Аннотация: Один из тестовых рассказов - для оттачивания мастерства. Посему сюжет почти отсутствует, всё внимание языку. Однако в будущем может стать первой главой романа...
Ди V. Vо
ШКОЛЯРЫ ВОЛШЕБСТВА
Мальчишка пробежал мимо старой ратуши, мимо лавок булочника, зеленщика и торговца заморскими коврами, мимо нескольких казённых домов, во дворе одного из которых, видимом через приоткрытые ворота, толпилась группа новобранцев в новеньких кирасах, и, наконец, выбежал на центральную площадь городка. В центре площади, называемой торжественно "агора", несколько чиновных особ в окружении чиновничьих служителей рангом пониже размахивали в пылу спора руками, обсуждая подготовку к очередному вечернему вечу. Мальчик миновал спорящих, затем увернулся от самодвижущегося экипажа из тех, что в стародавние времена назывались "ауто-мобилис", и вбежал в проход на той стороне. Это была маленькая улочка, кончавшаяся тупиком - то, что на древнем языке эсперанто, со временем вытеснившем из международного научного и торгового общения ещё более древнюю латину, называется "сак-страто", то есть "улица-мешок". Из-за того, что сквозное движение отсутствовало, улочка была непередаваемо спокойной, лишенной суеты торопящихся людей, животных и повозок, а потому право селится на ней даровалось самым уважаемым людям: бюргермайстеру с ближайшими помощниками, группе Заговорщиков Железа, Предсказателю Непогоды мистеру Моммиусу из Усоны, Мяснику рыбы и крабовых отродий герру Шмульшаферу (то ли из Чештины, то ли из Северославии) и ещё ряду людей, среди которых был и наставник волшебства, к дому которого и спешил наш юный герой.
На мальчике был надет фирменный костюмчик, из тех, что дают понять любому цивилизованному существу (будь то человек из рода Высоких людей или из рода Полуросликов, или голован из рода Голованов, или ящер из Вольного Народа, чьи поселения издревле обретаются к северу от города), что перед ними не обыденный прожигатель жизни, попусту растрачивающий своё время, чужое внимание и родительские деньги, а достойный уважительного отношения ученик одной из Гильдий. Но не плащ Вольного охотника покрывал его камзол, не латы Стражника и не кожаная безрукавка Мастерничего, и даже не протянутая через плечо лента Канцеляриста или Книжника украшала его крепенькую фигуру - на нём было рясообразное платье Мага. Правду сказать, пока что оно было очень коротким, не достигающим даже поясного ремня, что говорило о том, что в постижении таинственного мира пассов и заклинаний юный школяр делает ещё только самые первые шаги. К тому же сзади из подола платьица был выхвачен клинообразный кусок, а это означало, что Главный Наставник молодого человека был крайне недоволен его успехами по одному из официальных предметов. Собственно говоря, мальчик и шёл сейчас (а точнее - бежал вприпрыжку) на урок к своему репетитору.
Мальчику пришлось проделать путь почти по всему переулку, чтобы достичь своей цели. Дальше оставался только дом иностранца Момиуса, забившегося в дальний конец улицы в поисках необходимого его ремеслу уединения, да лавка старой карги Клоанцы, такой же грязной и страшной, как богиня, в честь которой она получила своё имя, торговавшей плавательными пузырями нимейских жаб, хвостами губанов и челюстями головастиков, бровями Волка и другими редко нужными, однако порой совершенно незаменимыми штуковинами.
