристроился мультяшный двойник Ринго Старра, подбрасываясь как подпружиненный при каждом скачке. И меланхолический голос из недр Подводной Лодки неторопливо прокомментировал:
-- А вот и Ринго приехал... и опять уехал...
При виде столь из ряда вон выходящего зрелища наша героиня не нашла сказать ничего более оригинального нежели банальное "ой".
-- Это не Ой, -- прокомментировал невозмутимо тот же меланхоличный голос, -- это мы. Если тебе был нужен Ой, нужно было сразу его позвать.
-- Я просто так сказала, -- принялась безнадёжно оправдываться девушка, -- я не подумала... И вас звать я даже и не думала.
-- Это очень плохо, что ты говоришь не то, что думаешь, -- укорил голос с глубочайшим прискорбием, -- поскольку в этой вселенной что сказано, то сделано. Сказать не подумав -- всё равно, что сделать не подумав. А о чём или о ком ты думала в таком случае? То есть -- в нашем случае.
-- Я думала встретить здесь мою маму, -- призналась Соня откровенно.
-- А кто она, твоя мом? Или хотя бы кем она была раньше, раз уж ты затрудняешься сказать, кто она сейчас?
-- Она -- лучшая на свете! Ну, для меня, по крайней мере. А ещё она была ветеринаром в компании "Маззи и Ко".
-- Ветераном в кампании Маззи? Это когда Маззи с друзьями победил вредного Ковекса?
-- Не в кампании, а в компании. В фирме. Она работала ветеринаром -- то есть доктором животных. А ещё она очень любила море и постоянно участвовала во всяческих регатах, и однажды, когда я была ещё совсем крохой, её штормом смыло за борт -- и море забрало её от меня... Как Вы думаете, она здесь? Я смогу её здесь встретить?
-- Доктор для животных -- это завидная судьба и благородное занятие! И если её взяло море, то она действительно где-то рядом -- как любая истина -- и встретить её нетрудно. Ты в курсе, какой сегодня день?
-- Нет... Какой?
-- Значит, так. Мы отправились из города Рычаг-Толкай в День Ситары. Ситара -- это такая восточная балалайка, чтоб ты знала. Значит сегодня следующий день, День Солнца. По-вашему, День Воскресенья. Чтоб в такой день, и не встретиться -- это надо быть... даже не знаю, кем.
-- Значит, я могу её позвать?
-- И надо было сразу. Впрочем, и сейчас не поздно. Только советую звать её просто "мом", а если позовёшь "Доктор Мом", получишь флакон микстуры вместо мамы.
Соня поняла, что её подбадривают шуткой -- только вот смешной шутка не выглядела. Ну ни капельки.
-- Что ж ты застыла молча? Ну, хочешь, мы с тобой вместе позовём её? В самом деле, почему бы и нет -- та, которая лечит животных, лечит саму жизнь! Все мы немного животные... А значит, она наша всеобщая мама!
И прежде чем Сонечка успела не то, чтобы ответить, а хотя бы переварить услышанное, все окружающие закричали в один голос: "Мама!". Все-все вокруг -- и мультяшные путешественники, и головоноги, и рыбы. Причём рыбы, оказывается, кричат громче остальных! От этого единогласного крика мир вокруг девушки стремительно завращался, растворив Жёлтую Подводную Лодку в этом хороводе -- или это сама Соня завращалась умопомрачительно быстро, почти до потери сознания? И неизвестно, до чего она докружилась бы, если бы не две зелёные руки, которые обхватили её.
-- Ой, мамочка! -- взвизгнула Соня. Потому что это действительно была мама -- совсем как в Сонином детстве, молодая и красивая. Разве что волосы оказались выкрашены в ярко-зелёный цвет, как в те давние времена, когда мама была хиппи. Кожа приобрела синеватый оттенок, и надет на маме был развевающийся балахон -- как в тот раз, когда мама играла русалку в любительском спектакле. Это всё мелочи, не так ли?
То, что было произнесено мамой и дочкой в первые минуты встречи, огласке не подлежит. Мало ли о чём найдётся поговорить у двух женщин, которые не виделись почти целую жизнь. Если кому-то интересно, диалог их состоял в основном из междометий, да ещё причитаний вроде "ой, какая ты стала, доченька!" и "а ты у меня такая красавица, мамочка!" -- потому следует эту часть разговора пропустить и перейти к более осмысленной.
-- Так как же это получилось, мама?
-- Не нарочно, дочка. Волной смыло за борт -- и накрыло с головой. Я уже потом, после смерти, смогла увидеть, как это выглядело со стороны -- увидела, когда обрела свободу.
