Его бы наверняка спросило существо, живущее поблизости:
- Зачем ты свистишь?
А он бы ответил на вопрос свистом, привычным и глубоким.
Пустыня насыщена жизнью. Тихая, спокойная пустыня радует глаз самой жизни. Жизнь растворена в воздухе, в атмосфере всего, что окружает пустыню. И неважно, что это за пустыня, существует ли она или это лишь абстрактная картинка, нарисованная неизвестным художником. Пустыня жива.
Далеко вперёд золотой песок, чуть слышно перекатывается по просторам. Тут и там торчат сухенькие веточки низеньких растений. Солнце, будто бы без отдыха, жарит всех и вся, при этом, можно заметить как это, грозное на первый взгляд, светило устало. До поры сидят в песке все существа, которые могут отсидеться в песке, дабы не поджарится на солнце. Кое-кто забрался на короткие веточки, торчащие из бронзы, покрывающей здесь поверхность земли - пять сантиметров над раскалённым песком значительно облегчают невыносимость пекла. Медленно, точно замученный своей бесконечной властью тиран, солнце покидает небо и движется за бархан. Скоро наступит время луны и всё вокруг поменяет цвет. Всё в скором времени начнёт меняться, кроме лёгкого и спокойного дыхания ветра. Вот кто пребывает в состоянии покоя, словно постигший истину искатель истины. Дыхание ветра не меняется на протяжении всего времени, днём и ночью оно одинаково. Протяжный свист успокаивает расшатанную психику, мурашки выбегают на руки и спину слушателя, чтобы взглянуть на зачаровавшего их своим пением певца. Ветер же, точно Орфей, поёт песню жизни и, сам того не замечая, собирает вокруг себя тени летящих по свету душ.
Нет здесь людей. Не днём ни ночью нога человека не ступала на этот песок и уши человека не слышали свиста ветра. Нет никого, кто мог бы опошлить своим присутствием, своими мыслями и, что много хуже, своими мыслями вслух, того, что с таким трепетом существует здесь.
Масса разрушает идею. Провести грань между ограниченным числом людей, в группе которых идея сохраняет своё первоначальное значение, и тем количеством "осведомлённых", при котором идея начинает мутировать, крайне сложно. Отдельный человек имеет отдельный вес и, добавляя одного человека на весы, чаши которых наполнены истинной и трансформированной идеями, невозможно просчитать, станет ли вес одной из чаш критическим, так как невозможно узнать вес человека, не взвешивая его.
Двое парящих душ, оторвавшихся от шести миллиардов, проносятся над пустыней.
- Ты слышишь этот свист?
- Конечно, слышу.
- Это дышит ветер пустыни. Его дыхание подобно песне жизни, но он не желает, чтобы его слушали те, для кого эта песня не предназначена, то есть люди.
- Мы не совсем люди, разве не так?
- Да, но это только временно. Мы оторвались от монолита шести миллиардов для этого ночного путешествия, но настанет час, когда нам снова предстоит вернуться в людскую стену. Занять своё место там, в мире шума.
- Знаю. И не могу не согласиться с каждым твоим словом. Единственный выход есть теперь у нас: продолжить путешествие к фьордам, не останавливаясь здесь, дабы не нарушить покой пустынного Орфея.
- Да. Так и поступим... Но у меня просьба. Раз уж мы глотнули капельку красоты, давай сохраним её в своих сердцах, как драгоценный камень. Он будет напоминать нам об этом месте.
- А как быть с массой? Если она узнает, место в момент превратится в месиво из слов и мыслей!
- А мы никому ничего не скажем...
Двое парящих душ, пролетая над пустыней, уносятся дальше к далёким скандинавским фьордам.
Время луны давно в разгаре. Из песка показались насекомые. Кипит охота и желание жить. Ветер дышит всё так же ровно. Двое не смогли пролететь незамеченными мимо ветра, но тот разгадал замысел путешественников. Капелька красоты осталась с ними как дар пустыни. Ветер знает, что место надёжно спрятано от массы.
--
2. Про то, как не повстречались Лев Давыдович и Нестор Иванович
Чтобы сохранить идею и не сойти с ума нужно два человека. Есть с кем поговорить, но нет спонтанных и, что самое страшное, естественных искажений. Что-то знаю я, и говорю это что-то тебе. Ты не в полной мере понимаешь и просишь объяснить. Я разъясняю тебе на пальцах, на примерах и в конечном итоге ты меня понимаешь. Идея передана. А если ты сам носитель некой идеи, ты сообщаешь её мне и через ряд дополнений и объяснений, уже я перенимаю твой замысел. Лишнее прочь!