Конечно, жаль, что глубокоуважаемый наставник-репетитор не стал уважаем в городе настолько же глубоко как бюргермайстер и его позолоченные миллионы... Чур меня, я хотел сказать - "заботливые миньоны"... И что такой высокоучёный городской учёный не занимает дом если и не самый близкий к площади, то поближе, чем этот. Удалось бы сэкономить силы и время, да и подошва лакированных башмаков целее была бы, хоть и не намного - столько набегаешься за день, что лишней Сменой Стражи больше или меньше не очень и важно. Примерно так рассуждал юный школяр, вытирая истерзанные брусчаткой подошвы своих туфель о стебли специальной травы, растущей в традиционной клумбе перед входом во двор. И когда жадно трепещущие побеги поглотили последнюю частичку пыли с обуви, мальчик громыхнул большим кольцом, вделанным в ворота. Два глаза, нарисованные по одному на каждой из створок ворот, распахнулись. Взгляд их огромных зрачков, имеющих форму звёздочек, словно окатил посетителя с ног до головы. Могучий нос ворот, сквозь ноздри которого и было пропущено кольцо, зашевелился с характерным хлюпаньем, ловя тончайшие оттенки запаха тела посетителя, его одежды и прочих его вещей, и даже, возможно, вещей, которых не было с ним сейчас, но с которыми он побывал в соприкосновении некоторое время назад. Не прозвучало ни слова, ни какого-либо другого осмысленного звука, да и надобности в том не было, поскольку внешний вид обозреваемого был уже знаком Духу Ворот, да и запах не сильно отличался от того запаха, что уловлен был в прошлые его прибытия - так что Дух Ворот без ненужного промедления начал действовать подобающим образом. Левый глаз его, что виделся справа тому, кто смотрел ему в глаза, переполз на противоположную створку ворот, словно бы решив составить компанию своему собрату, другому глазу, нос повернулся на прямой угол, словно бы решил прилечь на бочок, так что кольцо в носу гиганта уже не свисало к земле, а торчало вбок. Затем оно вывернулось прочь от поверхности ворот, как будто его двинула невидимая магическая рука, и обе створки ворот с певучим вздохом распахнулись.
За ними подростку открылся уже знакомый ландшафт дворика: декоративные садовые кочки, поросшие цветами различных размеров, форм и расцветок, и протекающие меж кочками ручьи, вода в которых была движима магической силой. Садовая дорожка, выглядевшая так словно была вырезана из одной единой гигантнейшей каменной глыбищи, вела от входных ворот через дворик к крыльцу домика, неширокого и недлинного в основании, казалось бы рассчитанного вместить не более чем одну жилую комнату, но довольно высокого, с остроконечной крышей, делавшей его похожим на маленький замок. Видимые окна отсутствовали, да и входной двери не было видно, её заменяла высокая куча серой бесформенной массы, подобная облаку, поставленному таинственным образом на попа. Мальчик подошёл к облаку и не сбавляя шаг вступил в него.
На мгновение он ощутил, как некое поле проникло в него, словно мириады прохладных иголочек коснулись не только его волос и кожи, но и костей, и плоти и крови - и тут же растаяли. Это означало, что Дух Охранительного Стражненства осмотрел материю его тела и самих мыслей и нашёл всё это не представляющим угрозы для своего хозяина. Будучи школяром волшебства, мальчик физически ощутил, как в материале демона зародилось скрытое движение, превратившее составляющее его облако в своего рода воронку - вот только движение внутри этой воронки происходило сразу во всех направлениях, бурлило как потоки кипящей воды в раскалённом котле, а носик воронки через пространство неведомых измерений вёл внутрь дома. Понадобился мельчайший интервал времени, чтобы мальчик был вытолкнут из подобного облаку демона на домашний бархатистый ковер.
Этот ковёр, раскатанный на всю свою многометровую длину, покрывал пол длинного и довольно широкого коридора, в стенах которого, обитых плашками светлого дерева и покрытых эстампами из тёмно-багряной бронзы, вертикальными ручейками поблескивали семь или восемь дверей красного дерева. Могло бы показаться непостижимым, как это получилось, что такой длиннющий коридор с обрамлением из других помещений втиснут во внутренность строения, где и одна комната должна была бы чувствовать себя не вольготно - но ведь этим занимался сам хозяин домика, высокопрофессиональный и многоопытный маг, а для поистине профессионального волшебника нетрудна задачка втиснуть сколь угодно большого размера карту в самую незначительную локацию.
Юный посетитель волшебного дома прошёл по коридору в дальний конец его, где в торце находилась особенно массивная дверь, украшенная набитыми на неё золотыми полосками, и коснулся столь же массивной дверной ручки в форме побегов некого растения. Он не успел даже ни толкнуть, ни повернуть её, как дверь отворилась сама собой. Она не распахнулась, не скользнула вбок, не поднялась и не опустилась, и даже не просто моментально исчезла. Нет, по ней прошла лёгкая судорога, а затем она превратилась в два потока густой жидкости, что растеклись в стороны открывая проход в помещение.