-- Неужели из-за какой-то дурацкой случайности...
-- Ну, что ты, дочка! Господь не играет в азартные игры. То, что выглядит случайностью, это на самом деле непонятная на тот момент необходимость. Я очень виновата перед тобой, я слишком сильно любила море! Я любила и люблю тебя, девочка моя, но вырвать из сердца любовь к морю мне оказалось не под силу -- вот такая беда.
-- Я страшно обижалась первые годы, что ты меня покинула -- но это уже отболело. Я давно уже простила тебя, мамочка моя милая!
-- Я знаю, дочка. После смерти я долгие годы скиталась по раскалённой пустыне, умирала от голода и жажды и воскресала вновь на том же месте, чтобы опять безысходно брести по пышущему жаром песку невесть куда. А наверху, в чёрном небе, не угасая ни на секунду, кровавым цветом сияла ужасающая фраза: "Предательство доверившихся -- один из тягчайших грехов!". И я плакала беспрестанно, без звуков и слёз...
А потом в некий момент мои мучения завершились. Голос донёсся с небес: "Она прощена!" -- и воды затопили пустыню, охладив её жар. И мне явился ангел, который передал повеление снова браться за привычную работу.
-- И чем же ты теперь занимаешься, мамочка?
-- Видишь этих забавных морских животных и пёстро одетых рыб? Это всё души живых существ! Да, девочка моя, у всякого живого существа есть душа, данная Создателем -- и чем ближе животное к человеку, тем совершеннее эта душа. И когда животные спят, их души являются сюда, чтобы я обласкала их и исцелила от тревог. Так что я занимаюсь тем же, что и в своей прошлой жизни -- только теперь врачую душу, а не тело. Хочешь, оставайся со мной, помогай мне!
-- Ох, мамочка, я всей душой рада, что у тебя так всё замечательно наконец получилось! Но остаться... Я ещё не всё посмотрела. Кстати, как там папа -- ты виделась с ним?
-- Ах, Соня, я предвидела, что ты не захочешь остаться со мной. Ты всегда была больше "папина дочка". Я лишь затем тебя спросила, чтоб дать возможность высказать своё решение вслух. Да, девочка моя, я виделась с папой -- и мы с ним продолжаем видеться. И для тебя нет ничего проще увидеться с ним!
-- Не сердись, мамусечка, -- смущённо выговорила Соня, -- что я так скоро тебя покидаю. Я так соскучилась по папе! Но я ещё вернусь к тебе, честно.
-- Ну, разумеется, доченька. Ты ещё не раз навестишь меня и со временем, вполне возможно, будешь помогать мне. А сейчас плыви в тот проход -- вон там, на дне, видишь? До свидания, родная моя!
Почти у самого дна в бурой скале чернел наполненный сумраком зев подводного грота. Нежное течение затолкнуло Соню в него, и она поплыла в темноте мимо невидимых стен навстречу новой неизвестности. И она плыла так некоторое время, пока не почувствовала, что поддерживает её парение не вода, а невесомость безвоздушного пространства. Наша героиня летела сквозь космическую тьму, покуда вокруг неё не зажглись знакомые с детства созвездия. И поведя восхищённым как в детстве взором по крошечным шарикам солнц, в медленном вселенском менуэте вытанцовывающих рисунок зодиакальных фигур, Соня нашла своё созвездие Льва. А в пасти Льва горел шар звезды, у которой не было других имён кроме слова с большой буквы -- Солнце.
Вокруг солнечного фонаря густой тучей одурелых ночных мотыльков крутилась всякая всячина. Была там космическая пыль облачками и микротуманностями, глыбы каменные бесхвостые и ледяные хвостатые, планетоиды малые и планеты крупные. Среди крупных планет наша героиня высмотрела голубой шар со знакомыми очертаниями материков -- и устремилась к нему. Облетела вокруг и зависла рядом, жадно разглядывая.
Он виделся небольшим, в рост Сонечки -- словно особо крупный глобус, только без подставки. Но в отличие от глобуса шар жил своим чередом: текла вода рек, плескались волны по морям и океанам, бродили стада туч над сушами и водами. Это был, таким образом, не мёртвый муляж, а полный дублёр настоящего земного шара. То, что чародеи иных миров, где в ходу магические науки, называют словом "вольт".
Налюбовавшись вдоволь обликом родного мира, Соня обнаружила ещё один заслуживающий внимания факт -- и шар земной, и она сама находились на огромной мужской ладони. Точнее, висели невысоко над ней неким волшебным образом -- но это деталь малозначительная. Девушка подняла взор, встретила сияющий добротой взгляд гигантских глаз, и из уст её само собой вырвалось привычное:
-- Отче наш, иже еси на небеси, да приидет царствие твое... Папа?