Долой людей, если масса меняет цвет слова или знамени. Долой людей, если нос общества складывается из носов всех его членов и в итоге имеет такую длину, что суется, куда ни попадя. Долой людей, если слово не воробей, а калейдоскоп, постоянно меняющий свой цвет, размер и форму. Долой людей, если от пункта "А" до пункта "Б" всего лишь шаг, а нагромождение точек зрений растягивает пространство, словно жевательную резинку. Долой людей, если многообразие и многогранность единичного стирается массой до однобокого стереотипа, словно статуя Венеры, истёртая до бесформенного куска мрамора. Лишнее прочь!
- Знаешь, что мне больше всего нравится в наших путешествиях?
- Отсутствие лишних людей?
- Точно! Ты понимаешь меня...
- Смотри, вот и фьорды. Спускаемся.
Когда-то не повстречались Лев Давыдович Троцкий и Нестор Иванович Махно. Оба параллельно друг другу заваривали кашу, оба собственную кашу расхлёбывали, но до момента заваривания не повстречались. Глаза одного и другого - огонь. Слова одного и другого - порох. Взгляд одного и другого - лучшее будущее. Лоб одного и другого - орудие по пробиванию стен, препятствующих достижению цели. Энергия одного и другого - ядерный взрыв.
Хоть история и не знает сослагательного наклонения, зато людям так хочется сослагать и наклонять историю, что удержаться нет сил. Лишь только двое лёгких путешественников, наблюдающих за красотой скандинавских пейзажей, способны уйти от этой заманчивой истории, в которой можно было бы подробно описать обстоятельства встречи двух вышеупомянутых деятелей гражданской войны. Описать, что могло бы быть, если бы Лев Давыдович вместо Карла Маркса почитал Петра Кропоткина, а затем предпочёл бы объединиться не с Владимиром Ильичём, а с Нестором Ивановичем.
Блестят холодные волны в свете луны. Ночь продолжается. Время диктуют звёзды и грядущая заря. А разговоры о былом, всё-таки, долой. Лишнее прочь!
--
3. Про время уходить в новые места, чтобы сохраниться во времени
Если бы мы не искали новые места, мы неизбежно превращались бы в камни.
Глядя на мир сонными глазами, начинаешь думать, будто всё вокруг периодически превращается в каменное, неподвижное, мёртвое. Следует отметить, что каждая из названных чуть выше категорий имеет как чёрный, так и белый цвета. Каменность может означать не только остановку в развитии, но и твёрдость, необходимую для развития. Неподвижность может быть хитрым замиранием перед всплеском нового и яркого. Мёртвое может предшествовать рождению, словно куколка бабочки предшествует появлению прекрасного существа.
Хорошо, когда открыты просторы, и можно лететь, куда вздумается. Бывает же, что пространство и время сами диктуют пути, чётко сообщая путешественникам, куда следует переместиться в тот или иной момент, что сказать назойливым людям, где нужно промолчать, где молча рассмеяться, чтобы не сойти с ума от нависающей безысходности. Свобода выбора и обусловленность событий взаимосвязаны. Позитивно в этой взаимосвязи то, что свобода выбора, как таковая, существует. Но существует лишь в начальном этапе хода событий, когда существо, делающее свободный выбор, не подозревает, к чему приведёт последующая обусловленная череда происшествий. А когда делающий выбор начинает задумываться и вспоминать о том, что у него есть возможность всё контролировать, так как он свободен выбирать, выбора к этому времени уже и не остаётся. Уже давно всё предрешено.
Места обитания похожи на скульпторов. Работают эти скульпторы с человеческим материалом, как правило, с лицом. В мастерской этих художников множество материала: пластилин, способный легко изменяться при желании носителя, мрамор, тяжёлый и монолитный, не позволяющий обладателю творения художника никаких вольностей, дерево, обладающее красивой структурой и мистическими очертаниями, фарфор, способный разбиться на мелкие кусочки при неосторожном движении носителя. Конечно же, из каждого материала, художник изготавливает маски. Пластилиновая, мраморная, деревянная, фарфоровая или какая-либо другая маска, изготавливается местом обитания независимо от желания человека. Желания человека ограничены выбором места. Да и то, если маска, слепленная художником, ещё не в полной мере овладела носителем, и тот не превратился в камень. На этот раз слово "камень" имеет исключительно чёрный цвет.