Эта комната, заполненная мистическим туманом, тоже с наружной стороны казалась меньшей нежели была на самом деле. Мягкий неяркий свет заполнял её, и было его настолько немного, что будь он ещё чуть слабее - и в комнате царило бы то, что в художественной литературе принято называть сочетанием слов "лёгкий естественный сумрак". То есть свет, отрегулированный хозяином по вкусу его, позволял видеть всё в комнате в мельчайших деталях без того, чтобы нагрузить зрение сверх необходимого.
Пол в комнате был столь атласно чёрен, что могло бы показаться, что он отсутствует вовсе, и ковровая дорожка (на этот раз золотистая) просто висит в пустоте, так же как и квадратный подиум в глубине комнаты, к которому она вела. Казалось, подиум слегка приопущен по сравнению с порогом, но когда мальчик зашагал по ковровой дорожке, мышцы его тела пережили полнейшее ощущение, что он совершает пеший марш на небольшую гору. Шаг за шагом длился подъем, шаг за шагом - и вот он уже дошёл до конца этого своего пути и получил право взобраться на платформу.
Не обильно мебели было там: шкаф с томами книг и рулонами свитков, квадратный в основании высокий ящичек, открытый сверху, с торчащими из него чистыми свитками разной величины и фактуры, холодильник последней марки, в котором среди бутылок с прохладительными напитками, как о том было известно всему городу, дремал Ледяной Элементаль, который был спасён в своё время хозяином дома от неминуемой гибели из-за заклинаний Огненных Магов, собратьев хозяина дома по ремеслу, да так и прижился тут. А ещё на возвышении этом бок о бок стояли две кафедры, за одной из которых, за правой, более дальней от выхода, стоял сам хозяин дома, великий маг и профессиональный волшебник, репетитор пришедшего на урок ученика.
Ни слова ни говоря мальчик подошёл и встал за левую кафедру - мэтр не любил излишней болтовни. Сохраняя молчание, учитель приподнял десницу и щёлкнул пальцами, что побудило один из чистых листов выскочить из своего прибежища и, подлетев к левой кафедре, расправиться на её поверхности, разостлавшись перед учеником. Кивок учителя - и ученик начал выписывать на листе строчки текста, в чистописании которого, как предполагалось, он должен был в течение значительного времени потренироваться на дому и, что было как вероятно, так и весьма желательно, изрядно в этом деле преуспеть.
Но то ли время, уделённое им домашнему заданию, было недостаточно для уровня его таланта (вернее, для уровня очевидного отсутствия всяческих следов наличия данных способностей), то ли уровень способностей был слишком невысок относительно затраченного времени, то ли была ещё какая-то иная, скрытая от очевидности причина - но только буквы текста, хотя и появились на листе, были на внешность весьма страховидны: все как есть кривобоки, разнящиеся по высоте и ширине, с неправильными интервалами между собой, с абсолютно случайными наклонами. Более того, казалось, что каждая из них относится к другому виду шрифта, так что буквица Жирного Ариала соседствовала с литерой Нормальной Курсивной Хелветики, а латинская с крышечкой буква языка эсперанто оказывалась в одном слове с древнегерманской готичной загогулиной и даже с выкрутасиной из языка эллинов. Да к тому же там и тут на текст наслаивались кляксы, на поверхности которых рисунок капилляров, сделавший бы честь мастеру ремесла дактилоскопии, обличал в них отпечаток ученического перста. Короче, это воистину было не чистописание, каковым ему надлежало бы быть, но истинное "грязнописание", как метко поименовал подобного облика "шедевры" один мой знакомый мастер каллиграфии.
В оправдание ученику следует отметить, что писал он не карандашом или ручкой, как делали варвары на заре человечества, и даже не гусиным пером, как кто-либо мог представить себе - он писал собственным пальцем в прямом смысле этого слова. Причем он не выводил-обводил пальцем каждую буковку - нет, он вёл подушечкой пальца над тем местом, где должна была расположиться строка, и чернильные изгибы письменных знаков возникали сами собою как по волшебству... Хотя почему это "как" - именно по волшебству, силой некоторого напряжения врожденных способностей к практической магии.