-- Здравствуй, доченька! -- радостно откликнулся мужчина, -- Ты меня узнала! Это действительно не Господь Бог, а всего лишь я. Ты подрасти, Сонечка, а то даже не обнять тебя, такую крошку.
Соня пожелала поскорее вырасти, и не прошло пары мгновений, как папа уже нежно обнял свою заново обретённую дочь, которая теперь доставала ему до плеча. Обнял одной рукой, поскольку на ладони другой руки продолжал крутиться шар голубой. А дочка обняла любимого родителя обеими руками крепко-прекрепко и выплеснула на него невообразимый салат из мыслей и переживаний разных периодов своей жизни.
-- А ты, папуля, -- спохватилась наконец наша героиня, сообразив, что всё о себе да о себе речь ведёт, -- как ты тут очутился?
-- Ну, Сонечка, что тут особо расписывать. Грешник я был, хотя и не сильно великий. Больше своими железками интересовался, чем окружающими людьми. За это после смерти я был сделан моторным гремлином и заселён в один из двигателей пассажирского авиалайнера, чтобы там за порядком надзирать -- такое искупление мне выпало. Скажу без пустого хвастовства, у меня всегда всё в ажурнейшем ажуре было, механизмы работали без задоринок, что твои куранты. А когда я положенный срок отбыл, явилась мне хранительница моя с известием, что на очередной рейс тех собрали, чей срок на Земле к концу намечен. А потому велено мне было отказ двигателя сделать и на этом завершить службу. Да, Сонечка, это был тот самый самолёт. Вот так судьба решила, дочка.
Помолчали. Потом отец продолжил.
-- А когда меня сюда забрали, то свободу дали самому решать, чем заниматься и за чем присматривать.
-- Ой, папулька, признавайся -- моим ангелом-хранителем не ты ли был? Больно физиономия знакомая!
-- Окстись, доченька, когда бы я успел! Да и не по чину мне такое пока -- только если через несколько сотен лет, тогда возможно. Это твой прапрапрадед был. Так заведено с начала времён, что пращуры за потомками присматривают.
-- А ты чем тогда занимаешься, папуля? Колись!
-- Что егоза, любопытственно стало? Ну, смотри!
Отец чуть отодвинулся от дочки, выпростал руку из объятий и над шариком земным повёл ногтем указательного пальца. Пространство затуманилось на миг, после чего засветлело кругляшом увеличительного стекла, в которое папе и дочке было возможно смотреть совместно. И стоило только заглянуть, как земная поверхность резко увеличилась, рванулась навстречу.
...Маленький городишко у моря на юге Европы был объят ночной дремотой, только неуёмные парочки всё никак не находили сил расстаться до завтрашнего утра -- а вернее, уже сегодняшнего. И случилось так, что одной парочке не повезло -- молодые парень с девушкой встретились на узкой кривой улочке нос к носу с четвёркой отбросов в драных грязных лохмотьях. Язык, на котором разговаривали жители того города, был Соне незнаком -- хотя выучить его она могла вмиг, только пожелать, но зачем? Всё и так было очевидно.
Раздался счастливый гогот шайки. Главарь прокаркал кратенькую речь, от которой будущих жертв бросило в жаркий румянец -- видимо, предложение было крайне непристойным. Юноша сделал шаг вперёд, заслоняя подругу, как положено мужчине. Блеснуло лезвие в кулаке бандита. И над этим всем прозвучало горячее всхлипывание девушки, обращённое к Мадонне и всем святым.
И тут... Соня на миг даже не поверила глазам. Папин палец мелькнул над улицей. Главарь споткнулся, свалился как подрубленное гнилое дерево, переламываясь в трёх местах. Судорожно выпрямился и покатился под ноги подельникам, сшибая их как кегли. На месте неудавшегося разбоя образовалась куча-мала, извергающая многоголосую брань. А забытая парочка рассудительно бросилась наутёк, только пятки голые сверкнули в ярком полнолунном сиянии...
-- Вот этим я и занимаюсь, дочка.
-- А мне можно, папуля? Я тоже хочу так!
-- Нет ничего проще. Попробуй.
Взмах девичьего пальца -- и ещё одно стеклышко появилось возле шарика. И вот папа с дочкой независимо друг от друга склонились над планетой, высматривая тех, кому нужна небесная подмога.

Волгоград, 2008г.

 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"