- Ты выглядишь так, будто на твоём лице маска.
- Твоя правда. На моём телесном лице действительно сейчас маска.
- Она рождает грусть для тебя...
- Она очень тяжела. Это старая железная маска, на которую огромным слоем налипла ржавчина. Она тянет моё лицо вниз так, что затекает шея. Знаешь, постоянно смотреть вниз очень огорчает.
- Сбрось её! Маска ведь лишнее! Смотри прямо и дыши глубже!
- С тобой невозможно спорить. Правда снова на твоей стороне. Знаешь, наши путешествия помогают мне вспоминать, какой я без маски. Пока мы летим или созерцаем пространство, позабыв о времени, я не чувствую тяжести этого куска железа, навешанного на моё лицо. Шея сбрасывает груз и глаза смотрят вдаль... Но всё это на время. Как и наши путешествия. Маску нужно сбросить там, в монолите шести миллиардов.
- Так сделай это! Сегодня же!
- Есть лишь один способ освободиться от этой ржавчине на лице.
- Какой?
- Поменять место.
- Ты не хочешь возвращаться в место?
- Не хочу. В последнее время, вечерами я зажигаю свечу. Большую восковую свечу и смотрю, как она горит. Иногда мне кажется, что сразу после того, как догорит свеча, всё изменится, но свеча сгорает, а ничего не меняется. Чтобы оставаться во времени, нужно в этом самом времени менять своё пространство.
- Смотри, начинается утро. Нам нужно лететь.
- Вот и здесь времени нет...
- Может и так, но здесь нет и масок.
Бледно розовая полоска появилась на тёмно-синем небе. Уже скоро время луны уступит место другим правителям. Души прощаются с фьордами. Фьорды многозначительно молчат, и, кажется, улыбаются своим постоянным созерцателям.
--
4. Страшная сказочка про геополитику
Возвращаться не всегда приятно.
Путь двух душ пролегал над планетой Земля. Маршрут был выбран случайно, на сколько вообще возможны случайности. Внизу менялись пейзажи: леса сменяли поля, поля уступали место пустыням, пустыни превращались в города, представляющие собой либо каменные леса, либо каменные пустыни. Кое-где шла война. Ещё тёмное время суток освещалось огнём, горели чьи-то дома, в которых, возможно, находились люди. Вспыхивали взрывы, заполоняя пространство неожиданно громкими звуками. Безумие не укладывалось в сознании двух душ, в том, что они видели, будто что-то отсутствовало. Замедлив свой полёт, они стали всматриваться в происходящее на земле. Через какое-то время отсутствующий элемент, мешавший их пониманию, был найден. В происходящем не было смысла.
- Это бессмысленно. Горько и бессмысленно. Неужели те, кто это затеял, не понимают, что это бессмысленно?!
- Это ещё более горько, чем ты думаешь. Пожалуй, я расскажу тебе сказочку. Страшную сказочку про геополитику.
Когда-то давно маленьких детей пугали рассказами о бабайке. Страшный для детского воображения персонаж мог придти к ним, если они не слушались родителей, не хотели есть кашку или не желали в положенное время быть в постели. Времена изменились. Бабайка по-прежнему традиционно пугает непослушных детей, но у него появился более зловещий конкурент - геополитика. Этим словом уже давно можно пугать детей и взрослых. Беспощадностью и коварством это страшное слово превосходит любого бабайку и Кощея Бессмертного. В отличие от Кощея Бессмертного, обитающем себе в тридесятом царстве и не желающим свою обитель покидать лишний раз для ненужных ему злодеяний, геополитика приходит сама, нежданно и непредсказуемо. В отличие от бабайки, наказывающего непослушных детей, геополитика не разбирает то, как ты вёл себя в последнее время, она карает всякого, кто попался ей на глаза. Она не посмотрит на то, что ты уже взрослый и не веришь в детские сказки, потому как геополитика, хоть и сказочка, но с вполне реальными последствиями.