--
Уже гораздо более выносимо, чем в прошлый раз, однако всё ещё удручающе далеко от совершенства, - прервал своё молчание пожилой волшебник. - Линии в этот раз уже получились почти одной толщины, что не может не радовать и вселяет надежду на дальнейшее улучшение, однако их изгибы по прежнему лишены гармоничности. И пальцем надлежит вести ровнее, на одинаковом расстоянии от поверхности листа, и уж ни в коей мере не задевать его - ибо истыканный текст стыдно дарить и трудно продать, да и читать утомительно. Пойми простую вещь, дорогой мой будущий коллега, не имеет значения высота движения кончика пальца сама по себе - да будет она такова, как тебе удобно, но одинакова на всём движении. И при этом следует сохранять сосредоточенность мыслей, не позволяя отвлекать себя ни хлопотам дня минувшего, ни тревогам дня грядущего - тогда текст сам собою получится ровным и однородным. Вдобавок ты, очевидно, проговариваешь текст про себя - это уж вовсе недопустимо! Как раз из-за того, что твоё мысленное произношение разнится от буквы к букве, ты невольно смешиваешь буквы разных языков, что великолепно как художественный прием оформителя витрин и афиш, но совсем не к месту... гм... там, где это не к месту.
Мэтр откашлялся и продолжил поучение:
--
К тому же проговаривание таким образом - про себя ли ты это делаешь, вслух ли - смертоносно ограничивает скорость письма: ты никак не сможешь писать быстрее, чем произносишь. Конечно, если ты хочешь только записывать речи других, большой скорости не нужно... Да и то не так, в нашей городской управе есть такие болтуны, что мелют языком словно чечевицу сыплют, а голова у них в это время отдыхает!
Мрачный отблеск пронёсся по его лицу и растаял во впадинах затемненных глазниц, как будто он увидел перед собой воочию одного из тех, о ком вёл речь.
--
Если же тебе предстоит зарабатывать себе на хлеб насущный перепиской чужих измышлений, или же нужно поскорее закрепить на свитке свои размышления немалого объёма, то быстрота письма просто необходима, а для этого неизбежно нужно, чтобы твой палец двигался со скоростью мысли, а не речи. Для этого слова твои должны быть не просто словами, а образами слов, то есть картинками букв, как они лягут на поверхность свитка, то есть, если угодно, воображаемыми буквами, которые ты уже видишь написанными там, где они должны появиться. Только тогда ты сможешь заставить их рождаться с быстротой, которую ограничит только скорость движения твоей руки и скорость биения твоей мысли. Или шевеления, если твой разум так нерасторопен... Вот, внемли, как это делается подобающим образом.
И при таких словах наставник повел пальцем вдоль строчек, написанных учеником, только немножко ниже их - и ровная, каллиграфически правильная скоропись легла на тот же лист бумаги, словно холёная городская красотка встретилась со своей неотёсанной загородной простушкой-сестрой. Прошло несколько секунд, а затем маг с силой сдвинул ладони почти до соприкосновения, что повелело листку свернуться в рулон и подвязаться посередке шёлковым шнурком, превратившись в новёхонький свиток, который скользнул в ящичек внутри нижней части кафедры. И новый лист бумаги по воле мэтра лёг на поверхность кафедры и покорно развернулся.
--
Попробуй ещё разок, но на этот раз быстрее и в то же время более сосредоточенно, - велел наставник.
Мальчик поднёс палец к листу, помедлил пару секунд, а затем быстро махнул им над глянцевой поверхностью, на которой должен был появиться текст. Однако ни пятнышко, ни буковка не разрушили своей темнотой незапятнанную чистоту белоснежного пространства. Мальчик озабочено смотрел на невозмутимую поверхность в течение почти половины минуты, после чего снова провёл рукой - немножко ниже, но с тем же печальным отсутствием результата. Затем судорожно сглотнул и тревожно поглядел на преподавателя.
--
Что такое стряслось, не мог же ты утратить всякую способность писать? - возмутился тот, протянул руку и уже своим пальцем провел над листком. И вновь тот остался глух к этой попытке, непоколебим в своём упрямстве.
--
Что за диабло, неужто на листок наложены неощутимые чары? - уже встревожено пробурчал себе под нос маститый маг, взмахом руки заставил листок слететь с кафедры и, рассыпавшись пеплом, впитаться в пол. Однако и следующий кусок бумаги повёл себя ничуть не лучше и отказался слушаться волшебного диктата - я имел в виду, диктанта.
Есть ли что либо более ужасное для волшебника, чем позабыть свои заклинания? Пожалуй только такая вот ситуация, когда все звуки и жесты воспроизводятся правильно, структура заклинания сотворяется со всем накопленным за долгие годы опытом и мастерством, помноженным на неостывший в различных многочисленных жизненных передрягах жар сердечный - а результат заставляет себя ждать долго-предолго самым наинемилосерднейшим образом. И в час, когда утомлённые Маглы спокойно спят в уютных кроватках своих или чужих и видят радужные сновидения о том, как превращаются в чародеев и творят волшебство за волшебством, в этот самый час чародеи ворочаются на своих спартанских (или по иному - лакемодянских) койках в плену дурного сна, принесённого черной ночной кобылой-демоном по имени Кошмар, в котором они видят себя бесталанными сквибами-лишенцами, которым не на что рассчитывать в своей постылой жизни, кроме как на примитивную мускульную силу. Поистине есть от чего с ума взойти на Пик Безумия или заполучить скоропостижный разрыв сердечной мышцы!
Но честно говоря, мне не ведомо, грозил ли разрыв сердца мудрому наставнику нашего молодого кандидата в маги - скорее всего умудрённый мастер поскорее отпустил бы своего подопечного домой, а сам отправился бы в опочивальню и возлёг бы на ложе скорби, где поспешил бы забыться скороспелым сном в надежде, что за время сна всё некоторым образом исправится без его ведома и участия и после его возвращения из мира снов окажется по прежнему. В этом есть некоторая мудрость - передать дело в руки неких высших сил, когда не видишь путей справиться своими силами...
Но тут в углу комнаты небольшой участок пола вскипел подобием розовой пены, матовой на вид, то есть не отражающей ни яркий блеск лампад, ни что либо другое. Из пены вывернулось тёмно-серое щупальце, помоталось из стороны в сторону, утвердилось в усреднённом устойчивом положении и образовало из своего окончания этакий раструб, который начал уплощаться, становясь подобным большому блюдцу - и на его поверхности стали барельефно выступать черты лица.
Лицо, скорее похожее на маску, подняло веки, открыв полушария глаз, окрашенные всё в тот же самый тёмно-серый цвет, что и вся остальная поверхность его, разомкнуло уста и издало пронзительный скрипяще-скрежещущий звук. Он был похож на то, как если бы дверному замку вздумалось бы прокашляться. А уж затем послышались вполне нормальные звуки человеческой речи.
--
Системный Администратор локального сервера Матрицы приносит свои извинения за неполадки в функционировании окружающего вас мира, уважаемые пользователи. После перезагрузки ожидается прекращение сбоя в работе Матрицы и осуществление всех жизненных процессов в штатном режиме. Благодарю за внимание!
И после этих слов весь мир исчез, осталась только одна лишь сплошная чернота кромешная, вязкая, такая непроглядная, что даже глаза ломило от напряжённого рефлекторного старания разглядеть сквозь неё что-нибудь. И так тянулось в течение некоторого времени, а затем сквозь эту черноту пробежали белесые тонкие полоски, уширились, слились в белесый туман, который вдруг исчез с лёгким щелчком - и вуаля, комната вновь перед глазами, но уже без розовой пены в углу и без торчащего оттуда страшилы на тонкой длинной ножке.
Пожилой волшебник хмыкнул и ткнул пальцем в распростёртый листок, и на нём в месте касания проступил тонкий стройный стан арабской буквы "алеф". Маг облегчённо вздохнул и прочистил горло глухим хриплым кашлем. Ученик, вне себя от радости, хлопнул по листу ладошкой, и на бумаге отпечаталась головёнка озорного чёртика со вздёрнутым длинным носом, длинными антилопьими рогами и большими растопыренными ушищами. Учитель неодобрительно фыркнул, но не сказал ни слова против, а лишь смахнул листок прочь резким движением бровей.
--
Думаю, на сегодня довольно занятий, - сказал он усталым сдавленным голосом, - ступай домой и потренируйся там хорошенько. А завтра встретимся в то же самое время.
Ученик не заставил упрашивать себя долго, отвесил лёгкий поклон и через несколько секунд след его, как говорится, простыл в прохладном воздухе коридора - отпечатки его туфель, угасая, испарялись с золотой дорожки коридора подобно тому, как гаснет свечение люминофора на древнем электронном экране.