Представим, что я житель какой-нибудь мирной страны. Например, Греции. Я - грек. Живу я в небольшом греческом городке, в тихом квартале. Я - гончар. Делаю глиняную посуду, что-то продаю из того, что изготовляю, тем и живу. Многого мне не надо, достаточно того, что есть. У меня семья - жена и трое детей. Мы не жалуемся на жизнь. Живём тихо и спокойно. Но, однажды, изготовляя очередной глиняный кувшин, я услышал по радио сообщение, что в нашу страну этим утром вошли русские войска, а через какое-то время вошли войска американские. Я никогда не был ни в России, ни в США. Ничего не имею против этих стран, но мне не понятно, что забыли в моей стране две эти армии далёких от Греции государств. Что ж, я продолжаю делать своё дело, лишь вооружившись собственным страхом. Непонятным, неопределённым страхом, пронзающим насквозь, но не имеющим выхода. Через какое-то время я слышу по радио причины того, что на территории Греции находятся военные других стран. Радио пыталось мне объяснить, что Греция, по мнению России и США, представляет опасность для нашей планеты. Я далёк от всего этого, но понял, что угрожает Греция миру строительством атомной электростанции. Армии же являются исключительно мирными, миротворческими силами, призванными проследить, чтобы греческое правительство использовало атомную энергию исключительно в мирных целях. Стало немного спокойнее. Всё же неприятное ощущение осталось. Ведь, Греция - свободная, самостоятельная страна, а не ребёночек, взявший в руки спички. И указывать "сверху", словно начальник подчинённому здесь лишнее! Да и обидное.
Прошло время. Немного я и мои соседи стали привыкать к тому, что мимо нас могут пройти иностранцы в военной форме. Мы по-прежнему живём тихо и спокойно. Но вдруг в один день моя жизнь меняется. Трое пьяных русских, веселясь в один из бесконечных русских праздников, убивают моих троих детей. Случайно. Они, конечно, не хотели их убивать, так получилось. Теперь их ждёт наказание от начальников, только мне и моей жене от этого не легче. Жена, после смерти детей, не может встать с постели. Лежит на ней целый день и смотрит в потолок, влажными глазами. Я же не нахожу себе покоя и не могу набраться сил, чтобы войти в дом - там всё напоминает о трагедии, случившейся этим утром. Со мной пытались выйти на связь русские генералы, но я никого не хочу видеть. Я хожу, как сомнамбула, из стороны в сторону по своей улице. Так проходит день и наступает ночь. Ночью привычно гудят самолёты, периодически сверкают ракетницы. Вдруг я слышу страшный свист и через мгновения на моих глазах мой дом, в котором всё ещё находилась жена, разлетается в щепки - на него упала американская бомба. Меня лишь осветило яркой вспышкой в ночи, да присыпало вырванной землёй. В один день я лишился всего. На утро мне пытались объяснить, что это были учения и какая-то случайность, что теперь американское посольство свяжется со мной и восстановит дом, но мои уши уже давно не слышат человеческих голосов. Они отказываются слышать, кого бы то ни было.
Спустя ещё какое-то время, я хожу по различным организациям, задавая один и тот же вопрос: "Зачем?". Отвечают мне все одним и тем же словом: "Геополитика".
--
5. Про разговоры внутри, слёзы снаружи и смех между делом
Путь заканчивается началом.
Вершина далёкой горы, с которой души прошлым вечером начали своё путешествие, встречает их утром. С вершины открывается прекрасный вид. Вдаль бегущие реки, ещё сонно журчат о грядущем дне. Просыпающиеся травы вдыхают лучи утреннего солнца. Одинокие птицы, возникающие из ниоткуда, оглашают своими криками далеко простирающееся пространство. Дыхание всего чувствуется в каждом. Души молчат.
Глаза двоих устремлены друг на друга. Кто-то из них время от времени переводит взгляд на пейзаж, окружающий их всюду, но затем снова возвращается к тому, кто напротив. Наговорившись вслух, души принимаются за разговоры внутри. Дыхание при этом иногда замирает, чтобы каждый из них смог услышать внутреннюю речь, предназначенную для сомолчальника. Когда небо окончательно становится светлым, это означает, что душам нужно проститься до следующего путешествия. В этот момент на глазах обоих появляется влажный блеск. Так передаётся снаружи всё, сказанное внутри. Вместо слов прощания, короткий светлый смех. Души улетают в монолит шести миллиардов.
День в разгаре. Благородные звуки наполняют вселенную, время капает в чашу пространства: всё как надо и ничего лишнего.