Маг прошёлся по подиуму, постоял перед холодильником, но не стал открывать его, а вернулся к своему любимому рабочему месту. Движение рук - и на столешницу легла с одной стороны горка исписанной бумаги, а с другой стороны стопка чистых листов.
Ах, волшебство, профессия избранных... Каким красивым всё кажется, когда смотришь со стороны или читаешь, и каким грустным и огорчающим выглядит для человека, который знает это ремесло изнутри. Только невежды думают, что маг может сотворять энергию и вещество из ничего по своему произволу. На самом деле для сотворения яблочного пирога из как-бы ничего магу приходится потратить столько энергии, что потом ему придётся съесть два-три таких пирога, чтобы восстановиться, да ещё отдыхать целый день. Можно, разумеется, изъять уже существующий пирог из места, где он находится в данный момент - но тем волшебникам, которые занимаются такого рода волшебством, заниматься им удаётся обычно не очень долгое время...
Вот и получается, что для добывания себе и близким своим, если таковые вдруг неким образом заведутся, разных вещей - как то: пропитания, и носильных вещей, и прочих необходимых для обустройства жизни явлений - волшебники обязаны зарабатывать презренные денежные знаки подобно простым смертным и бессмертным. Ах, где же ты, фантастический мир императоров и королей, дюков и Дюка, кайзеров и Курфюрста Курляндии, где владыки мира сего жаловали своих приближённых своей благодарностью в материальной форме, а мудрые маги получали это благо за одно лишь то, что ошивались возле тронов среди толпы блюдолизящих придворных, время от времени демонстрируя проявления своего мастерства своему владыке и прочим очевидцам невероятного. Увы, в реальном виртуальном мире Матрицы одним из законов бытия является тот, что денежки платят лишь за выполненную работу. Конечно может быть и так что этой работой является бестолковое просиживание в одном и том же месте в одной и той же позе, как, например, у охранника на забытом складе или у чиновника некой бюрократической конторы, скрытой от перемен за пылевой завесой.
И стократно увы, что интересная, нужная людям и выгодно оплачиваемая работа вроде тераформирования пространства попадается редко, да и претендентов на неё немало. Вот и получается, что ею не проживёшь. Некоторые волшебники берут в руки лук или арбалет и выходят в поле с охотничьими бригадами. Другие открывают лавочки, где продаётся всякая всячина: шары слоновой кости из страны Барат для домашних и дворовых игр в кегли, хвостовые и крыловые перья благородных белогривых орлов для смахивания пыли со статуй и прочей домашней утвари, ошейники и поводки для выгуливания непослушных собак, шаловливых детей и неверных супругов-супружниц, а также различные религиозные знаки, зелья приворотные, отворотные, разворотные и придворные, и прочие диковины, потребные состоятельным слоям населения не столько для реальной пользы вроде пребывания в состоянии вящей славы, сколько для проматывания своих состояний.
Те же, в ком нет ни склонности к добыванию тушек птиц и зверей, ни любви к воплощению в жизнь процессов товарного обмена, те выкручиваются как могут и чем могут: занимаются репетиторством, например. Или берут в переписку рукописи, накаляканные кривым почерком, чтобы превратить их в шедевры элегантной манеры письма.
Вот потому-то наш многое переживший и повидавший в жизни герой сразу после того как отправил до дома восвояси живой предмет своей учительской заботы, походив и повздыхав, то есть переведя дух в почти прямом смысле этого выражения, счёл за лучшее без дальнейшей проволочки подойти к письменным приспособлениям и приступить к очередному этапу деньгозарабатывательной деятельности.
Взмах руками - и вот уже на правой кафедре устроилась стопка исписанных листов, а на левой расположилась пачка листов пустых. Маг отступил от них на расстояние вытянутой руки, помедлил и сделал ещё пару шагов назад. И вот его правая ладонь смотрит на исписанный лист, левая же словно бы готовится заграбастать чистый. Секунда на подготовку, на лёгкое покачивание кистями - затем вспышка сосредоточенности на какой-то краткий миг... И вот на левом листе проступили те же письмена что и на правом, но как бы выведенные тонким стилом опытного каллиграфиста. Лёгкий волнообразный жест, и листья прячутся в папки. И далее так же: толчок ладонями, и текст элегантно копируется, волнообразный жест, и листы в папку... Всего несколько минут, и пара толстенных пачек обработана.
Положив пухлые папки на одну из столешниц, маг позволил себе расслабиться, прошёлся по комнате, подошёл к холодильнику, открыл дверцу. Ледяной Элементаль приоткрыл один глаз, потянулся и зевнул, явив миру свои остренькие зубки, и свернулся клубком и вновь затих - время кормёжки и прогулки ещё не подошло. Хозяин взял бутылочку ванильной гавы, поморщился от слишком холодного прикосновения, нацелил на бутылку палец с грубо подрезанным ногтем и одним тычком подогрел жидкое содержимое бутылки до температуры чуть ниже комнатной. И пока он пил, в его мозгу вертелась, как я полагаю, речь о том, как жаль, что он, будучи столь знающим и умелым магом, вынужден ради изрядно мизерного заработка приравнять своё искусство к банальному ремеслу рукодеятеля - и даже не может обрести заслуженную славу изобретателя нового способа выполнять эту изнурительную и нудную работёнку. А здорово было бы иметь возможность учить этому всех желающих.... Но это невозможно, увы, и не по той даже причине, что следует опасаться деловой конкуренции - диабло с ней, этой нездоровой конкуренцией. Зная досконально натуру своих сограждан от члена магистрата до последней уличной торговщицы, наш героический маг, несмотря на свою героическую натуру, вовсе не стремился выделиться из сплочённых рядов большинства, ибо крепко сплочённое большинство относится к подрывающим привычный порядок изобретениям и изобретателям с неизбывным опасением - что со вполне высокопроцентной вероятностью приведёт к деловому бойкоту виновника со стороны невиновников, к таинственному испарению заказов словно спирта из стакана трудяги в жаркий полдень... И, как следствие, к очередному вынужденному испытанию нищенской жизнью и голодом.
Голода наш уважаемый мудрец опасался не менее, хотя и не более, чем превращения уважительных улыбок со стороны соседей, более дальних знакомых и просто случайных прохожих в опасливые взгляды искоса. Вот так и вышло, что он таился ото всех, предвидя от разглашения одни только горести - поскольку очень умным он был.
Волшебник покинул рабочую комнату и пошлёпал домашними тапочками по коридорному ковру к той из дверей, за которой скрывалась его маленькая спальня с узкой жёсткой койкой и обшарпанной прикроватной тумбочкой. Воистину, после перетерпленных сегодня тревог и исполненных напряжённых трудов он честно заслужил право прикорнуть на пару часиков. Стоило ему раздеться и забраться под одеяло, как его разум начал своё очаровательное путешествие по миру королей и императоров...
А в это время его ученик вприпрыжку прогуливался по улицам, улочкам и переулочкам города, радуясь неожиданно доставшемуся отдыху и не особенно торопясь в отчий дом. Ведь вне дома так много интересного, познавательного и увеселительного, так много возможностей для развлечения и поводов для забав. Вот, например, эта лохматая беспородная барбосинка, что бежит за ним по пятам со слюнявым языком, свершенным набок, вежливо болтая растрепанным на многие кудри хвостом. Мальчишка вскользь провёл ладошкой по её клочковатой шерсти - и свершилось чудо, которого не смог бы разглядеть ни один наблюдатель, даже если бы какому и вздумалось присматриваться к этой сцене: каждый волос подшёрстка вдруг стал вкруговую по спирали покрыт вязью миниатюрных письменных строк - разных на каждом волоске! Среди надписей были отрывки речей высокоуважаемых и глубокопочтенных членов городской управы, стихи уличных бардов и реплики площадных лицедеев, а также весьма полный список грубых выражений с указанием авторства. Кроме того значительная часть животного была отведена под цитаты из поучений почтенного наставника. Таким образом бродячая животина была обработана почти полностью, так что цвет её подшёрстка изрядно переменился - но в целом городе не найдется человека, который обратит на этот феномен своё внимание и сочтёт необходимым доискаться причин - так что тайна сия останется нераскрытой вовеки.
Мальчик же побежал дальше вдоль по улице, тихонько усмехаясь своей шутке, о которой он никому никогда ни за что не расскажет - потому что он тоже был очень умным.